Бой у речки Смородины
Ценностная нагруженность сознания представлена сильной функцией национального психического склада, проявляющей себя в мифе о Герое Анализируя феномен Героя в стадиальном развитии человеческой психики Э Нойман пишет, что "судьба героя -это образец, в соответствии с которым должно жить человечество, и всегда жило, хотя нерешительно и непоследовательно'"(Нойман Э Происхождение и развитие созна ния М, 1498 С 157). Это положение можно полностью перенести и на случай этнической психологии национальный мифологический Герой, его жизнь и судьба - это канва, тренд, которому, хотя и с отступлениями, стремится следовать этнос.
Эта "канва" определенным образом оформляется и отражается в идеологии и представлениях об общественном идеале Однако, мы полагаем, что прежде чем соответствующие представления оформились в культуре, они уже присутствовали в мен-тальности этноса как архетип. Анализируя сказки, легенды с участием мифологического Героя, мы можем раскрыть содержание соответствующих архетипов и. таким образом, судить о том, что Шпенглер называет судьбой цивилизации, или ее историческим предопределением.
Выбор мифологического Героя для анализа не может быть случайным. Герой прежде всего должен устойчиво идентифицироваться с представителем данного этноса. Во-вторых, Герой - это обязательно личность, рождение или деятельность которой прямо или косвенно связана с сакральным, божественным началом. Египетский Гор, например, был сыном своего отца и в то же время сыном верховного Бога. Мать Тесея в одну ночь была оплодотворена Посейдоном и царем Эгеем. Геракл также был зачат Зевсом.
Однако такие подробности могут прямо и не присутствовать в мифе. В этом случае сакральное фиксируется косвенно - через происхождение, имя, титул Героя или каким-то иным способом. В судьбе Героев еврейской национальной мифологии Моисея и Самсона божественное начало символизируют события, связанные с их рождением Давида, со слов пророка Нафана, сам Бог нарекает своим сыном.
Герой европейской средневековой мифологии Роланд является обладателем чудо-меча - Дюрандаля, в рукоять которого вдавлена кровь святого Власия, нетленный зуб святого Петра, власы Дионисия, Божия человека, и обрывки ризы Приснодевы Марии. Эти вещи в представлении христиан обладают сакральной силой и способны переносить се действие на владельца меча
Богатырь Илья Муромец, например, как мифологический герой отвечает этому требованию уже постольку, поскольку само слово "богатырь" происходит от славянского "бог" и сарматского "тирар" — пасынок. Илья Муромец, таким образом, рассматривается как пасынок Бога. Однако его идентификация со славянским этносом настолько очевидна, что этот фольклорный материал оказывается неподходящим для наших целей
Наконец, третье условие - совершение Героем подвига Мифологические герои, как правило, все совершают подвиги, но нас интересует только подвиг - единоборство с существом, несущим на себе символ змеи-уробороса. Моисей, например, выводя свой народ из плена, совершает нравственный подвиг, в единоборство же с фараоном, одним из знаков которого являются змеи на короне, вступает сам Бог. Из множества подвигов Геракла нас интересует только один - бой с медузой Горгоной. Зигфрид убивает змея Фафнира. Роланд вступает в единоборство с Марсилием, на знаменах войска которого изображен дракон.
Первому требованию отвечают все русские сказки, где герой называется простым русским именем - Иван, Емеля или просто "мужик". Однако, ни "мужик", ни Емеля не совершают подвига. Остается образ Ивана. На первый взгляд этому образу явно не хватает божественного происхождения. Но в силу доминирования православия, героя с прямым указанием на божественное происхождение в национальном фольклоре мы никогда не найдем. Остается искать косвенные улики, указывающие на присутствие сакрального в образе этого героя русской сказки.
