Uzhe / 28 Коллективные феномены

28. Коллективные феномены в социальном познании:

Возникновению коллективных субъектов в социальном познании положили начало работы Лебона «Психология толп», Тарда «Мнение и толпа», Законы подражания», Сигеле и его концепция преступной толпы.

Исторически данная теория восходит к разграничению индивидуальных и коллективных представлений в социологии Эмиля Дюркгейма. Он был «пер­вым, кто обратил внимание на важную роль коллективных представлений в структуре нашего языка, наших институтов и обычаев, в то же время показав, насколько этот набор представлений составляет социальную мысль в допол­нение к мысли индивидуальной». С тех пор и в языке «мы различаем как индивидуально-психическое, так и коллективно-психиче­ское.

Среди коллективных феноменов социальном познании выделяют: историческую память, коллективную память, массовую память и социальные представления.

Историческую память можно трактовать как совокупность институционально заданных трактовок исторических событий, развивающую какую-либо из версий исторического прошлого. Историческая память напрямую связана с идеологией, которая актуализирует историческую память и наполняет ее содержанием.

Коллективная память в отличие от исторической памяти не имеет четких институциональных или идеологических рамок: она выступает как память коллективов, сообществ, социальных групп общества. Коллективная память включает в себя разделяемые людьми воспоминания, представления о событиях прошлого, которые имеют свойства оживляться, актуализироваться, конструироваться заново в межличностном дискурсе. Актуализируется в зависимости от настоящих событий.

Соотношение исторической и коллективной памяти: С одной стороны, историческая память посредством идеологии, трактовок, высказываемых официальными лицами задает интерпретации и смыслы, оказывающие определенное влияние на содержание коллективной памяти. С другой стороны, коллективная память имеет в своем арсенале живые воспоминания (если речь идет о событиях недавней истории), факты, почерпнутые из неофициальных источников, мнения, не согласующиеся с официальными версиями, итоги собственных размышлений людей, отшлифованные межличностным дискурсом. Ее содержание оказывается во многом не просто автономным, но и в некоторых случаях оппозиционным институциональной исторической памяти. В особенности это может касаться групп, которые в условиях тоталитарных режимов имеют доступ к неофициальной информации.

Массовая память (Jodelet, 1992) может рассматриваться как особая разновидность коллективной памяти, будучи особой разновидностью обыденного исторического сознания, массовая память возникает как ответ на какое-либо будоражащее общество событие, связанное с эмоционально значимыми фактами истории. Массовидный тип этого явления делает его стихийным, спровоцированным определенным общественным событием и кристаллизованным, как правило, на личности, вызывающей у публики сильные чувства. Его массовый характер определяется также тем, что он затрагивает какие-либо широко распространенные, разделяемые массами людей чувства, например, национальные (или националистические). В качестве примера предмета массовой памяти Д. Жодле приводит дело Клауса Барбье, осужденного в 1987 г. во Франции за преступления против человечества.

М. Хальбвакс (1950): объектом коллективной памяти им изначально принимались такие коллективы, как семьи. Именно передача воспоминаний от старшего поколения семьи младшему, то есть от дедов к внукам признавалась базовым каналом трансляции представлений о событиях прошлого. К концу ХХ века арсенал объектов в практике исследований коллективной памяти значительно расширился и включает теперь как ограниченные по численности сообщества (например, участники или очевидцы событий, если речь идет о недавней истории), так и большие социальные группы, поколенческие когорты и целые нации (Paez, Basabe, Gonzalez, 1997). Такая расширительная трактовка объекта создает не только определенные разночтения в понимании самого феномена коллективной памяти, но и порождает трудности при сопоставлении результатов исследований. Однако на нынешнем этапе изучения коллективной памяти более точная квалификация объекта едва ли возможна.

