2. Устойчивость альтруизма

Социальные потребности «для других» отличаются удиви­тельной устойчивостью. Противостоя потребности «для себя», они должны были бы уступать, и действительно в мелочах и большинстве случаев уступают, но в итоге остаются все же неистребимы. Роду человеческому альтруизм оказывается не менее необходим, чем индивиду - эгоизм. Альтруизм не угаса­ет - он то едва тлеет, то разгорается, хотя, на первый взгляд, в повседневном обиходе эгоизм встречается чаще и обладает большими силами.

Свидетельств надобности и неистребимости, казалось бы, не­рентабельной потребности «для других» множество. Л.Н. Толс­той записал в дневнике: «Самые лучшие добродетели без доброты ничего не стоят; и самые худшие пороки с ней проща­ются» (277, т.52, стр.57). Ст. Цвейг утверждает: <«.,.> человек ощущает смысл и цель собственной жизни, лишь когда созна­ет, что нужен другим» (302, стр.53). М. Ганди: «Служение без радости не помогает ни тому, кто служит, ни тому, кому служат. Но все другие удовольствия превращаются в ничто перед лицом служения, ставшего радостью» (60, стр.137). По­требность «для других» такой силы и определенности, как это выражено Ганди, связаны с представлениями И.С. Тургенева: <«...> счастье каждого человека основано на несчастьи другого, <...> даже его выгода и удобство требуют, как статуя - пьедес­тала, невыгоды и неудобства других»; «Каждый из нас вино­ват уже тем, что живет, и нет такого великого мыслителя, нет такого благодетеля человечества, который в силу пользы, им принесенной, мог бы надеяться на то, что имеет право жить» (280, т.З, стр.154). О героине романа «Новь» Марианне Турге­нев пишет: «Жажда деятельности, жертвы, жертвы немедлен­ной - вот чем она томилась» (280, т.4, стр.286).

Примером потребности «для других» может служить и герой рассказа Ю. Нагибина «Иван»: «Если определить его главную устремленность - он всегда кому-то помогал <...>. Помогать бы­ло его призванием. При этом он не выгадывал пользы для себя, кроме, очевидно, некоторого душевного комфорта, но в этом смысле любой добрый, даже самоотверженный поступок эгои­стичен <...»>; «Ему доставляло куда больше удовольствия стараться для кого-то, нежели для самого себя. Наверное, это и есть любовь к людям. <...> Но признательность не била из нас фонтаном. Ивана безбожно эксплуатировали, обманывали, обирали»; «- А он правда дурачок! - обрадовано сказала тонконогая эстонка Лайма. - Иванушка-дурачок <...»>; «Впрочем, не следует так уж преувеличивать обидность клички. Ведь в русских сказках Иванушка-дурачок вовсе не глуп, да и собой парень ражий, но с некоторым отклонением от той самоуверенной дюжинно-сти, что считается нормой» (193, стр.124-127).

А не был ли отклонением от нормы в ту же сторону и император Петр Первый, начертавший в приказе перед Пол­тавской битвой: «А о Петре ведали бы известно, что ему жи­тие свое недорого, только бы жила Россия и российское бла­гочестие, слава и благостояние» (273, стр.375-376).

В неистребимости альтруизма в социальных потребностях человека и в разнообразии его трансформаций (по «второму» и «третьему» параметрам - от Иванушки-дурачка до Петра Великого) сказываются, во-первых, его происхождение - необ­ходимость справедливости для индивидуального существования, надобность в других людях, существующая у каждого, и, во-вторых, специфически человеческая форма территориально­го императива: стремление занимать как можно больше места в сознании людей - в их памяти и в мыслях, в представлени­ях, которыми люди дорожат, которые берегут; поэтому - не только в пространстве физическом и не в страхе, от которого всякий стремится избавиться. Эти два фактора, надо полагать, и обеспечили социальной потребности «для других» устойчи­вость существования, вопреки социальным потребностям «для себя» и биологическому эгоизму.

И все же, когда человек оказывается перед необходимос­тью выбора: предпочесть ли свои интересы интересам другого или его интересы - своим, в большинстве случаев предпочте­ние отдается собственным интересам, и тем более решитель­ное, чем значительнее потребность, лежащая в основе этих интересов. Поэтому потребности «для других» сами избегают, если можно так выразиться, конкуренции с потребностями «для себя» и лобовых с ними столкновений; они ищут обход­ных путей и мирного сосуществования с последними.

Возникают рекомендации сдержанности, компромиссов. Ю. Нагибин утверждает: «Чуть меньше самолюбия, потребнос­ти ежеминутно утверждать себя, чуть больше доверия к себе и к другим - и жизнь божественно упростится» (193, стр.205). В результате - альтруизм и эгоизм приходят даже как будто бы к сотрудничеству; их сосуществование может длиться значи­тельное время, в течение которого и окружающие человека, да и сам он, не в состоянии определенно ответить: эгоист он или альтруист? Ответ был бы: «смотря в чем», «как когда...»

Движущая потребность, следовательно, выглядит так, что представляется неправомерным поставленный вопрос - как будто дилеммы нет: потребность «для себя» не противоречит потребности «для других», они мирно уживаются, места хва­тает всем и в выборе нет надобности. Практически так оно и бывает, пока и поскольку социальные потребности, хотя и преобладают над другими, но не в большой степени, - пока они скромны, их много и искомое «место в обществе» (то ли, другое ли) не настолько значительно, чтобы возбуждать по­вышенный аппетит.

Но вместе с обострением социальных потребностей неиз­бежно обнаруживается и их содержание - хлопоты «о себе» или «о других»; выясняется противоположность представлений о правах и обязанностях в акцентировке либо тех, либо дру­гих; преимущество оказывается у того, кто настаивает на своих правах уже по одному тому, что озабоченный обязанностями уступает без сопротивления: он либо остается вовсе не замечаемым, либо воспринимается как побежденный, а не как удовлетворяющий свою потребность. Поэтому видны хло­почущие о себе, им и окружающие представляются такими же, они и не представляют себе иного...

Сосуществование и даже сотрудничество в одном человеке противоположных тенденций «для себя» и «для других» воз­можно, пока речь идет не об отдаленных и не о глубинных потребностях, а о средствах удовлетворения тех либо других - о потребностях служебных и производных. Притязания даже на самое значительное место «для себя» легче реализовать, если при этом по возможности не задевать притязаний других людей; наиболее продуктивными средствами достижения эгоис­тических целей являются такие, в которых содержится некото­рая компенсация «для других» - тех, кто претендует на то же место, но может довольствоваться и меньшим; или не претен­дует на него, но может претендовать; не мешает, но может мешать; не помогает, но может помочь.

В итоге те, в ком сильнее потребность «для других», де­лаются орудиями в руках добивающихся места «для себя». Борьба за места идет между последними, а альтруисты служат им ступенями восхождения, и потребность «для других» дела­ется почвой, на которой вырастают и сталкиваются потребно­сти «для себя». В таких условиях альтруизм должен бы быть обречен на вымирание как нежизнеспособный. Тем не менее путь и средства к существованию он находит.

История человечества полна печальных примеров того, как призывы к любви, милосердию, справедливости и праву дела­ются орудиями ненависти, грубого попрания прав и насилия. Но, несмотря на победы эгоистического толкования справед­ливости и, казалось бы, полное подавление потребности «для других», несмотря на то, что ее вечные неудачи подрывают даже и доверие к ней, она все же не только не умирает, но постоянно возникает с новой и даже возрастающей силой. Причина, видимо, - во внутренней слабости потребностей «для себя».