общее языкознание
.pdfПомимо функциональных отличий языковых знаков, семиотической системе естественного языка, глобальной по своей сущности, присуща особая структурная организация;
а) двойное членение языка, создающее основное своеобразие структурной организации языковых
знаков;
б) двойная структурная организация языковых элементов — парадигматические смысловые отношения знаков и их синтагматические семантические связи;
в) наличие «словаря» и «грамматики» в системе языка.
БИБЛИОГРАФИЯ
1.Л. А. А б р а м я н. Семиотика и смежные науки. — «Изв. АН АРМ. ССР», 1965, №2.
2.Л. А. А б р а м я н. Гносеологические проблемы теории знаков, Ереван, 1968.
3.Э. Г. А в е т я н. Природа лингвистического знака. Ереван, 1968.
4.Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. IV. 1935.
5.Л. В. Б а ж е н о в, Б. В. Б и р ю к о в. Семиотика и некоторые аспекты языка и мышления, — В сб.: «Язык и мышление». М., 1967.
6.Л. Б л у м ф и л д. Язык. М., 1968.
7.М. Б л э к. Лингвистическая относительность (Теоретические воззрения Б. Л. Уорфа). — В сб.: «Новое в лингвистике», вып. 1. М., 1960.
8.Т. В. Б ул ы г и н а. Особенности структурной организации языка как знаковой системы и методы ее исследования. — В сб. «Материалы к конференции «Язык как знаковая система особого рода»». М., 1967.
9.И. В a x e к. Лингвистический словарь пражской школы. М., 1964.
10.А. А. В е т р о в. Лингвистика, логика, семиотика. «Вопросы философии», 1967, №2.
11.А. А. В е т р о в. Семиотика и ее основные проблемы. М., 1968.
12.В. Н. В о л о ш и н о в. Марксизм и философия языка. Л., 1929.
13.Л. С. В ы г о т с к и й. Избранные психологические исследования. М., 1956.
14.Л. С. В ы г о т с к и й. Мышление и речь. М. — Л., 1934.
15.Л. С. В ы г о т с к и й. Развитие высших психических функций М., 1960.
16.М. М. Г у х м а н. Лингвистическая теория Л. Вейсгербера.— В сб.: «Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике». М., 1961.
17.М. М. Г у х м а н. Э. Сепир и «Этнографическая лингвистика». — ВЯ, 1954, №1.
18.А. Ф. Д е м ь я н е н к о. О методологических направлениях семиотики и о связи мышления и языка. — В сб.: «Язык и мышление». М., 1967.
19.Л. Е л ь м с л е в. Метод структурного анализа в лингвистике. — В кн.: В. А. Звегинцев. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях, ч. II. М., 1965.
20.Л. Е л ь м с л е в. Пролегомены к теории языка. — В сб.: «Новое в лингвистике», вып. 1. М., 1960.
21.А. А. З а л и з н я к. Опыт анализа одной относительно простой знаковой системы. — В сб.: «Структурнотипологические исследования». М., 1963.
22.В. А. З в е г и н ц е в. Глоссематика и лингвистика.—В сб.: «Новое в лингвистике», вып. 1. М., 1960.
23.В. А. З в е г и н ц е в. Значение и понимание с точки зрения машины. — В сб.: «Теоретические проблемы прикладной лингвистики», М., 1965.
24.В. А. З в е г и н ц е в. Очерки по общему языкознанию. М., 1962.
25.В. А. З в е г и н ц е в. Семасиология. М., 1957.
26.А. А. З и н о в ь е в. Об основах абстрактной теории знаков.— В сб.: «Проблемы структурной лингвистики». М., 1963.
27.В я ч. В с. И в а н о в. Лингвистика и гуманитарные проблемы семиотики. — «Изв. АН СССР». Серия литературы и языка, т. XXIII, вып. 3, 1968.
28.В я ч. В с. И в а н о в. Язык в сопоставлении с другими средствами передачи и хранения информации. — В сб.: «Прикладная лингвистика и машинный перевод». Киев, 1962.
29.Э. В. И л ь е н к о в. Идеальное. «Философская энциклопедия», т. II. М., 1962.
30.С. О. К а р ц е в с к и й. Об асимметричном дуализме лингвистического знака. — В кн.: В. А. Звегинцев. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях, ч. II. М., 1965.
31.С. Д. К а ц н е л ь с о н. Содержание слова, значение, обозначение. М. — Л., 1964.
32.Г. К л а ус. Сила слова. М., 1967.
33.В. И. Л е н и н. Материализм и эмпириокритицизм. Сочинения, т. 14.
34.А. А. Л е о н т ь е в. Слово в речевой деятельности. М., 1965.
35.А. А. Л е о н т ь е в. Языковой знак как проблема психологии. — В сб.: «Материалы к конференции «Язык как знаковая система особого рода»», М., 1967.
36.А. М а р т и н е. О книге «Основы лингвистической теории» Луи Ельмслева. — В сб.: «Новое в лингвистике», вып. 1. М., 1960.
37.А. М а р т и н е. Основы общей лингвистики. — В сб.: «Новое в лингвистике», вып. 3. М., 1963.
38.В. В. М а р т ы н о в. Кибернетика, семиотика и лингвистика. Минск, 1967.
39.М. Б. М и т и н. Материальное и идеальное. «Вопросы философии», 1962, №2.
40.В. П. М ур а т. Глоссематическая теория. — В кн.: «Основные направления структурализма». М., 1964.
41.И. С. Н а р е к и й. Современный позитивизм. М., 1961.
42.А. М. П е ш к о в с к и й. В чем же, наконец, сущность формальной грамматики? — В кн.: А. М. Пешковский. Избранные труды. М., 1952.