Современные представления о предмете коллективной памяти на первый взгляд выглядят однозначными – это исторические события и их персонажи, однако практика исследований показывает, что коллективные воспоминания, в действительности, кристаллизуются на событиях и личностях, обладающих большой ценностной нагрузкой и, соответственно, сопряженных с эмоциональными переживаниями. Содержательно наполненные коллективные воспоминания обычно касаются героических или, наоборот, нравственно травмирующих событий истории, ее позитивно или негативно окрашенных эпизодов. Кроме того, в исследованиях последнего десятилетия была убедительно доказана связь между характером коллективных воспоминаний и групповой идентичностью, а также актуальными потребностями исследуемых групп. Таким образом, предметом коллективной памяти можно считать не любые исторические события и персонажи, а те, которые в значительной степени актуальны для современной жизни сообществ.

Изменчивость содержания коллективной памяти. Одним из важнейших признаков, дающих основания трактовать коллективную память как социально конструируемый феномен является ее интерактивная природа Связь коллективной памяти с эмоционально-ценностными аспектами жизни группы неизбежно ведет к изменчивости содержания и эмоциональной окраски коллективных воспоминаний. Такое предположение о природе коллективных воспоминаний впервые была высказана Хальбваксом (Halbwachs, 1950), проработана Бартлеттом (Bartlett, 1950), а затем, уже в конце ХХ века доказана эмпирически.

Бартлетт. феномены изменения содежржания коллективной памяти:

1.феномен выравнивания - события выглядят упрощенными и сокращенными, нек эпизоды утрачиваются.

2.Акцентирование – выдвижение на перед план того, что является важным для группы на данный момент.

3.Ассимиляция -соотнесение воспоминания с общей схемой воспоминания.

4. Конвенционализация - воспоминание приспосабливается к условиям жизни, в кот группа существует в данный момент.

Важность взаимодействия: Положение о том, что социальная реальность конструируется в процессе взаимодействия людей, является одним из основополагающих в социальном конструкционизме. Так, Герген называет человеческое взаимодействие источником конструирования знания (Gergen, 1985, p. 268). Обобщая принципы этого подхода П.Н. Шихирев (1999, с. 361), подчеркивает, что основным объектом исследования знания являются «сообщества собеседников, участников разговора». Многочисленные исследования коллективных воспоминаний о событиях недавнего прошлого показывают, что это всегда воспоминания в связи с другими людьми. Так, вспоминая о первых годах обучения в университете, студенты, прежде всего, называют эпизоды, связанные с общением (Paez, Basabe, Gonzalez, 1997).

Влияние эмоций: Социальное разделение эмоции – это процесс, происходящий на протяжении многих часов, дней и, возможно, недель и месяцев, последующих за эмоциональным эпизодом (там же, с. 133). Психологический механизм этого процесса родственен тому, что участвует в процессе серийного воспроизводства, открытого Бартлеттом (Bartlett, 1950).

Есть эмпирические данные о том, что более стойкая и точная память регистрируется в тех случаях, когда вспоминаемое событие непосредственно после того, как оно произошло, обсуждалось с кем-либо (там же, с. 153). Авторы отмечают, что наиболее определенно эта закономерность проявляется в отношении эмоционально ярких событий. Результаты их исследований показывают, что группы, разделяющие свои прошлые коллективные травмы, обладают более эмоциональной и сложной памятью об этих событиях. Авторы утверждают, что социальная функция разделения прошлых травмирующих событий заключается в построении более четкого образа коллективных событий (там же, с 155).

Такая высокая эмоциональная насыщенность коллективных воспоминаний является личностной основой как относительной устойчивости воспоминаний, так и желания ими поделиться, что обеспечивает воспроизводство памяти.

Важность контекста: Влияние социального контекста проявляется, прежде всего, в существовании множества точек зрения на один и тот же предмет воспоминаний. Подобные «разночтения» обусловлены социальными и социально-психологическими особенностями групп, внешними и внутренними условиями их жизнедеятельности. Влияние социального контекста было доказано многими эмпирическими исследованиями, в частности британскими авторами при изучении воспоминаний об отставке Маргарет Тэтчер (Gaskell, 1997). Так, в этом исследовании с участием более 6000 респондентов был использован особый вид экспресс-интервью стандартизированного типа – «omnibus» интервью, в котором выявлялось так называемое «качество воспоминаний» (MQ). Для этого испытуемых просили оценить четкость их воспоминаний, то, насколько, по их мнению, важной была отставка и рассказать об их эмоциональной реакции на это событие. Было обнаружено, что существуют значимые различия между группами в качестве воспоминаний об отставке Тэтчер, наблюдаемые среди разных социальных классов Великобритании. У респондентов из высших социальных классов, где больше сторонников консерваторов, наблюдались более высокие рейтинги памяти, поскольку для них уход Тэтчер был выдающимся событием, расколовшим консервативную партию на тех, кто считал, что она находилась у власти слишком долго, и на тех, кто все еще был ей предан.

