3.4. Прасимволы культур.

ПРОБЛЕМЫ ПРОСТРАНСТВА

И ВРЕМЕНИ

Каждая новая душа культуры пробуждается вместе с новым мировоззрением — символическим выражением идеала, который она стремится воплотить в действительность. Символика, в которой выражается этот идеал, носит чувственно-пространственный характер. Она определяет, как воспринимают мир люди в данной культуре, каким они хотят его видеть, что значит он для них. В основе человеческого восприятия мира лежит прасимвол— свойственный определенной душе способ представления «ландшафта» культуры в его пространственной протяженности.

Шпенглер утверждает, что из пра-символа культуры можно вывести весь язык ее форм, все ее проявления. Он кроется в нормах этики, в форме госу-

дарства, в религиозных мифах и культах, в художественном стиле литературы, живописи и музыки, в основных понятиях философии и науки. Но сам прасимвол неосуществим и непостижим. Он не исчерпывается никаким множеством его проявлений в культуре. Его, нельзя познать и изложить в словах, ибо формы познания и язык сами суть производные от него символы. Тем не менее, Шпенглер считает возможным указать образы, в которых он является исследователю культуры.

Прасимвол, египетской культуры — дорога. Египетская душа видит себя шествующей по предначертанной ей жизненной тропе. Жизнь египтянина — это полная решимости поступь ¹ странника, движущегося в заданном раз и навсегда направлении. Мощные стены храмов, торжественные ряды статуй, длинные ленты рельефов и рисунков, изображающих шеренги смотрящих и идущих в одном направлении фигур, аллеи сфинксов — все это подчеркивает идею дороги. Пирамида — гигантский треугольник стрелки, указывающей конец пути. Это очень странный и труднодоступный для западного мышления образ жизни. Шпенглер говорит, что он есть «выражение отважной души».

Дорога — символ движения не только в пространстве, но и во времени. Египтянин несет с собою память о прошлом и заботу о будущем. Египетская культура проникнута идеей долговеч- • ности (сходная идея пронизывает и ки-,тайскую культуру). Это выражается в выборе гранита и базальта в качестве материала для сооружений, в сохранении тела умершего посредством сложной процедуры мумифицирования, в увековечении его личности в портретных статуях. Египетское государство -огромное, застывшее, веками сохра-няющее неизменный облик — похоже на высеченную из камня гигантскую ар-' хитектурную композицию. Прочность пирамид, тщательная продуманность

ное ведение писцами учета хозяйственных дел и политических событий, бережное отношение к документам — все это свидетельствует, что египетская душа предрасположена к истории и ощущает прошлое и будущее как неотъемлемые части своего.мира.

Прасимвол античной культуры — ограниченное материальное тело. Для грека реальны только тела —обозримые, осязаемые, существующие здесь и теперь. Пустое, чистое пространство, не содержащее в себе тел,— это для него все равно что ничто, небытие. Греки не стремились строить гигантские сооружения вроде египетских пирамид или легендарной Вавилонской башни. -Их постройки невелики, обозримы, сравнимы по масштабам с человече-ским телом. А статуи, изображающие ; . прекрасное человеческое (или божественное) тело, — это предметы искусства, которыми они больше всего лю-били украшать свои дома, храмы, городские ансамбли. Прасимвол античной культуры определяет господствующий в древнегреческом искусстве «аполло-нический» художественный стиль. Поэтому Шпенглер называет греческую душу — душу этой культуры — апол-лонической.

¹ Греческая душа не выносит вида открытой дали, простора, не расчлененного на отдельные обозримые тела и лишённого определенных, видимых границ. Это заставляет греков плавать, не теряя из виду берегов. В отличие от египтян или финикийцев, их не влекут далекие путешествия. Они не строят дорог, боятся перспектив убегающих вдаль аллей. Их государства-полисы крохотны по сравнению с владениями египетских фараонов или китайских императоров. Родина в их понимании — то, что можно обозреть с крепостных стен своего города. За этими пределами— чужое, вражеское.

Даль времен столь же мало привлекает греков, как и пространственная даль. Их существование замыкается в обозримом историческом времени так же, как и в обозримом объеме пространства. В противоположность египтянам и китайцам, греки не испытывают интереса к прошлому и не проявляют заботы о будущем. Если египтяне тратили массу сил для сбережения памяти об умерших, то греки тела мертвых просто сжигали, и память о них быстро развеивалась. Антиисторичность греческой души нашла символическое выражение в дионисийском культе фаллоса — знака сиюминутного настоящего, забывающего о прошлом и будущем (антиисторичность и ее выражение в подобной символике характерны и для индийской души). Греки не вели точного отсчета времени, плохо ориентировались в хронологии исторических событий, не заботились о сохранении документов, не писали ни летописей, ни мемуаров. Персы после разрушения Афин выбросили произведения искусства на свалку — и никому не было дела до них. Греки хотели мифа, а не истории. Они восхищались гомеровской «Илиадой», но не имели даже в мыслях найти Трою, как это сделал через два тысячелетия Шлиман. Античные оракулы и сивиллы, как и этрусско-римские гаруспики и авгуры, менее всего были склонны возвещать далекое будущее, да их и не просили об этом. Их предсказания всегда относились к отдельным, предстоящими ближайшее время событиям и делались в символи-чески-мифологизированной форме, без указания каких-либо сроков или дат. Прасимвол арабской культуры — мир-пещера. Идея такого мировосприятия нашла выражение в изобретении арки и купола (первое купольное сооружение — Пантеон в Риме — построено архитектором-сирийцем). Если античный храм строился с расчетом на внешних наблюдателей, в предположении, что им будут любоваться снаружи (внутри них было темно и неуютно, туда обычно заходили только жрецы), то базилика с купольным сводом задумывалась как внутреннее пространство. Светлые, парящие над стройными

