Глава 13 Культура доверия

Проблематика доверия, рассматриваемая традиционно как область теоло­гии, этики, философии человека или социальной психологии, входит в конце XX в. в круг интересов социологии. Это связано с отходом от господствовав­шей долгое время институциональной, или структуралистской, парадигмы и перенесением акцента на «мягкие переменные», связанные с культурой, кол­лективной ментальностыо, моралью, нюансами отношений между людьми.

Теории и теоретики доверия

Среди тех, кого можно считать предвестниками социологической научной те­ории доверия, можно назвать классиков социальной философии: Томаса Гоббса (Hobbes), Джона Локка (Lock), Адама Смита, Адама Фергюсона (Ferguson), a позднее - основоположников социологии, работавших в XIX в., Георга Зиммеля, Фердинанда Тенниса и Эмиля Дюркгейма. В социологии первой поло­вины XX в. этой проблематикой занимались между прочим Толкотт Парсонс и Давид Рисман.

Однако только с конца 1970-х годов учение о доверии начинает развивать­ся как особое социологическое направление, а проводимые в этой области эмпирические исследования приобретают характер комплексных «исследо­вательских программ». Так, в 1979 г. Никлас Луман (Niklas Luhmann) публи­кует получившее широкую известность сочинение, в котором утверждает, что доверие является необходимым условием развития современных обществ из-за их сложности, непрозрачности, из-за неуверенности, охватывающей все более широкие сферы, и преобладающего риска. В 1983 г. Бернард Барбер (Bernard Barber) проводит анализ значения и границ доверия в разных инсти­туциональных сферах - в политике, в экономике, в медицине и т.п., связывая понятие доверия с идеей опеки, институтом доверенных лиц и представитель-

¹ Luhmann N. Trust and Power. New York: J. Wiley, 1979.

324

ства². В 1984 г. Шмуэль Эйзенштадт (Shmuel Eisenstadt) и Луис Рониджер (Louis Roniger) исследуют основополагающую роль доверия в отношениях между патронами и клиентами от древних времен до наших дней^:). В 1988 г. Диего Гамбетта (Diego Gambetta) публикует анализ явления доверия в кон­тексте и на основе методологии многих научных дисциплин, а спустя пять лет издает монографию о функционировании доверия в сицилийской мафии⁴. В 1990 г. Джеймс Коулман (James Coleman) дает определение доверию в катего­риях развитой им «теории рационального выбора»⁵. Тем же путем идет в сво­их многочисленных работах Рассел Хардин (Russel Hardin)⁶. К традициям Лумана обращается Энтони Гидденс (Anthony Giddens), который рассматривает доверие как характерную составляющую фазы «поздней современности», де­лая упор на возрастающей сложности, неуверенности и риске⁷. В 1995 г. Фрэн­сис Фукуяма проводит тщательный анализ доверия как необходимого факто­ра экономических трансакций, сохраняющего свое значение и в эпоху глобаль­ной экономики⁸. В 1997 г. Адам Зелигман (Adam Seligman) предлагает интерпретацию доверия в качестве неизбежного результата возрастающего числа социальных ролей и их специализации, приводящей к расплывчатости и нечеткости ожиданий, связанных с ролями⁹. В 1999 г. Петр Штомпка публикует свою попытку синтетической формулировки социологической теории дове­рия¹⁰. Ниже мы изложим основы этой теории.

Доверие и недоверие: «ставки» на будущее

Как мы уже знаем из гл. 2 этой книги, все действия людей ориентированы на будущее и весь ход их становления и развития - это своего рода предвос­хищение будущего. Результаты наших нынешних действий в значительной мере зависят от будущих, часто не зависящих от нас обстоятельств. На эти обстоятельства наряду с различными природными явлениями, не связанны­ми с человеческой активностью, также влияют общественные события, выз­ванные действиями отдельного человека, коллектива, организации, институ­та. Люди живут и действуют в мире, созданном в значительной степени дру-

² Barber В. The Logic and Limits of Trust. New Brunswick: Rutgers University Press, 1983.

³ Eisenstadt S.N., Roniger L. Patrons, Clients and Friends. Cambridge: Cambridge University Press, 1984.

⁴ Trust: Making and Breaking Cooperative Relations/ Ed. by D. Gambetta. Oxford: Blackwell, 1988; D. Gambetta. The Sicilian Mafia. Cambridge: Mass, Harvard University Press, 1993.

⁵ ColemannJ.C. Foundations of Social Theory. Cambridge: Mass, Harvard University Press, 1990.

6 Hardin R. The street-level Epistomology of Trust// Politics and Society. 1993. V. 21. №4. P. 505-529.

7 Giddens A. The Consequences of Modernity. Cambridge: Polity Press, 1990; Giddens A. Modernity and Self-Identity. Stanford: Stanford University Press, 1991.

8 Fukuyama F'. Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity. New York: Free Press, 1995.

9 Seligman A. The Problem of Trust. Princeton: Princeton University Press, 1997. 10 Sztompka P. Trust: A. Sociologii «Theory. Cambridge: Cambridge University Press, 1999

325

гими людьми и их действиями. Эти другие люди, точно так же, как мы сами, свободны в определенных пределах и являются субъектами, способными вы­брать действия разного рода. Заранее мы не можем знать, какие они примут решения и какие выберут действия. Всегда существует риск, что они пред­примут действия, которые не всегда окажутся выгодными для нас, а, напро­тив, могут принести нам вред. Этот риск возрастает по мере того, как увели­чивается число наших потенциальных партнеров, по мере того, как они ста­новятся все более разнообразными, словом, когда наша социальная среда расширяется, усложняется, становится все менее прозрачной и все менее нами контролируемой.

Риска, создаваемого усложнением социальной среды, невозможно избе­жать, ибо для того, чтобы жить, мы должны вступать во взаимодействия с другими. Следовательно, мы должны постоянно участвовать в игре, делать ставку на те или иные будущие действия наших партнеров. Мы это делаем, проявляя доверие к ним или отказывая им в таком доверии. Доверие и недо­верие - это своего рода ресурсы, капитал, который мы приводим в движе­ние, делая свои ставки в этом непрерывном азарте контактов с другими людь­ми. Доверие позволяет нам уменьшить неуверенность и предположить, что другие будут поступать выгодно для нас или по крайней мере нейтрально. Мы можем тогда действовать более спокойно, более оптимистично, более свободно, думая, что мир лучше, чем он есть на самом деле. Противополож­ная ситуация возникает при недостатке доверия. В этом случае мы уже зара­нее предполагаем, что мир плохой, может быть, даже хуже, чем он есть на самом деле. Недоверие позволяет нам создать охранительные барьеры про­тив возможных будущих угроз со стороны других людей. Само предположе­ние, что другие будут действовать во вред нам, заставляет нас воздержаться от действий, выдержать дистанцию, быть бдительными и осторожными. Та­ким образом мы снижаем риск или возможную опасность, но ценой пассив­ности и потери той выгоды, которая, возможно, ожидала нас в случае вступ­ления во взаимодействия, от которых мы отказались. И в первом, и во вто­ром случае доверие и недоверие - это способы справиться с неясным будущим, в котором мы не уверены, сформулировав позитивные или негативные пред­положения (модели будущего) и соответственно совершив или не совершив те или иные действия. Итак, попробуем дать определение: доверие и недове­рие - это своего рода ставки, сделанные в расчете на будущие действия дру­гих людей, в которых мы не уверены. Слово «ставка» в этом определении подчеркивает, что доверие - это не только созерцательная надежда, но осно­ванное на такой надежде активное, ангажированное действие, принятие ка­ких-либо решений, которые связаны с риском и которые уже нельзя будет изменить. Например, я верю, что эта женщина будет порядочной, верной же­ной, и я женюсь на ней. Я верю, что технический и летный персонал авиа­компании LOT имеет высокую квалификацию, и я сажусь в самолет этой компании.

