Глава 12 Общественное сознание

Наряду с правилами, формирующими действия людей, культура содержит также идеи, формирующие их мышление. Социальная сущность человека за­ключается не только в том, что большинство действий не являются частными, а реализуют образцы, предлагаемые культурой, но и в том, что идеи, форму­лируемые людьми, не являются их личным вымыслом, а почерпнуты из дан­ной культуры. Культура предоставляет людям готовые концепции верований, убеждений, взглядов. И культура предоставляет людям прежде всего фунда­ментальный инструментарий - то орудие, без которого было бы невозможно само мышление и формулирование каких бы то ни было убеждений. Таким орудием является язык. Эту главу мы посвящаем анализу данного сегмента культуры, который в свою очередь делится на элементы, внешние по отноше­нию к каждому отдельному человеку и диктующие ему определенные идеи. Этот сегмент культуры мы называем идейной культурой. Другой, более тра­диционный термин, которым пользуются для его определения, - обществен­ное сознание.

Язык - инструмент идеи

Когда мы думаем, мы пользуемся сокращенными обозначениями, представ­лениями, указывающими на определенные сложные состояния или явления. Прежде всего, мы пользуемся разного рода знаками. Когда мы слышим гром, мы предполагаем, что приближается гроза; когда мы видим собаку, которая рычит и показывает клыки, мы боимся, что она нападет на нас; когда мы ви­дим, что кухонная плита стала красной, мы знаем, что она горячая, а когда краснеет человек, мы предполагаем, что он чего-либо устыдился. Связь между знаком и тем, что он означает, является естественной в том смысле, что она проистекает из каких-либо объективных закономерностей - методологиче­ских, зоологических, физических, биологических. При условии, что все зна­комы с этими закономерностями, знак для всех будет имен, одно и то же значение.

303

Гораздо более сложным мысленным сокращением является символ. Связь между символом и тем, что он означает, не является естественной, не вытека­ет из какой-либо объективной закономерности или необходимости, а носит абсолютно условный, конвенциональный характер. Символ - это не что иное, как предмет, с которым мы имеем дело: рисунок стола - это не то же самое, что стол, а написанное слово «стол», «table», «mesa», «tavola» уж совсем, ко­нечно, не похоже на стол. Но, когда мы читаем слово «стол», в нашем вообра­жении возникает некая плита на четырех ножках. Более того, если мы скажем «стол» кому-нибудь, кто является человеком нашей группы, то и в его вообра­жении возникнет точно такой предмет мебели. Каким образом это возможно? Связь символа с явлением или предметом, который он, этот символ, обозна­чает, является результатом определенной конвенции (условной договоренности, заключенного соглашения): мы так договорились, так решили, что соче­тание именно данных четырех букв - «стол» - соединим в своем воображе­нии с предметом мебели определенного рода. Кто так решил? Может быть, отдельный человек. Маленький ребенок может, к примеру, глядя на стол, на­зывать его по-своему: «тол». Это его частная, индивидуальная конвенция. Родители в таком случае не поймут или с трудом поймут, о чем он говорит, ибо они не принимали участия в этой конвенции. Коммуникация, связь, взаи­мопонимание между людьми возможны только тогда, когда такие соотноше­ния символов с объектами становятся общей конвенцией в данной группе, ког­да все ее члены «договариваются» между собой, что о мебели определенного рода они будут говорить посредством слова «стол». Иначе говоря, когда сим­волам придается одно и то же значение, когда люди видят за этими символа­ми те же самые предметы, явления или события. Такие общие символы, име­ющие значения, одинаково разделяемые, понимаемые всеми членами груп­пы, становятся достоянием данной группы, «социальными фактами» в том смысле, какой придавал этому понятию Дюркгейм. Иначе говоря, они входят в культуру.

Человеческое мышление имеет символический характер, оперирует таки­ми сокращенными, конвенциональными, общими для данной группы обозна­чениями различных, полученных опытным путем данных, явлений и собы­тий, с которыми мы сталкиваемся. Сложная система взаимосвязанных сим­волов, являющаяся достоянием определенной группы, - это и есть язык. Многие авторы считают способность к созданию и использованию символов, то есть обладание языком, определяющей чертой человеческого рода и глав­ным секретом успехов и преимуществ.

Символы, которые мы используем, имеют различный характер. Это могут быть определенные материальные предметы, которым придается особенное значение: тотем как символ племени, флаг как символ нации, корона как сим­вол монархии, крест как символ христианства - это, можно сказать, первые попавшиеся примеры. Объекты такого рода имеют исключительно символи­ческий смысл. Встречаются также и материальные предметы, которые имеют практическое применение, но в качестве своего рода дополнительного значе­ния им придается также и символический смысл. Роскошный автомобиль, часы фирмы «Ролекс», обувь известно итальянский фирмы Gucci в определен-

304

ных общественных кругах являются символами успеха и состоятельности. Мобильный телефон или персональный компьютер на столе до недавнего вре­мени, пока они и приобрели всеобщего распространения, были символами особенной профессиональной активности и оборотистости. Роль символов могут исполнять определенные цвета: черный - символ траура, красный -символ коммунизма, зеленый - символ свободного пути, розовый - символ хорошего настроения. Часто в роли символов выступают жесты: склонение головы, взмах руки и т.п. В этих случаях мы говорим о языке жестов. Конвен­циональное значение могут также иметь определенные позы, в которые вста­ют люди, иногда их называют языком тела. Наклон тела вперед или поклон является символом уважения или, если дело происходит на театральной или эстрадной сцене, выражением благодарности за аплодисменты. Если чело­век оборачивается к другому спиной - это сигнал обиды, означающий, что разговор окончен. Человек хмурит лоб - это выражает глубокую озабочен­ность. Если футболист прыгает, кувыркается, совершает стремительную пробежку в сторону трибун, то все это символизирует эйфорию, которую он переживает в результате забитого гола. Роль символов выполняют также пиктограммы, то есть схематичные изображения, в известной мере подоб­ные тому, что они должны обозначать. В таком случае мы говорим о языке изображений, зрительных образов. Изображение самолета является указа­телем дороги к аэропорту, изображение ножа и вилки обозначает ресторан, изображение чемодана указывает на камеру хранения багажа, изображение письма в конверте - на почту. Такой тип символов особенно часто исполь­зуют там, где оказываются вместе люди, являющиеся представителями раз­ных культур; в таком случае можно рассчитывать на то, что им проще всего будет распознать пиктограммы, связав такие изображения с тем, что они долж­ны обозначать. Однако важнейшим типом символов является слово - слова, произнесенные и написанные, то есть представленные в определенном по­рядке значки или звуки, которые имеют уже абсолютно, исключительно кон­венциональный характер, а благодаря этому оказываются бесконечно бога­тыми, позволяющими обозначить все, что дает людям их опыт, вплоть до тончайших оттенков, все наиболее подробнейшие признаки и детали окру­жающего их мира. Сложное собрание слов (словарь), а также схем их связей между собой в более крупные единицы - фразы, тексты и т.п. (грамматика) -формирует язык в узком и точном значении этого слова - язык устный и письменный.