колоннами арки и купола символизируют магическое освобождение от телесной тяжести и в сочетании со светом из отверстий свода придают этому пространству неопределенную призрачность. Возникает впечатление «утраты вещественности». Применение мозаики и разноцветных кусочков стекла в окнах усиливает его. А магометанский запрет на изображение человека приводит к развитию искусства арабесок, запутанные узоры которых одухотворяют и лишают телесности то, что они покрывают. Замкнутый внутренний мир «пещеры» представляется полным тайн и загадок, он возбуждает фантазию и мистические настроения.

Арабское время в соответствии с прасимволом пещеры тоже замкнуто. История течет в нем циклично, как бы вращаясь внутри заданного круга. Отсюда — убеждение в фатальности происходящего в истории, в существование мистических связей настоящего с прошлым и будущим, в возможность магическим образом раскрывать происшедшее и пророчествовать грядущее.

Этот стиль мировоззрения вполне закономерно рождает интерес к таким труднодоступным для непосвященных сферам духовной деятельности, как магическая математика, алгебра, алхимия, астрология. Они культивируются в арабском мире и оттуда затем попадают в сознание европейцев.

Шпенглер полагает, что душа арабской культуры с ее алгеброй и магией чисел, алхимией и астрологией, факирами и пророками, мозаиками и арабесками, базиликами и мечетями, таинствами и священными книгами пер-сидской, иудейской, христианской, манихейской религии должна быть названа магической душой.

Прасимвол западной культуры — бесконечность, «чистое» безграничное пространство. Родившаяся на широких просторах северной Европы, душа этой культуры устремлена вдаль. Ей нужна воля, свобода, выход за пределы видимого горизонта. Всякие гра-

ницы стесняют ее, она не может остановиться на достигнутом. Отсюда — обуревающая европейцев жажда путешествий, поиска новых земель, новых впечатлений, новых сфер приложения сил. Территориальные завоевания, крестовые походы, создание всемирной Британской империи, Магелланово кругосветное плавание — все это свидетельствует о безудержной тяге к все большему расширению окружающего пространства. Эта тяга побуждает европейцев изобретать телескоп и микроскоп, придумывать пароход и автомобиль, строить нацеленные ввысь готические соборы.

Стремление к бесконечному появляется в христианской религии, родившееся на арабском Ближнем Востоке, но органически вошедшей в западную культуру. Христианский Бог бесконечен и вечен, ему присущи бесконечная мудрость и бесконечное могущество. Европейская наука строится на идее бесконечности. Такова декартова физика с ее безграничным эфиром и ньютонова классическая механика с ее картиной безграничного пустого мирового пространства, в котором движется бесконечное количество атомов. Такова и европейская математика бесконечно малых величин, бесконечных рядов, бесконечных множеств. Идеей бесконечности пронизаны и грандиозные, всеохватывающие философские системы Спинозы, Гоббса, Канта, Гегеля и других классиков европейской философии.

В сознании западного человека проблема пространства органично связана с проблемой времени. Физическая картина мира, создаваемая в западной культуре, уже у Ньютона изображает «стрелу времени» в виде прямой линии, которая присоединяется как особая координатная ось к трем пространственным осям координат. Бесконечность вре-мени мыслится как возможность бесконечного, движения вдоль изображающей его числовой оси — аналогично беско-нечности пространства как возможнос-

ти безграничного продолжения любой прямой. Западный человек немыслим без тщательного измерения времени. Греки изобрели водяные часы, но не пользовались ими. Европейцы придумали механические часы, и они стали одним из неотъемлемых элементов западной культуры, зловещим символом убегающего времени, с трагической неумолимостью губящего все, что делается людьми. Страстное стремление выйти за пределы настоящего к прошлому и будущему присуще западному человеку в не меньшей (а может быть, даже и в большей) степени, чем жажда завоевания пространства. Это заставляет его заниматься археологией, то есть раскапыванием и изучением всего прошедшего, собирать коллекции антиквариата, создавать музеи, сочинять утопические проекты будущего общества.

Душа европейской культуры, неудовлетворенная пребыванием в границах достигнутого, нацеленная на бесконечное движение к неизведанному, символически представлена, согласно Шпенглеру, в гетевском Фаусте. Поэтому он называет ее фаустовой душой.

Шпенглер мельком затрагивает и вопрос о русской культуре. По его мнению, прасимвол русской культуры — бесконечная равнина. Но он пока не находит «твердого выражения» в творениях русской души.