shpory

1.Проблемное поле гендерной социологии. Сексуальная революция.

Проблемы гендерной социологии укладываются в три макросоциальных процесса: сексуальную, гендерную и семейную революции. Именно эти эпохальные процессы породили основные тенденции развития гендерных отношений, проявляющихся в сфере трудовой деятельности, власти, образовании, семенных отношениях, сексуальном поведении.

Сексуальная революция второй половины XX века была прежде всего женской революцией. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели - плоть от плоти общего принципа социального равенства.

Сравнительно-исторический анализ динамики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное резкое уменьшение поведенческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта, числе сексуальных партнеров, проявлении сексуальной инициативы, отношении к эротике и т.д. Положение в разных странах зависит не столько от уровня их социально-экономического развития, сколько от степени социального равенства полов. Эти сдвиги, несомненно, продолжатся и в XXI веке. С этим связано обострение многих старых и появление новых психосексуальных проблем

Мы констатируем 1)отделение сексуального поведения от репродуктивного, направленного на рождение детей.

Этот процесс начался давно. Чтобы понять разницу между сексуальным и репродуктивным поведением, человеку достаточно сопоставить, сколько детей он сознательно (а не потому что «так получилось») зачал и произ­вел на свет с тем, сколько раз на протяжении жизни и для чего он осу­ществлял те или иные сексуальные действия.

Сейчас сексуальность сама по себе не обязательно направлена на деторож­дение, не нуждается в оправдании и является самоценной.

2)Меняется и сама человеческая сексуальность. Существует несколько общих тенденций, которые, хотя и в разной степени, характер­ны для всех индустриально развитых стран:

- более раннее сексуальное созревание и пробуждение эротиче­ских чувств у подростков;

- более раннее начало сексуальной жизни. По типу сексуального пове­дения сегодняшние молодые люди опережают своих сверстников из прежних поколений на 3-4 года;

- социальное и моральное принятие добрачной сексуальности и сожительства;

- ослабление «двойного стандарта» сексуального поведения (под «двойным стандартом» понимается ситуация, когда то, что считается нормальным и естественным для мужчин, не считается приемлемым для женщин);

- признание сексуальной удовлетворенности одним из важных факторов удовлетворенности браком и его прочности;

- признание важности сексуального удовольствия для женщин, которых традиционная «викторианская» мораль считала вообще асексу­альными. Исследования показывают, что современные женщины полу­чают от сексуальной жизни значительно больше удовольствия, чем жен­щины прошлых поколений;

- сужение сферы запретного в культуре и рост общественного интереса к эротике;

- рост терпимости по отношению к необычным и даже девиантным формам сексуальности, особенно гомосексуальности;

- увеличение разрыва между поколениями в сексуальных установках, ценностях и поведении — многое из того, что было абсолютно неприемлемо для родителей, дети считают нормальным и естественным.

2. Гендерная революция

Проблемы гендерной социологии укладываются в три макросоциальных процесса: сексуальную, гендерную и семейную революции. Именно эти эпохальные процессы породили основные тенденции развития гендерных отношений, проявляющихся в сфере трудовой деятельности, власти, образовании, семенных отношениях, сексуальном поведении.

Гендерная революция – продолжение и трансформация революции сексуальной, только теперь «борьба полов» с индивидуального уровня (в семье и постели) переходит на уровень макросоциальный, где мужчины и женщины конкурируют в широком спектре общественных отношений. Однако важно иметь в виду, что конкуренция, о которой идет речь, есть также форма кооперации, от которой в конечном счете выигрывает все общество.

Можно выделить несколько главных тенденций развития гендерных отношений:

В сфере трудовой деятельности происходит постепенное разрушение традиционной системы гендерного разделения труда, ослабление поляризации мужских и женских социально-производ­ственных ролей, занятий и сфер деятельности. Женщины сравниваются с мужчинами и даже опережают их по уровню образования, от которого во многом зависит профессиональная карьера и социальные возмож­ности. Мужчины утрачивают монополию на политическую власть. В том же направлении гендерного равенства, хотя с большим хронологиче­ским отставанием и множеством этнокультурных вариаций, развивают­ся брачно-семейные отношения. Существенно изменился и характер социализации детей. Всеобщее школьное обучение, без которого невоз­можно подготовить детей к предстоящей им сложной общественно-тру­довой деятельности, повышает степень влияния общества сверстников, а совместное обучение по общим программам подрывает гендерную се­грегацию и делает привычные представления о гендерных различиях способностей и интересов проблематичными.

Подобно сексуальной революции, ломка исторического гендерного порядка порождает многочисленные социальные и психологические проблемы, причем мужчины и женщины испытывают давление в про­тивоположных направлениях. Вовлеченные в общественное производство и политику женщины вынуждены развивать необходимые для кон­курентной борьбы «мужские» качества (настойчивость, энергичность, силу воли), а мужчины, которые уже не могут опираться главным обра­зом на власть и силу, — вырабатывать традиционные «женские» каче­ства — способность к компромиссу, эмпатию, умение ставить себя на место другого. Ничего сверхъестественного в этом нет, то же самое про­исходит в сфере межнациональных и межгосударственных отношений, где принцип господства и подчинения постепенно уступает место отно­шениям осознанной взаимозависимости, однако на почве нормативной неопределенности часто возникают конфликты, особенно острые в сфе­ре брачно-семейных отношений

3.Проблемное поле гендерной социологии. Семейная революция.

Проблемы гендерной социологии укладываются в три макросоциальных процесса: сексуальную, гендерную и семейную революции. Именно эти эпохальные процессы породили основные тенденции развития гендерных отношений, проявляющихся в сфере трудовой деятельности, власти, образовании, семенных отношениях, сексуальном поведении.

Социологи заговорят о на­стоящей «семейной революции», которая изменяет общество еще сильнее, чем сексуальная революция 1960—70-х гг. Выяснилось, что более моло­дые мужчины и женщины вступают в брак реже и позже, чем это происхо­дило раньше, а их браки чаще распадаются. Наряду с браком появились различные формы небрачных союзов. Из-за частого распада семей все больше детей воспитываются без участия одного из родителей. Брак утра­тил монополию на оправдание сексуальности и легитимацию партнерских и семейных отношений. Имеет место переход от брака к сожительству. Сегодня «парой» фактически признается любой союз, где двое людей говорят, что они образуют единое целое, независимо от семейного статуса и пола партнеров, а «семьей» считается любая пара, имеющая детей, независимо от того, зарегистрированы ли их отношения и воспитываются ли дети в одном или двух домохозяйствах. Это распространяется и на однополые семьи. В первом десятилетии нынешнего века однополые браки полностью узаконили 13 стран (Ни­дерланды, Бельгия, Испания, ЮАР, Канада, Норвегия, Швеция, Пор­тугалия, Исландия, Аргентина и Мексика, Франция, Украина), во многих других странах, чтобы избежать конфессиональных конфликтов, их легитимируют под другими названиями, типа «гражданских партнерств». Никаких сомне­ний относительно будущего этот тренд не оставляет.

Мы имеем дело с беспрецедентным, быстроменяющимся миром. Но вместо того чтобы смотреть вперед или хотя бы туда, где с этим уже познакомились и нашли способы решения, мы говорим: «Надо смотреть назад». Все. Наша официальная идеология сегодня очень простая: хорошо только традиционное, устойчивое, оно же национальное, а то, чего раньше не было у наших предков, – это все плохо, подозрительно, это от растленного Запада. Но если мы смотрим назад, ничего кроме катастроф у нас впереди не будет, потому что самые элементарные, очевидные вещи мы не увидели из-за того, что смотрели назад. Поэтому я как раз думаю, что здесь все вполне оптимистично. Но просто традиционные формы существовали долго и обрели характер предрассудка, и мы не всегда видим, что в описании прошлого присутствует очень большая доля идеализации. А сегодняшние вещи экспериментальны, неоднозначны. Кроме того, если мы по определению допускаем права человека и многообразие стилей жизни, индивидуальный выбор, это не может вписаться в такую простую модель, как черно-белый мир.

4.Гендераня социология как отрасль социологии. Объект, предмет, функции.

По Н. Смелзеру, социологи исследуют различия между мужчинами и женщинами на основе анализа четырех компонентов половой идентичности:

а) биологического пола, или первичных и вторичных физических признаков, которые определяют принадлежность человека к мужскому или женскому полу;

б) гендерной идентичности, или осознания своего пола;

в) гендерных идеалов, или культурных, стереотипов поведения мужчин и женщин;

г) сексуальных ролей, или разделения труда, прав и обязанностей в соответствии с полом.

Это определение предметной области гендерной социологии. За рубежом в последние десятилетия гендерные исследования про­водятся преимущественно на теоретической основе феминистских тео­рий, позволивших значительно расширить традиционную социологиче­скую проблематику.

По мнению Л.Г. Титаренко, гендерная социологи – (1) специальная (частная) социологическая теория, изучающая закономерности дифференциации мужских и женских социальных ролей, разделения труда по признаку пола, культурные символы и социально-психологические стереотипы мужественности и женственности, их влияние на разные стороны общественной жизни. Объектом исследования гендерной социологии являются исторически сложившиеся неравноправные взаимоотношения мужчин и женщин и соответствующий им патриархальный образ социальной реальности. Предметом исследования гендерной социологии является гендерное неравенство и социальная несправедливость в отношении женщин, которые наиболее полно проявляются в социальной стратификации по признаку пола на микро-, мезо- и макроуровнях. Как специальная теория, гендерная социология является частью социологического знания в рамках любой из существующих парадигм; (2) новая социологическая парадигма, признающая необходимость кардинального пересмотра всего социологического знания под углом зрения признания исторически сложившегося взаимоотношения полов несправедливым и включения уникального научного и повседневного опыта женщин в социологическое знание и ставящая своей целью не только понимание и объяснение мира, но и его изменение. Теоретико-методологической основой такого подхода выступает феминизм.

С точки зрения Г.Г. Силласте, гендерная социология изучает закономерности развития и социального взаимодействия гендерных общностей (мужской и женской) во всех сферах общественной жизни, эволюцию их социальных статусов, сознания и отношений с учетом влияния конкретных исторических условий, культурных традиций, символов и стереотипов, а также биопсихологических особенностей пола. Понятие «гендерная социология» в западной литературе практически не употребляется.

Объект гендерной социологии, по Г.Г. Силласте, - мужчины и женщины как крупные гендерные общности в социальной структуре населения, различающиеся статусными характеристиками, ролевыми функциями, особенностями психологического склада, поведения и сознания. Преобладающим объектом гендерной социологии в российской социологии традиционно является женский социум. Предмет гендерной социологии - социальный статус мужчин и женщин как гендерных общностей и его эволюция под влиянием конкретных условий (исторических, политических, экономических, духовных).

Как считают социологи Здравомыслова и Темкина, гендер - это социальный статус, который обусловливает индивидуальные возможности образования, профессиональной деятельности, доступа к власти, сексуальности, семейные и репродуктивные роли мужчин и женщин.

5. Гендерные исследования и их эволюция.

– это теория, методология и практика междисциплинарного изучения общества и культуры на основе гендерного подхода.

Основой методологии гендерных исследований является не просто описание разницы в статусах, ролях и иных аспектах жизни мужчин и женщин, но анализ власти и доминирования, утверждаемых в обществе через гендерные роли и отношения. Гендерные исследования рассматривают, какие роли, нормы, ценности, черты характера общество через системы социализации, разделения труда, культурные ценности и символы предписывает исполнять женщинам и мужчинам, чтобы выстроить традиционную (патриархатную) иерархию власти. Истории становления гендерных исследований на Западе и в России различны. Гендерные исследования в США и Западной Европе формировались как феминистская критика основных социальных теорий (психоанализ, неомарксизм, экзистенциализм, феноменология, структурно-функциональный анализ, структурализм и постструктурализм).

Теоретический уровень гендерных исследований связан с разра­боткой таких основополагающих категорий, характеризующих струк­турные отношения в обществе, как патриархат и капитализм. Специфика их использования в гендерной социологии состоит в интерпретации всей истории человеческого общества на основе включения половых отношений в объяснительные модели.

Гендерная концепция не была в России «выстрадана» долговременным развитием женского движения и не была ответом на его социальный запрос, как то случилось на Западе в условиях молодежных движений конца 60-х гг., второй волны феминизма и сексуальной революции.

Гендерная теория в России не выступала и не могла выступить как критическое осмысление существовавших социальных теорий, потому что сама социальная теория существовала в России (тогда — в СССР) в «единственно верной форме», а с начала перестройки находится в стадии становления.

В России исследований и надежных эмпирических данных по гендерной проблематике значительно меньше, но сравнение результатов массовых опросов общественного мнения, качественных гендерных исследований представленных в российских СМИ образов маскулинности приводит к заключению, что и общее направление развития маскулинности, и связанные с нею проблемы в России те же, что и в странах Запада. В то же время приходится констатировать, что:

а) российское гендерное сознание, как мужское, так и женское, значительно более консервативно;

б) принцип гендерного равенства чаще принимается на словах, чем на деле, а то и вовсе оспаривается;

в) налицо значительное расхождение мужских и женских социальных ожиданий и предъявляемых друг к другу требований;

г) существует системное недопонимание социального характера гендерных проблем и одновременно переоценка возможностей государственной власти в их решении;

д) в ходе социальных трансформаций последних двух десятилетий в каноне маскулинности сформировались две противоположные тенденции: с одной стороны, признание своей мужской несостоятельности, а с другой – резкое усиление агрессивной маскулинной идеологии, чему способствуют поддерживаемое в обществе состояние моральной паники и идеализация исторического прошлого.

Вся гендерная проблематика исторически связана с постепенным признанием культурой, а затем и наукой, множественности индивидуальных различий. Сначала объявили о своей субъективности и праве на нее женщины. Этому предшествовали 150 или больше лет феминистского движения и, что не менее важно, глубочайшие и необратимые социально-структурные сдвиги в половом/гендерном разделении труда, характере публичной власти и т.д. Затем, после Второй мировой войны, вышли из чулана геи и лесбиянки. В конце ХХ в. настала очередь «третьего пола», трансгендерников.

Говоря о тенденциях развития гендерных отношений, необходимо иметь в виду следующее. Каждый человек имеет множество идентичностей, но главная из них — та, в которой он чувствует себя наиболее уязвимым. Социологам и социальным психологам это давно известно и у них есть понятийный аппарат для описания соответствующих процессов.

Основной вопрос — что на самом деле меняется в социальном положении и деятельности мужчин и женщин, от которых (от положения и деятельностей) производны стереотипы маскулинности и фемининности и связанные с ними образы Я.

В первом приближении «мужская» позиция в рассматриваемом воп­росе может быть сформулирована следующим образом: женщины по неясным причинам начали требовать большего, чем им было отведено самой природой, и получили на свою голову в дополнение к рождению и воспитанию детей ещё и заботу о карьере и материальном достатке. Но они сами этого добивались и, в конечном итоге, именно реализация их желания поставила с такой остротой демографическую проблему на всем пространстве, именуемым по-западному «цивилизованным».

«Женская» позиция, в свою очередь, сводится к прямо противополож­ному убеждению. Она исходит из того, что мужчины, веками видевшие в женщине только объект для удовлетворения своих потребностей и маши­ну для рождения детей, сегодня наблюдают «бунт машин»: мы — такие же, как и вы, а потому требуем, чтобы вся «специфичность» женщины длилась не более девяти месяцев — в остальное же время, в том числе нужное для воспитания потомства, роли мужчин и женщин не должны различаться.

6. Дифференциация понятий пол и гендер.

Нам следует далее провести одно важное разграничение, между полом и гендером. термином «пол» сегодня принято обозначать набор биологических (точнее, анатомо-физиологических) признаков, по которым различаются и репродуктивно дополняют друг друга особи одного биологичес­кого вида. К этим признакам относятся: 1) хромосомный набор; 2) гениталии; 3) эндокринная система; 4) степень оволосения тела, мышечная масса и распределение жировой ткани (телесные при­знаки), функция в процессе размножения (осеменение или вына­шивание плода).

Если пол имеет отношение к физическим, телесным различиям между женщиной и мужчиной, то понятие «гендер» затрагивает их психологические, социальные и культурные особенности. Разграничение пола и гендера является фундаментальным, так как многие различия между женщиной и мужчиной обусловливаются причинами, не являющимися биологическими по своей природе.

В русском языке, в отличие от английского (но подобно немецкому!), понятие пол не идентично понятию секс. В современном русском языке используются все три лексемы (пол, гендер и секс). Все мы знаем, что заимствованная лексема секс отражает лишь область взаимодействия полов, связанную с репродуктивной функцией. Русский язык, несмотря на все свое богатство, не найдя аналога английскому термину «гендер», по-прежнему вынужден принимать в свое семантическое поле и это, по первоначалу кажущееся неблагозвучным для русского уха слово. Пользуясь случаем, повторю — отвечая на поставленный вопрос — кажущееся мне наиболее приемлемым определение «гендера», сформулированное мною самой и несколько отличное от дефиниций гендера, существующих в науке (гендера как социально-демографической категории, как социального конструкта, как субъективности, как идеологического конструкта, как сети, как культурной метафоры).

Хотя социологи используют термин «пол» для обозначения анатомических и физиологических различий, определяющих тела мужчин и женщин, однако пол в социологии, рассматриваемый в контексте социальных отношений и процессов, есть «гендер» (от латинского gender – «пол»). введенный в научный оборот американским сексологом Джоном Мани (1921–2006) в ходе исследований социальных ролей маргинальных групп (трансвеститы, транссексуалы) в современном обществе.

В английском языке понятие «гендер», обозначающее грамматический род, существовало с XVI века. И так бы это слово и оставалось узким термином филологов, если бы в 1958 г. в университете Калифорнии не открылся центр по изучению гендерной идентичности, занимавшийся проблемами трансекссуализма. Сотрудник этого центра психоаналитик Роберт Столлер (1924-1991) обобщил результаты многолетней работы в нескольких книгах, и он же впервые ввел в научный оборот понятие «гендерной идентичности» в 1963 г. на международном конгрессе психоаналитиков в Стокгольме. В его понимании слово «пол» («sex») относится к биологии, для его определения требуется анализ хромосом наружных и внутренних половых органов, половых желез, соотношения гормонов и вторичных половых признаков; «род» («gender») предполагает определённые психологические и культурные нюансы.

Концепция пола и гендера произвела эффект разорвавшейся бомбы. Ведь долгое время половая принадлежность индивида казалась унитарной и однозначной. Однако в ХХ в. выяснилось, что пол - сложная многоуровневая система, элементы которой формируются разновременно, на разных стадиях индивидуального развития, онтогенеза. Отсюда - расчленение категории пола на ряд более дробных понятий:

Биологический пол — это совокупность анатомических, физиологических, биохимических и генетических характеристик, отличающих мужской организм от женского и применяемых (по отдельности или в комплексе) для идентификации и различения мужчины от женщины. Биологический пол — это также один из пяти компонентов человеческой сексуальности (наряду с сексуальной ориентацией, сексуальной идентичностью, гендерной идентичностью и социальной гендерной ролью).

Гражданский (паспортный) пол определяется на основании генитальной внешности новорожденного, в соответствии с которым ребенка воспитывают (пол воспитания). При этом действует сформулированный Джоном Мани «принцип Адама», или «принцип маскулинной дополнительности»: на всех критических стадиях развития, если организм не получает каких-то дополнительных сигналов или команд, половая дифференцировка автоматически идет по женскому типу, для создания самца на каждой стадии развития необходимо «добавить» нечто, подавляющее женское начало. Другими словами, на всех уровнях половой дифференциации формирование самца/мужчины требует каких-то дополнительных усилий, без которых развитие автоматически идет по женскому типу.

Пол воспитания — это пол, в котором воспитывают ребенка в семье, включая выбор одежды, прически и игр, применение наказаний за неконформное сексуальное поведение. Ребенок с женскими половыми органами обычно воспитывается как девочка. Ребенок с мужскими половыми органами воспитывается как мальчик.

Но не всегда — известны случаи, когда родители или опекуны воспитывали ребенка по тем или иным причинам не в том поле, который был определён акушером и/или закреплен юридически в документах. Иногда это бывает связано с рано проявившейся транссексуальностью ребенка и готовностью родителей пойти навстречу желаниям и чувствам ребенка. Иногда же, наоборот, это бывает следствием сильного желания родителей иметь ребенка не того пола, который определен акушером и оформлен юридически в документах, и идеи о том, что ребенка можно воспитать в нужном и желаемом родителями поле, каков бы ни был его истинный пол. Пример: Оскар Уайльд.

Люди не рождаются мужчинами или женщинами, а становятся ими, и в этом процессе важную роль играют социальные и культурные факторы. Впервые идея о необходимости различения биологического и социального понятий пола была выдвинута в работе Маргарет Мид «Пол и темперамент в трех примитивных обществах» (1935 г.). Ощущение человеком принадлежности к определенному социальному полу воспитывается всю жизнь, в течение которой он осваивает те поведенческие нормативы, характеризующие их как мужчину и женщину. Хотя биологические различия действительно существуют, но не они являются решающими в конструировании мужской и женской природы. Мужчины и женщины обучаются в обществе естественному поведению и взглядам, ролям и деятельности. Такое поведение идентифицирует гендер и определяет гендерные роли.

Чтобы избавиться от ложных ассоциаций и преодолеть сведение социальных проблем к биологическим, в науку было введено понятие «гендер».

«Гендер, - замечает Э. Гидденс, - связан с социологическими понятиями мужественности и женственности и не обя­зательно является непосредственным продук­том биологического пола индивида. Различие между полом и гендером является фундамен­тальным, поскольку многие различия между мужчинами и женщинами не являются биоло­гическими по своей природе»¹.

Социологические интерпретации гендерных различий и неравенств резко расходятся именно в вопросе о поле и гендере.

Гендер с социологической точки зрения — «социальное деление, час­то основанное на анатомическом поле, но не обязательно совпадающее с ним... В социологическом дискурсе гендер должен применяться тогда, когда касается социально созданного деления на тех, кто относится к муж­чинам, и тех, кто — к женщинам.

В феминизме «гендер» означает социально детерминированные роли, идентичности и сферы деятельности мужчин и женщин, зависящие не от биологических половых различий, а от социальной организации общества. «Делать гендер означает создавать различия между мальчиками и девочками, мужчинами и женщинами; различия, которые не являются естественными, сущностными или биологическими».

По образному выражению американского антрополога Кэтрин Марч, пол относится к гендеру как свет к цвету. Пол и свет – естественные физические явления, допускающие объективное измерение. Гендер и цвет – исторические, культурно обусловленные категории, с помощью которых люди группируют определенные свойства, придавая им символическое значение.

Одной из первых работ, в которой появилось довольно чётко проговоренное различие понятий «пол» и «гендер», стала работа Гейл Рубин «Обмен женщинами». Используя методы психоанализа и структурной антропологии, Рубин изучала символическое значение факта обмена женщин между мужчинами в так называемых примитивных обществах. В результате она пришла к выводу о том, что именно обмен женщинами между племенами воспроизводит мужскую власть и структуру гендерной идентичности, при которых женщины оцениваются как биологические существа и относятся к семейной сфере. Психолог Рода Унгер в статье «О редефиниции понятий «пол» и «гендер» предложила использовать слово «sex» только по отношению к специальным биологическим аспектам человека, а термин «гендер» использовать только при обсуждении социальных, культурных и психологических аспектов, которые относятся к чертам, нормам, стереотипам, ролям, считающимися типичными и желаемыми для тех, кого общество определяет как женщин и мужчин.

7. Гендерная идентичность

– это базовое, фундаментальное чувство своей принадлежности к определенному полу, осознание себя мужчиной, женщиной или существом какого-то другого, «промежуточного» или «третьего» пола. Гендерная идентичность не дается индивиду автоматически, при рождении, а вырабатывается в результате сложного взаимодействия его природных задатков и соответствующей социализации, «типизации» или «кодирования», причем активным участником этого процесса является сам субъект, который принимает или отвергает предлагаемые ему роли и модели поведения. В своей основе гендерные идентичности очень сильны, из их власти практически вырваться нельзя именно потому, что они формируются в процессе первичной социализации, носят изначальный характер.

Возможны даже случаи «перекодирования» или «переустановки» гендерной идентичности с мужской на женскую или наоборот (в просторечии это называется переменой или сменой пола). Эти явления, разумеется, не охватывают всех женщин и мужчин, но девиантное гендерное поведение распространяется довольно широко, а в обществе ослаблена санкция в отношении него и имеет место то, что Ирвинг Гофман назвал «общественным безразличием».

«Наши гендерно сформированные идентичности, - пишет М. Киммел, - одновременно и доб­ровольные — мы выбираем, кем хотим стать, и вынужденные, потому что на нас оказывают давление, нас вынуждают, нам разрешают или, наоборот, часто физически заставляют выпол­нять определенные правила. Мы не выдумываем правил, которым следуем, но и не скользим гладко и без усилий по предписанным нам маршрутам»².

Одним из ключевых в гендерной идентичности является вопрос о том, как расовые, классовые различия, этническая принадлежность, сексуальность, возраст, место проживания формируют и изменяют наши определения гендера. Говорить об одной мужской или одной женской половой роли означает сводить огромное разнообразие идеалов нашей культуры в один, и мы рискуем проигнорировать другие факторы, формирующие наши идентичности³.

Поскольку движущей силой происходящих социальных перемен являются женщины, мужские реакции на эти перемены часто бывают консервативно-охранительными. Но эти установки, как и сами мужчины, неоднородны, варьируя от воинствующего традиционализма и моральной паники до свободного принятия новых социокультурных и психологических реалий. Это зависит как от социально-групповых, так и от индивидуально-личностных особенностей мужчин.

Еще сказать что-нибудь про гендерные роли.

8. гендерные роли, то есть нормативные предписания и ожидания, которые соответствующая культура предъявляет к «правильному» мужскому или женскому поведению. Нет единой роли мужчины или женщины. Каждый человек выполняет ряд разнообразных ролей, например, жены, матери, студентки, дочери, подруги и т. д. Иногда эти роли не совмещаются, что ведет к ролевому конфликту. Конфликт между ролью деловой женщины и ролью матери всем хорошо известен. Сейчас имеются данные о том, что выполнение многих ролей способствует психологическому благополучию человека.

Гендерные роли зависят не только от культуры, но и от исторической эпохи. И. С. Кон отметил, что традиционная система дифференциации половых ролей и связанных с ними стереотипов фемининности/маскулинности отличалась следующими характерными чертами:

• женские и мужские виды деятельности и личные качества отличались очень резко и казались полярными;

• эти различия освящались религией или ссылками на природу и представлялись нерушимыми;

• женские и мужские функции были не просто взаимодополнительными, но и иерархическими, женщине отводилась зависимая, подчиненная роль.

В них всегда присутствуют элементы игры, театрализованного представления. Взаимодействуя с другими людьми, индивид предъявляет им определенный имидж, «изображает» мужчину, женщину или существо неопределенного пола, используя для этого одежду, жесты, манеру речи. Условный, игровой характер гендерного поведения подчеркивается такими научными терминами, как «гендерный дисплей», «делание гендера» и «гендерный перформанс».

Однако гендерные роли могут меняться в зависимости от ситуации и социокультурного контекста. Во-первых, использование идеи роли имеет любопытное воздействие, реально преуменьшая важность гендера. Теория роли использует в качестве метафоры драму — мы изучаем наши роли через социализацию и затем исполняем их для других. Превращение гендера в роль, подобную любой другой роли, урезает понимание его власти в структурировании наших жизней.

Во-вторых, теория половых ролей устанавливает унифицированные нормативные определения мужественности и женственности. Если значения мужественности и женственности изменяются от культуры к культуре и в течение времени, у людей в рамках одной и той же культуры и в течение жизни человека, то мы не можем говорить о мужественности или женственности как неизменной и универсальной сущности.

В-третьих, теория половых ролей устанавливает две отдельных сферы, словно дифференциация половых ролей является больше вопросом сортировки стада крупного рогатого скота в два соответствующих загона, снабженных табличками. Мальчики будут пастись в мужском загоне, а девочки — в женском.

В-четвертых, так как гендер множественен и относителен, он также ситуативен. Что значит «быть мужчиной» или «быть женщиной», меняется в различных контекстах. гендер меняется по мере изменения ситуации.

По трем главным макросоциальным позициям – общественное разделение труда, политическая власть и гендерная сегрегация – социально-ролевые различия между мужчинами и женщинам резко уменьшились в пользу женщин. Причиной ломки гендерного порядка является не феминизм, а новые технологии, которые делают природные половые различия менее социально значимыми, чем раньше. На протяжении веков основополагающими гендерными технологиями выступали язык, религия, образование и воспитание. На смену базовым гендерным технологиям (язык, религия, традиционное обучение и воспитание) приходят более зрелищные и более эффективные с этой т. зр. гендерные технологии, которые можно обобщить термином «социальный дизайн». Это прежде всего экранные технологии - кино, телевидение с его утверждающей клиповой культурой, мода, весь имиджевый поток массовой культуры, реклама. Феминизм лишь отражает (зачастую односторонне) эти сдвиги.

