КУРСОВАЯ / Литература / 0100574_3A5F1_leontev_d_a_sovremennaya_psihologiya_motivacii

9 I 0 Мотивация как объект исследования

рой, не фиксирующей значимые для них переживания. Таким обра­ зом, в целом психологические профили репрезентируют как сходные (по кластеру I), так и достаточно различающиеся типы личностной регуляции поведения.

Эти же данные свидетельствуют о том, что в четырех использо­ ванных психологических методиках следует учитывать два уровня свойств. Глубинная мотивация и характерологические черты испытуе­ мых, выявляемые с помощью методик Эдвардса и Смишека, варьи­ руют в сравниваемых группах не очень сильно. Эти стабильные харак­ теристики оказываются, однако, по-разному структурированными в зависимости от особенностей самосознавания (себя в образе Я и са­ моконтроля в организации своих действий), которые представляются двумя другими методиками — ЛФР и ССП.

Последние два показателя названы более репрезентативными по следующим основаниям. Во-первых, они выполняют роль центров группировок разноуровневых личностных свойств (по результатам кластер-анализа). Во-вторых, именно свойства саморегуляции про­ явили значимую зависимость от фактора длительности заболевания диабетом.

Кратко обобщая результаты проведенного исследования, можно сказать, что наиболее существенным фактором, препятствующим ус­ пешному поддержанию гликемического контроля, представляется значительное снижение у обследованных больных (по сравнению с лицами без СД) индекса мотивации достижения, что может скорее всего проявляться в отказе от стремления к внешним показателям до­ стижений. Если же к этому прибавляется и явное (статистически зна­ чимое) снижение показателей «планирования» как компонента само­ регуляции, то в целом можно говорить о том слабом звене, которое отличает группу больных: восприятие себя как человека, неспособ­ ного ставить и добиваться значимых целей, а главное, не планирую­ щего серьезных достижений.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Представленные в последних двух разделах эмпирические иссле­ дования, проведенные как лабораторное и полевое изучение ПР че­ ловеком, выявляют значимые эффекты влияния личностного свой­ ства рациональности на процессуальную подготовку ПР, причем опосредствованного характера — через взаимосвязи с неспецифичес­ кими мотивационными факторами, в разной степени дистанцирован­ ными по отношению к этапам подготовки выбора и потенциально

определяющими личностные предпочтения субъекта. Готовность к риску в большей степени была включена во взаимодействия с про­ цессами развертывания предвосхищений субъекта, демонстрируя их связь с актуалгенезом специфической мотивации принятия условий неопределенности.

Следует отметить, что обычно относимая к внешней мотивация достижения в обоих проведенных исследованиях выступила важней­ шим фактором внутренней саморегуляции принятия решений. Внеш­ не выраженным нарушениям контроля за значимыми ситуациями и поведением в них (снижение контроля решений о питании и связан­ ное с этим снижение показателей гликемического контроля, сниже­ ние слуха и значит нарушения в контроле ситуаций общения) со­ путствует сниженность мотивации достижения. Но более важными оказываются взаимодействия личностно-мотивационных составляю­ щих в динамических регулятивных системах, дающие картину хоро­ шо интерпретируемых взаимосвязей их уровневой и множественной (гетерархичной) регуляции ПР.

Проведенные исследования позволяют представить такие иерар­ хии в качестве функциональных образований, структурированных в виде открытых динамических регулятивных систем. Они включают раз­ ноуровневые процессы (как составляющие личностной регуляции ПР) и комплексно детерминируют микрогенез мыслительных стра­ тегий. Исследовательской задачей остается раскрытие взаимодействий процессов личностной активности субъекта, связанных с проявлени­ ем его глубинных мотивационных иерархий, и личностных свойств, парциально — именно применительно к ситуации выбора «здесь-и- сейчас» — определяющих личностную включенность субъекта в раз­ решение ситуации неопределенности.

В дальнейшем перед нами стоят задачи подтверждения получен­ ных результатов на более обширных выборках; разработки проблемы взаимовлияния динамических регуляторных систем и принятия реше­ ний в разных условиях. Также является важной задача рассмотрения связей между образованиями внутри регуляторной системы.

ЛИТЕРАТУРА

Брушлинский А.В. Проблемы психологии субъекта. М.: ИП РАН, 1994. Гурова Л.Л. Психологический анализ решения задач. Воронеж: Изд-во

Воронежск. ун-та, 1976.

Дернер Д. Логика неудач. М.: Смысл, 1997.