Как и в казино, в жизни тоже можно играть смело, безоглядно или более осторожно, вступая в зону большего или меньшего риска. Наши «ставки», выражающие доверие, формируют шкалу градаций в зависимости от типа

326

ожиданий, которые мы связываем с партнерами. Я предлагаю выделить три категории такого рода ожиданий.

Ожидания, связанные со сравнительно меньшими требованиями, можно назвать эффективными; они касаются инструментального характера действий, предпринимаемых партнерами. В данном случае мы ожидаем, что действия других людей будут основаны на правилах, что они будут в этом смысле пра­вильными, что их можно предвидеть. Немного более сильным оказывается ожидание рациональности, или разумного расчета, в действиях других людей. Еще сильнее ожидания компетенции, высокого качества, успешности или ре­зультативности действий. Однако во всех этих случаях речь идет об опреде­ленной формальной особенности действий безотносительно от их содержа­ния. В данном случае мы не берем в расчет ни то, кого эти действия касаются, ни то, какие намерения лежат в их основе.

Совершенно иначе обстоит дело в другой категории ожиданий, которые мож­но определить как аксиологические ожидания, касающиеся самой сути, качества действий, их правильности. Одаряя кого-либо доверием такого рода, мы ожи­даем, что этот человек будет действовать адекватно, ответственно, справедливо, принципиально, честно. Это уже более крупная ставка, ибо людей высокой нрав­ственности наверняка гораздо меньше, чем людей, действующих рационально. Грубо говоря, нарваться на подонка гораздо легче, чем встретить святого.

Наконец, третья категория охватывает опекунские ожидания (ожидания проявления чьей-то заботы или помощи), связанные с такими действиями, которые вслед за Ральфом Дарендорфом можно назвать «представительны­ми» или вслед за Бернардом Барбером - «доверенными» (исходящими от лиц, облаченных нашим высоким доверием). В этом случае мы рассчитываем на то, что другие будут бескорыстно заботиться о наших интересах, будут благо­родны, альтруистичны, готовы прийти к нам на помощь и будут нам помогать. Это самая крупная ставка, ибо благородных альтруистов еще меньше, чем людей принципиальных или действующих рационально. Таким образом, шан­сы поражения, проигрыша, выявления того, что доверие подвело нас и было напрасным, возрастают по мере того, как возрастают ставки, как все более мак­сималистскими становятся наши ожидания и требования, адресованные парт­нерам, в соответствии с такого рода «шкалой доверия» - от опекунских через аксиологические к эффективным ожиданиям.

Противоположная логика руководит выражением недоверия. Самая малая и наименее рискованная ставка здесь - это предположение, что другие будут действовать эгоистично и корыстно, заботясь прежде всего о собственной вы­годе, о своих интересах. Этот тип недоверия (или, может быть, реализма) пред­ставляется вполне оправданным, ибо люди на самом деле чаще всего руковод­ствуются собственными интересами. Несколько преувеличенным, однако, является слишком пессимистическое ожидание того, что другие всегда будут действовать аморально, необъективно, прибегая к обману, лжи, оппортуниз­му. Ведь существуют и отдельные люди, и целые группы высокоморальных людей. Наконец, наименее обоснованным (почти патологическим, напомина­ющим проявление паранойи) является ожидание того, что другие будут дей­ствовать иррационально, случайно, хаотично. Ведь в конце концов в каждой

327

группе людей, в каждом сообществе имеет место какой-либо тип обществен­ного порядка. Следовательно, и шансы того, что наше недоверие окажется необоснованным, повышаются по мере того, как мы все больше отказываем нашим партнерам в том, что им присущи распространенные в обществе доб­родетели, то есть по мере перехода от опекунских через аксиологические к эффективным ожиданиям.

Проигрыш в «ставках» первого и второго типа имеет абсолютно противо­положные последствия и значения. Если другие не оправдают оказанного им доверия, это окажется деструктивным по отношению к нам, легко может при­вести к негативным обобщениям, всеобщему недоверию, распространению этого недоверия на других людей или на другие институты. Зато, если недове­рие, которое мы проявили к другим, не оправдается, это станет для нас пози­тивным опытом, который может привести к обобщениям иного рода - к обще­му доверию, вере в разумность, справедливость других людей и институтов. Однако полной симметрии здесь, кажется, не существует. Чаще можно столк­нуться с тем, что наше доверие оказалось напрасным, подвело нас, нежели с обстоятельствами, которые позволят переломить исходное недоверие. Даже отдельные действия, не совпадающие с нашими ожиданиями, могут привести к потере доверия, и, наоборот, нам нужно очень много серьезных и последова­тельных доводов, чтобы убедиться, что наше недоверие было необоснованным. Гораздо проще потерять доверие, чем обрести его, то есть сломать недоверие. Как говорит американский политолог Рассел Хардин (Russel Hardin), доверие -это хрупкое благо.

Доверие или недоверие и в своих сильных, и в своих слабых вариантах может быть направлено на разные объекты. Самый простой случай - это лич­ное доверие по отношению к конкретным, знакомым нам людям. Несколько более абстрактный характер имеет позиционное доверие, направленное на оп­ределенные социальные роли, профессии, должности, властные структуры, не­зависимо от того, кто конкретно эти должности занимает или эти роли ис­полняет. Каждый, кому выпала роль, наделенная общественным доверием (например, врач, адвокат, священник), обладает вытекающим из этого титу­ла первоначальным «кредитом доверия», независимо от личных, субъектив­ных особенностей этого человека. И напротив, каждый, кому выпадает роль, вызывающая общественное недоверие (например, «торговец», спекулянт, по­лицейский, политик), должен хорошо потрудиться, чтобы разрушить этот предварительный барьер подозрительности. Особый вид представляет собой коммерческое доверие, направленное на товары: продукты определенной мар­ки, фирмы, происходящие из той или иной страны, - доверие, которое только опосредственно, косвенно касается тех, кто производит эти товары. Далее мы встречаемся с технологическим доверием, направленным на различные слож­ные технические системы (системы коммуникаций, телекоммуникаций, энер­гетические, информационные системы), которые все более неотвратимо фор­мируют инфраструктуру нашей повседневной жизни. И это доверие имеет лишь косвенное отношение к тем конструкторам или операторам, которые изобретают, приводят в действие и обслуживают эти системы. Еще встречает­ся институциональное доверие, обращенное к сложным организационным

328

структурам, приводящим в действие многочисленные группы анонимных участ­ников (например, к университету, к банку, к гильдии). Наконец, наиболее аб­страктный вид доверия - это системное доверие, направленное в адрес целой социальной системы и ее участников (общественного строя, цивилизации, эко­номики).

