3. Определение символа: переформулировка
Всем аппрезентативным соотнесениям, как мы подчеркивали, свойственна специфическая трансцендентность аппрезентируемого объекта по отношению к актуальному «Здесь и Сейчас» интерпретатора. Однако во всех случаях, за исключением символической аппрезентации, все три члена аппрезентативного отношения − аппрезентирующий и аппрезентируемый члены пары и интерпретатор − принадлежат одному и тому же уровню реальности, а именно, верховной реальности повседневной жизни. Символическое же соотнесение характеризуется тем, что выходит за пределы конечной области значения повседневной жизни таким образом, что к ней относится только аппрезентирующий член соответствующей пары, тогда как аппрезентируемый член имеет свою реальность в другой конечной области значения, или, по терминологии Джемса, в другом подуниверсуме. Следовательно, мы можем переопределить символическое отношение как аппрезентативное отношение между сущностями, принадлежащими, по крайней мере, к двум конечным областям значения, в котором аппрезентирующий символ является элементом верховной реальности повседневной жизни. (Мы говорим «по крайней мере к двум», поскольку существует множество комбинаций, таких, как религиозное искусство и проч., которые мы не можем подвергнуть исследованию в рамках настоящей статьи.)
4. Переход из верховной реальности в другие конечные области значения, переживаемый посредством шока65
Мир повседневной жизни принимается нашим обыденным мышлением как данность, и тем самым обретает характер реальности до тех пор, пока наши практические переживания подтверждают единство и согласованность этого мира как достоверные. Более того, эта реальность кажется нам естественной, и мы не готовы отказаться от нашей установки по отношению к ней, не пережив при этом специфического шока, заставляющего нас вырваться из этой «конечной» области значения и придать характер реальности другой области.
Разумеется, эти шоковые переживания часто настигают нас в самой гуще нашей повседневной жизни; они сами принадлежат к ее реальности. В течение дня или даже часа я могу пройти через целый ряд таких шоковых переживаний разного рода. Вот несколько примеров: внутреннее изменение, происходящее в нас, когда в театре поднимается занавес, обозначая переход в мир театрального представления; радикальное изменение, происходящее в нашей установке, когда мы, прежде чем приступить к рисованию, позволяем своему визуальному полю ограничиться тем, что находится внутри рамки, переходя тем самым в изобразительный мир; засыпание как прыжок в мир сновидений. Кроме того, таким шоком является религиозный опыт во всех его разновидностях (например, кьеркегоровское переживание «мгновения» как скачка в религиозную сферу) и решение ученого заменить страстное участие в делах «этого мира» беспристрастной созерцательной установкой.
С другой стороны, необходимо подчеркнуть, что согласованность и совместимость переживаний с точки зрения их особого когнитивного стиля существует лишь в границах конкретной области значения, к которой эти переживания принадлежат и которую я наделил акцентом реальности. То, что совместимо в области значения Р, ни в коем случае не будет совместимо в области значения Q. Напротив, из области Р, предположенной в качестве реальной, область Q и все принадлежащие ей переживания будут казаться фиктивными, внутренне не согласованными и не совместимыми друг с другом и vice versa. Здесь мы вновь сталкиваемся с приложением бергсоновской проблемы нескольких сосуществующих порядков.
Нам хотелось бы проиллюстрировать этот момент, коротко обсудив «фиктивность» мира повседневной жизни, усматриваемую из символической системы других областей значения, наделенными характером реальности. В первом примере мы возьмем в качестве системы соотнесения мир физической теории, во втором − мир поэзии.