Влияние социального контекста на содержание  памяти :  было нами показано в исследовании фигуры идеального политического деятеля прошлого ( Емельянова , 2006). Анализ факторной структуры образа Петра I, возглавлявшего рейтинг идеальных лидеров, показал наличие значимых различий в содержании представлений в возрастных группах и группах с различными политическими предпочтениями. Подобная множественность образов коллективной памяти свидетельствует о сконструированности воспоминаний, их непосредственной зависимости от социально-культурного контекста жизни сообществ.

Результаты социологического исследования, посвященного массовым представлениям об исторических личностях (Левинсон, 1996), дают интересный материал о структуре представлений, охватывающих всемирную историю. Исследование проводилось ВЦИОМ в два этапа: в 1989 и в 1994 гг. Респонденты должны были назвать «десять самых выдающихся людей всех времен и народов». Аналитик обращает внимание на то, что число названных исторических деятелей ХХ века составляют величину, превышающую объем упоминаний исторических фигур за все остальные периоды истории человечества. Таким образом, эмпирически выявленная структура массовой памяти определяется тем набором личностей, которые оказали непосредственное влияние на судьбы ныне живущих людей. При этом история России представлена в массовой памяти как история власти, то есть в качестве самых выдающихся людей фигурируют государи, диктаторы и военачальники (там же, с. 260-261). Однако даже в пределах пятилетнего промежутка времени между двумя исследовательскими срезами от 1989 до 1994 обнаружились различия в частоте упоминания исторических фигур недавнего прошлого. Массовое историческое сознание стало значительно менее интегрированным вокруг моносимвола – Ленина, оно стало более дифференцированным «по интересам», кроме того, четко обозначилась тенденция к актуализации «символов империи и авторитарного управления ей» (там же, с. 267). Подобная динамика массовой памяти даже на небольшом, но насыщенном политическими событиями отрезке времени, свидетельствует об особой подвижности этого феномена и «чувствительности» памяти к социальному контексту.

Защитная функция коллективной памяти: происходит благодаря действию механизма коллективного символического коупинга. Пример: У российских респондентов построение положительного образа прошлого и образа «своей» группы в нем выражалось процессами «заякорения» социального представления о войне на социально позитивных моментах. Это проявлялось в акцентировании объективных, а не субъективных причин неудач первых месяцев войны, подчеркивании позитивных моментов довоенной жизни и военной стратегии Сталина.

Связь коллективных воспоминаний с идентичностью групп (предсказанная еще Хальбваксом), объясняет их зависимость от контекста, а также определяет то соответствие, которое существует между характером воспоминаний и актуальными потребностями групп. Конструирование воспоминаний как отвечающих эмоциональному настрою и наличной мотивации сообщества, в частности, отчетливо наблюдается в изменениях содержания и эмоциональной окраски памяти о времени фашистской оккупации во Франции. Анализируя различные состояния коллективной памяти французов, А. Руссо (1995) называет этот период «постыдной страницей» в истории Франции и ставит вопрос о проблеме «управления историческим прошлым», механизмах и закономерностях подобного «управления» со стороны общественного сознания. Действительно, согласно этой закономерности, «своя» группа не может быть агрессивной (она должна быть изображена в виде жертвы), если она нападает, то только превентивно, упреждая агрессивные действия врага (в интерпретациях некоторых западных авторов фашистская Германия, зная о якобы готовившемся нападении со стороны СССР, нанесла удар первой). «Своя» национальная группа движима только благородными миссионерскими помыслами (колониальные войны). «Своя» национальная армия не может не быть доблестной, а ее военные демарши победными (наглядный пример – наполеоновские войны и их репрезентация во французской живописи и архитектуре).