Язык, как и культура, может быть связанным с группами разного масшта­ба. Чаще всего язык ассоциируется и совпадает с этническими группами, или народами. В таком случае мы говорим о национальном языке или, рассматри­вая вопрос в иной перспективе, о естественном (природном) языке, имея в виду язык, который образовался спонтанно в ходе долгой истории крупной терри­ториальной общности людей и используется членами этой общности. Неко­торые представления о нации основаны на том, что общность языка является существенным, определяющим данную нацию элементом. Однако, если мы даже допустим, что каждый народ создает свой язык, это вовсе не значит, что только народ является творцом своего языка. Язык формируется также груп-

305

пами иного рода, как меньшими, так и более крупными по сравнению с наро­дом. Существуют своеобразные языки профессиональных групп или кругов: языки, принятые в среде юристов, ученых, духовенства, политиков, военных, спортсменов, журналистов. Существует особый молодежный язык, язык тю­ремный. Появляются языки, специально разработанные для определенных технических или профессиональных целей и используемые в определенных группах: например компьютерный язык, язык авиации, азбука Морзе, шрифт Брайля (система чтения для незрячих), корабельная сигнализация. Своеоб­разный язык имен, прозвищ, паролей, поговорок, оборотов речи может воз­никнуть в семье или в кругу друзей. А на другой стороне воображаемой шка­лы упомянутый выше язык жестов или язык пиктограмм - оба они имеют над­национальный, более универсальный характер; именно поэтому они так удобны для туристов, оказавшихся в чужих странах. Также и «естественные» национальные языки могут обрести наднациональное значение, как это ког­да-то случилось с латынью, с французским языком, а ныне все более очевидно происходит с английским языком.

Язык - фундаментальная составляющая идеальной культуры. В обществе он выполняет несколько важных функций. Во-первых, он создает возможность регистрации мыслей, выводов, опытных данных, возможность записи знаний и информации и передачи этих знаний и этой информации последующим по­колениям. В обществах, еще не имевших письменности (в дописьменных куль­турах), такую роль играл устный язык. Однако временной горизонт передачи сведений устным способом достаточно ограничен, скажем, речь может идти о передаче опыта от дедов к внукам. К тому же факты легко поддаются забве­нию, селекции, идеализации, «переиначиванию» или «переконструированию». В результате на протяжении нескольких поколений передаваемая устно ин­формация оказывается в значительной мере деформированной, искаженной. Этот процесс можно сравнить с известной всем детям игрой в «испорченный телефон». Изобретение письменности означает огромный шаг вперед. Запись обладает значительно большей продолжительностью своего существования, зна­чительно большей прочностью, чем память. Слышать мы можем только живых людей, а читать - также сообщения и свидетельства тех, кто уже давно умер. Следовательно, временной горизонт передачи знания или информации значи­тельно расширяется. Шире становятся и пространственные границы. Люди могут уже не только слушать рассказ свидетелей того или иного события, нахо­дясь с ними в непосредственном контакте, но и читать, знакомясь таким об­разом с размышлениями и наблюдениями тех, кто живет в далеких странах, кого они лично никогда не знали и не встречали. Благодаря письменному языку знание может распространяться далеко за границы того места и того времени, в котором оно возникло, сформировалось. Письменный текст труднее изменить, исказить, модифицировать или деформировать, ибо всегда су­ществует возможность проверить, проконтролировать, установить аутентич­ность этого текста.

Другая функция языка - это коммуникация между людьми. Как мы уже Говорили, язык - это основное средство контактов и взаимодействий. Разговор это стандартная, наиболее часто встречающаяся форма взаимодействия.

306

Аналогичную роль играет обмен корреспонденцией. Благодаря письменному языку люди могут общаться не непосредственно, «виртуально» с лицами, ко­торых они лично совершенно не знают: с писателями, поэтами, журналиста­ми, учеными. Без языка было бы невозможно разделение труда, сотрудниче­ство, а также коллективные действия и множество других типичных для люд­ского сообщества способов функционирования.

В-третьих, язык представляет собой очень важный фактор, определяющий внутреннюю солидарность группы и одновременно ее отмежевание от внешних групп. Возможность говорить на одном языке и понимать друг друга - это важный элемент коллективной (формирующейся в одной среде) или группо­вой идентичности, того ощущения, которое можно выразить словом «мы». Зато использование другого, отличающегося от «нашего» языка нередко ока­зывается определяющим для обозначения той границы, за которой находятся «чужие», то есть те, о ком мы думаем «они». Это, естественно, имеет место, когда речь идет о народах, этнических группах, различных регионах. Но тот же самый механизм мы встречаем и в группах иного рода. Тюремный жаргон как бы выстраивает зримую стену между заключенными, с одной стороны, и тюремным персоналом или всем внешним окружением, с другой. Жаргон школьников определяет барьер поколений, отделяющий их от родителей. Во­енный или полицейский жаргон подчеркивает суровые, «мужские», связан­ные с постоянным риском условия работы данных групп. Насколько это важ­но, свидетельствует тот факт, что для того, чтобы быть принятым в такие груп­пы, нередко прежде всего требуется овладеть их стилем речи. Легитимацией I идентичности, свидетельством принадлежности человека к группе и его ло­яльности по отношению к ней может служить постоянное употребление опре­деленных ругательств или нецензурных выражений. Наконец, в-четвертых, язык делает возможным осуществление типичных для человека общественных устремлений, товарищеских или, как иногда го­ворят, стадных. Люди, как мы помним, обладают сильной автотелической (сво­дящейся к утверждению самоцели) мотивацией пребывания вместе с други­ми людьми. Встречи друзей, болтовня, обмен сплетнями, разговоры за едой, беседы за кружкой пива, скандирование в толпе болельщиков, песни одно­полчан или песни патриотического характера, братания за пьянкой - все это происходит при использовании общего языка, доставляя участникам этих дей­ствий ощущение принадлежности к той или иной группе и охраняя их от оди­ночества, неприятного для человека.

От индивидуального сознания к общественному

С помощью языка, который представляет собой орудие, почерпнутое из арсенала культуры, мы формулируем идеи, убеждения, взгляды. Но это не означает, что все они автоматически становятся элементами культуры. Мно­гие из них отражают наш частный опыт, составляют наши частные соображе­ния, которые мы сохраняем для себя, не делясь ими с другими. Даже томик стихов, который мы прячем н ящике стола и никому не покапываем, не стано-

307

вится элементом культуры. Ибо он не входит, как принято говорить, в «обще­ственный обиход», не становится доступным другим людям.

