А.Н.Лук - Эмоции и личность

Поэтому стресса невозможно избежать. Когда в оби ходной речи говорят, что человек испытывает стресс, обычно имеют в виду неприятный и чрезмерный стресс, (дистресс); полное же отсутствие стресса означает смерть.

Реакцию приспособления к колеблющимся условиям внешней среды Селье делит на три фазы. Рассмотрим их на простом примере.

В летний день человек купается в реке. В первый момент погружения он поеживается и даже дрожит от холода. Но через минуту-две «привыкает», вода кажется теплой, и он может купаться довольно долго. Однако в конце концов ощущение холода возвращается, и человек чувствует, что больше выдержать не в состоянии — надо выйти из воды и согреться.

По такой схеме протекают все реакции приспособления: сначала ощущение трудности, затем организм втягивается и, наконец, человек чувствует, что его силы на исходе. Совокупность этих трех этапов Селье классифицировал как общий адаптационный синдром, а сами этапы называл соответственно фазой тревоги, фазой сопротивления и фазой истощения.

До сих пор ученые пытаются понять, что именно истощается, но ясно: не только запасы калорий. Ведь в период сопротивления продолжается нормальный прием пищи. Поскольку организм «втянулся», а энергия поступает в неограниченном количестве, можно ожидать, что фаза сопротивления будет продолжаться как угодно долго. На деле же получается не так. Продолжительность фазы сопротивления — одна из основных характеристик устойчивости организма. Во время этой фазы организм, несмотря на тяжесть предъявленных ему требований, справляется с поддержанием гомеостаза, или постоянства внутренней среды — состава крови, тканевых жидкостей, давления и т. д.

Так происходит при нагрузках обычной интенсивности. А что произойдет в чрезвычайных обстоятельствах, когда действуют сверхсильные раздражители? В таких случаях поддержание постоянства внутренней среды организма требует помощи извне — различных видов неспецифического лечения, повышающего сопротивляемость организма. Такой тип регулирования Г. Селье назвал в отличие от гомеостаза гетеростазом.

Роль этих дополнительных неспецифических лекарств, повышающих устойчивость организма, могут сыграть и чисто психологические факторы, как это было во время войны и блокады. Регулирование этого типа оказывается тонким и совершенным, но его действие прекращается по окончании «периода душевного подъема».

Нельзя рассчитывать, что при гетеростазе «фаза сопротивления» будет длиться бесконечно. Запасы адаптационной энергии не беспредельны. Если бы столь громадные нагрузки, которые легли на плечи людей во время войны, продолжались не четыре года, а, скажем, десять лет, то значительно возросло бы количество тех, у кого фаза сопротивления была бы исчерпана и у кого вновь обострились утихшие было болезни. Но и четыре года — срок громадный, и то заживление желудочных язв, о котором мы говорили в начале раздела, не у всех продолжалось четыре года. У людей с более слабыми резервами все же возникали обострения и даже прободения язв.

Учение о стрессе и общем адаптационном синдроме, состоящем из трех фаз, вносит существенные коррективы во взаимоотношения между отрицательными переживаниями и болезнями. Эти взаимоотношения не всегда прямолинейны. Тех, кто хочет познакомиться с проблемой подробнее, отсылаем к недавно изданной в русском переводе книжке Г. Селье «Стресс без дистресса».

Экскурс в нейрофизиологию

Удовольствие и неудовольствие — основные состояния человека, на базе которых формируются все бесчисленные оттенки чувств. Удовольствие и неудовольствие, которые окрашивают все (или почти все) человеческие переживания, связаны с возбуждением некоторых участков промежуточного мозга. Об этом свидетельствуют эксперименты американских физиологов С. Олдса и П. Милнера, повторенные впоследствии в лабораториях всего мира.

Эти исследователи вживляли электроды в мозг лабораторных животных (крыс). На полу клетки находились педали-контакты, включавшие ток. Оказалось, что в центральной нервной системе есть участки, раздражение которых вызывает у животного удовольствие, о чем можно судить по его поведению: крыса непрерывно сту-

чит лапками по контактам, включая ток до 8 тысяч раз в час. Отвлечь ее от этого занятия может лишь очень сильный голод. Такие места, которые животные охотно раздражают сами из чисто гедонистических побуждений (то есть ради удовольствия), расположены в различных участках промежуточного мозга. Совокупность этих участков обозначают как центр приятного, хотя это не единый анатомический центр. Подобным же путем в мозге удалось обнаружить и центр неприятного, то есть участки нервной системы, электрическое раздражение которых настолько неприятно, что животное после первого же включения тока активно избегает повторения.