Ценностная природа коллективной памяти. Исследование социальных представлений о различных периодах истории СССР ( Емельянова , 2006) проводилось в различных группах респондентов (рабочие, интеллигенция, неработающие пенсионеры, безработные и студенты). При сравнении оценок респондентами основных периодов истории СССР обнаружился период, позитивно оцениваемый всеми опрошенным группами, включая студентов, — время правления Л.И. Брежнева. Все группы респондентов в своих представлениях переносят на этот период свои фрустрированные на момент исследования переживания, «нагруженные» соответствующими ценностями.

Для респондентов-рабочих – это такие ценности, как «социальные гарантии», «стабильность», «спокойствие». Для представителей интеллигенции – «безмятежность», «романтика», «стабильность». В группе неработающих пенсионеров позитивные воспоминания об этом периоде советской истории сопряжены с «бесплатным лечением», «молодостью», «достатком» и «защищенностью». В группе безработных актуализировались в основном ценности экономического плана: «стабильность», «достаток» и др. Студенты не пережили это время непосредственно, но, вероятно, в несколько идеализированном виде восприняли его образ от старшего поколения. Их отраженные воспоминания конструируются в связи с такими ценностями, как «стремление к образованию», «дружба», «спокойная жизнь», «развитие науки», «подъем», «гарантированная работа». Представление о, так сказать, «золотом веке» советской истории, связываемом респондентами с ее брежневским периодом, объединяет людей разного возраста и рода занятий, но имеет в каждой группе смысловые нюансы, которые определяются заявляемыми ценностями. Воспоминания в данном случае играют роль ментального «буфера», смягчающего неудовлетворенность настоящим положением дел, и в символическом плане компенсирующим соответствующий дефицит.

Коллективное забвение. Процессом, оппозиционным ознаменованию, можно считать процесс коллективного забвения. Действительно, группы демонстрируют формальное или неформальное забвение, реконструкцию и искажение прошлого в благоприятную для себя сторону для того, чтобы защищать групповые ценности и собственный позитивный образ. У Фрейда подобные действия объяснялись механизмом подавления. Однако подавляемые травмирующие события имеют тенденцию порождать повторяющиеся воспоминания и коллективное страдание, которые могут выражаться как в асоциальном (увеличение числа агрессивных поступков, суицидов), так и в просоциальном поведении (Paez D., Basabe N., Gonzalez J., 1997). Возможно, поэтому процесс забвения в коллективной памяти часто сопровождается искажениями воспоминаний.

Классификация стратегий и механизмов искажения коллективной памяти, предложенная Р. Баумейстером и С. Хастингсом (Baumeister, Hastings, 1997). Эти авторы на многочисленных исторических примерах рассматривают закономерности трансформаций воспоминаний людьми в пользу своей группы, а именно: избирательные пропуски неприятных фактов, вымыслы или фабрикация нужной информации, преувеличение и приукрашивание, манипуляция ассоциациями, огульные обвинения врага, атрибуция вины обстоятельствам, контекстуальное обрамление. Если откровенная фабрикация ложных сведений представляет собой малоэффективный прием и поэтому к нему прибегают крайне редко, то остальные стратегии легко узнаваемы и широко используемы, причем они чаще всего применяются не по отдельности, а совокупно.

Манипуляция ассоциациями может дополняться специальным контекстуальным обрамлением. Так, пример с коллективной памятью о крестовых походах позволяет выявить и манипулирование ассоциациями (освобождение святынь), и контекст борьбы за веру. Важным представляется вопрос о степени преднамеренности искажения. Очевидно, что эта степень может быть различной: от политических спекуляций до добросовестного заблуждения. Выявление степени преднамеренности «смещения» воспоминаний составляет специальную задачу. Резюмируя, можно сказать, что детальный анализ стратегий и механизмов коллективных мнестических искажений полезен для аналитических целей, он позволяет выявить культурно-историческую специфику выдвигаемых «легенд» и те общественные функции, которые они выполняют.

