Раздел II. Структура, методы и методология естествознания

Глава 4

СТРУКТУРА ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ,

ЕГО УРОВНИ И МЕТОДЫ

Возможные классификации научного знания

Явление, которое получило название «наука», исторически существовало в многообразных, часто противоречивых, нередко несовместимых, на первый взгляд, формах, поскольку возможны различные типологии научного знания.

Наиболее плодотворной для систематизации как исторического, так и наличного многообразия научных форм представляются типологии, построенные по историческому, так называемому диахронному и по предметно-методологическому (синхронному) осноаниям.

Историческая типология обычно различает следующие эволюционные этапы (формы) в многообразии явлений науки:

Специфичность преднауки восточных цивилизаций состоит в амальгаме знаний и материально-духовной практики в условиях прямой подчиненности нуждам материального и духовного производства: астрология, конструируя и уточняя летоисчисление (календари), является необходимой составляющей религиозных культов, их особенной ритмики, периодичности; математика конституирована потребностями измерения и счета; механика ориентирована на эффективные приемы строительства, конструирование надежных и удобных орудий труда. Знание – предписание (рецепт), знание – инструмент (инструкция) существует в особой, закрытой социальной форме преднаучного сообщества – касте (жрецы).

Античная наука.Существенные черты, профилирующие данную историческую форму науки, прямо противоположны: спекулятивная теоретичность науки древней Греции основана на независимости и пренебрежительном (часто презрительном) отношении к материально-производственной практике. Чистое мышление – единственное основание знания – формирует критичность, логицизм, демократизм античной науки. Каноническим примером античного знания обычно называют «Начала» Евклида.

Средневековая наукав своих профилирующих чертах противоречит в равной мере как «преднауке», так и античному знанию. Средневековая культура (культура гармонии веры и разума) задает основной мотив любой осмысленной деятельности – мотив служения, и наука понимается соответственно как «служанка богословия»: любые «истины разума» (выводы науки) как несовершенное знание подчинены в иерархической средневековой гармонии «истина веры» (религиозным догматам), как вид подчинен роду, а теорема – аксиоме. Схоластика и догматизм средневековой науки – атрибутивные свойства интеллектуального, духовного производства религиозной социальной общности. Нужно заметить, о чем часто забывается в учебной литературе, что систематически разработанное средневековой религиозной культурой представление о едином, всесовершенном Боге-законе явилось абсолютно не обходимой общекультурной предпосылкой для поисков в природе единых, всеобщих, универсальных, совершенных законов «тварного» (сотворенного) мира, религиозно-философским выражением которых явился деизм.

Эпоха Возрождения и Нового времени дает форму знания, которая запускает механизм эволюции современной науки (sciense). Лозунг «Знание – сила» провозглашает стремление соединить чистое мышление, рациональность античного знания и инструментально-производственные ориентации преднауки Востока, рациональность знания и его практическую полезность. Знание как полезная, «креативная» сила обнаруживает себя, конечно, в светской форме, опирается не на схоластику, но на критичность. Античное созерцание космической гармонии природы как целостного бытия заменяет принципиально новый, собственно научный метод – эксперимент, который выделяет из природного целого или конструирует в лабораторных условиях дискретные объекты, доступные конечной практике любого человека.

Обособленный или лабораторно конструируемый объект легко обозрим и экспериментально произвольно воспроизводим, а значит, может быть описан точным, однозначным, логически непротиворечивым и последовательным (алгоритмическим) математическим языком, который может неограниченно увеличивать точность и определенность описания предмета исследования (естественного или искусственно воссозданного в лаборатории). «Книга природы» нового, собственно научного знания написана языком математики, причем написана совершенным «Богом – математиком» (Г. Галилей). Это экспериментальное знание (выделенных или конструируемых) природных, безличностных автоматизмов, отраженное точным языком математики как принципиально новый тип знания, зафиксировано в Новое Время термином «sciense» – «наука». Каноническими примерами такого знания признаются: механика (Г.Галилей, И. Ньютон), аналитическая геометрия (Р.Декарт), математический анализ (Г.Лейбниц, О. Коши, К.Вейерштрасс).

В трехсотлетнем развитии новой, обычно называемой «модернистской», науки, если следовать концепции философии науки ВС. Степина, выделяют по крайней мере три качественно различных периода: классическая, неклассическая, постклассическая науки. Эти типы научного знания, опираясь на различные бытийные (онтологические), гносеолологические (теоретико-познавательные) и социальные основания, имеют специфическое, качественно различное предметное содержание и дисциплинарную организацию.

Ядро онтологии (понимания бытия) классического научного знания образует механизм, который принято характеризовать как сплав однозначного, так называемого, «жесткого» детерменизма и антифинализма (антитеологизма): бытие в классическом научном понимании однозначно причинно-следственно организовано (динамические закономерности) и не имеет каких-либо (чьих-либо) целей. Гносеология научной классики основана на конструировании идеализированно и математически фиксированного объекта исследования дискретной, материальной структурны, подвергнутой экспериментальным и объективным (интерсубъективным) технологиям исследования. Каноническое развертывание теории такого объекта про исходит в режиме дедуктивно-аксиоматической и гипотетико-дедуктивной методологии. Социальные основания классики заданы явной, однозначной дисциплинарной определенностью научного знания. Происходит формирование научных и образовательных центров дисциплинарного знания, в состав которых входят экспериментальные лаборатории, естественнонаучные и политехнические институты и кафедры (академические и прикладные), информационно-коммуникативные структуры (периодическая, научно-техническая литература, конференции и пр.) и т.д.

Развитие социальных оснований классика завершает образованием, так называемой большой науки, т.е. формированием промышленно-технической базы науки.

Ограниченность познавательных возможностей классической науки проявляется на рубеже ХХ в., переживается научным сообществом как кризис оснований науки (в более острой форме – потеря основ науки как таковой) и преодолевается развитием научного знания в форме квантовой механики, теории относительности, конструктивной логики и математики, образовавших теоретическое ядро неклассической науки.

Неклассическое научное знание опирается на релятивное понимание фундаментальных онтологических понятий (пространство, время, масса). Бытие мыслится как множество статистических систем любой природы, демонстрирующих индетерминизм фундаментальных взаимодействий объектов. Вводится понятие стохастического объекта, т.е. объекта такой степени сложности, что предсказать его поведение точным образом в принципе невозможно. Онтология предстает, таким образом, как структурно-системная организованность и эволюция стохастических объектов.

Гносеологические основания неклассической науки соответствуют онтологии: статистический, вероятностный характер научного знания и теории, гипотетичность и субъект–объектность научного знания, умеренные претензии на верификацию знания (эмпирическую и теоретическую). Методология неклассической науки плюралистична: не следует искать универсальный научный метод, но ориентироваться на конструктивизм научной интуиции ученого. Методологический плюрализм не оценивается как недостаток, методологическая неряшливость, нерешительность, синдром «юношеских исканий в науке и т.п., но понимается как естественное состояние открытого новому, креативного процесса осмысления структуры сложного, многомерного, стохастического объекта. Для социальной формы организации науки этого этапа характерна научная кооперация в ее многообразных формах, разнообразное регулирование научной деятельности: государственное, правовое, социально-экономическое и т.д. Неклассическую науку характеризует амбивалентность этической составляющей (этоса) науки: проблема социальных и собственных моральных последствий научной деятельности, моральных ограничений в понимании роли науки в общественной жизни, перспективах человечества (цена научного прогресса).

Принято считать (ВС. Степин), что на рубеже 80-х годов ХХ в. новоевропейская наука (sсiеnсе) в основном завершает плодотворный период своего развития и формируетсяпостнеоклассическаянаука, дисциплинарно организованная как глобалистика, синергетика, экология, синтетическая антропология и всевозможные интегральные формы последних. В общем виде предмет постнеклассической науки – сложноорганизованные системы (технико-технологические, инженерно-компьютерные, социальные, медицинские и др. и пр.), в которых человек во всем многообразии его проявлений (негативных, в том числе) понимается как существенный элемент функционирования и эволюции системы.

Бытийные основы постнеклассического знания принято характеризовать в терминах «нелинейного, многовариантного эволюционизма», «структурного органицизма», антропологизма и (что, видимо, связано с холистической методологической установкой) даже телеологизма. Ясно, что указанные онтологические ориентиры противоречат даже несовместимы (телеологизм) с предшествующими типами новоевропейской научной культуры. Познавательные установки – проблемность, контекстуальность научного знания, экологическая и гуманистическая, аксиологическая доминанта (ценность) научной информации предполагают коллективность (социальность), информационную открытость научного познания.

Постнеклассическая методология так же, как и неклассическая, ориентирована на конструктивный плюрализм, но с явным акцентом на эффективность и гуманистическую целесообразность, консенсуальность в оценках. Многие парадоксальные, с точки зрения классического, да и не классического понимания науки, характеристики дают аргументы для осмысления постнеклассического научного знания как некоторого переходного состояния в понимании самой «научности» и «рациональности» в познании¹⁹.

Исходный пункт структурирования научного знания

В общей структуре исторически и предметно много образного научного знания обычно артикулируется различие его двух уровней: эмпирического и теоретического.

Как представляется, и содержательно и методологи чески оправдана позиция авторов, предлагающих понимать различия и взаимоотношения уровней в научном познании на основе выявленной В.А. Смирновым необходимости уточнив содержание, развести традиционные оппозиционные пары: «чувственное-рациональное» и «эмпирическое-теоретическое». Противоположность чувственному рациональному предстает общегносеологическим различием продуктов работы органов чувств и их итога – целостных чувственных образов (представлений), с одной стороны. Другая сторона общегносеологической пары – несводимые к образам результаты деятельности мышления: понятия и понятийные конструкции (суждения, умозаключения, теоретические построения и пр.).

Противоположность теоретического и эмпирического появляется только в пределах рационального знания, так как любое научное знание суть продукт деятельности рациональной составляющей сознания – мышления, адекватной формой бытия которого является понятийный дискурс²⁰. На это обстоятельство полезно обратить внимание не только по содержательным, но и по конъюнктурным соображениям: действительно, в современной учебной эпистемологической литературе еще можно встретить работы, в которых недостаточно последовательно разведены понятийные пары «чувственное – рациональное» и «эмпирическое – теоретическое». Для подобных работ привычно связывать эмпирический уровень познания «преимущественно с чувственным отражением бытия», а теоретический с «доминантой рационального»²¹. Однако в этом случае чувственные данные получают статус эмпирического научного знания, а следовательно, статус научности получает любая систематизация эзотерического опыта, обычно далекого от научного знания. Но, как бы ни были практически важны и многочисленны чувственные данные сами по себе, они научным знанием быть не могут. Чувственные результаты наблюдений и экспериментов только после определенной рациональной обработки, получив языковую форму, будучи представленными в совокупности взаимосвязанных терминов и предложений особого эмпирического языка некоторой науки, получают статус эмпирического научного знания.