Центр приятного и центр неприятного—не автономные образования, а «узловые пункты» единой мозговой системы, назначение которой — оценивать действительность в форме непосредственного переживания и сопутствующих физиологических сдвигов, подготовляющих организм к необходимым действиям. Именно в этом смысле мы будем употреблять термины «центр приятного» и «центр неприятного».

Примерно 40% мозгового вещества крысы обладает этим свойством — при раздражении вызывать реакцию, свидетельствующую о приятных (35%) или неприятных (5%) ощущениях. Остальные 60% приходятся на чув- ственно-нейтральное вещество. Логично предположить, что и у человека примерно такова анатомо-физиологиче- ская основа приятной или неприятной окраски чувств. Разумеется, опытов на людях проводить нельзя. Однако вживление электродов в человеческий мозг практиковалось с целью лечения и диагностики: раздражая током определенные участки, уточняли местоположение болезненного очага для последующего нейрохирургического вмешательства; а опыты проводились попутно, с согласия больных.

Американцу X. Дельгадо, проводившему такого рода эксперименты, удавалось с помощью слабых электрических импульсов вызывать страх, дружеское расположение, злобу, даже ярость. Это хорошо описано в его книге «Мозг и сознание» (М., 1971). При раздражении током определенных участков мозга у больных возникала путаница и неуверенность в отнесении себя к мужском или женскому полу. Раздражение миндалевидного ядра в глубине височной доли вызвало у женщины фривольные шуточки, хихиканье и признаки полового возбужде

ния (вне эксперимента она была сдержанна и серьезна). Раздражения участка «прозрачной перегородки» (в промежуточном мозге) вызвало наслаждение, близкое к оргазму.

Электростимуляция одного из ядер зрительного бугра (так называемое медиальное ядро таламуса) вызвала чувство тревоги, а затем гнетущего страха, причем чувство страха, по словам пациента, овладевало лишь одной половиной тела, противоположной стороне раздражения. Локализация чувства в одной половине тела — факт неожиданный и чрезвычайно существенный для понимания механизма эмоций и чувств.

Одному любителю музыки удалили симпатические узлы слева, чтобы избавить его от чрезмерной потливости руки. После этого он отметил, что привычный трепет при прослушивании хорошей музыки возникал у него только с той стороны, где не была произведена операция.

Напомним в связи с этим популярную в начале века теорию Джемса — Ланге. Эти психологи (Джемс — американец, а Ланге — датчанин) считали, что чувство возникает в результате восприятия изменений в собственных мышцах и внутренних органах. Не потому человек смеется, что ему смешно, а ему смешно оттого, что он смеется.

Об этих взглядах упоминают по традиции в учебниках, но не принимают их всерьез. Между тем доля истины в них была. Чувство возникает в результате переработки мозгом воспринятой информации и вызывает сопутствующий сдвиг в состоянии внутренних органов и мышц. Результаты этого сдвига, в свою очередь, воспринимаются мозгом. Это обстоятельство влияет на дальнейшее протекание чувств, но обычно не служит их первопричиной. Однако в некоторых случаях чувство может возникнуть по схеме Джемса — Ланге, например, у профессиональных плакальщиков на похоронах; эти люди никогда не были знакомы с покойным, но воплями и стенаниями доводят себя до переживания неподдельного горя.

* * *

Таким образом, нейрофизиологические исследования подтверждают правомерность разделения всех чувств на положительные (приятные) и отрицательные (неприятные). Наличие чувственно-нейтральных участков в нер-

47

вной системе подтверждает правомерность выделения чувственно-нейтральных состояний — удивления, любопытства и др.

Удивление возникает при резком изменении обстановки, при несоответствии действительной и ожидаемой ситуаций. Причем если сразу невозможно определить, в какую сторону направлено изменение, выгодно ли оно, то поначалу удивление нейтрально. Оно может и в дальнейшем сохранить чувственно-нейтральный характер и угаснуть, если изменение ситуации не затрагивает интересов человека. Если же оно не безразлично, то удивление приобретает положительную или отрицательную окраску, т. е. превращается в приятное удивление или неприятное.