43.В. П о р ж е з и н с к и й. Введение в языковедение. Изд. 4. 1916.
44.И. И. Р е в з и н. О структурной лингвистике и семиотике. «Вопросы философии», 1964, №4.
45.Л. О. Р е з н и к о в. Гносеологические вопросы семиотики. Л., 1964.
46.Л. О. Р е з н и к о в. Гносеология прагматизма и семиотика Ч. Морриса. «Вопросы философии», 1963, №1.
47.А. А. Р е ф о р м а т с к и й. Проблема фонемы в американской лингвистике. «Уч. зап. Моск. гор. пед. инта», т. V, вып. 1, 1941.
48.А. А. Р е ф о р м а т с к и й. О перекодировании и трансформации коммуникативных систем. — В сб.: «Исследования по структурной типологии». М., 1963.
49.В. С к а л и ч к а. Асимметричный дуализм языковых единиц. — В кн.: «Пражский лингвистический кружок». М., 1967.
50.Н. А. С л ю с а р е в а. Теория ценности единиц языка и проблема смысла.— В сб.: «Материалы к конференции «Язык как знаковая система особого рода». М., 1967.
51.А. И. С м и р н и ц к и й. К вопросу о слове (проблема «тождества слова»). «Труды Ин-та языкознания АН
СССР», т. IV, 1954.
52.Ф. С о с с ю р. Курс общей лингвистики. М., 1933.
53.Ю. С. С т е п а н о в. Структура современной семиотики. — В сб.: «Материалы к конференции «Язык как знаковая система особого рода»». М., 1967.
54.Л. В. У в а р о в. Образ, символ, знак. Минск, 1967.
55.А. А. У ф и м ц е в а. Слово в лексико-семантической системе языка. М., 1968.
56.А. Ш а ф ф. Введение в семантику. М., 1963.
57.Г. П. Щ е д р о в и ц к и й. О методе исследования знаковых систем. — В сб.: «Семиотика и восточные языки». М., 1967.
58.Г. П. Щ е д р о в и ц к и й, В. В. С а д о в с к и й. О характере основных направлений исследования знака в логике, психологии и языкознании. — В сб.: «Новые исследования в педагогических науках», вып. 2. М.,
1964.
59.Г. П. Щ е д р о в и ц к и й. Что значит рассматривать язык как знаковую систему? — В сб.: «Материалы к конференции «Язык как знаковая система особого рода»». М., 1967.
60.L. A n t a l. The questions of meaning. The Hague, 1963.
61.Н. В a s i l i u s. Neo-Humboldtian Ethnolinguistics. «Word», 1952, v. 8.
62.E. B e n v e n i s t e. Nature du signe linguistique. «Acta Linguistica», 1939, v. 1, №1.
63.L. von В e r t a l a n f f y. Definition of the symbol. «Psychology and the Science» (ed. by I. R. Royce). N. Y., 1965.
64.L. В l o o m f i e l d. Language or Idias. «Language», 1936, №2.
65.Е. В u y s s o n s. La communication et l'articulation linguistique. Bruxelles, 1967.
66.Е. В u y s s e n s. Les langages et le discours. Broxelles, 1943.
67.Е. В u y s s e n s. La nature du signe linguistique. «Acta Linguistica», 1940, v. 2, №2.
68.К. В ь h l e r. Sprachtheorie. Die Darstellungs-funktion der Sprache. Jena, 1934.
69.R. С a r n a p. Der logische Aufbau der Welt. Berlin, 1928.
70.R. C a r n a p. Introduction to semantics. Cambridge (Mass.), 1948.
71.R. С a r n a p. Logische Syntax der Sprache. Vienna, 1934.
72.R. C a r n a p. Meaning and necessity. A study in semantics and modal logic. Chicago, 1956.
73.Е. С a s s i r e r. Philosophic der symbolischen Formen. Bd. I. Die Sprache. Berlin, 1923.
74.N. C h o m s k y. The logical basis of linguistic theory. «Preprints of Papers for Ninth International Congress of Linguists». Cambridge (Mass.), 1962.
75.G. F r e g e. Ьber Sinn und Bedeutung. «Zeitschrift fьr Philosophie und philosophische Kritik», 1892, Bd. 100.
76.A. W. G a r d i n e r. The theory of speech and language. Oxford, 1931.
77.W. H a a s. On defining linguistic units. — TPS, 1954.
78.E. Н u s s e r l. Logische untersuchungen, Bd. II. Halle, 1922.
79.G. I p s e n. Sprachphilosophie der Gegenwart. Berlin, 1930.
80.G. К l a u s. Semiotik und Erkenntnistheorie. Berlin, 1963.
81.E. К o s c h mi e d e r. Die Structurbildenden Eigenschaften sprachlicher Systeme. «Die Welt der Slaven», 1957,
№11.
82.E. К u r y і o wi c z. Linguistique et theorie du signe. «Journal de Psychologie», 1949, 42.
83.E. L e r c h. Vom Wesen des sprachlichen Zeichens. «Acta Linguistica», 1939, v. I, №3.
84.A. M a r t i n e t. La double articulation linguistique. — TCLG, 1949, v. 5.
85.С h.W. M o r r i s. Foundations of the theory of signs. «International Encyclopedia of United Science». Chicago,
1938, v. I, №2.
86.С h. W. M o r r i s. Signification and significance. Cambridge (Mass.), 1964.
87.С h. W. M o r r i s. Signs, language and behaviour. N. Y., 1946.
88.С. К. O g d e n, I. A. R i c h a r d s. The meaning of meaning. London, 1923.