Предметность научного познания реализуется в двух формах: эмпирическое познание предполагает рациональную работу сознания с чувственно воспринимаемыми предметами; теоретическое познание – идеально предметно. При этом познавательный ресурс эмпирического познания ограничен рамками рассудочного уровня рационального сознания и соответствующими познавательными процедурами, к числу которых относят абстрагирование, анализ, сравнение, обобщение, гипотетико-дедуктивное подтверждение (опровержение) эмпирических законов и пр.

Содержание понятия «Чувственные данные»

Современные эпистемология для адекватного понимания специфики эмпирического познания практикует различие не менее трех качественно различных типа предметов, а именно:

1) объекты, «вещи как таковые», «вещи сами по себе» – автономные, объективно существующие материальные образования;

2) объекты, представленные (репрезентированные) чувственным образом – так называемые, «чувственные объекты» (чувственные данные);

3) эмпирические объекты – абстрактные объекты, образующие предмет эмпирического познания.

Ясно, что сознание, формируя содержание чувственных данных познания, опирается на перцепцию – чувственное отражение объектов, «вещей в себе» (И. Кант) сенсорными структурами восприятия. Но, как было установлено современной теорией восприятия, чувственная информация становится содержанием чувственных данных только пройдя через «фильтры» целевой установки субъекта восприятия. Целевая установка, которая может быть как познавательной, так и утилитарно - практической, определяет существенное и выбраковывает несущественное для субъекта, и поэтому «чувственные объекты», чувственные данные – личностно выверенная, отфильтрованная информация о «вещи в себе». Избирательное отношение к внешней информации универсально для любой познавательной инициативы сознания, включая и обыденное познание. По мере усложнения познавательных процедур, количество фильтрующих информацию элементов (конструкций сознания) существенно возрастает. В случае эмпирического научного познания к ним относят не только познавательные и практические целевые установки, но и познавательные возможности, пределы рассудочного уровня сознания, требования языка науки, отражающего содержание и объем научного знания о предмете, объяснительные возможности существующих теорий исследуемого класса объектов. Эмпирическое знание, таким образом, неверно было бы представлять как непосредственное описание действительности. На эмпирическом уровне знание может быть определенно как систематизированное множество высказываний об абстрактных эмпирических объектах, лишь опосредованно отражающих действительность «саму по себе». Так, например, высказывание: «Сейчас прохладно – всего +8 °С» не есть непосредственное наблюдение за термометром, в котором «красный столбик поравнялся с красной цифрой 8». Данное высказывание – содержательная интерпретация непосредственного наблюдения, основанная на, пусть поверхностном, но знании некоторой теории, эмпирический инструментарий которой включает термометр.

Итак, чувственное и эмпирическое близки по содержанию, но, опираясь на различные онтологии, осуществляются в качественно различных формах: онтологический список чувственного познания образует, часто хаотичное множество чувственных образов; онтологическое множество эмпирического познания – систематизированное множество эмпирических высказываний. Между множествами разнокачественной природы неправомерно устанавливать логические отношения выводимости или сводимости, например, понимать эмпирическое знание как результат логического обобщения данных наблюдений и экспериментов. К сожалению, такое «линейное понимание» еще часто можно встретить в учебной литературе. Эмпирическое знание, скорее, выраженная понятийным дискурсом, определенная логическая модель чувственного знания. Логическое моделирование предполагает представление (репрезентацию) чувственных данных в некотором специфическом, эмпирическом языке науки.

Обсуждение вопроса о специфике эмпирического и теоретического уровней научного знания, таким образом, всегда связанно с выявлением особенностей эмпирического и теоретического языка науки.

Особенности языка науки

Поскольку, как было показано выше, любое научное познание рационально, постольку в самом общем виде специфическую черту языка научного познания можно определить как стремление придать максимальную точность и ясность его выражениям. В научной практике для работы с информацией, т.е. для получения, фиксации, хранения, передачи, переработки и систематизации знания обычно применяется некоторый рафинированный, «отшлифованный» уточняющими знаками и символами определениями и соглашениями фрагмент естественного, так называемого натурального языка.

Понятия натурального языка всегда являются многозначными, обычно они «размыты», неопределенны и в силу этого непригодны для научных целей, которые требуют определенности и доказательности результата исследования. Вхождение понятий естественного языка в состав науки означает их превращение в термины конкретной науки. Термины имеют точное, однозначное, фиксированное значение, которое обычно задается явными определениями.

Зачастую это точное значение слова (термина) представляется парадоксальным для пользователя только натурального языка, например: «деньги», «стоимость», «доказательство», «сила», «власть» и т.п.

Прогресс в науке сопровождается часто радикальными изменениями в ее языковой базе: появление в научной практике принципиально новых терминов для выражения абстрактных, идеализированных объектов научных теорий, вновь обнаруженных явлений, свойств, связей и со стояний материального и социального миров, например: терминология физики элементарных частиц, синергетики, название новых химических элементов, технологий и т.д. Язык науки корпоративен: он стремится убрать недостатки, с точки зрения науки, натурального языка, его образность, многозначность выражений и неопределенность понятийного содержания слов и выражений, для того чтобы обеспечить логическую непротиворечивость определенность ясность, точность и понятность (для человека науки) выражений языка научной дисциплины или же интегральной исследовательской программы (научной школы).

Язык науки, таким образом, генерируется и эволюционирует как познавательный инструмент (метаязык) не которого исторически конкретного научного направления (сообщества), и его особенности содержательно и методологически заданы как специфической природой исследуемой материальной системы и уровнем развития знания о ней.

Особенности эмпирического и теоретического языка науки

Современная эпистемология находит достаточно сложную внутреннюю структуру у каждого из уровней научного знания. Так, эмпирическое знание проявляется по крайней мере в четырех формах и каждая из форм имеет свои особенности языка.

Язык первого, простейшего уровня эмпирического познания образуют так называемые протокольные предложения или протокольные высказывания, т.е. частные эмпирические высказывания и частные суждения, выражающие фиксированные точным образом хронологические и хорологические условия научного наблюдения (место и время наблюдения), идентифицирована персона субъекта наблюдения.

На следующем уровне эмпирическое знание предстает в форме научных фактов. Язык второго эмпирического уровня образуют общие (утвердительные или отрицательные) суждения универсального характера, которые могут иметь динамический или вероятностно – статистический статус. Они выражают индуктивные обобщения некоторого множества протокольных высказываний. Их часто называют фактофиксирующими суждениями, отражающими проявления (наличие или отсутствие) некоторых свойств, отношений, состояний, то есть отсутствие или наличие тех или иных наблюдаемых черт исследуемого предмета. В случае наличия некоторого свойства и пр. черт предмета измеряется и фиксируется его количество, интенсивность проявления. Привычным символическим выражением фактов являются различного рода систематизированные классификации: таблицы, графики, диаграммы, математические модели и пр.

На третьем уровне эмпирическое знание существует в форме эмпирических законов различной природы: каузальных (динамических или статистических), структурно-функциональных и прочих. В научных законах отражено хронологическое и (или) хорологическое постоянство, в поведении объекта, т.е. проявление мерности в свойствах, состояниях, отношениях явлений. Законы выражают суждения общего характера статистического или универсального статуса обычно имеющие кванторные выражения: «все пингвины являются птицами, но не летают», «все металы электропроводны». Символически они имеют вид:

(Vх (А (х)→В (х)).

Эмпирические законы – это общие гипотезы, образованные в результате индуктивных рассудочных процедур: энумеративной и (или) элиминативной индукции, индукции в виде обратной дедукции и других индуктивных методов обнаружения закономерных связей. Индуктивные умозаключения по своему логическому статусу не дают необходимого вывода, знания, но лишь правдоподобное, предположительное, вероятностное знание. Поэтому все и любые эмпирические знания по своему доказательному статусу являются гипотетическими.

Вершиной пирамиды эмпирического знания являются, так называемые, феноменологические теории, которые представляют собой систематизированные и логически организованные множества взаимосвязанных эмпирических законов и фактов, выраженных высказываниями разной степени общности, например: астрономическая механика Кеплера. Феноменологическая Теория – высшая, логически рафинированная форма эмпирического научного, гипотетического знания: индуктивная генерализация (обобщение) на любом эмпирическом уровне не имеет доказательного логического статуса, а только подтверждающую силу.

Поскольку любое эмпирическое знание чувственно предметно, является знанием о чувственно наблюдаемом, постольку язык эмпирического уровня научного знания проясняет лишь количественные различия внутри эмпирического уровня науки. Знание теоретическое и эмпирическое знание качественно, предметно – содержательно различны – их объекты и по происхождении и по свойствам различны, то есть являются элементами существенно различных онтологических миров.

Познавательные инициативы сознания не исчерпываются рассудочной эмпирической деятельностью. Наиболее важные для научного понимания действительности начинания появляются как продукты не рассудка, а разума – конструктивной, креативной ипостаси сознания. Деятельность разума не ограничена рамками внешнего бытия, но направлена на внутреннее содержание самого сознания, на имманентное развертывание собственного содержания. Такое понимание неразрывной связи теории и разума основано на работах В.С. Швырева и позволяет определять сущность разумной деятельности как свободное, самодостаточное творчество без всяких экзистенциальных (предполагающих контакт с внешним миром) предпосылок.

Конструктивная роль разума на уровне научной теории состоит в сознании особо типа предметов – «идеальных объектов» теории. Множество «идеальных объектов», или, как их еще называют, идеализированных объектов теории», образует онтологию теоретического мышления, формирует особый «возможный мир» теории в отличие от предметного мира эмпирического знания. Научная теория возникает и эволюционирует, таким образом, как организованное по законам некоторой логики (двузначной, многозначной и т.д.), непротиворечивое множество высказываний о некоторой специфической совокупности идеальных объектов, их свойствах, отношениях и взаимосвязях. Логическая форма высказываний в чистом, формализованном виде, общезначимые формулы и т.п., (в логике); геометрические точки, плоскости, и т.п. (в математике); инерция, идеальное зеркало (газ), абсолютно черное тело, абсолютно упругая жидкость и т.п. (в физике); страты, экономические формации, цивилизации и т.п. (в социологии) – типичные примеры идеализированных объектов теории²².

Способы конструирования идеального объекта.

Отличие идеализированного объекта теории

от абстрактного эмпирического объекта

Идеализированный объект теории создается на основе различных технологий абстрагирования, из которых широко распространены в теоретической практике следующие.

Так, предмет «сам по себе» обычно богат свойствами, взаимосвязями и прочими предметными проявлениями, но если он становится предметом мысли, то можно отвлекаться (абстрагироваться) от многих свойств реального объекта, но оставлять в поле зрения и точно фиксировать другие его свойства и таким образом конструировать объект, которому присущи исключительно эти фиксированные свойства, существенные для определенной научной работы. Таким способом образовано понятие «планета» в астрономической механике И. Ньютона: планеты мыслятся материальными точками, обладающими лишь гравитационной массой и импульсом. Солнце и планеты, мыслимые как только гравитационные массы – идеализированные объекты теории.

