Литература по Идеологии / Европейская перспектива Беларуси

Европейская идентичность как горизонт белорусского воображения

наниями о прошлом и постулирующих непрерывность конкретной культурной идентичности. Предлагается абсурдный, ложный выбор между ассимиляцией чуждой модернити и возвращением к фальшивой аутентичности истоков, выбор, якобы навязанный Западом. Каковы возможности адекватного потребностям времени трансцендирования такого выбора? В поиске ответа на данный вопрос необходимо обратиться к тем вариантам развития – как интеллектуального, так и политического, которые обладают потенциалом дестабилизации и деконструкции подобной бинарной логики. Однако, как бы ни оценивались отмеченные процессы, они побуждают по-новому и более многосторонне, или глокально, осмысливать европейскую идентичность, саму идею Европы.

Идея Европы в каждую эпоху изобреталась по-новому. Изобретается она и сегодня, и процесс этот происходит непросто, даже драматически, о чём, например, свидетельствует голосование в ряде европейских стран по Конституции Европы. Европейская идея лежит в основе интерпретации концепта европейская идентичность. Как отмечает Б. Страт, история европейской идентичности есть история концепта и дискурса. Европейская идентичность – это и абстрактное понятие, и вымысел. Со времени появления в политическом пространстве этот концепт приобрёл существенную идеологическую нагрузку и вызвал массу споров. И хотя существует широкое согласие относительно его необходимости, налицо столь же широкое несогласие по вопросу о его содержании. Концепт европейской идентичности представляет собой идею, выражающую скорее воображённое (и во многом идеологизированное) понятие единства, чем идентичность в собственном смысле слова. В этом плане он вписывается в долгую историю философского и политического обсуждения идеи Европы.2

Сегодня, например, в Беларуси, как и в других посткоммунистических странах, много говорят о «европейском единстве» и «европейской перспективе», но мало уделяют внимания самому смыслу термина Европа. При этом зачастую не учитывается, что речь должна идти не только о единстве и включении, но и об исключении и конструировании различий. В центре идеи Европы, отмечает Дж. Диленти, лежит фундаментальная двойственность, связанная с нормативными горизонтами коллективной идентичности в контексте современных политических структур и процессов. Эта двойственность очевидна в неразрешённом противоречии между двумя моделями коллективной идентичности и, соответственно, политики идентичности: между эксклюзивистским и формальным пониманием политики, с одной стороны, и пониманием, опирающимся на участие и солидарность, – с другой. Диленти полагает, что идея Европы может стать нормативным базисом коллективной идентичности только тогда, когда она будет сосредоточена на новом понимании гражданства.3 В ходе дальнейшего анализа я буду следовать данному тезису.

61

Григорий Миненков

«Говорить о Европе как об “изобретении” значит подчёркивать те способы, которыми она конструировалась в историческом процессе: это значит акцентировать внимание на том, что Европа не столько субъект истории, сколько её продукт, и что то, что мы называем Европой, в действительности есть сконструированная реальность постоянно меняющихся форм и динамики».4 История Европы – это не только история объединяющих идей, но и история разделений и границ – как внутренних, так и внешних, история отождествления европейской идеи и модерна.5 Основное, что мы должны тут учесть, это проективность европейской идеи: хотя её и пытаются обычно обращать к прошлому, на самом деле это всегда проект будущего, что вполне соответствует смыслу модернити.

Модернити есть конструкция будущего, и именно в этом контексте была изобретена идея Европы как модель развития человечества.6 Иными словами, Европа есть нечто большее, чем регион или политическая организация, она есть также и идея, и идентичность.

Следует иметь в виду, что сложной проблемой для традиционной Европы стал современный ответ на новые подходы к идентичности со стороны культур, которые обычно рассматривались как периферийные по отношению к Европе. Гегемонистский проект простого принятия другими регионами западной модели оказался несостоятельным. Примеры тому мы видим в России, Беларуси, Турции и других странах. Европейское понимание того, что происходит, может существенно помочь развитию более креативной демократической культуры в посткоммунистических странах. Изгибы истории предлагают европейцам возможности для встречи с самими собой. Опыт показывает, что конструирование европейской идентичности необходимо рассматривать через взаимоотношение различных культурных контекстов. У каждой нации свой путь в Европе и к Европе.