89.С h. S. P i e r c e. Collected Papers. Cambridge (Harvard University), 1931.
90.L. P r i e t о. Massages et signaux. Paris, 1964.
91.W. Q n i n e. From a logical point of view. Cambridge (Mass.), 1953.
92.В. R u s s e l. Human knowledge. Its scope and limit. London, 1948.
93.W. S c h m i d t. Lexikalische und actuelle Bedeutung. Berlin, 1963.
94.A. S e c h e h a y e. Ch. Bally, H. Freis. Pour l'arbitraire du signe. «Acta Linguistica», 1940, v. 2, №2,
95.H. S p a n g - H a n s s e n. Recent theories on nature of language sign. — TCLC, 1954, v. 9.
96.J. T r i e r. Der deutsche Wortschatz im Sinnbezirk des Verstandes. Heidelberg, 1931.
97.S. U l l m a n n. Semantics. An introduction into the science of meaning. Oxford, 1962.
98.S. U l l m a n n. The principles of semantics. Glasgow, 1957.
99.W. W. U r b a n. Language and reality. London, 1939.
100.L. W e i s g e r b e r. Die Bedeutungslehre — ein Irrweg der Sprachwissenschaft? «Germanisch-Romanische Monatsschrift», 1927, Bd. XVI.
101.L. W e i s g e r b e r. Das Gesetz der Sprache als Grundlage des Sprachstudium. Heidelberg, 1951.
102.L. W e i s g e r b e r. Von den Krдften der deutschen Sprache, Bd. I — IV. Dьsseldorf, 1951—1954.
103.L. W i t t g e n s t e i n. Tractatus Logico-philosophicus. London — N. Y., 1922
104.Zeichen und System der Sprache. Berlin. Bd. I, 1961; Bd. II, 1962; Bd. III, 1966.
ЯЗЫК В СОПОСТАВЛНИИ СО ЗНАКОВЫМИ СИСТЕМАМИ ИНЫХ ТИПОВ
Определение языка как средства коммуникации, представляющего собой систему знаков, которое после Соссюра стало общепринятым среди лингвистов, не дает критерия, по которому можно было бы отличить язык от других семиотических систем. Напротив, оно подразумевает, что любая коммуникативная система знаков может называться «языком», так что приведенное выше определение относится, собственно, ко всякой семиотической системе. В то же время Соссюр был первым из лингвистов, кто провозгласил необходимость создания семиологии — общей науки, изучающей знаковые системы. Здесь наблюдается определенное противоречие, на которое обратил внимание Ж. Мунен [64]: если всякая система знаков является «языком» и если лингвистика — это наука о языке, то, по определению, семиология не может существовать как отдельная наука; в то же время, в силу того, что человеческие языки представляют собой лишь специальный вид знаковых систем (важнейший из этих систем, как пишет Соссюр), человеческие языки должны изучаться отдельно от других семиотических систем и наряду с методами, определяемыми свойствами, общими для языка и других систем знаков, использоваться методы, определяемые специфическими свойствами языка.
Очевидно, что определение специфических признаков языка, отличающих его от других объектов того же рода, и, соответственно, положительное или отрицательное решение вопроса о принадлежности той или иной знаковой системы к типу «язык» зависит от того, какое именно содержание a priori вкладывается в это понятие. Так, например, возможность отнести к типу «язык» коммуникативные системы животных, естественно, непосредственно зависит от того, отождествляется ли по определению понятие «язык» с понятием «коммуникация» или, опять же по определению, содержание этого понятия ограничивается отношением к специфически человеческим формам общения [46, 7; 70, 50]. С другой стороны, согласившись, например, считать достаточным определение языка, предложенное логиками Карнаповской школы, «язык — это система знаков и правил их употребления»18, мы должны будем считать языком различные системы математической логики и другие системы, удовлетворяющие этому определению; и обратно, заранее отнеся математическую символику к типу «язык», мы обязаны удовлетвориться приведенным выше общим определением, исключив из характеристики языка более специфические признаки его структурной организации.
В этом случае вопрос об определении «differentia specifica» языка, отграничивающем его от других объектов, принадлежащих к тому же «genus proximum» (т. е. к классу семиотических систем), очевидно, превращается в чисто терминологическую проблему.
Можно, однако, поставить вопрос иначе — так, как это делает в цитированной выше работе А. Шафф [70, 51]: соответствует ли расширение либо сужение содержательного объема понятия «язык» действительному положению вещей, являются ли различия между орудиями коммуникации, которые, как говорит Мартине, «мы хотели бы назвать языками» [59, 20], и другими сопоставимыми с ними объектами действительно настолько существенными, что было бы уместно и терминологическое разграничение соответствующих по-
18 Ср. различные варианты этого определения в работах: [42, 33, и сл.; 52; 66, 34 и 36 и др.]
нятий, либо, напротив, этими различиями следует пренебречь для того, чтобы называть существенно сходные объекты одним и тем же названием?
При такой постановке вопроса возникает задача определения критерия существенности тех или иных признаков семиотических систем. Без этого критерия определение специфики языка может превратиться в простое перечисление более или менее случайных признаков, замеченных в процессе наблюдения над тем, что по традиции считалось предметом лингвистики.
Поскольку любой знак представляет собой структуру, образованную из означающего и означаемого (соответственно, в каждом коде может различаться план выражения и план содержания), в основу классификации знаков могут быть положены признаки, характеризующие их 1) со стороны выражения, 2) со стороны содержания и 3) с точки зрения типа отношения между сущностями этих двух планов.