Любопытство нейтрально, поскольку в отличие от других чувств не является следствием удовлетворения или неудовлетворения влечений и потребностей, а само по себе есть стремление увидеть и узнать что-либо новое и служит проявлением более общего стремления к активности, к реализации ориентировочного рефлекса (И. П. Павлов называл его рефлекс «что такое?»).

Удовлетворенное любопытство доставляет радость, неудовлетворенное — мучительно. Поэтому любопытство можно использовать для выработки условных рефлексов. Так, у обезьян быстро формировались сложные навыки, если вместо пищевого подкрепления им давали возможность приоткрыть дверь и заглянуть через щель в соседнюю совершенно пустую комнату. Если у обезьян любознательность является столь мощным стимулом, то насколько же силен этот стимул у человека!

Опыты с вживлением электродов были успешно повторены во многих лабораториях мира. При этом было обнаружено, что эффект электрического раздражения меняется на противоположный при возрастании силы тока. При слабом токе участок мозгового вещества ведет себя как «центр приятного», а при более сильном — как «центр неприятного». Возможно, причина в том, что при усилении тока возбуждение переходит на соседние участки мозгового вещества. А нервные клетки центров приятного и неприятного расположены, как правило, в близком соседстве. Когда возбуждены оба «центра», то преобладание неприятных эмоций объясняется их большей жизненной значимостью.

Анатомическая близость центров приятного и неприятного, а также переход возбуждения с одного центра на другой приводят иногда к взаимопроникновению страдания и наслаждения — особенность психики, которая с давних пор находила отражение в художественной литературе (мы говорили об этом в предыдущей главе).

Опутях воздействия на „центр приятного"

Вреальной жизни, в отличие от лабораторных условий, прямого электрического раздражения «центра приятного» не бывает. Удовольствие обычно вызывается другими путями, например удовлетворением органической потребности в пище. У человека много других потребностей, удовлетворение которых приносит наслаждение.

Мышечное движение есть источник сильнейшей радости, которую И. П. Павлов так и назвал — «чувство мышечной радости». Умеренная мышечная нагрузка всегда улучшает самочувствие и поднимает настроение.

При возбуждении «центра приятного» важен не только характер раздражителей, но и их очередность. Правило «от перемены мест слагаемых сумма не меняется» здесь не действует. Значение очередности раздражителей наглядно выступает в таком простом случае, как наслаждение от пищи. Обедая, нужно соблюдать последовательность блюд, потому что кушанье само по себе вкусное и приятное, но поданное не вовремя, утрачивает привлекательность (жаркое после десерта).

Если человеку из года в год ко дню рождения приятель преподносил ценные подарки, а затем ограничился чем-нибудь попроще, то подарок не только не доставит радости, но вызовет разочарование, досаду и раздражение, хотя преподнесенный кем-нибудь другим был бы весьма желанным.

Ощущение удовольствия обычно усиливается контрастным переживанием. Потеряв нужную и привычную вещь, а затем отыскав ее, человек испытывает куда большую радость, чем если бы он просто нашел такую же вещь. Ликование ребенка больше, если, сообщая ему приятную весть, вначале сделать постное лицо, прикидываясь, что сообщение огорчительное. Очень важно, прав-

да, соблюсти меру, чтобы «предварительное огорчение» не было чересчур сильным.

Блаженное состояние сразу же вслед за минувшим неприятным переживанием возникает в разных жизненных обстоятельствах — например, когда человека внезапно отпускает сильная боль. После миновавшей опасности, когда проходит страх, первое мгновение особенно сладостно. Л. Н. Толстой в рассказе «Севастополь в декабре месяце» так писал об этом: «В ту минуту, как снаряд, вы знаете, летит на вас, вам непременно придет в голову, что снаряд этот убьет вас; но чувство самолюбия поддерживает вас, и никто не замечает ножа, который режет вам сердце. Но зато, когда снаряд пролетел, не задев вас, вы оживаете, и какое-то отрадное, невыразимо приятное чувство, но только на мгновение, овладевает вами, так что вы находите какую-то особенную прелесть в опасности, в этой игре жизнью и смертью; вам хочется, чтобы еще и еще поближе упали около вас ядро или бомба».

Чередование страха и сладостного ощущения миновавшей опасности иногда не совсем точно называют «чувством риска». Для иных людей это одно из самых притягательных переживаний, без которого жизнь кажется тусклой и пресной.