Социальные представления. Понятие социальные представления ввел в научный оборот Серж Московичи в начале 60-х годов в работе, посвященной реакции населения Франции на популяризацию идей психоанализа в середине прошлого столетия. Поначалу это направление было сосредоточено на изучении социальных форм представления научного знания. Позже круг ин­тересов и объяснительный диапазон теории были расширены, и сегодня она воспринимается как учение о социальном опыте и знании, его конструиро­вании, динамике и роли в общественной практике в целом.

Д. Жоделе: «Категория социальное представление обозначает спе­цифическую форму познания, а именно, знания «здравого смысла», содержа­ние, функции и воспроизводство которых социально обусловлены.

В более широком плане социальные представления — это свойства обыденного прак­тического мышления, направленные на освоение и осмысление социального, материального и идеального окружения... они обладают особыми характе­ристиками в области организации содержания, ментальных операций и логи­ки.

Социальные представления выступают как общий для членов социума интерактивно воспроизводимый процесс понимания явлений и способ коммуникации по их поводу.

С. Московичи рассматри­вает социальные представления как сложную многоуровневую «систему действий, идей и ценностей, выполняющую двуединую функцию: во-первых, установить порядок, позволяющий индивидам ориентироваться в материаль­ном и социальном мире и воздействовать на них; во-вторых, обеспечить чле­нам сообщества возможность общения, снабдив их кодом для социальных обменов, наименования и классификации различных аспектов жизни, инди­видуальной и групповой истории». Чтобы «пре­вратить незнакомое в знакомое» [Moscovici 1984b: 24], важны два процесса: анкоринг («заякоривание» — англ. anchoring, фр. anchorage) иобъективиза­ция (objectification).

Одной из важнейших характеристик социальных представлений является их умозрительность, неопределенность, отдаленность («я это смутно себе представляю») или личностная значимость. В этой связи может быть отмечена вторая их важнейшая особенность: отдаленные социальные представления могут иметь изолированный характер, личностные – вписываются в конструкт ее сознания, непосредственно связаны со всей его системой, целостны.

Структура социального представления содержит три измерения:

1) объем информации об объекте — различный у различных групп, зависит от уровня образования;

2) установку по отношению к объекту представления (оценочный элемент) – эмоциональный фон вокруг предмета. Имеет прямую связь с объемом (чем меньше, тем негативнее);

3)поле представления, характеризующее организацию его содержания с качественной стороны – ядро и периферия.

Функции, которые выделил С. Московичи:

1.Сохранение стабильности и устойчивости индивидуальной и групповой структуры сознания.

2.Интерпретация реальности.

3.Адаптация новой информации к уже имеющейся системе социальных представлений.

4.Опосредование и регуляция существующих отношений и поведения.

5.Смысловой синтез.

Уровни ментальности (Фламан, Рике):

1. Идеологический – убеждения, ценности, нормы

2. Социальные представления – бытующий в обществе нормы, ценности, установки, убеждения

3. Аттитюды – основаны на социальных представлениях, но более подвижны

4. Мнения – зависит от информации, легко изменяется.

Социальный конструкционизм связан главным образом с именем К. Гергена. Одна из ведущих идей К. Гергена заключается в том, что социальная психология не только в ее бихевиористской парадигме, но также и в традиционном когнитивизме недооценивает значение социальной ситуации, в рамках которой осуществляется процесс

познания человеком окружающего мира. При этом утрачивается такой важный компонент познавательного процесса, как конструирование социального мира.

Средством преодоления такого недостатка должно быть, по мнению Гергена, формулирование некоторых основополагающих гипотез, которые необходимо принять во внимание. Эти гипотезы заключаются в следующем:

1. Исходным пунктом всякого знания является сомнение в том, что окружающий мир есть нечто, разумеющееся само собой. Отсюда следует, что любое объяснение этого мира может быть только конвенцией (соглашением).

2. Осмысление мира поэтому не есть автоматический процесс, но результат активной совместной деятельности людей, вступающих во взаимные отношения, вследствие чего слова, употребляемые для обозначения объектов, имеют смысл лишь в контексте этих отношений (в них неизбежно включены исторические и культурные варианты конструирования.