Начнем с установления некоторых общих моментов. Речь идет о ряде достаточно типичных сказок, где положительный герой -называемый "Иваном" - именем, ставшим нарицательным в отношении к русским, -едет за тридевять земель выручать свою суженую В этом деле ему помогают звери (волки, зайцы и т. д.), Баба-Яга, апофеозом же его подвига является битва со страшным чудовищем Битва эта заканчивается победой, обретением невесты и свадьбой, на которой рассказчик "был и мед, пиво пил."
"Вот пришел Иван Быкович под Калинов мост через речку Смородину Вдруг воды на реке взволновалися, орлы на дубах раскри-чалися — выезжает чудо-юдо шестиглавый Змей. Под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, пес борзой позади ощетинился ..", — так звучит один из вариантов известной русской сказки.
Начнем с имени нашего героя - Иван. Точный перевод слова Иван (Иоанн) с древнееврейского - "Бог милует" Иван Быкович, Иван коровий сын, Иван-дурак, наконец. Иван Царевич - все эти имена, кроме последнего, в символическом смысле тождественны. Быковичем или коровьим сыном звали славянского бога Велеса — покровителя скота. Дураками (duга (лат) - тупой) на Руси часто величали пастухов - земных покровителей скота. Из-за образа Ивана Быковича - образа русской сказки - явственно выглядывает тень славянского бога Велеса - одного из древнейших и наиболее уважаемых богов славянского пантеона.
Велес, незримо стоящий за нашим героем, постоянно проявляет себя в особой интенции великорусского сознания к навязчивой идентификации себя со славянами. Эта идентификация настолько сильна, что иными, чем продолжателями, хранителями славянской культуры мы себя и не помышляем. Более того, не однажды уже витала мысль о примате русской культуры в ряду других славянских культур. И наоборот, все, что связано с угорскими корнями великорусского этноса, оказалось вытесненным, как бы забытым и поверженным. По наблюдению Ключевского, в русском языке из угорского сохранились Лишь названия рек и местностей, да около 60 слов.
Антипод главного героя - Чудо-юдо Змей, Змей-горыныч, Кашей бессмертный. Образ Змея-горыныча представляет собой сцепку двух архетипических пластов: угорского (змей) и славянского (Гор-богатыръ). "Чудо-юдо Змей" — образ той же природы, но с более выраженным угорским звучанием: чудь - одно из традиционных на Руси прозваний угро-финнов.
Однако есть и другая, более глубокая интерпретация образа Змея. Змей, змея, дракон — образ уробороса — змеи, кусающей себя за хвост. Уроборос — символ единства, целостности психического. Иногда уроборос изображается также в виде яйца. Таким образом и здесь мы имеем не трех различных сказочных персонажей, а по существу одного, являющегося символом уробороса или коллективного бессознательного этноса.
В смертельном сражении Герой сказки убивает своего противника: отрубает головы, разбивает яйцо, ломает иглу и т. д. Но победа, заканчивающаяся смертью противника, в психологической интерпретации означает его символическое поглощение, включение его в себя. Поглощенное становится органичной, хотя и невидимой частью Героя. В содержательном контексте речь идет о включении в область коллективного бессознательного угорского и славянского начал: Чудо-юдо-змей плюс Гор-богатыръ. По существу, в сказке в символической форме рассказывается о процессе этногенеза, поглощении славянским этносом угорского и содержании архетипов бессознательного великорусского этноса.
Другой символической формой, выражающей рождение нового этноса, является соединение Героя с невестой. В одной из сказок этого цикла "невеста" героя первоначально появляется в виде лягушки, сбрасывающей кожу. Но кожу сбрасывает только змея, поэтому очевидно, что речь идет об \'-мборосе - бессознательном. Содержания бессознательного в данном случае так же свя заны с угорским - лесным началом. Герой сказки вновь обретает похищенную невесту после победы над Кащеем, смерть которого находится в яйце. Уничтожение яйца психологически означает поглощение, включение в себя содержаний бессознательного. Итак, если в начале сказки "невеста" появляется как уроборос — бессознательное, то и конце сказки Герой обретает ее в качестве жены.