С творчеством связаны не только радость свершения, но и мучительные блуждания в потемках. Чем глубже «муки творчества», тем сильнее ликование в редкие минуты находок и озарений. Человека обычно привлекает весь спектр чувств, сопровождающих творческие искания.

Чувство удовольствия может быть вызвано работой воображения. Предвкушение или ожидание предстоящего исполнения желаний зачастую куда приятнее самого исполнения, и потому его нарочно «растягивают», продлевают. Работа воображения нередко служит компенсацией для тех, чья жизнь лишена ярких переживаний. Воображаемые события вызывают не только удовольствие, но и гнев, ревность, жалость и т. д. Все же люди чаще склонны к приятным мечтаниям, осуществляя в своей фантазии то, что на самом деле несбыточно и недостижимо.

Обиженные дети рисуют в воображении картины собственной смерти и похорон и, представляя себе горе и запоздалое раскаяние родителей, испытывают мучительную

радость, сладкое удовлетворение чувства мести. С помощью воображения подростки расправляются с оскорбителями: с блеском побеждают обидчика в словесном поединке либо повергают его в смятение хладнокровным вызовом на дуэль.

Юноши нередко в своем воображении совершают подвиги, проявляя чудеса воинской доблести, въезжают во взятые штурмом крепости, победоносно командуют армиями, с триумфом возвращаются из космических путешествий. Или, при других склонностях и вкусах, воображают себя на пьедестале почета олимпийских спортивных состязаний, совершают замечательные открытия, строят города невиданной архитектуры; или видят себя на подмостках сцены потрясающими сердца зрителей; или представляют себе необыкновенные любовные приключения, славу, богатство.

С возрастом необузданная работа воображения несколько утихает, но в отрочестве и юности она свойственна всем, хотя не каждый готов в этом признаться. Это нормальная человеческая черта: способность мечтать — важный элемент мотивации поведения. Но иногда эта способность служат средством ухода от реальной жизни. А. И. Куприн подробно описал такие дневные грезы в романе «Поединок». Они заменяли молодому поручику Ромашову то, чего не давало ему унылое беспросветное прозябание в захолустном гарнизоне.

Склонность к уходу в себя, тенденция жить в мечтах — отличительное свойство слабовольных людей — напоминает самораздражение центров приятного в описанных выше опытах Олдса и Милнера с вживлением электродов в мозг. Лабораторные животные для раздражения центра нажимали педали-контакты. А мечтатели силой воображения рисуют сладостно-несбыточные картины, искусственно вызывая у себя приятные чувства.

Воспитание чувств и счастье

Развитие науки и техники увеличивает независимость человека от стихийных сил природы, способствует все возрастающему господству над ней (хотя экологический кризис показал, что претенциозное слово «господство» лучше заменить более скромным — «сотрудничество»). Но этого мало. Перефразируя известный афоризм, можно сказать, что, когда людоед начинает пользоваться вил-

кой, это еще не прогресс. Необходимы изменения в мо- рально-этической области.

От животных предков человек унаследовал зоологические инстинкты. Каждый новорожденный младенец появляется на свет с теми же влечениями и инстинктами, что и 10, и 20 тысяч лет назад: достижения культуры и цивилизации не закрепляются генетически (на различие между наследственностью и культурной преемственностью указал советский невропатолог С. Н. Давиденков).

В течение последних 30 лет генетики и психологи в США много пишут об эволюционно-биологической основе альтруизма. Они утверждают, не приводя, впрочем, убедительных доказательств, что альтруистические чувства «генетически запрограммированы» в человеке, поскольку способствуют выживанию вида в борьбе за существование.

Противоположных взглядов в свое время придерживался И. П. Павлов: «Настоящий альтруизм есть приобретение культуры, он связан со второй сигнальной системой, и раз она слаба, то непременно на первом плане будет забота о собственной шкуре».

Эта павловская мысль нисколько не устарела. Высокая культура чувств не наследуется; ее нужно воспитать у каждого появившегося на свет ребенка. Если пренебречь таким воспитанием, то на протяжении жизни одного поколения люди могут скатиться к первобытной дикости чувств и нравов. «Генетическая основа альтруизма» не спасет положения: даже если она существует, то лишь в качестве биологической предпосылки, потенциальной возможности воспитания, а не детерминанты поведения.

