А.Н.Лук - Эмоции и личность

это лишь начало любви. Нужна проверка совместной жизнью под одной крышей, испытание общим трудом по созданию семьи и домашнего очага. Только тогда любимая становится по-настоящему родной и близкой, ее обида ощущается как своя собственная: если больно ей, то и самому больно. Недаром сказал Марк Твен: ни один человек не способен понять, что такое настоящая любовь, пока он не проживет в браке четверть века.

Возраст любви

К какому возрасту человек созревает настолько, чтобы испытать муки и радость первой любви? Обычно первой называют юношескую любовь, но это не совсем точно.

Размежевание мальчиков и девочек в играх завершается обыкновенно к восьми-девяти годам. Но даже играя врозь, они тянутся друг к другу; эта тяга выражается на первый взгляд странно: высокомерным безразличием и пренебрежением. Дети хвастаются друг перед другом, подсматривают, насмешничают. Скрытый, но сильный интерес проявляется в таком громогласнопоказном презрении.

Все это говорит о ясном ощущении своих «половых ролей», и не случайно именно в эту пору может возникнуть первая сердечная склонность. Это отнюдь не дружеское расположение, а любовное чувство. В художественной литературе его изображали не раз.

Напомним «Детство Никиты» А. Толстого. У девятилетнего мальчика пробудилась любовь к синеглазой сверстнице Лиле. Сам Никита не называет свое чувство любовью, но когда другая девочка, Аня, оказывает ему непонятное и, как ему кажется, назойливое внимание, он вдруг догадывается: «У нее то же самое, что у него

сЛилей».

В11 —12 лет девочки и мальчики не очень хорошо ладят между собой, но их «взаимное притяжение» усиливается. Это уже «вторая любовь»; нередко мальчики выражают ее тем, что дергают девочек за косы, толкают, могут и поколотить. Самым красивым девочкам достается больше всего. (Такая незрелая форма выражения сердечной склонности присуща не только двенадцатилетним. В старинной украинской комедии деревенскую девушку спросили, любят ли ее хлопцы. «Еще как лю-

82

бят! — отвечала она.— От тумаков белого света не

вижу!»)

Педагоги стыдливо именуют дружбой влюбленность двенадцатилетних; писатели проявляют больше искренности и прямоты. Р. Фраерман так и назвал свою книгу— «Дикая собака динго, или Повесть о первой любви».

Когда у подростков пробуждается половое влечение, оно выражается в эротических сновидениях с извержением семенной жидкости в постель (так называемые поллюции). В этом возрасте бывает и влюбленность. Характерно, что предмет влюбленности не является подростку в его сновидениях в качестве предмета полового желания. Отмечается раздвоение: влюбленность, как правило, «бестелесная», в девочку-ровесницу и половое влечение к женщинам более старшего возраста.

По мере созревания личности у юноши эти два компонента сливаются воедино, и у зрелого человека духовное и телесное в любви неотделимо. Этот сплав духовной и физической близости показал Андрей Платонов в рассказе «Фро».

Однако у многих людей, особенно у невротических Субъектов, расщепление духовного и полового влечений остается надолго. Это свидетельство того, что человек еще не достиг личностной зрелости и не готов к вступлению в брак. В этом одна из причин непрочности многих ранних браков.

Итак, первая влюбленность бывает в восемь-девять дет; каков же предельный возраст любви, и можно ли вообще установить пределы? Мнения об этом на протяжении веков менялись.

Маргарита Наваррская в «Гептамероне» писала, что в 30 лет женщину приличествует называть не прекрасной, а доброй; ей пора забыть о любви и пристало думать лишь о долге хозяйки и матери. М. Монтень, один из умнейших людей XVI века, сочувственно процитировав эти слова, отметил, что Маргарита Наваррская проявила вполне понятное пристрастие: ей хотелось продлить быстротечные годы любовных волнений. На самом же деле, считал Монтень, превращение «прекрасной» женщины в «добрую» происходит несколькими годами раньше.

У А. С. Пушкина в «Каменном госте» Дон Карлос говорит восемнадцатилетней Лауре, что «еще лет пять Киль шесть» будут поклонники толпиться вокруг нее и

«убивать друг друга на перекрестках ночью». Онегин отзывается о Лариной как о «доброй старушке», хотя нетрудно подсчитать, что ей нет еще и сорока.