Конструирование идеального объекта часто основано на абстрагировании от некоторых, несущественных для данной научной проблемы отношений предмета мысли. Так, можно мыслить газ, частицы которого обладают лишь кинетической энергией, а их взаимодействие мысленно ограничить только соударением. В результате получается понятие «идеальный газ» – идеализированный объект теории. Примером из другой предметной области может быть модель классической рыночной экономики в концепции К. Маркса, конструируя которую он абстрагировался от экономических отношений мирового рынка, от влияний внешней торговли.

Часто теоретик мыслит существенные для исследования свойства реальных объектов в некотором предельном состоянии. Таким способом получаются, например, понятия «идеальное зеркало» или «абсолютно черное тело». В первом случае предмет мыслится как отражающий всю падающую на него энергию; во втором – как поглощающий всю энергию. Предельно усиливая свойства любого тела поглощать или отражать энергию, получаем соответствующие идеальные объекты теории.

Наконец, если какой бы то ни было объект мыслится в некоторых идеальных для исследуемого состояния условиях, он становится идеализированным объектом. Подобным способом абстрагирования конструируется понятие «инерция» в классической механике.

Конечно, научная практика сочетает различные режимы абстрагирования способы конструирования идеального объекта. В методологическом отношении существенно то, что результат научной идеализации – это теоретический конструкт, которому приписаны определения (свойства, состояния активности и пр.), которые принципиально не могут быть наблюдаемы: абсолютно однородные прямые линии, безразмерные точки, логические формы высказываний в чистом виде и т.п. качественно новые, только мыслимые объекты, рожденные и существующие в качестве элементов сферы мышления.

Чисто мысленные теоретические конструкты могут появляться в теоретической онтологии способом «введения по определению», что привычно для математики, логики, математизированных разделов естественно – научных теорий и др. Часто, определяя современную логику и математику как науку о «возможных мирах» и об «абстрактных структурах», имеют в виду, что их предметные области образованы идеализированными объектами, которые были теоретическими определениями.

Предметность и объективность научного знания

Любой теоретический конструкт, будь то начальная идеализация или развитое теоретическое построение, сложноструктуированная система абстрактных структур, нуждается в некотором, хотя бы интуитивно содержательном обосновании их эффективности. В эпистемологии были предложены два способа обоснования реальной ценности «чистых сущностей» теории, которые вслед за А. Эйнштейном получили название «внешнего» и «внутреннего» оправдания абстрактных элементов научных теорий. Внешнее оправдание идеальных продуктов теоретического разума находят в их адаптивно - практической полезности, в возможности найти адаптивно – полезную эмпирическую интерпретацию, а значит, и способ применения теоретической конструкции. Эпистемологические традиции эмпиризма и прагматизма разработали прагматическую концепцию теоретических построений, в которой заданы пусть и размытые, но существенные рамки для абсолютной свободы разума от экзистенциальных предпосылок. Идеальные объекты находят и «внутреннее» оправдание, т.е. они оправданы как ответы на потребности самой теории: они способны быть скелетом внутренней гармонии теории, теоретическим субстратом, «телом» теории, залогом роста теоретического мира, основой внутренних стимулов совершенствования теоретических проектов, быть, так сказать «дизайном интерьеров» теоретических построений.

«Инструментализм» и «эссенциализм»

Такое название получили эпистемологические позиции, оппонирующие друг другу в понимании природы идеальных объектов теории. Впервые вопрос о статусе идеального объекта в позитивной науке в явной и даже резкой форме был поставлен Э. Махом, который призвал научное сообщество навсегда отказаться от обсуждения вопроса об характере идеальных объектов теории. Сжатое, «экономное» (Э. Мах) выражение всей накопленной наукой эмпирической информации об исследуемом объекте – вот единственная, осмысленная и важнейшая, ценная задача теории. Данную задачу решают построенные теорией логические модели эмпирического знания: из небольшого и легко обозримого числа постулатов (допущений, определений и т.д.) выводится максимальное логически возможное число эмпирических проверяемых следствий – высказываний, которые могут иметь эмпирическую интерпретацию.

Согласно Э. Маху не надо гипостазировать т.е. приписывать взаимосвязям сферы сознания, теоретическим построениям онтологический статус. Отношения логической необходимости и физическая необходимость существенно различны. Логические модели физической реальности, реализованные в форме идеализированного объекта теории, не могут не упрощать, схематизировать, а значит, деформировать действительные взаимосвязи. Теоретические конструкты, таким образом, только ценные инструменты для организации теоретического знания, но не имеют объектно-содержательного характера. Логико–теоретические построения представляют эмпирическое знание в сжатом виде, удобном для хранения без потерь, пригодном для передачи и алгоритмической переработки. Информация, которая систематизирована и структурирована теорией, легко обозрима и хороша, передается в процессе обучения, научного общения.

Инструментализму Маха и его последователей в понимании природы теоретических конструктов и статусе теории в структуре науки изначально и последовательно оппонирует эссенциализм – объектно-содержательная (сущностная) интерпретация теоретических построений в общей структуре научного знания. Эссенциализм – прочная, многовековая философская традиция понимать мир в формате оппозиционной пары «сущность – явление» – определяет теорию в мир сущности, а эмпирическое знание – в мир явлений. Сторонники обеих позиций есть в достаточном количестве как в позитивных науках, так и в философии, многие из них имеют научный статус экспертов и даже интеллектуальных авторитетов, и ясно, что проблема онтологического статуса теоретического знания, непосредственно связанная с общефилософскими позициями оппонентов, видимо, еще долго (всегда?) будет далека от общепринятого решения.

Методы эмпирического познания

На эмпирическом уровне познания работают те методы получения, оформления, систематизации и хранения знания, которые связывают научное знание с действительностью, реальностью и непосредственно связанны с практическим применением науки в ее технологических продолжениях. Удобная гносеологическая классификация эмпирических методов была предложена Л.А. Микешиной, которая различает две группы методов на эмпирическом уровне: методы обособления и исследования эмпирического объекта и методы обработки и систематизации полученного эмпирического знания.

Методы, фиксирующие исследуемый эмпирический объект – наблюдение, измерение, эксперимент различных форм (например, модельный эксперимент) имеют результатом установление научного факта. Знание, полученное в результате применения данных методов, называют фактуальным знанием. Наблюдение и измерение, как элементарные фундаментальные научные процедуры, входят в состав всех видов экспериментов, но поскольку они универсальны, они могут рассматриваться в качестве самостоятельных методов²³.

В любом виде проявления человеческой активности, начиная с повседневной практической жизни и заканчивая научной деятельностью, наблюдение предстает как наиболее простое и универсальное познавательное средство. Являясь фундаментом познания; наблюдение вместе с тем оказывается необходимым моментом высших познавательных форм, поскольку предметность и реализм (эмпиризм) суть конституирующие принципы научного познания.

Наблюдение как форма научного эмпирического познания представляет собой систематически организованную процедуру, предполагающую особую, дисциплинарно специфическую технологию наблюдения. Технология обеспечивает переход от объекта наблюдения к чувственным данным строго определенной, приемлемой для данной научной дисциплины формы. Научное наблюдение имеет замысел, цель и технологию и, таким образом, существенно отличается от повседневных, случайных, возможно, очень познавательных и ценных наблюдений. Технология наблюдения представляет собой организацию научной деятельности, в которой собраны выработанные в некоторой научной традиции приемы, средства и способы получения, а также способы интерпретации чувственных данных, полученных на основе сенсорных структур восприятия.

Существуют требования к процессам научного наблюдения, которые носят рецептурный характер и превращают наблюдение в точную научную процедуру, образующую надежный эмпирический базис науки. Они следующие:

• наличие явно выраженной (сформулированной) цели наблюдения;

• наблюдение должно планироваться, иметь должные средства и быть методически обеспечено;

• должны быть обеспечены хронологические и хорологические возможности для систематического воспроизведения наблюдения;

• созданы условия, обеспечивающие корректность и надежность результатов наблюдения;

• осуществлена классификация систематизация обобщение и интерпретация результатов наблюдения.

Уже на первом уровне научного познания, на уровне наблюдения проявляется взаимосвязь теоретического и эмпирического уровней познания. Наблюдение без явно выраженной цели не является научным, но только теория (гипотеза) делает наблюдение целенаправленным, фокусирует и направляет его, что и позволяет обнаружить в реальности то, что без теоретического маяка, ориентира не было бы замечено. Но возникает проблема точности наблюдения «теоретически ангажированного наблюдателя».

Видимо девиации в результатах наблюдения, вызванные теоретическим фокусированием активности исследователя, не устранимы. Отсюда ясно, что исследователю полезно помнить: платой за целенаправленное систематизированное наблюдение часто бывает явная или скрытая тенденциозность, которая проявляется в выбраковке, часто бессознательной, данных наблюдения, в отбрасывании явлений, не согласующихся или противоречащих принятой теоретической установке. Так, маститый экономист и социолог Г. Мюрдаль считал необходимым нейтрализовать теоретические и ценностные предпосылки наблюдения, для чего необходимо «повернуться лицом к ценностям», их явными, эксплицировать тем самым, пусть минимально, но защититься от бессознательного эффекта предрассудков» и ценностей.

Существуют непосредственные наблюдения и наблюдения косвенные, нередко и с развитием науки все чаще опосредованные сложным научным инструментарием.

Непосредственно может наблюдаться некоторый дискретный объект макромира, который можно легко локализировать, вычленить и зафиксировать как объект наблюдения. В процессе развития науки, однако, непосредственное наблюдение все чаще замещается косвенным, опосредованным. Так, например, объекты микромира (физика элементарных частиц) и объекты макромира (астрономия астрофизика) непосредственно наблюдать, конечно, невозможно. О свойствах объектов подобной природы можно судить исключительно косвенно, на основе анализа их взаимодействия с другими объектами. В случае косвенного наблюдения о свойствах ненаблюдаемого объекта судят по наблюдаемому эффекту его взаимодействия с другими объектами и уже на этой основе делают вывод о свойствах исследуемого ненаблюдаемого непосредственно объекта. Косвенные наблюдения получают все большее распространение по мере расширения областей научных исследований, так и усложнение и роста точности приборного инструментария научных наблюдений. Наблюдаемый предмет взаимодействует с прибором наблюдения, чувствительным к такому взаимодействию – ученый непосредственно наблюдает результат воздействия объекта наблюдения на прибор.

Измерение как метод эмпирического познания

Измерение – новая ступень в системе эмпирического познания, так как наблюдение, совмещенное с измерением, предполагает особые понятия и условия для своего осуществления, требует особой технологии – приборного инструментария и достаточно сложных процедурных методик.