Из каждого новорожденного младенца предстоит воспитать человеческую личность. Задача эта достижима только в человеческом обществе; без общества из ребенка не вырастет человек. Для решения этой задачи должны быть частично подавлены животные инстинкты и привиты нормы человеческой морали, так называемые положительные нравственные идеалы. Они не одинаковы в разные исторические эпохи, носят классово обусловленный характер и нередко идут вразрез с биологической природой человека. Это основное противоречие человеческого бытия: конфликт биологического с социальным.

Не будем, однако, впадать в крайность и утверждать вслед за буржуазными психоаналитиками, будто все со-

держание психической жизни человека — борьба сознательных, привитых обществом требований с темными, бессознательными инстинктами, которые то и дело пробиваются на поверхность, обнаруживая себя в случайных оговорках, описках, а также в остротах, сновидениях и невротических симптомах. На самом деле не всегда сознательные установки расходятся с подсознательными влечениями.

Один из самых сильных биологических инстинктов — забота о потомстве. Общество тоже ждет от женщины не только внимания и ухода за ребенком, но и любви к нему. Врожденный инстинкт и социальные требования здесь полностью совпадают. Не потому ли материнство — одно из самых гармоничных состояний, доступных человеку? (Эта гармоничность отражена в искусстве. Напомним картины Рафаэля или известные строки Тараса Шевченко о молодой матери.)

Однако гармония разрушается, если общество одобряет лишь «законное» материнство, а внебрачное осуждает и преследует *.

Одна из задач воспитания — научить человека сдерживать свои желания и чувства, если они идут во вред ближним. В обществе не может быть абсолютной свободы личности: «Моя свобода размахивать руками кончается там, где начинается нос моего соседа». Воспитание ставит перед собой и более фундаментальную задачу: незачем будет сдерживать свои порывы и подавлять чувства, если у людей вовсе не будут появляться желания, идущие во вред другим членам общества.

Можно ли воспитать человека так, чтобы у него таких желаний не возникало? Чтобы доброжелательность стала непременным мотивом его поступков? Не является ли эта задача утопической, как полагают буржуазные психологи? Вопрос можно сформулировать точнее: до каких пор воспитание может преодолевать инстинкт?

По-видимому, возможности воспитания огромны, но не беспредельны. Такая формулировка, правда, весьма неконкретна. Попытаемся ее конкретизировать двумя

* Любой поступок, факт, событие люди оценивают, лишь соотнося его с «матрицей» общепринятых взглядов и представлений. Эти базовые представления кажутся естественными, а на самом деле они вырабатываются общественно-исторической практикой и служат «социальным эталоном» для оценки, казалось бы, сугубо личных дел.

примерами: одним из биологии, другим — из практики человеческих отношений.

Из биологической литературы широко известны опыты с подкладыванием курице-наседке утиных яиц. Когда из яиц вылуплялись утята и бежали к воде, это вызывало у курицы тревогу, беспокойство, она старалась их удержать и не пустить в воду. А когда утята все же добирались до родной стихии, курица металась на берегу, явно испытывая страх и страдание.

После трех или четырех подкладываний утиных яиц курица привыкала к тому, что ее потомство любит воду. Однако это лишь первая часть опыта. Затем курице предоставлялась возможность высидеть цыплят. И она приводила своих детенышей к пруду, клювом пытаясь сбросить их в воду, несмотря на сопротивление. Значит, инстинкт был «сломан», воспитание оказалось сильнее. Опыты эти подробно описаны в классической работе Ллойда Моргана «Привычка и инстинкт».

Конечно, надо еще выяснить, как повлияли такие опыты на яйценоскость, продолжительность жизни, устойчивость к заболеваниям и т. д. Потому что насилие над врожденным инстинктом может сказаться различными нарушениями. Однако для нас важна сейчас принципиальная возможность воспитания даже птицы, у которой инстинкты играют куда большую роль в поведении, чем у высших животных с развитой корой головного мозга.

Теперь обратимся к человеку. У него есть такой мощный инстинкт, как половой, который в процессе воспитания частично подавляется. До какого рубежа это возможно? Не лишает ли это человека радости и счастья?

В современном цивилизованном обществе считается противоестественной половая любовь между близкими кровными родственниками. При этом им вовсе не приходится подавлять половое влечение друг к другу: воспитание прививает им моральные стандарты, которые сильнее слепого биологического инстинкта. Половое влечение между ними просто не возникает.