Зателепина Н.В. Личностные предпосылки принятия решений. Дип­ ломная работа. М., 2000.

2 I 2 Мотивация как обьект исследования

Карпов А.В. Проблемы принятия решения в трудовой деятельности // Психол. журн. 1993. № 3. С. 3-14.

Козелецкий Ю. Психологическая теория решений. М.: Прогресс, 1979.

Корнилова Т.В. Познавательная активность при решении дискурсив­ ной задачи в компьютеризированном эксперименте// Вопр. психол. 1990. №5. С. 141-143.

Корнилова Т.В. Диагностика мотивации и готовности к риску. М.: ИП РАН, 1997.

Корнилова Т.В. Психологическая регуляция принятия интеллектуаль­ ных решений: Дис... д-ра психол. наук. М., 1999.

Корнилова Т.В., Григоренко Е.Л., Кузнецова О.Г. Познавательная ак­ тивность и индивидуально-стилевые особенности интеллектуальной дея­ тельности // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14, Психология. 1991. № 1. С. 16—26.

Корнилова Т.В., Каменев И.И., Степаносова О.В. Мотивационная ре­ гуляция принятия решений // Вопр. психол. 2001. № 6. С. 55—65.

Корнилова Т.В., Тихомиров O.K. Принятие интеллектуальных решений в диалоге с компьютером. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990.

Корнилова Т.В., Чудина Т.В. Личностные и ситуационные факторы принятия решений в условиях диалога с ЭВМ // Психол. журн. 1990. № 4. С. 32-37.

Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Прогресс, 1975. Леонтьев Д.А. Психология смысла. М.: Смысл, 1999.

Леонтьев Д.А., Пилипко Н.В. Выбор как деятельность: личностные детерминанты и возможность формирования // Вопр. психол. 1995. № 1. С. 97-110.

Ломов Б.Ф. Математика и психология в изучении процессов приня­ тия решений // Нормативные и дескриптивные модели принятия реше­ ний / Под ред. Б.Ф. Ломова и др. М.: Наука, 1981. С. 5—20.

Лурия А.Р. Об историческом развитии познавательных процессов. М.: Наука, 1974.

Моросанова В.И., Коноз ЕМ. Стилевая саморегуляция поведения че­ ловека// Вопр. психол. 2000. № 2. С. 118-127.

Политцер Г., Жорж К. Мышление в контексте // Иностранная психо­ логия. 1996. № 6. С. 28-33.

Смирнов С.Д., Корнилова Т.В., Суркова Е.В., Двойнишникова О.М., Анциферов М.Б. Психологические особенности больных сахарным диабе­ том типа 2: проблемы терапевтического обучения // Проблемы эндокри­ нологии. 2001. Т. 47, № 6. С. 27-34.

Стернберг Р. Триархическая теория интеллекта // Иностранная пси­ хология. 1996. № 6. С. 54-61.

Солнцева Г.Н., Корнилова Т.В. Риск как характеристика действий субъекта. М., 1999.

Тихомиров O.K. Структура мыслительной деятельности. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969.

Фестингер Л. Теория когнитивного диссонанса. СПб.: Ювента, 1999. Холодная М.А. Психология интеллекта. Томск: Изд-во Томск, ун-та,

1996.

Экспериментальная психология. Практикум. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2002.

Arend U. Wissenserwerb und Problemlosen bei der Mensch-Computer- Interaktion. Regensburg: S. Roderer Verlag, 1990.

Bastardi A., Shafir E. On the pursuit and misuse of useless information// Journal of Personality and Social Psychology. 1998. Vol. 75, № LP. 19—32.

Boverie P.E., Scheuffele D.J., Raymond E.L. Multimethodological approach to examining risk-taking // Current Psychology. 1994—1995. Vol. 13, № 4. P. 289—302.

BraggerJ., Bragger D., Hantula D., Kirnan J. Hysteresis and Uncertainty: The Effect of Uncertainty on Delays to Exit Decisions // Organizational Behavior and Human Decision Processes. 1998. Vol. 74, № 3. P. 229—253.

DiFonzo N., Bordia P. Rumor and prediction: Making sense (but loosing dollars) in the stock market // Organizational Behavior and Human Decision Processes. 1997. Vol. 71, № 3. P. 329-337.

Edwards J.A. Effect of causal uncertainty on the dispositional attribution process // Journal of Experimental Social Psychology. 1998. Vol. 34, № 2. P. 109-135.