Однако ведущей тенденцией является процесс индивидуализации, позволяющий людям выбирать стиль жизни и род занятий безотносительно к их половой/гендерной принадлежности, в соответствии с привычными социально-нормативными предписаниями или вопреки им, и общество вынуждено относиться к этому индивидуальному выбору уважительно.

10. Маскулинность (мужественность) представляет собой комплекс характеристик поведения, возможностей и ожиданий, определяющих социальную практику той или иной группы, объединенной по признаку пола. Другими словами, маскулинность - это то, что добавлено к анатомии для получения мужской гендерной роли.

Концепция маскулинности важна как для гендерных, так и для женских и мужских исследований. Изучение моделей маскулинности позволяет лучше понять основные составляющие гендерной идеологии общества и принципы функционирования институтов патриархатного доминирования, а также найти пути изменения существующего гендерного порядка.

Прежде всего, нужны ли нам эти иностранные термины? Некоторым авторам кажется, что «маскулинность» и «фемининность» вполне можно заменить русскими словами «мужественность» и «женственность»⁴. Однако русские слова «мужество» и «мужественность» обозначают не просто совокупность специфически «мужских» (не важно, реальных или воображаемых) качеств, но и морально-психологическое свойство, одинаково желательное для обоих полов.

И.С.Кон пишет: «Тот факт, что за описаниями мужского и женского часто скрываются предписания и стереотипы массового сознания, создает большие трудности в изучении индивидуальных различий. Мы должны всегда помнить, что:

1. Конкретные мужчины и женщины отличаются друг от друга по степени маскулинности и фемининности; одинаково здоровые и социально благополучные люди могут быть более или менее маскулинными, фемининными или андрогинными.

2. Все «мужские» и «женские» свойства многогранны и многомерны. В «народной психологии» множество разнообразных физических черт, биологических признаков, занятий, социальных ролей, интересов и черт личности объединяются в некое непротиворечивое единое целое, но на самом деле маскулинное телосложение вполне может сочетаться с фемининными интересами или чувствами, причем многое зависит от ситуации и сферы деятельности – женщина может быть нежной в постели и агрессивной в бизнесе.

3. Наши образы маскулинности и фемининности и измеряющие их психологические тесты основываются не на строгих аналитических теориях, а на житейском здравом смысле и повседневном опыте: мы называем какие-то черты или свойства мужскими просто потому, что в доступном нам эмпирическом материале их чаще или сильнее проявляли мужчины. Происходящие на наших глазах изменения в социальном положении женщин и мужчин подорвали многие привычные стереотипы, побуждая рассматривать эти вариации уже не как патологические извращения (перверсии) или нежелательные отклонения (девиации) от подразумеваемой нормы, а как нормальные, естественные и даже необходимые.

4. За тем, что мы называем индивидуальными чертами, могут стоять как имманентно присущие данному индивиду, интраиндивидуальные, свойства, так и межличностные, интериндивидуальные, отношения. Новейшая психологическая литература не случайно старается «развести» понятия объективно существующих различий (difference) и проводимых людьми различений (distinction).

5. Индивидуальные свойства, стереотипы массового сознания и социальные нормы, как и наши субъективные представления о реальном, желательном и должном, не совпадают и совпадать не могут. Существуют не только разные каноны маскулинности, но и разные парадигмы ее изучения, которые кажутся взаимоисключающими, а фактически дополняют друг друга»⁵.

Пониманию индивидуальной вариабельности и исторической изменчивости мужских и женских черт препятствует социально-психологический феномен, который известный американский психолог Сандра Бем⁶ назвала гендерными линзами:

A) Линза андроцентризма, склонность воспринимать мужской опыт и поведение в качестве универсальной и нейтральной нормы, по отношению к которой женщина выступает как некое отклонение или вариация (типа: мужчина – это человек, а женщина – лучший друг человека).

Б) Линза гендерной поляризации, восприятие всего мужского и женского как универсально разных и полярных начал.

B) Линза биологического эссенциализма, которая логически обосновывает и узаконивает остальные линзы, представляя их естественными и неустранимыми последствиями полового диморфизма.

11. Феминность (женственность) - характеристики, связанные с женским полом, или характерные формы поведения, ожидаемые от женщины в данном обществе⁷, или же «социально определенное выражение того, что рассматривается как позиции, внутренне присущие женщине». Традиционно предполагалось, что фемининность биологически обусловлена, и ей приписывались такие черты, как пассивность, отзывчивость, мягкость, поглощенность материнством, заботливость, эмоциональность и т. п. Эти представления находились в соответствии с отнесенностью женщин к частной, а не также к публичной сфере.

Прежде всего, нужны ли нам эти иностранные термины? Некоторым авторам кажется, что «маскулинность» и «фемининность» вполне можно заменить русскими словами «мужественность» и «женственность»⁸. Однако русские слова «мужество» и «мужественность» обозначают не просто совокупность специфически «мужских» (не важно, реальных или воображаемых) качеств, но и морально-психологическое свойство, одинаково желательное для обоих полов.

И.С.Кон пишет: «Тот факт, что за описаниями мужского и женского часто скрываются предписания и стереотипы массового сознания, создает большие трудности в изучении индивидуальных различий. Мы должны всегда помнить, что:

1. Конкретные мужчины и женщины отличаются друг от друга по степени маскулинности и фемининности; одинаково здоровые и социально благополучные люди могут быть более или менее маскулинными, фемининными или андрогинными.

2. Все «мужские» и «женские» свойства многогранны и многомерны. В «народной психологии» множество разнообразных физических черт, биологических признаков, занятий, социальных ролей, интересов и черт личности объединяются в некое непротиворечивое единое целое, но на самом деле маскулинное телосложение вполне может сочетаться с фемининными интересами или чувствами, причем многое зависит от ситуации и сферы деятельности – женщина может быть нежной в постели и агрессивной в бизнесе.

3. Наши образы маскулинности и фемининности и измеряющие их психологические тесты основываются не на строгих аналитических теориях, а на житейском здравом смысле и повседневном опыте: мы называем какие-то черты или свойства мужскими просто потому, что в доступном нам эмпирическом материале их чаще или сильнее проявляли мужчины. Происходящие на наших глазах изменения в социальном положении женщин и мужчин подорвали многие привычные стереотипы, побуждая рассматривать эти вариации уже не как патологические извращения (перверсии) или нежелательные отклонения (девиации) от подразумеваемой нормы, а как нормальные, естественные и даже необходимые.

4. За тем, что мы называем индивидуальными чертами, могут стоять как имманентно присущие данному индивиду, интраиндивидуальные, свойства, так и межличностные, интериндивидуальные, отношения. Новейшая психологическая литература не случайно старается «развести» понятия объективно существующих различий (difference) и проводимых людьми различений (distinction).

5. Индивидуальные свойства, стереотипы массового сознания и социальные нормы, как и наши субъективные представления о реальном, желательном и должном, не совпадают и совпадать не могут. Существуют не только разные каноны маскулинности, но и разные парадигмы ее изучения, которые кажутся взаимоисключающими, а фактически дополняют друг друга»⁹.

Пониманию индивидуальной вариабельности и исторической изменчивости мужских и женских черт препятствует социально-психологический феномен, который известный американский психолог Сандра Бем¹⁰ назвала гендерными линзами:

A) Линза андроцентризма, склонность воспринимать мужской опыт и поведение в качестве универсальной и нейтральной нормы, по отношению к которой женщина выступает как некое отклонение или вариация (типа: мужчина – это человек, а женщина – лучший друг человека).

Б) Линза гендерной поляризации, восприятие всего мужского и женского как универсально разных и полярных начал.

B) Линза биологического эссенциализма, которая логически обосновывает и узаконивает остальные линзы, представляя их естественными и неустранимыми последствиями полового диморфизма.

12. Половой диморфизм: эволюционная теория Вигена Геодакяна

Почему существуют мужчины и женщины? Почему бы нам не быть, как амебам, бесполыми? Или, как земляным червям, гермафродитами? Почему полов существует два, не три? Ученые затрудняются ответить на этот вопрос. Затрудняются все - кроме одного.

Доктор биологических наук, ведущий научный сотрудник Института общих проблем экологии и эволюции РАН Виген Артаваздович Геодакян вот уже сорок лет разрабатывает теорию, призванную объяснить в чем смысл разделения живых существ на два пола.

Геодакян видит целесообразность наличия двух полов в их специализации по двум главным альтернативным направлениям эволюционного процесса: консервативному (сохранение свойств вида) и прогрессивному (приобретение видом новых свойств). Мужской пол реализует «прогрессивную» тенденцию, а женский — «консервативную», обеспечивая неизменность потомства от поколения к поколению. Женский пол филогенетически более устойчивый (ригидный), но зато онтогенетически более пластичный. Мужской пол — филогенетически менее устойчивый (более пластичный), но онтогенетически ригидный. Мужской пол — это передовой отряд популяции, берущий на себя функцию столкновения с новыми условиями существования. Если они достаточно сильны, то формируются новые генетические тенденции, которые могут быть переданы потомству.

Всю теорию Геодакяна можно выразить в одной фразе - мужчины являются подопытными кроликами природы. Мужчины какое-то время пробуют новые мутации на себе, и, если выживают - передают новый признак женщинам. И вот тут на помощь приходит разделение на два пола. Женщины отвечают за поддержание численности своего вида. Мужчины же постоянно гибнут, но передают потомству новые признаки, которые получились в результате самой жесткой селекции.

Теория взаимодополнительности двух полов подчеркивает положительную функцию дифференциации половых ролей. Придерживающиеся этой теории считают, что в современной семье супруги выполняют две различные роли: инструментальную и экспрессивную.

Инструментальная роль, выполняемая мужчиной, состоит в поддержании связи между семьей и внешним миром; это работа и обеспечение семьи. Экспрессивная роль, выполняемая женщиной, проявляется в установлении гармонии и внутреннего эмоционального климата семьи; она связана в первую очередь с заботой о детях и выполнением домашних дел.

Исследование причин и смысла полового диморфизма показывает, что по­ловой диморфизм, зародившийся в жизни растений, охвативший всю фауну и ставший формой человеческого бытия, обусловлен потребностью открытых, развивающихся систем в двух механизмах:

• один из них имеет стабилизационные функции и призван укреплять систему, обеспечивая сохранение выработанных прежде способов существо­вания;

• другой должен, в условиях изменчивости среды, находить новые способы жизнеобеспечения, способные приводить систему в соответствие с происходящим в ее среде.

Следствием такого распределения функций является то, что женский пол передает потомству широкий спектр более репрезентативной информации о прошлом, а мужской пол - узкий спектр селективной экологичес­кой информации о настоящем.

В конечном счете различие полов оказывается связанным с асимметрич­ным строением человеческого мозга: поскольку «подкорка и правое полуша­рие - консервативные подсистемы, а кора и левое полушарие - оператив­ные», постольку развиваются они у мужчин и женщин неодинаково.

Примеры:

1) мужчины лучше ориентируются в визуальных и тактильных лабирин­тах, лучше читают географические карты, различают левое - правое;

2) мужчины сильно превосходят женщин в шахматах, в музыкальной композиции, изобретательстве и другой творческой деятельности;

3) женщинам свойственна повышенная адаптивность (пластичность), т.е. «восприимчивость к воспитанию и обучению», поэтому женский пол специализировался на адаптации к существующим условиям, а мужской пол - в поиске новых путей в будущее; поэтому мужчины предпочитают и луч­ше решают новые задачи, которые лучше решить «вчерне», а женщины пред­почитают и успешнее решают задачи не новые, но в совершенстве; все профессии, игры, виды спорта, хобби сначала осваивают мужчины, а по­том женщины.

В рамках социального (культурного, этнического и т.д.) имеет место неравенство функций: мужчина представляет собой полюс социального максимума, а женщина – полюс социального минимума. Мужчина социален в максимальной степени, женщина – в минимальной.

В этом разделении функций сформировавшийся и укрепившийся в жизни человеческого общества половой диморфизм определил роль женщины как носительницы культурной энергии (социальные интроверты), а роль мужчи­ны - разведчика нового, изобретателя, пионера, революционера, «возму­тителя спокойствия» во имя развития нового (социальные экстраверты).

Изменяется общественное разделение труда, в связи с этим происходят многочисленные изменения, социально-психологическая и прочая перестройка. В этом нет никакой катастрофы для человечества, потому что этот процесс открывает простор индивидуальным различиям (И.С. Кон).

13. Гендерная социализация

Другой путь к пониманию происхождения ген­дерных различий (т.е. половых различий, определяющих набор ожидаемых образцов поведения) — это изучение гендерной со­циализации, т. е. обучения гендерным ролям как процесс усвоения норм, правил поведения, установок в соответствии с социокультурными представлениями семьи о роли, положении и предназначении мужчины и женщины в обществе.

В таком подходе проводится различие между биоло­гическим полом и социальным гендером — младенец рождается, обладая первым, и раз­вивает второй. Благодаря соприкосновению с различными факторами социализации, как первичными, так и вторичными, дети посте­пенно усваивают социальные нормы и ожи­дания, которые считаются соответствующими их полу. Гендерные различия биологически не детерминированы, они создаются культу­рой. Согласно такой точке зрения, гендерное неравенство возникает из-за того, что мужчи­ны и женщины подготавливаются к разным ролям в обществе.

Теории гендерной социализации поддер­живаются функционалистами, которые рас­сматривают развитие мальчиков и девочек как изучение «половых ролей», а мужские и жен­ские отличительные черты — мужественность и женственность — как сопутствующие этим ролям. Этот процесс направляет­ся положительными и отрицательными санк­циями — социально направленными силами, которые одобряют или наказывают за опреде­ленное поведение. Например, поведение ма­ленького мальчика можно поощрить («Какой ты храбрый мальчик!») или осудить («Маль­чики не играют в куклы!»). Эти позитивные или негативные закрепления побуждают маль­чиков и девочек к изучению и согласованию своего поведения в соответствии с ожидае­мыми половыми ролями. Если индивид раз­вивает гендерные привычки, не соответству­ющие его (или ее) биологическому полу, т. е. если эти привычки девиантны, объяснение следует искать в неадекватной или нерегуляр­ной социализации. Согласно такой функционалистской точке зрения, социализирующие факторы вносят главный вклад в поддержание социального порядка, осуществляя контроль за мягкой гендерной социализацией новых поколений.

Такая жесткая интерпретация половых ролей и социализации подвергалась критике по многим направлениям. Многие ученые до­казывали, что гендерная социализация не яв­ляется с рождения предопределенным глад­ким процессом; различные факторы, напри­мер семья, школа и группы сверстников, могут противоречить друг другу. Кроме того, тео­рии социализации игнорируют способность индивида отвергнуть или изменить социаль­ные ожидания, связанные с половыми ролями.

Гендерную социализацию можно определить как явную или латентную. В рамках учебно-воспитательного процесса в вузе она, в основном, протекает в латентной форме. Однако такие аспекты, как раздельное обучение на занятиях по физкультуре или военной подготовке, разные программы конкурсов «Мисс вуза» и «Мистер вуза», «А ну-ка, девушки», «А ну-ка, мальчики» и т. п. делают гендерную социализацию явно выраженной.

Современные исследования гендерной социализации в семье детально прослеживают, какие гендерно типичные занятия и интересы родители поощряют у своих детей, какие именно гендерно типичные личные и социальные качества они стараются им привить, какие в семье существуют гендерно ролевые модели, какое влияние на детей оказывают родительские (и отдельно отцовские и материнские) установки и ценности, как происходит гендерная социализация детей в семьях с одним родителем и в однополых семьях, как влияют на гендерное развитие ребенка его братья и сестры (или их отсутствие). Изучение гендерной социализации в школе направлено на познание того, как – одинаково или по разному и в чем именно по разному – учителя относятся к мальчикам и девочкам, какое значение для детей имеет гендерная принадлежность учителя, как влияют на развитие школьников совместные (разнополые) и раздельные (однополые) школы. Очень много исследований посвящено сверстникам: как дети относятся к сверстникам своего и противоположного пола, какие гендерно ролевые модели существуют в детской среде, как происходит социализация детей под влиянием игровой гендерной сегрегации и, наконец, как влияют на детей стереотипные гендерные образы СМИ и массовой культуры.

По авторитетному мнению Элеанор Э. Маккоби, автора известной книги «Два пола: растем порознь, живем вместе»¹¹, домашняя социализация играет сравнительно небольшую роль в гендерной сегрегации. Мальчики становятся тем, чем они становятся, не столько в результате прямого научения со стороны взрослых, сколько в процессе взаимодействия с себе подобными, в том числе в рамках однополых групп, причем здесь неизбежно множество индивидуальных и межгрупповых вариаций. Существующий в мальчишеских группах стиль взаимодействия, включая проявления агрессии и дистанцирование от взрослых, создается и поддерживается в значительной степени помимо и независимо от взрослых.

В 1975 году Элеонор Маккоби и Кэрол Джексон опубликовали фундаментальный труд под названием «Психология половых различий», в котором объединили данные более 1400 исследований. Скрупулезно обозревая исследование за исследованием, сравнивая одну психическую особенность за другой, ученые не нашли статистически значимых различий. Собранные ими данные не подтвердили, что:

- девочки более общительны, чем мальчики,

- у девочек ниже самооценка,

- у девочек лучше механическая память, а у мальчиков

- мыслительные способности,

- мальчики более аналитичны,

- на девочек больше влияет наследственность, а на мальчиков окружение,

- девочкам недостает мотивации к достижениям,

- девочки лучше воспринимают информацию на слух, а мальчики визуально.

Все эти широко распространенные представления оказались мифами! Подтвердились лишь несколько проверяемых различий: в способности к устной речи (выше у девочек), в визуально-пространственной ориентации (лучше у мальчиков), в математических способностях и физической агрессии (и то, и другое выше у мальчиков). Но вот что интересно: именно эти результаты вошли во все учебники и получили широчайшую известность. То, что в большинстве случаев обнаруживалось отнюдь не различие, а сходство, осталось в глубокой тени.

Важно помнить, что люди — не пас­сивные объекты или безмолвные приемники гендерного «программирования», как счита­ют некоторые социологи. Люди — активные действующие силы, создающие и подлажи­вающие роли для себя. Как бы скептически мы ни относились к любому безудержному признанию подхода, основанного па поло­вых ролях, многие исследования показали, что гендерные особенности в определенной степени являются результатом социальных влияний.

Важнейшими составляющими механизма гендерной социализации в семье являются гендерные стереотипы. Они помогают поддерживать существование гендерных ролей через определение моделей родства, супружества и родительства. На современном этапе развития общества ролевые функции мужчин и женщин претерпевают серьезные изменения, вследствие этого в современной культуре отсутствует четкая дихотомия мужского и женского начал, наблюдается поворот к андрогинным ценностям. В современной семье одновременно функционируют как патриархальные, так и эгалитарные гендерные стереотипы.

Гендер - категория процесса: обучение, «вхождение» в роль, овладение поведенческими действиями, соответствующих или несоответствующих определенному тендерному статусу. Гендер - структура, особенно структура поведенческих моделей и, в первую очередь, структура господства и подчинения, структура сфер оплачиваемого и неоплачиваемого (домашнего) труда, а также сфер социального пространства - публичного (мужского) и приватного (женского).

Исследователи-феминисты показали, каким образом куль­турные и медийные продукты, обращенные к молодой аудитории, включают традицион­ное отношение к гендеру и тем типам целей и амбиций, которые ожидаются от мальчиков и девочек.

Ясно, что гендерная социализация очень мощна и отказ от нее может быть разрушитель­ным. Как только гендер «присвоен», общество ожидает, что индивиды будут действовать как «женщины» и «мужчины». Эти ожидания реа­лизуются и воспроизводятся в практике повсе­дневной жизни.

- Кого ждешь – мальчика или девочку?

- Не знаю, вырастет, само выберет.

14. Теория полового развития по Фрейду

«По Фрейду, гендерная идентичность является важнейшим компонентом развития индивидуальной личности, возможно, даже самым важным. Ребенок обретает свой гендер, формирует его во взаимодействиях с членами семьи и с обществом. И это обретение само по себе — нелегкий труд; путь к соответствующей гендерной идентичности весьма рискован и чреват постоянными возможностями ошибок, наиболее наглядной из которых является половой нонконформизм, в особенности гомосексуальность. Конечно, биология действительно играет здесь определенную роль. Фрейд и его последователи полагали, что видимые нам анатомические различия имеют решающее значение в развитии ребенка, и особенно настаивали на том, что сексуальная энергия, заложенная в телесности, воздействует на тот детский опыт, который и определяет гендерную идентичность».

Фрейд утверждает, что детская сексуальность движется от извращенной сексуальности к нормальной генитальной гетеросексуальности через несколько этапов.

Оральная фаза охватывает первый год жизни, когда основным органом удовольствия является для младенца рот (сосание, затем кусание).

Анальная фаза (от 1 до 3 лет) характеризуется повышенным интересом к испражнению; контролируя этот процесс, ребенок получает чувственное удовольствие и одновременно вырабатывает навыки самоконтроля.

Фаллическая фаза (от 3 до 5 лет) означает усиление интереса к гениталиям (половым органам). Это выражается, в частности, в мастурбации. Главный символ этого возраста половой член, а основная психологическая задача - адекватная половая идентификация. Мальчик должен преодолеть бессознательное влечение к матери (Эдипов комплекс) и идентифицироваться с отцом, а девочка - преодолеть влечение к отцу (комплекс Электры) и чувство зависти к мальчикам из-за отсутствия у неё полового члена и идентифицироваться с матерью.

Латентная фаза (до начала полового созревания) характеризуется временным ослаблением сексуальных реакций и интересов; либидо как бы дремлет, уступая время и место формированию сознательного Я и предметных интересов ребенка.

Ключевой тезис фрейдистской теории — формирование гендерной идентичности и сексуальной ориентации у мальчика должно происходить одновременно и вовремя.

Следует отметить три аспекта в этой теории гендерной идентичности и сексуальности. Во-первых, Фрейд выводит гендер и сексуальность за пределы царства биологии. Гендерная идентичность и сексуальность формируются в процессе сложного психологического развития, полного трудностей, сомнений и потенциальных ловушек (например, отсутствие отца может оказаться препятствием для мальчика в его стремлении избавиться от идентификации с матерью). Гендер и сексуальность формируются в семье, подчеркивает Фрейд, а не активизированы внутренними биологическими часами. Во-вторых, Фрейд связывает гендерную идентичность с сексуальной ориентацией, делая гомосексуальность проблемой гендерного развития, а не результатом безнравственности, греха или биологической аномалии. Гомосексуал — просто человек, который или не в состоянии отказаться от идентификации с матерью в пользу отца (гей), или не в состоянии разорвать узы, связывающие с матерью (лесбиянка). (Эта идея послужила также основанием для стратегий терапевтических вмешательств, разработанных для «лечения» гомосексуалов путем поощрения «гендерно подобающего» поведения.) В-третьих, Фрейд снабжает новым горючим традиционные гендерные стереотипы, поскольку они как бы остаются знаками успешного преодоления нашего столь рискованного пути. Мальчик должен быть сексуальным инициатором и тщательно избегать всех признаков женского поведения, иначе он не будет признан способным идентифицировать себя с отцом. Девочка должна стать сексуально пассивной, ждать, пока не сможет привлечь к себе мужчину и выполнить свою миссию женщины. Женственность означает исполнение роли не любовницы, но матери. Немаловажно помнить и о том постулате Фрейда, что гомосексуальность является неудачей ребенка в адекватной идентификации с родителем своего пола, и поэтому — проблемой развития гендерной идентичности». Но Фрейд не был сторонником ни судебных преследований, ни психиатрического лечения гомосексуалов. Когда к нему обратилась клиентка, сын которой был гомосексуалом, он терпеливо объяснил ей, почему не считает, что ее сыну надо «вылечиться»:

«Гомосексуальность, конечно, не является преимуществом, но здесь нечего и стыдиться, так как это никакой не недостаток, никакая не деградация; гомосексуальность не может подпадать под классификации болезней. Мы считаем, что гомосексуальность является изменением сексуальной функции... Очень много глубоко уважаемых людей с древних времен до наших дней были гомосексуалами, включая и некоторых великих мира сего... Это большая несправедливость — преследовать гомосексуальность как преступление — и жестокость тоже...

Психоанализ может сделать для вашего сына нечто другое. Если он несчастен, невротичен, разрываем запретами, наложенными социальной жизнью, анализ может принести ему гармонию, душевный мир, возможность самореализации, независимо от того, останется ли он гомосексуалом или изменится».

Формирование гендерной идентичности у мальчиков и девочек идет разными путями: женская идентификация является по преимуществу родительской, а мужская – полоролевой. В отличие от девочек, вырабатывающих гибкие личные идентификации со своими матерями, мальчикам нужна позиционная идентификация с разными аспектами обобщенной мужской роли. В процессе развития личности у мальчика появляются специфические мужские страхи и коммуникативные тревоги, от степени и способа преодоления которых зависит характер и особенно психосексуальные свойства взрослого мужчины.

Против теории Фрейда выдвигались много­численные возражения, в основном феминист­ками, но и многими другими авторами. Во-первых, Фрейд, по-види­мому, ставит гендер в слишком тесную зависи­мость от осведомленности о строении половых органов, хотя наверняка играют роль и дру­гие, более тонкие факторы. Во-вторых, его тео­рия, очевидно, исходит из предположения, что пенис чем-то превосходит влагалище, которое представляет собой лишь отсутствие мужского полового органа. Но почему нельзя рассматри­вать женские половые органы как более важ­ные и значимые, чем мужские? В-третьих, Фрейд рассматривает отца как основного носителя дис­циплины, в то время как во многих культурах мать играет значительно большую роль в воспи­тании послушания. В-четвертых, Фрейд полагает, что гендерное обучение в основном происхо­дит в возрасте от четырех до пяти лет.

Представления мальчиков о девочках:

1. Исходное предположение о том, что у девочки есть пенис

2. Открытие того, что у девочки пениса нет

3. Открытие того, что девочки - это кастрированные мальчики

4. Вера в то, что девочки понесли наказание, которое угрожает и мальчикам

5. Девочки - низшие существа

6. Невозможно представить, как девочка может пережить свою утрату и преодолеть свою зависть

7. Зависти девочек нужно бояться.

Научные взгляды психоаналитика:

1. Оба пола придают важное значение только мужскому органу

2. Открытие девочкой отсутствия у нее пениса

3. Вера девочки в то, что у нее был пенис, но он утрачен вследствие кастрации

4. Кастрация понимается девочкой как наказание

5. Отношение девочки к себе как к низшему существу, зависть к пенису

6. Девочка никогда не сможет преодолеть чувство собственной неполноценности и должна постоянно бороться с желанием быть мужчиной

7. Девочка всю жизнь хочет отомстить мужчине за то, что он обладает чем-то, чего она лишена

16. Джон Стюарт Милль (1806-1873) не был классическим социологическим теоретиком, он был социальным философом. Он одним из первых выдвинул концепцию «полного равенства» полов. Разумеется, для Милля и других либералов «равенство» означало юридическое равенство, исключающее какие-либо внешние препятствия на пути человека к реализации собственных интересов Дж. Милль критиковал брак как оплот деспотизма, считая, что брачные отношения отличаются от прочих форм господства сильных над слабыми тем, что не ограничены рамками отдельного класса, а характеры для всего мужского пола. Он полагал, что женщины должны иметь равные права с мужчинами, равный доступ к образованию и профессиональной деятельности, и выражал скепсис по отношению к выводам современной ему биологии, объяснявший интеллектуальную слабость женщин меньшим размером их мозга. По его мнению, «женская природа» — искусственно созданный феномен и результат длительного подавления одних личностных свойств и чрезмерного стимулирования других В соответствии с идеями утилитаризма Дж. Милль считал освобождение женщин залогом и непременным условием успешного развития человеческого общества в целом, которое невероятно продвинется, если за счет женского равноправия удвоится его интеллектуальный потенциал.

Слабые черты его работы были характерны для либеральной мысли в целом: он полностью полагался на возможности правового регулирования гендерных отношений, игнорируя психологические основания для подчинения женщин мужчинам. Не уделяя специально внимания классовым различиям между женщинами, он объективно ратовал прежде всего за освобождение женщин средних и высших классов, имеющих собственное имущество и образование, хотя в обоих этих отношениях их возможности были ограничены. На устранение этих ограничений и была направлена работа Дж. Милля.

