- •1.1. Языческая Русь: истоки традиции
- •1.2. Киевская Русь: принятие православия и знакомство с византийским опытом церковного призрения
- •1.3. Монголо-татарское иго сдерживает развитие церковного призрения, но не разрушает традиции
- •1.4. Средние века — печальная эпоха
- •1.5. Эпоха Ивана Грозного:
- •Глава 73. Ответ. О благодельнях. И о прокаженных. И о ко- лосных. И о престаревшихся. И по улицам в коробах лежащих.
- •1.6. Отношение к юродству на Руси
- •1.7. Смутное время: Московская Русь продолжает жить жалостью и личной милостыней
- •1.8.Соборное уложение 1649 г.: первое упоминание о «ненормальных» подданных в российском законодательстве
- •1.9. Прежде несвойственный страх
- •1.10 Петр I: попытка сломать традицию и организовать призрение на европейский манер
1.3. Монголо-татарское иго сдерживает развитие церковного призрения, но не разрушает традиции
Киевский опыт официального милосердия не получил широкого распространения в сопредельных княжествах, да и в самой столице просуществовал недолго. В 1169 г. Андрей Боголюбский захватил Киев и подверг его жестокому разгрому, Десятинная церковь и лавра были разграблены и разрушены, а город сожжен. Некогда могучее княжество утратило свое политическое влияние, а его население само оказалось в положении нищих и убогих. Феодальные распри, набеги половцев, не прекращающиеся междоусобные войны, безжалостность отечественных и пришлых сборщиков дани делали жизнь Древней Руси суровой, тяжелой и опасной, а для человека с телесным или психическим недугом — невыносимой. Монастыри, периодически разоряемые княжескими дружинами и кочевниками, не могли предоставлять нуждающимся действенную помощь и защиту. «Древнейший, простой до грубости быт народа обозначается тем, что чаша общественного бедствия испивается до дна. В политическом отношении полная покорность врагу и потеря земли, без всякого смягчения уступок переговорами или условиями <...> в виде голода, до истребления всех, кого не сохранит случай до более урожайного года. <.„> Все слабое, физически бесполезное для общества, при недостатке продовольствия, лишалось права делить жизнь с лицами физически сильными и для общества полезными и должно было уступить им свое место в жизни <...>
Люди делались хуже, говорит летописец. Не было милосердия, не стало сострадания. Брат не жалел брата, отец и мать делались равнодушными к судьбе своих детей» [36, с. 4, 18].
Во второй половине XII в. начинается активное освоение северо-восточных земель (Суздаль, Муром, Смоленск, Новгород, Владимир, Ярославль, Москва). Нам не удалось обнаружить документальных свидетельств о новых княжеских попытках устройства приютов и богаделен, времена для подобных дел оказались малоподходящими. В XIII в. Русь подверглась нападению монголов. Степняки гибельной лавиной пронеслись по славянским землям, безжалостно подавляя всякое сопротивление, не щадя никого. Взяв Суздаль, печалуется летописец: «татары <...> старых монахов, и монахинь, и попов, и слепых, и хромых, и горбатых, и больных, и всех людей убили» [19, с. 20]. Однако, подчинив себе русские земли, «монголы, требуя покорности и дани, считая себя вправе жить на счет побежденных, не думали насиловать ни их веры, ни их народности. Напротив, они оказывали какую-то философскую терпимость к вере и приемам жизни побежденных, но покорных народов» [21, с. 133].
В эпоху золотоордынского ига калеки и убогие не подвергались особым преследованиям и притеснениям со стороны кочевников, испытывая лишения наравне со всеми. Позволим себе горькую шутку: в ситуации тотального бесправия калеки и убогие обрели те же права, что и прочее население страны. Завоевателей интересовала лишь исправная выплата дани, чужая религия не трогала их чувств, не возбуждала агрессии. «Проведя в 50-е гг. XIII в. общую перепись населения русских земель, наладив систему сбора дани и определив ее размеры, ордынские правители вскоре предприняли следующий шаг на пути упрочнения своего владычества. В 60-е гг. XIII в. устанавливается практика выдачи митрополиту особой ханской грамоты, в которой перечислялись льготы, предоставленные церковным людям: освобождение от уплаты ордынской дани, от постоя ордынских отрядов, от уплаты таможенных сборов» [3, с. 20].