ФИЗИЧЕСКАЯ ПРИРОДА СИГНАЛОВ
Субстанциональная характеристика плана выражения имеет в виду физическую природу передаваемых сигналов19, т. е. признак, характеризующий сам канал информации20. Если отвлечься от возможности существования таких особых способов человеческого общения, которые не связаны с пятью органами чувств21 (ср. возникший в последнее время интерес к проблеме телепатического общения), можно констатировать, что принципиально возможно разделение знаков на пять типов в зависимости от способа их восприятие при помощи слуха, зрения, осязания (ср. Брайлевский алфавит для слепых), обоняния (типичным знаком этого рода, используемым в человеческом обществе, является запах этилмеркаптана, который употребляется в шахтах в качестве предостерегающего сигнала для шахтеров; ср. семиотическую интерпретацию некоторых других примеров использования запахов в [11; 73]), вкуса (возможность использования в человеческом обществе вкусовых сигналов является скорее теоретической, чем практической; ср., впрочем, не вполне бесспорные примеры в [11]). Знаки двух наиболее важных для человека типов, слуховые и зрительные22, могут быть подвергнуты дальнейшей классификации в зависимости от способа производства знаков. Так, некоторые исследователи выделяют вокально-слу- ховые и инструментально-слуховые знаки, а также (среди зрительных, а иногда и среди слуховых) — преходящие, т. е. исчезающие сразу же после возникновения, и продолжительные знаки, которые, возникнув, сохраняются определенное время (см. [62], откуда мы заимствуем некоторые примеры).
К преходящим зрительным знакам относятся разного рода жесты и мимика у людей и животных (например, экспрессивное использование движения в танце или жесты, ориентирующие в пространстве, как указание пальцем у человека). Жесты могут образовать систему мимической речи (ср. определенные виды общения глухонемых, с одной стороны, и развитую семиотическую систему танца у пчел — с другой).
Продолжительными зрительными знаками являются, например, следы на земле, дорожные указатели, стрелки, а также различные знаки, указывающие на принадлежность к определенной социальной группе (гербы, военные знаки отличия и т. п.). К этой же категории относятся и произведения изобразительного искусства — скульптуры, живописи и графики. Систему продолжительных оптических знаков образует и письмо, первоначально основанное на изображении обозначаемых предметов, а затем прошедшее длинный путь развития в сторону все большего сближения со звуковым языком.
Важнейшее средство человеческого общения — звуковой язык, а также некоторые коммуникативные системы животных (например, система криков у гиббонов или достигающие довольно высокой ступени раз-
19Под с и г н а л а м и здесь понимаются (вслед за Л. Прието и Э. Бейссансом) конкретные сущности плана выражения, являющиеся членами классов конкретных сущностей, т. е. абстрактных единиц плана выражения, называемых о з н а ч а ю щ и м и. Сигналы соотносятся с с о о б щ е н и я м и, представляющими собой аналогичные конкретные единицы плана содержания, которые являются членами к л а с с о в с о о б щ е н и й, т. е. абстрактных единиц плана содержания, называемых означаемыми (определение этих понятий см. в [68]).
20Классификация средств коммуникации, применяемых в человеческом обществе, основанная на данном признаке, предлагается, например, в [11].
21Впрочем, сейчас ученые все менее и менее склонны считать, как это было принято раньше, что чувств, имеющихся у человека, всего пять [13, 8].
22К знакам, воспринимаемым при помощи слуха и зрения, можно отнести слуховые и зрительные сигналы, передаваемые при помощи средств телекоммуникации (телефон, радио, телеграф и т. п.), хотя на определенных стадиях передачи знаков они и не воспринимаются непосредственно человеческими чувствами.
22
вития системы звуковых сигналов, связанных с инстинктом продолжения рода у некоторых пород птиц), использующие знаки, производимые при помощи голосового аппарата существа, посылающего сигналы, относятся к системам вокально-слуховых знаков.
Инструментально-слуховые знаки используются, естественно, только в человеческом обществе. Сюда относятся, например, военные сигналы разных народов и эпох производимые при помощи бубнов и труб. Возможность передачи сигналов этого рода на большие расстояния используется в так называемом «языке барабанов» некоторыми племенами Центральной и Западной Африки, Центральной и Южной Америки, Полинезии и Ассама (см. подробнее [11]. Там же ссылки на специальную литературу). Чрезвычайно сложным и развитым кодом инструментально-слуховых знаков является музыка.
Слуховой характер знаков до сравнительно недавнего времени был связан с быстрым затуханием соответствующих сигналов. С изобретением граммзаписи и магнитофонов появилось средство длительного хранения информации, передаваемой с помощью вокально-слуховых знаков.
Очевидно, что определение самого канала информации не является достаточной характеристикой того или иного кода, так как, во-первых, сигналы, имеющие одну и туже физическую природу, могут образовать заведомо различные знаковые совокупности (ср., например, музыку и звуковой человеческий язык) и, вовторых, одна и та же знаковая система может манифестироваться при помощи сигналов различной физической природы (ср., например, устную и письменную разновидность системы, называемой «русским языком», или системы, лежащие в основе текста, закодированного при помощи точек, тире и пробелов, и текста, закодированного при помощи звуковой разновидности азбуки Морзе, т. е. такие системы, полная изоморфность которых не подлежит никакому сомнению).
Исследователи по-разному интерпретируют эту возможность. В глоссематике принято считать различные субстанции выражения равноправными средствами реализации одной и той же формы выражения, вполне безразличными для этой последней — ср., например, замечания Ульдаля: «Язык, «la langue» в отличие от «la parole» есть нечто отличное от той субстанции, в которой он манифестируется, абстрактная система, не определяемая субстанцией, но, напротив, формирующая субстанцию и определяющая ее как таковую... Только различение формы и субстанции способно объяснить возможность существования в одно и то же время речи и письма как выражения одного и того же языка. Если бы какая-либо из этих двух субстанций — воздушный поток или поток чернил, была бы неотъемлемой частью самого языка, было бы невозможно переходить от одной субстанции к другой, не изменив языка» [77, 147].