Только тогда, когда определенные идеи, убеждения, взгляды будут обнару­жены, заявлены публично, они обретают шанс войти в культуру. Но только шанс, ибо публичность недостаточна; нужно еще, чтобы эти идеи оказались признанными, принятыми другими членами более узкой или более широ­кой группы. Только тогда, когда их разделяют другие люди, когда они стано­вятся предметом определенного консенсуса, они обретают статус «соци­альных фактов» по терминологии Дюркгейма, или статус культурных фактов. Ибо только тогда они отрываются от тех, кто их сформулировал, становятся чем-то внешним по отношению к сознанию отдельных людей. Кроме того, только тогда они начинают в полной мере оказывать свое давление на чле­нов группы как повсеместно и всеми признанные идеи, с которыми неловко не соглашаться. Они определяют то, во что люди данного сообщества верят, с чем считаются, что думают, как и о чем судят. Тогда они как бы возвраща­ются к отдельным людям, входят в их сознание, причем этими людьми явля­ются уже не авторы данных идей, а все члены группы, которые принимают эти идеи как свои собственные, готовы агитировать за них и защищать их. Разумеется, мыслят, творят и формулируют идеи лишь единицы. Но, когда эти их идеи оказываются разделенными, принятыми, одобренными други­ми людьми, подлежат усвоению и согласию, они становятся образцами, воз­вышающимися над отдельными людьми, схемами мышления, которые в свою очередь начинают оказывать воздействие на мышление индивидов. Только в таком смысле можно говорить об общественном или групповом сознании, не имея в виду, конечно, будто общество или группа - это мыс­лящий субъект.

Когда вырабатывается коллективный консенсус, для каждого отдельного члена группы особым и основным аргументом становится представление, что так же думают и многие другие - те, с кем данный отдельный человек иден­тифицирует, отождествляет себя как с членами своей группы. И поскольку такую аргументацию задействуют все члены группы, она еще более усили­вается от этого взаимодействия, благодаря чему распространенные в обще­стве взгляды обретают сильную инерцию, изменяются с трудом. Кроме того, они производят впечатление бесспорных истин, того, чему просто нет аль­тернативы, и, соответственно, поддаются догматизации. Только этим мож­но объяснить, почему некоторые убеждения сохраняются в общественном сознании на протяжении целых эпох, не претерпевая изменений даже при столкновении с очевидными фактами или опытными данными, противоре­чащими им. Дело в том, что они оказываются для людей объективизирован­ными в смысле интерсубъективности («межсубъективности»), согласия с тем, что думают и считают все другие. А такой смысл объективности для людей порой имеет большее значение, чем тот, согласно которому объектив­ность означает соответствие действительности, то есть тому, как все обстоит на самом деле.

Говоря о том, что сознание имеет социальный характер, мы указываем тем самым на то, что определенные идеи, взгляды, убеждения распространяются

308

и объективируются в рамках определенных групп или сообществ. Но это мо­гут быть группы очень разные по характеру и масштабу. Начиная от самой большой группы, глобального сообщества, можно предположить, что несмот­ря на огромное разнообразие человеческих сообществ современные средства телекоммуникации и коммуникации, а также огромная пространственная ак­тивность делают возможным формирование зачаточного глобального созна­ния, общечеловеческого, или, как некоторые говорят, планетарного. В этом контексте и смысле можно также понять тезис английского социолога Пи­тера Уорсли (Peter Worsley), утверждающего, что только в эпоху глобализа­ции человеческое сообщество, человечество как таковое стало определенной реальной целостной категорией. Наверняка такое глобальное сознание не яв­ляется уделом всех людей, его распространение ограничено пределами ин­теллектуальных, научных, политических элит, студенческой среды, групп участников новых социальных движений. Оно выражается в озабоченности судьбами всей планеты. Такие проблемы, как перенаселение, исчерпание природных ресурсов, состояние экосферы, глобальное потепление, энде­мические заболевания, массовое обнищание и бедность, конфликт «севера и юга», возможность атомного саморазрушения, входят в эту озабоченность. В этой области распространяются информации, диагнозы, теории, футурологические прогнозы, предложения, связанные с противодействием гро­зящей опасности.

Значительно более освоенной и более давней по своему историческому формированию ареной кристаллизации общественного сознания является национальная перспектива, то есть то пространство, в котором субъектами об­щественного сознания являются не все человечество, а нации, народы. Нацио­нальное сознание имеет свое стилистическое своеобразие - богатство симво­лов, мифов, стереотипов и предрассудков. К тому же оно сильно насыщено эмоционально, объединяя патриотические и националистические чувства и страсти. Оно легко поддается догматизации, теряя ощущение рациональной дистанции по отношению к своей группе и отклоняя любую критику и кор­ректировку. По содержанию оно охватывает прежде всего убеждения, каса­ющиеся собственной этнической группы: ее генеалогии, действий, творений, традиций, побед и поражений, ее героев, а также ее нынешнего состоянии. Ее потенции или перспектив будущего. Сюда входят также распространен­ные чувства тревоги, беспокойства, осознанные проблемы, критические мне­ния в отношении проводимой в настоящее время политики, а также программы совершенствования и исправления этой политики. Другой фрагмент нацио­нального сознания касается сравнительной оценки места или значения соб­ственного народа в мире, среди других народов: в непосредственном сосед­стве, в рамках региона, континента, всего земного шара. Еще один фрагмент национального сознания включает в себя мнения о других народах, друже­ственных, конкурирующих или враждебных. С этим связаны взгляды на пра­вильное установление отношений своего народа с другими народами, оценки намерений других народов, возможных угроз с их стороны, надежд на помощь и поддержку, а также представления о правильной, достойной международ­ной политике.

309

Другой тип групп, вырабатывающих общее сознание, - это социальные классы. Согласно представлениям Карла Маркса и его последователей, напри­мер Дьёрдя Лукача (Lukasc), социальный класс становится вполне сформи­ровавшимся кристаллизовавшимся только тогда, когда он обладает классовым сознанием. Это ощущение общей ситуации, в которой он оказывается в социу­ме, общей судьбы, общего несчастья, общих перспектив. Это также идентифи­кация групп, ответственных или виновных в создании данной ситуации, и вы­работка стратегии борьбы за свои права. Наконец, классовое сознание охва­тывает образы других классов и производит их дефиницию в качестве союзников или врагов. Подобным образом рассматривал и оценивал специ­фическую ментальностъ социальных слоев Макс Вебер, включая их способы мышления, типичные идеи и убеждения в рамки более широкой категории -образа жизни. Ныне такой анализ слоев общества, прослоек или групп, объе­диняющих представителей одной среды, проводит, к примеру, Пьер Бурдье (Pierre Bourdieu). Важной эмоциональной составляющей сознания, сформи­ровавшегося на основе классовой стратификации, является ощущение соб­ственного достоинства, особенно типичное для высших слоев общества, для аристократии или элит.

Профессиональные категории и группы иногда отличаются также харак­терным групповым сознанием. Роберт Мертон представил детальный, тща­тельный анализ менталъности чиновников, бюрократии, Говард Беккер - сре­ды джазовых музыкантов. Общими типичными убеждениями отличаются представители так называемых свободных профессий: адвокаты, артисты, вра­чи. Особые способы мышления характерны для работников науки. Многими исследованиями выявлен своеобразный синдром сознания среди профессио­нальных военных. Характерным эмоциональным фактором профессиональ­ного сознания является профессиональная гордость. В рамках определенных организаций, корпораций или фирм она приобретает характер гордости, свя­занной с конкретным прославленным местом работы, будь то Ягеллонский университет, или корпорация «Сони», или Торговый Банк и т.п.