Измерение состоит в представлении свойств наблюдаемых объектов в виде числовой величины. Величина обычно понимается как все то, что присуще объекту в не которой степени. Числовая величина выражается числом. Измерение в его развитых формах представляет собой установление числового соотношения между свойствами объектов, которое дает возможность существенно уточнить результаты наблюдения, нейтрализовать субъективные наслоения, обычные для чувственного взаимодействия с предметом.

В эпистемологии разработаны правила измерительной процедуры, придающие ей точный и однозначный, в идеале алгоритмический характер и процесс измерения, состоящий в приписывании чисел исследуемым свойствам объекта, таким образом приобретает некоторые гарантии интерсубъективной значимости своего результата²⁴.

Измерение как научная процедура эмпирического исследования количественных отношений имеет сложную внутреннюю структуру, в которой выделяют следующие элементы:

• объект измерения – измеряемая величина или свойство, к которому корректно применять понятия «больше», «меньше»;

• материальные средства измерения, которыми могут быть естественные предметы и процессы или приборы, инструменты, созданные людьми;

• познающий субъект, наблюдатель, проводящий измерение для реализации постановленной научной цели;

• технология измерения, которая представляет собой совокупность практических действий, операций, выполняемых с помощью измерительных инструментов, и набор определенных логических и вычислительных процедур;

• результат измерения – именованное число, выраженное соответствующими наименованиями или знаками.

Особенности процедуры измерения

в социально-гуманитарном познании

В теории знания часто отмечается проблематичность измерительных процедур в социально-гуманитарных науках. Действительно, здесь, как правило, отсутствуют объективные, инструментальные средства и технологии для выявления количественных характеристик социально-исторических, социально-психологических моральных и пр. гуманитарных проявлений человеческой активности, ценностных предпочтений, меры способностей и таланта, уровня мастерства и развития навыков и подобных, менее важных качеств. Принципиально непонятным является формирование онтологических предпосылок даже операции счета – способов однозначного различения дискретных элементов, образующих гуманитарные характеристики субъекта познания и деятельности, поскольку очевидно, что человеческая субъективность имеет континуальную природу. Количественный анализ существенно затруднен стихийными возмущениями, вызванными экспансией непредсказуемых и, видимо, неустранимых ценностных факторов: спорадическое возрождение религиозных, зачастую примитивно языческих представлений, рост современных мифологем и предрассудков обыденного сознания, влияние идеологических и корпоративных табу и пр.

Конечно, в социально-гуманитарной области всегда существовали и будут существовать количественные оценки (например, оценки «глубины знания студента» или «лек горского мастерства» преподавателя), но они не могут быть названы измерением в собственном точном смысле слова. Метрология, то есть наука о правилах и процедурах измерения требует понимать измерение как сравнение некоторой величины с тем или иным значением принятого эталона (единицы измерения), которое осуществляется в режиме приемлемой физической, технической и пр. алгоритмизированной процедуры. Только измерение метрологической выверенной формы могут дать точный количественный результат.

Научный эксперимент

Процедуры научного наблюдения и измерения обычно не являются самоцелью, но выступают необходимыми познавательными составляющими эксперимента – научного метода, являющегося базовым для эмпирического уровня познания. Напомним, что именно с появлением эксперимента как метода, преодолевшего созерцательную и умозрительную ограниченность преднауки, теория знания связывает формирование современной, новоевропейской науки (science).

В экспериментальной методологии органично сочетаются практические действия и теоретические установки. Экспериментально полученные результаты (данные) дают информацию необходимую и нередко достаточную для ответа на вопросы, поставленные развитием теории. В эксперименте как одной из форм сложноорганизованной практической деятельности, контролируемо и воспроизводимо совмещаются автономное, объективно-закономерное поведение природных объектов и целенаправленное, инструментально и методически организованное воздействие на объект субъекта познавательной деятельности.

Эксперимент реализует многие познавательные функции (роли), среди которых важнейшими являются следующие.

1. Правильно организованный эксперимент дает возможность исследовать предмет, как говорят, в чистом виде – гарантированно ограничить многообразие отношений и взаимодействий предмета только существенными для поставленной исследовательской задачи взаимодействиями с другими предметами. Решая задачу по вычленению предмета исследования, эксперимент выполняет так называемую конструктивную роль в эмпирическом познании.

2. Эксперимент способен выразить эмпирическими средствами фундаментальные теоретические конструкты, эмпирически представить идеализированные объекты теории. Эксперимент, таким образом, играет в составе развивающейся теории интерпретативную роль.

3. В экспериментальных условиях осуществляется контролируемое и целенаправленное воздействие на предмет в достаточно произвольно изменяемых субъектах познания условиях. Экспериментальный режим познания позволяет тем самым выявить инвариантное поведение объекта в различных, заданных исследователем условиях и обнаружить автоматизмы в его поведении. В этом случае говорят о вариативной роли эксперимента.

4. В эксперименте возможно в достаточно произвольном режиме, изменяя условия существования объекта или оставляя их постоянными, изменять характеристики объекта, воспроизводить исследуемое явление. Решая столь важную для науки проблему воспроизводимости предмета исследования, эксперимент выполняет генерирующую роль.

В структуре экспериментальной процедуры, как правило, различают три элемента: объект экспериментального исследования, технология эксперимента (средства и методики) и цели субъекта исследования – экспериментатора. Если классифицировать эксперименты по основанию их структурных элементов, то можно систематизировать многообразие экспериментальных исследований.

Качественные различия объекта экспериментирования образуют физический, психологический, химический, физиологический и прочие виды экспериментов.

Специфическая технология эксперимента (набор средств и методик) различит лабораторный и полевой, натуральный, прямой и модельный, лабораторный эксперимент.

Различие целей экспериментатора позволяет говорить о поисковых (получение новых сведений об объекте), измерительных и проверочных экспериментах, задачами которых является либо уточнение положений теории, либо проверка гипотезы и подтверждение (опровержение) теории. Зачастую, когда познавательная стратегия соединяет в себе различные цели исследования, возникает классификация по основанию когнитивной стратегии. В этом случае можно говорить об экспериментах методом проб и ошибок (в просторечии «метод тыка») или методом замкнутого алгоритма и т.д.

Эксперимент всегда содержательно связан с теорией, его постановка (часто дорогостоящая) провоцируется ее задачами, состояниями, возможностями, и потому говорить о стихийном, случайном научном эксперименте не корректно. Как форма практической деятельности, эксперимент создает объективные критерии истинности (относительной) гипотетического знания теории. В то же время, устанавливая и систематизируя дисциплинарно специфические факты, эксперимент формирует и систематизирует эмпирическую базу теории, от состояния которой во многом зависит дальнейшая эволюция теоретического знания.

Историческая эволюция науки, как было отмечено в начале данной главы, состояла в формировании парадигмально нового научного знания неклассического и постнеклассического типа. Переход от классического научного знания означал появление существенно отличных от научной классики онтологических, социологических и, что важно в данном случае, методологических оснований знания.

Действительно, в классической и неклассической (постнеклассической) науке существенно различно понимается закон: динамическая взаимосвязь явлений (классика) и статистические, вероятностные взаимосвязи явлений (неклассическая наука). Эти различия повлияли на направление эволюции эксперимента – системообразующего метода эмпирического уровня науки.

Начиная с ХХ в. эксперименты могут осуществляться как в классической, так и в неклассической форме. Эксперимент классической формы организован и нацелен на выявление однозначных, как говорят, «жестких», каузальных, т.е. причинно-следственных связей, которые в теории знания называют динамическими закономерностями. В этом случае, зная исходное состояние объекта и обеспечив определенные неизменные условия его проявлений, можно однозначно и точно предсказать его поведение: динамические взаимосвязи необходимы и однозначны. Исследователь, наблюдая появление события А (провоцируя явление А), обязательно при соблюдении определенных условий, будет наблюдать и появления события Б, поскольку А и Б закономерно (динамически) взаимосвязаны.

Неклассическая экспериментальная методология предполагает существование объектов принципиально иной природы – так называемых стохастических (диффузных, «плохо организованных») системных объектов, в поведении которых отмечается объективная неопределенность, а значит, точно предсказать поведение объектов такого типа принципиально невозможно. В сложноорганизованных, диффузных, системных объектах невозможно дискретно локализовать и описать элементный состав и фиксировать область проявления переменных различной физической природы. Существенное гносеологическое следствие из данной онтологической ситуации состояло в присвоении «случайному» объяснению статуса научности, что и привело научный поиск к широкому использованию статистических методов. Экспериментальные технологии неклассического типа направлены на обеспечение учета максимального разнообразия многочисленных факторов существования стохастического объекта и статистическое обобщение в некотором «коридоре вероятности» инвариантов в поведении сложноорганизованного объекта.

Таким образом, эксперименты в современной науке могут быть проведены как в классической форме, направленной на выявление жестко детерминированных, неизменных, однозначных связей и отношений однофакторного объекта (обычно объекта макромира), так и в неклассической форме, в формате которой объект исследования мыслится многофакторная, сложноорганизованная стохастическая система, в которой возможны как динамические взаимосвязи, так и многозначные отношения, которые существуют в режиме статистической, вероятностной детерминации.

Специфика научных фактов

На взгляд незнакомого с теорией знания человека, факт представляется чем-то простым, самоочевидным, не требующим никаких уточнений, пояснений... Не так в науке. Здесь факт приобретает системные характеристики как элемент научного знания и обнаруживает свою сложную структуру.

Само слово «факт» неоднозначно и даже в научных контекстах, как справедливо отметил В.А. Штоф, может употребляться в разных значениях. В случае научного словоупотребления можно говорить, по крайней мере, о трех значениях.

1. В значении некоторого «явления», «события», «состояния активности», вообще «фрагмента действительности» (например, «Рабство периодически возрождается – исторический факт», «Материки двигаются – географический, реальный факт» и т.д.).

2. Фактами могут называться «фактофиксирующие» предложения, то есть особого рода эмпирические высказывания, в которых описываются познаваемые или познанные события и явления, например, протокольные записи типа: «Х – лучи оказывают разрушительное влияние на живые клетки».

3. К этому же значению близко употребление термина «факт» как некоторого «материала», «свидетельства», на пример: «Собирать материалы (свидетельства) о нарушениях экологического законодательства в природоохранной зоне дельты Дона».

4. Третье значение привычно для повседневного словоупотребления: термин «факт», «фактический» выступают синонимами слов «верно», «истина», «истинный» и др. подобных.

Для научного контекста более характерны первые два значения: факт – объективно существующее хронологически и хорологически определенное событие, явление и соответствующее действительности описание факта в некотором языке. Как не редко отмечается, вполне правомерен вопрос: если факт есть событие или явление объективного мира, то зачем «удваивать сущности», зачем наряду с понятием о событии, явлении и т.д. вводить понятие о факте? Другими словами, в чем различие предмета мысли как «события» и его же как «факта»?