Многие авторы, однако, склонны считать лишь одну субстанцию выражения (для языка — звуковую) основной, первичной, в то время как другие субстанции (для языка, в частности, графическую) — вторичными, производными, «паразитарными» [14, 460—461; 15, 370; 47 и др.]. Иногда говорят о различных разновидностях одного и того же кода, реализованных при помощи различных каналов информации, как о его субкодах, среди которых один, наиболее часто употребляемый, является главным субкодом. Так, различаются пять различных субкодов языка: 1) зрительный преходящий субкод — мимическая речь глухонемых, 2) зрительный продолжительный субкод — письмо, 3) главный, вокально-слуховой субкод — устный язык, 4) ин- струментально-слуховой субкод — язык бубнов, 5) тактильный субкод — алфавит Брайля для слепых [62,
13].
Как кажется, следует согласиться с Й. Вахком, обратившим внимание на принципиальное различие между письмом и фонетической транскрипцией: если траксрибированный текст представляет собой не знак внешнего мира, но знак знака внешнего мира, т. е. знак второго порядка, то письменный текст является знаком первого порядка, непосредственно соотносимым с обозначаемой действительностью (хотя исторически, будучи quasi-транскрипцией, это был знак второго порядка) [6; 78].
Из этого различия вытекает неправомерность отождествления отношения между нотами и звуками как двумя переменными, в которых проявляется музыкальная форма, с отношением между графической и звуковой субстанциями, в которых проявляется языковая форма — отождествления, из которого исходят, например, Р. Якобсон и М. Халле, полемизируя с глоссематической концепцией отношения между «формой» и «субстанцией» [28, 244]. Мнение о том, что «для музыки письменность остается вспомогательным средством, долговременной памятью», в то время как «в большинстве жанров литературы письменная форма совершенно оттеснила устную, с очевидными последствиями этого процесса» [12, 34] представляется поэтому вполне справедливым23.
Можно, очевидно, констатировать, что в то время как определенная субстанция выражения оказывается существенным признаком для отнесения некоторых семиотических систем к тому или иному типу (ср. системы, называемые «живопись», «музыка», «хореография» и т. п.), для других систем физическая природа сигналов является несущественной.
23 Сопоставление языка и музыки с точки зрения знаковой теории проводится также в [45].
Впрочем, именно сама эта способность «трансмутироваться из одного набора знаков в другой»24 может служить одной из типологических характеристик естественного человеческого языка.
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ КЛАССИФИКАЦИИ ЗНАКОВ
Признаки, характеризующие знаки с точки зрения содержания передаваемых сообщений, лежат в основе существующих функциональных классификаций знаков. Большинство из них восходит к классификации, предложенной австрийским психологом К. Бюлером, который выделял — в зависимости от того, какой из трех основных элементов коммуникации (отправитель, адресат или сам предмет сообщения) находится на первом плане — три категории знаков: «симптомы», т. е. знаки, имеющие экспрессивную функцию и выражающие «внутреннюю сущность посылающего», «сигналы», т. е. знаки, имеющие апеллятивную функцию «в силу своего обращения к слушающему, внешнее и внутреннее поведение которого ими направляется», и, наконец, «символы», т. е. знаки, имеющие репрезентативную функцию «в силу своей ориентации на предметы и материальное содержание» [4, 26].
Модификацией бюлеровской модели является классификация знаков, предложенная польским языковедом Тадеушем Милевским [62, 13 и сл.], который различает два основных типа знаков: «симптомы» и «сигналы», а среди этих последних — семантичныеобращения» (asemantyczne apele) и «семантические сигналы»25. Различие между «асемантичными обращениями» и «семантическими сигналами» состоит в различном отношении к действительности: если «семантические сигналы» отсылают адресата к некоторому явлению окружающего мира и имеют индивидуальный, объективный характер, то «асемантичные обращения» не относятся к явлениям внешнего мира, а имеют целью определенным образом воздействовать на душевное состояние и поведение адресата. Типичными кодами такого рода являются, например, классическая и романтическая музыка ХVIII и XIX вв., основная функция которой состоит в эмоциональном воздействии на слушателей, танец, а в области изобразительного искусства — орнаментальная и абстрактная живопись
XX в.
С теорией Бюлера связана и модель Э. Кошмидера [53—56], который в поисках столь же объективной основы исследования плана содержания отдельных языков, какую представляет для фонологии общая фонетика, предложил в качестве универсальной характеристики ноэтического поля языка схему, определяющую это ноэтическое пространство в терминах трех измерений: логического, онтологического и психологического.
Первое измерение, которое Кошмидер называет «логическим измерением номинации» («die logische Dimension der Nennung»), связано с обозначением понятий; операция называния имеет отношение к вопросу «как называется?», но не к вопросам типа «правда ли, что...?» («ist es wahr, daЯ...?»).
Второе измерение, которое Кошмидер называет «die ontologische Dimension der Verzeitung», предполагает соотнесение с действительностью, в частности наличие или отсутствие прикрепленности к некоторому данному пункту времени и пространства; в рамках этого измерения различаются высказывания, истинные, так сказать, для «hic et nunc», и высказывания вневременного характера (типа люди смертны или квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов).