Доверие и недоверие могут иметь выборочный характер, быть сосредото­ченными только на определенных объектах или лицах (я доверяю своей се­мье, но не доверяю соседям; я доверяю врачам, но не доверяю адвокатам; я верю банкам, но не верю маклерским конторам; я верю в демократию, но не верю в рынок). Каждый человек имеет свой собственный баланс доверия -набор объектов и лиц, которым он доверяет и которым он не доверяет. В свою очередь, каждый объект и каждое лицо имеют своеобразный круг лиц, кото­рые им доверяют или, напротив, питают к ним недоверие (для премьер-минист­ра или президента страны, к примеру, может быть очень важно, каков расклад доверия и недоверия к нему среди различных слоев общества; для производи­теля автомобилей может быть важно, как выражается доверие к данной марке машин в различных профессиональных группах, к которым относятся потен­циальные покупатели).

Однако доверие и недоверие могут иметь обобщенный характер, выступать в виде некоей господствующей «атмосферы», или «климата», как доверия, так и недоверия, придавая ту или иную окраску самой ориентации по отношению ко всем категориям объектов и лиц, независимо от их типа. Такое обобщенное доверие может быть присуще отдельному человеку (злые языки в таком слу­чае называют его наивным или легковерным), но может быть и характерным признаком группы. Предвосхищая наши дальнейшие рассуждения и выводы, скажем, что в таком случае формируется «культура доверия» или, наоборот, «культура недоверия».

Обоснованность доверия или недоверия

Делая «ставки», выражающие доверие или недоверие по отношению к оп­ределенным лицам или объектам, мы мотивируем это различными обстоятель­ствами. Чаще всего берем во внимание определенные качества тех, кому адре­суем свое доверие. В таком случае доверие, которое мы выражаем, является отражением той квалификации, какую имеют адресаты, заслужившие это доверие, отражением их достоинств, позволяющих им доверять (а точнее, отра­жением нашей субъективной оценки того, достойны ли они такого доверия на самом деле). Таким образом, в результате более или менее тщательных раз­мышлений и расчетов, а иногда руководствуясь интуицией, мы устанавлива­ем, в какой мере те или иные лица или объекты непосредственно, сами по себе, заслуживают доверия или действуют в таком структурном или ситуационном контексте, который заставляет их поступать в соответствии с оказанным им доверием.

Имманентные критерии (касающиеся непосредственно объектов или лиц), принимаемые нами но внимание, бывают трех видов. Первый, относительно

329

наиболее достоверный, - это репутация, то есть известная нам история преж­них действий или последовательно и в различных ситуациях проявляющиеся качества, достоинства, связанные с нашими ожиданиями. Чем шире времен­ной горизонт наших знаний, чем более разнообразных обстоятельств и ситуа­ций эти знания касаются, тем больше мы можем быть уверены в репутации данного человека или института и тем более обоснованной является экстра­поляция нашего доверия в будущее. Другим критерием, более шатким, явля­ются нынешние достижения, которые необязательно представляют весь про­филь деятельности, могут иметь спорадический или случайный характер, а следовательно, дают меньше оснований для экстраполяции доверия в буду­щее. Наконец, третьим критерием, уж вовсе ненадежным, является внешний вид, физиономия, различные внешние реквизиты и символы, которыми пользу­ется то или иное лицо или институт (костюмы, галстуки, часы престижной фирмы у бизнесменов, лимузины у продавцов недвижимости, мраморные полы в банках, кожаные кресла в директорских кабинетах). Здесь мы имеем дело с самым крупным запасом средств для циничных манипуляций, и поэтому про­явление доверия на столь непрочных основах чревато самым большим рис­ком. Известны, и не только из фильмов о гангстерах, обманные инсцениров­ки, призванные внушить доверие контрагентам, которые будут обмануты. В недавнее время такие средства весьма успешно использовали в Польше фальшивые «туристические фирмы», а также «банкиры» из Нигерии.

Другой вид критериев, уже не имманентных, а опосредствованных, кото­рые могут быть, однако, более достоверны, - это характер структурного или ситуационного контекста, в котором действует лицо или институт, наделен­ные нашим доверием. Речь идет о том, что их поведение в таком случае нахо­дится под пристальным и успешным наблюдением и контролем, а в случае нарушения доверия этим лицом или институтом им грозят санкции, что явля­ется последствием данного мониторинга и контроля. Иначе говоря, вопрос в том, существует ли инстанция, вынуждающая действовать в соответствии с оказанным доверием и таким образом уменьшающая шансы произвола и пре­вышения своих прав. Примеры таких инстанций - это независимые суды, про­куратура, Конституционный суд, правозащитные организации, независимые средства массовой информации. Между прочим, демократическое общество тем и отличается от автократического режима, что делает граждан и тех, кто находится у власти, в равной мере ответственными за свои действия перед законом, одинаково обязательным для тех и других. Благодаря этому власть в демократическом обществе обладает более мощными резервами оказываемо­го ей априори доверия. Я могу доверять властям, когда знаю, что они подчи­няются закону и каждый раз во время выборов подвергаются своего рода тес­ту на доверие. Так же я могу более беспечно довериться контрагенту, если знаю, что в случае чего на страже моих интересов окажется беспристрастный суд. Я могу также более беспечно довериться чиновнику, если знаю, что в случае чего смогу защитить свои права, обратившись с жалобой в администрацию или подав иск в суд по гражданским делам, а от возможного произвола этого чиновника и превышения им своих прав меня будут защищать правозащит­ные организации. Та же самая логика касается не только постоянных струк-

330

тур, но и сравнительно кратких, мимолетных ситуаций, в которых мне прихо­дится действовать. Я с большим доверием куплю автомобиль в салоне круп­ной фирмы, чем у безымянного продавца на рынке автомобилей. Я с большим доверием подпишу контракт в нотариальной конторе, чем за столиком в рес­торане. Мое ощущение собственной безопасности при встрече с незнакомы­ми прохожими на улице будет больше днем, нежели ночью, в центре города, нежели на его окраинах, и я проявлю большее доверие к верующим, собрав­шимся в костеле, чем к фанатам на футбольном стадионе.

