Литература

Андреев О.А., Хромов Л.Н. Техника быстрого чтения. М., 1991.

Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1969.

Виноградов В.В. Русский язык. М., 1972.

Голев Н.Д. Юрислингвистика: на стыке языка и права // Юрислингвистика-1: Проблемы и перспективы / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 1999а.

Голев Н.Д. Юридический аспект языка в юридическом освещении // Юрислингвистика-1: Проблемы и перспективы / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 1999б.

Голев Н.Д. Юридизация естественного языка как юрислингвистическая проблема // Юрислингвистика-2: Русский язык в его естественном и юридическом бытии / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 2002.

Губаева Т.В., Шакирова Д.И. Принцип определенности правовой нормы и лингвистическая экспертиза законопроектов // Юрислингвистика-3: Проблемы юрислингвистической экспертизы / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 2002.

Губаева Т.В. Язык и право. Искусство владения словом в профессиональной юридической деятельности. М., 2003.

Исаков В.Б. Язык права // Юрислингвистика-2: Русский язык в его естественном и юридическом бытии / Под ред. Н.Д. Голева. Барнаул, 2002.

Кожин А.Н., Крылова О.А., Одинцов В.В. Функциональные типы русской речи. М., 1982.

Мучник Б.С. Основы стилистики и редактирования. Ростов-на-Дону, 1997.

Пешковский А.М. Вопросы методики родного языка, лингвистики и стилистики. М., 1930.

Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1986.

Русская грамматика / Под ред. Н.Ю. Шведовой. М., 1980.

Цена слова. Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по защите чести, достоинства и деловой репутации / Под ред. М.В. Горбаневского. М., 2001.

Раздел 3 лингвистическая конфликтология и проблема инвективности

В.И. Жельвис письмо пушкина геккерену: анализ оскорбления

Целью настоящей статьи является анализ письма Пушкина барону Геккерену, которое и явилось, как известно, формальным поводом для дуэли поэта с приемным сыном Геккерена Жоржем Дантесом. Представляет интерес выяснить, насколько оскорбительным было это письмо и, следовательно, насколько основательным был вызов на дуэль, посланный Пушкину Дантесом.

Приведем полный перевод на русский язык письма Пушкина, написанного, как известно, по-французски. В наиболее интересных нам местах в скобках приводится подлинное выражение автора.

Господин Барон!

Позвольте мне подвести итог всему, что случилось. Поведение вашего сына было мне давно известно и не могло оставить меня равнодушным. Я довольствовался ролью наблюдателя с тем, чтобы вмешаться, когда почту нужным. Случай, который во всякую другую минуту был бы мне крайне неприятен, пришелся весьма кстати, чтобы мне разделаться: я получил анонимные письма. Я увидел, что минута настала, и воспользовался этим. Вы знаете остальное: я заставил вашего сына играть столь жалкую (pitoyable) роль, что жена моя, удивленная такою трусостью (lâcheté) и низостью (platitude), не могла удержаться от смеха; душевное движение, которое в ней, может быть, вызвала эта сильная и возвышенная страсть, погасло в самом спокойном презрении (mépris) и в отвращении (dégoût) самом заслуженном.

Я принужден сознаться, Господин Барон, что ваша собственная роль была не особенно приличной. Вы, представитель коронованной главы, – вы отечески служили сводником (maquereau) вашему сыну. По-видимому, всем его поведением (довольно, впрочем, неловким (maledroite)) руководили вы. Вы, вероятно, внушали ему нелепости (pauvretés), которые он высказывал, и глупости (niaiseries), которые он брался излагать письменно. Подобно старой развратнице (une obscène vieille), вы подстерегали мою жену во всех углах, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного (bâtard) или так называемого сына; и когда больной сифилисом, он оставался дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы бормотали (marmottiez): «возвратите мне моего сына!»

Вы хорошо понимаете, Господин Барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы мое семейство имело малейшее сношение с вашим. Под таким условием я согласился не давать хода этому грязному делу (sale affaire) и не опозоривать вас в глазах нашего и вашего двора, к чему я имел возможность и что намеревался сделать. Я не желаю, чтобы жена моя продолжала слушать ваши родительские увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын после своего гнусного (abjecte) поведения осмеливался разговаривать с моей женой и еще того менее – обращаться к ней с казарменными каламбурами (calembours de corps de garde) и разыгрывать перед нею самоотвержение и несчастную любовь, тогда как он только подлец (lâche) и шалопай (chenapan). Я вынужден обратиться к вам с просьбой положить конец всем этим проделкам (manège), если вы хотите избежать нового скандала, перед которым я, поверьте мне, не остановлюсь.

Имею честь быть, Господин Барон,

Ваш покорный и послушный слуга

Александр Пушкин.

(J’ai l’honneur d’être, Monsieur le Baron, Votre très humble et très obéissant serviteur Alexandre Pouchkine)¹.