Идея Европы в истории трактовалась по-разному и часто склонялась к национализму. И наиболее важная задача сегодня – артикуляция новой идеи Европы, нового её образа, который способен предложить ориентацию для постнациональной европейской идентичности, стать основой новой политики культурного плюрализма. Речь должна идти о «социальной Европе» как противоположности Европе, центрированной на нации-государстве, и связи такой Европы с демократическим космополитическим гражданством как нормативной основой коллективной идентичности. Одновременно необходима глубокая деконструкция европоцентризма. При этом можно исходить из пяти исторически сформировавшихся дискурсов идеи Европы: дискурса христианства, просветительского дискурса цивилизации, дискурса культуры конца XIX – начала XX вв., дискурса холодной войны и современного конфликта между дискурсами

62

Европейская идентичность как горизонт белорусского воображения

«крепости Европа», с одной стороны, и «социальной Европы» и «Европы граж- дан» – с другой.

1. «Европа» как культурный конструкт и как практика: концепт европейской идентичности

Идея Европы, будучи важнейшей теоретической, политической и культурной проблемой, до сих пор исследована недостаточно. Чаще всего она репрезентируется нерефлексивно. Фундаментальная проблема заключается в вопросе о том, может ли европейская идентичность развиваться в качестве особой коллективной идентичности, способной противостоять объединённой силе национализма и расизма, не превращаясь в консюмеризм или официальную культуру анонимных институтов.7

Имея это в виду, нам необходимо поставить вопрос следующим образом: когда конкретно и каким образом возникла идея европейской идентичности? Как связан данный концепт с исторически развивавшимися образами Европы и строительством институтов европейской интеграции, начавшемся в 1950-е гг.? Спрашивая таким образом, мы исходим из того, что интенсификация европейской интеграции шла рука об руку с ростом академического и политического интереса к корням европейскости в истории, религии, науке и культуре.8 Исторически и социологически идея Европы стала политической идеей и мобилизующей метафорой в конце ХХ в., особенно в контексте антикоммунистических революций 1989–1991 гг. Во многих версиях при этом акцент делается на Европе как особой культурной целостности, объединяемой общими ценностями и идентичностью. Как правило, подчёркивается, что Европа есть наследница классической греко-римской цивилизации, христианства и идей Просвещения, науки, разума, прогресса и демократии, которые провозглашаются ключевым европейским достоянием.9 Сам же концепт европейской идентичности официально введён на Копенгагенском саммите ЕС в декабре 1973 г. в контексте обострившегося к тому времени кризиса мирового порядка.

Изначально, таким образом, важно учитывать, что «Европа» есть культурная конструкция, и её нельзя рассматривать как самоочевидный объект: она столько же идея, сколько и реальность.10 Как и любая иная идентичность, «Европа» конструируется, по словам Б. Страта, на пересечении образов самой себя и образов другого.11 Какими выступают подобные образы в различных частях Европы? В какой степени «Европа» является элементом этих образов? Не следует также забывать, что «Европа» по-разному понимается не только различными нациями, но и разными группами людей внутри этих наций. Причём очень часто мы

63

Григорий Миненков

имеем дело со столкновением мифов о «Европе». Достаточно напомнить, сколь разные образы Европы существуют сегодня в той же Беларуси.

Подчеркнём, что специфический образ, получивший наименование европейской идентичности, сформировался как нечто целостное не ранее XVIII в. В течение этого столетия основания классической (или первой) модернити приобрели устойчивую форму. Концепт «Европа» (или «Запад») как раз и символизирует эту новую социально-политическую динамику «воображаемого института социального означивания», «исторического сознания» или «формы дискурса»: философские парадигмы могут быть разными, но рассказ остаётся тем же самым.