Наконец, в рамках третьего измерения —«die psychologische Dimension der Leistung» — различаются, в соответствии с бюлеровской моделью, три основных элемента языковой коммуникации: а) выражение (то, что связано с самим посылающим, говорящим), б) побуждение (обращение) (то, что ориентировано на вос-
24Т. Себеок считает, что из всех коммуникативных систем только язык обладает данным свойством (автор называет его «a property of multiple-coding potential») [72, 49].
25По Милевскому, «симптомы», основное отличие которых от «сигналов» состоит в отсутствии целенаправленности, намерения общаться, являются знаками только для воспринимающего, т. е, представляют собой «односторонние знаки» [62]. Другие авторы исключают аналогичные явления из категории собственно знаков. Так, в концепции Э. Бейссанса [37] факты так называемого «естественного языка» являются не знаками, а индикаторами (indices) и не подлежат компетенции семиологии. Аналогичного мнения придерживаются А. Гардинер [39, 101], Ш. Балли (ср. его удачную формулировку: «L'indice est un moyen de с о n n a о t r e, le signe est un moyen do f a i r e c o n n a о t r e» [29, 166)], А. Неринг [67], противопоставляющий «знаки» (Zeichen)
«признакам» (Anzeichen) и др. (см. также раздел «Понятие языкового знака», стр. 107 и сл. и Указанную там литературу).
принимающего) и в) сообщение (ориентирующееся на нечто внешнее по отношению к участникам акта коммуникации).
Следует, очевидно, согласиться с Кошмидером в том, что очерченное пространство доступно любому, даже самому примитивному человеческому языку. Вместе с тем нельзя не заметить, что некоторые области этого пространства принципиально чужды другим семиотическим системам, в частности, таким полярным типам, как известные коммуникативные системы животных, с одной стороны, и символическая логика — с другой. Так, коммуникативные системы животных ограничиваются сферами 2а, За и 3б (не случайно животные сравнительно легко могут научиться понимать знаки человеческого языка, связанные с этими сферами), в то время как языку математической логики, ограничивающемуся сферами 1, 2б26 и 3в, напротив, принципиально недоступны сферы 2а, За и 3б. Любопытно, что именно области, отделяющие естественный человеческий язык от коммуникативных систем животных, объединяют его с искусственными системами типа символической логики, что, конечно, далеко не случайно.
Следует заметить, что лишь для некоторых знаковых систем принадлежность к тому или иному типу определяется характером предусмотренных данной системой сообщений. Так, например, классическая музыка XVIII и XIX вв. (но не «программная музыка» XX в.) может характеризоваться как система знаков, принадлежащих к типу «асемантичных сигналов» (по Милевскому). К тому же типу относится орнаментальная живопись или абстрактная живопись XX в. Что касается естественного человеческого языка, то сфера его применения, очевидно, не ограничивается какой-либо одной областью возможных сообщений. Но именно эта особенность языка (исследователи отмечали ее в следующих утверждениях: «язык — это способность сказать все» [14, 452; 31, 62], «ноэтическое поле кодов, традиционно называемых языками, совпадает со всеми мыслимыми смыслами» [69, 44], «язык — это семиотика, на которую можно перевести все другие семиотики» [8, 364]) и меняет считаться важнейшим отличительным свойством естественного человеческого языка, делающим его действительно уникальным явлением среди всех сопоставимых с ним объектов.
Кроме качественной характеристики сообщений, предусматриваемых тем или иным кодом, следует учитывать и их количественную характеристику, разделяющую коды на два основных типа: на коды с относительно небольшим, во всяком случае с ограниченным числом сообщений («системы с фиксированным списком сообщений или системы нерасширяющихся сообщений», по терминологии Н. И. Жинкина) и коды с неограниченным количеством сообщений («системы расширяющихся сообщений с изменяющимся языком») [10]. Натуральные человеческие языки принадлежат ко второму типу. Как мы увидим ниже, именно с этим связаны некоторые важные особенности структурной организации языка.
ТИПЫ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ МАТЕРИАЛЬНОЙ ФОРМОЙ ЗНАКА И ОБОЗНАЧАЕМЫМ ОБЪЕКТОМ
Тип отношения между материальной формой знака и обозначаемым им объектом послужил основанием для классификации знаков, предложенной одним из пионеров семиотики американским философом и психологом Ч. С. Пирсом. Пирс выделял три основных типа знаков в зависимости от характера связи с обозначаемыми объектами: 1) знакииндикаторы, или «индексы», 2) «иконы» и 3) «символы». «Индекс» связан с объектом, на который он «указывает », отношением фактической, естественной смежности, «иконический знак» связан с «изображаемым » объектом отношением естественного сходства и, наконец, «символ» характеризуется отсутствием необходимой естественной связи с обозначаемым объектом. Связь между означающим и означаемым символа основана на произвольной, конвенциональной смежности. Таким образом, структура символов и индексов подразумевает отношение смежности (искусственного характера — в первом случае, естественного — во втором), в то время как сущность иконических знаков составляет сходство с изображаемым объектом. С другой стороны, индексы представляют собой единственный тип знаков, употребление которых с необходимостью предполагает актуальное соприсутствие соответствующего объекта, и по этому признаку они противопоставлены как символическим, так и иконическим знакам, связь которых с обозначаемым объектом имеет замещающий характер.
26 Ср. сделанное в другой связи замечание М. В. Панова: «Правило 2 x 2 = 4 не включает никаких временных показателей. Вопросы: как долго, с какого времени, скоро ли 2 x 2 = 4 — все лишены смысла» [22, 20].