Богатую и своеобразную ветвь общих верований культивирует Церковь или секта. Эти верования опираются на свойственную данной религии теологию, которая, когда речь идет о великих мировых религиях - христианстве, исла­ме, буддизме, конфуцианстве, оказывается богато разветвленной и сложной. Из самого характера религиозных идей, касающихся сверхъестественного бытия, находящегося за пределами земной реальности, следует их перенасы­щенность символикой и метафорами, а их эзотеричность делает их недоступ­ными для обыденного сознания верующих, требуя участия посвященных в тайны интерпретаторов и посредников - капелланов, священников.

Наконец, как и в случаях, связанных со многими другими социологиче­скими категориями, общественное сознание может иметь отношение и к груп­пам меньшего масштаба: объединение, клуб, локальная община, товарищеский круг, семья и т.п. Однако с учетом относительной ограниченности того, что может быть характерным для группового сознания на этом уровне, по сравне­нию о эманацией более общей сущности сознания более крупных и широких групп ценность анализа и данном направлении оказывается меньшей,

310

Разновидности общественного сознания

Общественное сознание кристаллизуется и выступает в самых различ­ных формах. Первой из них является обыденное мышление, или так называе­мый здравый смысл, иначе говоря, распространенные в данной группе спон­танные, интуитивные суждения и представления. Они фиксируют разнооб­разный опыт, который члены данного общества получают в повседневной жизни. Они не являются ни упорядоченными, ни систематизированными, ни вытекающими логически одно из другого, более того, они часто содержат взаимоисключающие, противоречащие друг другу заключения. Они не вы­ведены из какой-либо системы и не опираются на системную аргументацию. Часто они основываются на поспешном обобщении единичных фактов или на односторонней интерпретации событий. Но это не исключает того, что порой они весьма верно и точно отражают то или иное истинное представле­ние об окружающем мире. Мы, однако, никогда не можем с точностью ска­зать, в какой мере они являются истинными, в каких границах можно ими пользоваться, ибо мы не знаем метода их проверки. Именно поэтому также трудно подвергнуть их сомнению или опровергнуть. Они являются посто­янным, прочным, обладающим силой инерции и догматичным элементом коллективного фольклора. Много примеров такого рода мы найдем в народ­ных поговорках и пословицах.

Другой формой общественного сознания являются широко представлен­ные и развитые в каждом обществе, от примитивных до современных, идеи и представления о сверхъестественном, потустороннем мире и о загробной жиз­ни. Как писал об этом Эмиль Дюркгейм, их предметом является сфера сакраль­ного, таинственного, вызывающего трепет, уважение, изумление и страх и от­личающаяся от сферы профанного, которая охватывает земные, обычные яв­ления и события. Идеи сакральной сферы являются ответом на универсальную потребность, вытекающую из неуверенности, непрочности, непредсказуемо­сти, непрозрачности человеческого существования, из особенно распростра­ненного и вызывающего чувство страха опыта, связанного со смертью. К этой сфере мы относим мифы, магию, религию. Их характерной особенностью яв­ляется то, что с самого своего возникновения они не подлежат и не поддаются проверке, их нельзя ставить под сомнение, поскольку они взывают к вере и опираются на веру. Это не утверждаемые, а заявляемые истины, и сила их за­ключается не в какой-либо аргументации, а в авторитете того, кто их устанав­ливает и «выдает на веру», то есть самого Бога, его земных обличий, послан­ников, пророков, наместников. Укрепление и усиление эти идеи обретают в развитых коллективных ритуалах, а также в мощном, укрепляющем в вере вли­янии друг на друга верующих данной общины - в рамках одного культа, сек­ты или Церкви.

Третья составная часть общественного сознания - это идеологии. Их отли­чает не столько особенное содержание, сколько та функция, которую они вы­полняют по отношению к определенным группам. Это такие комплексы или системы идей, которые создают обоснование, обеспечивают легитимность, поддержку каких либо частных групповых интересов или утверждают труп-

311

повую идентичность. Как правило, они содержат также определенные не­гативные представления и убеждения, касающиеся других групп, которые рассматриваются как представляющие угрозу для данных интересов или данной идентичности. Давая такое определение идеологии, мы вовсе не хотим заявить о ее истинности или ложности. Мы не разделяем типичной для марксизма позиции, согласно которой идеология - это «ложное созна­ние». Идеология в нашем представлении может содержать моменты исти­ны или правильные представления (например, адекватно отражать герои­ческие события в истории данного народа, при этом такое описание событий становится элементом национальной идеологии). И все же инструменталь­ная, направленная на легитимизацию групповых интересов роль идеологии делает ее особенно легко поддающейся всякого рода патологическим формам мышления - стереотипам, предрассудкам, идеализации, мимикрии, о чем речь пойдет особо. Группы, обретающие легитимность посредством идеологии, могут быть самыми разнообразными: от народов или этнических групп, вы­рабатывающих националистические идеологии, до социальных классов с их классовой идеологией (известной также в марксистском учении как «клас­совое сознание»), социальных движений, социальных прослоек и групп, про­фессиональных категорий, наконец, фирм или даже семей с их собственной идеологией. Сегодня в контексте набирающего силу процесса глобализации все более реальной «группой» представляется все человечество, глобальное сообщество, а потому все большее значение приобретают идеологии, связан­ные с универсальными интересами, такие, как пацифизм, экология или защи­та прав человека.

Идеологические взгляды и убеждения выражаются различными способа­ми. Прямо и непосредственно их формулируют политические программы, партийные заявления, манифесты, памфлеты, публицистика, иногда развитые доктрины. Такой характер имели, к примеру, революционные идеологии, ле­жавшие в основе великих революций: английской, французской, американ­ской, российской, китайской. Однако идеологические функции опосредован­но могут выполнять также другие результаты человеческой мысли. Самоут­верждение, легитимизация собственных групп и «делегитимизация» чужих нередко проявляются в литературе (например, патриотические произведения «для укрепления сердец» провозвестников нашей романтической поэзии или произведения Сенкевича). Очень сильное идеологическое наполнение имеет театральное и киноискусство (например, польские военные фильмы или про­изведения Вайды от фильма «Пепел и алмаз» до «Человека из железа»). Осо­бую область представляют сатира и искусство кабаре. Идеология бывает имп­ликацией религии, иногда это консервативная идеология, утверждающая не­зыблемость существующих политических институтов или проявлений социального неравенства как явлений «данных от Бога» (например, католи­цизм в Средние века), но иногда это может быть революционная или рефор­маторская идеология, утверждающая несовместимость нынешнего политиче­ского или экономического строя с божественным замыслом (например, цер­ковная доктрина освобождения в Латинской Америке или более умеренная критика некоторых аспектов капитализма и потребительской цивилизации в

312

так называемой «социальной доктрине католической церкви»). Идеологиче­ский аспект придается некоторым научным трудам, особенно в области исто­рической науки, в обществоведении и гуманитарных науках. Идеологические функции может выполнять также музыка (например, национальные гимны, патриотические песни, некоторые оперы, все творчество Шопена) и даже жи­вопись или скульптура (например, исторические полотна Матейки или твор­чество мастеров соцреализма).