Дело в том, что возможны два режима мышления: онтологический и гносеологический. Так, если нечто мыслится или понимается как явление или событие, оно мыслится в автономном, антологическом режиме существования, то есть вне отношений к субъекту познания, но в различных – генетических, каузальных, системно-структурных, функциональных и прочих возможных отношениях к другим столь же автономным событиям и явлениям.

Если же результаты осмысления реальности (событий, явлений, состояний активности...) мыслятся и называются «фактами», то их рассматривают с гносеологической точки зрения, то есть в их отношении к познающему субъекту, к гипотезам и теориям субъекта познания, в которых факты играют существенную познавательную роль.

Таким образом, в первом приближении, в общем виде, факт – это реальность, представленная в знании субъекта, реальность, вошедшая в сферу познавательной деятельности человека, его познавательного интереса, реальность, зафиксированная систематическим, заинтересованным наблюдением и экспериментом. Содержание данного определения факта легко пояснить следующим примером. Попробуйте сравнить свои впечатления от двух высказываний:

1. «Сегодня на лекции присутствовало 17 человек из55 по списку аспирантов первого года обучения».

2. «Факт состоит в том, что сегодня на лекции присутствовало 17 человек из 55 по списку аспирантов первого года обучения».

Как представляется, многие почувствуют, что во втором случае заявление носит заинтересованный характер: некто специально проверил посещаемость, преследуя какие-то цели...

Проблема теоретической «нагруженности» фактов.

Крайности теоретизма и фактуализма

Поскольку факт – явление гносеологическое, его существенные определения обнаруживаются в определенном гносеологическом контексте, а именно, в отношении теории и факта, гипотезы и факта. В истории эпистемологии сложились две оппонирующие позиции в трактовке отношения «теория–факт», которые получили название «фактуализм» и «теоретизм».

Основное в позиции «фактуализма» состоит в характеристике фактов как автономных образований: научные факты располагаются вне теоретических конструкций, не зависят от них.

Позиция «теоретизма» прямо противоположна: факт, являясь органичным элементом теории, содержательно полностью определен теорией; факты — «теоретически нагруженные», несамостоятельные эпистемологические формообразования.

Как показал убедительный и последовательный анализ А.Л. Никифорова, примечательно то, что обе жестко оппонирующие позиции сводят содержание фактов к чувственным образам или предложениям и таким образом неявно предполагают «одномерное» понимание фактов, истолковывают факт как нечто простое: действительное «положение дел», «реальную ситуацию чувственный образ, предложение. Существенно то, что факт всегда однозначно располагается только в определенной области – языковой либо перцептивной, физической.

Если факты являются элементами множества «реальность», то ясно, что они никак не определены теорией. Если же факты исключительно предложения, а теория в решающей степени диктует значение терминов предложения, то вывод о том, что факт как предложение есть всегда подчиненный элемент какой-либо теории просто неизбежен. В этом случае обсуждение проблемы какой бы то ни было автономности, или, как еще говорят, «гносеологической автономии» факта, просто некорректно.

Если «одномерно» понимать факт, то тезис фактуализма об автономности фактов достаточно последовательно обоснован. Когда факт – это реальное положение дел, то и говорить не о чем. Когда же факт – чувственный образ, то пропоненты фактуализма настаивают на независимости сенсорного восприятия от языка. Возражение, состоящее в том, что факты в научной практике существуют в виде предложений, может быть легко нейтрализовано указанием на особый характер этих предложений, существенно отличающихся от предложений теории: в них отражены чувственные данные, они состоят из особых эмпирических терминов, и они верифицируемы, могут быть проверены должным образом с однозначным результатом.

Позиция «фактуализма» получает последовательное продолжение в оценке теории как изменчивой, ненадежной конструкции в сравнении с монолитной «инвариантностью» фактов и эмпирического языка, имеющих мощный фундамент – реальность. Развитие научного знания идет в кумулятивном режиме накопления, поскольку факты существенно не меняются, и список надежных, проверенных фактов науки только растет.

Теория носит чисто инструментальный характер. Ее креативная, познавательная ценность состоит в том, что она провоцирует обновление инструментально – экспериментальной базы науки, что, конечно, расширяет возможности для развития фактуального звания: нахождения новых фактов и уточнения содержания наличных фактов.

Теоретизм также исходит из того, что факт – чувственный образ или предложение. Но в отличие от фактуализма, который отрывает чувственный образ от мышления и языка, теоретизм настаивает и совершенно обосновано на систематической организации чувственного восприятия теоретическим содержанием научной парадигмы. Научная революция, изменяя парадигму знания, изменяет тем самым все пространство знания, в котором существует исследователь (Т. Кун). Концептуальное, парадигмальное содержание теории строго фокусирует внимание ученого, и в одной и той же познавательной ситуации ученые разных теоретических направлений или научных традиций получают существенно различные чувственные данные и факты.

Позиции теоретизма были развиты в работах П. Фейерабента, для которого факт – «естественная интерпретация» восприятия – амальгама (сплав) чувственного восприятия и эмпирического предложения. Рамки естественной интерпретации задаются теорией. Если развитие теории приводит к изменениям в значениях ключевых терминов языка теории, то происходит смена «естественной интерпретации», т появляются новые факты.

Если доводить позицию теоретизма до логического конца, то неизбежно возникает предельный вопрос: в каком смысле возможно говорить о прогрессе в науке, о приросте научного знания и т.д.? Если каждая теоретическая новация продуцирует свой эмпирический язык и, тем самым, порождает свои уникальные факты, то ни о какой аккумуляции фактов говорить не приходится, но тогда исключается преемственность в научном познании.

Активность конструктивно теоретизирующего субъекта, его порождающие возможности по отношению к знанию произвольны: теория – демиург знания, создавая концептуальные конструкты, формирует особый эмпирический язык, провоцирует смену экспериментально-технической базы, полностью подчиняет себе чувственное восприятие и содержательно определяет факты. Факты, таким образом, полностью растворены в самодостаточном мире уникальной и непререкаемой теории²⁵.

Таким образом, поверхностное, одномерное видение фактов науки (факт – нечто простое: реальное положение дел, фактофиксирующее предложение, чувственный образ) привело к оформлению двух достаточно последовательно обоснованных противоположных точек зрения относительно статуса факта в отношении «теория–факт». С логической точки зрения, перед нами случай, когда в рамках обеих оппонирующих позиций из истинных посылок делают ложные выводы. Действительно, как было показано, из совершенно правильных посылок – относительной не зависимости фактов, обеспечивающей реализм научного поиска и идеи теоретической окрашенности, теоретической деривации в интерпретации чувственных данных, были логически последовательно выведены неверные, порой абсурдные выводы, противоречащие не только научной практике, но и часто здравому смыслу. Где же ошибка? Каким образом от истинных посылок можно прийти к ложному выводу, если логический переход от посылок к заключению был осуществлен в корректной форме?

В этом случае источником неправильного вывода может стать только качество и количество посылок, и если с качеством все в порядке – посылки истинные, то дело в их количестве, обе оппонирующие стороны исходят из истинных посылок и рассуждают в правильном логическом режиме, но список их истинных посылок неполон, ущербен. Исходный набор оснований как фактуализма, так и теоретизма не отражает сложности предмета мысли – сложноорганизованной структуры научного факта, взятого как элемент отношения «теория–факт».

Структура научного факта

Эпистемологическое осмысление природы научного факта, снимающее крайности фактуализма и теоретизма, выработано в работах А.Л. Никифорова и связано с преодолением одномерного понимания фактов науки. Анализ реальной истории науки, примеров установления научных фактов (факта наличия кислорода в атмосферном воздухе) обнаружил, что научный факт не есть нечто простое, что можно найти, «открыть» моментально, подобно нахождению ценного гриба в незнакомом лесу: вы знаете, что ищете и вдруг, одномоментно замечаете, находите, обнаруживаете. Так, факт присутствия кислорода в атмосфере формировался шаг за шагом, и каждый шаг был связан с работами разных ученых (Шелле, Пристли, Лавуазье), последовательно внесших свой вклад в его образование. История науки зафиксировала многочисленные аналогичные примеры: «открытие» факта имеет свою историю. Но если установление факта не происходит внезапно и в полном объеме, то логично понимать факт как некоторое сложное, структурированное образование, состоящее из нескольких взаимосвязанных элементов.

Наличие в структуре факта первых двух составляющих очевидно. Любой факт представлен некоторым предложением, которое можно назвать лингвистическим элементом факта и без которого говорить о чем-либо как о факте бессмысленно.

Вторым, не менее явно выраженным элементом факта науки, является перцептивный компонент, то есть чувственные образы и их совокупности, участвующие в формировании научного факта. Наличие чувственной стороны в каждом факте обязательно. Сенсорный контакт может быть выражен явно, в случае фактов, устанавливаемых простым, прямым, непосредственным наблюдением, и более опосредованно, когда используется технически сложный экспериментальный инструментарий, но его наличие в структуре факта несомненно. Взаимосвязь языковых средств и чувственного восприятия в факте общепризнана. Но названные элементы факта далеко не исчерпывают его сложной структуры.

Существует третий, материально-практический элемент факта. Он не столь очевиден, как первые два, но не менее важен. Речь в самом общем виде может идти о материально практической деятельности и ее результатах в целом и, в особенности о множестве инструментально оформленных, алгоритмизированных практических действиях процесса установления научного факта. Действительно, большая часть научных фактов существует только потому, что разработан экспериментальный инструментарий и сформировались навыки эмпирических действий с системой приборов.

Третий, материально-практический элемент, обнаруживает себя явным образом в режиме преемственности и межкультурного взаимодействия, в ситуации передачи одной культурой или эпохой своих фактов другой культуре, эпохе. Ясно, что факт предстанет перед наследником, получателем факта в виде предложения. Но фактофиксирующее предложение само по себе, даже если и будет понято, принято другой культурой, без материально-практического, технического элемента останется наивно-умозрительной, спекулятивной гипотезой. Даже в случае простого наблюдения третий элемент всегда присутствует: важны хронологические и хорологические условия наблюдения и навыки использования наблюдателем своих «естественных приборов» – органов чувств (например, случай дегустации).

Три элемента факта органично взаимосвязаны. Их разведение, возможное и полезное в анализе, в практике познавательной деятельности приводит к утрате познавательного статуса научного утверждения как научного факта, к регрессии факта как элемента научной теории, к статусу умозрительно-спекулятивного предположения.

Методы обработки и систематизации

фактуального эмпирического знания

Обработка и систематизация фактуального слоя знания не требует обращения непосредственно к действительности и поэтому методы систематизации по своей природы – суть традиционные логические методы, осуществляемые по логическим законам, но работающие с содержанием эмпирического слоя научного знания, логически структурирующие фактуальное знание²⁶. К ним относят аналитико-синтетические методы, методы индуктивных обобщений, операции дедуктивного вывода, методы классификации, систематизации и таксономии²⁷.