Модернити – создание Европы – сама создала Европу, и это больше, чем парадокс. Европейская идентичность не является «естественной» – в том смысле, в каком можно говорить о греческой, римской или еврейской идентичности. Имя континенту дали греки. Жители континента идентифицировали себя в качестве христиан и очень долго – как католических (универсальных) христиан. Политически они рассматривали себя наследниками Римской империи. В XVI–XVII вв. единое (католическое) христианство распадается, начинают развиваться нации. И именно этот плюрализм или разнообразие опыта и стилей жизни стали основой позднейшей комбинации в уникальное предприятие, называемое «модернити». «Модерн» действительно выступил как единство многообразного.12

В этой связи важно преодолевать различного рода мифологические и идеологические структуры. И прежде всего нуждается в деконструкции идея неизменного европейского идеала, представление, что идея Европы всегда была связана с устремлением к ценностям свободы, демократии и автономии, идее так называемого европейского духа (Ясперс), или единства и непрерывности европейской традиции (Гуссерль, Валери, Элиот). Например, широко распространено мнение, что культурные основания Европы находятся в латинском христианстве, гуманистических ценностях и либеральной демократии. По мнению Диленти, такие представления «необоснованны или, в лучшем случае, мистифицированы», а потому если использовать идею Европы «в качестве нормативного концепта, то тогда её необходимо подвергнуть критической рефлексии. Невозможно рассматривать европейскую историю как прогрессивное воплощение великой объединяющей идеи, поскольку сами идеи есть продукт истории»13. Никакая согласованная идея не проходит через всю историю Европы, более того, эта история свидетельствует, что европейская идея есть больше продукт конфликта, чем согласия.

Иными словами, идея Европы формировалась в качестве культурной системы референции для утверждения идентичностей и новых геополитических реальностей. Согласно Ч. Тейлору и А. Ферраре, европейская идентичность прежде всего характеризуется признанием множественности и различия, что вы-

64

Европейская идентичность как горизонт белорусского воображения

ражается в притязаниях разнообразных сообществ на аутентичность.14 Но это только одна сторона медали. Второй же её стороной является то, что плюральность и различие рассматриваются только как предварительные условия, которые в будущем будут заменены новым единством. Европа, иными словами, всегда ставила перед собой задачу теоретического и практического конструирования единства, или, по словам С. Тулмина, строительства космополиса15. Именно эта претензия на универсальность позволяла Европе интерпретировать себя в качестве центра мира. Другими словами, одной из имплицитных целей европейской культуры выступало воспроизводство своего «центрального места», т. е. предполагаемого «превосходства» над другими культурами и цивилизациями, для чего был изобретён ряд механизмов. Вплоть до настоящего времени сложнейшим является вопрос о том, кто есть тот другой, относительно которого конструируется европейская идентичность. Именно здесь мы и выходим к концепту европоцентризма, на котором остановимся позднее.

Очевидно, что в центре обозначенных выше вопросов находится отношение Европы как культурной идеи к конкретным формам строительства коллективной идентичности и её воплощения в геополитической структуре, называемой Европой. Существенно также отношение культурной идентичности к политической идентичности, т. е. тот исторический процесс, в результате которого Европа сформировалась как культурная идея и трансформировалась в политическую идентичность. Причём последняя так и не смогла перерасти в коллективную идентичность, способную стать вызовом национальным идентичностям.16

Как известно, идентичности конструируются на пересечении образов самих себя и образов другого. Как репрезентирован в этом отношении образ Европы в разных частях континента? Очевидно, что европейская идея есть одновременно элемент и национального самопонимания, и чего-то отличающегося от нации. Другой стороной проблемы является то, что национальные представления о Европе различаются не только у разных наций, но и внутри этих наций по линиям классов, гендеров и возрастных категорий.17

Согласно Диленти, следует учитывать три уровня анализа идеи Европы в её связи с идеей европейской идентичности.18 Во-первых, Европа как регулятивная идея в плане строительства идентичности, или как идея, организующая практики социального воображения. В духе Дюркгейма она может рассматриваться как коллективная или социальная регулятивная репрезентация, охватывающая гетерогенность культурных форм. Во-вторых, Европа как форма идеологического обоснования идентичности, которая может порождать патологические идентичности. Это происходит тогда, когда идентичности принимают форму господствующей идеологии, и индивид уже больше не может выбирать свою идентичность. Патологическими они становятся и тогда, когда конструируются,