Как видим, пушкинский текст предоставляет возможность увидеть весь инвективный спектр французского и русского языков.

Наиболее «почетное» место занимают, без сомнения, прямые обзывания вроде «сводник» и «старая развратница». В подлиннике «сводник» – maquereau имеет еще минимум два значения – «сутенер» и «распутник». Еще хуже обстоит дело со «старой развратницей», ибо в подлиннике речь идет скорее о «похабной старухе», оскорблении тем более резком, что оно направлено на мужчину, т.е. является как бы двойным обзыванием, что-то вроде «похабник» и «старая баба» одновременно. Правда, в первом случае автор утверждает «всего лишь», что адресат «служил» сводником, что это была только одна из его ролей, а во втором – что адресат «подобен» старой похабной бабе, а не является таковой. Другими словами, перед нами не столько метафора, сколько сравнение. Однако разница между прямым уподоблением адресата maquereau и une obscène vieille явно минимальна и носит чисто формальный характер. Впрочем, в адрес Дантеса и вовсе утверждается, что он «подлец» (lâche) и «шалопай» (chenapan). Кстати, французское lâche может означать еще и «трус», а также «трусливый», «подлый», «презренный», а chenapan – «негодяй», «хулиган» и «лодырь».

Вторая группа инвектив мало уступает первой, хотя, в отличие от нее, вербализуется вполне литературно. Речь идет о взаимоотношениях барона Геккерена и его приемного сына. Если, вдобавок, принять во внимание, что в свете ходили слухи о, как бы теперь сказали, «нетрадиционных» отношениях барона и Дантеса, то дополнительное обвинение в незаконнорожденности этого последнего плюс утверждение, что он болен сифилисом, давали Геккерену полное основание написать в частном письме: «Мое перо отказывается воспроизвести все отвратительные оскорбления (выделено нами. – В.Ж.), которыми наполнено было это подлое письмо» (цит. по: [Вересаев, 1984, с. 550]).

Итак, перед нами два характерных типа оскорбления: прямое употребление слов-обзываний и обвинение в нарушении общественных норм поведения, выраженное в принципиально допустимых выражениях. Именно эти последние представляют особую трудность в юридическом аспекте: если еще можно говорить о списке наиболее грубых обзываний, подлежащих преследованию, то обвинения в нарушении социальных норм практически бесконечны; оскорбительная же сила этих последних вполне может быть сравнима и даже превосходить оскорбительность обзываний.

Не менее резки и различные пушкинские эпитеты: роль – «жалкая», «неприличная», дело – «грязное», поведение – «гнусное», каламбуры – «казарменные». Характеризуя поведение оппонентов, Пушкин упоминает их «трусость», «низость», «глупость» и «проделки». По отношению к ним, пишет поэт, он испытывает «презрение» и «заслуженное отвращение».

Наконец, стоит упомянуть и «бормотание» Геккерена. Перед нами сознательное снижение образа оппонента за счет уничижительных вербальных характеристик его поведения: Геккерен не «говорит», а «бормочет». Данную инвективу уместно сравнить с приписыванием оппоненту «животных» характеристик: вместо «голова» – «морда», вместо «живот» – «брюхо», вместо «говорит» – «лает», «гавкает» и т.п.

На этом фоне традиционное завершение письма «…ваш покорный и послушный слуга» выглядит тоже оскорбительно. Изысканная вежливость после всех неслыханных оскорблений может восприниматься только как издевательство.

Таким образом, письмо Пушкина можно с полным основанием характеризовать как в высшей степени оскорбительное. Не подлежит сомнению, что автор прекрасно понимал, что ответом могла быть только дуэль. Приведенные Вересаевым документы свидетельствуют, что и современники были того же мнения:

(Граф Строганов) «…объявил Дантесу решительно, что за оскорбительное письмо (выделено нами – В.Ж.) непременно должно драться, и дело было решено» [Вересаев, 1984, с. 551].

Николай I: «… последний повод к дуэли, которого никто не постигает и заключающийся в самом дерзком письме (выделено нами. – В.Ж.) Пушкина к Геккерену, сделал Дантеса правым в сем деле» [там же; c. 55].

Секундант Дантеса виконт д’Аршиак:

«Оскорбив честь барона Жоржа Геккерена, вы обязаны дать ему удовлетворение» [там же; c. 555].

При всем сочувствии, которое испытывает всякий русский к великому поэту, приходится согласиться с царем: с правовой точки зрения и особенно учитывая нравы дворянского общества первой половины XIX в., поведение Дантеса после вызова на дуэль было единственно возможным. При всем изменении нравственности и этикета в настоящее время анализ оскорблений, содержащихся в пушкинском письме, может оказаться небесполезным в современной юридической практике. Очевидно, что, нравится это ему или нет, современный юрист может стать только на позицию оскорбленного адресата.