17. В концепции Огюста Конта (1798-1857) женщина духовно возвышалась над мужчиной, однако она должна была находиться в материальной зависимости от мужа («женщина морально стоит выше мужчины, но ее роль в обществе должна сводиться только к сохранению добрых нравов и возвышенных идеалов, ее следует держать вдали от общественной жизни и про­фессионального труда». Интимная жизнь Конта чрезвычайно своеобразна. Он был, можно сказать, глубоко несчастлив в своих отношениях с женщинами и вместе с тем в своей любви, оставшейся платонической и неразделенной, нашел такое возвышенное удовлетворение, что она произвела целый переворот в его жизни и привела его к культу женщины.

Конт, споривший с Миллем по поводу женского вопроса, утверждавший, что женщина по своей природе ниже мужчины, что ни воспитание, ни социальные учреждения не в состоянии устранить пропасть, разделяющую их, превращает, в конце концов, свою религию человечества в культ женщины. Впрочем, верховным первосвященником является у него все-таки мужчина и, первым делом, философ.

Семья, по Конту, составляет основной элемент всякого общества и является первоначальным основным типом его устройства. По мере развития общества семья претерпевает различные изменения; но две характерные особенности ее должны оставаться неизменными, иначе семье, а вместе с нею и обществу, угрожает опасность разрушения. Особенности эти: первая — подчиненность пола, вторая — подчиненность возраста. Жена должна быть подчинена мужу, а дети — родителям. Брак — нерасторжим. Равенство полов — пустое революционное разглагольствование, которое начинает терять кредит под влиянием биологической философии. Мужчина является представителем ума, женщина — привязанности. Такое неизменное устройство человеческой семьи не может быть нарушено, пока не произойдет каких-либо коренных изменений в нашей физической организации. Затем, только в семье человек получает надлежащую подготовку к общественной жизни, научаясь повиновению; поэтому подчинение детей родителям представляет в высшей степени важное обстоятельство в организации всякой семьи. Нигде повиновение не может быть так полно и добровольно, покровительство так трогательно и преданно, как в семье. Семейная жизнь является школой общественной жизни, идеалом повиновения и власти. Кроме того, она создает и поддерживает традиции, связывает настоящее с прошедшим и будущим, и всегда будет чрезвычайно важно, чтобы человек не считал себя рожденным лишь накануне.

Семья является первой школой, в которой начинается воспитание человека. Она захватывает человека на самой низшей ступени и подымает его на самую высшую. Семья состоит из мужа и жены, детей их и родителей мужа. В центре семьи стоит женщина. Духовная власть принадлежит ей, но непосредственное управление домом находится в руках мужчины. Роль женщины состоит в том, чтобы влиять на мужчину советами, руководить его деятельностью, быть воплощением нравственной силы любви, но никоим образом не вмешиваться в непосредственные материальные дела; затем, на женщину возлагается воспитание детей до четырнадцатилетнего возраста. Для того чтобы женщина могла всецело отдаться своему призванию, она освобождается от работы и получает средства к существованию от мужа, или от родственников, или, наконец, от государства. Мать мужа, пока она жива, является естественным воплощением внутреннего смысла семьи и ее духовной руководительницей. Отец же его ведет все материальные дела семьи и пользуется действительной властью; он отказывается от последней по достижении шестидесяти трех лет и передает ее сыну, а сам сохраняет за собою только совещательный голос. В образе этих стариков, пользующихся совещательным голосом, находит выражение третий элемент человеческой жизни — умственная сила. Итак, женщина в семье представляет нравственную силу, мужчина — деятельность материальную, старики — умственную, и первая должна господствовать над всеми остальными.

Как бы там ни было, едва ли человек, не испытавший глубокого, всеохватывающего чувства любви к женщине, и притом чувства, не получившего своего обыкновенного исхода, мог бы достигнуть такого спокойного, уравновешенного, методичного обоготворения женщины, каким веет на читателя со страниц Контовой “Исповеди”.

Личное чувство у Конта нередко выходило из узких берегов личной жизни и затопляло все поле не только общественной мысли, но и общественного дела. Так случилось и в данном случае. Канва его романа, в сущности, очень проста: он женился на девушке, которую, собственно, не любил и которая не могла составить его счастья; после семнадцати лет супружеской жизни они разошлись; затем он полюбил женщину, с которой не мог соединиться браком, но отношения с которой, продолжавшиеся около года, доставили ему, по его собственным бесчисленным заявлениям, неизреченное блаженство. По этой простой канве своеобразная духовная природа философа вырисовывает довольно сложные и любопытные узоры. У Конта были своя Ксантиппа (дурная и сварливая жена) и своя Беатриче («муза» и тайная возлюбленная).

15. Теории социального конструирования гендера и пола

Можно говорить о четырех составных элементах социально-конструкционистской перспективы в исследованиях гендера.

Во-первых, определения мужественности и жен­ственности изменяются от культуры к культуре.

Во-вторых, они изменчивы по мере исторического развития каждой культуры. Таким образом, социальные конструкционисты полагаются на работу антропологов и историков для определения общих черт и различий в значениях мужественности и женственности от одной культуры к другой, а также для исследований того, как эти различия изменяются во времени.

В-третьих, определения гендера также изменяются в течение жизни человека. Проблемы молодых женщин, как, например, конкурентоспособность и на рынке труда, и на брачном рынке, часто очень отличаются от проблем, с которыми они сталкиваются перед лицом пенсии или менопаузы. И проблемы, стоящие перед молодым человеком на пути достижения того, что он называет успехом, и социальные институты, с которыми он пытается взаимодействовать, меняются в течение его жизни, где бы он ни находился. Таким образом, мы полагаемся на психологов, занимающихся вопросами развития, чтобы определить нормативные «задачи», которые любой индивид должен успешно решить по мере того, как он развивается и становится зрелым, и ученые необходимы обществу, чтобы исследовать символическое наследие, которое мужчины и женщины оставляют нам как свидетельство своего опыта.

Наконец, определения мужественности и женственности изменчивы в пределах любой культуры в любое время, в зависимости от расы, класса, национальности, возраста, сексуаль­ности, образования, места проживания.

Социальный конструкционизм, таким образом, основан на других социальных науках и науках о поведении, дополняя их определенными подходами к исследованию гендера. Социо­логия привносит то, что социальная психология половых ролей не может адекватно объяснить: различие, власть и институциональные аспекты тендера. Наконец, чтобы объяснить институциональные факторы, социальные конструкционисты сместили фокус внимания с социализации гендерно сформированных индивидов, занимающих гендерно нейтральные позиции, к изучению взаимодействия между гендерно сформированными индивидами и гендерно сформиро­ванными институтами.

19. Эмиль Дюркгейм: разделение труда и конъюгальная солидарность

Эмиль Дюркгейм (1858—1917) был сторонником контовского проекта научного утверждения новой секуляризированной морали. Его обращение к проблематике гендерных отношений было связано с моральной оценкой разделения труда в обществе. По его мнению, моральные последствия разделения труда более важны, чем экономические. Парадигмальным случаем разделения труда он считал брак, разделение труда в котором служит источником солидарности¹². В результате социального развития, считает он, «один из полов завладел эмоциональными функциями, а другой — интеллек­туальными»¹³. В основании диссоциации функций находятся «дополняющие друг друга (т. е. природ­ные) различия»¹⁴. При этом он утверждал, что физическая и культурная дифференциация между мужчинами и женщинами все время увеличивается. Ученый пришел к заключению, что «чем глубже мы обращаемся в прошлое, тем менее значительными становятся различия между мужчинами и женщинами» — во внешности, физической силе, строении мозга, а также в выполнении социальных ролей и функций. Развитие института брака, по мнению Э. Дюркгейма, происходило по мере нарастания все большей дифференциации между мужчинами и женщинами. Женщины становились постепенно все более слабыми физически, размер их мозга все более уменьшался по сравнению с мужским, зато при этом у них развивалась моральное чувство и мягкость характера. По мере развития института брака женщины отстранялись от участия в войнах и других публичных событиях и сосредоточивали свои жизненные интересы вокруг семьи. Э. Дюркгейм считал, что именно разделение труда на базе половых ролей создало основания для солидарности в домашней сфере. Эта история конъюгальной солидарности, основанной на супружеских, а не на родственных отношениях, позволила ученому выдвинуть гипотезу о том, что усиление социального разделения труда ведет не к конфликтам, а к консенсусу и солидарности. Тот факт, что в реальной жизни разделение труда приводило к экономическим кризисам и классовым конфликтам, Э. Дюркгейм связывал с тем, что оно происходило в ненормальных формах, было вынужденным и анемичным.

Серьезный недостаток предложенного Э. Дюркгеймом анализа конъюгальной солидарности заключается в том, что наличие в браке принуждения, подавления и неравного обмена любыми видами ресурсов он интерпретировал как простую техническую комплиментарность функций, институциализированных в виде половых ролей.

20. Георг Зиммель:

мужская культура и социальная психология половых ролей

Один из основоположников немецкой классической социологии Георг Зиммель считал подчиненное положение женщин серьезной проблемой и уделял специальное внимание тому, как доминантная мужская культура препятствует автономному развитию женской идентичности и ограничивает участие женщин в культуре. Те роли, которые социально предписаны женщинам, недостаточны для их автономной самореализации, а независимая моральная оценка их деятельности подменяется выработанными мужчинами критериями. Зиммель, в отличие от Э. Дюркгейма, подчеркивал, что разделение труда по половому признаку приводит к тому, что женщины воспринимаются лишь через призму отношений с мужчинами. Сами же по себе женщины — «ничто», потому что доступные им роли не имеют никаких специфических, независимых женских качеств: «Все унижение женщины исходит из того, что существование женщины оценивается по критериям, смоделированным для противоположного пола»¹⁵. Это не означает, однако, что Зиммель рассматривал женщин лишь как жертву «скроенного по мужской мерке» социального мира: во всех культурах женщинам предписывалась особая власть и таинственная сила, например, ведьмовская. Он и сам разделял эту точку зрения, придерживаясь традиционного разделения между полами сфер бытия: «мужчина - культура, женщина - природа». Женщины, по мнению Зиммеля, находятся гораздо ближе к темным примитивным силам природы, их наиболее существенные личностные характеристики связаны с самыми естественными, самыми универсальными, самыми важными с биологической точки зрения функциями. Он полагал, что женский характер не может быть выведен ни из полового разделения труда, ни из его культурной объективации. «Внутренняя жизнь женщины протекает в глубочайшей тождественности бытия и бытия женщиной, абсолютно определяющей в самой себе свою пологость и не нуждающуюся для определения себя в соотношении с другим полом»¹⁶. Радикально противопоставляя «природу женщины» миру мужской культуры, он считал ее непознаваемой для мужчины.

Женская культура, стремясь к расширению и развитию собственных культурных форм, пытается, вместе с тем, остаться внутри объективной (мужской) культуры¹⁷, овладеть ее ценностями и видами деятельности. Согласно Зиммелю, женщине в условиях существования мужской культуры все сложнее развивать ценности своей собственной культуры, перспективу развития которой мужчины не способны дать в принципе.

Зиммель утверждал, что исторически женщины стали позже, чем мужчины, пользоваться правами частной собственности, и их личное имущество в основном состояло из украшений, в то время как первым личным имуществом мужчин было оружие. Это обстоятельство указывает на более активную и агрессивную природу мужчин: мужчины расширяли сферу своей личности насильственно, против воли других. Женщины же в гораздо большей степени выражали готовность зависеть от доброй воли других людей: они выражали свою индивидуальность через восхищение и признательность, которые получали из внешнего социального мира.

Зиммель также предложил довольно тонкий анализ взаимодействий между мужчинами и женщинами в рамках брака и любовных отношений. Саму природу современного брака он считал чреватой потенциальным охлаждением и конфликтами, поскольку супруги вынуждены разделять между собой наиболее тривиальные, безразличные и неприятные практики повседневной жизни. Напротив, большинство важных и значимых отношений, связанных с наиболее творческими аспектами их личностей, оказываются лежащими за пределами брака. Свойственные семейной жизни формы интимности часто способствуют полному поглощению личных миров супругов, что приводит к привычному сосуществованию, лишенному эмоциональной насыщенности. Зиммель критически относился к возможности достижения «равных прав в браке», считая, что брак должен базироваться на более органичной форме союза, чем простое механическое равенство, поскольку невозможно подчинить общим принципам все тончайшие формы взаимодействия в контексте повседневной жизни.

Мужская культура не может существовать без женской культуры. Только в сравнении можно увидеть отличие и идентифицироваться, полагаясь и соотносясь с этими отличиями. Конфликт этих разностей, по мнению Зиммеля, позволяет женщине постичь сущность в ней женского, а мужчине — мужского, достичь уверенности в своей идентификации.

Для Зиммеля жизнь женщины по своей природе и содержанию отличалась от жизни мужчины, и не могла быть выражена через посредство культурных норм, созданных мужчинами. Хотя идеи ученого предвосхитили многие позднейшие сюжеты феминистских текстов, в целом его представления о «природе женщины» были антиисторичны и связаны с современными ему стереотипами.

21. Структурно-функциональный подход к гендерным отношениям Т. Парсонса

Оппозиция мужских и женских ролей как инструментальных и экспрессивных впервые получила солидное теоретическое обоснование в книге американских социологов Толкотта Парсонса и Роберта Бейлза «Семья, социализация и процесс интеракции» (1955). Хотя речь в этой книге шла преимущественно о семейных ролях и функциях отцовства и материнства, эта оппозиция скоро была распространена и на индивидуальные, личностные свойства: мужская инструментальность (ориентация на вещи, господство, субъектность) в противоположность женской экспрессивности (ориентация на людей, забота, общение). Принято считать, и эмпирические исследования подтверждают это мнение, что сегодня, как и раньше, 1) мужчины превосходят женщин по инструментальности, 2) женщины превосходят мужчин по экспрессивности и 3) мужчины и женщины предпочитают разные хобби, профессии и деятельности.

Парсонс утверждал, что общество выполняет два типа главных функций — производство и воспроизводство, и для их выполнения необходимы две отдельные системы институтов — профессиональная система и система родства, которым, в свою очередь, требуется два типа ролей для успешного функционирования. Для выполнения инструментальных ролей нужны рациональность, автономия и конкурентоспособность; экспрессивные роли требуют нежности и заботы для социализации следующего поколения. Таким образом, Парсонс сместил акцент развития полоролевой идентичности с «потребности» младенца стать мужчиной или женщиной к потребности общества, нуждающегося в том, чтобы индивиды в нем заполняли соответствующие ячейки. К счастью, считал Парсонс, у нас есть два различных типа людей, которые социализированы так, чтобы выполнять эти две различных роли.

Парсонс, однако, предположил, что распределение мужских и женских ролей не всегда проходит гладко. Например, в западных обществах возникновение изолированной нуклеарной семьи и продление периода детства означают, что мальчики продолжают идентифицировать себя с матерью очень долгое время. К тому же разделение сфер подразумевает, что девочки имеют соответствующую модель для подражания прямо перед глазами, в то время как у мальчиков нет адекватных моделей для подражания. Таким образом, утверждал Парсонс, разрыв мальчика с матерью и его потребность в утверждении своей индивидуальности и мужественности часто сопровождаются сильным протестом против женственности, и резкое отрицание в себе «женского» становится «очищением» себя от женской идентификации. Мальчик «восстает против идентификации со своей матерью во имя маскулинности», пишет Парсонс, приравнивая при этом добродетель к женственности, так что стать «плохим мальчиком» становится для него положительной целью. Это, полагает Парсонс, влечет некоторые отрицательные последствия, включая «культ принудительной мужественности»: «Западные мужчины особенно подвержены подростковому типу агрессивного мужского поведения и установок, проявляющихся в разных формах. Они имеют общую тенденцию восставать против рутинных аспектов институционализированной мужской роли, включающих в себя прежде всего трезвую ответственность, глубокое уважение к правам других и нежную привязанность к женщине. Свойственное этому комплексу утверждение через физические качества с тенденцией к насилию и, следовательно, к милитаристским идеалам является наиболее потенциально опасным».

У девочки процесс проходит несколько иначе. Ее социализация происходит легче, потому что она идентифицирует себя с матерью. Ее сопротивление и гнев возникают из-за необходимости признать «мужское превосходство» т.е. тот «факт, что ее собственная безопасность, как и безопасность других женщин, зависит от покровительства и даже „прихотей" мужчины». Внезапно она понимает, что качества, которые она ценит, могут помешать ей в жизни. Она может выразить агрессию, которая неизменно следует за этой фрустрацией, восстав против женской роли в целом: она может стать феминисткой.

Первоначально Парсонс отмечал, что описанная ролевая модель относится к городской семье среднего класса и предостерегал от расширительного толкования этой модели. Затем он признал та­кую структуру соответствующей урбанизированному и индустриальному американском обществу в це­лом. По мере роста влияния теории структурно-функционального анализа Парсонс и его последователи стали утверждать, что эта модель универсальна и инвариантна, то есть характерна не только для семьи в любом обществе, но и для общества в целом: мужчины в принципе всегда выполняют эконо­мические функции, в женщины — эмоционально-терапевтические.

Парсонс признает, что существует противоречие между основными ценностями современного общества и неравенством мужчин и женщин в структуре занятости. Если часть женщин привержена основным ценностям равенства и важности работы вне дома, они могут быть недовольны своей подчиненной позицией, и современный феминизм является выражением этого недовольства. Решение заключается в том, чтобы как-то разрешить возникшее напряжение, а не трансформировать общество так, чтобы женщины были довольны своим местом в нем. Парсонс предлагает три пути, которые могли бы помочь женщинам найти решение этой проблемы: 1) найти себя в «светской жизни»; 2) стать профессиональной домохозяйкой; 3) заняться благотворительностью.

Это три способа, с помощью которых женщины могут найти себе социальную роль, удовлетворяющую их ценностным предпочтениям, соответствуют ступеням жизненного цикла: до рождения детей, при наличии маленьких детей, после того, как дети выросли. Таким образом, следуя Парсонсу, женщина могла примириться со своим подчиненным положением и маргинальной социальной ролью через посредство утверждения своей идентификации как секс-объекта, гордой своим искусством домохозяйки, благотворительницы.

К 1970-м гг. теория половых ролей подверглась подробному критическому обзору. Некоторые ученые нашли такую бинарную модель, объединяющую в себе роли, потребности системы, а также мужчин и женщин, не просто несколько поверхностной и удобной, но политически консервативной — поскольку изменение ролей означало бы подрыв общественных потребностей. Другие подчеркивали принудительный характер этих ролей. Если они естественны и с готовностью удовлетворяют очевидные потребности, почему так много людей восстают против них, и почему они должны так жестко навязываться? Два существенных вызова бросили сами социальные психологи. Дэрил и Сандра Бем и другие, изучая содержание половых ролей, пришли к выводу о том, что наиболее психологически приспособлены и интеллигентны люди, находящиеся между полюсами мужественности и женственности. Они назвали это явление андрогинией, «одновременным присутствием социально ценимых, стереотипных женских и мужских характеристик», наилучшим образом описывающих здорового, адаптированного индивида. Несколько исследований пытались подтвердить преимущество андрогинной модели индивидуальности перед стереотипно фемининной и маскулинной. Но последующие исследования не смогли подтвердить валидность этих данных, и андрогиния была дискредитирована как, скорее, своего рода размытая индивидуальность без личностных черт, чем синтез лучших качеств обоих полов²⁸.

Теория структурно-функционального анализа Парсонса и концепция разделения инструменталь­ных и экспрессивных функций в семье играли ведущую роль в американской социологии вплоть до на­чала 70-х годов ХХ в. Большинство из работ тех лет, посвященных проблемам половых ролей, следо­вали высказанным Парсонсом идеям.

23.Гендерный дисплей И Гофмана.

Межличностная коммуникация сопровождаются фоновым процессом созидания гендера – эта работа обозначается как гендерный дисплей. По Ирвингу Гоффману (1922-1982), гендерный дисплей представляет собой механизм создания гендера. Гофман утверждал, что гендерные отношения невозможно свести к исполнению половых ролей, что гендер нельзя сменить, подобно платью или роли в спектакле. Он сросся с телами агентов взаимодействия. Гендерный дисплей как представление половой принадлежности во взаимодействии столь тонок и сложен, что его исполнение не может быть сведено к репликам, костюмам, гриму и антуражу. Его образуют вся атмосфера социальной сцены, в том числе стиль, хабитус, я-концепции. Эта виртуозная игра срослась с жизнями актеров, она не столько играется (конструируется) ими, сколько является естественным проявлением их сущности (биологического пола). В этом и заключается загадка конструирования гендера – каждую минуту участвуя в маскараде представления пола, мы делаем это так, что игра кажется нам настоящей. Отражает ли гендерный дисплей биологическую сущность пола? Аргумент прост – гендерный дисплей не универсален, а культурно детерминирован. Разные широты, разные истории, разные расы и социальные группы обнаруживают разные дисплеи, что затрудняют их сведение к биологическим детерминантам. Гендер не сводится к совокупности психологических черт личности.

Средства выражения принадлежности к полу Гофман называет формальными конвенциональными актами. Это своего рода модели уместного в конкретной ситуации поведения, построенные по принципу “утверждение-реакция” и способствующие сохранению и воспроизводству норм повседневного взаимодействия. Исполнителями конвенциональных актов являются социально компетентные действующие лица, включенные в социальный порядок, который гарантирует им защиту от посягательств безумных (социально некомпетентных) индивидов. Примеры конвенциональных актов – контекстов гендерного дисплея – неисчислимы. Всякое ситуативное поведение и всякое “сборище” мыслятся как гендерно окрашенные.

В основе межличностной коммуникации лежит потребность в уверенной идентификации партнера. Сама возможность категоризации по полу является залогом коммуникативного доверия, зачастую нерефлексируемым условием самой возможности взаимодействия. Героиня сказки Аксакова “Аленький цветочек” Настенька не смогла сформировать образ “чудища безобразного” по тем фрагментам дисплея, которые составили основу их коммуникации. Великолепный дворец, волшебные подарки, ласковый голос, аленький цветочек – всего этого оказалось недостаточно. Хотя она и знала, что хозяин дворца – чудище, но внешний вид чудища не представляла и была готова воспринять его таким, каким диктовало ее неискушенное воображение. Этот сказочный эпизод иллюстрирует настоятельную потребность личности в идентификации коммуникатора. Для эффективной коммуникации в мире повседневности необходимо испытывать доверие к коммуниканту, прежде всего, считать его социально компетентным человеком. Быть мужчиной и женщиной и проявлять это в гендерном дисплее – значит быть социально компетентным человеком, вызывающим доверие и вписывающимся в коммуникативные практики, принимаемые в данной культуре. Условием доверия является неартикулированное допущение, что действующее лицо обладает целостностью, обеспечивающей когерентность и преемственность в его действиях. Эта целостность или идентичность мыслится как основанная на некоей сущности, которая проявляется в многообразии поведенческих дисплеев женственности и мужественности.

Официальная встреча, конференция, банкет – один ряд ситуаций; деловой разговор, исполнение работы, участие в игре – другой; формы воспитания, сегрегация в использовании институциональных пространств – третий. Таким образом, гендерный дисплей представляет собой совокупность формальных конвенциональных актов взаимодействия.

Гофман полагает, что гендерный дисплей действует как «затравка» в ситуации межличностного общения. Демонстрация принадлежности по полу предшествует основной коммуникации и завершает ее, действуя как переключающий механизм.

Вездесущность гендера связана, в частности, с дискурсивным строением речи. Грамматические формы родов, присутствующие во всех письменных языках, закрепляют женственность и мужественность как структурные формы и создают основу для исполнения партий мужчины и женщины в самых многообразных контекстах. Любая ситуация взаимодействия, реальная или виртуальная, гендерно специфицирована, и чтобы преодолеть это, надо изменить не только «повседневные практики», но и дискурсивные структуры языка, что пытаются делать радикальные феминистки.

* * *

Теория социального конструирования гендера основана на различении биологического пола и социальной категории принадлежности к полу. Гендер, рассматриваемый как работа общества по приписыванию пола, конструируется как отношение неравенства и дискриминации. При этом отношения между мужским и женским как социальными категориями могут изменяться. 

24. . Публичная сфера и гендерное разделение труда

Почти в каждом обществе рабочая сила разделена по гендерному принципу (как и по возрастному). Некоторые задачи отданы женщинам, другие — мужчинам. Чем же объяснить такое гендерное разделение рабочей силы, если не какими-то биологическими императивами? Одна школа мысли — функционализм — утверждает, что разделение рабочей силы по половому признаку было необходимо для сохранения общества. С постепенным усложнением общества возникла потребность в двух видах рабочей силы: для охоты и для собирательства. Функционалисты расходятся в том, имело ли это разделение рабочей силы моральный компонент, то есть более высокую ценность труда одного пола в сравнении с трудом противоположного. Но при этом все согласны, что разделение рабочей силы по половому признаку являлось функционально необходимым для этих обществ. Данная модель предполагает, что, так как разделение рабочей силы по половому признаку однажды возникло в ответ на определенные социальные потребности, сохранение такого разделения становится эволюционным императивом или, по крайней мере, социальным установлением, к которому не стоит относиться с пренебрежением и просто так отбрасывать¹⁸.

С другой стороны, поскольку разделение рабочей силы по половому признаку сложилось исторически, этот процесс не является биологической неизбежностью — общества подвер­гались изменениям и продолжают изменяться. «Вероятно, половое разделение труда в том виде, в каком оно нам сегодня известно, сложилось в истории человеческой цивилизации совсем недавно», — пишет антрополог Эдриен Зильман. Более того, это разделение демонстрирует намного больше вариаций, чем мы можем предположить. В некоторых культурах женщины строят дома; в других они занимаются кулинарией. В большинстве культур женщины несут ответственность за воспитание детей. Но не все и не всегда. В некоторых культурах разделение труда и рабочей силы является абсолютно асимметричным и жестко закрепленным за обоими полами; в других оно более гибкое и подвижное. Сегодня разделение рабочей силы по половому признаку является функциональным анахронизмом, поскольку биологические обоснования приписывания определенных видов деятельности только мужчинам или только женщинам во многом размыты. Однако за этими обоснованиями стоят столетия социальных обычаев и традиций, которые все еще продолжают влиять на наши тендерные идеологии в смысле того, что положено делать одному полу и не положено друго­му. Разделение труда по половому признаку стало частью нашей культуры, но не физиологии человека¹⁹.

Разделение на публичную и приватную сферы идет от предложенного Гегелем различения между государством и гражданским обществом. Госу­дарство однозначно относится к сфере публичного, а гражданское общество содержит в себе публичную и приватную компоненты. Экономика и мир трудовых отношений относятся к гражданскому обществу, но могут быть подвержены общественной регуляции, частная жизнь же лежит за пределами гражданского общества, и если она не нарушает законы и права других членов общества, она полностью закрыта для вмешательства извне.

Само понятие публичной сферы связано с процессом капита­листической модернизации. Для большинства населения в докапи­талистических обществах производство и домашнее хозяйство были неразделимы, и в нем при­нимали участие все члены семьи. Женщины были полностью исключены из сферы политики и многих других, но в хозяйстве они играли довольно важ­ную экономическую роль.

Однако ситуация стала меняться, когда производство отдели­лось от дома и переместилось на специальные фабрики с частичной механизацией труда. Единицей найма стала уже не семья, а конкретный человек. Тогда и произошло разделение сферы «рабо­ты» и сферы «дома», причем последняя стала восприниматься как «место для женщины».

Капиталистическая индустриализация изначально не пред­полагала, что «мужчины уйдут на работу, а женщины останутся дома». На заре индустриализации женщины очень активно в ней участвовали и составляли значительную часть наемных рабо­чих. При этом участие женщин в труде, приносящем деньги, не было принципиально новым феноменом - они всегда участво­вали в производстве продукции на обмен, будь то сельскохозяй­ственное производство или домашнее ремесло. Новым было то, что теперь они начали работать самостоятельно, не под контро­лем своих мужей и отцов.

У последних это вызывало протест по трем главным при­чинам:

1) женщины составляли им конкуренцию на рынке труда, бу­дучи к тому же более дешевой и управляемой рабочей силой (из-за своего в целом более низкого социального статуса);

2) поскольку женщины работали и обеспечивали себя сами, было возможно платить мужчинам более низкую зарплату, т.е. для их воспроизводства требовалась меньшая сумма;

3) занятые на работе вне дома, они меньше времени уделяли домашним обязанностям.

Поэтому первые профсоюзы не принимали в свои ряды жен­щин. Одним из их требований была «защита труда женщин и под­ростков» - требование по форме гуманное, но на самом деле имев­шее двойственный характер.

Среди набора требований рабочих важное место заняло тре­бование «семейной зарплаты» - зарплаты, на которую можно про­кормить семью при условии, что жена не будет работать.