Применение систематизирующих знание методов, и особенно метода структурной классификации, выявляющей соотношение объектов, обычно обнаруживает некоторую объективную инвариантность, автоматизмы в поведении предмета мысли, представленного в эмпирическом обобщении. Поскольку речь идет об эмпирическом знании, постольку гипотеза ли, закон ли – эмпирические формы знания со своими гносеологическими пределами. Так, эмпирическая гипотеза является лишь правдоподобным (вероятностным) знанием: она дескриптивна, только предположительно описывает поведение объекта, но не объясняет его поведение как необходимое. Гипотезы этого уровня обобщения систематизируют результаты непосредственного наблюдения и выражены языком, содержащим термины наблюдения, например: «чем больше студентов в аудитории, тем меньше у них вопросов к лектору».

Познавательные функции мысленного эксперимента

Мысленный эксперимент – теоретический метод исследования объекта в, так называемом, «чистом виде», состоящий в мысленном помещении исследуемого процесса в идеализированные ситуации и состояния. Предметом мысленного эксперимента выступают воображаемые (виртуальные) объекты, например объект, движущийся без внешних воздействий или летящий со скоростью света, и пр. Понятие теории наполняется некоторым «субнаглядным», «сублимированным» содержанием.

Мысленный эксперимент продуцирует мысленные модели, выполняющие одновременно как функцию идеализации, упрощения, так и функцию отображения, замещения реального объекта (модель атома, молекулы, первоначальная атомная модель вещества, корпускулярная и волновая модель света и др.). Мысленное моделирование практикуется и в социальных науках: модель простого товарного производства в обществе собственников средств производства, реализующий товарообмен в условиях разделения труда (теория стоимости) Мысленные модели осуществляют аппроксимацию утверждений теории к действительности, с большими или меньшими «допусками» они дают знание об объекте, поскольку конструируются на основе гомоморфного или изоморфного подобия с ним²⁸. Очевидно, что мысленные эксперименты – необходимая форма в теоретической организации знания, функционально связанная с построением и обоснованием теории, но не метод подтверждения или опровержения знания²⁹.

Содержание процедуры формализации

Работа с идеализированными объектами теоретического знания наиболее плодотворна в методологическом режиме, который называют формализацией. Содержание и выявленные структурные отношения изучаемого объекта представляются в некоторой знаковой системе, в специфическом, специально созданном (искусственном) языке, так называемом метаязыке формализованной системы. Заданная однозначность терминов метаязыка, эффективность и надежность фиксации знания обеспечивают прозрачность и полноту обозрения изучаемого класса явлений, что определяет большие эвристические возможности формализованного языка теории. Режим последовательной формализации обеспечивает уровень систематизации содержания теории более высокого порядка и обычно приводит к уточнению ее логической структуры: выявляет явным образом и в полном объеме ее аксиоматический список, устраняет неопределенности и неточности в логических взаимосвязях утверждений теории, проясняет статус того или иного утверждения в иерархии теории.

Обобщающие и унифицирующие преимущества формализованной системы знания многократно подтверждены научной практикой: создаются возможности для распространения утверждений теории на некоторое множество однородных теорий; появляется пространство формализованного знания для появления интегральных теоретических форм междисциплинарного знания.

Формализация теоретического знания, задавая новый взгляд на исследуемую предметную область, нередко приводит к обнаружению неизвестных ранее свойств и отношений и дает возможность доказать их необходимость, формирует оптимальные условия для математического моделирования и конструирования в кибернетике теории операций, теории систем и прочих дисциплинах, исследующих количественные закономерности изучаемых наукой процессов.

Гипотетико-дедуктивный метод: достоинства и недостатки

Одним из ведущих методов теоретического знания, еще совсем недавно и основным, считался гипотетико-дедуктивный метод. Его логическую основу составляет дедукция, то есть выведение заключений из гипотез и других посылок, истинность которых не подтверждена должным образом. Ясно, что перенос истинности от посылок к заключению будет иметь лишь правдоподобный, вероятностный характер.

Гипотетико-дедуктивная методология получает широкое распространение в ХVII–ХVIII вв. (период классического естествознания), что связано со значительными успехами в области изучения механического движения в макромире. Так, каноническая теория механики И. Ньютона, с методологической точки зрения, является гипотетико-дедуктивной системой, посылками которой служат основные законы механического движения. Несомненные достижения механики определили широкое распространение данной методологии в сфере точного естествознания.

Логическая архитектура гипотетико-дедуктивной системы представляет собой пирамиду гипотез, степень общности (абстрактности) которых возрастает по мере удаления от широкого эмпирического базиса. Вершина пирамиды представлена гипотезами наиболее общего характера, обладающими в силу этого максимально возможной в данной структуре логической силой. Из них дедуцируются гипотезы более низкого уровня, имеющие меньший охват данной предметной области. На самом низшем уровне располагаются гипотезы такого предметного объема, который сопоставим с всегда ограниченными эмпирическими данными.

Методологическая ценность гипотетико–дедуктивной архитектуры и теории, которой следуют и многие современные теории, состоит в том, что обозначенный методологический режим позволяет решить две существенные для любой теории задачи. Пирамидальное построение позволяет уточнить логическую структуру (иерархию) теории, структурные зависимости между гипотезами разной степени общности, разного уровня абстрактности. Кроме того, что не менее важно, гипотезы, лежащие в фундаменте пирамиды знания, сопоставимы с эмпирическими данными, а значит, дают возможность осуществить эмпирическую проверку и подтвердить (опровергнуть) научные гипотезы.

В случае эмпирического подтверждения гипотез наименьшей степени общности косвенное подтверждение получают и их дедуктивные предпосылки – гипотезы более высокого порядка общности в иерархии теории.

Наиболее общие положения теории, теореобразующие гипотезы реализованы идеализированными объектами теории, и их непосредственное сопоставление с действительностью принципиально неосуществимо. Но соотнесение необходимо и осуществляет посредством логически организованного вывода следствий, представляющих уже не идеальные объекты, но реальные. Эти следствия возможно проверить в эмпирическом режиме исследования. Гипотетико-дедуктивное построение дает возможность, таким образом, сопоставить «высокую теорию» и эмпирически надежные методы подтверждения теоретических гипотез. В этом ученые видят достоинство, ценность гипотетико-дедуктивного построения теоретического знания.

Разновидность гипотетико-дедуктивного метода является метод математической гипотезы, широко практикуемый математизированным естествознанием. В качестве гипотез здесь фигурируют уравнения как конкретизация или обобщение уже известных, проверенных соотношений. Изменение этих соотношений образует новое уравнение, математическую гипотезу, которая относится к неисследованным, часто неизвестным явлениям.

Ограниченные возможности гипотетико-дедуктивного метода проявляются в его неспособности решать наиболее сложные, креативные задачи, не имеющие рецептурного, эвристически алгоритмизированного решения – конструировать и формулировать общие принципы и гипотезы (вершина пирамиды знания), которые могут быть основой всех последующих выводов. Гипотетико-дедуктивный метод способен и предназначен для выведения и подтвержения следствия из наличных гипотез, но не способен генерировать новые гипотезы. Важно то, что обсуждаемый метод проявил себя как надежное методологическое средство для того, чтобы отделять истинные предположения от ложных.

Но гипотетико-дедуктивный режим подтверждения неспособен дать полный и окончательный результат: сколько бы подтверждений гипотезы мы бы ни получили, утверждать, что она истинна, мы не имеем права, поскольку число возможных эмпирических следствий из общей гипотезы обычно бесконечно – мы же, экспериментаторы, конечны. Поэтому в научном сообществе речь обычно идет не об истинных, но о подтвержденных гипотезах, о частоте ее подтверждения, «поле» подтверждения гипотезы.

Процедура опровержения гипотезы в обсуждаемом режиме идет по схеме необходимого формально – логического вывода (схема modustollens). Вывод, следовательно, имеет статус необходимого, и поэтому есть формальное право утверждать, что гипотеза ложна, поскольку эмпирические следствия из нее ложны. В случае частного утверждения (гипотеза небольшой степени общности), опровергающий его необходимый вывод автоматически выбраковывает ложные гипотезы. Но поскольку гипотетико-дедуктивная система – сложноорганизованная, многоуровневая иерархическая конструкция, автоматического опровержения гипотез высокой степени общности не происходит. Процедура опровержения обнаруживает только несоответствие теории и факта, но не указывает однозначно на источник противоречия. Поэтому в научной практике обнаружение несоответствия гипотезы и факта не приводит к оценке теории как ложной. Только в том случае, когда расхождение теории и фактов не устраняется уточнениями и проверками корректности логических связей во всей цепочке гипотез и когда формируется альтернативная гипотеза, получающая эмпирические подтверждения, начинают рассматривать теориеобразующую гипотезу как ложную. Но, поскольку, принцип соответствия для ученых (ценность), они пытаются локализовать ту предметную область, в которой потерявшая свой фундаментальный статус гипотеза проявляет свои объяснительные ресурсы³⁰.

Гипотетико-дедуктивный метод не является универсальным и не может быть применен во всех предметных областях научного знания. В общем виде гипотетико-дедуктивная система – конкретизация некоторой формальной теории. Но даже в математизированном естествознании логически необходимые формальные следствия из совокупности аксиом креативно взаимодействуют с содержательным мышлением (мыслительный эксперимент с идеальными объектами). Поэтому была предложена иная структура теоретического знания, основу которой образует конструктивно-генетический метод, сочетающий аксиоматическую дедуктивную организацию теории и множество неформализуемых содержательных элементов, организованных на различных принципах. Генетический метод построения теории ориентируется не только на логические операции в множестве утверждений теории, но и на абстрактные объекты, конструктивные модели, мысленный эксперимент с которыми рассматривается как основная операция когнитивных инициатив мышления³¹.

Наиболее обоснованной и зрелой концепцией теоретического знания принято считать конструкцию В.С. Степина, который предложил рассматривать в качестве основных структурных элементов теории схемы, мыслимые как относительно независимые от языка содержательного описания или в форме математических зависимостей на языке формул. На основе фундаментальной схемы формируются частные теоретические схемы, образуются структурные иерархии и самостоятельные подсистемы³².

Таким образом, теория методологически организована чаще всего на основе органичного сочетания конструктивно-генетического и гипотетико-дедуктивного методов. Теория понимается как сложноструктурированное представленное в конструктивных схемах, претендующее на целостность представление о всеобщих и необходимых закономерностях конкретной области действительности, называемой предметной областью теории. Теория существует в форме системы утверждений логически взаимосвязанных отношением выводимости. Основой развитой теоретической конструкции выступает непротиворечивое множество абстрактных объектов, конституирующее предмет теории – фундаментальная теоретическая схема. Полагая фундаментальную конструктивную схему как основу для производных частных схем с адекватным понятийным аппаратом, ученый имеет возможность конструировать новые характеристики реальности, зачастую не обращаясь непосредственно к эмпирическим результатам исследования. Никакая теория не в силах полностью охватить предметную сложность явлений действительности. Теоретические конструкты (понятия, суждения, логические процедуры и принципиально отличаются от реально существующих многообразных отношений, явлений, но стремятся их теоретически воспроизвести. Теория в современной эпистемологии полагается как языковая конструкция сложноопосредованным способом (процедуры интерпретации) соотнесенная с реальностью. Поскольку теория моделирует предметную область исследования, постольку возможны различные, часто альтернативные теоретические модели, а значит, один и тот же эмпирический базис может быть представлен разными теоретическими моделями.

