ЭНЦИКЛОПЕДИЯ УПШ

Мишин Владимир Александрович (1958 – 2005)

родился в башкирском городе Октябрьский, от­ куда в юности вместе с семьей переехал в Тюмен­ скую область. В 1978 г. поступил в Свердловский архитектурный институт. В стенах этого учебного заведения начал творческую деятельность: выпу­ скал стенгазету института. Сочинял стихи, рисо­ вал, работал в малых сатирических жанрах. После окончания вуза трудился в рекламном агентстве. Был дважды женат и разведён. На почве жизнен­ ной неустроенности, непризнанности покончил с собой. Первая книга стихов, собранная и под­ готовленная товарищами – «Как ни странно, но

– хочется жить» – вышла после смерти автора, в 2006 г. Огромную работу как ее составитель и редактор проделал Е. Лобанов. В оформлении этого сборника приняли бескорыстное участие М. Лихоманова и Н. Журавлева. Вторая книга – «Слепой жонглер» – вышла в 2011 г. Финансо­ вую помощь в издании книги оказали участники Бард-кухни, а также работники отдела «Тяжпро­ мэлектромет­ » и издатель Р. Винокуров. Это бо­ лее полное собрание, но и оно не исчерпало всего написанного автором. Участник АСУП-3. Жил в Екатеринбурге.

Филологическая маркировка стихов В.М.

Традиции, направления, течения: романтизм,

модернизм, постмодернизм.

Основные имена влияния, переклички: Н. Забо­ лоцкий, А. Башлачев, С. Нохрин, И. Кормильцев, В. Бутусов, В. Высоцкий.

Основные формальные приемы, используемые автором: болезненная ирония и самоирония, ав­ тобиографизм, анафоричность, элегизм, рефрен­ ность, сюжетность, карнавализация, асиндетон, аллюзивность, гротеск, зевгма, многопредложие.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

усталость, смерть, ретроспекция, безумие, оди­ ночество, алкоголь, драматическое обживание пространства, ночь, луна, зима, безбытность, бес­

семейность, неустроенность, непризнанность, усталость, тяга к людям и невозможность быть с ними.

Творческая стратегия: выстраивание личност­ ного маргинального бытия как оппозиции (и не­ равноценного противовеса) неустроенному быту, «бесконечный бег к себе, от себя и обратно к себе», заговаривание смерти.

Коэффициент присутствия: 0,38

Из воспоминаний Владимира Зюськина о В.М.

(опубликовано в книге «Слепой жонглер»)

...Я познакомился с Володей Мишиным в 1995 году – через свою приятельницу, работавшую с ним. Началось с того, что она прочла мне его стихи, которые не оставляли сомнения в высо­ ком профессионализме автора. Вскоре заочное знакомство переросло во встречу. Первое мое впечатление о Мишине – человек обеспечен­ ный, хорошо вписанный в жизнь. Приехал на собственном автомобиле, поставил на стол не­ дешевые вино, закуску. Присутствующие жен­ щины смотрели на него восхищенными глазами. Счастливая судьба! Однако позднее я понял, что впечатление это обманчиво. Мишину было тогда 36 лет. Он имел диплом архитектора, а трудился в рекламном агентстве. Написал к этому времени уже большую часть своих стихов, но не издал ни одного сборника. Понятно, что на сатириков со­ ветская власть смотрела через прищур, как через бойницу. Однако после перестройки-то, когда тоталитарный строй остался в прошлом, что ме­ шало выпустить сборник за свой счет? Причина

В.М. (справа) и С. Нохрин

сборника. Уверен, ему было на что обижаться. Могу сказать в свое оправдание только одно: если бы я позволил себя втянуть в согласования, уточ­ нения и прочую полемику с автором, то не было бы ни книги, ни подборки в АСУП-1. К сожале­ нию, никто больше не взял ни тогда, ни позже на себя труд издать стихи С.М. Видимо, сразу же по­ сле выхода энциклопедии придется начинать по­ иски «творческого наследия» С.М. Может быть, нам повезет, и не всё пропало. Уверен, что когданибудь воздвигнут коллективный памятник поэ­ там УПШ, и в центре композиции, которая будет украдена разом с двух картин Рембрандта («Ноч­ ной дозор» и «Возвращение блудного сына») бу­ дет возвышаться долговязая фигура С.М.

