Братья_Лоутон
.docПоддерживал его только лишь старый дворецкий. Джеймс очень любил молодого хозяина и знал его еще с пеленок. Видя, как изводит себя Том, не в силах бороться с угнетающей тоской, он садился рядом и принимался его утешать, как мог. Тому и самому было немного легче после общения со старым слугой, который уже довольно многое видел в жизни и мог дать дельный совет. Больше во всем поместье говорить ему было не с кем, даже его любимую тетю, леди Григ, уже давно попросил покинуть этот дом покойный отец. Том задумался, как же сильно и намеренно отец хотел отгородить его от этой связи, как он был против его неправильной, абсурдной любви. Внезапная мысль пришла ему в голову. Однажды он пробрался в кабинет отца и, не заперев за собой дверь, принялся обыскивать ящики. И, о чудо, в одном из них он обнаружил все до единого письма, посланные братом. Том изумленно охнул, восторженно прижимая к груди конверты, вдыхая их запах, прикасаясь пальцами, губами…. Усевшись прямо на полу около письменного стола, он начал вскрывать их одно за другим, поглощая содержимое и запоминая каждый завиток безумными от счастья глазами.
Отрывки из писем содержали следующее: «Дорогой Том, меня прекрасно приняли и устроили на одном судне. Нести службу придется большую часть свободного времени, но я все равно буду уделять момент, чтобы писать тебе…», «Как часто, глядя в сторону покинутого берега родной Англии, я вспоминаю тебя, тебя, который впервые заставил забиться мое сердце по-настоящему…», «Мне больно и грустно, что тебя нет рядом, почему ты не пишешь? Волнение и страх за твою судьбу не покидают меня вот уже целый месяц, и по ночам я не могу сомкнуть глаз…», «Мой милый Том, французы, кажется, начали отступать! Если это и правда означает конец войны, совсем скоро я уже смогу вернуться домой! Я не знаю, что случилось там с тобою, но поверь, я сделаю все, чтобы ничего подобного больше не повторялось! Только жди меня, ты вся моя жизнь…». Том порывисто вздохнул, и горькие слезы потекли по его щекам. «Зачем, зачем он прятал эти письма? Как бы они утешили меня в самые тяжелые моменты…. Но теперь я знаю, он вернется ко мне!». В его руках оставалось последнее письмо, отправленное уже с другого адреса. От матери Генри. Том дрожащими пальцами вскрыл конверт и прочел: «Томас, не мне судить вас и всю вашу жизнь, хотя я была и всегда буду против подобной связи. Простите, но я должна сообщить вам тяжелую новость. Наш сын погиб тремя днями назад от обширного кровотечения в военном лазарете. Прошу, не приезжайте ни на его могилу, ни к нам, ваше появление будет сочтено порочащим и пятнающим честь офицера, погибшего во имя родины. Живите, как знаете, более я вам ничего не могу сказать. Маргарет Лоутон».
Все. Этот взрыв. Эта боль и беспамятство, так манящее своей чернотой, так сильно тянущее погрузиться в него, ощутить покой каждой клеточкой тела, освободиться от неистовствующей боли…. Том не помнил, как его нашел в этом кабинете старый дворецкий, как слуги едва смогли дотащить его до постели, как в слепом безумии он вырывался из их рук и чуть не бросился на прибывшего доктора. Он не помнил также, что пробыл в горячке целый месяц, не помнил бредовых кошмаров, навеянных страданиями изломанной души. И, когда все, наконец, кончилось, он уже не был прежним.
Он снова стал выходить к гостям, разговаривать, порой даже натянутая улыбка появлялась на его лице. Но это не было выздоровлением, скорее, наоборот, чем подтверждались тревожные взгляды Джеймса, старый слуга по-прежнему заботился о хозяине, как родной отец, но порой тяжелый вздох срывался с его уст при виде подобной улыбки Тома. Он жил, но не казался живым, глаза были пустые и отстраненные, лицо – как серая каменная маска, застыло навсегда, и никакие эмоции не могли пробиться через нее. Казалось, что душа Тома покинула его, вместе с теми заветными строками. Но никто не слышал, как по ночам, стеная и задыхаясь в безумной агонии, он кричал, умоляя провидение дать ему сил покончить со всем и покинуть этот мир.
Но днем он был уже другой. Подчас, на балу, танцуя с очередной молодой аристократкой, он глядел в ее глаза настолько неживым, демоническим взором, что девушка невольно пугалась и прерывала танец. Эти глаза уже не имели цвет неба, они были подобны застывшему льду. Но, каким бы ни казался Том, отпугивал он далеко не всех. Леди Катрин все время пыталась снискать его внимания, то приглашая на очередной танец, то целыми вечерами находясь рядом с ним и беззаботно болтая о различной ерунде. Она не была влюблена в юного лорда, но находила свое положения рядом с ним весьма перспективным, поэтому старалась сделать все, чтобы в скором времени пойти с ним под венец. Но Тому совершенно не было дела ни до нее, ни до кого-либо из них, и он старательно уворачивался от подобных разговоров.