Это обстоятельство отнюдь не обусловлено биологически. Если по какой-либо причине люди не знают о кровном родстве, между ними вполне может возникнуть половая любовь, как в древнегреческом мифе о царе Эдипе, который женился на собственной матери Иокасте. Выходит, воспитание воздействует даже на такой

54

могучий инстинкт, как половой, и в данном случае ограничение кажется вполне естественным и ничуть не тягостным *.

Частичное преодоление и «деформация» животных инстинктов не только не лишает человека ощущения счастья, но напротив того, порождает и приятные переживания. А. С. Макаренко считал, что заторможенный половой инстинкт есть источник самой высокой эстетики. Инстинкт питания и развивающееся на его основе чувство собственности также ограничиваются обществом, и это обстоятельство служит источником приятных переживаний: щедрость и великодушие доставляют минуты возвышенного счастья, а стяжатель по-настоящему не бывает удовлетворен, ибо страсть к накоплению не знает пределов.

Конечно, какой-то уровень материальной обеспеченности необходим каждому. Но кроме материального достатка, человеку нужна удовлетворенность собой как личностью — своей внешностью, образованием, здоровьем, профессией. Необходима удовлетворенность тем «микромиром», где он проводит большую часть времени,— семьей и работой. Необходим общественный комфорт — ощущение безопасности, равноправия, уверенность в завтрашнем дне. Необходимы уважение и общественное признание. Последнее не обязательно означает славу и портреты в иллюстрированных журналах; имеется в виду признание трудового вклада. Поэтому безработный лишен чувства общественного комфорта, как бы ни было велико выплачиваемое ему пособие: у него нет ощущения, что он нужен обществу.

* Ограничения, налагаемые некоторыми религиями на любовь и браки между кровными родственниками, получили в последние десятилетия биологическое обоснование: если супруги состоят в близком родстве, то существенно возрастает вероятность «встречи> в потомстве двух рецессивных генов, носителей генетических заболеваний (таких, как серповидноклеточная анемия). Однако не будем переоценивать прозорливость «отцов церкви»: они запретили и такие брачные союзы, которые не таят в себе повышенного риска генетических заболеваний; например, вдовцу не разрешается жениться на свояченице. Фома Аквинский, осуждая браки между кровными родственниками, приводил весьма сомнительные доводы. Он опасался, что чувство, питаемое к жене-родственнице, может стать неумеренным, ибо к супружеской привязанности прибавляется родственная, и потому «излишек» любви выходит за пределы разумного (Фома Аквинский призывал к умеренности и обузданию всего чрезмерного).

55

Отметим, что мы различаем счастливую жизнь и счастье как психическое состояние. Счастливое состояние психики по природе своей не может быть длительным: ведь это подъем над повседневной жизнью.

Одна из высших радостей, переживаемых человеком,— радость солдата, который живым и здоровым возвращается к родной семье после тяжелого и победного похода. Л. Н. Толстой, описывая приезд Николая Ростова с войны в отчий дом, подчеркивает быстро наступившее чувство разочарования. Первое мгновение встречи было так хорошо, что все дальнейшее казалось Николаю уже не так приятно, и он как будто ждал чего-то еще.

Причиной счастья может быть любовь, вступление в брак, рождение детей, научный или спортивный успех, даже хорошо организованный и проведенный праздник. Способность испытывать душевный подъем по случаю праздника, то есть в заранее установленный день, независимо от того, случилось ли что-нибудь радостное, заслуживает внимания и изучения. Перестройка чувств требует времени и легче происходит в привычных рамках обряда и ритуала. Само празднество по необходимости непродолжительно, и такая подготовка позволяет ярче и полнее пережить минуты и часы подъема.

Бывает ощущение счастья и без особой причины — от полноты жизни, здоровья, таланта, хорошего отношения окружающих. Даже крепостные и рабы знали редкие минуты счастья. Существование их не могло быть беспросветным, иначе жизнь прекратилась бы. Роль алкоголя и наркотиков всегда была достаточно велика в стремлении человека к ощущению счастья.

В 1932 году английский писатель Олдос Хаксли в романе «Прекрасный новый мир» предсказал, что употребление спиртных напитков будет непрерывно возрастать и войдет в обиход широкое употребление наркотиков (Интернациональная литература, 1935, № 8). Это мрачное пророчество оправдывается в капиталистических странах.