65

Григорий Миненков

исключая категорию инаковости. Одной из задач критической теории Европы является в таком случае демонстрация того, что за господствующей идеологией скрыты культурное и политическое разнообразие и гетерогенность социальной среды. Для этого необходимо проникнуть в процесс, в ходе которого из идей конструируются реальности, и демистифицировать власть символических имен, разорвать комплексную сеть взаимосвязей между идентичностями и отношениями власти. В-третьих, Европа как геополитическая реальность. Её особенность: ядро всегда стремилось проникнуть на периферию, чтобы утвердить систему контроля и зависимости. Именно колониализм и завоевания, а не мир и солидарность, объединили некогда Европу. Европа всегда была склонна к разделению. Каждая попытка её объединения обычно возникала после резкого разделения. Соответственно, требуется развитие теории исторических регионов Европы. При этом очевидно, что Европа не является естественной геополитической структурой, но составлена из ядра и пограничных зон, близко соотносящихся с восточной границей континента. Многое в европейском единстве сформировано именно в соотношении с данной границей и возможно только благодаря насильственной гомогенизации. Если западная граница была границей экспансии, то восточная – границей защиты, исходящей из объединяющего нарратива общего происхождения и судьбы.

2. Становление и эволюция европейской идеи: проект «Европа»

Для понимания проблемы конструирования европейской идентичности

необходимо остановиться на истории формирования идеи Европы.19 Начнём со следующего вывода Х. Миккели: «На различных этапах своей истории Европа отождествлялась с цивилизацией, христианством, демократией, свободой, белой кожей, зоной умеренного климата, Западом. В качестве её противоположностей соответственно назывались варварство, язычество, деспотизм, рабство, кожа иного цвета, тропическая зона, Восток»20. В этом высказывании чётко прописаны основные бинарные оппозиции, в рамках которых эволюционировали представления о Европе и европейской идентичности. Важные положения для понимания данного процесса содержатся в работе П. Берджиса, в частности: «Европейская история никогда не была просто одной из многочисленных историй. Европа никогда не была одним из многочисленных исторических объектов. Её никогда нельзя было ограничить, упорядочить, категоризировать, организовать, проанализировать, заархивировать или понять … именно как европейскую историю»21.

66

Европейская идентичность как горизонт белорусского воображения

Следует при этом учитывать, что в процессе исторического развития особый дискурс власти приобрёл в Европе преимущество перед всеми другими дискурсами. В центре данного дискурса находится дуализм «Запад–Восток» и тем самым противоположность «мы–они». Одной из постоянных форм выражения европейской идентичности было постулирование центра, привязанного к мифу исторического происхождения, что способствовало формированию противоположных мировоззрений. Иными словами, исток европоцентризма лежит не в идее Европы самой по себе как культурной модели, но в структурах дискурса, которые способствовали усилению власти центра. То есть когда идея Европы возникла в качестве культурной идеи, она стала ассоциироваться со структурами власти и их проектами идентичности.

Подчеркнём, что в античный период идея Европы не имела особого значения. Более того, она не была обозначением европейского континента вплоть до возникновения ислама. Долгое время «Европа» как концепт применялась для описания греческого мира Малой Азии, включая часть северной Азии, но не западного континента, большей частью неизвестного в то время. Не стоит забывать, что культура и цивилизация Запада обязаны своим происхождением Востоку. Античный мир был миром восточным, а не западным. В средние века идея Европы связывалась с христианством и противостоянием исламу. В связи с экспансией мусульман христианство репрезентировало территориальную идентичность средневековой Европы, но не особую идентичность. При этом с самого начала своей истории Европа не сумела сформировать геополитическую структуру, способную интегрировать римское и греческое христианство в единую цивилизацию. Лишь к Х в. идея Европы превращается из простого географического обозначения в культурную идею, которая политически использовалась, но ещё не утвердилась в качестве базиса особой европейской идентичности.