Поэзия рождается и завершается в рамках одной жизни. Она может исчерпать свой смысл в поэте еще до его смерти. Но ей не под силу исчерпать смысл самого поэта, который выходит далеко за границы стихов, да и вообще – далеко за границы.

Григорий Колодуб о С.М.

Жил С.М. на Мамина-Сибиряка, в начале ули­ цы, недалеко от вокзала. Проблема его неуспе­ ха в том, что он контрастно отличался от своих современников-поэтов. С.М. признавал только игру и больше ничего, но он достиг потрясающей виртуозностивсвоихязыковыхиграхи,наверное, покончил с собой от скуки. Я не верю в убийство, хотяегоматьбылаубеждена,чтоС.М.убили.С.М. был невероятно педантичен и аккуратно записы­ вал стихи в тетрадки или блокноты небольшого размера, которые, к слову, быстро заканчивались. Жил он поразительно размеренной жизнью, один в своей «двушке паровозиком». Хорошо помню светящиеся розовые шторы его квартиры на вто­ ром этаже, когда подходил к его подъезду зимни­ ми вечерами. С.М. во всем придерживался раз и навсегда заведенного порядка – в определенные дни недели ходил в магазин на Свердлова поку­ пать манник, в определенные часы играл на дудке у себя дома, обычно под какую-нибудь джазовую запись. Он был большим любителем джаза и кан­ три. В начале 90-х С.М. стала отягощать скромная мебель в его квартире, и он делал из своей мебели инсталляции, которые разбирал и собирал снова

– закрученные монументы из стульев, коробок, кастрюль возвышались посреди комнаты. Он лю­ бил разбирать на части разные предметы. Я видел разобранный на мелкие детали старый радиопри­ емник, в конце концов он решился разобрать на детали свой дорогой проигрыватель «Dual», по­ том разобрал магнитофон «Акай», потом очередь дошла и до телефона. Последний раз, когда я у него был, главная комната была завалена инстал­ ляциями, кажется, даже диван был перевернут. Мы сидели на кухне, которую он не тронул. Не­ смотря на свою анахоретскую репутацию, С.М. часто влюблялся, и обязательно неудачно, но

Сандро Мокша 245

Графический портрет С.М. (художник – Остап)

зато все стадии проходили быстро и совершенно без последствий. Он на удивление легко забывал волновавших его женщин, поскольку, видимо, стеснялся их еще больше, чем хотел.

С.М. очень не любил природу, он не выносил лес, никогда не принимал приглашений на дачу, хотя такие приглашения делались неоднократно. Я пытался выяснить, в чем дело, но без толку. Я подозреваю тяжелую детскую травму, но никаких фактов не знаю. Когда мне сказали, что С.М. наш­ ли повешенным в лесу, я подумал, что это вполне мог быть сознательный выбор...

В 1985 (или 86?) С.М. основал клуб «Кульбит», членами которого были А. Брук, младший Кор­ мильцев, я и в качестве «почетного» члена фи­ гурировал Дима Николаев, тогда преподаватель философии в УрГУ. «Почетность» объяснялась тем, что Дима не всегда имел время посещать клубные чтения у С.М. Собирались, кажется, по субботам, довольно регулярно в течение при­ мерно двух лет, потом все реже. Надо сказать, Мокшины стихи сильно выигрывали в авторском исполнении – и теперь, когда я вижу его тексты, живо вспоминается мягкий голос С.М., его харак­ терная интонация – как бы удивленная, будто он впервые видит текст.

Он очень любил читать свои тексты, умело вы­ деляя голосом комические моменты, которых там хватало. Он писал и прозу – естественно, сюр­ реалистическую, и мне она тоже нравилась. С.М. был человек-спектакль, очень притязательная личность, совершенно лишенная какого бы то ни было пафоса...

246

Майя Никулина

Никулина Майя Петровна родилась 9.02.1937 г. в

Свердловске. Училась на геологическом факуль­ тете,окончилафилологическийфакультетУраль­ ского государственного университета. Работала библиотекарем, заместителем главного редактора журнала «Урал». В 70–80-х гг. вела литератур­ ные студии. Сейчас – преподаватель гимназии «Корифей». Автор многочисленных журнальных публикаций и шести книг стихотворений: «Мой дом и сад» (1969), «Имена» (1977), «Душа пра­ ва» (1977), «Колея» (1983), «Бабья трава» (1987), «Стихи» (2002), «Камень. Пещера. Гора» (2002), «Избранное в 2-х томах: стихотворения и перево­ ды. Проза» (2008). Лауреат литературной премии им. П.П. Бажова и других литературных премий. Участница АСУП-2,3. Живёт в Екатеринбурге.