Высшую радость доставляет человеку преодоленная трудность; чем большей была трудность, тем полнее ощущение счастья. Психологически оправдано выражение, что счастье в борьбе. Но это удел лишь сильных, духовно богатых натур.

Как видим, счастье связано как с внешними условиями (прежде всего социальными), так и с правильным

воспитанием, с культурой чувств. Человека нужно учить быть счастливым; точнее — способность быть счастливым поддается воспитанию.

У Петра Успенского есть роман с фантастическим сюжетом: «Странная жизнь Ивана Осокина». Князь тьмы, предложив герою прожить жизнь заново, предупредил, что Осокин повторит все свои прежние ошибки. Тот возразил, что этого не произойдет, если ему оставят воспоминания о прежней жизни. С иронической улыбкой Сатана обещал исполнить это пожелание.

Далее П. Д. Успенский показывает, как Иван Осокин, в ожидании уже пережитых событий и зная о своих былых промахах, стремится их избежать. Но его усилия тщетны, он роковым образом допускает те же самые просчеты.

Автор книги таким путем пытается показать неодолимость судьбы. Но описанные им ситуации можно истолковать, не прибегая к мистике: человек совершает поступки в соответствии с логикой своего характера, отчасти врожденного, отчасти сформированного в ранние годы жизни. Власть внешних событий, случая и везения не безгранична. Судьба — это в значительной мере развертывание «жизненного сценария» личности, записанного в содержании детских мечтаний, особенностях темперамента, основных жизненных установках и стремлениях, привитых средой. Счастье зависит от них не менее, чем от удачно или неудачно складывающихся обстоятельств. И недаром в старину говорили: посеешь поступок — вырастет привычка, посеешь привычку — вырастет характер, посеешь характер — пожнешь судьбу.

Сократ... не отказывался играть в орешки с детьми, ни забавляться вместе с ними деревянной лошадкой... Всякая деятельность подобает мудрецу и делает ему честь.

М. Монтень

Делу время, потехе час.

Пословица

Радостьтруда

Совершенствование личности в ходе общественного развития приводит к тому, что одной из первейших потребностей человека становится труд, а процесс труда превращается в источник положительных чувств. Кому случалось сделать своими руками какую-нибудь вещь, тому знакомо это чувство радости и душевного подъема, не доступное бездельникам. Вот как описал М. Горький в автобиографической повести «Мои университеты» работу артели крючников:

«Под Казанью села на камень, проломив днище, большая баржа с персидским товаром; артель грузчиков взяла меня перегружать баржу.

...И тяжелые, ленивые, мокрые люди начали «показывать работу». Они, точно в бой, бросились на палубу и в трюмы затонувшей баржи,— с гиком, с ревом, с пр 1- баутками. Вокруг меня с легкостью пуховых подуик-: летали мешки риса, тюки изюма, кож, каракуля, бега, и

коренастые фигуры, ободряя друг друга воем, свистом, крепкой руганью.

...Работали так, как будто изголодались о труде, как будто давно ожидали удовольствия швырять с рук на руки четырехпудовые мешки, бегом носиться с тюками на спине. Работали играя, с той пьяной радостью делать, слаще которой только объятие женщины.

Я жил эту ночь в радости, не испытанной мною, душу озаряло желание прожить всю жизнь в этом полубезумном восторге делания».

А ведь труд был подневольный, «на хозяина». И все же радость мускульного напряжения, ритм работы, дружные усилия всей артели, слияние с товарищами в трудовом порыве, глубокое, хотя, быть может, и не осознанное ощущение общественной полезности своего труда — все это вызвало у людей почти экстатическое состояние. Это было уже не просто сильное чувство удовольствия, а — по принятой нами классификации — почти аффект, «полубезумный восторг», как выразился М. Горький. Причина в том, что и в подневольном труде может быть реализован рефлекс свободы.

Конечно же, труд бессмысленный и бесцельный превращается в пытку и проклятие: бочка Данаид и Сизифов труд. А радость свободного труда в социалистическом обществе как нигде более полна и глубока. Первостепенное значение общественных условий трудовой деятельности, влияющих на эмоциональный настрой труженика, раскрыл В. И. Ленин в статье «Великий почин»:

«Крепостническая организация общественного труда держалась на дисциплине палки...

Капиталистическая организация общественного труда держалась на дисциплине голода...