Этот процесс касался, разумеется, не только рабочих, боль­шую роль в создании представлений о том, что «место женщины – дома», сыграли представители среднего класса. В результате женщины были не то, чтобы полностью вытесне­ны с рынка труда, но сосредоточились лишь в определенных его сегментах:

- домашняя прислуга (до первой мировой войны боль­шинство работающих женщин имели именно этот тип занятости),

- присмотр за детьми,

- производство пищи и

- некоторые отрасли индус­триального производства - в основном легкая промышленность.

На все высококвалифицированные и высокооплачиваемые рабочие места женщины практически не допускались — очень часто при поддержке соответствующих профсоюзов. В том же случае, если значительная часть женщин проникала в ту или иную отрасль про­мышленности, это означало, что она находится в упадке.

В начале же индустриализации большинство работающих женщин долгое время были незамужними, если они вступали в брак, то оставляли работу. (Например, в Англии «революция за­мужних женщин», когда они в массовом порядке стали работать, произошла лишь в середине XX века).

Разделение всей общественной жизни на публичную и приватную сферу - одна из важнейших особенностей класси­ческого капитализма.

Под публичной сферой традиционно понимается сфера политического, экономика и некоторые области гражданского общества – согласно таким принципам, как доступность для всех, общность для всех и представление общего интереса. К частной сфере относятся наиболее глубинные убеждения относительно культуры, религии, эстетики, образа жизни, проблемы семейных и гендерных отношений. Цель частной сферы, включающей в себя семью, заключается в обеспечении условий, необходимых для существования публичной сферы. Аристотель признает очевидность того, что первичными потребностями человека являются не достижение добродетели и выражение наивысших «человеческих» качеств, а потребности в пище, жилье и т.д. Именно на удовлетворение последних нужд направлена деятельность человека в частной семейной сфере. Частная сфера, несмотря на выполняемую ей служебную функцию, одновременно видится как необходимая и предшествующая публичной сфере; а отношения между двумя сферами представляются как неразрывные.

25. Гендерный режим рынка труда в современной России

Эмпирические исследования, проведенные в нашей стране российскими и зарубежными социологами, указывают на опреде­ленный конфликт между положением мужчин и женщин в пуб­личной сфере, в частности, на рынке труда. Несмотря на все тяготы работы «в две смены», женщины отнюдь не спешат в мас­совом порядке становиться домохозяйками: для большинства из них работа является ценностью и важным элементом идентично­сти, они привыкли также не ограничивать круг своих интересов сферой дома. С другой стороны, на уровне идеологем образ мужчины-кормильца, мужчины-спонсора приобретает для женщин все большую притягательную силу - здесь значительную роль играют издержки рыночных трансформаций, ставящие под сомнения воз­можность поддерживать себя и ребенка за счет женской зарплаты, как это нередко было в советское время. Зарождается институт домо­хозяек, который содержит в себе также много проблем: юридическая неопределенность их статуса, отсутствие соответствующих образцов гендерной соци­ализации, нередко — возрождение очень жестких патриархатных моделей отношений.

Сохраняется неравенство экономических возможностей в пуб­личной сфере.

Более того, реальная оплата их труда различается даже в том случае, если они имеют одинаковую профессию и одну и ту же должность.

Существует значительный экономический дисбаланс между мужчинами и женщинами. Однако в советский период этот дисбаланс частично сглаживался «раздаточным» характером эко­номики: значительная часть ресурсов, таких, как доступ к жилью, практически бесплатным дошкольным учреждениям для детей, возможностям отдыха, лечения и т.п. распределялась в зависимо­сти от самого факта принадлежности к той или иной сфере соци­ального производства. Женщины-матери находились в особенно сильной зависимости от возможностей социальной сферы своего предприятия или организации. Наступившая в связи монетаризацией экономики деградация социальной сферы особенно болез­ненно ударила по самым экономически незащищенным слоям населения: пенсионерам (среди которых женщины преобладают из-за более раннего возраста выхода на пенсию), матерям с ма­ленькими детьми, не имеющим возможности работать, и в какой-то мере женщинам в целом (из-за того, что их экономические ре­сурсы более ограничены, чем у мужчин, из-за существующей вертикальной и горизонтальной сегрегации).

В какой-то степени эта ситуация стимулировала женскую экономическую активность. Экономическая нестабильность привела к тому, что жен­щина часто становится кормильцем семьи, иногда единственным - например, если муж работает на депрессивном предприятии, где надолго задерживают зарплату. Иногда она вынуждена работать на нескольких работах. Ярким показателем такой женской активности стал феномен «челночной» торговли: основная масса челноков - это женщины. Таким образом, «чел­ночный» бизнес является женской стратегией выживания, что свя­зано, по всей видимости, с тем, что именно женщины, оказавшись в ситуации экономической депривации, проявили большую готов­ность расстаться со своей профессией, понизить свой статус и по­полнить ряды уличных торговцев.

Причина этого заключается как в том, что их работа по пре­жней специальности, вероятно, сулила им изначально меньше шан­сов на карьерный рост и достойное вознаграждение, чем мужчи­нам, так и в том, что у большинства женщин существует более широкая база идентичности, чем только профессиональная—преж­де всего, связанная со сферой семьи. Мужчины же, особенно имев­шие опыт советской социализации, привыкли быть в каком-то смысле «исключенными» из семьи: советский гендерный порядок подразумевал экономическую независимость женщин и их опору на государство при выполнении материнских функций, что во мно­гом подрывало возможность реализации традиционных маскулин­ных ролей отца и кормильца семьи. Однако существенная разница заключается в том, что в советское время роль кормильца была более или менее обусловлена профес­сиональным статусом. Теперь же перед многими мужчинами встала дилемма: сохранять свой профессиональный статус или выполнять роль кормильца семьи. Эта инерция существует до сих пор.

Трансформационные процессы создали ситуацию «гендерного кризиса» не только для женщин, лишившихся государственной поддержки, но и для многих мужчин, теряющих основы для ут­верждения позитивной идентичности. Одним из признаков это­го «гендерного давления» может служить высокий уровень алко­голизма и сокращение продолжительности жизни.

Любое корректное объяснение существования «мужских» и «женских» работ должно быть комплексным и учитывать как структуру со­циальных институтов, механизм действия различных гендерных барьеров не сегрегационных механизмов, так и индивидуальное поведение мужчин и женщин, связанное с их идентичностями, ценностями и личным выбором. Данные исследований позволя­ют сделать вывод о том, что в целом сегрегация, даже действуя в интересах мужчин как социальной группы, ограничивает индиви­дуальные возможности конкретных людей - как женщин, так и мужчин, не препятствует их профессиональной самореализации.

26. Домашняя работа и гендерные отношения в семье

Истина в том, что семейная жизнь никогда не будет достойной, будет гораздо менее облагороженной, пока с этим главным ужасом зависимости женщин от мужчин не будет покончено.

Джордж Бернард Шоу

До недавнего времени неоплачиваемая работа в домашнем хозяйстве практически не принималась во внимание социологами. Точнее сказать она рассматривалась лишь в рамках социологии семьи как некое "занятие", или способ организации семейной жизни. Лишь в 1970-е гг. она стала рассматриваться именно как работа, столь же необходимая для функционирования социума, как и общественное производство. Подсчитано, что объем домашней работы в стоимостном эквиваленте равен трети ежегодного валового продукта во всем мире.

С середины 1960-х гг. многими социологами выдвигалась версия о том, что в современных постиндустриальных обществах социальные роли мужчин и женщин выравниваются: равенство женщин гарантируется специальным законодательством, женщины все чаще и чаще работают, мужчины разделяют их домашние обязанности. Это приводит к изменениям в патриархатной модели семьи, где к «мужской работе» относилось, главным образом, зарабатывание денег, а из собственно домашних дел - ремонт и уход за автомобилем (все остальные работы считались «женскими»). Действительно, данные многих исследований свидетельствуют о том, что на Западе все время увеличивается занятость замужних женщин (однако в России и странах Восточной Европы, где эта занятость была почти поголовной, наблюдается обратный процесс), и в то же время увеличивается вовлеченность мужчин в домашнее хозяйство и, в частности, в уход за детьми. В 1970 г. появляется термин «симметричный брак». В симметричном браке роли мужа и жены не противопоставляются, наоборот, очень важно все делать вместе, в том числе, обсуждать всевозможные проблемы и выходить из дома, наконец, просто помогать друг другу.

Однако уже в конце 1960-х социологи-феминистки стали писать о том, что произошла скорее «смена идеалов», чем смена реального положения дел, и «симметричный брак» остается лишь красивым мифом.

В своем собственном исследовании Оукли опросила 40 состоящих в браке пар с маленькими детьми и обнаружила, что только в 15% случаев мужья активно помогали в работе по дому. Только в 25% случаев они помогали в воспитании детей. Она также обнаружила, что многие женщины считали работу по дому и уход за детьми своей обязанностью и думали, что это не мужское занятие.

Оукли комментирует: «Пока вина за пустоту в кладовой или грязь в доме возлагается на женщину, нет смысла говорить о браке как о взаимном или равном партнерстве. То же самое верно и для родителей. При условии, что о матерях, а не об отцах, судят по виду и поведению их детей…равенство остается мифом».

Оукли выделила следующие особенности домашней работы как вида трудовой нагрузки:

1) во-первых, сам характер работы. Даже если она и содержит некоторые элементы творчества, основные ее элементы рутинные, монотонные, повторяющиеся изо дня в день - словом, неинтересные и нетворческие;

2) во-вторых, почти не происходит аккумуляции результатов: выстиранное белье быстро пачкается, приготовленная еда съедается, все приходится начинать сначала;

3) помимо этого, она не имеет и каких-либо хронологических ограничений. Проинтервьюированные ей домохозяйки назвали самым отрицательным качеством домашней работы по сравнению с оплачиваемой работой то, что она не ограничена рамками рабочего дня – «женской работе нет конца»;

4) как правило, она осуществляется в изоляции от других взрослых людей - отсутствует «трудовой коллектив»;

5) однако ведение домашнего хозяйства как род деятельности имеет и свое преимущество в глазах тех, кому приходится этим заниматься. Это преимущество — относительная автономность, возможность самостоятельно принимать решения в сфере своей компетенции;

6) но эта деятельность имеет низкий статус, и это служит источником дополнительного дискомфорта для многих женщин. Особенно высокий уровень неудовлетворенности был отмечен у тех женщин, которые до того, как стать домохозяйками, имели достаточно высокий профессиональный статус или просто любимую работу.

В работе Р.Блада и Д.Вольфа «Мужья и жены» говорится, что на уровень участия мужчин в домашней работе воздействуют две группы факторов: тип занятости и представления о гендерных ролях. Данные многих исследований показывают, что высокооплачиваемые мужья меньше участвуют в работе по дому. Исследования показывает также, что мужчины, если вообще как-то участвуют в домашней работе, чаще склонны заниматься с детьми, чем выполнять какую-либо другую работу - стирку, мытье посуды, глажку и т.п. Однако здесь тоже проходит довольно четкая демаркационная линия: если мужчины занимаются с детьми, то они в основном гуляют с ними, играют, короче говоря – «общаются». Физическое же обслуживание - кормление, смена грязных пеленок - остается «женской работой».

«Мамы всякие нужны, мамы всякие важны». Раньше мы точно знали, что женщина – это верная супруга и добродетельная мать. А сегодня мы знаем, что женщина может выбирать, и заставить ее быть матерью, если она не хочет, невозможно. Мы можем жалеть об этом, но мы должны создать условия и, может быть, объяснять, как это хорошо – быть матерью, так же, как отцом. Но выбор остается индивидуальным. И эта возможность индивидуального выбора, так же, как в стиле одежды, – это большое достижение. Но с этим одновременно связано и очень много трудностей.

27. «Кризис семьи» и новые семейные практики

Рост числа разводов, высокая доля внебрачных сожительств, неполных семей, уменьшение рождаемости в современной России, хотя и соответствуют в целом общеевропейским демографическим тенденциям, порождают в медиа и даже научной литературе «моральную панику» по поводу кризиса института семьи и того вреда, который этот кризис может нанести обществу. Надо отметить, что идея о «кризисе семьи» отнюдь не является достоянием рубежа второго и третьего тысячелетий: так, например, Парсонс в своей статье 1955 г. спорил с авторами, писавшими о «дезорганизации семьи» и «потере ею функциональности». Однако к концу 1990-х - началу 2000-х гг. значительно возросло число обстоятельств, позволяющих судить, по крайней мере, о серьезных и массовых изменениях в функционировании этого института. К этим тенденциям, помимо уже отмеченных выше роста числа разводов, внебрачных и неполных семей, относятся также:

1) новые репродуктивные технологии, нарушившие монолитную идею материнства (появление суррогатных матерей);

2) борьба геев и лесбиянок за возможность придания их союзам юридического семейного статуса;

3) трудовая и экономическая миграция в международном масштабе, которая часто приводит к вынужденному многолетнему проживанию мужей и жен в разных странах;

4) изменения характера отношений внутри самих семей: используя типологию С.И. Голода, на смену «детоцентристским семьям», главным смыслом существования которых было совместное выращивание детей, приходят семьи «супружеские», в центре которых находятся собственно отношения супругов²⁰.

Э. Гидденс пишет, что на смену дискурса романтической любви, на котором было основана идея современного конъюгального брака, приходит дискурс «собственно отношений». Последний фактор имеет весьма большое значение для изменения как формы, так и содержания семейной жизни:

1) такие отношения не обязательно моногамны. Эксклюзивность сексуальных отношений исключительно с супругом/партнером соблюдается лишь постольку, поскольку она кажется желательной или существенной для их участников (а не сама собой разумеется);

2) они не обязательно гетеросексуальны;

3) центральное значение для этих отношений имеет хорошее знание особенностей и личных черт партнера. В отличие от традиционных конъюгальных семейных отношений, они не имеют готового сценария. Когда значительная область человеческой жизни не регулируется уже предыдущими образцами и традициями, человек вынужден все время считаться со стилем жизни своего партнера. Более того, особенности стиля жизни имеют уже не побочное, но первостепенное значение, определяя, с кем человек имеет дело:

4) это равноправные отношения, равенство имеет для них такое же принципиальное значение, как способность к коммуникации. В них существует реальный шанс преодоления как экономической бедности женщин, так и эмоциональной бедности мужчин. И особое значение эта новая форма отношений имеет для женщин: они протестуют и решительно разрывают со своей принадлежностью к «домашней сфере» и теми ограничениями, которые она накладывает на саморазвитие. Мужчина же оказывается в куда более невыгодной позиции: он все еще прикован к роли «кормильца семьи»;

5) семьи, основанные на такого рода отношениях, могут быть по добровольному выбору бездетными;

6) нередко привязанность, существующая между партнерами, превращается в достаточно сильную эмоциональную зависимость, сходную по своим проявлениям с наркотической зависимостью или алкоголизмом.

Тем не менее, семейные союзы, смысл которых состоит лишь в отношениях между супругами, значительно легче распадаются, так как не подкреплены никакими институциональными, традиционными и прочими установлениями. Стирается грань между «семьей» и «сожительством», «супругами» и «партнерами». Наличие общих детей далеко не всегда меняет эту ситуацию.

Таким образом, постановка вопроса о современном кризисе института семьи не лишена оснований. Другое дело, что этот кризис в известной степени является органичным продолжением ее эволюции. Как показал Ф. Арьес, по своей генеалогии семейная жизнь получила распространение в ущерб традиционной социальности. Современная семья постепенно замещала собой пришедшие в упадок старые общественные отношения, чтобы позволить человеку избавиться от невыносимого нравственного одиночества. Она отвечает потребности человека в личном жизненном пространстве и независимости, членов семьи объединяют чувства и привычка к определенному образу жизни. Но насколько семья сейчас реально способна выполнять эти функции? Х. Арендт отмечала, что «массовое общество разрушает не только публичное пространство, но и приватную сферу, т.е. не только лишает людей их места в мире, но отнимает у них также защиту их собственных четырех стен, в которых они некогда чувствовали себя укрытыми от мира и где во всяком случае также и те, кого исключала публичность, могли найти эрзац действительности в теплоте своего домашнего очага внутри границ семьи». Этот кризис порожден глобальными модернизационными процессами и характерен не только для России, но в ней он принял особенно выпуклые формы. Справедливо замечено, что если европейская модернизация во многом опиралась на традиционный базис семьи, то в России наиболее развитыми были не столько семейные, сколько корпоративные, общинные традиции.

В то же время нет оснований считать, что кризис семьи имеет катастрофический характер: потребность в приватности, в некой микрогруппе близких людей, способной противостоять разрушительному влиянию социетальных процессов, у большинства людей очень велика и является важным аспектом их идентичности. Поэтому скорее можно говорить об изменении семейных форм под влиянием развития тендерных отношений, чем о перспективе исчезновения семьи в обозримом будущем.

Чрезмерный акцент на публичную или на частную сферу в равной степени опасен и разрушителен. Эти области взаимосвязаны теснейшим образом. Разница между приватной и публичной сферами сводится, в конечном счете, к разнице между вещами, предназначенными для публичности, и теми, для которых нужна потаенность.

27.Гендерная стратификация

Гендер как стратификационная категория рассматривается в совокупности других стратификационных категорий (класс, раса, национальность, возраст). Гендерная стратификация - это процесс, посредством которого гендер становится основой социальной стратификации. Гендерная стратификация - это система мужского верховенства, когда мужчины как группа угнетают женщин; изнасилование и другие формы сексуального насилия - лишь крайние формы выражения этого угнетения. Речь идет не просто о защите мужчин, а о борьбе против социального неравенства и гендерных привилегий во всех сферах жизни, включая сексуальность. Совершенно закономерно, что это движение тесно связано с феминизмом, его идеологи и активисты называют себя феминистами или профеминистами.

Мужчины и женщины имеют различный доступ к привилегиям, престижу и власти. Проблема распределения традиционно решалась в пользу представителей мужского пола. Хотя женщины и занимают некоторые властные посты, это скорее исключение из общего правила, судя по газетным сообщениям, в которых отмечается: «она единственная женщина» и «это первая женщина».

С 1970-х годов феминистские исследователи на Западе используют понятие (поло)/гендерная система. Впервые термин «поло-гендерная система» использован американской феминисткой-антропологом Гейл Рубин в статье «Обмен (торговля) женщинами» (1974): «набор механизмов, с помощью которых общество преобразует биологическую сексуальность в продукты человеческой деятельности, и в рамках которых эти преобразованные сексуальные потребности удовлетворяются»²¹. Гендерные системы являются устойчивыми, их реконструкция позволяет понять, как воспроизводятся социально организованные отношения между полами. Употребление этого термина отсылает нас к традициями структурного функционализма и привлекает внимание к изучению социальных институтов.

Гендерная система - это институты, поведение и социальные взаимодействия, которые предписываются в соответствии с полом. Она включает три взаимосвязанных компонента:

1) социальную конструкцию гендерных категорий на основе биологического пола;

2) половое разделение труда, в соответствии с которым мужчинам и женщинам приписываются разные задачи;

3) социальную регуляцию сексуальности, позитивно оценивающую одни формы сексуальности и негативно - другие.

Патриархат является типичной гендерной системой²².

Патриарх – это отец и правитель в семье или племени, или, метафорически, глава церкви. В буквальном смысле патриархат – это право отца. Первоначально термин использовался антропологами и историками. В начале XVII в. английский писатель Р. Филмер использовал модель патриархальной семьи как основу для описания своих воззрений на государственное управление, при котором государь управляет страной так же, как мужчины в семьях управляют своими женами и детьми. Английский философ Дж. Локк отверг параллель между государством и семьей, но не легитимность мужской власти в семье.

28. Гендерная система

- это институты, поведение и социальные взаимодействия, которые предписываются в соответствии с полом. Она включает три взаимосвязанных компонента:

1) социальную конструкцию гендерных категорий на основе биологического пола;

2) половое разделение труда, в соответствии с которым мужчинам и женщинам приписываются разные задачи;

3) социальную регуляцию сексуальности, позитивно оценивающую одни формы сексуальности и негативно - другие.

Гендерная система является относительно устойчивой и воспроизводится механизмами первичной и вторичной социализации и нормативными системами общества. Так, например, для «классического капитализма» первой половины XX века публичная сфера была преимущественно сферой мужской активности, в то время как частная сфера - женской. Рыночные ценности диктовали примат публичной - мужской - индустриальной сферы, приватная - женская - домашняя сфера воспринималась как вторичная, второстепенная по значимости, обслуживающая. Соответственно, поддерживалась иерархия ролей гендерной системы, которая в феминистской теории обычно называется патриархатной. Базовым гендерным соглашением для женщины был контракт «домохозяйки», для мужчины - контракт «кормильца».

Рейвин Коннелл говоря о гендерных системах, предпочитает термин «гендерные композиции» и выделяет четыре измерения гендерных отношений, которые считает самостоятельными и равнозначными, и рассматривает их дифференцированно (надо сказать, что, если в ранних работах он иногда называл их структурами, то в более поздних избегает этого термина и говорит просто об «измерениях»:

– отношения власти;

– производственные отношения (разделение труда);

– катексис (эмоциональные отношения);

– символические репрезентации.

Можно сказать, что в каком-то смысле эти аспекты гендерных отношений до того описывались разными научными теориями: производственные отношения — марксизмом и социалистическим феминизмом; властные (применительно к гендеру) — феминистской теорией патриархата; катексиса — психоанализом, символическое, соответственно, теорией коммуникаций.

В постиндустриальном обществе изменяются ценности культуры, в том числе меняется гендерная система. Постепенно классический базовый гендерный контракт вытесняется, по крайней мере для среднего класса, контрактом «равного статуса», в соответствии с которым на смену иерархии патриархата приходит выравнивание прав и возможностей мужчин и женщин как в публичной сфере (политика, образование, профессиональная деятельность, культурная жизнь), так и в сфере приватной (ведение домашнего хозяйства, воспитание детей, сексуальность и пр.).

Гендерную систему советского общества можно назвать этакратической и патримониальной. Это означает, что повседневная жизнь советских людей, их жизненные стратегии обусловливались жестким государственным регулированием, которое определяло возможности действия как в публичной, так и в приватной сфере (этакратия - власть государства). Этакратическая система поддерживалась нормализующими и контролирующими механизмами власти. Она воспроизводилась нормативными документами, идеологическими кампаниями, механизмами государственно организованного социального контроля, средствами массовой информации.

30.Матриархат и дискуссия вокруг него.

Что касается матриархата, то следует сказать определенно. Я. Баховен в работе «Теория материнского права» следующие положения:

1. у людей первоначально существовали ничем не ограниченные половые отношения, которые он обозначает термином «гетеризм»;

2. такие отношения исключают всякую возможность достоверно установить отца, и поэтому происхождение можно было определять лишь по женской линии — согласно материнскому праву, — как первоначально это и было у всех народов древности;

3. вследствие этого женщины как матери, как единственные достоверно известные родители молодого поколения пользовались высокой степенью уважения и почета, доходившей до полного господства женщин (гинекократии);

4. переход к единобрачию, при котором женщина принадлежала исключительно одному мужчине, таил в себе нарушение древнейшей религиозной заповеди (то есть фактически нарушение исконного права остальных мужчин на эту женщину), нарушение, которое требовало искупления или допускалось при условии выкупа, состоявшего в том, что женщина в течение определенного времени должна была отдаваться посторонним.

Эти выводы сделаны на материалах изучения древних обществ, в которых существовала матрилинейная классификация родства, т.е. счет велся по материнской линии (всегда известно – кто мать, и не всегда – кто отец). Власть же в первобытных общинах оставалась мужской. В первобытной периферии Земли мы до сих пор наблюдаем значительную роль женщин в родовых общинах. Все это позволяет сделать вывод: матриархат – это миф.

Тем не менее эпоха доминирования мужчин подходит к концу. Представители сильного пола просто не смогли приспособиться к современной жизни, и поэтому уступят свое место женщинам, утверждает автор статьи «Крах мужчин», американская журналистка Хана Розин.

«Мужчины доминировали практически с зари человечества. Но впервые в истории ситуация стремительно меняется», - утверждает Ханна Розин. Мужчины не смогли приспособиться к постиндустриальной экономике, которая требует более традиционных и женских навыков - общительности, социального интеллекта, умения сочувствовать, договариваться и проявлять гибкость.

Статистика, по словам журналистки, показывает, что мужчины быстро отстают от женщин в школе, на работе и дома. На двух мужчин, закончивших вуз, приходится три женщины с высшим образованием. Из 15 профессий, наиболее быстро набирающих популярность, женщины доминируют во всех за исключением двух. Даже в кино и на телевидении представители сильного пола изображаются идиотами и лодырями, на фоне которых выделяются более успешные женщины.

Как отмечает Розин, мужчины доминировали 40 тыс. лет, а взлет женщин начался лишь 30-40 назад. Однако статистика свидетельствует, что уже более половины работающих - женщины. "Поразительно, что это произошло при жизни практически одного поколения", - цитирует Розин.

У господства женщин есть свои плюсы и минусы, отмечает журналистка. Среди малообразованных слоев населения работают, учатся, воспитывают детей именно представительницы слабого пола. «Женщины добиваются большего, чем мужчины, поскольку должны заботиться о детях, надо сводить концы с концами», - говорит Розин, признавая, что этим женщинам, как и их детям, приходится не сладко. «А тот факт, что в Америке каждый пятый мужчина не работает, просто ужасен», - добавляет она, поясняя, что поэтому доминирование слабого пола не следует считать удачей. В изменившихся условиях мужчины должны перестроиться и сменить профессию, считает журналистка.

При этом Розин сравнивает женщин с иммигрантами. «Некоторые говорят, что в данный момент женщины обгоняют мужчин благодаря своей физиологии и устройству мозга. Очевидно, это отчасти верно: женщины из-за природных особенностей лучше сосредотачиваются и лучше учатся. Но есть и другой фактор: женщины - аутсайдеры, и у них есть дополнительные стимулы к успеху», - говорит журналистка, отмечая, что женщины, подобно мигрантам, стремятся преуспеть любой ценой. «А мужчины, похоже, сидят сложа руки и никуда не торопятся», - заключает она.

Не исключено, впрочем, что мужчины решили сами отказаться от доминирующей роли. Несколько лет назад социолог выяснили, что борьба женщин за свои права привела к тому, что многие мужчины решили переложить на слабый пол свои обязанности. В настоящее время, по словам ученых, можно говорить о стремлении уже мужчин, а не женщин к равенству. Феминизм, заявили социологи, сходит на нет, а вот борьба мужчин за свои права, напротив, набирает обороты.

29. Патриархат является типичной гендерной системой.

Патриарх – это отец и правитель в семье или племени, или, метафорически, глава церкви. В буквальном смысле патриархат – это право отца. Первоначально термин использовался антропологами и историками. В начале XVII в. английский писатель Р. Филмер использовал модель патриархальной семьи как основу для описания своих воззрений на государственное управление, при котором государь управляет страной так же, как мужчины в семьях управляют своими женами и детьми. Английский философ Дж. Локк отверг параллель между государством и семьей, но не легитимность мужской власти в семье.

Феминистки предложили иное понимание патриархата как особой системы контроля над производительными и репродуктивными способностями женщин (а также детей). Понятие патриархата анализируется посредством выявления исторических, социально-экономических и социокультурных форм и типов мужского доминирования, подчиненности (субординации) женщин, гендерного распределения власти и гендерно обусловленного насилия. С точки зрения права патриархат интерпретируется как гендерная дискриминация.

По определению Кейт Миллет (р. 1934) (1971), «патриархат – это семейная, социальная, идеологическая, политическая система, в которой женское всегда подчинено мужскому». Социолог феминистской ориентации Сильвия Волби (1990) определила патриархат как «систему социальных структур и практик, в которых мужчины доминируют, подавляют и эксплуатируют женщин». Она выделила шесть структурных компонентов патриархата: эксплуатация мужьями труда своих жен, отношения на рынке труда, государство, мужское насилие, сексуальность, культура. Феминистка и философ Кэрол Пэйтман отмечает, что в тот период, когда в Европе формировалась концепция прав человека, патриархат как таковой не исчез, изменилась только его традиционная форма: из системы, предполагающей подчинение старшим мужчинам в общине, он превратился в братство мужчин на основе пола. Это выразилось в особом типе социального контракта, в соответствии с которым мужчины получают права как граждане, а женщины – нет. Однако предполагалось, что между женщинами и мужчинами существует «сексуальный контракт», в соответствии с которым женщины находятся под защитой мужей (1988). Гейл Рубин заменила термин патриархат более нейтральным, с ее точки зрения, понятием «поло-гендерная система» (1974).