В силу своей тесной связи с жизненными интересами людских групп и их коллективной идентичностью идеология вызывает особенно сильные эмо­ции и мобилизует к действию. Она оказывается в основе многих проявле­ний коллективного поведения - бунтов, манифестаций, демонстраций. Она также является основной силой, интегрирующей социальные движения и придающей им ускорение в борьбе за социальные изменения. Из-за много­численности групп и расхождения групповых интересов идеологии становят­ся ареной сильных столкновений и конфликтов. Несмотря на дважды прозву­чавшие декларации о прекращении идеологических споров - первой, которая содержалась в тезисе о «конце идеологий» в теории постиндустриального общества Даниела Белла, и второй - в заявлении о «конце истории» Фрэн­сиса Фукуямы, выражавшем победоносные настроения после падения ком­мунизма, идеологические споры не уменьшаются по крайней мере за после­днее время.

В какой-то мере близкой к идеологии является четвертая составляющая общественного сознания - общественное мнение. Это характерный для дан­ной группы комплекс взглядов на общественные явления, то есть на дела, от­носящиеся к политической, экономической, общественной, международной и другим сферам. Сам этот термин ввел в обиход в 1930-х годах американский публицист Уолтер Липпман (Walter Lippman), который отмечал возрастаю­щую роль прессы в создании и повышении прозрачности, обозримости пуб­личной арены: в предоставлении гражданам информации о проблемах, выхо­дящих за локальные границы, а также в распространении определенных схем или стандартов оценки этих событий. Благодаря этому граждане получают богатый материал для формирования собственных взглядов. Но происходит также и нечто большее: они начинают отдавать себе отчет в том, в какой мере их мнение имеет обособленный или исключительный характер, а в какой мере оказывается ареной широкого консенсуса. Это позволяет переломить ту ситуацию, то состояние, которое Гордон Олпорт (Allport) называл «плюрали­стическим невежеством» и которое оказывало парализующее воздействие на любую гражданскую активность. Только чувство общности, единства мнения склоняет людей к коллективным действиям или к политическому участию, что чрезвычайно важно для демократических обществ. Разумеется, в наше время такую роль, формирующую общественное мнение, гораздо успешнее и всестороннее, чем пресса, выполняет телевидение. Относительно новым фе­номеном, помогающим формировать общественное мнение и противодейство­вать «плюралистическому невежеству», является широкое распространение публикаций социологических опросов, зондажей общественного мнения. В них, как в зеркале, люди видят свой собственный коллективный портрет. Сама фор-

313

мулировка определенных проблем в поставленных вопросах и предлагаемых вариантах ответов мобилизует мысль, а информация о том, сколько сограждан думают так же, как мы, а сколько иначе, вызывает ощущение силы, когда мы оказываемся в большинстве, или мобилизует нас на защиту наших убеждений, когда мы оказываемся в меньшинстве.

Огромную область общественного сознания в современном мире занимает пятая составляющая - научное знание. Это такие убеждения и взгляды, кото­рые мы оцениваем в категориях их истинности или ложности, требуя их обо­снования при помощи систематически применяемой методологии, в ходе науч­ных исследований. Современное мышление находится под сильнейшим влия­нием науки, а научность, действительная или видимая, рассматривается как высшая нобилитация идеи, возведение ее в достойный, благородный ранг. Не­удивительно, что научную легитимацию пытаются обрести взгляды и теории, не имеющие ничего общего с наукой. Характерный для наших дней чрезвычай­но специализированный характер науки, эзотерические на первый взгляд про­блемы, непрозрачная, непонятная для неспециалиста процедура исследований, профессиональный язык упрощают придание таким теориям научной видимо­сти и вместе с тем затрудняют разоблачение научного шарлатанства в глазах широкой общественности. Сегодня мы наблюдаем расширение паранаучного сектора, особенно в тех областях, где наука дает ответы на какие-либо жгучие человеческие проблемы, потребности и надежды. Поэтому примеры такого рода чаще всего относятся к областям медицины, фармакологии, генетики, психиат­рии, психологии, но также экономики и социологии.

Последний, чрезвычайно богатый, присутствующий и распространенный еще со времен примитивных обществ раздел общественного сознание форми­руют искусство (изобразительное искусство), литература и музыка. Они от­вечают некоторым необычайно сильным человеческим потребностям в твор­честве, в выражении своих эмоциональных переживаний и эстетических ощу­щений. Достаточно пройти по экспозиции любого из крупных многогранных по своим тематическим направлениям музеев, будь то Лувр, Прадо, Ватикан, Британский музей, или познакомиться с собранием какой-либо крупной биб­лиотеки, чтобы понять, какой колоссальный объем времени, энергии, труда люди в течение многих столетий тратили на художественное творчество и ка­кое большое значение творениям такого рода придавали те, кому они адресо­ваны, кто их воспринимал, то есть широкая общественность. Homo creator (че­ловек творящий) - это еще одно определение человеческой натуры, наряду с рядом уже упоминавшихся, тех, что выделяют какое-то важное свойство, не­кую истину, характеризующую человеческий род.

Некоторые художественные творения имеют дискурсивный характер, для их создания служит обычный, естественный язык; другие пользуются в каче­стве средства выразительности звуком или видимым изображением. В со­временном обществе благодаря появлению новых технологий фиксирова­ния и передачи мыслей происходит своего рода взрыв - бурное развитие аудиовизуальных форм художественного творчества, связанных со сферами кинематографии, телевидения, рекламы, плаката, музыкальных записей, ви­деоклипом. Появляются совершенно новые эстетические каноны и новые фор-

314

мы восприятия этого искусства слушателями и зрителями. Некоторые авто­ры говорят о рождении новой «видеоцивилизации-, вытесняющей цивилиза­цию слова.

Итак, как мы видим, общественное сознание, или идеальный аспект куль­туры, - это чрезвычайно богатая и сложная область. Она формируется в нео­бычайно сложном взаимодействии двух процессов, которые можно условно определить как идущий снизу и идущий сверху. С одной стороны, происхо­дит спонтанное формулирование идей, убеждений и взглядов обыкновенны­ми людьми в ходе и при разных обстоятельствах их обычного, повседневного существования. Делясь этими идеями с другими, вступая в дискуссии, споры, выдвигая аргументы, защищая собственные взгляды и подвергая сомнению и критике противоположные взгляды, люди придают им надличностный, надиндивидуальный статус. Идеи входят в групповой обиход, становятся частью иных убеждений, укрепляются во взаимодействиях. Но очевидно, что люди различаются между собой по уровню и характеру своей мудрости, дальновид­ности, воображения, по способностям выражать свои мысли. Соответственно, некоторые в большей мере, чем другие, принимают на себя роль инициаторов или выразителей идеи, лидеров общественного мнения или творцов произве­дений искусства. Со временем выявляется профессиональная группа тех, кто творит, формулирует, выражает идеи и манипулирует общественным сознанием; это мудрецы, пророки, писатели, художники, идеологи. И тогда идущим снизу процессам формирования сознания начинают сопутствовать процессы, идущие сверху. В современном обществе именно процессы, идущие сверху, становятся доминирующими. Общественное сознание все более явно превра­щается в арену деятельности специалистов, а массы общества выступают как реципиенты (слушатели, читатели, зрители - воспринимающая аудитория) неких профессионально сформулированных и преподнесенных идей: газет и программ телевидения, реклам и фильмов, представлений и зрелищ, книг и комиксов. Богатство всех этих интеллектуальных и эстетических предложе­ний, бомбардирующих современное общество, а также легкость, с которой бла­годаря средствам массовой информации они добираются до публики, вос­принимаются одними как прогресс и обогащение человеческого бытия, други­ми - как угроза самостоятельности человеческого мышления, приводящая к тому же к притуплению впечатлительности и размыванию критериев, позво­ляющих выявить подлинные ценности.