В X–XIII вв. по всей Европе утверждаются феодальные структуры и формируется пространство, ставшее результатом экспансии франко-латинского христианского мира, которое и получает название «Европа». Однако ключевое значение для идентичности Европы имела не столько территориальная экспансия, сколько её растущая внутренняя гомогенизация. Идея христианского сообщества не только предоставляла средневековым королевствам легитимирующий миф, но и служила посредником культурного согласия среди групп, разделённых языками и этническими традициями. Начиная с эпохи Средневековья Европа конструирует себя в зеркале другого, будь то «турки» или «китайцы». К XIX в. формируется идея особой ответственности европейского «белого» человека перед человечеством («бремя белого человека»). В конечном счёте исторически сформировалось три «зеркала», вглядываясь в которые Европа конструировала себя: Восток/Азия, Америка, Восточная Европа.22

67

Григорий Миненков

До конца XV в. идея Европы в основном представляла собой геополитический концепт, подчинённый в качестве реальности христианству как господствующей на Западе системе идентификации. Как идея Европа начинает консолидироваться в эпоху «открытий», освобождаясь от ассоциации только

схристианским миром и постепенно превращаясь в автономный дискурс. Решающим событием в формировании европейской идентичности считается падение Константинополя в 1453 г. Долгое время постоянно движущаяся граница

сОттоманской империей была линией, отделявшей Европу от турецкого другого. Именно в это время начинается осознание себя жителями Европы европейцами, осознание Европы, по словам Пия II, как своего дома. Папа Пий II был также одним из первых, кто использовал само слово «европейцы». Столь же важным и знаковым событием явилось «открытие» Америки в 1492 г. Европа стала связываться с системой, которая сегодня рассматривается как совокупность специфически европейских ценностей, хотя они и не были вполне артикулированы в качестве европейской идентичности вплоть до конца XVII в.

Таким образом, именно в результате встречи с неевропейскими народами и сопротивления оттоманской экспансии идея Европы как таковой вышла в центр конструирования специфически европейской идентичности. Идея Европы начинает заменять христианский мир как точку референции культуры: из географического понятия Европа трансформируется в систему ценностей. При этом формируется дихотомия «цивилизация – варвары». Идея «цивилизации» ассоциируется с Европой и постепенно заменяет христианский мир, превращаясь в абсолютную ценность. Открытие Нового света значительно усилило чувство европейского превосходства в то время, когда Запад потерпел неудачу в борьбе с мусульманским Востоком. Создаётся европейский миф Запада, включающего и Америку. Европа превращается в хранительницу культуры Нового света. В 1623 г. Ф. Бэкон заявляет: «Мы – европейцы».

Важно учитывать, что идентичность Европы формировалась не только в противостоянии исламу, но и в результате противоречий внутри самой Европы, которая никогда не была гомогенной геополитической реальностью. Именно в рамках германской империи и её экспансии развивается идея Европы как синонима романо-германской культуры. При этом особая роль в становлении Европы принадлежит различным автономным структурам, в частности – городам, университетам. Одновременно укрепляется раздел Западной и Восточной Европы, фактически утверждаются два понятия Европы – новая идея Европы как Запада и старая идея Европы как христианского бастиона против мусульманского Востока. Возникает противоречие между культурной идеей Европы и той географической структурой, с которой она связывается. Как культурная структура Европа стала нормативной идеей расширяющейся цивилизации, но

68

Европейская идентичность как горизонт белорусского воображения

как обозначение географической территории этой цивилизации она сталкивается с проблемой, связанной с тем, что значительная её часть находилась под оттоманским господством. Здесь мы видим исток будущего внутреннего разделения континента на два противоположных лагеря.