На институциональном уровне патриархат как система мужского доминирования воспроизводится посредством государства, семьи, разделения труда, религии, системы образования, и других социальных институтов. На дискурсивном уровне патриархат выражается в том, что мужская точка зрения оказывается доминирующей в социальном и гуманитарном знании, в культуре в целом, а женский взгляд и опыт оттеснены в «культурное зазеркалье». Для патриархатной мысли характерен принцип бинарной оппозиции: разум – эмоции, душа – тело, субъект – объект и т.д., при чем внутри этих пар понятий выстраивается иерархия с главенством (доминированием) первой категории. Этот дискурс конституирует определенный тип сознания, культуры, идеологии, содействующий дискриминации женщин. На уровне межличностных отношений патриархат выражается в том, что мужское общество контролируют тело и репродуктивные способности женщин через запрет контрацепции и другими методами.

В феминизме существуют различные теоретические модели патриархата. Полемика ведется относительно исходной методологической позиции: является ли патриархат самостоятельной (трансисторической) формой господства мужчин над женщинами, или же выступает как часть более общей системы социального и экономического контроля, складывающейся на основе классовых, этнических, социокультурных отношений в рамках определенной общественно-экономической формации (феодализма, капитализма). Фактически спор идет о том, является ли патриархат «системой», или частью «системы». Эта дискуссия описывается в литературе как полемика между сторонниками истолкования патриархата как «единой» или как «двойственной» системы. В первом случае патриархат как форма контроля рассматривается самостоятельно; во втором – в связи с другими формами социального и экономического контроля.

Различия в понимании патриархата обнаруживают в себя в теоретических моделях гендерной социологии, экономики, психологии, культурологии и т.д., а также в концептуальных разработках интеграции комплексного гендерного подхода в политику и практику.

Необходимо различать прилагательные патриархальный (то есть старинный) и патриархатный, обозначающий властные отношения.

31. теория гендерной системы Коннелла

Генд.системы - это институты, поведение и социальные взаимодействия, которые предписываются в соответствии с полом. Она включает три взаимосвязанных компонента:

1) социальную конструкцию гендерных категорий на основе биологического пола;

2) половое разделение труда, в соответствии с которым мужчинам и женщинам приписываются разные задачи;

3) социальную регуляцию сексуальности, позитивно оценивающую одни формы сексуальности и негативно - другие.

Гендерная система является относительно устойчивой и воспроизводится механизмами первичной и вторичной социализации и нормативными системами общества. Так, например, для «классического капитализма» первой половины XX века публичная сфера была преимущественно сферой мужской активности, в то время как частная сфера - женской. Рыночные ценности диктовали примат публичной - мужской - индустриальной сферы, приватная - женская - домашняя сфера воспринималась как вторичная, второстепенная по значимости, обслуживающая. Соответственно, поддерживалась иерархия ролей гендерной системы, которая в феминистской теории обычно называется патриархатной. Базовым гендерным соглашением для женщины был контракт «домохозяйки», для мужчины - контракт «кормильца».

Рейвин Коннелл говоря о гендерных системах, предпочитает термин «гендерные композиции» и выделяет четыре измерения гендерных отношений, которые считает самостоятельными и равнозначными, и рассматривает их дифференцированно (надо сказать, что, если в ранних работах он иногда называл их структурами, то в более поздних избегает этого термина и говорит просто об «измерениях»:

– отношения власти;

– производственные отношения (разделение труда);

– катексис (эмоциональные отношения);

– символические репрезентации.

Можно сказать, что в каком-то смысле эти аспекты гендерных отношений до того описывались разными научными теориями: производственные отношения — марксизмом и социалистическим феминизмом; властные (применительно к гендеру) — феминистской теорией патриархата; катексиса — психоанализом, символическое, соответственно, теорией коммуникаций.

В постиндустриальном обществе изменяются ценности культуры, в том числе меняется гендерная система. Постепенно классический базовый гендерный контракт вытесняется, по крайней мере для среднего класса, контрактом «равного статуса», в соответствии с которым на смену иерархии патриархата приходит выравнивание прав и возможностей мужчин и женщин как в публичной сфере (политика, образование, профессиональная деятельность, культурная жизнь), так и в сфере приватной (ведение домашнего хозяйства, воспитание детей, сексуальность и пр.).

Гендерную систему советского общества можно назвать этакратической и патримониальной. Это означает, что повседневная жизнь советских людей, их жизненные стратегии обусловливались жестким государственным регулированием, которое определяло возможности действия как в публичной, так и в приватной сфере (этакратия - власть государства). Этакратическая система поддерживалась нормализующими и контролирующими механизмами власти. Она воспроизводилась нормативными документами, идеологическими кампаниями, механизмами государственно организованного социального контроля, средствами массовой информации.

32.Основыне характеристики советской гендерной системы.

Гендерную систему советского общества можно назвать этакратической и патримониальной. Это означает, что повседневная жизнь советских людей, их жизненные стратегии обусловливались жестким государственным регулированием, которое определяло возможности действия как в публичной, так и в приватной сфере (этакратия - власть государства). Этакратическая система поддерживалась нормализующими и контролирующими механизмами власти. Она воспроизводилась нормативными документами, идеологическими кампаниями, механизмами государственно организованного социального контроля, средствами массовой информации.

В работах российского социолога Игоря Кона предложена периодизация советского гендерного порядка на основе партийно-государственной политики в отношении сексуальности и женщин²³.

Первый этап датируется 1918 - началом 1930-х г.г. И.Кон определяет его как период большевистского экспериментирования в сфере сексуальности и семейно-брачных отношений. В целом, представляется, что большевистский период может быть представлен как гендерная политика решения женского вопроса посредством дефамилизации и политической мобилизации женщин. Это радикальный этап советской политики, целью которого было высвобождение женщины из патриархальной семьи и подчинение ее интересам советского государства.

Второй этап — 1930-е — середина 1950-х годов — описы­вается как тоталитарная андрогиния и экономическая мобилизация женщин. С конца 1920-х годов начинается традиционалистский откат в политике семейно-брачных отношений. Начало этого периода соответ­ствует первым пятилетним планам индустриализации и коллективиза­ции, а затем официальной декларации, согласно которой женский во­прос в Советском Союзе объявляется решенным. Символические гра­ницы данного периода — 1936 год (запрет абортов) и 1955 год (разреше­ние абортов). Отношение государства к абортам — важнейший показа­тель отношения к индивидуальному выбору женщины. Этот этап государственной мобилизации гендерного гражданства, который привел к стабилизации этакратического патримониального контракта «работающая мать».

Третий этап – середина 1950-х – конец 80-х годов – приходится на период политической оттепели, начало которого датируется ХХ съездом КПСС, кампаниями массового жилищного строительства и новой постановкой женского вопроса, связанного с программой решения демографического кризиса в стране. Это этап политической либерализации и кризиса этакратического гендерного порядка. В это время обще­ство ставит под сомнение официальные советские представления о муже­ственности и женственности, обсуждаются проблемы феминизации муж­чин и маскулинизации советских женщин. Особое внимание уделяется проблемам мужского здоровья и деструктивного поведения. Происходит ослабление государственного контроля над частной жизнью граждан во­обще и контроля сексуальной жизни в частности.

Четвертый этап начинается в период политических и эко­номических реформ конца 1980-х годов, когда существенным образом ме­няется роль государства в регулировании социальных отношений вообще и гендерных в частности. Возникают и становятся допустимыми разнооб­разные тендерные роли. Гендерный порядок характеризуется плюрализ­мом ролей, индивидуализацией и сексуальными свободами, новыми воз­можностями для мужчин и женщин. С другой стороны, в России отчетли­во проявляется дискриминация по признаку пола (прежде всего, жен­щин), распространяется традиционалистская идеология, во многих сфе­рах усиливаются патриархатные тенденции и возникают барьеры для про­движения женщин, звучит лозунг возврата женщин к домашнему очагу.

33. Первый этап: эмансипация по-советски, или «новая женщина»

В большевистский период выдвигается программа ре­шения так называемого «женского вопроса» в качестве вопроса поли­тического. Женщины были определены как особая категория граждан, имеющая значимые отличия по сравнению с мужчинами. С одной сто­роны, женщина представлена как «отсталый элемент», нуждающийся в целенаправленном государственно-политическом воздействии. С дру­гой — женщины рассматриваются как матери и строители социалисти­ческого общества. В этих качествах они должны быть мобилизованы пролетарским государством.

Выдвигая тезис «политической отсталости», «закабаленности» и «темноты» женщин, большевики признавали их неготовность к советской трансформации. Именно в борьбе с отсталостью женского пролетариата заключался смысл политического решения женского во­проса. Женщины считались отсталым элементом не только потому, что их уровень грамотности статистически был гораздо ниже, чем у мужчин, но и потому, что были оплотом традиционной семьи и частной сферы — то есть тех сфер, которые должны были быть преобразованы радикаль­ным образом.

Новая политика по отношению к женщинам была пред­ставлена в нормативных актах и политических кампаниях, призванных вовлечь их в советскую публичную сферу, превратить в членов совет­ского трудового коллектива: работниц, общественниц и матерей.

В сфере занятости женщина-работница становится эко­номически независимой от мужчины — главы патриархальной семьи. Конституция гарантировала равную оплату за равный труд мужчины и женщины. Однако проводилась и политика гендерного различия. На национализированных предприятиях осуществлялась политика соци­ального обеспечения и поддержки матери-работницы. Предоставля­лось время и место для материнского вскармливания прямо на пред­приятии, гарантировались пособия матерям как в продуктовом, так и — после Гражданской войны — в денежном эквиваленте, предоставлялись отпуска, составлялись списки вредных и тяжелых условий труда, до ко­торых не допускалась работающая женщина.

В сфере политики уже с 1920-х годов устанавливаются кво­ты для женщин как отдельной категории населения. Учреждаются партий­ные структуры женотделов, организуются кампании политической моби­лизации женщин — делегатские движения. Политические кампании госу­дарства направлены на преобразование советской частной сферы. В сере­дине 1920-х годов власти начинают кампанию «За новый быт», освобож­дающую женщин от «кухонного рабства» через социалистическую органи­зацию домашнего труда и мобилизацию женщины в общественное произ­водство. Учреждение детских садов и яслей должно было способствовать решению вопроса об общественном воспитании нового человека. При этом бремя материнства не является для женщины неизбежным, что соот­ветствует общей либерализации сексуальных нравов того времени.

В сфере семейно-брачных отношений были предприня­ты радикальные меры, направленные на изменения отношений между полами. Идеология семейной политики опиралась на положения, сформулированные классиками марксизма и социал-демократии, ко­торые полагали, что в социалистическом обществе установятся новые свободные формы отношений между мужчинами и женщинами. В ре­зультате семья старого патриархального типа, прежде всего, буржуаз­ная семья, для которой характерны коммерциализированные отноше­ния и эксплуатация женского домашнего труда, отомрет. Первыми де­кретами советской власти был узаконен гражданский брак, зарегист­рированный в органах местной администрации, загсах. Разрушалась традиционная религиозно-церковная система супружеских отноше­ний. Семья перестает быть экономической единицей и утрачивает свою стабильность. Показательным в этом отношении становятся раз­воды. Декрет 1918 года облегчил процедуру развода, а согласно брач­ному законодательству 1926 года, расторжение брака допускалось в од­ностороннем порядке.

Новая концепция любви предполагает свободу сексуальных от­ношений и их отделение от брака и деторождения. В соответствии с декретом советской власти, дети, рожденные в браке и вне его, были уравнены в правах. Из права изымается категория незаконнорожден­ного ребенка и изменяется правовой статус «внебрачной матери». Женщина является трудовой единицей, брак становится личным де­лом, но материнство декларируется как гражданская обязанность женщины.

В области репродуктивных и сексуальных отношений одной из поразительных по своей радикальности мер большевистской гендерной политики была легализация медицинского аборта (1920). Этот нормативный акт до сих пор часто воспринимается как символ эмансипации советской женщины. Дебаты о легализации аборта на­чались в России еще до Первой мировой войны. Дискуссии о контро­ле репродуктивного поведения шли в первые десятилетия ХХ века во всей Европе. Дебаты об абортах являются симптомами женской эмансипации и сексуальной либерализации. Но эта проблематика обсуж­дается в контексте социальных последствий войны, массовых мигра­ций и связанной с ними сексуальной либерализации, цену которой всегда платят женщины. В текстах большевистских идеологов того времени постоянно подчеркивалось, что этот закон является вынуж­денной мерой, обусловленной послевоенной разрухой. Государство изначально рассматривало материнство не как частное дело совет­ской женщины, а как ее гражданскую обязанность. В то же время мужчины были выделены в отдельную категорию граждан, долг кото­рых — защищать советскую родину, быть готовыми к труду и обороне. Гражданство мужчины было связано государством с воинской и тру­довой мобилизацией.

Итак, женщина мобилизуется государством в систему общественного коммунистического производства. При этом материн­ство поддерживается социальной политикой, а отцовство представля­ется как экономический долг. Теории материнских инстинктов и мате­ринского счастья женщины находят выражение в официальной идео­логии. Политика решения «женского вопроса» предполагает меры, обеспечивающие рост грамотности женского населения, освобождение от экономической зависимости в семье. При этом освобождение от па­триархальной зависимости и «окультурирование» предполагало поли­тическую мобилизацию женщины, закрепленную тендерным социаль­ным контрактом между работницей-матерью и государством.

Несмотря на целенаправленную политику формирова­ния новой освобожденной женщины, в повседневной жизни сохраня­ются разные уклады. Данный период характеризуется смешением ста­рого и нового быта, традиционных и новых образцов поведения, раз­рывом между поколениями. При этом, несмотря на все новаторство, в советской молодежной среде воспроизводятся патриархатные ожида­ния, которые предполагают ответственность мужа за материальное благополучие семьи (роль кормильца).

34. Второй этап: тотальный гендерный контракт, или «работающая мать»

Второй этап государственной гендерной политики привел к стабилизации тендерного контракта «работающая мать». Ис­следователи, используя термин «гендерный контракт», подразумевают под ним следующее. В каждом обществе существуют определенные способы разделения труда по признаку пола в публичной и приватной сфере и между ними. В соответствии с гендерным контрактом опреде­ляется, кто и за счет каких ресурсов осуществляет организацию до­машнего хозяйства и уход за детьми в семье и за ее пределами: нерабо­тающая мать, поддерживаемая мужем; наемные работники, оплачива­емые из зарплаты обоих супругов; родственники, государство через систему бесплатных детских учреждений и пр. Так, гендерный контракт «домохозяйки» середины ХХ века в США подразумевал жесткое разделение ролей по признаку пола — муж-добытчик зарабатывает деньги в публичной сфере, жена-домохозяйка обеспечивает организа­цию быта и воспитание детей. Контракт «двухкарьерной семьи» под­держивается в США и Великобритании с 1970-х годов рыночными ме­ханизмами, а в Скандинавии — государством. Советское государство поддерживало контракт «работающей матери», при котором государ­ство обеспечивало для женщины условия совмещения двух ролей, а мужчина был в значительной степени отчужден от приватной сферы и роли отцовства.

Для периода 1930-х годов характерна политика форси­рованной индустриализации, коллективизации и «окультуривания» со­ветских граждан. Эти процессы и сопутствующие им принудительные миграции, «трудовая повинность» и массовые репрессии существенно видоизменяют тип семейных отношений. В результате традиционная российская семья разрушалась, на смену ей пришла новая советская семья.

Индустриализация сопровождается новой жилищной политикой, влияющей на модели брачных отношений. Решение жи­лищного вопроса в период крупномасштабной миграции сельского населения в города и перетасовки городского населения осуществля­ется за счет массовой коммунализации жилья. Дома-коммуны в реаль­ности остались утопией большевистского периода, но их идея реали­зовалась в системе рабочих бараков и общежитий.

Модели семейно-брачных и интимных отношений во многом определяются физическим пространством проживания. В ком­мунальной квартире интимные отношения развиваются в присутствии других; это присутствие еще более ощутимо, чем в случае деревенского дома. Коммунальное сообщество становится суррогатом расширенной семьи, в которой сохраняется консервативная поляризация семейных ролей. Под бдительным надзором ближайшего окружения ролевые из­менения или отклонения от предписаний затруднены. В условиях ком­мунального быта сексуальность не является автономной практикой удовольствия, а остается для женщин нацеленной, как правило, только на деторождение и удовлетворение потребностей мужчины.

Наблюдается табуирование сексуальной жизни. Фор­мируется поколение, для которого характерно умалчивание интимно­го опыта, преподносимое как добродетель. В 1936 году Постановлени­ем ЦИК и СНК СССР запрещаются аборты. Женщина лишается ре­продуктивных прав, а врач за совершение аборта карается сроком ли­шения свободы от трех до пяти лет или присуждается к исправитель­но-трудовым работам. Одновременно предоставляются льготы много­детным и одиноким матерям, расширяется сеть родильных домов, яс­лей и детских садов, усиливается уголовное наказание за неплатеж алиментов, ужесточается процедура развода, позднее (1944) делегитимизируются фактические браки, запрещается регистрация отцовства внебрачных детей. Все эти меры направлены на укрепление официаль­ных браков и осуществление принудительного материнства советски­ми гражданками.

Официальная идеология утверждает, что гражданская доблесть женщин заключается в материнстве: «В нашей стране женщи­на-мать — это самый почетный человек. В росте численности нашего населения мы видим источник умножения богатства страны, потому что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры». Даже в случае раз­вода или нежелания мужа иметь ребенка женщине предлагалось воз­держаться от прерывания беременности. В этом случае обязанности материального обеспечения материнства и детства берет на себя трудо­вой коллектив и советское государство.

Ужесточается законодательство об алиментах, взыски­вание которых теперь становится ответственностью администрации предприятий, где работают отцы, и отделов НКВД. Одновременно по­является инициированная матерями-общественницами идеология, проповедующая модель равного участия супругов в домашней работе и их равной ответственности за воспитание детей, однако такие взгляды остаются маргинальными.

Лозунги на плака­тах в Домах матери и ребенка гласят: «Каждая женщина в нашей стра­не не может не хотеть быть матерью. Она знает, что ее ребенок найдет в жизни все необходимое для всестороннего развития сил и способнос­тей». Материнский долг советских женщин позиционировался как ре­шение демографической проблемы в условиях индустриализации и во­енизации советской экономики.

В условиях отсутствия контрацептивной индустрии и сексуального образования женщина становится мобилизованной как репродуктивная сила, поставляющая государству граждан. Одновре­менно она мобилизована как работница: в период форсированной ин­дустриализации при низкой производительности труда государство ис­пользует женскую рабочую силу как трудовой ресурс. В это время отме­няются многие льготы для женщин на производстве (запреты на рабо­ту в ночные смены и в тяжелых условиях труда); создаются движения за овладение женщинами мужскими профессиями.

При жестких запретах возникают новые стратегии жен­щин и мужчин, которые находят способы добиваться своих целей, об­ходя эти запреты. Рассмотрим некоторые стратегии, имеющие гендерные особенности. Среди них —

1) активное приспособление к существую­щим политическим и экономическим условиям (женщины-стаханов­ки);

2) манипулирование государственной политикой поддержки жен­щин-матерей;

3) пассивное приспособление в повседневности к сущест­вующей гендерной политике.

Стратегия активного приспособления или использова­ния условий мобилизации связана в первую очередь с вовлечением женщин (работниц, крестьянок и жен трудящихся) в общественные движения, инициированные партией и государством. Женщины полу­чают новые шансы и эффективно их используют. Активистки участву­ют в движениях за овладение женщинами мужскими профессиями (трактористки, летчицы), в движении общественниц и пр.

Другая стратегия — манипулирование политикой, ори­ентированной на поддержку материнства. В 1930-е годы массовый ха­рактер приобретает апелляция женщин к властям по поводу семейных конфликтов, в которых женщина считалась жертвой, и государство вставало на ее защиту. Получают распространение обращения с прось­бами о помощи в розысках пропавшего супруга и взыскании алимен­тов. Женщины также обращались в партийные органы в случае невер­ности мужа и находили поддержку.

Еще одна массовая стратегия — пассивное приспособле­ние к изменяющимся требованиям гендерной политики, направленной на укрепление семьи. Во многих семьях сохраняется традиционалист­ский уклад или его отдельные компоненты. Семья (а не общественное производство) остается приоритетной ценностью граждан, она служит убежищем от государственного контроля. Опору семейного уклада со­ставляли женщины разных поколений, что выражалось в поддержке се­мейных уз и обязанностей за счет межпоколенческих связей бабушек, матерей и дочерей.

В советской семье, в условиях постоянного дефицита потребительских товаров, мобилизуются традиционные функции раз­деления труда между полами. Женщины вяжут, шьют, готовят, организуют быт, достают потребительские товары. У мужчин своя специали­зация: востребованы их навыки в традиционно мужских видах домаш­него хозяйства — ремонте, мастерстве. Как следствие, женщины вы­полняют «тройную» роль: к материнству и работе добавляется почти профессиональное обслуживание семьи.

Итак, 1930—1950-е годы — это период мобилизации жен­щины как репродуктивной единицы и как рабочей силы на службу го­сударству и партии. Это период создания нового типа советской семьи, укрепления ее как ячейки социалистического общества, стабилизиру­ющей гендерный контракт «работающая мать». Одновременно именно в условиях репрессивной политики женщины вырабатывают повсед­невные стратегии, в которых задействуются традиционные и новые гендерные ресурсы.

35. Третий этап: кризис гендерных ролей в позднесоветский период

Во времена «хрущевской оттепели» и «брежневской стагнации» государство остается главным агентом регулирования заня­тости, семьи, социальной политики в отношении женщин, формирова­ния образов мужественности и женственности. В этот период происхо­дит некоторая либерализация тендерной политики и частичное восста­новление приватной сферы.

Либерализация гендерной политики связана с декрими­нализацией абортов в 1955 году и усилением государственной поддерж­ки материнства. Кодекс РСФСР о браке и семье (1968) полностью от­менил или изменил большинство законодательных актов сталинского периода. Была упрощена процедура развода, возобновлена возмож­ность установления отцовства. Новая гендерная политика допускала принятие самостоятельных решений по поводу деторождения.

Однако эта политика не сопровождается сексуальным образованием, современные контрацептивные средства остаются не­доступными. В результате складывается абортная контрацептивная культура (как ее называют демографы), при которой медицинский аборт становится массовым опытом и основным способом контроля репродукции и планирования семьи. В позднесоветский период абор­ты стали своего рода символом женской репродуктивной и сексуаль­ной свободы.

В 1950-е годы в условиях легализации процедуры меди­цинского аборта по-новому проявляется репрессивно-карательный ха­рактер медицины. Аборты осуществляются массово-поточными мето­дами, операция происходит с использованием минимальных обезболи­вающих средств. Существующие «абортные» возможности планирова­ния семьи, хотя и используются повсеместно и повседневно, представ­ляют травмирующий опыт. В официальной риторике аборт замалчива­ется, в медицинских практиках он становится символом наказания женщины за отказ от выполнения репродуктивной функции. Каратель­ная функция медицины проявляется как бы невзначай — как непредви­денное последствие заботы, осуществляемой в отношении женщин в учреждениях репродуктивного здоровья.

При этом государство осуществляет пронатальную (на­правленную на материнство) социальную политику и проводит идео­логию, отождествляющую «правильную женственность» с материнст­вом. Многочисленные, но незначительные по величине льготы бере­менным и матерям в 1970—1980-е годы призваны не только стимули­ровать деторождение. Они направлены и на натурализацию женской роли: продвижение идеологии материнства как естественного пред­назначения. Вместе с тем социальная инфраструктура (медицинские, детские дошкольные учреждения, сфера бытового обслуживания) не соответствует потребностям семьи, заставляя осуществлять собствен­ные стратегии по адаптации к проблемам воспитания детей и органи­зации быта. Использование межпоколенческих родственных связей по-прежнему является повседневной практикой. Организация при­ватной жизни через систему знакомств, взятки, блата, неформальной оплаты и персональных услуг в государственных учреждениях также становится массовой стратегией. Так, например, стараясь избежать и нежелательного деторождения и его альтернативы — «массово-поточ­ного» аборта, женщины находят возможности либо обратиться к част­ным образом практикующим врачам, либо обеспечить к себе особое отношение со стороны медицинского персонала, используя взятки и блат.

Ограниченная либерализация гендерной политики под­крепляется частичной «реабилитацией личной жизни» (приватной сферы). В первую очередь это связано с массовым жилищным строи­тельством 1960-х годов, то есть с появлением нового типа жилья — от­дельной квартиры — и новых возможностей для обустройства личной жизни. Семья становится автономной единицей; повседневные интим­ные отношения, воспитание детей, организация быта выходят за пре­делы постоянного контроля соглядатаев. Контроль за «правильным» осуществлением мужественности и женственности в большей степени, чем прежде, делегируется семье и ближайшему социальному окруже­нию. Семья вступает в своего рода «конкурентные» отношения с госу­дарством.

В официальной идеологии преобладает интерпретация семьи как «основной ячейки» общества, для которой характерно разде­ление ролей по признаку пола: на женщину возлагаются основные обя­занности по воспитанию детей и заботе-обслуживанию. В то же время совмещение ролей матери и работницы, положение одиноких матерей становятся проблематичными, и это находит отражение в позднесоветских СМИ и социологических исследованиях. Критике подвергается и мужская роль, поскольку обнаруживаются многие проблемы, связан­ные с отчуждением мужчины от семьи и невозможностью осуществле­ния роли монопольного кормильца и защитника.

В конце 1950-х годов исследователи отмечают формиро­вание так называемой неформальной публичной сферы. Это означает, что наряду с официальной общественной жизнью с ее собраниями чле­нов партии и профсоюзов, демонстрациями лояльности в отношении режима, цензурируемой литературой и СМИ, возникают сообщества, объединяющие людей со сходными досуговыми интересами, — едино­мышленников, коллег, друзей, родственников, неформальные коллек­тивы на производстве. В таких сообществах не обязательно присутству­ет политический протест, однако в них развиваются альтернативные ценности и представления о личной и общественной жизни.

Для общества позднесоветского периода характерна ор­ганизация жизни через сети знакомств (полезные связи). Так, посколь­ку социальная поддержка материнства остается недостаточной, дефи­цит и низкое качество яслей, детских садов, медицинского обслуживания и пр. заставляет женщин постоянно прибегать к знакомствам, бла­ту, помощи родственников и друзей при уходе за детьми и решении са­мых разнообразных бытовых проблем. При этом женщины активно ис­пользуют и те возможности, которые предоставляет государство: мате­ри берут дополнительные отпуска, больничные листы по уходу за деть­ми, для того чтобы справляться с семейными заботами и домашним хо­зяйством. Значительная часть рабочего времени расходуется (в первую очередь женщинами) на поиск дефицитных потребительских товаров, стояние в очередях и организацию семейной/личной жизни.

Изменения происходят не только на уровне частной жизни, но и в публичном освещении социальных проблем — в литера­туре и кинематографе и социальных науках (социология, демография, социальная статистика). Так, если идеология провозглашала моногам­ную семью основной ячейкой общества, а до- и внебрачные связи объ­являла буржуазными пережитками или буржуазным влиянием, то ки­нофильмы демонстрировали коллизии разводов, любовных треуголь­ников, конфликт поколений, отсутствие «настоящих» мужчин и алко­голизм, проблемы матерей-одиночек и пр. Женщины получили отно­сительную свободу в принятии решения о деторождении, в некоторых сообществах процветал промискуитет. По словам Виктора Ерофеева, «русская женщина статистически на работе врала куда меньше, а дома куда меньше пила. Она соображала лучше и была укоренена в сего­дняшнем дне. Она стирала, гладила, красила губы даже в самый разгар культа личности...»

Разумеется, публичное обсуждение социальных про­блем в этот период имеет ограниченный характер, сохраняется жесткая идеологическая цензура. Обсуждение не затрагивает идеологических и политических основ советского строя, оно ограничивается лишь так называемыми неантагонистическими противоречиями социалистичес­кого общества, включая проблемы гендерных ролей/отношений. Кри­тика идеологии и практик мобилизованной женственности — работаю­щей матери — и мобилизованной мужественности — служителя Отече­ства — воплощается в двух основных темах: «кризисе мужественности» и «дисбалансе женских ролей».

Спад рождаемости приходит в противоречие с потреб­ностями трудовой мобилизации населения, поэтому усиливается государственная политика, поддерживающая семью. Социальная поддерж­ка видоизменяет женскую роль, усиливается акцент на материнство. Среди мер, которые могут изменить ситуацию падения рождаемости, рассматриваются пропаганда ранних браков, нежелательности разво­дов и увеличения размера семей. Другими мерами является экономиче­ская поддержка материнства (увеличение числа детских садов и яслей, увеличение оплаты декретных отпусков и отпусков по уходу за ребен­ком, приоритеты в распределении жилья молодым семьям, разработка программ помощи семье и пр.).