Главное внимание научной литературы на темы доверия сосредоточено на рациональных, а иногда даже интуитивных, подсознательных расчетах. Ока­зание доверия трактуется здесь как простое определение надежности адреса- та или партнера, которого мы в своей оценке по разным указанным выше при- чинам считаем достойным доверия. И на этом теория рационального выбора останавливается. Но причины, по которым мы кому-либо доверяем или отка­зываем в доверии, не всегда и не только являются результатом рациональных расчетов. Могут существовать обстоятельства, склоняющие нас к доверию или недоверию, но не имеющие никакого отношения к качествам и особенностям тех лиц или объектов, которым мы оказываем доверие.

Независимо от качеств адресата или партнера важным, решающим фак­тором в вопросе оказания (или неоказания) ему доверия является наша собственная склонность, наша готовность оказать или не оказать доверия, наша личная доверчивость или недоверчивость. Здесь речь идет о такой постоян­ной индивидуальной особенности, которая в социологической литературе называется импульс доверия, или исходное доверие. Конечно, такая черта ин­дивида не является врожденной, она формируется как результат благопри­ятной семейной атмосферы в период ранней социализации, а также поздней­шего позитивного опыта в общении с другими. Так или иначе уже сложившаяся и укоренившаяся готовность оказывать другим доверие может существенно повлиять на рациональные расчеты, изменив их результат, а в крайнем случае дело может даже дойти до проявления наивности, легкове­рия, то есть действий, не совместимых с рациональностью и не реагирую­щих на предостерегающие сигналы. И напротив, неудачный опыт социализации, а также несчастливо сложившиеся позднейшие общественные отношения могут вызвать отчуждение, проявлением которого оказывается глубокая недоверчивость. И в этом случае также рациональные расчеты подлежат корректировке, модификации, а в крайних случаях полной ломке под давлением параноидальной подозрительности, глухой ко всем доводам, убеж­дающим в обратном.

Пока мы говорим об индивидуальных, психологических склонностях. Но тенденция к оказанию доверия или к отказу в доверии может приобрести груп­повой, общественный характер. Доверчивость или подозрительность могут стать «социальными фактами» в том смысле, какой имел в виду Эмиль Дюркгейм, разделенными членами более широкой группы, внешними по отноше­нию к каждому и:» них и оказывающими принудительное воздействие на их ориентацию по отношению к другим. Доверие или недостаток доверия стано­вятся и таком случае социальным правилом, а не только личным делом, норма-

331

тивным ожиданием, а не только индивидуальным выбором. Таким образом, мы подходим к третьему измерению доверия - к культурному. Культурные правила, касающиеся доверия, - это сложно переплетающиеся исторические результаты коллективного опыта. Будучи свидетельством позитивного или негативного опыта данного общества в прошлом, они могут существенно из­менить нынешние расчеты, а также индивидуальные склонности отдельных людей. В крайних ситуациях культурные императивы могут полностью про­игнорировать все рациональные расчеты, свести на нет все рациональные ар­гументы, как, впрочем, и индивидуальные тенденции, противоположные этим культурным императивам.

Культурно мотивированное доверие или недоверие может иметь выбо­рочный характер. Культурные правила могут требовать доверия или недо­верия по отношению к объектам определенного рода. Например, поляки склонны считать, что заграничные автомобили заслуживают большего до­верия, чем отечественные, и это мнение достаточно распространено. Точно так же они полагают, что следует верить служителям культа, но не верить политикам, что армия заслуживает доверия, а полиция - нет; что надо дове­рять американцам, а не русским; что более безопасно довериться белым лю­дям, нежели чернокожим. Значение культурного фактора возрастает, когда дело касается абстрактных объектов: фирм, учреждений, социальных ролей, институтов, организаций, строев, наций - и проявляется наиболее сильно, когда мы имеем дело с позиционным, институциональным и системным до­верием. Дело в том, что мало кто обладает достаточной информацией и ком­петенцией, чтобы самому рационально оценить, достойны или недостойны доверия такие необычайно сложные по своей структуре объекты. Тогда наи­более востребованной и нужной становится обобщенная, традиционная ори­ентация, приобретающая часто характер укоренившихся, прочных стерео­типов и предрассудков.

Культурные стереотипы, однако, оказывают влияние не только на наше отношение к различным объектам и на наше выборочное доверие. Они мо­гут требовать от нас обобщенного доверия или обобщенного недоверия, со­здавать «климат», способствующий доверию или недоверию по отношению ко всем объектам. Этот случай обобщенной, распространяющейся на все объекты культуры доверия или столь же обобщенной культуры недоверия (иначе говоря, культуры цинизма) особенно интересен и чреват послед­ствиями.

Суммируя проведенный выше анализ, отметим, что обоснование доверия или недоверия может опираться на отношения двоякого рода. Когда мы дела­ем наши «ставки» относительно того, как другие люди поведут себя в буду­щем, опираясь на оценку их надежности, то такое отношение имеет эпистомологический характер. Мы можем оценивать их правильно, можем ошибаться. Эпистомологическая ошибка может привести к наивной, формирующейся вопреки фактам легковерности или, наоборот, к ничем не обоснованным, па­раноическим опасениям. Когда же основой нашего доверия или недоверия является личная предрасположенность или культурные правила, отношение имеет уже другой характер не столько эпистомологическое, сколько генеа-

332

логическое. Нынешние ориентации, индивидуальные (личные) или разделя­емые всей группой (культурные), вытекают из закодированных сложным об­разом прежних результатов личного или коллективного опыта. До той поры, пока нынешняя ситуация продолжает тенденции прошлого, наша ориентация оказывается обоснованной. Ошибка инерции появляется тогда, когда возни­кает значительный разрыв между современностью и прошлым, когда совре­менность превращается в арену радикальных изменений. Тогда традицион­ное недоверие может сохраниться в новых условиях, из которых вытекает, что более обоснованным было бы доверие (как это происходит, например, в пост-коммунистической Центральной и Восточной Европе). И наоборот, традици-онное доверие может выступать в новых условиях, требующих уже гораздо большей осторожности и недоверчивости (как, например, в модернизованной после Второй мировой войны Японии). Цинизм и наивность - это две стороны такой генеалогической инерции. И здесь также проявляется отмеченная нами уже раньше асимметрия: гораздо легче уничтожить наследство доверия, чем победить недоверие, преодолеть его тяжесть.

ЮРГЕН ХАБЕРМАС (род. в 1929 г.)