Филологическая маркировка стихов М.Н.

Традиции, направления, течения: античность,

реализм, классика, неоромантизм, модернизм, постсимволизм.

Основные имена влияния, переклички: М. Лер­ монтов, А. Блок, А. Ахматова, А. Решетов, Ю. Ка­ зарин.

Основные формальные приемы, используемые автором: автобиографизм, исповедальность, ки­ нетизм, энигматичность, сочетание эпичности и лиризма, плавная и твердая ритмическая поступь стиха, конститутивная для поэтики цикличность, одичность и гимновость, ретроспекция, психоло­ гизм, эвристичность, иконичность слова.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы:

место и время, память, любовь, страсть, воля, сто­ ицизм, земля, тяга к ней и сродство с ней, крым­ ский хронотоп, его мифологизация и героизация, его взаимосвязь с уральским, демиургичность, «досотворение мира», эсхатологические и про­ фетические мотивы, стихии (вода, земля, воздух, огонь), их равноправие, нравственный максима­ лизм, внешняя суровая скудность и внутреннее богатство жизни, забота, заступничество, слезы,

судьба, Родина, «отчий дом и братские могилы», материнство, горы, море, древнегреческая мифо­ логия, героика прошлого, витальная насыщен­ ность и густота пространства, тяжесть и нежность («И лёгкость лёгкого дыханья. / И страшная его цена»), широта и глубина, простор, звук, ветер, слово, птицы.

Творческая стратегия: лироэпическое сраще­ ние/переплавливание биографических, истори­ ческих и мифологических сюжетов через кате­ горию памяти в природное и фундаментальное основание жизни и судьбы, онтологическое но­ минирование времени и пространства.

Динамика: стихи 2-го тома тесно привязаны к средиземноморскому топосу – его истории и мифологии, основаны на его глубоко личност­ ном художественном осмыслении и обживанииодомашнивании как бы заново. В 3-м томе замет­ но обострение рефлексии и расширение диапазо­ на ее объектов при общем логическом развитии поэтики 2-го тома и сохранении важности крым­ ского топоса.

Коэффициент присутствия: 0,85

Автобиография

Биография – это время и место. И родители, вер­ нее,род–тожевремя,прожитоебезтебяиставшее твоим. Мой отец два года перед революцией рабо­ тал лесничим на южно-уральских заводах, стало быть, хоть в малой степени причастен к легендар­

Бабушка, Наталья Васильевна Торговицкая (урожденная Александрова), и мама

ной горно-заводской цивилизации. Прадед – это уже по южной линии – был участником войны с Турцией, служил в армии опять же легендарного генерала Скобелева. А дед служил в Севастопо­ ле… Если бы хоть один мужчина из южной семьи оставался в живых ко времени Октябрьского пе­ реворота, у семьи был бы один выход: на корабль

и– в Турцию, в Галиполи, в Бизерту… Но судьба сложилась иначе – они остались – стало быть, в мою пользу.

Место сильнее крови. У меня, к счастью, совпа­ ло: Урал – от отца, Крым – от матери; северная память и южная. Урал – геологическое время, камень, ощущение себя сотрудником Горы и ее

– Горы – удерживающая сила. Крым – северное крыльцо Средиземноморья: тавры, готы, греки, римляне, османы, древние храмы, пещерные го­ рода; Севастополь – доблесть двух героических оборон и печаль третьей, после распада Союза: «Утрата Севастополя – национальный позор».

Мое реальное время, которое я помню и в котором жила, началось с войны. Военный Свердловск – танкоград, госпиталь и эвакопункт, в первую же военную осень увеличившийся в разы, жил, как все: холод, голод, теснота (1,5–2 кв. метра на чело­ века) и работа «не щадя ни сил, ни времени, ни са­ мой жизни». Детей это касалось в полной мере. У нас были свои заботы: очереди, многочасовые – в баню, бесконечные – с вечера до утра – за хлебом; картошка (посадить, окучить, устеречь, убрать); вообще все то, что называется выполнением про­ довольственной программы. Мы собирали траву, коренья, съедали липовые почки, молодые сосно­ вые побеги – это с мая по октябрь. Мы стояли под окнами госпиталей (чтобы раненые видели, что мы живые), провожали похоронные машины, бе­ жали за танками, идущими на фронт.

