См. графическую копию официальной публикации

Котляревский с. А.Юридические предпосылки русских основных законовМосква, типография г. Лисснера и д. Собко, 1912 г.

I. Постановка вопроса

На современном русском государственном праве, как вероятно, и на всей современной жизни народной, лежит печать переходного времени, и эта печать без труда открывается взору вдумчивого наблюдателя, каковы бы ни были его личные политические симпатии и антипатии, с какими бы радостными надеждами или тревожными недоумениями ни смотрел он на будущее родной земли. Новые нормы создавались среди колебания традиционных основ общественно-государственного быта России, часто среди "неслыханной смуты", о которой так выразительно упоминал Манифест 17 октября; они слагались в атмосфере глубокой неуверенности в завтрашнем дне и не менее глубокого недоверия, разделявшего деятелей дня сегодняшнего, - в атмосфере, где предчувствовалось столкновение различных стихий, завещанных обновляемой России ее дореформенным прошлым, и где относительные силы этих стихий, не сосчитанные и не измеренные, оставались загадочными. Будущему историку откроется здесь интересное и благодарное поле для его работ, но и мы, современники, живущие под властью этих переходных норм, не можем ни принимать их лишь как совершившийся факт, ни довольствоваться партийно-шаблонными оценками. У нас неизбежно рождается потребность уяснить себе правовую природу той связи, которая соединяет их со всем сложившемся русским государственным строем. Не настало ли уже время, когда делается возможным набросать основные очертания системы действующего после Манифеста 17 октября государственного права?

С первого взгляда очевидны и те возражения, которые эти мысли вызывают. Могут ли вообще уложиться в систему положения, возникшие в эпоху глубокого кризиса русской государственности и так его отразившие? Не нужно ли терпеливо ожидать, пока эти правообразования не кристаллизуются, пока за ними не создастся цепи прецедентов, помогающих уловить их подлинный смысл - и лишь тогда приложить к ним искусство юридической конструкции? Трудность подобной конструкции тем более усугубляется, чем более наличная норма заключает в себе элементов изменяемости и текучести, и соответственно с этим как будто слабеет сама потребность подвергать ее догматическому исследованию *(1). Как может подобное искусство заполнить пробелы и примирить бросающиеся в глаза противоречия? Не принуждено ли оно в этом случае прибегать к натяжкам, еще более затрудняющим вскрытие юридической природы самых основ действующего строя или дающим тенденциозную окраску?

Тяжесть этих возражений не должна быть, однако, и преувеличиваема. Право окончательно застывшее и неподвижное вообще есть фикция. Полной логической последовательности, отсутствия всяких пробелов мы не найдем даже в цивилистике *(2) - тем безнадежнее было бы искать их в праве публичном вообще, в нормах, определяющих государственное устройство особенно *(3). Достаточно выяснено, насколько к нему неприменимо чисто статическое понимание, насколько тождественные конституционные тексты могут получать разнообразное применение на практике, насколько видное место принадлежит здесь обычаю, который вырастает вокруг статей, казалось бы, самой малоподвижной конституции. Не повторяется ли и здесь то самое, что мы можем видеть в других сферах бытия, где облик застывшей неподвижности скрывает неустанную работу созидающих и разрушающих сил?

Затем, вообще надо всегда помнить, что критерии и масштабы, выработанные цивилистами, требования догматической отчетливости лишь в малой мере могут быть приложимы к ряду вопросов, которые касаются государственного устройства. Как бы ни были внушительны заслуги немецких государствоведов в юридическом истолковании строения и деятельности государства, мы никогда не должны забывать о неизбежной условности и искусственности предлагаемых конструкций. Русским представителям науки о государстве менее всего приличествовало бы игнорирование этих заслуг школы Лабанда и др.; они могут почерпнуть в ней драгоценные образцы правовой мысли, но воспользоваться ими не значит принимать лабандовский формализм за ratio scripta.

Выработка догмы русского государственного права - дело будущего, но уже в настоящее время, как нам кажется, стоит на очереди подготовительная работа - формулировка некоторых основных ее положений. Не есть ли здесь наиболее безопасный и в то же время обещающий путь - вскрытие тех предпосылок, из которых исходят законодательные памятники "переходной эпохи" *(4)? По самым обстоятельствам возникновения мы можем а рriori ожидать, что эти предпосылки, намеренно или ненамеренно, окажутся невысказанными. Тем не менее обнаружить их возможно с достаточной объективной убедительностью - даже при том ограниченном материале, который находится в нашем распоряжении.

Методологически здесь дается задание перейти от фактов к их причинам, от действий к их мотивам. Может, конечно, казаться, что ни мотивация ни причинность не входят в кругозор исследователя, когда он стремится установить лишь юридическую последовательность. Не произойдет ли иначе здесь смешения тех корней закона достаточного основания, о которых учил Шопенгауер *(5)? Какое расстояние отделяет мир интересов и идеалов, стремлений и страстей, определявших волю законодателя, на глазах которого совершался великий исторический перелом, и мир искомых юридических отвлечений?

Расстояние, во всяком случае, безмерно увеличиваемое в силу обычной иллюзии, которая создается от преувеличенного доверия к юридическому формализму. В нормах права всегда воплощается та или другая мотивация, и она выступает тем явственнее и оказывается тем интереснее для исследователя, чем более подобным нормам присущ первоначальный, так сказать, характер, чем менее за ними стоит логика юридического сосуществования и юридического преемства. Все это особенно приложимо к современному государственному строю России; юрист должен здесь в известных стадиях своей работы неизбежно обращаться в психолога, способного расшифровывать условный язык законодательства и постигнуть смысл, вложенный сюда его авторами.