Edwards J.A., Weary G. Antecedents of causal uncertainty and perceived control: A prospective study // European Journal of Personality. 1998. Vol. 12, №2. P. 135-148.

Gigerenzer G. Ecological intelligence: an adaptation for frequencies // The evolution of mind / D.D. Cummis, C. Allen (Eds.). New York; Oxford: Oxford University Press, 1998. P. 9-29.

Janis I.L., Mann L. Decision making: A psychological analysis of conflict, choice and commitment. New York: Free Press, 1977.

Joyce J.M. The foundations of causal decision theory. Cambridge: University Press, 1999.

Ladouceur R., Talbot F., Dugas M.J. Behavioral expressions of intolerance of uncertainty in worry Experimental findings // Behavior Modification. 1997. №7. P. 355-371.

McKenzie C.R.M. Taking into account the strength of an alternative hypo­ thesis // Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cog­ nition. 1998. Vol. 24, № 3. P. 771-792.

WangZ., ZhongJ. The effects of decision support information on decision­ making patterns in systems development // Ergonomics. 1992. Vol. 35, № 4. P. 457-465.

МОТИВАЦИЯ И СМЫСЛОВАЯ РЕГУЛЯЦИЯ МЫСЛИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

И.А. Васильев

Вданной статье представляется важным проследить развитие идей

вобласти мотивационно-эмоциональной регуляции мыслительной деятельности в контексте смысловой теории мышления и выявить место этой проблематики в современном психологическом знании.

Речь пойдет об эмоциях, возникающих в процессе мыслительной деятельности и выполняющих в ней ряд специфических регулирую­ щих функций, оптимизирующих ее протекание. Эти эмоции пережи­ ваются тогда, когда человек включен в процесс решения мыслитель­ ных задач, и проявляются в форме удивления, чувства противоречия, сомнения, уверенности, догадки, а также переживаний, связанных с результатами мыслительной деятельности. Уже на описательном уров­ не эти эмоции явно отличаются от базовых эмоций, связанных с ди­ намикой актуальных потребностей, таких, например, как страх, гнев, печаль и т.д. Они отличаются по своей модальности и интенсив­ ности, причем базовые эмоции обычно более интенсивны.

Еще Платон выделял специфические «умственные наслаждения» (цит. по: Грот, 1879—1880, с. 153). Аристотель также считал, что «са­ мый процесс познания независимо от внешних практических побуж­ дений, с которыми он может быть и не быть связан, самое исследо­ вание теоретической истины составляет источник очень сильных эмоций sui generis» (цит. по: Лапшин, 1903, с. 864). Аристотель подчер­ кивал роль чувства удивления в побуждении людей к познанию (Аристотель, 1934). В новоевропейской философии Р. Декарт (1950),

2. lo Мотивация как объект исследования

реносится в совершенно новую сферу психического» (1968, с. 130). Для нас это положение особенно важно, поскольку оно дает осно­ вание считать, что эмоции развиваются и специфическим образом функционируют в структуре мыслительной деятельности человека. Применив «метод единицы» Л.С. Выготский пришел к выводу о том, что «существует динамическая смысловая система, представляющая собой единство аффективных и интеллектуальных процессов» (1982, с. 22). В динамической смысловой системе «...во всякой идее содер­ жится в переработанном виде аффективное отношение человека к действительности, представленной в этой идее» (Там же, с. 22).

С.Л. Рубинштейн также остро ставит проблему соотношения «аф­ фекта и интеллекта». Идея о единстве познавательных и эмоциональ­ ных процессов пронизывает все его работы. Подлинной конкретной единицей психического он считал целостный акт отражения объекта субъектом. Это отражение сложно по составу и всегда, в той или иной мере, включает единство двух противоположных компонентов — зна­ ния и отношения, интеллектуального и «аффективного», из которых то один, то другой выступает в качестве преобладающего {Рубинш­ тейн, 1957). Развивая эту идею, С.Л. Рубинштейн приходит к выводу, имеющему решающее значение для дальнейшей разработки пробле­ матики мышления и эмоций: «...Самое мышление как реальный пси­ хический процесс уже само является единством интеллектуального и эмоционального, а эмоции — единством эмоционального и интеллек­ туального» (1973, с. 97—98). Действительно, интеллектуальная эмоция при таком подходе представляет собой единство эмоционального и интеллектуального компонентов, в котором эмоциональный компо­ нент выступает в качестве преобладающего.