Коммунистическая организация общественного труда... держится... на свободной и сознательной дисциплине самих трудящихся...» *

Свободный труд превращается в дело чести, и одна из основных характеристик личности — отношение к труду.

* Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 39, с, 13—14.

Трудолюбие и лень

Существует особенность психики, о которой психоло. ги обычно не упоминают. Зато часто упоминают о ней невропатологи и психиатры, отмечая снижение этой способности или полное исчезновение ее.

Если человек желает что-то сделать, он непременно должен начать. Это истина простая: начать, продолжить и, наконец, завершить. Эти три этапа психологически неравнозначны и требуют различных психических усилий. Иногда камнем преткновения служит последний этап — завершение, вероятно, из-за недостаточной напряженности рефлекса цели. Все же для большинства людей труднее всего начать.

Общечеловеческий опыт давно уже отметил, что самое трудное — приступить, взяться за дело, и недаром на эту тему существует множество пословиц на всех языках. Памятуя об этой роковой особенности человеческой психики, древние римляне назвали одного из богов, Януса, богом начала всякого дела. Мотивационная основа последующих этапов намного богаче, поскольку включаются такие факторы, как рефлекс цели, приятные чувства от самого процесса работы, удовольствие от достигнутых промежуточных результатов. А для того чтобы начать, нужен первоначальный толчок, который сдвинет человека с места, «раскачает» и заставит взяться за дело. Такие толчки могут прийти извне в форме установленного расписания, заведенного распорядка, юридических обязательств или даже прямого приказа.

Конечно, человек действует и без понуканий, по собственному почину. Эта способность не имеет специального наименования. Обозначим ее словом «спонтанность», потому что потерю этой способности невропатологи и психиатры называют аспонтанностью.

При некоторых мозговых заболеваниях больной лежит в постели, и если не поднять его, то он не умоется и не позавтракает. Когда берут его за руку и ведут, он не только не сопротивляется, но и сам активно включается в деятельность и доводит ее до конца. Но начать что-нибудь сам, без прямого побуждающего влияния — не может.

Выраженная аспонтанность бывает при поражении лобных долей мозга. Но и нормальные, здоровые люди сильно отличаются по этому признаку. Одним нужны

жесткие рамки внешней дисциплины; они и чувствуют себя лучше всего в этих условиях. По приказу все исполнят, а самостоятельно палец о палец не ударят. Другим надо лишь напомнить. Собственно, напоминание — этослабая форма приказа, потому что они сами все помнят, но вот импульса взяться за дело им не хватает. Есть и такие люди, которым напоминать ничего не нужно: сами за все берутся.

Несомненно, очень велики возможности воспитания. Культивируя и поощряя инициативность, можно добиться многого. Однако для успешного воспитания надо учитывать и особенности индивидуальной психики, в частности степень спонтанности, которая имеет, вероятно, прочную нейрофизиологическую основу.

Шотландский путешественник Роберт Скотт (он достиг Южного полюса в 1912 году и погиб на обратном пути — вместе со спутниками замерз во время пурги) в своем дневнике обратился к жене с предсмертной просьбой воспитывать сына так, чтобы он не вырос ленивым. При этом Скотт ссылался на свой опыт: «Ты ведь знаешь, я должен был заставлять себя быть деятельным,— у меня всегда была склонность к лени».

Ст. Цвейг, который описал поход Скотта и его друзей к Южному полюсу, высказывает удивление: человек, совершивший замечательный подвиг, вдруг сознается в лени. Видимо, от природы Р. Скотт не отличался высокой спонтанностью, но, осознав это, сумел преодолеть свою «склонность к лени», избавиться от нее. Здесь речь идет не о воспитании, а о самовоспитании, которое всегда начинается с осознания недостатка. Это первый шаг на пути к его устранению.

Склонность к свертыванию и прекращению деятельности может происходить от разных причин. Например, от недостаточной напряженности врожденного влечения к активности, от слабости чувств, от неупражнения рефлекса цели. В связи с этим уместно спросить: а что такое лень? Что это — чувство? Или свойство личности, обусловленное слабостью каких-то корковых и подкорковых функций? Всегда ли это результат порочного воспитания? Можно ли считать, что лень — это закрепленная установка, направленная на то, чтобы избежать неприятных ощущений, связанных с утомлением?

Французский мыслитель Франсуа Ларошфуко считал лень одной из страстей человеческих: «Ошибаются те,