В этом цикле сказок Герой или сам является царевичем по происхождению, утверждающим свое право на царство, или невеста, с которой Герой в конце концов сочетается браком, является царевной (Царевна-лягуш-к.О9. Таким образом. Герой так или иначе ооретает право на царство, становится царем - Цесарем Иоанном. Это чрезвычайно важный момент, дающий нам возможность прочесть содержание этнического Эго-комплекса великоросса примерно так: "Я есть Велес, победивший Змея и обретший право на Царство".
Царем или Цесарем именовал себя римский император. В слове же "царство" сконцентрировано выработанное античным Римом представление о вселенской державе, простирающейся от Рима до границ Вселенной Преемницей раннехристианского Рима на Руси всегда рассматривалась Византия, связавшей романское понимание царства с особой миссией - христианизацией народов Недаром в представлениях русских Византия - это не просто царство, это хранительница Православия, некое совершенное царство, преддверие Царства небесного.
Эта интенция бессознательного находит прямое выражение в идеологии русского общества В начале XVI в. в послании к Василию III псковский инок Филофей написал фразу, ставшую одной из популярнейших на Руси: "Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти". Первый Рим на Тибре, второй - на Босфоре, Третий Рим, по мысли Филофея, - Москва. Но если "четвертому не быти", то в Русском государстве завершается история. Русь, таким образом, последняя и наивысшая точка мировой истории, завершающейся Вторым Пришествием и Страшным Судом. Русь, а вместе с ней и великорусская народность, утверждается не только преемницей Византии, но и единственным обладателем и хранителем святости до последних времен.
В той же мере, в какой Запад с его характерной экстравертной установкой использовал политику прозелитизма, огнем и мечом насаждая христианство на внешних территориях, интравертированное российское общество включало племена и народы внутрь государства-церкви. Отсюда вытекает колоссальная по своей значимости мессианская задача - взять под свой спасительный амафор возможно большее число племен и народов.
Эта идея получает последующее выражение в концепции Святой Руси. А. Карташев, анализируя исторические корни этой идеи, доказывает ее народность, вместе с тем идея Святой Руси не содержит ничего националистического, в своем содержании она отражает мысль о служении православного народа и его ответственности за судьбу мира
Образ империи, рассматриваемой Римом как царства от моря до моря, присутствует не только в идеологии, но и в реальной практике государственного строительства России. Почти три века кровопролитных войн за Балтику, неукротимое движение России на юг и восток до пределов морей - до сих пор воспринимаются нами как эпохальные события. Конечно, можно говорить об определенных экономических выгодах морской державы, однако множество народов живут и процветают, не испытывая ущербности от своего сугубо континентального положения Россия же как будто испытывает ущербность, неполноценность своего существования без морей. Полагаем, что практика советского строительства, когда республиками как полноценными правосубъектными территориями признавались только территории, владевшие морской границей, вероятно, имеет те же архетипические корни
О живучести этой интенции нашего сознания, постоянной претензии на богоизбранность, ее непреходящем и неслучайном характере свидетельствует и последующая история.
Один из столпов русской социальной философии, гневный критик современного ему российского общества Петр Чаадаев, осмысливая историческую судьбу России, писал, что "мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество" Эта мысль об особой исторической миссии России становится истоком славянофильства - самого мощного направления российской социально-философской мысли XIX в
Полвека спустя, сокрушив самодержавие и православие, отказавшись от идеи Святой Руси, осмеяв и вымарав из своей истории славянофильство, советский народ с энтузиазмом, превосходящим все прежнее, строил коммунизм. Коммунизм же, по мысли его идеологов, завершал развитие производственных отношений и именовался не иначе как царством свободы, венцом развития человечества и началом подлинной его истории.
Ясно, что это почти дословное совпадение глубоко не случайно: и "Москва - третий Рим", и "особая судьба России", и строительство коммунизма в символическом смысле тождественны. В их основе лежит одна интенция национального сознания -его глобализм, направленность на обретение "царства" - особого места в истории