Патологии общественного сознания

Независимо от оценки этой новейшей тенденции надо отметить, что в сфере общественного сознания всегда имели место определенные патологичес­кие явления. Когда мы говорим «патологические», то имеем в виду, во-пер­вых, ущерб и утраты в познавательном отношении, то есть распространение взглядов и представлений, упрощенных, схематичных, односторонних и про­сто ошибочных, а во-вторых, вредоносные последствия для общества - опре­деленные идеи, вызывающие, например, социальное напряжение, конфликты

315

и даже приводящие к разрушению общества. Как правило, оба эти обстоятель­ства выступают вместе.

Выделим три разновидности таких патологических явлений в обществен­ном сознании.

Первая - это стереотипы¹. Стереотип - это упрощенный, односторонний, крайне утрированный образ определенной группы, трактующий всех членов этой группы недифференцированно, независимо от их индивидуальных осо­бенностей. Стереотип чаще всего формируется на основе каких-либо частных, единичных, случайных впечатлений, полученных от контактов с представи­телями группы; эти впечатления в дальнейшем обобщаются и без всяких к тому оснований переносятся на всю группу; наконец, затем они обретают об­ратную силу, их начинают использовать автоматически, без какого-либо кри­тического анализа, применяя к каждому очередному представителю данной группы. При этом априори исключается возможность, что кто-либо, принад­лежащий к данной группе, может иметь иные, отличные от стереотипа черты. Каждому приписываются те общие черты, какие вытекают из стереотипа, без каких-либо доказательств и без учета контрдоводов. Стереотипы, сгущая крас­ки, утрируют различия между группами, игнорируя внутренние различия в пределах каждой группы и распространяя мнимые общие признаки группы на каждого ее члена. Чаще всего стереотипы касаются признаков этнических, национальных и расовых групп. Примеров тому бесчисленное множество: представители скандинавской группы холодны, англичане флегматичны, французы - самые лучшие любовники, негры ленивы, китайцы - хитрые и ловкие, евреи не имеют себе равных в бизнесе и в делах, касающихся их инте­ресов. Разумеется, стереотипы могут касаться и групп меньшего масштаба, например распространяться на краковян, отличая их от варшавян или жите­лей Познани, на шахтеров (в отличие, скажем, от аграриев), на врачей (в от­личие от адвокатов) и т.п. Стереотип производит впечатление объективного знания, ибо сам по себе он еще не содержит оценочного момента. Он только утверждает некие обобщенные представления о характерных групповых чер­тах или признаках, не выражая их оценки.

Особая опасность стереотипов проявляется тогда, когда они содержат и распространяют негативные оценки описываемой группы, а также тогда, ког­да они представляют эти негативные черты как нечто неизбежное, непреодо­лимое, непоправимое, ибо связано с самой природой этой группы, такое, чего нельзя изменить даже независимо от добрых намерений и усилий отдельных ее членов. Так, считается, что черная раса ленива по своей природе, и потому ни один негр никогда не будет хорошим работником. Евреи по своей природе обманщики и озабоченные личной выгодой ростовщики, и потому ни одному еврею нельзя верить. Политики по самой природе их профессии - это кор­румпированная среда, и ни один политик не действует в интересах граждан. Такого рода негативные стереотипы мы называем предрассудками. И вновь самой часто встречающейся категорией оказываются расовые и этнические предрассудки, хотя встречаются также предрассудки региональные, профес-

¹ См.: Bokszanski Z. Stereotypy a kultura. Wroclaw: Monografie FNP (Wycl. Funna), 1997.

316

сиональные и групповые. Предрассудки формулируются в отношении чужих групп - иных, нежели наша группа, не таких, как мы. Но нередко им сопут­ствует противоположный стереотип нашей собственной группы, односторон­не и обобщенно позитивный. Мы называем это групповым шовинизмом; его частной формой считается описанное нами выше явление завышенной само­оценки своей группы в сравнении с другими группами (aggrandizement effect). Поляки - народ исключительно толерантнтый, благочестивый и храбрый. Краковяне - это утонченная интеллектуальная и творческая среда. Женщи­ны более чутки и более мудры, нежели мужчины. Наша фирма - самая луч­шая в отрасли (порой даже если объективно она едва ли не на последнем месте).

Не говоря уже об ошибках познавательного характера, которым способ­ствуют односторонность, выборность, склонность к тому, чтобы утрировать и сгущать краски, делать необоснованные обобщения, и все то, что есть общего у предрассудков со стереотипами, предрассудки содержат, особенно в связи с групповым шовинизмом, еще дополнительный элемент - эмоции антипатии, враждебности и отчуждения от других. А это приводит уже к более серьезным и опасным общественным последствиям. Во-первых, это может привести к самоотделению, изоляции от чужой группы, к увеличению социальной дистан­ции, к ограничению резерва совместно предпринимаемых действий, взаимо­действий (например, к отказу от смешанных браков), а в конце концов, к пол­ной сегрегации - изоляции, обеспеченной обычаями или законами: к полной супружеской эндогамии, разделению мест проживания, даже к возникнове­нию замкнутых гетто, специально выделяемых территорий для снабжения и отдыха. Крайним проявлением сегрегации был так называемый апартеид в Южной Африке. Другой пример - это еврейские гетто в городах и местечках Восточной Европы перед Второй мировой войной.

Следующий шаг - это уже не только пассивная изоляция или уклонение от контактов, но и активное худшее обращение с членами чужой группы -дискриминация. Дискриминация - это меньшие шансы получить образова­ние, ограничения в профессиональной сфере, в приобретении имущества, в политических правах, меньшие возможности для престижного роста и для доступа к другим ценимым благам только на том основании, что кто-либо является представителем группы, являющейся предметом предрассудков, независимо от индивидуальной квалификации или заслуг этого человека. При появлении дискриминации начинает действовать своеобразный злове­щий общественный механизм, который Роберт Мертон называл самосбываю­щимся пророчеством.