Это ведущий интеллектуальный авторитет в современной Герма­нии. Необычайно плодовитый теоретик во многих областях соци­альных наук, а также ангажированный политический публицист. В его огромной библиографии особенно выделяются: «Кризис легити­мизации в позднем капитализме» (Legitimationsprobleme im Schpat-kapitalismus, 1973), «Теория коммуникативного действия» (Theorie des kommunikativen Handelns, 1981), «Философский дискурс модер­на» (Der philosophische Diskurs der Moderne, 1985), «Фактичность и

значимость» (Faktizitet und Geltung, 1992).

Согласно его теории, две краеугольные основы социальной жизни - это труд (тема Маркса) и межчеловеческая коммуникация. Труд управляется инструментальной рацио­нальностью, которая имеет стратегический характер и нацелена на максимальную эф­фективность. В основе коммуникации - коммуникативная рациональность, стремление к взаимопониманию и согласованию взглядов, что может быть достигнуто путем откры­тых, честных дискуссий между равными партнерами («идеальная ситуация дискурса»). Принятие моральных норм или политических позиций должно также опираться на диалог и согласие всех, кого могут касаться последствия таких решений («дискур­сивная этика»). Аналогично автономия права (закона) проявляется только тогда, ког­да законодательные процедуры и применение законов гарантируют объективное вы­ражение мнения. Институциональные условия для процедуры достижения согласия обеспечивает демократия, а находящиеся за пределами институциональной зоны ус­ловия - развитая «публичная сфера», форум компетентной, точной и непредвзятой

Схватки аргументов.

Общество имеет два аспекта - «систему», которая складывается из институтов, и «жизненный мир», который складывается из спонтанных практик и значений, признан-

333

них членами группы. Восходящий к просветительским концепциям проект создания со­временного общества произошел из двух направлений, двух источников: а) через рынок, бюрократию, право «система» подлежала рационализации, инструментализации и уста­новлению господства денег и власти; б) эти факторы вторглись также в «жизненный мир», способствуя его «колонизации» и разрушая естественные основы общности и иден­тичности. Поздний капитализм отличается также кризисом легитимизации, как полити­ческой, так и культурной, в то время как власть сосредоточилась только на прагматичном направлении в сфере макроэкономики. Неизбежные кризисы в этой области быстро рас­шатывают авторитет власти, снижают лояльность и ангажированность граждан, а также наносят урон их коллективной идентичности.

Новейшая фаза социального развития - это «постнациональная констелляция» и зало­жение основ «космополитической демократии»; формирование глобального общественно­го мнения и глобального гражданского общества. Главная дилемма - это создание кол­лективной идентичности в наднациональном масштабе. Здесь находится «другой шанс Европы», которая была колыбелью национальных государств, а ныне стоит на пути фор­мирования континентальной федерации государств.

Литература

Habermas J. Teoria i praktyka: wybor pism. Warszawa: Paristwowy Instytut Wydawniczy, 1983. Habermas J. Obywatelstwo a tozsamosc narodowa. Warszawa: Wydawnictwo IFiS PAN, 1993-Habermas J. Teoria dzialania komunikacyjnego. T. 1. Warszawa: PWN, 1999-Habermas J. Postmodernizm a filozofia: wybor tekstow. Warszawa: Wydawnictwo IFiS PAN, 1999 Habermas J. Filozoficzny dyskurs nowoczesnosci. Krakow: Universitas, 2000. Kaniowski A., Szahaj A. Wokol teorii krytycznej Jurgena Habermasa. Warszawa: Prace Kolegium Otryckiego, 1987.

Krasnodebski Z. Hobermas // Encyklopedia Socjologii. T. 1. Warszawa: Oficyna Naukowa, 1998. S. 270-275.

Структурные источники культуры доверия

Создание санкционированного общего культурного «климата» доверия или недоверия имеет огромное значение для развития общества. Мы должны за­думаться над причинами этого явления.

Первая категория существенных факторов - это историческое наследие, то есть вытекающая из прежних дел данного общества общая тенденция выра­жения доверия или недоверия различным объектам. Прежняя судьба может склонить общество к оптимизму, к выражению надежды и доверия или, на­оборот, представить каталог поражений и неудач, настраивающий на песси­мизм, подозрительность и недоверчивость.

Однако история только фон для современности. Решающую роль в гене­рировании доверия или недоверия играет нынешний структурный контекст. К этой, второй, категории структурных факторов можно отнести следующие. Во-первых, чрезвычайно важной оказывается нормативная стабильность или, напротив, нормативный хаос (аномия). Если система социальных правил, ука­зывающих на достойные цели и соответствующие им средства человеческих дей-

334

ствий, хорошо разработана и представляет собой цельное, прозрачное и леги­тимное явление, возникает ощущение порядка, возможности предвидеть, уп­равлять процессами и чувство экзистенциональной безопасности. Уже этого самого по себе достаточно, чтобы появилось общее доверие инструменталь­ного эффективного типа - ожидание того, что система будет функциониро­вать нормально, без сбоев, и что это будет касаться как системы в целом, так и отдельных институтов, ролей или личностей. Если к тому же суть правил, пред­лагаемых законодательством, моралью, обычаями, гарантирует справедли­вость, социальную безопасность, защиту граждан, права человека и т.п., фор­мируется также общее доверие аксиологического или опекунского типа. И напротив, хаотичные, разобщенные, слабо подтвержденные правила (норма­тивная аномия) способствуют случайным и непредвиденным поступкам, со­здают ощущение анархии, неуверенности и угрозы. Общее инструменталь­ное недоверие, восприятие абсолютной неэффективности системы вызыва­ет в таких условиях естественную реакцию. Если к тому же суть правил воспринимается как несправедливая, аморальная или необъективная, воз­никает также недоверие аксиологического или опекунского типа, убежде­ние в преобладании зла и невозможности на кого бы то ни было положиться. Во-вторых, важное значение имеет прозрачность общественной организации или, напротив, неясность, скрытость политических и экономических струк­тур. То, что мы знаем и понимаем, пробуждает доверие. Если процесс развития, смысл существования, основы действий, компетенция и достигаемые институтом результаты хорошо видны, легкообозримы и понимаемы, до­ступны контролю, мы чувствуем себя в безопасности и наделяем такие ин­ституты доверием. Замечено, к примеру, какое большое значение для фор­мирования общего доверия имеет простота системы налогообложения. И напротив, если структура и функционирование институтов оказываются неясными, скрытыми, запутанными, малопонятными, естественной реакци­ей будет общее недоверие.

Третий фактор - это прочность социального порядка и, напротив, расплыв­чатость, временный, преходящий характер организаций и институтов. Если социальная организация, структура институтов, а также цивилизационная и техническая среда повседневной жизни оказываются прочными и неизмен­ными или, в крайнем случае, подлежат постепенным, последовательным, за­ранее предвиденным изменениям, тогда ощущение экзистенциональной бе­зопасности выражается в общем доверии. Зато когда происходит быстрое и радикальное изменение общества, совершается это стремительно и внезапно, без четкого направления и понятного смысла, экзистенциональная безопа­сность оказывается под вопросом, и появляется общее недоверие. История великих революций демонстрирует этот механизм разрушения доверия. Очень четко этот эффект проявился в посткоммунистических странах пер­вой половины 1990-х годов, и лишь к середине 1990-х годов новая система начала понемногу «осваиваться» и обрела в ощущениях граждан некоторую нормальность.