Впервой половине XIX века Бальзак «открыл», что

ипосле тридцати, и после сорока лет женщина не только думает о любви, но и любит (если она не задавлена тяжким трудом и нуждой). Более того, он показал, что любовные переживания тридцати — сорокалетней женщины глубже и богаче «любовной горячки» юности.

Видимо, вообще нет возрастных границ для любви. Гёте на семьдесят пятом году влюбился и сделал предложение девятнадцатилетней Ульрике фон Левецов. Старому Джолиону Форсайту (из романа Голсуорси) было за восемьдесят, когда он полюбил красавицу Ирен. Он не рассчитывал на взаимность, ему достаточно было ее присутствия, чтобы испытывать радость.

Женщины, сохранившие на старости лет «жар сердца» и любовные интересы, не вызывают сочувствия; о них пишут меньше и в другом тоне. Но те из них, кто обладал достаточной властью и богатством, чтобы пренебречь пересудами и общественными условностями, доказали, что и у женщин нет возрастных границ для любви. Обычно же общепринятые нормы поведения настолько сильны, что пожилая женщина стыдится выказывать свои сердечные склонности и говорить о них вслух. Все же они «прорываются» и находят выражение в «приличной», завуалированной форме. Стареющая матрона выдает себя, когда говорит о привлекательном мужчине: «Была бы у меня дочь, я бы желала для нее такого мужа». Эта фраза служит подменой более откровенной: «Я желаю его для себя». Конечно же, влюбленность в шестьдесят лет не столь обычна, как в двадцать.

„Ослепление любви"

Влияние любви на поведение и на личность — глубоко и многогранно. В частности, влюбленный взор, как правило, не видит недостатков в любимой и преувеличивает ее достоинства.

Идеализация иногда приводит к неожиданному явлению: случается, что при встрече даже после недолгой разлуки возлюбленный (возлюбленная) не кажется столь прекрасным, каким он представал в воображении. Мысленный портрет любимого почти всегда лучше и краси-

84

вее, чем он сам. Требуется время, хотя и непродолжительное, чтобы совместить идеализированный образ с живым человеком, а до этого совмещения возникает легкое разочарование. Это, вероятно, может помочь понять: а есть ли любовь?

Другой критерий — ощущение постоянного незримого присутствия любимого (любимой). Именно это ощущение присутствия ведет к формированию стойкого мысленного образа. Его устойчивость служит залогом того, что любящие долго не замечают морщин, обвисшей шеи, дряблых щек и других печальных спутников старения. В поблекшем мужчине любящая жена видит златокудрого юношу, пленившего ее когда-то. Для любящего мужа сквозь увядшие черты супруги проступают яркие краски ее цветущей молодости, которые хранит память его сердца.

«Ослепление» любви проявляется также в том, что любовь доверчива, и порой верит слепо. Когда верить уже нельзя, любовь обманывает себя, отворачиваясь от того, что очевидно для всех. Чацкий, вернувшись из дальних странствий и видя охлаждение Софьи, умом прекрасно понимает эту горькую для него перемену:

...тот скажи любви конец, Кто на три года вдаль уедет!

Но любовь его не мирится с этим трезвым выводом, и по примеру всех влюбленных он отказывается верить, что его разлюбили, ищет мучительных доказательств, получает их, но продолжает разуверять себя и искать все новых подтверждений. Влюбленный упорно не видит того, что ясно всем вокруг, он хватается за любое случайно оброненное слово, по-своему толкует его, лишь бы не потерять надежды.

В этом поразительное сходство любви и «навязчивых состояний», с которыми сталкиваются невропатологи и психиатры. В повести И. А. Бунина «Митина любовь» это сходство прослеживается с клинической отчетливостью. Митя не в силах совладать со своей любовью, и она приводит юношу к самоубийству.

Но можно ли вообще совладать с любовью? Подчинена ли любовь воле и рассудку? Чаще считают, что не подчинена; но такое суждение представляется легковесным. Как ни сильна была страсть Вронского к Анне Карениной, он чузствовал, что мог бы вырвать ее из

85

своего сердца. Правда, лишь до определенного часа - до беременности Анны. Есть и другие примеры. Поэтому правильнее, пожалуй, сказать так: зарождающуюся любовь можно «остановить» волевыми усилиями, а любовь «созревшую», подчинившую себе все помыслы и душевные движения, «потушить» не так просто.