Идеальная советская женщина ориентирована на се­мью и материнство, но вместе с тем работает на советском предприя­тии или в учреждении, и поэтому анализу подвергается проблема сов­мещения ею двух ролей. Женщина, в отличие от мужчины, рассмат­ривается в первую очередь через призму семейно-бытовых отноше­ний и повседневных обязанностей. Но прямо или косвенно озвучива­ется неудовлетворенность женщин своим положением в семье и об­щественной сфере. Мобилизованная для выполнения целей социали­стического строительства женщина испытывает трудности в реализа­ции ролей жены и матери. Вовлеченная в общественно полезный труд, она не справляется с семейными обязанностями, следствием че­го являются разводы, проблемы в воспитании детей, одинокое мате­ринство. В качестве альтернативы рассматривается «возвращение женщины в семью». Семья позднесоветского периода сохраняет изве­стную дистанцию от государства и потому для многих людей служит убежищем от государственного и общественного контроля. Однако идентичность состоявшейся женщины — это идентичность «работаю­щей матери». Положение неработающей женщины-домохозяйки и бездетной женщины воспринимается как несостоявшаяся судьба или личные неудачи. Иными словами, выполнение гендерного контракта «работающей матери» является обязательным и принимаемым боль­шинством населения, но одновременно баланс ролей становится все более напряженным.

Социальное неравенство полов усиливается в браке. В социологической литературе того периода зафиксировано, что жен­ские занятия составляют основу домашнего хозяйства и поглощают много внерабочего времени, образуя своего рода вторую смену женщин-работниц. В семье фиксируется разделение ролей по половому признаку: в «кухонной работе» «нет никакого равенства или хотя бы намека на равенство», существуют различия, касающиеся стирки бе­лья, уборки квартиры, воспитания детей и пр. В целом мужчины оце­ниваются как «менее квалифицированные в домашнем труде». В до­машних обязанностях замужних женщин-работниц большой объем за­нимает обслуживание мужа. Женщины в неполных семьях (матери де­тей, рожденных вне брака, вдовы и разведенные) тратят на домашние дела времени примерно на шесть часов в неделю меньше, чем матери детей в полных семьях.

Социологи объясняют неравенство в бытовой сфере следующим образом. Во-первых, сохраняют свое значение патриар­хальные нормы поведения. Традиция ориентирует девушек на обслу­живание семьи и осуществление заботы. Во-вторых, зачастую жен­щины разделяют домостроевские убеждения о характере домашнего труда. В-третьих, неразвитость сферы обслуживания приводит к то­му, что мужчины и женщины ориентируются исключительно на по­требление продуктов домашнего труда. В-четвертых, не используют­ся резервы модернизации самого домохозяйства. Из признания со­циального неравенства мужчин и женщин в сфере домашнего труда следуют рецепты изменения ситуации. К ним относятся развитие сферы услуг, индустриализация быта и механизация домашнего хо­зяйства. Сторонники таких мер признают, однако, существование ес­тественных ограничений политики равенства: быт, как считают они, по природе не поддается обобществлению. Домашнее хозяйство слу­жит упрочению семьи, и потому некоторые его виды не могут быть компенсированы развитием сферы обслуживания. Другой рецепт предполагает изменения в обычаях и нравах советских людей, напри­мер, освоение мужчинами не привычных для них прежде видов до­машнего труда.

В советском обществе повседневные стратегии многих женщин предполагали помощь старших родственников, которая ком­пенсировала неразвитость социальной инфраструктуры и помогала вы­полнять роль «работающей матери». Другой стратегией облегчения двойной нагрузки стало сознательное ограничение количества детей в семье, позволяющее более гибко совмещать обязанности.

Кризис гендерного порядка проявился также в обсужде­нии мужской роли. В позднесоветский период критикуется «феминиза­ция» мужчин и обсуждается их демографический «недостаток», низкая продолжительность жизни, высокий уровень заболеваемости и смерт­ности, массовость вредных привычек, алкоголизма, производственно­го травматизма. Лозунг «Берегите мужчин!», получивший распростра­нение в конце 1960-х годов, описывал советского мужчину как жертву природы, модернизации и конкретных жизненных обстоятельств. Сре­ди мер по преодолению специфически мужских проблем предлагается более жесткий и систематический контроль за здоровьем мужчин, оз­доровление семьи, усиление ответственности женщин за правильный образ жизни мужей. Однако эти меры не могли радикально улучшить ситуацию, поскольку социалистическое общество ограничивает воз­можности реализации «настоящей» мужественности, ориентирующей­ся на экономическую и политическую независимость, защиту Отечест­ва и служение высоким идеалам.

Таким образом, последняя фаза советского гендерного порядка характеризуется кризисом советских проектов мужественнос­ти и женственности.

Кризис гендерного порядка проявился и в постепенной ут­рате государством контроля над повседневной частной жизнью граждан. Необходимо также учитывать и различия тендерных и, прежде всего, се­мейных укладов в разных республиках Советского Союза, в городах и де­ревнях, в центре и периферии. Они в совокупности определяли сложную динамику гендерного порядка в позднесоветский и постсоветский период.

36. Четвертый этап: дилеммы гендерного различия и гендерного равенства

В постсоветский период положение женщин и мужчин в обществе меняется как на политическом и идеологическом уровнях, так и на уровне повседневной организации частной сферы. Возникают новые тендерные нормы, но одновременно сохраняются советские образцы со­циальной организации отношений между полами. При этом меняются не только правила игры, но и возникает ситуация неясности в самоопределении (идентичности) людей. Многие заново выстраивают свою иден­тичность, вспоминая о дворянских, диссидентских, этнических и прочих корнях. Происходит и переопределение гендерных идентичностей. Если раньше практически любая женщина обязана была исполнять роль рабо­тающей матери, то в настоящее время допустимыми становятся и ро­ли/идентичности домохозяйки и бездетных карьерно ориентированных женщин. Разнообразные тендерные нормы воспроизводятся в разных со­обществах, от религиозных до гомосексуальных. Те образцы мужествен­ности, женственности и отношений между полами, которые раньше счи­тались маргинальными, даже криминальными, обрели свое право на су­ществование.

Разрушаются идеологические основания официального гендерного контракта и официальной политики в отношении женщины. На символическом (культурном) уровне выстраивается новый гендерный порядок. В СМИ, литературе, кинематографе, искусстве появляют­ся разнообразные образцы мужественности и женственности. В обсуж­дение проблем гендерного устройства общества включаются новые по­литические силы, общественные и религиозные организации, глобаль­ные информационные агенты, профессиональные сообщества и пр.

В современном обществе тем не менее формируются идеи о восстановлении «исконных традиций» мужественности и женст­венности, которые могут быть приняты и распространены как новые социальные образцы и роли. Однако существуют разные трактовки «традиции» и природы женственности. Они различаются в зависимос­ти от того, что именно в определенной идеологии считается традицией. Традиционными считаются представления о женщине как домашней хозяйке, жизненный мир которой сконцентрирован вокруг обязаннос­тей заботливой супруги, матери, хранительницы домашнего очага. Та­ков идеал буржуазного семейного устройства со свойственным ему патриархатным разделением половых ролей мужчины-кормильца и жен­щины-домохозяйки. Существует также взгляд на западную женщину как на феминистку, разрушительницу общества, семьи и традиции.

Патриархатные тенденции проявляются в дискримина­ции женщин в публичной сфере, в частности при найме на работу. Так, женщина оценивается как неспособная эффективно выполнять про­фессиональные функции, поскольку она имеет детей или собирается их завести и о них заботиться. Отмечается незащищенность женщин от насилия, в том числе сексуального, на работе и дома. Исследователи отмечают сексизм в средствах массовой информации, сексуализацию женственности, распространение порнографии и проституции.

Однако патриархатный ренессанс — явление скорее вре­менное и фрагментарное, он не определяет все изменения гендерного порядка. Тезис о ренессансе патриархата ставится под сомнение со вто­рой половины 1990-х годов. В этот период наблюдается успешность женщин в рыночных условиях, происходит рост их общественной ак­тивности, продвижение в некоторых отраслях бизнеса и на политической арене. Женщины активны и успешны в таких видах бизнеса, как туризм и сервис, в образовании и культуре. Несмотря на спад женского политического участия, появились яркие фигуры женщин-политиков. Некоторые случаи дискриминации по признаку пола становятся изве­стными и осуждаемыми. Сформировались сообщества, занимающиеся феминистскими и гендерными исследованиями, постоянно проходят семинары, школы и конференции, функционируют образовательные программы разного уровня. Организуются выставки, фестивали и прочее, отражающие гендерные проблемы.

Вместе с тем в начале 2000-х годов политическая сфера остается устроенной по патриархатному принципу: чем больше власти — тем меньше женщин. В экономической сфере также сохраняется патриархатный принцип: чем больше ресурсов — тем меньше женщин. Со­храняется «стеклянный потолок» для женщин: нет видимых препятст­вий продвижению по социальной лестнице или открытой дискримина­ции, но женщины не могут и не хотят продвигаться в карьере, посколь­ку в этом случае пострадает их семья, дети, а успех может нанести ущерб образу «правильной» женственности. Тем не менее многие сфе­ры занятости успешно удерживаются женщинами.

Массовая культура и СМИ представляют разнообразные образы мужественности и женственности. Сексизм сосуществует с пор­третами активных, инициативных женщин. В рекламе присутствуют различные типажи — от счастливых домохозяек до бизнес-вумен или женщины с младенцем, работающей за компьютером.

Модернизированный быт остается гендерно консерва­тивным. Однако появляются и другие гендерные роли, повседневные потребности часто оказываются сильнее консервативных стереотипов. В сфере сексуальности распространяются новые образцы гендерного равенства, когда допускается сексуальная активность женщин, кото­рые осуществляют поиск подходящего партнера, а к сексу относятся как к сфере удовольствия. Однако и в этой сфере сохраняется двойной гендерный стандарт: общество остается более толерантным по отноше­нию к мужской сексуальной активности, чем к женской.

В целом сохраняется множество элементов неотрадици­оналистской идеологии (культурный сексизм), но появляются и новые возможности для женщин, реализуются стратегии, ведущие к успеху.

Однако общество по-прежнему остается организованным таким обра­зом, что сохраняется гендерное неравенство. В постсоветский период женщины продолжают нести основные нагрузки в организации быта (даже при его модернизации и при использовании наемного персона­ла). Соответственно у женщин остается меньше возможностей для про­фессионального роста, для освоения новых профессий, для самореали­зации в сфере занятости. Статистика показывает, что существует струк­турное гендерное неравенство в доступе к ресурсам. Разрыв в оплате труда возрастает (оплата труда женщин почти на 40% ниже, чем у муж­чин), квалификационный опыт женщин в сфере управления значи­тельно ниже. В условиях неравенства и нехватки ресурсов, времени, де­нег и квалификации, женщины прибегают к мобилизации других средств, в т.ч. к использованию сексуальной привлекательности. Со­временные гендерные образцы все более становятся агрессивно сексуализированными.

В современном российском обществе признается, что женщины имеют равные с мужчинами права, они могут ориентиро­ваться на различные роли, становиться профессионалами, домохозяй­ками, согласно своему выбору сочетать разные обязанности. Вместе с тем широко распространено мнение, что женщины обладают отличны­ми от мужчин природно обусловленными склонностями и имеют осо­бое предназначение, ограничивающее их карьерные профессиональ­ные возможности. Женщины воспринимаются как особая категория граждан, нуждающихся в патерналистской социальной политике. В рамках этой идеологии подчеркивается, что у женщин есть гендерно обусловленная гражданская функция — демографическое воспроизвод­ство нации. Воспитание детей и поддержка семьи декларируется как предмет государственного интереса и заботы. Утверждается, что в пе­риод социальных трансформаций женщина оказывается жертвой: по­скольку государство не обеспечивает ее поддержкой, она не может бо­лее быть полноценной работающей матерью, то есть полноценной гражданкой. Необходима система целевых социальных прав, гаранти­руемых мужчинам и женщинам, призванным выполнять свой «общест­венный долг». Политика, связанная с решением демографических про­блем, является ярким примером патерналистской поддержки женщи­ны-матери — российской гражданки.

Особенность постсоветского периода заключается в диф­ференциации и множественности гендерных контрактов, социальных ро­лей, образцов мужественности и женственности, среди которых выделя­ются несколько основных. Это контракты «работающей матери», «до­машней хозяйки», «сексуализированной женственности».

37. Гендерный порядок и сфера сексуальности: патриархат и «женская власть»²⁴

Трансформация в 1985—2000 годах привела к структурным изменениям гендерного порядка в России. Происходит трансформация традиционного патриархата как подчинения женского начала мужскому. Возникают патриархаты. На этом фоне возникает феномен «женской власти». В современном российском публичном дискурсе распрост­ранены представления об особой власти, позволяющей жен­щинам достичь желаемых целей. Эту власть часто называют «женской властью». Смысловым ядром этой дискурсивной фи­гурации являются репрезентации «женщины-стервы», осуще­ствляющей специфические властные стратегии, далеко не всег­да одобряемые обществом. В современных книжных магазинах среди научно-популярной литературы по менеджменту и пси­хологии общения появился новый раздел. У него есть своя тер­минология, категориальный аппарат, своя система доказа­тельств, свои адепты и читатели. Российская феминистка Л. Попкова не без иронии назвала эту «отрасль» «стервологией». Многочисленные книги в разных сериях (а их число превышает несколько десятков) призывают «стерву» (т. е. женщину, ориентированную на достижения и успех) освоить искусство манипулирования мужчинами и окружающим миром, опреде­ляют цели и дают рецепты их достижения.

Образ «стервы» в публичном дискурсе явно двойствен. С одной стороны, задача «стервы» — подчинить себе мужчи­ну, заставить его реализовывать ее интересы, «обведя вокруг пальца»; способы достижения цели — «игра без правил», «ма­нипулирование», «обольщение» и т. п. С другой стороны, в качестве «стервы» представлена карьерно ориентированная женщина, умело управляющая трудовым коллективом, обла­дающая высоким уровнем квалификации в сфере межличност­ного профессионального взаимодействия. Вот примеры некоторых названий книг, заголовков и разделов «стервологии»: «Основы дрессировки, или Как изменить мужчину без его ведома», «Записки мудрой стервы», «Стерва в пучине страстей. Мужчина в сердце и под каблуком», «Стерва высшей пробы. Игра по правилам и без», «Стерва выходит сухой из воды», «Стерва на капитанском мостике. Преимущества и издержки власти», «Искусство обольщения», «Женщина, играющая и выигрывающая», «Поймайте на крючок мужчину», «Об обла­дании и управлении мужчиной», «Как говорить, чтобы муж­чины слушали» и т. д.

Эта дискурсивная фигурация как феномен гендерного сим­волического порядка требует социологического осмысления. Перед социологом возникают следующие вопросы. Что закодировано в термине «стерва»? Каковы представления о «жен­ской власти» как особой стратегии достижения женщинами поставленных целей? В чем заключается специфика этой вла­сти? Почему субъекты, которым приписываются такие страте­гии, представлены негативно или иронически?

В патриархатом обществе «власть женщин» является «властью слабых» и обладает следующими чертами.

Во-первых, она может быть осмыслена как манипулирова­ние или непрямое влияние на тех, кто доминирует открыто.

Во-вторых, границы ее легитимности неопределенны и под­вижны, а зачастую она представляется нарушением правил (это и отображено в негативных смыслах термина «стерва»).

В-третьих, носители такой власти могут ускользнуть от ответственности за результаты действия, что связано с дефи­цитом легитимности.

В-четвертых, специфическая «власть слабого пола» укоре­нена в сфере катексиса (семейных и интимных эмоциональных отношениях) с присущими ей отношениями власти и автори­тета.

В-пятых, данная власть погружена в повседневность; она индивидуализирована, рутинизирована и потому трудно рас­познаваема, ее трудно разрушить как таковую.

В-шестых, «женская власть» как проявление патриархата может разрушиться только вместе с ним.

В-седьмых, феминистская политическая стратегия должна заключаться в переосмыслении подчинения в категориях угне­тения и разработке прямых солидарных стратегий построения эгалитарного гендерного порядка.

В той степени, в какой публичная «власть женщин» в современной России остается неполной, неравной или недостаточно легитимной, сохраняет­ся потребность в манипулятивных стратегиях. Особым явля­ется вопрос о том, что происходит с «властью безвластных» в процессе разрушения классического патриархата. Кризис патриархата предпо­лагает усиление и расширение ареала «власти безвластных», с одной стороны, и кризис ее легитимности — с другой. Разру­шающийся патриархат допускает женщин в публичную сфе­ру, но ограничивает их возможности, создавая конкуренцию между субъектами разного пола в публичной сфере. Конкурен­ция с нарушением правил в современной российской публич­ной сфере (которую иногда описывают в категориях дикого капитализма) ставит женщин в невыгодные условия. Именно на этой фазе патриархата усиливается использование тради­ционной «женской власти» в не свойственных для нее контек­стах публичного пространства. Такими стратегиями власти женщины пытаются компенсировать нехватку ресурсов прямо­го управления, с одной стороны, и институционализированно­го насилия — с другой. Однако такая власть-манипулирование не считается легитимной: полагают, что именно ее использу­ют «стервы» — женщины, представляющие угрозу мужскому господству, замаскированному в виде «честных правил игры».

Нелегитимная «женская власть» принимает разные формы, но существует две ее разновидности, которые мы считаем клю­чевыми, — власть сексуально-эротическая и власть заботы. В обоих случаях аффективно ориентированные действия — за­бота или сексуальное поведение — становятся способами из­влечения благ, механизмами неявного контроля или ограниче­ния свободы действий других. Сексуально-эротическая власть осуществляется через использование ресурсов сексуальной привлекательности за пределами легитимной сферы желания и любовных отношений. Власть заботы исполня­ется как манипулятивная, когда она ограничивает возможнос­ти самостоятельного действия тех, на кого направлена.

Основным пространством так называемой женской власти — власти, основанной на легитимном праве осуществ­лять заботу и вызывать страсть, — оставалась более традицио­налистская приватно-семейная сфера, сфера интимных от­ношений или катексиса. Легитимная власть или авторитет женщин в приватной сфере поддерживались советским госу­дарством с одной стороны, инфраструктурным дефицитом — с другой, культурными нормами гендерной поляризации — с третьей. В приватной сфере женщина как мать, жена или сек­суальная партнерша обладала (и до сих пор обладает) монопо­лией на принятие и исполнение решений; она может подчинять своей воле других зависимых. В этой сфере осуществляются особые типы «женской власти». Именно здесь женщина чер­пает дополнительные ресурсы, связанные с властью так назы­ваемого сексуального объекта, вызывающего страсть и ста­вящего в зависимость от себя, или с властью заботы как ответственного отношения, предполагающего контроль и под­чинение близких.

Публичная сфера была и остается гендерно асимметричной, женщинам систематически не хватает ресурсов реальной леги­тимной власти в публичном пространстве. Ренессанс патриар­хата, возникший как социальное следствие структурных ре­форм (речь идет о 1990-х годах), выражается в усилении неконкурентоспособности женщин на рынке труда, приводит к снижению их трудовой занятости в общественном производ­стве и соответственно к падению их социального статуса.

Итак, в постсоветском гендерном пространстве женская власть-манипулирование осуждается как власть «стервы», но признается как распространенная стратегия. С одной стороны, эгалитарные тенденции делают ее в некоторых ситуациях ме­нее востребованной и менее легитимной. С другой стороны, она усиливается из-за структурной неопределенности, коммерциа­лизации социальных отношений, из-за недостатка демократи­ческой правовой культуры. Тенденции разрушения социаль­но-экономического патриархата сочетаются с усилением культурного патриархата — андроцентризма. Несмотря на ре­альное доминирование женщин в организации семейной жизни, его характеризует дефицит легитимности.

В настоящее время наблюдается дифференциация гендер­ных контрактов и столкновение эгалитарных тенденций с тен­денциями усиления андроцентризма. С одной стороны, в российском гендерном пространстве существуют сегменты эга­литарного уклада, при котором нет необходимости в манипулятивных стратегиях, с другой — очевидно присутствуют тра­диционно организованные социальные среды, для которых характерен культурный сексизм, усиливающий значимость метиса «женской власти».

Итак, патриархат как система господства предполагает оп­ределенную диалектику контроля. Структурное исключение женщин сочетается с формированием женских стратегий ма­нипулирования. В современном российском контексте андро-центризм (или культурный патриархат) воспроизводит «жен­скую власть» как стратегию действия и как дискурсивную конфигурацию, но дефицит ее легитимности свидетельствует о разрушении классических патриархатных структур. Можно полагать, что власть-влияние, власть-манипулирование, пред­ставляет угрозу для достижения идеала гендерного равенства. Она воспроизводит патриархатный гендерный порядок и по­рождается им в силу того, что существует барьер включенности женщин в «правила игры» на равных. Разрушение «скрытой власти» будет способствовать эгалитаризации ген­дерного порядка и росту публичной власти женщин.

ГЕНДЕРНОЕ (ПОЛО-РОЛЕВОЕ) ПОВЕДЕНИЕ И СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ²⁵

Сфера сексу­альных отношений может быть представлена как глубинный уро­вень гендерного порядка, где создаются и воспроизводятся базовые гендерные различия, которые поддерживаются публичными и при­ватными дискурсами, социальными институтами и повседневными практиками. Существуют общества патриархального типа, в кото­рых регулирование женской сексуальности составляет основу ген­дерных отношений. В этих случаях социальная организация сек­суальности как брачно-репродуктивной задает жесткие образцы женской жизни. С другой стороны, существуют общества, в кото­рых женская сексуальность является автономной от брака, а сфера сексуальности и гендерные роли не жестко связаны друг с другом. В таких обществах гендерные роли и идентичности многообразны и вариативны.

В России в позднесоветский период происходила «невидимая сексуальная революция», сексуальность отделялась от брака и дето­рождения. Гендерные роли женщин были связаны с материнством, однако женская судьба не определялась исключительно рамками брака. Публичная сфера предоставляла женщинам значительные ресурсы; внебрачное материнство и внебрачная сексуальная жизнь стали в повседневности легитимными практиками. При этом госу­дарство, официальные институты и идеология либо не замечали сексуальности (соответственно не было достаточного обеспечения репродуктивного и сексуального здоровья, не хватало контрацеп­ции, экспертной информации, образования и пр.), либо рассматривали половые отношения в браке как единственную норму совет­ской жизни. Такой способ организации сексуальной сферы в Рос­сии впоследствии получил название лицемерного. В последующих главах мы обсудим причины и последствия разной степени тендер­ного традиционализма и контроля над женской сексуальностью в исследуемых нами случаях.

В чем заключается гендерный подход к анализу сексуальности? В рамках данного подхода дается объяснение, почему именно женская сексуальность и женская сексу­альная жизнь являются предметом пристального внимания и стро­гого контроля со стороны государства, сообщества, семьи, группы. Основным механизмом такого контроля является брак. Отрыв сек­суальной жизни от брака не всегда и не везде являлся (и является) для женщин легитимным, однако именно эти процессы трактуются исследователями как важнейший критерий изменений в области сексуальности (Э. Гидденс, И. Кон). Поэтому брачная и внебрач­ная женская сексуальность является центральным фокусом нашего исследования. Мужские сексуальные практики во всех обществах подвержены меньшему контролю, хотя и в отношении мужчин существуют санкции и нормативные предписания.

В гендерных исследованиях сфера сексуальных отношений - одна из структур гендерного порядка. Сексуальность анализируется исследователями как компонент гендерного порядка, относительно самостоятельный, но одновре­менно связанный с другими его составляющими. Коннелл рассмат­ривает сексуальность как одну из четырех структур (моделей), в ко­торых проявляется гендерный порядок:

• структуры властных отношений, т. е. контроль и принуждение по признаку пола;

• структуры социального разделения труда по признаку пола в приватной и публичной сферах и между ними;

• структуры катексиса, т. е. социальная организация эмоцио­нальных и сексуальных отношений;

• символические репрезентации мужественности и женствен­ности.

38. Брачно-пронатальный сценарий: секс как репродукция

Пронатально-брачный сценарий составляет основу повседнев­ных дискурсов о сексуальности в позднесоветском обществе. Этот сценарий является ядром официальной политики сексуальности, он поддерживался социальной политикой, предоставляющей льго­ты матерям, и организацией приватной жизни, идеологией, зако­нодательством, культурными репрезентациями. Брак выступает основной легитимной формой сексуальных отношений, а материн­ство — приоритетной гражданской обязанностью женщин. Пронатальная (просемейная) политика и идеология поддерживаются низкой степенью институциональной рефлексивности в отношении сексуальности. Для брачно-пронатального сценария интимных отношений харак­терно то, что партнеры считают брак основной легитимной формой сексуальных отношений, а деторождение и материнство — основ­ным смыслом сексуальной жизни женщины. Рассказ о сексуальном опыте строится как рассказ о брачном союзе. Детские и юношеские сексуальные опыты в автобиографическом нарративе не описыва­ются, рассказ о сексуальном воспитании отсутствует, знания рас­сказчиков о сексуальной жизни фрагментированы и недостаточны, по их собственной оценке. Последовательность событий в ходе жизненного пути предстает следующим образом. После первой ро­мантической влюбленности следует знакомство с будущим супру­гом (супругой), в ходе которого происходит первый сексуальный контакт. Первый сексуальный опыт необязательно осуществляет­ся в браке, но он связан с браком или ориентирован на него. Осно­ванием для вступления в сексуальные отношения является брак, сексуальные партнеры — это муж и жена или жених и невеста. Сме­на партнеров может быть связана с разводом и последующим но­вым браком.

39. Романтический сценарий: секс — это любовь

Романтический сценарий составляет ядро повседневного дискур­са позднесоветского периода, который Роткирх называет «жизнью страстями». Любовь легитимирует добрач­ные и внебрачные отношения, страсть репрезентируется как неуп­равляемая и неизбежная. На уровне публичных дискурсов романти­ческий дискурсивный режим составляет ядро массово-культурных репрезентаций (литературы, кинематографа, публицистики).

В рамках романтической интерпретации сексуальной жизни «на сцене» взаимодействуют «любовники», «возлюбленные», «люби­мые». Рассказ о сексе включает подробные истории о влюбленно­сти, всепоглощающей страсти, губительной ревности, драматиче­ских переживаниях. Такой романтический секс не зависим от брака, хотя иногда отношения завершаются браком. Женщины и муж­чины подчеркивают значимость эмоциональной вовлеченности в отношения. Сексуальное удовольствие связывается с силой привя­занности.

Страстная влюбленность является основанием для выбора сексу­ального партнера, любовь-привязанность необходима для поддер­жания устойчивых долгосрочных сексуальных отношений. Э. Гидденс различает три типа любовных отношений:

любовь-страсть (преимущественно мужской вариант),

романтическую любовь (пре­имущественно женский вариант) и

любовь, основанную на «чистых отношениях».

По утверждению Гидденса, роман­тическая любовь — это женский вариант осмысления интимных от­ношений, женский путь освобождения от союзов, организованных родителями, что прослеживается и в собранных нами жизнеописа­ниях. Женский романтический сценарий — это целостный рассказ о любви-сексе. Мужской романтический сценарий имеет свои осо­бенности; он, как правило, предстает как сумма отдельных эпизодов сексуальной жизни рассказчика.

Романтический сценарий сексуальных отношений, так же как и репродуктивно ориентированный, не предполагает активного об­суждения интимных отношений между партнерами. Женское сексу­альное удовольствие описывается как удовлетворенность романти­ческой стороной интимной связи. В этом сценарии сохраняется гендерный разрыв между инициативой и ответственностью муж­чин, с одной стороны, и пассивностью и подчиненностью женщин и сексуальном взаимодействии — с другой. Высокая поэтизирован­ная риторика романтической любви, культивируемая в том числе и в классической литературе, маскирует двойной стандарт в сфере сексуальности: готовность женщины отказаться от сексуального удо­вольствия, самопожертвование ради любимого человека, который представлен как объект поклонения, обладающий властью над воз­любленной. Обратная ситуация также возможна: любовь-страсть, ис­пытываемая мужчиной, может заставить его нарушить социальные условности, но такие случаи менее распространены в патриархатных обществах и описываются как трагические.

40. Коммуникативно-партнерский сценарий: секс как дружба

Дискурс о дружбе составляет основу повседневных позднесоветских дискурсов, он легитимирует внебрачную и нерепродук­тивную сексуальность. Его распространенность связана со значи­мостью социальных сетей, дружбы и неформального общения в повседневной жизни позднесоветского общества. Такое понимание сексуальных отношений воплощается в рассказах об интимности, вырастающей на основе дружбы, общения, совместных дел и инте­ресов, общего стиля жизни. В позднесоветское время «тусовочная сексуальность» часто воспринималась как протест против офици­альных лицемерных регламентации. На сцене сексуальных взаимо­действий действующими лицами являются друзья, близкие люди с общими интересами, принадлежащие к одному кругу.