Четвертый фактор это подчинение, властей законам или, наоборот, произ­вол, недостаточная ответственность государственных органов. Ограничение

335

компетенции, процедурные рамки, надзор и контроль над чиновниками, мно­жественность инстанций и возможность апелляции - все это способствует созданию общего доверия. Этот эффект оказывается еще более сильным, если содержание решений, принимаемых властью, рассматривается как правиль­ное, справедливое, направленное на благо граждан. И наоборот, власть волюн­таристическая, допускающая произвол, неограниченная, неконтролируемая, власть, действия которой нельзя предвидеть, пробуждает страх и, как резуль­тат, общее недоверие. Тем более, если содержание принимаемых такой влас­тью решений рассматривается обществом как субъективистское, эгоистиче­ское, не содействующее общественному благу.

Пятый фактор - это последовательная реализация прав и строгое испол­нение прав граждан или, наоборот, бессилие, бесправность граждан и наси­лие со стороны власти. Когда существуют независимые институты, к кото­рым можно апеллировать в деле защиты прав, оказавшихся под угрозой (суды, трибуналы, арбитраж), а также инстанции, которые неукоснительно и строго заставляют исполнять обязательства (прокуратура, полиция), чле­ны общества чувствуют себя в безопасности от произвола, превышения прав, обмана, преступности и проявляют общее доверие. Этот эффект еще более усиливается, если соответствующие институты действуют быстро, правиль­но, справедливо, руководствуясь общественными интересами. Если невоз­можность успешной реализации своих прав или превышение прав другими, а также уклонение от обязанностей не сопровождается санкциями, то воз­никает чувство неуверенности, опасности, и мы реагируем на это общим не­доверием. Еще хуже, когда соответствующие органы выглядят в глазах об­щественности действующими необъективно, коррумпированными, подкупленными.

Субъективные факторы культуры доверия

Описанная конфигурация структурных условий может сформировать культуру доверия или недоверия только тогда, когда она становится пред­метом восприятия и соответствующей реакции членов общества. В челове­ческом сообществе никакие структуры не действуют сами по себе, непосред­ственно, - их всегда приводят в движение действия людей; эти структуры остаются только своего рода арсеналом средств, к каким могут прибегать люди. Одни и те же структурные условия могут быть восприняты по-разно­му и вызывать различные реакции в зависимости от качеств тех людей, ко­торые воспринимают эти условия и реагируют на них. В нашей теоретиче­ской модели в качестве третьей важной категории, детерминирующей про­цесс формирования доверия или недоверия, наряду с историческими и структурными факторами должны появиться субъективные факторы. Их можно упорядочить, разделив на две группы. С одной стороны, несомненно, существует синдром персональных особенностей и черт, способствующий созданию общего доверия, и синдром противоположный, склоняющий к не­домерит. С другой стороны, это решают те общественные резервы, тот соци-

336

альный капитал, которыми располагает человек или, наоборот, которых ему не хватает.

К первой категории - личных качеств - мы можем отнести высокие пре­тензии, активность, оптимизм, ориентацию на будущее, успешность дей­ствий. Они формируют ту общую ориентацию общественной активности и продвинутости, в которой общее доверие становится естественной состав­ляющей. Наоборот, заниженные духовные потребности и претензии, пас­сивность, пессимизм, привязанность к прошлому, стремление сохранить статус-кво создают альтернативную ориентацию, которая увязывается с об­щим недоверием. К другой категории субъективных факторов - резервов, или капитала в широком его понимании, - относятся образование, дохо­ды, контакты и знакомства («связи»), семейная поддержка, состояние здо­ровья, религиозность, духовность. Кажется, обладание такими резервами обеспечивает и предохраняет от возможных жизненных опасностей, в том числе и от плохо рассчитанного недоверия, которое может нанести челове­ку ущерб. Зато недостаток резервов такого рода означает, что риск, связан­ный с оказанием другим доверия, непомерно возрастает. Неоправданное, напрасно оказанное доверие может в данном случае привести к жизненной катастрофе, отсюда - сильнейшая склонность к общему недоверию как са­мозащитная реакция.

Описанную выше теоретическую модель можно представить в виде схемы

(рис. 6).

337

Функции и дисфункции доверия и недоверия

Каково значение доверия и недоверия для функционирования общества и для действий граждан? Было бы явным упрощением последовать интуиции обыденного сознания, которая придает доверию исключительно позитивный, желанный смысл, а недоверию - однозначно уничижительный смысл. Различ­ные формы доверия и недоверия, которые мы попытались выявить выше, со­здают сложный баланс функциональности и дисфункциональности как для всего общества, так и для отдельных его членов.

Самым важным здесь является то, обоснованы или не обоснованы дове­рие и недоверие. Здравый смысл подсказывает простое решение: разумно доверять надежным людям и не доверять тем, кто не достоин доверия. Дове­рие по сути своей включает момент выгоды (является функциональным) как для того, кто оказывает доверие, так и для того, кто этим доверием пользует­ся. Если я кому-нибудь доверяю, то мои действия по отношению к этому человеку становятся более открытыми, смелыми, спонтанными, включают в себя инновацию. Свободный от опасений, подозрений и осторожности, я не сдерживаю себя в инициативах, направленных на взаимодействие, не счи­таю нужным контролировать каждый свой шаг, постоянно следить за своим партнером, непрерывно заботиться о своей безопасности и все время прове­рять, какие он имеет намерения. Как говорят экономисты, «внешние расхо­ды» взаимодействия значительно уменьшаются. Такую выгоду получает не только тот, кто оказывает доверие, но и тот, кому оно оказывается. Оказание доверия означает временное прекращение обычных, нормальных ограниче­ний действия. Лица, организации, институты, которые получают «кредит доверия», освобождаются от необходимости проводить постоянный мони­торинг и контроль, обретают более широкое поле для нонконформистских, инновационных, оригинальных действий, иначе говоря, получают большую свободу действий. Например, ученый, которому оказывается доверие, мо­жет рассчитывать на финансирование исследований, выходящих за преде­лы установленной парадигмы; известный политик может проводить непо­пулярные налоговые реформы; знаменитый журналист может выступить про­тив господствующих стереотипов и предрассудков; выдающийся врач может применить новаторские методы лечения. В масштабе всего общества накап­ливающиеся примеры такого рода приводят к растущей мобилизации, ак­тивности, инновационности.