На основе теоретических положений А.Н. Леонтьева становится возможным приступить к эмпирическому исследованию эмоций в мыслительной деятельности. Мышление как деятельность имеет «...аффективную регуляцию, непосредственно выражающую его при­ страстность» (Леонтьев А.Н., 1967, с. 21). Более глубокой основой при­ страстности деятельности являются «личностные смыслы». Функция эмоций как раз и состоит «...в наведении субъекта на их действитель­ ный источник, в том, что они (эмоции) сигнализируют о личност­ ном смысле событий, разыгрывающихся в его жизни...» (Леонтьев А.Н., 1972, с. 140). Существенным здесь является, во-первых, то, что источником эмоций, в том числе и интеллектуальных, признаются смысловые образования, во-вторых то, что эмоции выполняют фун­ кцию «презентации» личностных смыслов в сознание субъекта и на этой основе регулируют деятельность.

Эмоции являются «представителями» мотива в сознании и связы­ вают субъекта деятельности с его мотивом, то есть «даже когда моти-

И.А. Васильев. Мотивация и смысловая регуляция... 9 I /

вы не сознаются <...> они все же находят свое психическое отраже­ ние, но в особой форме — в форме эмоциональной окраски действий» (Леонтьев А.Н., 1975, с. 201). То есть через эмоции и посредством их мотив становится осознанным для субъекта. В этом и заключается по­ буждающая функция эмоций. Именно в этой функции они являются релевантными только для деятельности, но не для ее подчиненных единиц — действий и операций. Так, «роль положительного и отрица­ тельного "санкционирования" выполняется эмоциями по отношению к эффектам, заданным мотивом» (Леонтьев А. Н., 1975, с. 198). Эмоции сигнализируют также о личностном смысле компонентов и действий, и в этом состоит их ориентирующая функция. Эмоции ориентируют субъекта в динамической и скрытой реальности его смысловой сферы. Существенным является также различие эмоций, понимаемых в каче­ стве ситуативных оценок, и чувств, как обобщенных, устойчивых эмо­ циональных отношений субъекта к некоторому содержанию.

В последние десятилетия в рамках деятельностного подхода осу­ ществлен крупный шаг в разработке проблемы влияния смыслов на протекание деятельности и психических процессов. В работах А.В. За­ порожца, Я.З. Неверович и их сотрудников (Запорожец, 1986 а, б) излагаются представления о механизмах эмоциональной коррекции и мотивационно-смысловой ориентировки. Эмоциональная коррекция поведения характеризуется «...приведением общей направленности и динамики поведения в соответствие со смыслом этой <проблемной. — И.В.> ситуации и производимых в ней действий для субъекта, для удовлетворения его потребностей и интересов, для реализации его ценностных установок» (Запорожец, 1986 а, с. 266). По мере развития эмоциональной сферы ребенка эмоциональная коррекция сдвигается от конца к началу деятельности, приобретает предвосхищающий ха­ рактер. А.В. Запорожец на основе полученных данных выдвигает сле­ дующее положение: «В ходе развития ребенка аффективные и позна­ вательные процессы вступают во взаимосвязь и образуют характерную для человеческих чувств единую функциональную систему, позволя­ ющую субъекту не только предвидеть, но и предчувствовать отдален­ ные последствия своих поступков и таким образом осуществлять адекватную эмоциональную регуляцию сложных форм целенаправ­ ленной деятельности» (Запорожец, 1986 5, с. 19).

В ходе онтогенетического развития ребенка складываются особые механизмы мотивационно-смысловой ориентировки. «В процессе та­ кого рода деятельности Осуществляемой в воображаемом плане. — И.В.У решаются сложные смысловые задачи путем своеобразных мысленных преобразований данной ситуации, позволяющие обнару­ жить ранее скрытую положительную или отрицательную ценность для субъекта как сложившихся обстоятельств, так и действий, кото-

2 1 8 Мотивация как объект исследования

рые в этих обстоятельствах могут быть выполнены» (Там же, с. 28). А.В. Запорожец приходит к заключению: «Лишь согласованное фун­ кционирование этих двух систем, лишь как выражался Л.С. Выготс­ кий, "единство аффекта и интеллекта" может обеспечить полноцен­ ное осуществление любых форм деятельности...» (Запорожец, 1986 а, с. 259).

Итак, А.В. Запорожец отмечает особую роль единства интеллекту­ ального и эмоционального управления действиями человека при удовлетворении им своих потребностей. Совокупность положений За­ порожца по этой проблеме составляет основу современных исследо­ ваний мотивационно-эмоциональной регуляции деятельности.