Методы теоретического воспроизведения

исторически развивающегося объекта

Часто в естественно-историческом знании требуется собственно историческое объяснение. Предметы мысли в геологии, палеологии и других естественных дисциплинах тем более в социально – исторических науках отражают исторически развивающиеся объекты и требуют специального методологического режима, существенно отличающегося от гипотетико-дедуктивного и конструктивно-генетического. В таких случаях теоретическое воспроизведение предмета мысли опирается на исторический и логический методы в их взаимосвязи.

Исторический метод предполагает понятийное представление конкретно исторического процесса развития исследуемого предмета. Специфичность объекта исследования понимается как особенности его исторической эволюции и предполагает выявление хронологически определенных относительно устойчивых состояний, выявление необходимости как господствующей тенденции во множестве случайных событий. Исторический метод организации знания нередко сочетается с генетическим объяснением, потребность в котором неустранима в случае проблем генезиса исследуемого явления.

Логическая конструкция теоретического знания об исторически эволюционирующем объекте понимается как воспроизведение исторического процесса в абстрактной, систематической, теоретически последовательной форме. Исторический процесс в этом случае предстает как некий устойчивый результат или набор необходимых и достаточных условий для формирования некоторого этапа, периода и пр. формаций, цивилизаций или других системных образований истории. Нередко временная последовательность не конституирует содержание теории исторического явления, в которой логическая структура исторического содержания исключает те направления исторической эволюции, которые поняты как случайные, малосущественные, тупиковые, но систематически воспроизводит необходимое и закономерное в исторической эволюции предмета мысли. Логическое в историческом методе не тождественно дедуктивному или индуктивному логическому следованию. Важна логическая культура в целом, т.е. способность к ясному, точному и непротиворечивому мышлению, мышлению в режиме «достаточных оснований», мышлению, не теряющему свой предмет. Ясно, что в этом случае приоритетом обладают содержательно-интуитивные аспекты мышления и логический метод реализуется в содержательном поле генетического и исторического анализа развивающихся явлений и событий. Рассмотренные методы и формы теоретического знания не гарантируют, конечно, генерирование новых идей и установление новых законов, но в целом ориентируют исследователя, обеспечивая осмысленный, развивающийся на собственной основе познавательный процесс, служат методологической опорой свободному творческому поиску в науке. Методологический «посох» не гарантирует ни ровной дороги, ни «земли обетованной», но с ним легче идти по неровной и малознакомой дороге научного познания.

Проблемы логики и методологии науки

В каждом виде деятельности обычно имеются некоторые эталоны, образцы, идеалы. Существует ли методологически выверенный эталон научного знания? Данным вопросом специально занимается логика и методология науки – эпистемологическое направление в философии науки, исследующее науку как особый специфический тип знания. Основное проблемное содержание данного направления нацелено на выявление и экспликацию, то есть явное, точное дискурсивно развернутое определение необходимых и достаточных признаков, критериально отличающих науку от других, вненаучных форм познавательной активности. К числу последний относят: обыденное знание, искусство, религиозное знание, существенную часть философского знания, так называемое изотерическое знание (интуитивно – мистический опыт, опыт личностных экзистенциальных переживаний и т.д.).

Специально экспликацией критериев научности знания занимались как логический позитивизм, так и аналитическая философия – исторически и логически взаимосвязанные школы западно-европейской философии науки. Если следовать вышеназванным традициям, то можно выделить следующие критериальные нормы научности знания: предметность, однозначная определенность, точность, логическая доказательность, системность проверяемость (верифицируемость и фальсифицируемость), эмпирическая или (и) теоретическая обоснованность, инструментарно-практическая значимость (применимость адаптивная полезность). Предполагается, что только обладающие такими свойствами знания являются научными, могут претендовать на статус «объективно-истинного» знания. Но очевидно, что при таком критериальном наборе проблема демаркации научного и ненаучного далека от приемлемого решения: каждому, даже поверхностно знакомому с историей реальной науки, очевидно, что обозначенная критериальная модель научности не более, чем теоретический конструкт методологии науки – идеал, эталон научности, который с большой натяжкой можно признать универсальной рамкой для описания многообразных проявлений науки в ее различных исторических формах. Аппроксимации к данному эталону в реальности возможны, видимо, только в периоды развития науки, которые вслед за Т. Куном называют периодами «нормальной науки».

Многочисленные, систематические усилия постпозитивисткой философской традиции показали, что действительная история функционирования и тем более революционного развития науки не реализует, да и в принципе не может следовать методологическому кодексу научности. Так, работы А. Черча по проблеме доказуемости исчисления предикатов, теория К. Геделя о неполноте формализованных систем, недоказуемости непротиворечивости натуральных чисел убедительно показали: эталонная логическая доказательность (синтаксическое понимание) невозможно даже в самых элементарных логических и математических теориях. Тем более, требование строгой логической доказательности без значительных, но не определенных допусков, неприменимо к содержательно интуитивно наполненным, естественно научным социально-гуманитарным системам знания, в которых социально-психологический контекст различной природы (религиозной, идеологической и пр.) не является некоторым фоном для истинного научного знания, но есть органичная составляющая реального, а не «эталонного» знания.

Подобным образом современная логика и методология науки оценивает возможность реализации других «эталонных» критериев научности, например, абсолютной эмпирической проверяемости и обоснованности теоретических положений как в естественных, так и в технических и социально-гуманитарных науках. Практическая полезность и применимость идеальных конструктов фундаментальной науки также более чем проблематичны. Методологическая рефлексия повсеместно выявляет социокультурный контекст, в который сложно опосредованным образом вписан научный дискурс, всюду обнаруживается принципиально неустранимое неявное, индивидуальное и коллективное знание. Регулярно фиксируются примеры интуитивного принятия познавательных решений и отбора предпочтений в условиях неопределенности³³.

В этой ситуации, видимо, полезно помнить, что если научный идеал, как впрочем, и любой другой идеал, недостижим, то это не повод от него отказываться и впадать в методологический анархизм. Функция любого идеала – определение предпочтений в движении, эволюции, указание ориентира для успешного развития, более вероятного в этом направлении, нежели в противоположном или случайно выбранном. Регулятивная функция идеала в выборе адаптивно полезных основ структурирования и понимания реальности, очевидно, проявляется в любой деятельности человека. С идеалами вообще так: все не без греха, но это не повод отказываться или даже не знать моральных кодексов. Методологического Бога нет, но не все дозволено, если ты хочешь остаться ученым. Методологически выверенный идеал научности – не Бог, тем более не идол и не кумир «фундаменталиста от науки, а вера в него без реальных научных дел мертва.

Общенаучные методологические принципы

Общенаучные принципы ни содержательно, ни формально-логически не определяют содержание научного поиска и не гарантируют плодотворных результатов. Полученные в ходе как собственно научной, так и философско-методологической рефлексии, они дают основные ориентиры для оптимального выбора основных понятийных средств теории.

К общепринятым в науке методологическим принципам, видимо, можно отнести следующие:

1) наблюдаемости, воспроизводимости и каузальности;

2) соответствия или совместимости;

3) теоретичности;

4) регулятивные принципы.

Принцип наблюдаемости реализует фундаментальную ценность, направляемую научную ценность – реализм, который иногда традиционно называют объективностью, то есть убеждения ученого в реальном (преимущественно материальном) существовании объекта исследования. Основное содержание принципа наблюдаемости состоит в том, что предметом научного исследования и познания могут быть только принципиально наблюдаемые объекты - такие, которые могут наблюдаться непосредственно либо опосредованно. Согласно этому принципу из сферы научного познания выбраковываются всякого рода мнимые сущности: «скрытые силы», «изотерический опыт», иллюзии, фантазии, бредовые состояния сознания и пр.

Принципиально наблюдаемые объекты полагаются одинаковыми для всех ученых. В силу этого принцип наблюдаемости обычно совмещается с принципом воспроизводимости, который понимается как принципиальная возможность повторить проведенное наблюдение или эксперимент, причем с теми же результатами.

При практической реализации принцип наблюдаемости также связан с принципом каузальности: детерминирующим, а значит, и объясняющим поведение какого-либо объекта фактором могут быть только такие объекты, которые существуют и наблюдаются независимо от этих явлений.

Принцип соответствия, или совместимости, реализует очевидную преемственность в развитии как научного знания, так и культурных традиций в целом. Ученые, руководствуясь принципом совместимости, убеждены в том, что новое знание должно быть «вписано» в прежнее, должно в целом соответствовать уже существующей в исследуемой области традиции: законам, принципам, теориям и пр. Если же такого соответствия нет, принцип совместимости требует объяснить, в чем состоит ошибочность научных представлений. В научной практике, следующей требованиям данного принципа, чаще всего сохраняется ценность традиционного знания, но оно теряет статус единственного и универсального. Теория, утратившая универсальный характер, не отбрасывается, а обычно рассматривается как особый (частный) случай более универсальной теории, который сохраняет свою познавательную (объяснительную и предсказательную) ценность в некоторых условиях или в ограниченной предметной области. Методологическая эффективность и практичность (технологичность) принципа совместимости подтверждена многими примерами истории науки. Да только ли науки?! Вспомним классика: «Не продается вдохновение, но можно рукопись продать» (А.С. Пушкин).

Принцип теоретичности ориентирует научное исследование на существование в особой, систематической, структурированной форме, т.е. в форме теории, обладающей объяснительной и предсказательной силой. Совместно с методологическим принципом совместимости реализация принципа теоретичности дает возможность научному знанию достичь уровня не только объяснения, но и понимания исследуемого класса явлений, процессов.

Можно выделить особую группу методологических принципов, относящихся к новому научному положению, которыми, как правило, руководствуются ученые в практике исследований. Их можно назвать регулятивными, и наиболее распространенными из них являются следующими:

• принцип простоты;

• принцип привычности (консерватизма);

• принцип универсальности (экстенсивности);

• принцип красоты.

Принцип простоты требует от научного объяснения явлений минимального числа независимых и наиболее простых допущений.

Принцип консерватизма (привычности) в научном исследовании требует проявлять осторожность в отношении научных новаций, пытаясь до конца исчерпать объяснительный ресурс традиционного знания, и таким образом стремиться, насколько это возможно, объяснить новые явления с помощью известных законов.

Принцип универсальности проявляется как обоснованное должным образом распространение подтвержденной теории на более широкий класс явлений, нежели тот, относительно которого теория была первоначально сформулирована. Эта процедура обеспечивает экстенсивный прирост научного знания.