3. Распространенность той или иной формы понимания мира связана с пертурбациями социальных процессов (правило «что чем считать» лишено определенности). Следовательно, степень устойчивости того или иного образа зависит от характера социальных изменений.

4. Таким образом, описания и объяснения мира сами конституируют формы социального действия и тем самым как бы переплетаются с другими формами социальной деятельности.

Игнорирование этих требований справедливо ставится Гергеном в вину когнитивистской традиции, а учет их провозглашается исключительным завоеванием новой конструкционистской парадигмы, что и рассмотрено как постмодернизм в социальной психологии. Против справедливости многих предложенных в гипотезе суждений трудно возразить, особенно если иметь в виду, что упреки справедливы по отношению к когнитивистской традиции вообще.

Но если внимательно проанализировать предложенные Гергеном принципы анализа, то именно они и «учтены» в современных построениях психологии социального познания. Ближе всего к предъявленным критериям, по-видимому, стоят требования теории социальных представлений. Почему именно они не фигурируют у Гергена в качестве успехов современной психологии социального познания, остается неясным, так же как остается неясным, почему теория социальных представлений не рассматривается на законном основании в ряду поисков постмодернизма. На наш взгляд, есть все основания считать эту теорию одним из вариантов постмодернизма, не уступающим по значению поискам конструкционизма.

Конструирование социальных представлений в условиях трансформации российского общества.

Социальное познание и здоровье. Примером служит исследование Бовиной «Социальные представления о здоровье и болезни». Основные положения, выносимые на защиту: 1. Изучение здоровья и болезни является самостоятельной областью в социальной психологии, так как попытки объяснить закономерности и механизмы поведения, связанного со здоровьем и болезнью, исходя из основных социально-психологических теорий и концепций, привели к трансформации этих концепций, кроме того, были созданы специфические теории и модели, нацеленные на рассмотрение исключительно проблем здоровья и болезни.

2. Понимание здоровья и болезни как сложных, комплексных явлений указывает на необходимость использования теории самого высокого уровня объяснения, что позволяет анализировать эти явления с учетом социального, культурного и исторического контекстов.

3. Изучение здоровья и болезни в социальной психологии предполагает анализ особенностей представлений не только о здоровье и болезни, но и о больных, рассмотрение того, как эти представления регулируют поведение в отношении здоровья и болезни, оправдывают действия по отношению к больным.

4. Исследование механизмов динамики социальных представлений о здоровье и болезни должно учитывать истории объектов этих представлений, т.е. предполагает обращение к анализу соответствующих понятий в русском языке. Таким образом эмпирическую реализацию получает положение теории социальных представлений о связи языка и представлений.

5. В основе динамики представлений о СПИДе и о больных СПИДом лежит процесс «нормализации болезни», адаптации к ней. Этот процесс сопровождается снижением важности тех элементов представлений, которые указывают на негативные эмоциональные реакции в отношении СПИДа и больных, однако не сопровождается появлением в представлениях указаний на возможность излечения болезни.

6. Механизм «не я» - «другие» лежит в основе формирования представлений о больных, он выполняет функцию символической защиты здоровых от болезни и больных. Тема других играет смыслообразующую роль в случае представлений о психически больных и больных СПИДом, но не в случае представлении о больных раком.

Сравнительный анализ представлений о СПИДе и о раке, двух болезнях, символизирующих трагический конец жизни человека, тайно входящих в жизнь человека и по-прежнему сопротивляющихся излечению, свидетельствует о том, что мы имеем дело с существованием различных «типов» болезней на уровне представлений. Хотя в обоих случаях (СПИД и рак) речь идет о болезнях, несущих физическую угрозу человеку, тем не менее, на уровне представлений, болезни различаются как угрожающие, в одном случае, преимущественно физическому телу, а в другом — преимущественно телу социальному. В первом случае представление о болезни формируется вокруг элементов, указывающих на физические характеристики и эмоциональные переживания. Во втором - вокруг элементов, указывающих на определенные категории людей, практикующих то или иное поведение, ведущее к заражению.