Врусле деятельностного подхода А.Н. Леонтьева разрабатывается многолетний цикл исследований мыслительной деятельности под руководством O.K. Тихомирова. Важное место в нем занимает раз­ работка проблематики эмоций в структуре мыслительной деятель­ ности. Необходимо подчеркнуть, что в этих исследованиях было положено начало систематической эмпирической разработке проб­ лематики интеллектуальных эмоций с помощью лабораторного наб­ людения и эксперимента. Постепенно сложилась исследовательская программа изучения интеллектуальных эмоций, в основе которой лежит определяющее требование Л.С. Выготского исследовать чело­ веческое мышление как «единство аффекта и интеллекта» и прин­ ципиальное положение А.Н. Леонтьева о пристрастности человечес­ кого мышления.

Вработах O.K. Тихомирова и его сотрудников постоянно прово­ дится идея о качественной специфике человеческого мышления. Ос­ новным объяснительным понятием в этом подходе по отношению к мышлению является понятие «смысл». Процесс решения мыслитель­ ных задач понимается как «...формирование, развитие и сложное вза­ имодействие операциональных смысловых образований разного вида» (Тихомиров, Терехов, 1969, с. 81). Именно в этом цикле исследований произошло «возвращение в психологию» понятия «динамическая смысловая система», впервые введенного Л.С. Выготским (Выготс­ кий, 1934, с. 14). Понятие динамической смысловой системы (ДСС) в применении к мыслительной деятельности отражает тот факт, что «развитие смысла конечной цели, промежуточной цели и подцелей, зарождение замыслов, а также формирование смыслов элементов и смысла ситуации в целом непрерывно осуществляется в единстве и взаимодействии познавательного и эмоционального аспектов» (Васи­ льев, Поплужный, Тихомиров, 1980, с. 163). Обнаруженные в эмпири­ ческих исследованиях проявления смысловой динамики в ходе регу­ ляции решения мыслительных задач позволяют ставить вопрос об

ИЛ. Васильев. Мотивация и смысловая регуляция... 9 | 9 I

изучении «единого процесса смыслового развития, протекающего на разных, но непрерывно взаимодействующих между собой уровнях» (Васильев, 1979, с. 60).

Рассматривая критерии творческого мышления, O.K. Тихомиров выделяет «ключевой вопрос»: «Как порождается тот неосознаваемый продукт, осознание которого помогает решить задачу. <...> Самый главный вопрос — как порождается неосознанное отражение» (Тихо­ миров, 1992, с. 27). Автор считает, «что критерием творческой деятель­ ности — в отличие от рутинной — является степень выраженности психических новообразований, которые возникают в деятельности по ходу ее осуществления. Это — новые мотивы, оценки, установки, смыслы, цели, операции» (Там же). По мнению O.K. Тихомирова, «сегодня одной из самых актуальных проблем изучения теории дея­ тельности в психологии является развитие теории творческой дея­ тельности человека» (Там же).

Интеллектуальные эмоции рассматриваются в специфическом те­ оретическом контексте. Эти эмоции возникают в процессе решения творческих мыслительных задач. Наличие последних является необ­ ходимым, но недостаточным условием. Дальнейшим условием воз­ никновения интеллектуальных эмоций является возникновение и раз­ вертывание действительной творческой мыслительной деятельности, то есть деятельности, в которой осуществляются порождающие пси­ хические процессы и возникают их промежуточные продукты — пси­ хические новообразования. Порождающие процессы рассматриваются как составляющие единого процесса смыслового развития, имею­ щие, соответственно, смысловую природу. В порождающих процессах устанавливаются смысловые связи между компонентами проблемной ситуации.

Итак, смысловое развитие является порождающим (творческим) процессом, в ходе которого на основе установления смысловых свя­ зей формируются неосознаваемые продукты, то есть порождается неосознанное отражение. Интеллектуальные эмоции порождаются в ходе смыслового развития как непосредственное чувственное отраже­ ние смысловых связей в проблемной ситуации. При этом они сами являются психическими новообразованиями. Возникнув таким обра­ зом, интеллектуальные эмоции включаются в мыслительную деятель­ ность и выполняют в ней две основные функции.

Посредством эмоций одного рода в деятельности представлен мотив, в данном случае познавательный. Следует подчеркнуть, что интеллектуальными эмоциями (а точнее чувствами) этого рода вы­ деляются не цели, а именно предмет познавательной потребности, являющийся мотивом мыслительной деятельности. Таким образом, эти чувства представляют собой психический механизм, реализую-