Однако позитивные функции может иметь также недоверие, но при усло­вии, что оно эпистомологически обосновано. Недоверие по отношению к тем, кто его недостоин, само собой разумеется, рационально. В частности, оно по­зволяет избежать невыгодных действий, отвести от себя угрозу, подготовиться к тому, что возможно нанесение ущерба. Принципиальные оборонительные стратегии могут строиться на решении избегать контактов, на повышении бдительности, на том, чтоб «не сводить с партнера глаз», на стремлении ус­тановить контроль над его инициативами и поступками, на формальном обес­печении трансакции (это может быть требование поручительств, составле­ние контрактов в письменной форме, привлечение свидетелей или нотариусов).

338

Увеличивающиеся «внешние расходы» трансакции в таком случае себя оп­равдывают. Со стороны партнера, которому мы в принципе отказываем в доверии, наши оборонительные стратегии могут получить исправительный, поучительный эффект, повышающий его надежность и сделать его более ответствен­ным в будущем. Бракодельство, обман, вероломство просто могут перестать «оплачиваться».

Таким образом, как доверие, так и недоверие функциональны при условии, что они обоснованы эпистомологически. Зато дисфункциональными они становятся тогда, когда не имеют достаточных эпистомологических ос­нований. Нерациональная халатность и наивность приносят вред тем, кто доверяет недостойным людям. Халатность проявляется, когда, не получив Необходимой информации о партнере и действуя слепо, человек подписы­вает контракт и дает аванс незнакомой фирме. Наивностью является игнорирование им невыгодной ему информации (например, при покупке на улице за бесценок украшений у подозрительного продавца). Столь незас­луженно оказанный кредит доверия будет наверняка цинично использо­ван против того, кто такое доверие оказал (фирма исчезнет, а бриллиант окажется стеклом). Гораздо реже встречаются случаи, когда незаслуженно оказанное доверие само по себе вызывает чувство обязательности по отношению к тому, кто так благородно и порядочно поступил, и оказывает вли­яние, которое можно назвать исправительным, способствующим ресоциализации. Чаще распространенная халатность и наивность придают больше смелости обманщикам и только искушают их, углубляя таким образом патологию такого типа.

Однако столь же дисфункциональным оказывается необоснованное недоверие. Отказывая в доверии тем, кто его заслуживает, мы приносим вред и себе, и им. Нерациональные, параноидальные страхи и опасения, игнориру­ющие всякие доводы противоположного характера, парализуют наши действия, исключают шансы потенциально выгодных взаимодействий, ограни­чивают спонтанные, свободные, открытые контакты с другими. Это ведет к изоляции, к формированию дистанции, к пассивности. С другой стороны, достойный доверия партнер, обнаружив наше недоверие, чувствует обиду, ощущает несправедливость нашего поведения, и его сожаление может пере­расти в антипатию или во враждебность по отношению к нам. Такую реак­цию со стороны партнера мы начинаем рассматривать как дополнительный довод его «ненадежности», что еще больше укрепляет нас в нашем недове­рии. Инициативы превращаются в порочный круг нашего углубляющегося взаимного отчуждения. В масштабе социума примеры такого рода, накапли­ваясь и увеличиваясь, могут привести к растущей разобщенности, к разру­шению социальных связей и к кризису общностей. Необоснованное недове­рие оказывается дисфункциональным не только для партнеров, но и для всего общества.

До сих пор мы говорили о доверии и недоверии, трактуя их как основан­ную на расчете оценку, как отражение, адекватное или искаженное, особен­ностей, свойств тех объектов, к которым оно обращено. Несколько иначе проблема функциональности представляется в тех случаях, когда доверие и

339

недоверие трактуются как культурные ориентации и по отношению к отдель­ным выбранным объектам, и в плане обобщенной «культуры» доверия и недо­верия. Доверие или недоверие в таких случаях не имеет эпистологического обоснования, в лучшем случае оно сформировано на генеалогической осно­ве. О «культуре доверия», как и о «культуре недоверия», нельзя сказать, обоснованы они или безосновательны. Они являются своего рода свершив­шимся фактом, появляющимся в обществе в результате уникального стече­ния исторических причин, структурных и субъективных обстоятельств. Од­нако, раз появившись, они вызывают дальнейшие, дополнительные послед­ствия - функциональные и дисфункциональные. В том случае, когда они проистекают из достаточно богатого и однозначного опыта прошлого, как культурно закодированное доверие (когда этот прошлый опыт был позитив­ным), так и культурно закодированное недоверие (когда этот опыт был не­гативным), конечно, понятны и справедливы. Но насколько они функцио­нальны и являются ли функциональными - это уже зависит не от истори­ческого прошлого, а от конкретной, нынешней общественной ситуации. Функциональность обоснованного прошлым опытом общего доверия или недоверия имеет, конечно, смысл, только если прошлый опыт будет неиз­менно увеличиваться в будущем и не подвергнется сомнению. Тем време­нем в общественной жизни случаются радикальные, фундаментальные, ре­волюционные изменения. В такие времена прежний опыт становится анах­роническим. Однако культура, в правилах которой был закодирован прежний опыт, характеризуется высоким уровнем инерционности, она всегда отстает от изменений в других сферах - экономической, политической, геополити­ческой. В результате культурные правила (стереотипы, предрассудки), на­вязывающие недоверие по отношению к определенным народам, этническим, расовым группам, элитам, правящим группам и т.п., в новой ситуации ста­новятся необоснованными. Их существование по инерции, вопреки новому опыту противоположного значения, делает невозможным использование шанса, созданного социальными изменениями, консервирует враждебность, дистанцию, изоляцию, отчуждение. Следовательно, это инерционное суще­ствование оказывается общественно дисфункциональным.

Точно так же новая ситуация может привести к тому, что прежний по­зитивный опыт, формирующий традиции доверия по отношению к опреде­ленным объектам или лицам, окажется уже неактуальным. Следовательно, культурные правила, требующие доверия по отношению к определенным институтам, группам или социальным ролям, могут стать неадекватными в новой ситуации. Их инерционное существование вопреки новому, явно противоположному опыту подавляет необходимый критицизм, неизбеж­ный скептицизм, а также делает невозможным приведение в движение обо­ронительных стратегий, реформаторские, революционные или оппозици­онные действия. Следовательно, оно тоже является социально дисфункци­ональным.

Несомненно, появление культуры доверия оказывается выгодной, благо­приятной для общества ситуацией. Оно способствует открытым, спонтанным действиям инновационного характера, поднимает уровень мобилизации, ак-

340

тивности, свободы общества, стимулирует интенсивность взаимодействий, усиливает социальные связи, приводит к формированию шкалы общностей и тем самым к развитию потенциала самореформирующегося общества, его субъективности. Распространенная культура доверия оказывает обратное дей­ствие на свою собственную структурную обусловленность, повышая норма­тивную стабильность, прозрачность социальных организаций, прочность общественного строя (порядка), ответственность властей, соблюдение прав и обязанностей. Таким образом приходит в движение спираль самоподтверж­дающегося, укрепляющегося и расширяющегося доверия, что имеет позитив­ное значение.