Противопоставления между названными тремя типами знаков можно бы ло бы для наглядности изобразить в следующей схеме (которая, впрочем, как мы увидим ниже, нуждается в некоторых уточнениях):
Следует иметь в виду, что различие между названными тремя типами знаков не имеет абсолютного характера: в основе деления множества знаков на иконические знаки, индикаторы и символы лежит не наличие или абсолютное отсутствие сходства либо смежности между означающим и означаемым и не чисто естественный, либо чисто конвенциональный характер связи между этими двумя составляющими знака, но лишь преобладание одного из этих факторов над другими. Так, Пирс говорит об «иконических знаках, в которых принцип сходства комбинирует ся с конвенциональными правилами», отмечает, что «трудно, если не невозможно, привести пример знака, имеющего характер чистого индикатора, равно как найти знак, абсолютно лишенный индикативного качес тва».
Действительно, никакое семантическое отношение, очевидно , не может быть полностью иконическим, так как, по замечанию Хоккета, «если символ чего-нибудь является полностью иконическим, он не отличим от оригинала и, таким образом, является оригиналом» [47]. Примеры «конвенциональной иконичности» различных знаковых систем хорошо известны (ср., например, различные технические приемы, касающиеся законов перспективы, усвоение которых яв ляется необходимым условием понимания зрителем картин той или другой школы живописи27; различие между правилами изображения отрицательных персонажей только в про филь в некоторых живописных традиция х и только en face в искусстве древнего Египта [48]; несходство японской картины, изображающей гору, и типичной европейской картин ы, изображающей такого же рода гору, на которое обращает внимание Сепир: оба изображения исходят из различных историче ских традиций и, хотя и то и другое отражает одно и то же явление природы и в равной мерее стремится его «имитировать», и то и другое совпадает с ним не более, чем изображение бури в увертюре к опере Россини «Вильгельм Тель» совпадает с настоящей бурей [24, 7]; совмещение иконических и символических элементов в такой, например, системе, как дорожная карта28 и т. п.).
Что касается «индикат оров», то и в знаках этого типа (если только они не являются «симптомами» в смысле Милевского) принцип непосредственного указания совмещается с элементом условности: даже такой типичный индикатор, как указание пальцем, может иметь в разных культурах различное значение (так, для некоторых племен Южной Африки указание пальцем на объект равносильно его проклятию) [48].
С другой стороны, слишком категорическое утверждение об абсолютной арбитрарности языковых знаков, на которой так настаивал Ф. де Соссюр, оставляет в тени разнообразные виды иконичности, в той или
27Интересно упомянуть в этой связи блестящую работу П. Флоренского (написанную еще в 1919 г.), убедительно доказывающую условность (т. е. принадлежность к определенному конве нциональному коду) законов перспективы в живописи [26].
28Конвенциональные элементы могут ошибочно приниматься за иконические. Ч. Хоккет ссылается в этой связи на любопытный эпизод из Марка Твена: когда Гек Финн выглянул из воздушного шара, в котором они путешествовали с Томом Сойер ом, вниз и увидел, что земля продолжает оставаться зеленой, он стал настаивать на том, что они еще летят над штатом Иллинойс — на нарте из его учебника этот штат был раскрашен зеленым цветом, а Индиана каким-то другим [47].
иной степени характеризующие язык, а также в большей или меньшей мере присущие языковым знакам разных типов свойства знаков-индикаторов.
В работе, исследующей язык в его иконическом аспекте, Р. О. Якобсон обращает, в частности, внимание на такую связь между формой и значением языковых знаков, которую можно было бы назвать «диаграмматической» (по классификации Пирса, иконические знаки делятся на изобразительные знаки, или «образы»,— к таким знакам в языке относятся различные ономатопоэтические слова — и «диаграммы», т. е. знаки, сущность которых состоит в том, что сходство между означающим и означаемым касается только отношений между их частями). По наблюдениям Якобсона, временной порядок, характеризующий структуру языкового высказывания, стремится отразить «порядок», существующий во внеязыковой действительности — идет ли речь о временной последовательности описываемых событий или об определенных иерархических отношениях в структуре референта. Так, например, можно говорить об иконическом характере связи между формой высказывания пришел, увидел, победил и реальными событиями, которые оно описывает, так как последовательность однородных глагольных форм соответствует последовательности действий Цезаря [48]. Подобным образом, нормальная последовательность двух связанных при помощи сочинения существительных во фразе Президент и Государственный секретарь приняли участие в беседе является отражением соответствующего различия в официальном положении политических персонажей, о которых идет речь [27, 388]29 (в этой связи можно напомнить об английской поговорке last but not least 'последнее по счету, но не по важности', свидетельствующей об отчетливо осознаваемом говорящими «диаграмматическом» характере связи между последовательностью частей высказывания и относительной значимостью соответствующих референтов). Тенденция к диаграмматической иконичности лежит в основе различных грамматических универсалий, касающихся правил сочетания частей сложного предложения, последовательности членов предложения, а также и правил, относящихся к морфемному синтаксису30.