Согласно историческим хроникам, ордынцы не разрушали монастыри как культовые учреждения. «По Ясе Чингисхана, — пишет Л. Н. Гумилев, — хан не мог вмешиваться в вопросы веры, а свобода совести всегда понималась монголами как личная свобода человека» [9, с. 141]. В очерках этнической истории России Л. Н. Гумилев неоднократно указывает на особенную веротерпимость ордынцев и отсутствие серьезных конфликтов на религиозной почве между степняками и русскими. Более того, «при монгольском владычестве, — убежден Н. И. Костомаров, — монастырские волости находились в наиболее благоприятном положении: огражденные ханами, насколько исполнялись ханские повеления, от поборов и разорений, монастыри умножались непрерывно, но с половины XIV в. умножение их является в несравненно большем размере против прежних времен» [21, с. 159-160].
В эпоху монголо-татарского ига монастыри не прекращали своей благотворительной деятельности, напротив, число людей,
находивших под их крышей духовную поддержку, пищу и кров, увеличилось, поскольку в дополнение к ранее существовавшим за два столетия монгольского владычества возникло более 180 новых монастырей. Помощь убогим и калекам оказывалась по преимуществу общежительными монастырями.
Выпавшие на страну испытания заставляли народ внимательнее вслушиваться в слова духовных наставников. Многие православные иерархи объясняли обрушившиеся на русские земли беды наказанием за грехи, за несоблюдение христианских заповедей. Знакомство со «Словом» Серапиона Владимирского (XIII в.) позволяет увидеть, сколь настоятельно авторитетный проповедник призывал соотечественников к милосердию и состраданию.
Серапион Владимирский о милосердии и любви к ближнему
«Не было кары, которая бы нас миловала, и теперь непрестанно казнимы: обратились мы к Господу, <...> не раскаялись в наших грехах, не отступились от злых своих нравов, в ничтожестве пребывая, себя почитаем великими. Вот почему не кончается злое мучение наше: зависть умножилась, злоба нас держит в покорстве, <...> к ближним вражда вселилась в наши сердца, ненасытная жадность поработила, не дала нам оказывать милость сиротам, не дала познать природу людей — но как звери жаждут насытить плоть, так и мы жаждем и стремимся всех погубить, а горестное их имущество и кровавое к своему присоединить; звери, поев, насыщаются, мы же насытиться не можем: того добыв, другого желаем! Что же следует делать нам, чтобы грехи исчезли, те, что терзают нас? Вспомните достойно написанное в божественных книгах; что и Владыки нашего самая важная заповедь — любите друг друга, милость имейте ко всякому человеку, любите ближнего своего, как самого себя. <...> Если же в чем совратимся, опять к покаянью прибегнем, любовь в Боге проявим, слезы прольем, милость нищим по силе сотворим, если сможем бедным помочь — от бед избавляйте. Если не станем такими — гнев Божий будет на нас; всегда пребывая в любви, спокойно мы заживем!» [27, с. 445, 449].
Итак, многовековое монголо-татарское иго разорило русские земли, но не смогло ослабить традицию терпимо-сострадательного отношения к убогим, напротив, она крепнет. Присущее славянам-язычникам отношение к немощным, обогащенное идеалами христианского благочестия, начинает оформляться в особую традицию милосердия к убогим — традицию нищелюбия. Развитие же церковной благотворительности сдерживается опустошением земель, обнищанием представителей всех сословий, а также тем, что «внутренний государственный порядок изменился: все, что имело вид свободы и древних гражданских прав, стеснялось, исчезало» [18, с. 134, 135].
Напомним, что «сень варварства <...> скрыла от нас Европу в то самое время, когда благодетельные сведения и навыки более и более в ней размножались, народ освобождался от рабства, нравы смягчались» [18, с. 134].