Взрослых в городе почти не было: все на войне или на заводе; иногда появлялись раненые – учи­ лись ходить на костылях, и еще инвалиды. Моло­ дые, все больше безногие, они ездили по улицам на низких деревянных платформах на подшипни­ ках, отталкиваясь от земли руками. А когда оста­ навливались, оказывалось, что мы и они одно­ го роста, и тут мы смотрели друг другу прямо в глаза, каким-то странным образом понимая, что война останется в нас навсегда… Понятно, что после войны и Победы все обычные

тяготы советской жизни – квартирный вопрос, всеобщий дефицит, вплоть до талонов на колбасу

имолоко в последние брежневские годы, – не ка­ зались нам разрушительными и воспринимались просто как приметы времени.

И официальная идеология не оказывала решаю­ щего воздействия. Другое дело – уроки моей ба­ бушки: жизни доверяй, землю люби, людям помо­ гай; далеких причин не ищи – все в тебе; вставай: не расходишься, так належишься; лица не умой, а

Майя Никулина 247

Мама, Нина Евтихиевна Никулина (урожденная Торговицкая)

цветок полей; до года младенца с рук не спускай, до трех за ручку держи, до пяти глаз не спускай, а потом и глаз не понадобится… Это бабушка нау­ чила нас различать и находить съедобные травы. Перед картофельной делянкой на колени падала: «Матушка, не дай детям пропасть». Многие жен­ щины с нашего двора, уходя на работу, оставляли детей под нашими окнами – под крыло нашей ба­ бушке, она всех принимала и, кормя нас травяной

Дети войны. М.Н. – справа

248 Майя Никулина

М.Н.

похлебкой, закрывала глаза, чтобы господь не до­ пустил зачерпнуть своим погуще.

Жизнь я прожила совсем не писательскую: вот уже более полувека непрерывно работаю, практи­ чески каждодневно с 9-ти до 6-ти; правда, всегда с книгами, читателями и писателями – в библио­ теке, в редакции, в школе. И училась я, за исклю­ чением начального геологического факультета, который не закончила, либо на вечернем отде­ лении (экономический факультет), либо на за­ очном (филологический). Литературным трудом не жила и литературными хлопотами не отягоща­ лась: всегда находились другие.

Мне не было еще 20-ти лет, когда отца разбил па­ ралич, а дальше – беда не приходит одна – в доме

тяжело и непоправимо болели все, так что един­ ственным работником оставалась я. Понятно, что бабушка, пока держалась на ногах, и мама, к тому времени совсем потерявшая зрение, изо всех сво­ их убывающих сил выхаживали и спасали мою дочку Машу. И спасли. Своего места (комнаты, кровати, письменного стола) у меня не было, да

инезачем, и своего времени тоже: родных нельзя было оставить. Появление того, что потом назы­ валось моей литературной кухней, тем только и объяснялось, что мои друзья – поскольку я нику­ да, кроме работы, не выходила – сами приходили ко мне, и некоторые считали мой дом своим.

Больничная моя вахта продолжалась 25 лет, и это была самая моя жизнь, самые любимые, дорогие

илучшие люди.

Мои уральские друзья были все-таки от литера­ туры, все люди талантливые, думающие и пишу­ щие. Крымские – сплошь мифологические герои, все от земли, ее великодушные рыцари. Это было чисто мужское содружество, и меня приняли в него только потому, что знали: я люблю это место не меньше, чем они. Я видела, как трудно ожива­ ла земля: вокруг Севастополя она была так плот­ но завалена военным железом (осколками бомб

иснарядов), что трава много лет не могла про­ биться сквозь металл. Видела совершенно целые

исовершенно пустые татарские деревни и стада одичавших лошадей на яйле.

Я ездила в Крым – сообразно положению дома

– на месяц, на неделю, даже на пару дней до тех самых пор, пока мы были одним домом. К тому времени, как от меня отторгли мой собственный домашний Херсонес (дом моего деда стоял как раз в Карантинной бухте, где летом 1942 года проходила последняя оборонительная линия сражающегося Севастополя), на Урале открыли Аркаим и всю страну Городов, которая оказалась намного древнее греков и тавров.