Реконструкция сексуальности в глазах женщин — это реконструкция личностной и сексуальной коммуникации, вербализуемых опытов, когда сексуальность связана с процессом перего­воров и учетов интересов партнера. Партнер — это друг, человек своего круга, в его определении присутствует элемент иронии, он может быть «мальчиком», «человеком», «отцом ребенка», «кавале­ром», «героем-любовником». В мужской версии основания для вступления в отношения — это сексуальное влечение, стремление нравиться и доставлять удоволь­ствие партнерше, которая принадлежит к той же дружеской компа­нии. Ценностью являются эмоциональная привязанность, общие интересы, индивидуальные особенности партнера. Такие отноше­ния характеризуют «открытость, способность к какой-то игре, пол­ная искренность».

41. Достижительный сценарий: секс как средство производства гендерной идентичности

В позднесоветских дискурсах женщинам и мужчинам приписыва­ются разные сексуальные потребности. Различия в женской и муж­ской природе в официальном дискурсе легитимируются гендерно поляризованными предписаниями. На уровне повседневности сек­суальность репрезентируется как выражение и как средство до­стижения «правильной» тендерной идентичности. Мужская сексу­альность связана с реализацией влечения, «выражающего мужскую природу».

Итак, «настоящий мужчина» женат, он является квалифициро­ванным сексуальным партнером, здоровым, сексуально потентным, гетеросексуальным, не склонным к перверсиям и имеющим много­численные внебрачные связи. Он активен, материально обеспечен, исповедует «двойной стандарт» в интерпретации мужского и жен­ского поведения. Данная модель сходна с моделью нормативной маскулинности, описанной в социологических и феминистских ис­следованиях. Нормативная тен­дерная идентичность воспроизводится в большинстве мужских сце­нариев этого периода. Как пишет И. Кон, «мужская сексуальность остается более экстенсивной, предметной, не связанной с эмоцио­нальной близостью и переживаемой не как отношение, а как завое­вание и достижение. Многие мужчины по-прежнему отождествляют маскулинность с сексуальностью, осмысливая последнюю главным образом количественно — размеры члена, сила эрекции, частота сно­шений и количество женщин. Почти каждый юный Вертер по-прежнему втайне завидует Дон Жуану. Многие юноши ассоциируют взрослость с началом сексуальной жизни, причем "мужествен­ность" (вирильность) отождествляется с потенцией, а ее реализа­ция — с агрессией и насилием» ²⁶.

В позднесоветском поколении данный сценарий является широ­ко распространенным: с одной стороны, распространены либераль­ные практики, с другой — уровень контрацептивной культуры и взаимной ответственности остается низким и ответственность в ос­новном возлагается на женщину.

В таком сценарии женщина — это объект гетеросексуального желания, сексуальная востребованность является для нее чрезвы­чайно значимой, поднимает самооценку, служит самоутверждению.

42. Внебрачные связи: система оправдания

В позднесоветский период моногамность супружеских отноше­ний сохраняет нормативный характер. Однако в повседневности формируется другая норма, согласно которой при определенных обстоятельствах и при соблюдении определенных правил допус­кается нарушение супружеской верности. Уже в советское время было замечено, что «везде: в литературе, в кино, в театре, в нашей повседневной жизни — мы сталкиваемся с фактами внебрачной половой жизни»²⁷. С. Голод приводит данные о наличии параллельных сексуальных практик у половины респон­дентов (у 37 % женщин и 62 % мужчин) в 1969 г. и у двух третей в 1989 г.²⁸.

Стратегией совладания с внебрачными отношениями и встраи­вания их в брачный статус является сокрытие любовных связей. Успешное сокрытие не вносит существенных изменений в брачные отношения, и многие мужчины и женщины соединяют рутину бра­ка с новизной и яркостью внебрачных связей. Страсть и ревность описываются как неконтролируемые и неуправляемые чувства, которым человеку приходится подчиняться. Их развитие имеет цикличный характер, и со временем они проходят. Многие мужчи­ны и женщины утверждают, что внебрачные связи, особенно тай­ные, укрепляют брак.

Если внебрачные связи кратковременны и/или их наличие скрывается от супруга(и), они, как правило, не угрожают супружеским отношениям. По отношению к супружес­ким изменам двойной стандарт ослабевает, сокрытие внебрачных связей является правилом сохранения брака и для мужчин, и для женщин.

Ситуация неопределенности позволяет сохра­нять брачные отношения, в которых супружеский секс теряет зна­чимость, однако ценность семьи остается высокой.

Итак, брачная измена признается функционально значимой в поддержании брака. Считается, что она позволяла реализовывать чувства, «естественные» потребности, давала возможность обрести новые знания и новое понимание себя, вписывая женственность/му­жественность в дискурсы романтики и дружбы. Страсть, увлечения, при­ключения описываются российскими мужчинами и женщинами позднесоветского периода как запретные, опасные и привлекатель­ные. Семья сохраняла свою высокую ценность, однако рутинизация сексуальных отно­шений в браке препятствовала «сексуальной индивидуализации», которая могла происходить за пределами брака. При этом измена угрожала браку, усиливая его хрупкость и неустойчивость. Вне­брачные связи, в том числе скрываемые, постоянно создавали си­туации конфликтов, драматических переживаний, ревности.

Как видим, в сфере повседневной жизни, с одной стороны, вос­производились официальные нормы, с другой — легитимировались нормы «теневые». Сексуальные отношения в основном вос­принимаются супругами как «естественные», не требующие знаний и обсуждения (пронатально-брачный сценарий); натурализация половых различий приводит к оправданию мужской активности и женской пассивности (достижительный сценарий). Одновременно в повседневности, при сохранении нормы моногамности, получают распространение практики нарушения супружеской верности.

43.Трансформации мужского в обществе и культуре

В доиндустриальном и раннем индустриальном обществе взаимодействие мужчин и женщин было поставлено в достаточно жесткие рамки, и так называемся борьба полов (о которой все говорили и писали) развертывалась на индивидуальном уровне: в семье, в постели. Но рамки соперничества между мужчинами и женщинами были очень ограничены. Они были четко ограничены социальными условиями. Мужчины соревновались не только из-за женщин (но из-за женщин тоже), друг с другом, женщины соперничали друг с другом из-за мужчин, но в социуме они практически не пересекались, потому что у них были жестко очерченные роли. При этом никаких особых мужских или женских качеств не требовалось.

Бальзаковские женщины (не по возрасту, а героини Бальзака) были энергичными, беспощадными, как и их мужья. Но в то время женщина, которая хотела быть социально активной и влиятельной, не могла этого сделать самостоятельно. Для того чтобы чего-то добиться, она должна была либо найти соответствующего мужчину и выйти за него замуж, либо, если такого не было, она брала того, кто «подходящий», и делала ему карьеру, в том числе своими женскими средствами. И только таким образом она добивалась того, чего хотела. Потому что публичная жизнь для женщин была закрыта, и эти запреты были достаточно жесткими.

Сегодня практически эти границы размыты, хотя не до конца уничтожены. Но принципиально новый момент, чего никогда не было, заключается в том, что конкуренция (это одновременно и форма сотрудничества, кооперация) между мужчинами и женщинами идет во всех сферах общественной жизни: труд, политика и т.д. Это принципиально иной тип отношений.

Отсюда вытекает вторая тенденция, здесь уже речь идет о культурных нормах и психологии. Эта тенденция не в том, что происходит уничтожение всяческих половых или гендерных различий. В результате возникает нечто типа психологического унисекса, где мужчина и женщина ничем друг от друга не отличаются. И в связи с этим (это очень важно, потому что это как раз источник оптимизма, которого обычно в разговорах на эти темы не бывает) происходит нормализация индивидуальных различий их стилей жизни. И эти индивидуальные различия стилей жизни, мышления и т.д. могут соответствовать и могут не соответствовать традиционным гендерным стереотипам маскулинности и фемининности.

И тут мы тоже всюду видим новые принципы: партнерство, равенство. Вопрос о том, кто глава семьи, имеет сегодня для социологов чистое значение индикатора, потому что это показывает уровень притязаний мужа и жены. А если мы хотим представить реальные вещи, то мы должны спрашивать (причем это было ясно уже в 80-е гг. даже в нашей стране, не говоря уже о Западе) механизмы принятия решений, кто принимает решения по каким вопросам. И картина оказывается гораздо более сложной, чем раньше. В сфере сексуальности громадное значение имеет появление контрацепции, в особенности женской, которая дает женщинам право решающего голоса в фундаментальном вопросе о репродукции, зачинать – не зачинать, рожать – не рожать и т.д.

Еще очень важный момент. Движущей силой этих процессов, их субъектом, являются женщины. Если мы возьмем все перемены, оказывается, что всюду женщины усваивают мужские позиции, роли, стили поведения, соответственно происходит их психологическая перестройка. У мужчин изменений меньше.

Теперь самое интересное. Что в рамках этих процессов происходит с мужчинами? Этот блок вопросов называется трансформацией маскулинности. Первое, на что нужно обратить внимание, – это сам термин «маскулинность». Как и все понятия, которыми мы пользуемся, оно многозначно. При этом одно значение, которое употребляется всегда и всюду, – это просто описательное понятие. Маскулинностью, или маскулинными свойствами называют те свойства, которые, предположительно, отличают мужчин от женщин. И второе, более сложное, понятие – это нормативный канон, система представлений о том, каким должен быть мужчина (мы всегда говорим о «настоящем» мужчине). Эти идеальные, нормативные представления – это более серьезное понятие, здесь больше проблем.

Если от слов перейти к сути, то канон маскулинности оказывается, с одной стороны, очень жестким, абсолютно универсальным, одни и те же черты, нормативные требования во всех культурах. И в то же время он очень слабо отрефлексирован. Особенность и культуры, и мужского сознания на бытовом уровне (а оно производно от культуры) заключается в том, что мужчина всегда мыслит себя субъектом, он не может мыслить себя объектом, женщина – объект.

По словам американского социолога Майкла Месснера, существуют три специфических фактора мужской общественной жизни.

Во-первых, мужчины как группа пользуются институциональными привилегиями за счет женщин как группы.

Во-вторых, за узкие определения маскулинности, обещающие им высокий статус и привилегии, мужчины расплачиваются поверхностными межличностными отношениями, плохим здоровьем и преждевременной смертью.

В-третьих, неравенство в распределении плодов патриархата распространяется не только на женщин, но и на мужчин: гегемонистская маскулинность белых гетеросексуальных мужчин среднего и высшего класса конструируется в противовес не только фемининностям, но и подчиненным (расовым, сексуальным и классовым) маскулинностям.

При всей монолитности (а мужчина – это всегда монолит, субъект, цельный, сильный, могучий и т.д.) он всегда внутренне противоречив. Дело в том, что маскулинность всегда и всюду является практически синонимом сексуальности, настоящий мужчина всегда сексуален, у него большие яйца, соответствующих размеров достоинство. Само понятие «фаллический образ» – это символ мужской силы, могущества, власти и т.д.

Но одновременно опять-таки практически всюду существует другой символ обозначения маскулинности. Это логос, рациональное начало. Подразумевается, что у женщины нет фаллоса, и поэтому они, как говорил Фрейд, завидуют пенису. Нет необходимости говорить о различии между пенисом и фаллосом. На самом деле, мужчины завидуют чужому достоинству, женщины не завидуют. Точно так же подразумевается, что мужчина воплощает собой рациональное начало, логос, а женщина – существо чувственное, и поэтому это ей не свойственно.

Поскольку эти два принципа и в самых древних, и в других культурах – всюду воспроизводятся. Их даже соединяют в одну: фаллоцентризм и логоцентризм соединил в понятие фаллогоцентризм. Имелось в виду мужское достоинство, мужская власть, что центр маскулинности – это фаллос и логос. Но если вы посмотрите и повседневную психологию, и материалы любой культуры, вы увидите, что эти два начала никогда не совпадают, они находятся в оппозиции. И мужчина, с одной стороны, могущественный, сильный, сексуальный и т.д., а с другой стороны, этот сильный мужчина не в состоянии контролировать собственную эрекцию. А контроль над эрекцией – прообраз прочего мужского самоконтроля. Поэтому в разных культурах повторяются (хотя люди друг друга не знали) одни и те же вещи о том, что когда поднимается маленькая головка, в большой мужской голове начинается смятение, отсюда эта сложная проблема. Т.е. идея мужской монолитности, этого образа, на самом деле, не подтверждается ни психологически, ни антропологически.

Если заниматься историей культуры или символической культурой на примере Греции – проблема дионисийской культуры, аполлоновской культуры. Разные модели, соответственно, разные изображения. И классическая греческая скульптура – это, извините, не фаллические статуи, там не те параметры, не те знаки.

44. Вариабельность маскулинности

Что происходит дальше. Сегодня в связи с усложнением мира и взаимоотношений усложняется и само понятие маскулинности. И сегодня, если бы мы захотели рассматривать проблемы маскулинности более профессионально и социологически, то основное понятие было введено австралийским очень известным социологом (хотя он профессор педагогики) и поддержано феминизмом. Раньше этот человек назывался Роберт или Боб Коннел, а теперь он называется Рейвен Коннел. Я как раз в связи с этой работой возобновил с ним знакомство. Мы когда-то, много лет назад, встречались в Гарварде, а тут мне понадобились его новые статьи, я ему написал, он оказался теперь не Бобом, а Рейвеном. Что это значит, я не знаю. Он ввел понятие гегемонной маскулинности.

Как пишет Коннелл, «не существует единого образа маскулинности, который обнаруживается всюду. Мы должны говорить не о маскулинности, «маскулинностях». Разные культуры и разные периоды истории конструируют гендер по-разному… Многообразие - не просто вопрос различий между общинами; не менее важно то, что разнообразие существует внутри каждой среды. Внутри одной и той же школы, одного и того же места работы или микрорайона будут разные пути разыгрывания маскулинности, разные способы усвоения того, как стать мужчиной, разные образы Я и разные пути использования мужского тела».

«Гегемонная», культурно господствующая, самая престижная в данной среде маскулинность характеризует лишь мужчин, стоящих на вершине гендерной иерархии, а ее признаки исторически изменчивы. Хотя их обычно приписывают конкретным индивидам, они являются коллективными, создаются и поддерживаются определенными социальными институтами. Эти образы многослойны, многогранны, противоречивы и изменчивы.

Первоначально это основывалось на наблюдениях в школах – что происходит в школе с мальчиками. Выясняется, что существует модель гегемонной маскулинности. Это понятие не обозначает свойства отдельно взятого мужчины или мальчика, а это нормативная структура, которая, однако, обеспечивает этому мальчику или мужчине, который предположительно обладает этими качествами и разделяет эти ценности, положение на вершине гендерной иерархии – это то, что гегемонная маскулинность, при том, что она больше всего бросается в глаза, не является единственной мужской идентичностью.

Наряду с гегемонной маскулинностью, которая стоит на верхушке, существуют разные другие идентичности. Например, есть «соучаствующая маскулинность», complicit masculinity – это модель поведения тех мужчин, которые не прилагают усилий для того, чтобы занять эту гегемонную позицию, это достаточно сложно, не всем под силу, и не всем даже хочется. Значит, кто-то в этой системе занимает подчиненную, вспомогательную роль, но при этом пользуется преимуществами в этой иерархической системе. Причем эта иерархическая система означает не только подчинение женщин, но и подчинение других мужчин.

И третья категория (сейчас в эмпирических исследованиях их называется больше) – это подчиненная маскулинность. Прежде всего подразумеваются геи, гомосексуалы. Они не подчиненные, не настоящие, они находятся внизу. Но при этом важны две идеи. Что маскулинность не одна, они разные, и что они образуют иерархическую систему. Но эта иерархическая система не является чем-то раз и навсегда данным, одинаковым, в каждой конкретной школе, коллективе, учреждении, в каждом мужском сообществе оно перестраивается, изменяется. Вокруг этого идет и торговля, и борьба, кто кого. Это динамический процесс, не раз и навсегда данные личностные свойства, а это характеристика культуры и социальной структуры. И неслучайно именно эта система понятий легла в основу современных исследований маскулинности.

Причем она заведомо содержит в себе (это очень важно иметь в виду) критическое ядро. Мы маскулинность понимаем как нечто монолитное, данное, такое замечательное, «сильный, смелый, героический, все может» и т.д., а критическое отношение не заложено. Между тем эта система оказывается сегодня дисфункциональной, с учетом изменившихся условий и характера отношений. Поэтому критическое отношение к ней, ее деконструкция (в феминистских это терминах или в каких-то других – нас сейчас не волнует) оказываются очень важными.

Как и другие гендерные категории, «маскулинность» не имеет однозначного определения. У нее, по крайней мере, три разных значения.

1. Маскулинность как дескриптивная, описательная категория обозначает совокупность поведенческих и психических черт, свойств и особенностей, объективно присущих мужчинам, в отличие от женщин.

2. Маскулинность как аскриптивная категория обозначает один из элементов символической культуры общества, совокупность социальных представлений, установок и верований о том, чем является мужчина, какие качества ему приписываются.

3. Маскулинность как прескриптивная (предписываемая) категория - это система предписаний, имеющих в виду не среднестатистического, а идеального «настоящего» мужчину, это нормативный эталон мужчинности.

Понимание маскулинности у маленьких мальчиков, у младших подростков – это, прежде всего, рост и сила, мужчины должно быть много. Но как только они становятся чуточку постарше, это все усложняется. Потому что важны не столько мускульная масса и сила (понятие, кстати, очень неоднозначное), а важны координация движений, ловкость, сообразительность. И в том же самом спорте, как на войне, побеждает не самый сильный (даже если это тяжеловесы), а тот, кто лучше умеет, кто находчивее, хитрее. Эти проблемы глобальны, они даже распространяются не только на человечество. Животное представление о том, что мужчина, самец – всегда лидер, неверно.

Мужчины не одинаковы. Они представляют собой разные типы маскулинности, их психологические свойства всегда были и остаются разными. Но вместе с тем для понимания маскулинных черт, в том числе и психологических черт мужчин, очень важно еще одно понятие, которое является таким же синонимом маскулинности (и даже большим синонимом), как сексуальность. Это понятие – универсальный социальный и психологический феномен – называется гомосоциальностью. Не путать с гомосексуальностью. Это универсальное явление, не только мужское свойство. Это ориентация людей на общение и деятельность прежде всего с теми, кто на них похож. В этом смысле это родовое понятие.

Но если говорить о мужчинах, то это свойство им особенно характерно – это желание и потребность отделяться от женщин, потребность в сегрегации, в поддержании особых отношений, в общении и т.д. Это универсальный антропологический феномен, громадная литература, мужские сообщества, тайные общества, союзы и т.д., в которых развертывалась мужская жизнь в древности. Четкое, абсолютное разграничение мужских и женских функций. Потом это уходит. Но как только мужские закрытые сообщества и т.д. утрачивают свое значение, потому что изменился характер общественных отношений или туда проникли женщины и т.д., мужчины тут же создают себе что-то другое: закрытые клубы, спортивные общества, футболисты, фанаты. Т.е. универсальное явление мужской культуры – исключение женщин.

Мужская гомосоциальность предполагает не только соответствующие группировки и соответствующую поэтизацию мужских отношений: мужское товарищество, дружба, я уж не говорю о воинской, это естественно. Но даже когда ничего военного нет и военного прошлого нет, все равно «мужская дружба» и это все поэтизируется, становится эталоном настоящего мужчины. Это вполне реальные, очень важные ценности.

Но при этом здесь всегда наблюдается иерархия, мужчины разные. И особую роль играет гомофобия, которая возникает в этих мужских сообществах и имеет определенные функции. С одной стороны, мужское сообщество, в котором складываются (в особенности если это действительно воинское сообщество, где женщин нет) очень значимые личностные, эмоциональные привязанности между мужчинами. В мужском сознании любые отношения вне зависимости от того, каковы они на самом деле по своей физиологической, психологической природе, часто описываются в сексуальных терминах, это любая иерархия: кто кого, кто сверху, кто кого опустил, кто кому начальник. Здесь возникает проблема гомоэротических чувств. И гомофобия возникает, с одной стороны, как средство поставить барьер на этом пути. А с другой стороны (и это для нашей темы, пожалуй, более важно), она возникает как средство легитимации и создания иерархии внутри мужского сообщества – отделить настоящих мужчин от ненастоящих. Поэтому люди могут быть сколь угодно терпимыми и т.д.

Но это касается кого угодно, но не мальчиков-подростков. И не только потому, что он сам еще не знает, на каком он свете, и он не в состоянии проанализировать собственные переживания, чего ему надо бояться и чего ему не надо бояться. Но он должен доказывать себе и другим, что он настоящий. Доказывать он это должен и может прежде всего своей гетеросексуальностью. И проще всего это доказать демонстрацией гомофобии.

Что касается женщины, девочки, то для того чтобы мальчик ее осознал как субъекта, должно пройти много времени. И не всегда, не у всех мужчин это получается. Так же, как гомосоциальность – это очень широкое понятие. Вы без труда вспомните, что существует множество мужчин, абсолютно гетеросексуальных, которые спят только с женщинами, ничего другого не хотят и не будут делать. Но это единственное, что они хотят делать с женщинами. А все остальное – работать, проводить досуг, разговаривать – они будут с другими мужчинами, и женщину в эти другие вещи могут допускать, могут не допускать. Это в какой-то степени проблематично.

Однако эта гегемонная маскулинность, персонифицированная в каких-то качествах, создает также ряд психологических проблем и противоречий, которые, в особенности в современных условиях, о которых я говорил, выглядят отчетливо дисфункциональными и создают для мужчин невыгоду. Первое – это нереалистический образ Я. Настоящий мужчина должен быть всегда и во всем первым, он старается это сделать. В этом отношении эта установка действительно способствует тому, что он становится сильным, конкурентоспособным. Но если у него это не получается (а это не у всех и не всегда получается), то оборотная сторона этого дела – неврозы, чувство неполноценности и то, что я назвал бы комплексом обманщика или комплексом самозванца.

Вторая издержка – это блокирование эмоциональных реакций. Есть громадная литература о неэкспрессивном мужчине, о том, что мужчина испытывает трудности с самораскрытием, с эмоциональным контактом как с другими мужчинами (потому что самораскрытие означает сказать что-то самое болезненное, а самое болезненное – это стыдное, поэтому общение ограничивается), так и с женщинами.

Третий момент – это апелляция к силе там, где нужны переговоры. Я уже процитировал один пример, он сюда относится. Один американский психолог, автор бестселлера, посвященного мальчикам, формулирует мысль, что если мальчики не плачут слезами, то некоторые из них будут плакать пулями, и это имеет прямое отношение к терроризму и пр. Т.е. опять же противоречивая модель, маскулинность имманентно содержит в себе культ насилия, и не надо выводить его только из тестостерона и других гормональных вещей. Тестостерон – у всех, а агрессивное поведение – не у всех.

Естественно, в меняющихся условиях меняется и мужская психология. Представление о том, что мужчина – монолит, что он не меняется, а только распадается на составные части, либо занимается террором, либо нет, неверно. Есть новые мужчины (их так условно называют), и по статистике это видно, которые усваивают новые модели поведения, в том числе и в отношениях с женщинами. Но это сопряжено с трудностями.

Другая проблема – мужское здоровье. Потому что сегодня мужское здоровье – это опять же глобальная проблема. Причем речь идет не только о каких-то специфически мужских болезнях, потому что есть специфически женские болезни, и говорить, чьи лучше, чьи хуже, кому хорошо, кому плохо – несерьезный разговор. Но речь идет о том, что очень многие мужские болезни, мужские проблемы со здоровьем связаны с тем же самым каноном маскулинности.

Были исследования сексуальности. Естественно, самые доступные кролики – это студенты. Что представляют собой юноши, которые пользуются наибольшим успехом у девочек, меняют их как перчатки, успешны? Прогнали их по громадной батарее тестов и получили на выходе сводную вещь – любовь к новизне и риску. «любители острых ощущений».

Прогнозы биологов и генетиков о том, что через 100 лет мужчин может не стать вообще, – это серьезные вещи, но это не наш сюжет. Если брать социальные и психологические вещи, никакой катастрофы, ничего фатального нет. Просто мы сталкиваемся с новыми условиями. И в этих условиях мужчина вовсе не утрачивает своих замечательных качеств, а он оказывается в проблемной ситуации. И эту ситуацию надо осмысливать, надо находить соответствующие формы не глобального переустройства мира и гендерного порядка (это утопия), но оказания помощи и смягчения тех трудностей, которые возникают в результате современных тенденций развития.

46. Факторы воздействия на динамику маскулинности/фемининности

Хотя степень маскулинности/фемининности каждой культуры исторически более или менее стабильна, она может изменяться в зависимости от конкретных социально-политических обстоятельств. Войны, политические кризисы или подъем национальных чувств создают повышенный спрос на героев-воинов и тем самым повышают ценность «маскулинных» качеств.

Рост национализма и религиозного фундаментализма в современном мире - самый мощный противовес тенденции цивилизованной «феминизации» социокультурных ценностей. Он способствует возрождению самых архаических и агрессивных форм гегемонной маскулинности, даже в тех странах, где национальное начало символизируется женским образом (как русская «Родина-Мать»). То же самое можно сказать о любой разновидности фашизма. Культ силы, дисциплины, державности, вождя и нации обязательно будет культом агрессивной маскулинности, направленной против «женственной» и «слабой» демократии.

Помимо национально-культурных особенностей, нормативные каноны маскулинности и ориентированное на них поведение варьируется в зависимости от социального положения и образовательного уровня людей . Более образованные мужчины стесняются примитивной, грубой маскулинности, их ценностные ориентации и стили жизни выглядят более цивилизованными, они охотнее, хотя и не во всем, принимают идею женского равноправия и готовы идти ей навстречу (зачастую у них нет выбора, потому что женщины в их среде более эмансипированы и самостоятельны, грубая сила их отталкивает). В рабоче-крестьянской среде традиционный канон маскулинности сильнее и его не стесняются декларировать публично. Психологически, на индивидуальном уровне анализа, соответствующие установки зависят не столько от личного социального статуса взрослого мужчины, сколько от той среды, в которой он провел свое детство и юность, эти ранние влияния, как правило, не изглаживаются последующим личным опытом.

Еще один водораздел - социально-возрастной. Многие как аскриптивные, так и реальные (поведенческие) свойства традиционной маскулинности, в частности, агрессивность и сексуальность, подразумевают в первую очередь подростков и молодых мужчин.

Молодые мужчины представляют собой особую социально-демографическую группу, которая и по своим физическим (мускулы, физическая сила, гормоны), и по своим поведенческим (стадность, высокая соревновательность), и по своим психологическим свойствам (любовь к риску, отсутствие заботы о личной безопасности, пренебрежение к собственной жизни, желание выделиться, склонность к девиантности) отличается как от женщин, так и от старших мужчин.

Выраженность этих черт зависит больше всего от возраста, но также и от социального статуса (женатые мужчины меньше холостяков склонны к риску и авантюрам, у них другой стиль жизни). Однако усвоенные в юности стереотипы и идеализированные образы маскулинности сохраняются в сознании многих взрослых мужчин, независимо от их собственного реального образа жизни, вызывают ностальгические чувства и нередко симулируются, на чем искусно играют средства массовой информации, поп-арт и имидж-мейкеры.

Наконец, индивидуально-типологические различия. Хотя социо-нормативные образы и нормы маскулинности создаются и поддерживаются культурой, разные типы маскулинности импонируют разным типам мужчин (и женщин) и имеют свои психофизиологические, конституциональные основы.

Носителями, защитниками и идеологами «новой маскулинности» становятся, как правило, мужчины, которые по тем или иным причинам не смогли войти в этот элитарный мужской клуб, испытывали в детстве и юности какие-то трудности с маскулинной идентификацией и нашли для себе другой, более приемлемый канон маскулинности. Разумеется, это возможно и по чисто интеллектуальным соображениям, но чаще эти мотивы переплетаются: личные трудности помогают осознать «неправильность» социального стереотипа.

Таким образом, как по социальным, так и по психологическим причинам существуют разные каноны маскулинности, элементы которых переплетаются в самых разных сочетаниях. Поэтому «новая» маскулинность отличается от «старой» не так сильно, как хотелось бы радикальным феминисткам.

47. Стереотипы массового сознания о фемининности/маскулинности

Представления советских людей об маскулинности и фемининности всегда оставались стереотипно-сексистскими.