Часто особенно выдающиеся ученые стремятся следовать принципу красоты, полагая, что «хорошая теория должна быть эстетически привлекательна, отличаться научной элегантностью, ясностью, стройностью и пр. И не только ученые, но и авиаконструкторы, совершенно искренне считают, что «хороший» самолет должен быть красивым.

Здравый смысл как социокультурное основание науки

Здравый смысл как традиционная, обыденная ценностно-мировоззренческая форма оценивается в эпистемологической литературе неоднозначно. Разброс оценок велик. Так, одни авторы отказывают здравому смыслу в праве быть основанием науки, другие обусловливают его роль основания некоторыми рамками и уточнениями, третьи признают его ценностную роль. В истории философской мысли крайне негативные оценки здравого смысла (К. Маркс и последующая философская традиция «революционно-романтической» диалектики) соседствуют с позитивной интерпретацией роли здравого смысла в познании (И. Кант, Гельвеций).

Оппонирующие стороны сходятся, как представляется, лишь в оценке форм воздействия здравого смысла на теоретическое знание: непосредственное влияние не имеет сколь-либо существенного значения, но сложноопосредованное, неявное влияние, воздействие в формате стихийно сложившегося общего мировоззрения ученого может быть значительным и существенным.

Часто основной упрек здравому смыслу состоит в указании на его консерватизм, «косность». Но, во-первых, один из принципов, образующих список методологических ценностей науки, а именно, принцип привычности имеет другое название – принцип консерватизма, и, во-вторых, что более важно, разве консерватизм всегда негативное определение? Консерватизм настаивает на традиции, но самая прочная и универсальная традиция – реальность. Утрата связи с реальностью означает конец адаптивных целей и приложений науки. Хочется присоединиться к тем авторам, которые здравый смысл представляют как неформальный, неопределенный, «неэксплицированный», но все же эффективный критерий рациональности всякого познания, оценки, решения и действия.

Он совершенно стихийно, спонтанно кристаллизует исторически и социально конкретное понимание меры ясного и неясного, возможного и невозможного, действительного и желаемого, осмысленного и бессмысленного, внятного и невнятного и пр. Критерии здравого смысла размыты, неопределенны, неявны, но они внятны, они работают тысячелетиями.

В режиме «нормальной науки» (Т. Кун), когда формализованный понятийный дискурс осуществляет экстенсивную экспансию знания на все новые и новые предметные области, роль здравого смысла как основания научного знания, видимо, никак не проявляется. Не так в периоды экспанетного роста «аномалий» и кризиса теории. В этой нервной, неопределенной неформализуемой ситуации альтернативного выбора среди множества новых, конкурирующих гипотез, претендующих на объяснение непривычных фактов, аномалий, формальные и стандартно-определенные критерии правильности перестают выполнять свою функцию. Действительно, ведь выбор осуществляется из числа принципиально новых, еще слабо подтвержденных гипотез. В такие кризисные периоды, когда сложившиеся методологические ориентиры не работают, одним из оснований для выбора, а значит, и для стратегии дальнейшего развития становится здравый смысл. Видимо, в этом сюжете эпистемология доросла до плодоносного противоречия, которое состоит в том, что здравый смысл реализуют свою социально культурную и нормативную роль в научном прогрессе посредством «размытых», неопределенных часто противоречивых понятий. Необходимы систематические исследования социально-психологических, культурных механизмов подобного мировоззренческого режима.

Несомненно то, что здравый смысл – продукт культуры во всей тотальности ее проявлений – и аккумулировал множество общедоступных, в значительной мере неявных в силу их очевидности и повседневности принципов выбора правил, способов действия или «отказов» от действий, моральных убеждений и пр., которые выдержали великие и многовековые всевозможные проверки в культуре, и их можно оценивать как «человеческие универсалии». (М. Вартоловский).

Научная картина мира

Предпосылочное знание, которое было охарактеризовано, существует в форме относительно самостоятельных ценностно-мировоззренческих принципов: идеологических, философских и т.д. Но существуют и интегральные сложноорганизованные основания – научная картина мира, стиль научного мышления и др. Любое предпосылочное знание реализуется в форме ценностных (социальных, культурно-исторических и пр.) установок сознания, задает формат деятельности субъекта научного познания.

В картине мира как основания научного познания мыслится не субъективно-индивидуальная, невоспроизводимая форма реализации познавательной деятельности, но исторически конкретная, особенная субъектность знания, обусловленная сформировавшимся социально-историческим контекстом деятельности (цивилизация, эпоха, страна). Этот определенный исторический контекст эпистемология выявляет, систематизирует, структурирует и понятийно представляет в терминах научной картины мира. Речь, таким образом, идет не об индивидуально неповторимом, а о характеристиках субъекта деятельности как индивида некоторой определенной культурно-исторической эпохи (общности), его типичных общезначимых, тиражированных в данном сообществе ценностно-культурных ориентирах.

Научная картина мира обычно понимается в эпистемологических исследованиях как интегральное понятие, образующее универсальную мировоззренческую основу научного познания. Оно формируется как результат спонтанного взаимодействия и взаимовлияния научных аксиологических, философских антропологических и обыденных представлений, как результат («твердый остаток») осмысления фундаментальных онтологических констант: природы, общества, человека как субъекта познания, его возможностей и пределов.

Научная картина мира реализуется как неявная составляющая исторически особенных форм познавательной деятельности и социальной практики той или иной эпохи, взятой во всем ее объеме. Как и любая другая познавательная форма, научная картина мира схематизирует и форматирует действительность, задает координаты существенного в действительности и таким образом ориентирует субъекта познания в онтологическом многообразии на основополагающие структурные связи действительности, адаптивно полезные субъекту данной исторической эпохи (общности).

Как и другие ценностно-мировоззренческие формы знания, картина мира представляется сложной для исследования в силу неявного характера своих проявлений в научном познании: существует в виде оговорок, необязательных замечаний в текстах, публичных и кулуарных обсуждениях общего характера, случайного незапланированного фрагментарного обсуждения научного и методологического контекста некоторой теории и пр.

Специальные, методологические корректные усилия по экспликации содержания данного понятия стали предприниматься эпистемологическим сообществом только во второй половине ХХ в., но и теперь для многих научная картина мира слишком метафорична, чтобы занять свое понятийное место в структуре теории знания.

Представляется возможным представить противоположные позиции понятийного статуса картины мира как обладающей собственным специфическим содержанием в виде вопроса: «понятие пока метафорично или же оно по природе своей метафора?». Действительно должный логико-методологический анализ выявляет многозначность и философско-мировоззренческую неоднозначность (с точки зрения эпистемологии). Так, понятие «наука» для многих логико-методологических фундаменталистов применимо только к позитивной науке (естествознание и точные науки), но не к рефлексивному, гуманитарному знанию. Но тогда о какой «картине» может идти речь? Термин «картина» прочно связывается с чувственно-наглядным представлением. В лучшем случае «картина мира» может существовать только на общем интуитивно-содержательном уровне, недоступном для процедуры экспликации содержания данного понятия.

Историко-философские ретроспективы легко обнаружат понятие «мир», органично существующим в составе принципиально различных философских, научных, культурологических и прочих традиций.

М. Хайдеггером была предпринята серьезная попытка уточнить понятийное содержание термина «картина мира», но, по авторитетному мнению Л.А. Микешиной, успешная и плодотворная в общефилософском формате, она не имела видимых эпистемологических, специально-методологических продолжений и не имела консенсуальной поддержки научного сообщества.

Сомнения в понятийном статусе научной картины мира и переход науки, а значит, и эпистемологической рефлексии в постнеклассический режим привели к тому, что в современной литературе появилась выраженная тенденция к вытеснению «картины» более нейтральными терминами: модель мира, интегральный образ, картина реальности, онтологическая схема. Познавательные доминанты постнеклассической науки (антропологизм, контекстуальность знания, экологическая и гуманистическая ценность научной информации и др. значительно расширяют перечень вышеназванных понятий, замещающих метафоричную «картину мира»). В терминах «онтологической схемы» и пр. понятий данного ряда мыслятся как целое не только фундаментальные естественно-научные представления (взаимосвязь пространства и времени, каузальность разного режима, законы природы, дискретность и континуальность и пр.), но все чаще интегрируются антропологические и социально-культурные элементы: характеристики деятельности и коммуникации, познавательные инициативы, социо-культурные структуры и пр. элементы организации субъекта познавательной деятельности.

Эволюция «научной картины» к «онтологической схеме» обусловлена, видимо, двумя направлениями в развитии данной формы предпосылочного знания. Первое обстоятельство – объективная тенденция постнеклассической науки к образованию принципиально новых интегральных (синтетических) форм знания в условиях прогрессирующего роста междисциплинарных исследовательских проектов. Вторая тенденция проявляется в стремлении, изменяя лексику, осуществить содержательный переход от «картины мира» как эвристически полезного образа к органичной для развитой рефлексии логической (понятийной) форме знания, представляющей мир в его противоречивой субъект-объектной целостности.

В любом лексическом оформлении, в любом историческом режиме наглядности (от образцов и моделей до «операционной наглядности», введенной соотношениями конструктивных принципов и методологических алгоритмов в современных «интегральных схемах», исследовательских программах) научная картина мира принимается как мировоззренческий каркас научной работы, систематизирующий знание, задающий видение предмета, определяющий особенности научных фактов и организацию теоретических построений, исследовательских программ. В этом своем мировоззренческом качестве картина мира обеспечивает междисциплинарную трансляцию фундаментальных, креативных идей и принципов и является органичной (собственно научной) основой бурно растущей интеграции наук.

«Научная картина мира»

и основные исторические этапы развития науки

Обычно выделяют три этапа в исторической эволюции картины мира, которые в основном соответствуют специфическим научным формам. Они были представлены в начале данной главы в формате исторической (диахронной) типологии науки, а именно: классическая, неклассическая и постнеклассическая наука.

1. Картина мира зарождающейся современной науки, которую можно назвать механистической (редукционистской). Мировоззренческий скелет данной формы – механицизм дисциплинарно синкретичной (нерасчлененной) науки. Общенаучная основа знания образуется редукцией, то есть сведением явлений различной природы к механическим.

2. Растущая дисциплинарная определенность науки приводит к формированию специально-научных картин мира с их собственными, специфическими дисциплинарно-ориентированными онтологическими предпосылками.

3. Современное состояние картины мира понимается как «восстановление общенаучной картины мира как единого системного образа Универсума», формирующееся в единстве и многообразии различных дисциплинарных онтологий, и в процессе беспрецедентного роста междисциплинарных исследований, методологических и прочих взаимосвязей³⁴.

Темы докладов и рефератов:

1. Многообразие типов научного знания.

2. Соотношение эмпирического и теоретического уровне естественно-научного познания

3. Теоретические модели как элемент, внутренней организации научной теории

4. Естетственно- научный факт

5. Парадигма и идея

6. Основания, идеи и нормы естествознания