С годами Север («Кого камень заметит, того не выпустит») и Юг («Не оставляйте Севасто­ поль!») сравнялись по количеству любви, утрат

имогил, что делает личные предпочтения и вы­ бор совершенно невозможным. У меня на столе, прямо перед глазами, стоит башенка кристалли­ ческого магнетита (70% железа) и… фотография, безусловно, историческая, сделанная военным фотокорреспондентом Е. Халдеем 10 мая 1944 года, на следующий день после освобождения Севастополя: «Группа разграждения 393-го ба­ тальона морской пехоты под командованием ст.лейтенанта В.Н. Стовбы идет разминировать город». Фотография была подарена моей двою­ родной крымской бабушке с выразительной над­ писью «Оленька, ты помнишь это место…». А мне досталась по наследству. Место я помню…

Сергей Нохрин

Нохрин Сергей Назарович (22.07.1958 – 13.06.2001) родился в Тюмени. Мать – Нохрина (Рычкова) Людмила Емельяновна, отец – Нох­ рин Назар Агапович. В 1959 г. семья переехала в Свердловск. После окончания средней школы № 37 четыре года отработал на Свердловском элек­ тромеханическом заводе в слесарном цехе, полу­ чив 4-й разряд слесаря (1975–1979 гг.). Лауреат Первого областного фестиваля авторской песни (1976 г.). После окончания дневного отделения факультета журналистики УрГУ (1979–1984) отслужил в танковых войсках в звании старшего лейтенанта (1984–1986). После армии работал в редакциях разных городских газет и журналов, на радио и телевидении, снимал неигровое кино, писал стихи, публикуемые в местных журналах. На Всесоюзном фестивале поэтических искусств «Цветущий посох» (Бийск, 1989) удостоен экзо­ тического титула «Махатма российских бардов». Был одним из основателей общественной орга­ низации «Союз бардов Свердловской области». Окончил Высшие режиссерские курсы при Го­ скино (Москва, 1994). Был автором сценариев и режиссером неигровых фильмов. Его фильм «Революция на Урале» получил приз междуна­ родного жюри «Кентавр» на фестивале неигрово­ го кино в Петербурге (2000). Автор поэтического сборника «Чипчиром» (1994), магнитоальбомов «Города», «Ивановская горка», «Черный агат», «Снежный романс». Был дважды женат: в 1980 г.

– на Марине Игоревне Тарабукиной (сын – Евге­ ний Нохрин, 1981 г.р.; дочь – Ксения Тарабукина, 1983 г.р.). В 1991 г. – на Анне Львовне Мяснико­ вой (сын – Александр Нохрин, 1994 г.р.). Участ­ ник АСУП-2. Жил в Свердловске (Екатеринбур­ ге), где умер 13 июня 2001 г. от разрыва аорты. Похоронен на Широкореченском кладбище. По­ смертно усилиями вдовы поэта (А. Мясниковой) был выпущен двухтомник произведений С. Нох­ рина (Екатеринбург, 2008).

249

Филологическая маркировка стихов С.Н.

Традиции, направления, течения: романтизм, поэзия мысли, обэриу, авторская песня, рокпоэзия, поэты-иронисты, постмодернизм.

Основные имена влияния, переклички: Ф. Вий­ он, А. Блок, И. Иртеньев, В. Вишневский, А. Баш­ лачёв, В. Мишин, М. Щербаков.

Основные формальные приемы, используемые автором: песенность, разговорность, звуковая игра, автобиографизм, сюжетность, мягкая иро­ ния, юмор, ситуативное моделирование, аллю­ зивность, реминисценции, элементы ролевой ли­ рики, выпуклая живописная образность, гротеск, каламбуры, гипербола, обман читательского ожи­ дания и др. приемы комического, примитивизм, обнажение приема.

Сквозные сюжеты, темы, мотивы, образы: го­ родская тематика, Россия и русскость, поддерж­ ка ментальных стереотипов, непостижимость простого («посмотришь – вроде всё понятно, а до конца постичь нельзя»), алкоголь, отцовство, размывание времени в пространстве, свобода безоглядного вольного слова, обсценная лексика, оппозиция замкнутости и конечности земного бытия и «жизненности» жизни, жизнь в предо­ щущении смерти.