С этих пор постоянно обсуждаемым становится вопрос об исторических границах Европы, прежде всего о её восточной границе. Внутренняя структура Европы формировалась завоеваниями и колонизацией в восточном направлении. Это неизбежно вело к конфликту с двумя главными «неевропейскими» силами на восточной границе. Разнообразие Европы стало продуктом усиливающейся зависимости, и многое в её единстве было выражением гегемонистских форм идентичности, проистекающих из ядра. Идея Европы оставалась культурной моделью ведущих западных государств. В итоге восточная граница Европы всегда была скорее границей исключения, чем включения; это усиливало и интенсифицировало процесс, в ходе которого Европа становилась мистикой Запада.23

Важнейшую роль в утверждении данного комплекса идей сыграла История цивилизации в Европе (1827) Ф. Гизо, оказавшая значительное влияние на всю последующую литературу. Именно Гизо первым заговорил о цивилизации как о важнейшей и всеобщей суммирующей характеристике исторического процесса. Специфика европейской цивилизации, отличающая её от античной, греческой (то есть византийской), мусульманской цивилизаций, заключается в следующем: европейская цивилизация всегда находится в состоянии прогресса; с самого начала своего существования Европа несравненно разнообразнее других цивилизаций в том, что касается систем политического устройства; конкуренция различных начал столь же естественно породила специфическую для Европы свободу, в то время как в неевропейских обществах преобладание какого-либо одного начала неизбежно порождает тиранию.24 Именно поэтому европейская история всегда репрезентировала себя в качестве всемирной истории.

Иными словами, идея Европы принимает форму культурной структуры западного европейского ядра в контексте двойного конфликта: древний конфликт между Европой и исламским Востоком (в виде главным образом Оттоманской империи) воспроизводился как конфликт внутри самой Европы между её Западом и Востоком. Нигде политический характер определения Европы не является столь ясным, как в случае балканских государств. Балканы рассматривались как пункт разделения двух цивилизаций, за них постоянно боролись три империи. Вследствие данной конфронтации сформировались пограничные общества на промежуточных территориях. Относительно Восточной Европы всегда применялся двойной подход: с одной стороны, она рассматривалась как номинальная часть Европы, но, с другой – удерживалась в зависимости. Это закреплялось и

69

Григорий Миненков

тем, что граница между Западом и Востоком в основном совпадала с границей между православным и католическим христианством. А поскольку Россия со временем всё более заменяла Оттоманскую империю в качестве нового главного врага Европы, различие между восточно-православными европейскими странами и самой Россией представлялось Западу незначительным.

Идея Европы в полном смысле слова есть продукт XV–XVI вв., поскольку именно в этот период она приобретает собственную форму в качестве секуляризованной версии христианского мира.25 Культурный и географический смыслы концепта «Европа» совпали. Реформация и религиозные войны XVII в. разрушили идею универсального христианского порядка и создали пространство для возникновения секулярного понятия Европы, которое, тем не менее, осталось тесно связанным с остатками христианского мировоззрения. Христианство перестало символизировать территориальную идентичность Европы и превратилось в чисто религиозную систему ценностей, выживающую в рационализированной форме. Ренессанс и Просвещение обеспечили идейную основу новой секулярной идентичности. В этом контексте меньшее значение для европейской идентичности стал играть исламский другой: конструируется ориентальный другой, деспотической природе которого противопоставляется просвещённая и политически свободная (западная) Европа модерна. В 1771 г. Ж.-Ж. Руссо заявляет: «Больше нет ни французов, ни немцев, ни испанцев, ни даже англичан – есть только европейцы». Считается, что окончательное утверждение «европейской идеи» обозначается словами Э. Берка: «Ни один европеец не может чувствовать себя полным изгнанником в любой части Европы». Но при этом единство Европы скорее трактуется как экспансия вовне, но не как внутреннее единство. Идея Европы всё более связывается с возникновением западноевропейской политической организации наций-государств и постепенно принимает характер нормативной идеи.

К наиболее значимым проявлениям строительства европейской идентичности в XIX в. можно отнести попытки национальных интеллигенций сконструировать национальные идентичности с целью интеграции масс в индустриальные общества. Национализм до 1848 г., как правило, ассоциировался с либерализмом и враждебностью к старому порядку. Наступление эпохи национализма фрагментировало Европу в соответствии с партикуляризмом национального идеала. С поражением революций 1848 национализм утрачивает революционную форму и превращается в инструмент капиталистической модернизации и исток модерного консерватизма. После объединения Италии в 1861 г. и Германии в 1871 г. национализм в форме национального патриотизма всё больше принимает вид идеологии национального государства, отбрасывая прежнее эмансипационное содержание.

70