Крушение советской системы не изменило прежних стереотипов маскулинности, но сделало их более артикулированными и разнообразными. Российская массовая культура, будь то реклама, кино или телевидение, является откровенно сексистской. Реклама излагает нам простым языком старый патриархальный миф о том, какими должны быть мужчина и женщина. «Настоящий мужчина» предстает личностью творческой, профессиональной, знающей, способной принимать решения и одерживать победы в одиночку. Его действия изменяют окружающий мир. Он самодостаточен. «Настоящая женщина», призвана сопровождать «настоящего мужчину», являться дополнительной наградой за его победы. Она предстает в рекламе существом ограниченным, зависимым, домашним. Ей не надо быть умной и творческой личностью, а надо иметь пышные блестящие волосы, стройную фигуру, привлекательную походку. А когда благодаря этим качествам мужчина найден, ей надо следить за семейным уютом, стирать, готовить, лечить так, чтобы он оставался доволен. Он - субъект действия, творец, величие которого дополнительно подчеркнуто умением вовремя проинструктировать и поощрить представительницу слабого во всех отношениях пола. Она - объект созерцания, исполнитель, ждущий внимания, указаний и поощрений.

Повторяя эти примитивные патриархальные образы бесчисленное множество раз в самых разных вариантах, сегодняшняя российская реклама во многом работает на усиление консервативных гендерных стереотипов, которые в нашей культуре и без того достаточно консервативны».

Вместе с тем в российских СМИ и в более сложных формах гендерного дискурса настойчиво проводится мысль о неполноценности и угнетенности российских мужчин, являющихся жертвами стервозных женщин (характерно, что первая передача первого российского «мужского» ток-шоу была посвящена именно женщине-стерве), либо коммунистического деспотизма, либо западной колонизации.

Бросается в глаза резкое расхождение мужского и женского дискурса по этим сюжетам, а также возникновение своеобразных российских аналогов западных теорий маскулинности.

Превращению мужика в мужчину по мере сил способствуют мужские журналы. Откровенно прозападные и издаваемые западными издателями, они ведутся с хорошим чувством юмора и адресованы состоятельным, преимущественно молодым, российским мужчинам, которые уже научились делать деньги и хотят приобщиться к материальным достижениям западной цивилизации.

Однако несмотря на популярность традиционного канона доминантной маскулинности, он не является безраздельно господствующим. Важным показателем его дезорганизации может служить трансформация образа солдата. Солдат всегда считался живым воплощением маскулинности, а армия - школой воспитания мужества. Теперь солдат часто рисуется как слабый и беспомощный мальчик, над которым безнаказанно издеваются его начальники и старослужащие (дедовщина), а выручать его из всех бед должна мама, которая может даже увезти его из армии. Тема солдатских матерей, которых боятся даже бравые генералы, - хорошая пища для размышлений о меняющейся маскулинности.

48. Сексуальность

- это широко распространенный термин, обозначающий сексуальные характеристики и сексуальное поведение людей (Э. Гидденс). В житейской практике сексуальность обычно определяется как биологически обусловленное побуждение, или импульс, направленный на представителя противоположного пола (нормальная сексуальность) или любой другой объект (так называемая извращенная сексуальность), проявляющийся в поведении. Пока сексуальность выглядят биологически-инстинктивной, она кажется опасной альтернативой культуры. Однако оба полюса оппозиции «секс и культура» сконструированы искусственно. Сексуальность не существует вне конкретной культуры, а культура, в свою очередь, невозможна без сексуально-эротических компонентов.

В общественных науках понятие «сексуальная культура», как и «культура» вообще, имеет неоценочное значение.

Важнейшие компоненты сексуальной культуры:

сексуальный символизм, то есть знаки и симво­лы, в которых осмысливается сексуальность, включая представления о природе половых различий, любви, деторождении, сущности полового акта и т. п.;

установки и ценностные ориентации, в свете которых люди воспринимают, оценивают и конструиру­ют сексуальное поведение;

социальные институты, в рамках которых про­текает и которыми регулируется сексуальная жизнь (на­пример формы брака и семьи);

нормативные запреты и предписания, регулиру­ющие сексуальное поведение;

обряды и обычаи, посредством которых оформ­ляются соответствующие действия (брачные обряды, инициации, оргиастические праздники);

структуры и формы (паттерны) типичных сек­суальных практик, отношений и действий.

Все эти элементы взаимосвязаны друг с другом и с дру­гими компонентами культуры, но в то же время суще­ствуют относительно автономно.

Половые и сексуальные знаки и символы прямо или опосредованно представлены во всех религиозных и мифопоэтических системах. Крест во многих культурах обозначает плодородие и активное мужское начало, он непосредственно соотносится с образом мужского полового члена. Сочетание креста с кругом обозначает соединение мужского и женского начал. Свастика, в которой концы креста развернуты влево, некогда обозначала женское, а вправо – мужское начало. Треугольник вершиной вниз указывает на женское, а вершиной вверх – на мужское начало и т.д.

Очень разнообразны словесные обозначения половых органов. Например, английский язык насчитывает 1000 слов для обозначения мужского полового члена, 1200 – влагалища и 800 – полового акта. Во французском языке имеется 600 слов для обозначения полового члена, столько же – влагалища и 1500 обозначений полового акта. В немецком языке член обозначается 860 словами, влагалище – 600 и т.д. Сексуальные знаки и символы имеют не только анатомо-физиологический смысл. Половой акт выступает как прообраз всякой деятельности, значение которой передается глаголом «делать» и которая предполагает наличие таких моментов, как активность, воля, могущество, власть, склонность, желание, удовольствие, инстинкт. Древнегреческое слово «эрос» обозначало не только любовь, но и космическую силу, соединяющую первоначальные элементы мира.

Так же разнообразны и нормы сексуального поведения. Ядро этой нормативной культуры составляют запреты, посредством которых общество унифицирует поведение своих членов, а также предписания, соблюдение которых обеспечивается не столько санкциями извне, сколько внутренними психологическими установками (чувства стыда, вины, эстетические чувства и т.п.). Чем сложнее культура, тем многообразнее ее нормативные установки.

Например, всюду, где существует институт брака, проводится социальное и психологическое различие между брачной, добрачной и внебрачной половой жизнью, причем соответствующие нормы тесно связаны с другими элементами социальной системы.

Прежде всего бросаются в глаза половые (гендерные) различия. Запреты, касающиеся мужчин, могут не распространяться на женщин, и наоборот. Почти во всех обществах существует так называемый двойной стандарт – разные нормы сексуального поведения для мужчин и женщин, предусматривающие гораздо более строгие ограничения женской сексуальности (добрачные связи, супружеская неверность и т.п.), нежели мужской. Очень велики социально-возрастные градации: некоторые поступки, позволительные взрослым, запрещаются подросткам или детям, и наоборот (многие общества, осуждая или высмеивая мастурбацию взрослых, считают ее допустимой для детей и подростков). Сплошь и рядом различны предписания для разных классов или сословий одного и того же общества (например, для мирян и духовенства).

Варьирует степень строгости запретов; если инцест (кровосмешение, связь между близкими родственниками) был запрещен категорически, то отношение к внебрачным связям всегда было двойственно. Соответствующие нормы были не только различны для мужчин и женщин, но противоречивы: официально иметь любовниц запрещалось, а неофициально это считалось доказательством мужественности. Иначе говоря, данный запрет распространялся только на официальную сторону жизни.

Самый общий принцип классификаций культур по типу их половой морали – деление на антисексуальные, репрессивные и просексуальные, терпимые. Яркий пример репрессивной антисексуальной морали – средневековое христианство, отождествлявшее сексуальность с грехом. Там, где такая установка реализуется наиболее последовательно, половая жизнь обычно ограничивается браком, который заключают старшие без учета личных предпочтений жениха и невесты. Существует жесткая сегрегация мужчин и женщин в общественной жизни и в быту. Всякие разговоры на эротические темы, включая сексуальный юмор, запрещены или осуждаются. Даже в браке половые отношения ограничиваются.

Культура не просто запрещает или разрешает те или иные проявления сексуальности. Она определяет их социальную, этическую и эстетическую ценность.

Культура определяет эротический код, ритуал ухаживания и сексуальную технику. Хотя эрогенные (наиболее сексуально чувствительные) зоны тела детерминированы физиологически, разные народы придают им неодинаковую ценность. У большинства народов женская грудь является важным эротическим объектом, а полинезийцы-мангаиа к ней равнодушны, полагая, что она может интересовать только голодного младенца. Весьма различны нормы половой стыдливости, причем не только количественно, но и качественно (что именно скрывается или, наоборот, подчеркивается).

Чрезвычайно разнообразны ритуалы ухаживания и сама техника полового акта. В одних обществах принято, чтобы женщина лежала на спине, а мужчина – сверху, в других – чтобы женщина была сверху, в третьих – чтобы оба лежали на боку и т.д. Нормальный для европейцев половой акт лицом к лицу некоторым неевропейским народам казался в высшей степени неудобным и неприличным, у них принята интромиссия сзади, как у животных. В обществах с просексуальными установками с течением времени вырабатывается рафинированная сексуально-эротическая техника, иногда возводимая в ранг религиозного культа.

Неодинаково оценивают разные культуры девственность. Самые простые и примитивные общества обычно не придают ей особого значения. С повышением социального статуса женщин и усложнением иерархической системы общества девственность приобретает высокую социокультурную ценность.

Христианство придает девственности мистическую ценность. В образе Богоматери Мать и Дева сливаются воедино, разобщая тем самым материнство и сексуальность. Девственницы, особенно по монашескому обету, считались в Средние века Христовыми невестами.

Таким образом, говорить о «единой», «естественной» сексуальности не приходится. Человечество имеет не одну, а множество разных сексуальных культур, предписания которых сплошь и рядом расходятся.

50. Сексуальная революция ХХ в.

Сексуальность и ее компоненты всегда были исторически изменчивыми, но в середине ХХ в сдвиги в сексуальных установках и поведении стали настолько заметными и быстрыми, что этот процесс назвали сексуальной революцией. Главные тенденции развития здесь те же, что и в других сферах общественной и личной жизни.

Прежде всего, это индивидуализация и плюрализация образов жизни, переход от внешнего социального контроля к саморегулированию. Освобождаясь из-под власти церкви, семьи, общины и государства, Сексуальность включается в систему индивидуальных ценностей. С ослаблением древних иррациональных страхов и табуирования телесных переживаний, сексуальное, как и всякое иное, удовольствие, признается положительной ценностью, какой она всегда обладала в обыденном сознании, и включается не только в бытовую, но и в высокую культуру.

Демократическое общество отказывается от жесткой регламентации и унификации сексуальной жизни, предпочитая плюрализм и терпимость. Сексуально-эротическая техника, возрастные рамки, количество и даже пол сексуальных партнеров становятся делом индивидуального усмотрения.

Особенно важное значение в изменении характера сексуальности имело женское равноправие. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели – плоть от плоти общего принципа социального равенства.

Эти сдвиги обусловлены не только макросоциальными процессами, но и достижениями медицины. Появление гормональной контрацепции дает женщинам небывалую власть над репродуктивными процессами, позволяя принимать важнейшие решения без согласия и даже без ведома мужчины. Хотя девочки всегда созревали на 2–3 года раньше мальчиков, сексуальную жизнь они начинали позже своих ровесников. Сегодня эта разница уменьшилась, а в некоторых странах (Скандинавия, Нидерланды, северная Германия) девочки даже опережают мальчиков.

Однако это не устраняет многих противоречий. Мужская сексуальность остается более экстенсивной, не связанной с эмоциональной близостью и переживаемой не как отношение, а как завоевание и достижение. Многие мужчины по-прежнему отождествляют маскулинность с сексуальностью, оценивая последнюю главным образом количественно (размеры члена, сила эрекции, частота сношений и количество женщин). Хотя сексуальное раскрепощение женщин способствует росту их сексуальной активности и удовлетворенности, женщины чаще мужчин испытывают отсутствие сексуального желания.

Существенно меняется характер брачно-семейных отношений. Вопреки предсказаниям радикалов, моногамный брак и юридически неоформленные постоянные партнерские отношения (сожительства) отнюдь не отмирают. Хотя современные люди значительно терпимее относятся к разводу, аборту, внебрачным связям и проституции, они отнюдь не поддерживают идею отмирания брака и семьи, что же касается заботы о детях, то ее ценность, как и ценность самих детей, даже возрастает. По всем социологическим опросам, женатые люди больше удовлетворены жизнью, чем одинокие. Большинство людей считают совместную жизнь с сексуальным партнером наиболее близкой к идеалу.

Однако сами семейные ценности дифференцируются, на первый план выходят показатели качества жизни и субъективного благополучия. Современные партнерства и браки тяготеют к тому, чтобы быть «чистыми», самоценными отношениями, основанными на взаимной любви и психологической интимности. Такие отношения значительно менее устойчивы, чем церковный брак или буржуазный брак по расчету, основанный на общности имущественных интересов.

Повышается индивидуальная избирательность брака. Переход от брака по расчету или по обязанности к браку по свободному выбору – громадное достижение человечества. Но это предполагает также возможность расторжения брака по психологическим мотивам, что делает институт брака менее устойчивым..

Отсюда – увеличение числа разводов и связанных с ними социально-психологических проблем и появление социально-психологической установки на возможную временность брачного союза. Такая установка производна от высокой социальной мобильности, которая делает любые социальные идентичности и принадлежности (профессиональные, территориально-этнические, конфессиональные и т.д.) более изменчивыми и сменными.

Типичная форма сексуального партнерства у современных молодых людей – так называемая серийная моногамия, когда человек живет одновременно только с одним партнером /партнершей, но эти отношения продолжаются не всю жизнь, а только какой-то более или менее длительный отрезок времени. Юридически неоформленные сожительства, которые раньше осуждались и практиковалось главным образом как временный, пробный период подготовки к браку, стали среди молодежи массовыми, причем не столько как этап подготовки к браку, сколько как его альтернативная форма.

Снижение возраста сексуального дебюта²⁹ и автономизация подростковой и юношеской сексуальности от «внешних» форм социального контроля, со стороны родителей, школы, церкви и государства, создает ряд потенциально опасных ситуаций, прежде всего – нежелательных беременностей, абортов и заражения инфекциями, передаваемыми половым путем, последнюю угрозу сделал особенно серьезной СПИД. В 1970-х годах раннее начало сексуальной жизни на Западе повсеместно сочеталось с различными антинормативными поступками (плохая школьная успеваемость, пьянство, хулиганство, конфликты с учителями и родителями и т.д.). В 1980–1990 положение изменилось.

Важная тенденция современной сексуальной культуры – нормализация гомосексуальности, обусловленная общим ростом социальной терпимости, ослаблением гендерной поляризации и эмансипацией сексуальности от репродукции. Европейское сообщество считает дискриминацию людей по признаку их сексуальной ориентации такой же юридически и морально неприемлемой, как расизм или антисемитизм.

Меняются и другие сексуальные практики. Мастурбационная тревожность и чувство вины, отравлявшие жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят в прошлое. Среди опрошенных в 1996 15–18-летних французских подростков мастурбационный опыт имели 93% мальчиков и 45% девочек. Многие благополучно женатые взрослые люди не только дополняют мастурбацией партнерские отношения, но и считают ее самоценной формой сексуальной активности, не испытывая по этому поводу чувства вины или страха.

Принципиально меняется отношение общества к эротике. Интеллигенция, а вслед за ней и другие слои общества перестают видеть в ней нечто постыдное и низменное. Это связано с общим изменением отношения к телу и эмоциям. «Воспитание чувств» в сегодняшнем понимании – это умение не только контролировать и подчинять чувства разуму, но и выражать свои чувства, слушаться веления сердца, а также сочувствовать и сопереживать другому. Потребление эротики становится делом индивидуального усмотрения, а свобода получения и распространения сексуальной информации – одним из неотчуждаемых прав взрослого человека.

Новой формой сексуального удовлетворения, особенно важной для тех людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать свои эротические желания в обычных отношениях, лицом к лицу, становится виртуальный секс. Интернет – это и новая, не ограниченная даже государственными границами, служба знакомств, и возможность проиграть свои воображаемые сексуальные идентичности, и просто шанс выговориться. Как и всякое новое явление, это чревато опасностями, прежде всего – возможностью отрыва от действительности и ухода из реальной жизни в воображаемую. Сексологи уже говорят об особой «виртуальной сексуальной зависимости». Однако эти страхи преувеличены. «Интернет-зависимости», как и «телемании», по поводу которой паниковали в середине ХХ в., подвержены главным образом люди с определенными психосексуальными и коммуникативными проблемами и трудностями (застенчивость, пониженное самоуважение и т.п.) и те, кто проводит в Интернете слишком много времени, в ущерб другим интересам и занятиям. К тому же виртуальный секс может использоваться и в целях сексуальной терапии.

Важные сдвиги происходят в сфере морали. Моральное регулирование и оценка сексуальных отношений не исчезают, но становятся более гибкими и реалистическими. С уменьшением разрыва между повседневной, бытовой и официальной моралью в обществе становится меньше лицемерия. Резко суживается круг морально оцениваемых явлений. Конкретные сексуальные техники (что именно люди делают в постели), которые раньше строго регламентировались, постепенно становятся делом личного усмотрения.

В целом эти сдвиги закономерны и положительны. Однако становление новых норм и образцов сексуального поведения значительно отстает от темпов разрушения старых стандартов.

Многие проблемы, связанные с сексуальностью, не имеют простых и однозначных решений.

Это касается, в частности, законодательного регулирования платных сексуальных услуг (проституции) и отношения к коммерческой эротике (старые споры о соотношении «приемлемой» эротики и «неприемлемой» порнографии).

Все эти проблемы актуальны и для России.

51. Сексуальное здоровье и сексуальные права.

В ХХ в. радикально изменились представления людей о здоровье, включая и его сексуальные характеристики. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ), начиная с 1975, разграничивает понятия репродуктивного и сексуального здоровья. По определению ВОЗ, сексуальное здоровье означает не просто отсутствие расстройств, дисфункций или болезней, а связанное с сексуальностью состояние физического, эмоционального, душевного и социального благополучия. Это предполагает положительный и уважительный подход к сексуальности, свободный от принуждения, дискриминации и насилия, а также свободный доступ к сексуальной информации, образованию и медицинскому обслуживанию.

Поскольку все эти явления тесно связаны с общим качеством жизни и правами человека, состояние сексуального здоровья неодинаково не только у разных индивидов, но и в разных государствах. Всемирная Сексологическая Ассоциация на конгрессе в Валенсии (1997) приняла специальную Декларацию сексуальных прав, где говорится, что сексуальность – органическая часть личности любого человеческого существа, а сексуальные права принадлежат к числу фундаментальных и всеобщих прав человека. К ним относятся:

1) право на сексуальную свободу, которая «включает возможность полностью выразить свой сексуальный потенциал, однако исключает все формы сексуального принуждения, эксплуатации и злоупотребления в любое время и в любых жизненных ситуациях»;

2) право на сексуальную автономию, телесную неприкосновенность и безопасность;

3) право на сексуальную интимность, чтобы никто не вторгался в сексуальные решения и действия личности, если только они не нарушают прав других лиц;

4) право на сексуальную справедливость и равенство, предполагающее свободу от любой дискриминации;

5) право на сексуальное удовольствие;

6) право на эмоциональное самовыражение;

7) право на свободное сексуальное общение, включая вступление в брак, развод и создание других ответственных сексуальных отношений;

8) право на свободный и ответственный репродуктивный выбор (иметь или не иметь детей, пользоваться средствами контроля за рождаемостью и т.д.);

9) право на сексуальную информацию, основанную на научных исследованиях;

10) право на всеобъемлющее сексуальное образование;

11) право на охрану сексуального здоровья.

Охрана сексуальных прав и поддержание сексуального здоровья – задача не только органов здравоохранения. Однако важная роль в этом принадлежит медицине. Поскольку сексуальность тесно связана с репродуктивной системой и общим жизнеобеспечением организма, лечением и профилактикой соответствующих болезней и органов занимается не только сексология, но и другие разделы медицины – урология, гинекология, дерматовенерология, эндокринология, невропатология и т.д. Однако существуют специфические психосексуальные расстройства, в изучении и лечении которых решающее слово принадлежит сексологам (сексопатологам).

МКБ-10 различает следующие группы психосексуальных расстройств:

1) поведенческие синдромы, связанные с физиологическими нарушениями и физическими факторами: отсутствие или потеря сексуального влечения, сексуальное отвращение и отсутствие сексуального удовлетворения, отсутствие генитальной реакции, расстройство оргазма, преждевременная эякуляция и т.д.

2) расстройство гендерной идентичности, т.е полового и гендерного самосознания: трансвестизм, когда условием сексуального возбуждения или его разрядки является переодевание в одежду противоположного пола; транссексуализм – убежденность в «неправильности» своего биологического пола и потребность сменить его; расстройство гендерной идентичности у детей, которые не могут определиться относительно своей половой и гендерной принадлежности.

3) расстройства сексуального предпочтения: фетишизм – состояние, когда сексуальное удовлетворение вызывается предметом, который сам по себе не имеет сексуального смысла; эксгибиционизм – навязчивая потребность демонстрировать другим собственные гениталии; вуайеризм – навязчивая потребность подсматривать за гениталиями или сексуальными действиями других людей; педофилия – сексуальное влечение к детям, не достигшим половой зрелости; садомазохизм, когда условием сексуального возбуждения или удовлетворения является унижение или причинение боли другому или потребность испытывать их самому, и т.п. Клиническая литература насчитывает около сотни таких «неправильных влечений», парафилий, многие из них культурно-специфичны.

4) расстройства зрелой личности и поведения у взрослых.

Лечение и профилактика этих расстройств требует основательной профессиональной, часто междисциплинарной, подготовки. Кроме того, даже многие здоровые, не имеющие сексуальных расстройств и дисфункций, люди часто сталкиваются со сложными сексуальными проблемами, которых они не могут решить самостоятельно. Это требует развитой медико-психологической консультативной службы. Однако наличие и уровень такой службы зависит как от материального благосостояния общества, так и от его общей и сексуальной культуры.

52. Сексуальное просвещение.

Человеческая сексуальность сложна, освоить накопленный человечеством опыт без соответствующего образования невозможно, ответственный и безопасный секс требует знаний, одними морально-религиозными запретами не обойтись. Недаром доступность научной сексуальной информации и образования упоминается в числе важнейших предпосылок сексуального здоровья и прав человека. Своевременное и систематическое сексуальное образование подрастающего поколения – одна из обязанностей государства и общества.

В принципе, сексуальным просвещением занимаются разные социальные институты и организации: семья (родители), школа (учителя), медицинские учреждения, общество сверстников, средства массовой информации, литература и искусство. При этом разные социальные институты и каналы информации не заменяют, а дополняют друг друга.

Семья закладывает фундамент личности, как нравственный, так и чувственный, определяя отношение ребенка к себе и своему телу, гендерное самосознание, способность к самораскрытию и пониманию другого. Родительские ответы на первые наивные вопросы ребенка о тайне деторождения и половых различиях не только дают ребенку важную информацию, но во многом предопределяют будущие установки и сексуальные ценности взрослого. Но как сексуальные просветители родители, как правило, недостаточно эффективны. Единственный «работающий» канал семейного сексуального просвещения – это линия мать-дочь (сведения о менструациях, половой гигиене и т.п.). С мальчиками на эти темы большей частью не говорят всерьез ни матери, ни отцы. Даже в архаических обществах прошлого подготовкой подростков к половой жизни обычно занимались не родители, а кто-то из старших членов рода, облеченный специальными полномочиями и знаниями. Возможно, это исторически связано с запретом инцеста. Информация столь интимного свойства, если ее сообщает близкий человек, создает напряженное эмоционально-эротическое поле, в котором обе стороны чувствуют себя неуютно. Многие подростки сами предпочитают получать эту информацию другим путем, разговоры с родителями на эти темы их смущают и даже шокируют.

Общество сверстников – универсальный и жизненно важный канал сексуальной информации, особенно для мальчиков. Однако эта информация недостоверна и крайне одностороння.

Исключительно важный канал полового просвещения – средства массовой информации, которые могут обеспечить самый высокий профессиональный уровень, массовость, наглядность, возможность индивидуального выбора. Но здесь часто отсутствует точный адрес, ребенок смотрит или читает вещи, предназначенные не для него, а для взрослых.

Поэтому во многих странах пришли к выводу, что базовым сексуальным просвещением должна заниматься школа, причем делать это должен не врач, а специально подготовленный учитель. Так считают и ведущие российские специалисты.

Многие родители и учителя опасаются, что преждевременное информирование о тайне деторождения может «развратить» детей и форсировать пробуждение их сексуально-эротических интересов и активности. Конкретно установлено следующее:

– дети и подростки, прошедшие систематический курс сексуального просвещения, больше знают о сексуальности, а их знания более достоверны;

– эти знания не избавляют детей и подростков от проблем и трудностей психосексуального развития, но облегчают разрешение возникающих при этом конфликтов;

– знание облегчает понимание и терпимость к чужим взглядам и поведению, что весьма ценно как в личном, так и общественном плане;

– если курс сексуального просвещения включает сведения о контрацепции, он резко уменьшает количество подростковых беременностей и абортов.

К сожалению, в России организованного сексуального просвещения нет. Предпринятая в 1996, при поддержке ООН, попытка Министерства образования подготовить экспериментальную программу школьного сексуального просвещения, была научно и политически не подготовлена и сорвана совместными усилиями Русской православной церкви, коммунистических депутатов Государственной Думы и некоторых средств массовой информации..

Организованным системным сексуальным просвещением российских подростков не занимается практически никто. При опросе в 2001 году 1600 российских школьников выяснилось, что только 15% матерей и 4% отцов говорили с ними на сексуальные темы. Школу как важный источник сексуальной информации назвали лишь 7% опрошенных. Большую часть информации о сексуальной жизни подростки получают из книг и журналов (53%), телевидения и радио (38%), от друзей (33%) и от собственных любовников (35%).

По всем показателям сексуального здоровья России является одной из самых отсталых стран мира. По числу незапланированных беременностей и абортов она опережает западные страны в десятки раз. Распространение СПИДа и болезней, передающихся половым путем, в некоторых регионах приняло эпидемические пропорции. Население жадно смотрит и читает примитивные полупорнографические телепередачи и книги, но в стране нет ни одной научно-просветительской теле- или радиопрограммы. Очень велик и разрыв поколений в этих вопросах.

45.Кризис отцовства.

Здесь нужно сказать об отцовстве - главной мужской идентичности, и она оказывается сегодня очень проблематичной. Отцовство всегда считалось показателем не только сексуальности, но и маскулинности в традиционном обществе. Если нет детей, ты не мужчина, сколько бы ты ни занимался сексом – это игры. Но эти вещи отмерли давно, с изменением культуры. Потом стали возникать более тонкие вещи. А сегодня институт стал проблематичным, потому что появились новые требования, которых никогда не было.

Отцовство всегда был значимым, но институт отцовства синонимичен отношениям власти. И реально самый древний, самый массовый стереотип отцовства – это отсутствующий отец. Как Бог-отец, он всем управляет, но дома его нет, и это власть. А потом он стал кормильцем. А сегодня в новых условиях положение изменилось. От него продолжают ждать, чтобы он был кормильцем. Хотят, чтобы он был полностью кормильцем, – это российская установка. На Западе, где реальное равенство, где реально не одна зарплата, это не так жестко существует. Но всюду, независимо от того, какие мы мужчине предъявляем требования (чтобы он был кормильцем-поильцем), от него еще ждут, чтобы он был отзывчивым, нежным и проводил время с детьми. Происходит это? Да, происходит. Это можно увидеть и невооруженным глазом, и на это есть статистика.

Но с мужчинами, которые все это делают, которые хорошие и идут навстречу, опять же оказывается проблема. Во-первых, ростки этого нового, хорошего отцовства у мужчин, для которых дети более важны и они хотят с ними иметь контакт, –полностью погашаются статистикой разводов. Потому что эти мужчины также оказываются в ситуации риска развода. А развод – это потеря детей, а дети – не все равно, не «другая будет женщина, других родим». Они оказываются наиболее ранимыми. И статистика разводов практически аннулирует социальный прирост хороших отцов. И, с другой стороны, нет справедливости. Мужчины, которые отвечают самым хорошим критериям, – наиболее ранимые, чувствительные, и в случае неудач они оказываются жертвами. А для того, кто доминантный, гегемонный, это не главное. Т.е. мы сталкиваемся с большой проблемой.

Мужчина – это воин, защитник отечества, а дети – это женская забота. У нас есть демографическая программа, там обозначены только женщины. Я не против того, что деньги дают женщинам (женщинам и надо давать), но во всех этих разговорах мужчина как таковой, как отец, отсутствует. А для того чтобы были семейные ценности, о которых надо договариваться, которым надо сопереживать, надо, чтобы оставались черты, которые мальчики вытравляют из себя как женственные и, следовательно, не мужские, – это тупиковая ситуация.