Противоположная картина складывается в случае распространения культуры недоверия, даже если оно оправдано исторически. Культура не­доверия, приводя к демобилизации, пассивности, осторожности, к оппор­тунизму, к увеличению социальных дистанций, к отчуждению, снижает субъективный потенциал общества, его способность к творческому, инно­вационному саморазвитию и самосовершенствованию. Более того, она дей­ствует противоположно, оказывая усиливающее влияние на патологиче­ские структуры, которые и были причиной возникновения культуры недо­верия. Таким образом, еще более усиливаются состояние нормативной аномии, непрозрачность, скрытность социальной организации, нестабиль- ность общественного порядка, произвол властей, бессилие граждан, нару­шение прав и неисполнение обязанностей. В результате приходит в движе­ние негативная спираль, приводя ко все большему углублению всеобщего недоверия.

Предпосылки для практики

Поскольку культура доверия является желанным состоянием, постольку возникает, естественно, вопрос: можно ли ее сформировать и как это сде­лать, и, напротив, можно ли исключить, уничтожить синдром недоверия, при­носящий ущерб, и что для этого надо сделать? Представленная выше теория доверия позволяет наметить направление возможных практических дей­ствий, особенно важных тогда, когда, как это проявляется в нашем обще­стве, прежние драмы и судьбы оставили глубоко закодированные следы и комплексы недоверия. Единственно, что наверняка никак нельзя изменить, -это история. Историческое наследие, включающее в себя традиции доверия и недоверия, мы должны принять как данность. Объектами, на которые мы можем направить свои усилия, могут быть только составляющие нашей со­временности. А это именно то, что в нашей модели мы определили как струк­турные факторы, контекст, в котором развивается общественная жизнь. Каждый из выделенных нами пяти структурных факторов может стать объек­том политической программы. Последовательная нормотворческая актив­ность и упорядочение существующего законодательства, раскрытие тайн социальных организаций механизмов функционирования экономики и политики, создание ощущения стабильности и перспективности экономи-

341

ческих процессов и политических предприятий, всесилие закона и ответ­ственность властей всех уровней, развитие институтов, охраняющих граж­данские права и общественный порядок, полная реализация прав и строгое исполнение обязанностей - таковы некоторые слагаемые стратегий, кото­рые позволяет выработать наша модель. Это то, что относится непосредствен­но к сфере политики.

Остается еще более сложная область, которая относится непосредственно к деятельности и возможностям субъектов, членов общества. С одной сторо­ны, речь может идти об увеличении резервов, «капитала», граждан - их обра­зования, доходов, связей внутри общностей, состояния здоровья, семейной поддержки, духовности. Все это относится к своеобразному полюсу безопас­ности, которая позволяет смело и открыто, с доверием относиться к другим. Особое направление деятельности - это формирование разными способами активности, общественной заинтересованности, оптимизма, высоких претен­зий, ориентации на будущее. Ну, и наконец, надо противодействовать возмож­ным патологиям со стороны семьи, чтобы обеспечить благотворные условия ранней социализации, а также развивать разного рода программы, нацелен­ные на повышение нравственности общества, чтобы уменьшить шансы нару­шения доверия, с которым могут встретиться люди в дальнейшей их жизни. Только тогда появятся шансы создания «импульса доверия» как постоянного индивидуального признака.

Словом, культура доверия имеет тем большие шансы, чем более бога­тым, обеспеченным становится общество и чем более воспитанными, по­рядочными оказываются люди. В то же время в процессе стремления и при­ближения к такому, в полной мере недосягаемому, всегда утопическому идеалу создание культуры доверия через формирование благоприятного для нее структурного контекста само по себе может оказаться важным дей­ственным фактором.

Важнейшие понятия и термины

Баланс доверия- характерный для данного человека или институтов ряд объектов, к которым проявляется доверие, а также ряд субъектов, которые выражают свое дове­рие к этому человеку или институтам.

Доверие- выраженное в действии, предпринятом в отношении партнера, ожидание, что его реакции окажутся для нас выгодными, иначе говоря, сделанная в условиях неуве­ренности ставка на партнера в расчете на его благоприятные для нас ответные дей­ствия.

Импульс доверия- индивидуальная диспозиция, развитая в разной мере у разных лю­дей, склоняющая их к выражению доверия априори.

Институциональное доверие- доверие по отношению к крупным организациям и через эти организации к массам анонимных функционеров и представителей таких органи­заций, исполняющих в них различные социальные роли.

342

Коммерческое доверие - выраженное в решении произвести покупку убеждение в от­сутствии брака или подделки, в качестве и годности товаров, а косвенно в добросове­стности и компетентности их производителей. Культура доверия - всеобщее доверие, охватывающее всю группу и трактуемое как

обязательное правило поведения (климат или атмосфера доверия в обществе). Культура недоверия (культура цинизма) - распространенная и обобщенная подозри­тельность по отношению к людям и институтам, заставляющая постоянно следить за ними и контролировать их действия в страхе перед обманом, превышением своих прав, ложью, недоброжелательностью, заговорами, тайными действиями. Личное доверие - направленное на конкретных, известных нам лиц. Общее доверие - готовность к действиям, основанная на ожидании априори, что боль­шинство лиц и институтов будут действовать в наших интересах. Плавные изменения - трудные для эмпирической фиксации, но чрезвычайно важные факторы социальной жизни в области культуры, групповой ментальности, обществен­ного сознания, коллективной идентичности, межчеловеческих связей, эмоций, обще­ственных настроений и т.п. Позиционное доверие - направленное априори к каждому, кто занимает определенную,

достойную доверия социальную позицию (исполняет определенную роль). Представительские действия (доверительные) - такие действия, которые предприни­маются от имени других людей и направлены на защиту их интересов. Репутация - известная нам история прежних действий данных лиц или институтов, последовательно и в разных ситуациях раскрывающих свои достоинства, являющиеся предметом наших ожиданий, эффективность, рациональность, добросовестность, бла­городство и т.п. Риск - вероятность негативных последствий действия, предпринятого в условиях неуве­ренности. Системное доверие - ощущение экзистенциональной безопасности, основанное на убеж­дении в эффективности, добропорядочности, справедливости общественно-политичес­кой системы или строя, в котором мы живем. Технологическое доверие - вера в прочность, надежность, эффективность технических систем, окружающих нас в современном мире, использование которых является необ­ходимым условием нашей жизни, несмотря на то, что тайны их функционирования нам неизвестны; косвенным образом это также доверие к конструкторам и операторам этих систем.

Рекомендуемая литература

44, 62 (см. «Сто книг с моей книжной полки»)

343