Допустим, мы примем предрассудок, согласно которому негры ленивы и не годятся для работы. Тогда, естественно, мы не будем брать негров на рабо­ту, предпочитая им белых работников. В результате негры станут безработ­ными, и уже сам тот факт, что доля негров среди безработных будет во много раз превышать долю белых, станет рассматриваться как довод, будто негры не способны к работе. Или другой пример: допустим, в данном обществе существует стереотип женщины как домохозяйки и предрассудок, будто женщины не годятся для участия и в политике. В таком случае женщин будут редко вы-

317

двигать в качестве кандидатов на выборах, еще более редко - выбирать, а тот факт, что парламент окажется преимущественно мужским, станет аргумен­том, усиливающим направленный против женщин предрассудок и укрепляю­щим мужскую мегаломанию.

Глубоко укоренившиеся предрассудки, которым сопутствуют сегрегация и дискриминация, могут переродиться в непосредственные нападки, атаки против дискриминируемых групп. Их члены становятся предметом нападок, издевательств, преследований, выселения, «этнических чисток», вандализма, физического насилия. Отсюда уже недалеко до экстерминации - уничтоже­ния сначала отдельных членов, трагическими примерами чего могут служить погромы и суды Линча, а позднее и всей «чужой» группы, что предпринял, к примеру, Гитлер в качестве «окончательного решения» еврейского вопроса. Вообще, антисемитизм - трагический пример эскалации от стереотипов че­рез все промежуточные стадии до геноцида. Этот путь представлен в табл. 10.

Таблица 10. Шкала общественного отчуждения

Польский социолог в эмиграции Зигмунт Бауман представляет механизм массового уничтожения евреев нацистским режимом как результат двух про­цессов. С одной стороны, углублявшиеся антисемитские предрассудки, рас­пространяемые нацистской пропагандой и включаемые даже в квазинаучные доктрины, продуцировали мотивацию для геноцида, а с другой - продолжи­тельная сегрегация и изоляция этой социальной группы (связанная с обычая­ми, религией, наконец, чисто пространственная изоляция в гетто) исключала включение и действие моральных тормозов, элементарного импульса сочув­ствия, позволяя рассматривать евреев уже не только как «худших» и «чужих», но и вообще как нелюдей, истребление которых представляет собой только чисто техническую проблему, такую же, как очищение поля от сорняков или уничтожение насекомых².

² Baumann Z. Modernity and the Holocaust. Cambridge: Polity Press. 1989.

318

История XX в., которая, кроме холокоста, принесла нам сталинские лаге­ря, массовые убийства «красных кхмеров» в Камбодже, резню племен в Руан­де, уничтожение мусульман в Сребренице, этнические чистки в Косове, убе­дительно показывает, какая разрушительная сила может скрываться в лож­ных идеях и больном общественном сознании. Откуда берется эта болезнь? Иногда спонтанно, снизу. Чаще всего, когда «чужие» угрожают экономиче­ским интересам группы, составляют конкуренцию на рынке труда, проявля­ют какие-либо преимущества в способностях. Вызванная этим антипатия или зависть приводят к тому, что группу начинает раздражать отличающийся об­раз жизни, форма одежды, обычаи, религиозная практика чужой группы. Рож­даются и начинают распространяться сплетни, будоражащие воображение рас­сказы, мифы о каких-то зловещих намерениях чужой группы. Особенно бла­гоприятная атмосфера для ощущения групповой угрозы складывается в условиях экономического кризиса, ухудшения ситуации, снижения уровня жизни. Тогда реализуется сформулированная и экспериментально подтверж­денная американскими психологами Доллардом и Миллером гипотеза «фру­страции-агрессии». Естественным объектом агрессии становится чужая груп­па. Так возникает предрассудок, нарастают конфликты.

Однако часто происхождение предрассудков не связано с движением сни­зу, а идет сверху. Стереотипы и предрассудки оказываются исключительно податливым материалом для целенаправленных манипуляций. Они становятся орудием циничной политики, когда поиски «козла отпущения» в обличье чу­жой группы выполняют уже несколько «полезных» функций. Во-первых, по­зволяет взвалить на плечи этой группы вину за все просчеты и неудачи влас­ти, за трудности, какие переживает общество. Во-вторых, убеждение в некоей угрозе, исходящей от чужой группы, вызывает, согласно уже известному нам закону Зиммеля-Козера, более глубокую интеграцию собственной группы, стремление «сомкнуть ряды» и концентрацию вокруг лидеров, которые таким образом обретают дополнительную легитимность. В-третьих, конфликт, на котором концентрируется внимание группы, позволяет отвлечь ее внимание, заставить забыть о других проблемах, старательно укрываемых властями. Неслучайно за преступлениями, инициированными через стереотипы и пред­рассудки, часто стоят конкретные лица: Гитлер, Сталин, Пол Пот, Иди Амин, Караджич, Милошевич.

Изменим теперь масштаб анализа и посмотрим на интересующую нас па­тологию коллективного сознания в малых группах. Американский социальный психолог Ирвинг Дженис (Janis) выявил и описал синдром, который он на­звал «групповым мышлением» (groupthink)³. Как мы уже говорили об этом рань­ше, сильные социальные связи между членами группы, групповая солидар­ность, взаимная лояльность и доверие или то, что мы иногда называем груп­повая мораль, оказываются чрезвычайно важны по двум причинам. Во-первых, все это увеличивает привлекательность группы для ее членов, поскольку при­носит удовлетворение от самого по себе участия, принадлежности к данной группе, даст ощущение поддержки, укоренения, безопасности. Человек идеи-

³ Janis I. Victims of Croupthink Boston: Houghton Miflin, 1972.

319

тифицирует себя со сплоченной группой, рассматривает принадлежность к такой группе как важный элемент собственной идентичности. Во-вторых, силь­ные общественные внутренние связи в сплоченных группах мобилизуют лю­дей к действиям, упрощают координацию между членами группы и тем са­мым увеличивают эффективность группы в той области, в какой совершаются ее коллективные действия. Как хорошо знает каждый тренер и каждый фут­больный болельщик, чтобы победить, недостаточно приобрести наилучших спортсменов, надо еще из них сделать сплоченный, согласованно играющий коллектив, то есть собственно и создать в команде высокую групповую мо­раль. То же самое касается войскового подразделения, научно-исследователь­ского коллектива, группы альпинистов и любой другой группы, объединен­ной определенной задачей.

Дженис, однако, заметил, что существуют загадочные случаи, когда эти два вытекающих из сплоченности группы качества - привлекательность и эффек­тивность действий - не совпадают, расходятся между собой. Группа может быть в высшей степени привлекательна для ее членов, они сильно идентифи­цируют себя с ней, принадлежность к ней рассматривают как важнейший мо­мент собственной идентичности, а несмотря на это эффективность группы снижается, группа терпит неудачи и даже поражения. Дженис приводил при­меры такого рода из области американской политики. Он тщательно и глубо­ко изучил обстоятельства, которые привели к катастрофическому по своим последствиям решению о вторжении на Кубу, в проливе Свиней, решению, которое было принято ближайшим окружением президента Кеннеди. Более поздний пример, очень похожий, - это решение о вскрытии сейфов полити­ческих конкурентов в отеле Уотергейт, принятой соратниками президента Никсона, которое привело в результате к его отставке. Более новый пример -это аннексия Кувейта, задуманная и предпринятая Саддамом Хусейном и кончившаяся его позорным военным поражением. Выходя за пределы поли­тики, можно вспомнить также такой интересный для данной категории при­мер, как описанная в прославленном бестселлере Иона Кракауэра трагедия группы покорителей вершины Эвереста. Во всех этих случаях цельность, сплоченность принимающих решение групп была чрезвычайно высока. Как утверждает Дженис, она была даже чрезмерно высока, ибо оказывается, что и в этой области, когда чего-либо слишком много, то вроде бы явное добро и преимущество могут привести к катастрофическим результатам. Существу­ет некий оптимальный уровень сплоченности, который обеспечивает успех группы. Ниже этого уровня наступает деморализация, а выше этого уровня групповая мораль оказывается чрезмерно сильной, группа - неспособной к эффективным действиям

