Немцы-католики

При абсолютной доминанте в местной немецкой среде лютеранства, течения евангельских христиан, в том числе баптистов, мы не исключаем принадлежности части немецкой общины региона к католической церкви. Нам не удалось выявить соответствующие опубликованные и архивные документы. Поэтому пока основным источником информации по этому сюжету являются «свидетели века» - уроженцы и жители региона в рассматриваемый период.

Нами собран блок предметной информации в Лельчицком районе, где, как отмечалось, и в досоветский период, и в 20-30-е гг. в немецкой среде сильные позиции занимало баптистское течение. Полученные данные свидетельствуют, что часть немцев в этом микрорегионе были католиками.

Так, А.Ф.Рихтер при опросе в 2002 г. отметил, что немцы в д. Средние Печи были католиками, собирались отдельно в специальном доме и молились там. Признавали они и православие. Праздновали как католические, так и православные праздники. При общении в октябре 2004 г. он изложил другую версию: «Былі праваслаўныя». Кладбище было совместное, отличий в похоронах не было. «Так як і ў нас...». Данная путаница, очевидно, связана не только с особенностями памяти, но и с размытостью этнической самоидентификации респондента. С его слов, он – сын немца и полячки, сам – «поляк».

По информации других местных старожилов, немцы д. Ветвица были католиками, ходили молиться в костел в Лельчицы. Аналогичная ситуация подается и применительно к д. Дубницкое. При этом респондент добавляет, что немцы и поляки праздновали католические праздники, остальное население – православные.

Смешанное восприятие и понимание религиозной жизни довоенных немцев предстает в воспоминаниях жителей д. Дубравки. С одной стороны, немцы были католиками, посещали костел в Лельчицах. И вместе с тем, отмечается, что при крещении взрослые немцы «бросались в воду». В доме у Гинса собирались и молились.

Аналогичны свидетельства и других местных жителей. С их слов, в д. Дубравки немцы принимали крещение следующим образом. Бросали друг друга в озеро и кто больше находился под водой, тот был более достойным. Немцы собирались отдельно от остального населения в специально отведенном для молитв доме и молились там. Божественные песни сопровождались звуками гармони. И вместе с тем респонденты заявляют, что по вероисповеданию эти немцы были католиками. Анализируя данные материалы необходимо отметить искусственное смешение респондентами в единый религиозный анклав местных немцев – евангельских христиан и католиков.

Атеизм власти и Вера немцев

В целом немецкое население Мозырщины в 20-е годы проживало достаточно устойчивой общиной с наличием необходимых структурных составляющих – саморегуляции, восполняемости, этноконфессионального единства и хозяйственной общности. Информационные связи как необходимый фактор функционирования данного этнокультурного комплекса реализовывались в личных контактах сообщников, общении с внешним миром по религиозной линии, через миграционный процесс, переписку с родственниками и т.п.

По официальным данным в Анзельмовском сельсовете в 1924 г. «98% населения являются активными членами в исполнении религиозных обрядов».

Некоторое время у верующих немцев были иллюзии о хотя бы терпимом отношении советской власти к религии, о возможности даже организации религиозных колхозов. Однако реалии вульгарного воинствующего атеизма убеждали в обратном.

Атеистическая работа, проводимая властью средствами агитации и пропаганды, результатов не давала. Эта часть советской официальной культуры для немцев была не приемлема. К тому же эффективность данной работы изначально не могла быть значимой в силу отсутствия соответствующих подготовленных работников, тем более – немецкоязычных. Официальная антирелигиозная работа и религиозная жизнь немцев в 20-е гг. реализовывались в параллельных мирах. По данным Мозырского окружного отдела ОГПУ на 1926 г. «председатель Березовского сельсовета Ябс крайне религиозен, каждое воскресенье ходит в кирху, участвуя в оркестре [лютеранском. – В.П.]». В этом же году, как свидетельствует Мозырский окрисполком, Анзельмовский сельсовет «ходатайствовал об отпуске земли для строительства кирхи и для личного пользования пастору».

Власть усиливает ограничительно-репрессивный нажим на церковь. В 20-е гг. руководители немецких религиозных общин лишаются избирательных прав. В 1929 г. в записке, адресованной пастору Улле в Житомир и перехваченой органами ОГПУ, А.Герзекорн от имени Березовской лютеранской общины выражал «большую печаль», что пастор не может посетить общину в связи с наложенными на него большими налогами. «Настают для нас – христиан все более и более трудные времена. Чем дальше, тем больше усиливаются преследования против духовенства. … Мы совершенно ошеломлены, думая, что станется со всей христианской верой». В начале 30-х гг. отмечаются случаи самоуправства местного начальства. Так, в 1933 г. советско-партийное руководство Наровлянского района отметило как факт «голого администрирования» в антирелигиозной работе «закрытие и опечатание немецкой церкви председателем Березовского сельсовета».

В 1935 г. местные молитвенные дома, кирхи («баптистско-лютеранские дома») немецкого населения, как и религиозные храмы других конфессий, были закрыты («переданы под культурные учреждения»).

В этих условиях немцы как могли, латентно и открыто, противостояли официальному антирелигиозному насилию.

Проживание в иноэтнической среде требовало от немцев внутриэтнической консолидации, чтобы не ассимилироваться в национально-культурном плане, не «раствориться» в окружающем населении. Традиционная этноконфессиональная культура в целом, особенно религия, выполняла функцию социально-этнического интегратора. В религии, наряду с языком и традиционным бытом, проявлялась и сохранялась этничность немцев. Сетования властей в конце 20-х – начале 30-х годов на «национально-религиозное единство немцев», их «национальную сплоченность» объясняются провалом попыток расколоть немецкое население по надуманному «классовому принципу», противопоставить интересы экономически беднейшей части немцев («бедняков») и зажиточной («кулаков»). Развертывание «классовой борьбы» в деревне являлось одним из основных действенных механизмов большевистской власти при проведении политики коллективизации сельского хозяйства – одного из экспериментов «социалистического переустройства» общества. Однако в немецкой деревне это не прошло. «У нас кулаков нет, мы все бедны» – заявляли немцы. «Слабое классовое расслоение у большинства национальных меньшинств и совсем слабое у немцев» – отмечалось по ведомству высшего государственного органа – ЦИК БССР в начале 1931 г. Немцы не пошли на навязываемую им подмену реального этнического родства социальным раздором в их среде. «На собраниях немцы называют друг друга братьями, хотя и не являются баптистами. ... Заявляют, что все равны» – указывал в 1932 г. проводивший здесь советскую работу слушатель Коммунистического университета национальных меньшинств Запада (Москва). В немецкой среде религия была настолько сильна, естественна и национально-окрашена, что он отмечал: местные немцы «пытались меня снова обратить, не слушая, что я коммунист, в верующего». Мотивировка – «мол, все-таки немец, бывший лютеранин».

Как немецкое население все более становилось для властей «неудобным этносом», так и власть для немцев все более олицетворялась с насилием.