…Генри испытывал в каком-то роде де жа вю. Все быстрее рвались вперед сильные кони, все легче мчалась карета по тряской дороге, приближая его к памятным местам. И снова прошло два года, как он не видел брата. И даже не мог представить, что с ним теперь сталось.
Он вырвался из родительского рома сразу же, как встал на ноги, и, вопреки причитаниям матери, отправился в особняк Лоутон. Путь был неблизкий, и Генри начал заметно нервничать в ожидании неизвестного. Через несколько часов пути, наконец, показалось поместье. Дрожащей от волнения рукой он открыл дверцу кареты и прошел в дом. Слуги несказанно обрадовались его возвращению, тут же веселая суета наполнила комнаты. Не было видно лишь Тома. Генри поднялся наверх, и, подойдя к знакомой до боли двери, вошел внутрь.
Том сидел в кресле у окна и задумчиво глядел вдаль. За это время он сильно изменился, лицо его похудело и стало бледнее обычного, воспаленные глаза смотрели с некоторым отстранением и поволокой, руки чуть тряслись, когда он потянулся за стаканом. А голос произнес раздраженно и хрипло: «Что за суета внизу, Джеймс? Я же приказал не шуметь!». Генри вздохнул и, тихо подойдя сзади, положил руки ему на плечи. «Это не Джеймс. Это я. Я вернулся». Том подскочил, как ужаленный, с ужасом глядя на сильные бледные пальцы, сжимающие его плечи. «Так значит, у меня получилось…. Получилось покончить с собой. И теперь я вижу тебя!». Он обернулся и вгляделся в лицо брата, казавшееся неимоверно усталым, печать страдания лежала на его челе, омрачая красоту лица, но в глазах горел тот же огонь, что и прежде, сомнений не было. «Прости меня!... - горестно воскликнул Генри, опускаясь на колени. – Прости, что меня так давно не было рядом!». «Что…. Что ты такое говоришь? Боже мой, скажи, скажи, что ты, правда, жив, позволь мне потешиться последней иллюзией своего безумства перед смертью!». Глаза Тома лихорадочно бегали по лицу брата, словно ища ответы в его темно-синих глазах. «Я с тобой! Я так люблю тебя! Как же я могу не жить в такой миг…. Как же ты можешь сейчас малодушно помышлять о смерти!». Генри потрясенно всмотрелся в голубые глаза, и, словно пытаясь разбудить их, избавить от этой мрачной пелены, он подошел и поцеловал его, сжав в объятиях. «Я больше никогда тебя не оставлю». «Но, - беззвучно прошептал Том. – То письмо…. Твоя мать сообщила, что ты погиб во время войны…». Он тихо зарыдал, уткнувшись в теплое плечо брата. «Но как она могла пойти на такое, как могла сделать это с тобой!! Я никогда ей этого не прощу, клянусь…». «Забудь, - проговорил Том, не отпуская его ни на минуту. – Забудь об этих несчастной войне. Забудь обо всех этих жалких и малодушных людях. Забудь…. Или я заставлю тебя забыть!». Они тут же слились в неистовом и страстном поцелуе, словно желая утонуть друг в друге, соединиться навеки, стать одним целым. И никогда они еще не были так близки, как сейчас, когда, забыв обо всем на свете, отбросив к чертям ставшую ненужной одежду, они самозабвенно предавались любви.
Братья словно ожили заново. Никто и никогда раньше не видел их такими исступленно-счастливыми, полными надежд и блеска в глазах. После наглядной демонстрации их отношений на ближайшем балу, многие семейства перестали и вовсе приглашать их в свет. Но это не омрачило их счастья, наоборот, в своем поместье они начали, наконец, мирную и спокойную жизнь. Вскоре к ним вернулась и леди Григ, вначале приехавшая погостить, но братья уговорили ее остаться надолго. Старику Джеймсу они обеспечили безбедную старость и собирались отпустить его, но он не ушел сам, не желая покидать горячо любимого хозяина, которого считал почти сыном. Жизнь становилась на свое русло, и беды постепенно оставались позади. С родителями Генри они, в конце концов, помирились, хотя, это перемирие прошло уж слишком натянуто. Том начал снова писать картины, и в скором времени увешанной ими оказалась не только его комната, но и почти все стены в коридорах. Они катались верхом на рассвете, изучая окрестности, ездили вдвоем на охоту и часто даже помогали слугам, чего не приходилось ждать от других господ. Они были счастливы, как никогда, и знали, что теперь уже ничто не сможет этого нарушить.