Проще говоря, групповое мышление основывается на полной потере груп­пой чувства реальности, что происходит в силу ее изоляции от окружения и замкнутости в собственном кругу. На синдром группового мышления влияют следующие элементы. Во-первых, иллюзия неограниченной силы и безнака­занности, дающая ощущение полной безопасности. Во-вторых, пренебреже­ние любыми потенциальными угрозами, предупреждающими сигналами, ре­альной информацией, поступающей из внешнего мира, в ходе рационализа-

320

ции, наступающей во взаимодействиях взаимно усиливающих членов груп­пы. Таким образом, члены группы укрепляются в своих убеждениях, в своем групповом самодовольстве и дерзости. В-третьих, сказывается непоколеби­мая вера в свое моральное превосходство, в истинность собственных ценно­стей, справедливость целей или дела, во имя которого идет борьба. Одновре­менно происходит формирование стереотипов и предрассудков, касающихся оппонентов, противников и врагов, представляемых как воплощение зла, что должно оправдать применение против них любых, даже наиболее амораль­ных средств. В-четвертых, распространяется представление о лидерах внешних групп как о слабых, некомпетентных или совсем глупых людях, что дисквали­фицирует их в качестве потенциальных партнеров возможных переговоров и компромиссов. В-пятых, сильное акцентирование лояльности по отношению к собственной группе в качестве высшей добродетели способствует происте­кающей отсюда категорической недопустимости шагов в направлении кон­формизма. Отличие взглядов рассматривается как дело неинтеллектуальное, а моральное, в соответствии с чем каждый инакомыслящий, каждый дисси­дент рассматривается как недостойный отщепенец или предатель. В-шестых, начинает действовать самоцензура, которая останавливает перед выражени­ем каких-либо сомнений или приведением контраргументов в страхе перед моральным осуждением со стороны группы, происходит внушение самим себе незначительной важности или несправедливости такого рода сомнений и кон­траргументов. В-седьмых, имеет значение появление наиболее рьяных само­званых цензоров, которые контролируют поток внешней информации и изо­лируют от него свою группу, а особенно ее руководителя, ограждая их от любых мнений, которые могли бы ослабить единомыслие и убежденность в своей правоте. В-восьмых, создается иллюзия полного единомыслия, осно­ванная на предположении, будто молчание, навязанное самоцензурой, а так­же недостаток каких-либо иных суждений и мнений со стороны, успешно скрытых этими цензорами от своей группы, означает полное согласие всех членов с решениями или политикой группы.

В результате такой самонарастающей по напряжению и самоусиливаю­щейся спирали в групповом мышлении совершается все более глубокая изоляция группы, и дело доходит до полного искажения представлений о внешнем окружении, в котором находится и действует эта группа, до абсолютно нереалистических оценок собственных возможностей и, в итоге, до действий, приносящих неудачу или поражение. Белый Дом президента Кеннеди недо­оценил основательности и силы сопротивления кубинцев, переоценив соб­ственные военные возможности. Белый Дом президента Никсона недооце­нил роль средств массовой информации и общественного мнения в качестве «третьей власти» в демократических обществах, а также переоценил свои шансы скрыть, затушевать аферу и манипулировать органами правосудия. Окружение Саддама Хусейна недооценило активного вовлечения американ­ских экономических интересов в Кувейте, а также не сумело адекватно оце­нить слабость собственной поенной техники, приняв решение об аннексии Кувейта, которая закончилась военным поражением Ирака. Л ослепленные своими прежними успехами руководители альпинистской группы недооце-

321

нили последствий и возможностей погодных изменений и переоценили силы своих коммерческих клиентов-любителей, доведя дело до трагедии.

Важнейшие понятия и термины

Групповое мышление - полная утрата группой чувства реальности, переоценка соб­ственных сил и возможностей действий, самодовольство и дерзость, что связано с чрезмерной сплоченностью и солидарностью внутри группы, а также с ее изоляцией от окружения и замкнутостью в собственном кругу.

Групповой шовинизм - представление об исключительных достоинствах собственной группы, которому сопутствует приниженная оценка других.

Дискриминация - меньшие шансы доступа к образованию, получению профессии, состо­яния, политических прав, престижа и других ценимых благ только на том основании, что кто-либо является членом группы, ставшей предметом предрассудков или негатив­ных стереотипов, независимо от индивидуальной квалификации или заслуг этого чело­века.

Естественный язык - система символов, созданных спонтанно данной группой в дли­тельном процессе исторической аккумуляции.

Знак - указатель определенного положения вещей, опирающийся на естественные зако­номерности, в силу которых он выступает вместе с этим положением вещей или пред­шествует ему.

Идеологии - системы идей, которые обеспечивают обоснование, легитимность, поддерж­ку каким-либо частным групповым интересам или утверждают групповую идентич­ность.

Искусственный язык - система символов, целенаправленно сконструированных для обеспечения межличностной коммуникации в какой-нибудь специфической области.

Мораль группы - сильные социальные связи между членами группы, групповая солидар­ность, взаимная лояльность и доверие.

Общественное сознание - совокупность широко распространенных и принятых в дан­ной группе взглядов, идей и убеждений, которые становятся образцами или схемами мышления, присущими членам этой группы, навязанными им посредством обществен­ного давления.

Предрассудок - негативный стереотип, сильно эмоционально окрашенный.

Пиктограмма - изображение, рисунок, который в упрощенном графическом виде симво­лизирует предмет или позицию, ассоциации (совпадение, сходство) с которыми мы рассчитываем найти в таком изображении.

Сегрегация - обеспеченная на основе законов или обычаев изоляция людей, принадле­жащих к тем группам, которых касаются предрассудки и негативные стереотипы (глав­ным образом, этнических или расовых меньшинств).

322

Символ- указатель на определенное явление или положение дела, основанный на приня­той в данной группе произвольной конвенции.

Стереотип - упрощенный, односторонний, крайне утрированный образ определенной группы, в рамках которого все ее члены рассматриваются без различий, независимо от их субъективных, индивидуальных качеств.

Экстерминация - физическое уничтожение членов группы или целой группы, трактуе­мой посредством усиленно навязанных негативных стереотипов или предрассудков.

Язык - система связанных между собой символов, признанных в данном обществе (значе­ние которых оказывается одинаковым для членов данного общества).

Рекомендуемая литература

2, 9, 11 32, 40, 63, 89 (см. «Сто книг с моей книжной полки»)

323