Элемент иконичности можно усматривать в таком, например, способе выражения грамматических значений, как частичная или полная редупликация корня в формах множественного числа, итератива, дуратива или аугментатива в различных африканских и американских языках — ср., например, в языке хауса: iri 'сорт, вид' — мн. ч. iri-iri; biri 'обезьяна'
— мн. ч. biriri; bisa 'животное' — мн. ч. bisaisai; dabara 'совет' — мн. ч. dabar-bara; tafi 'идти', buga 'бить'; kashe 'убивать' — интенс. формы tattafi, bubbuga, kakkashe; fi 'превосходить' — fifita 'намного превосходить'; sani 'знать' — sansani 'точно знать'; ср. также русск. ждал-
ждал (т. е. 'долго ждал'), далеко-далеко (т. е. 'очень далеко'), синий-синий (т. е. 'интенсивного синего цвета'). Впрочем, в том же хауса31 удвоение прилагательного используется для обозначения ослабления качества (так, ja означает 'красный', a ja-ja — 'красноватый'), что свидетельствует о том, что характер ассоциации между названным формальным средством и соответствующим значением не является столь «естественным», как может показаться на первый взгляд. Вообще говоря, наличие иконического типа ассоциации, связывающей обе части знака, по-видимому, «отнюдь не представляет собой обязательного семиологического условия, от которого зависит способность языка служить средством общения» [21, 60]32, как показал, в частности, А. Беркс в своем критическом анализе пирсовской классификации знаков, основанной на том или ином способе обозначения объектов [36]. Напротив, «символы-индексы» являются таким типом знаков, без которого язык, очевидно, «не мог бы обойтись» [36]. Типичными представителями знаков такого рода являются имеющиеся во всяком языке местоимения, а также и некоторые другие языковые знаки, которые «обозначают свой объект благодаря реальной (а не только
29В докладе, прочитанном на конференции, посвященной грамматическим универсалиям, Дж. Гринберг также обращает внимание на универсальный характер языковых «иконических символов», в том числе на «иконический» аспект порядка слов (ср. его замечание: «Порядок следования языковых элементов соответствует последовательности в физическом опыте или последовательность в знании» [43, 103]).
30Примеры см. в указанном докладе Дж. Гринберга
31Все примеры из этого языка взяты из кн.: Д. А. О л ь д е р о г г е. Язык хауса. Л., 1954.
32Ссылаясь на классификацию Пирса, автор указанной статьи обращает внимание только на «символы» и «иконы», упуская из виду третий коррелятивный тип знаков — «индексы».
конвенциональной) связи с этим объектом, либо со знаком этого объекта» [36]. На индицирующий элемент в значении местоимений исследователи неоднократно обращали внимание еще со времен античности33. Другие виды языковых «символов-индексов» («подвижных определителей», shifters, по терминологии Есперсена [9, 92]), т. е. категории, значение которой не поддается определению без ссылки на само сообщение, соответственно — на конкретную ситуацию общения, были относительно недавно проанализированы в специальной работе Р. Якобсона, посвященной русскому глаголу [50]. Семиотическая роль подвижных определителей состоит в том, что они «позволяют осуществить переход от системы языка к реальной ситуации; они же помогают в значительной степени создать относительно экономную языковую систему» [25, 194].
Наличие символов-индексов, являющихся «непременным элементом практически всех известных нам языков» [25, 194], очевидно, не представляет собой в то же время отличительную особенность естественного человеческого языка. Напротив, эта особенность объединяет язык с целым рядом коммуникативных систем, инвентарь которых ограничивается знаками, которые могут быть правильно интерпретированы только исходя из данной конкретной конституции. Так, например, обезьяна-гиббон, найдя пищу, испускает призывный сигнал, информируя об этом факте своих собратьев. Этот сигнал отчетливо отличается от сигнала опасности и других сигналов. Однако «акустические свойства пищевого сигнала не содержат информации о местонахождении пищи; об этом можно судить лишь по расположению источника крика. Таким же образом (или по той же причине) во всех языках имеются слова типа здесь или я, денотативное значение которых мы можем определить, лишь обнаружив, где находится в данный момент и кем является говорящий» [47, 399].
Специфической особенностью языка является то, что он представляет собой «оркестр знаков всех типов» [62, 26] и располагает возможностью выбирать в зависимости от конкретных целей и от конкретной ситуации общения наиболее подходящий тип знаков. Именно с этой возможностью связана, в частности, «множественность форм отображения ситуации в языке», которая лежит в основе стилистических дифференциаций, столь характерных для естественных языков» [7, 18].
ПРИЗНАКИ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К СТРУКТУРНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ КОДА
Переходя теперь к характеристике естественного человеческого языка с точки зрения его структурной организации, заметим, что среди всех перечисленных выше особенностей языка, характеризующих его с точки зрения предусматриваемых языковым кодом сигналов и сообщений, принципиальная безграничность ноэтического поля языка (и связанная с этим неограниченная способность к бесконечному развитию и модификациям) представляется наиболее существенным качеством, присущим любому известному или неизвестному нам языку, заслуживающему этого названия. Поэтому кажется целесообразным использовать это необходимое — и притом специфическое — свойство в качестве критерия для определения существенности тех эмпирически выделенных признаков структурной организации языковой системы, которые были обнаружены лингвистической наукой в процессе наблюдения над конкретными языками, т. е., другими словами, оценивать универсальность и релевантность каждого признака именно с точки зрения его соответствия этой априорно приписанной нами языку особенности, ибо, как отмечал еще Матезиус, «общие потребности выражения и коммуникации, свойственные всему человечеству, являются единственным общим знаменателем, к которому можно свести выразительные и коммуникативные средства, различающиеся в каждом языке» [17, 226].
В этом плане, несомненно, существенным структурным качеством языка является то, что каждый языковый знак (а также и элементы знака) имеет отношение к двум способам организации — парадигматическому и синтагматическому, первый из которых предполагает выбор определенных единиц, а второй — их сочетание в единицы высшей степени сложности.
33 Ср. ?antwnumi?ai deiktikai? греков, которым соответствуют Zeigwцrter Бюлера [35, 118 и сл.], «indicaters»
Коллинзона [38], «слова, указывающие», в отличие от «называющих» Карцевского (ср.: si les mots ordinaires...
denomment les choses, ... les pronoms les indiquent» [51, 61]), «indicateurs» Бенвениста [32, 253 и сл.] и др.