Творческая стратегия: лирико-юмористичес­ кая, нарочито упрощенная и заземленная, но пронзительно честная авторефлексия как способ фиксации индивидуального существования и преодоления энтропии.

Коэффициент присутствия: 0,38

С.Н., июнь 1962 г.

250 Сергей Нохрин

Анна Мясникова о С.Н.

Он вошел в проем аудитории, где наш курс ожи­ дал преподавателя истории КПСС. Взгляд его был устремлен куда-то вверх, за предел этих

серых стен, будничных проблем и, казалось, всего земного. «Ангел!» – озарило меня. Странно, что до сих пор я не замечала этого удивительного ве­ ликана, которого все называли необычным име­ нем Нохрин.

Сережа к тому времени имел четырехгодичный заводской стаж, звание лауреата Первого об­ ластного фестиваля самодеятельной песни и красавицу-подругу, в однокомнатной квартире которой фактически и проживал. Интересно, что художница Марина, с которой его еще до универ­ ситета случайно познакомили приятели, оказа­ лась дочерью известного свердловского журнали­ ста Игоря Тарабукина, остросатирические басни

иэпиграммыкоторогоценилсамАркадийРайкин

ипубликовал центральный журнал «Крокодил». «Отец тоже писал стихи, – делилась она со мной уже после Сережиной смерти. – И, тем не менее, мы с братом имели в детстве все, что необходимо для развития, включая настоящий микроскоп! И если бы не дети, наш брак вряд ли бы распался».

Может быть, но я с самого начала считала его ошибкой, поскольку образ «мужа» с Сережиным образом у меня вообще не вязался. Муж – это мой блистательный папа: коренастый и мускулистый, энергичный, волевой и целеустремленный, требо­ вательный и обязательный, амбициозный и пред­ приимчивый, в костюме и при галстуке, с голли­ вудской улыбкой и твердым голосом. Крепкий хозяйственник, умелый организатор, заботливый руководитель, мечтатель и оптимист. Слезинки не уронит. Задумает – сделает. Пообещает – вы­ полнит. За жену убьёт. За трех дочерей жизнь отдаст. Настоящий глава семьи, истинный Лев, а точнее Лев Иванович, как бодро он представлял­ ся по телефону. Он всего в жизни добился сам и из нас старался людей сделать. Но меня, увы, с детства угнетала его авторитарность и морализа­ торство.

Сережа был полным папиным антиподом, за ис­ ключением непритязательности в быту и сбли­ жающего их творческого начала. «Что останется после нас? – задумчиво произносил папа, переби­ рая в трико и майке клавиши пианино, за которое посадил меня в три года. – Всё когда-то обратится в прах… Но вот если сочинить песню… такую, что­ бы ее исполняли… считай, ты уже остался в исто­ рии…». Сережа к тому времени сочинил много песен, и это вызывало у папы огромное уважение.

Мама, Людмила Емельяновна

А когда папы не стало, Сережа придумал для над­ гробия эпитафию: «Есть вы, опора и залог того, что я вернусь обратно». Мне кажется, он очень точно сформулировал папино заветное желание. И, может быть, не только его.

(…) По воспоминаниям классной руководитель­ ницы Сережа был добрым и спокойным маль­ чиком, в учебе не выделялся, играл на гитаре в школьном ансамбле, а в старших классах профес­ сионально занимался хоккеем в спорткомплексе «Юность». «Представляешь, какие бы я сейчас бабки получал в Канаде», – вздыхал он в голод­ ные 90-е, наблюдая по телевизору хоккейный матч и перечисляя известных игроков, в одной команде с которыми подавал когда-то большие надежды. Но тренировки с утра до вечера полно­ стью исключали школу, и пришлось от них от­ казаться, заменив пустоту сигаретой. Осталась только походка левым плечом вперед, командный дух и воля к победе.

В начальных классах он с огромным желанием занимался спортивной гимнастикой, пока тренер не сказал ему больше не приходить, потому что гимнаст с тяжелой костью неперспективен. Как он плакал! Если бы не дед

(Емельян Васильевич), проживавший с бабуш­ кой (Ольгой Ивановной) последние годы жизни с ними в одной трехкомнатной хрущевке, рыда­