Видный советский психоневролог профессор К. И. Платонов в книге «Слово как физиологический и лечебный фактор» привел поучительный случай из своей практики. К нему обратилась женщина с просьбой «излечить от любви». Она имела несчастье полюбить человека, оказавшегося отпетым негодяем. Убедившись в этом, она боролась со своим чувством, но избавиться от него не могла. К. И. Платонову удалось с помощью нескольких сеансов гипнотических внушений «погасить» чувство любви.

Любовь подвержена влиянию глубоких, хотя не всегда осознанных стремлений личности. Герой рассказа Э. Хемингуэя «Снега Килиманджаро» в минуту горькой откровенности признался самому себе: «И ведь неспроста,— правда? — что каждая новая женщина, в которую он влюблялся, была богаче своей предшественницы». Его влюбленность была искренней и непритворной, но зарождалась она не без воздействия установки «войти в стан самых богатых».

Чаще всего возникает любовное чувство к человеку своего круга; здесь тоже проявляется влияние разумной установки. Вообще, когда говорят, что страсть сильнее разума и не подчиняется ему, то нужно бы добавлять при этом: если разум слаб.

Как зарождается и угасает любовь?

Дочь знаменитого физика А. Майкельсона сообщила

вжизнеописании своего отца, что в 47 лет он расстался

спервой супругой и вскоре познакомился с девушкой, ставшей его второй женой: «По иронии судьбы она привлекла его теми же качествами, которыми пленила его первая супруга, когда он впервые встретился с ней».

Суждение это несколько наивно. На деле в «иронии судьбы» проявилась естественная закономерность. Видимо, для каждого человека существует особенно привлекательный «физический тип» (рост, тип лица, телосложения, голос, походка и т. д.), и предметы его увле-

86

чений обычно принадлежат к этому типу. Существует мненае, что этот наиболее желанный облик — сохранившийся в глубинах памяти образ самой первой возлюбленной. Но есть и другой взгляд, согласно которому такое «антропологическое предпочтение» — врожденное.

Как бы то ни было, сам факт такого предпочтения бес- . спорен.

И кстати, он не говорит в пользу того, что любовь такое уж таинственное и роковое чувство, не подчиняющееся никаким правилам и закономерностям. Со временем психофизиологические закономерности будут исследованы, хотя у иных людей это вызывает резкий протест и возмущение. Они утверждают, что научный анализ лишит это чувство всей его притягательной силы-.

Мнения такого рода не новы. Английский поэт Ките негодовал против Ньютона за то, что Ньютон объяснил природу радуги и тем самым лишил ее божественного очарования. В действительности, как известно, ничего подобного не случилось: знание не убивает красоту.

Т В классической литературе встречаются утверждения, что способность любить — редкий талант. Ведь в жизни далеко не каждому дано испытать глубокое, всепоглощающее чувство любви. Думается, однако, причина все же не во врожденном «таланте любви», а, скорее, в особенностях воспитания.

«Ты меня любишь, потому что любишь или потому, что я тебя люблю?» — этот вполне резонный вопрос за1ла своему возлюбленному одна литературная героиня, юбовь может вспыхнуть «сама собою», внезапно и сашроизвольно; бывает даже любовь с первого взгляда, 'Зможность которой отрицают люди, не испытавшие I Но нередко любовь зарождается как ответное чувство, дорого домогаются, стараются завоевать, иногда разягают с большим искусством, с тонким расчетом оболь-

ения («наука страсти нежной»).

«Истинным гением» в этой науке, как мы знаем, был гений Онегин. Еще больший искусник на этом поприще — Дон Жуан; для него покорение женских сердец — главная жизненная цель и единственное занятие. Для воеваний подобного рода нужны, кроме обаяния молодости и красоты, смелость, настойчивость, порой беззастенчивость и наглость, а также способность самому увлекаться и затрачивать на любовные предприятия все свои душевные силы: красноречие, находчивость, гиб-

кость ума, улавливающего тончайшие смены настроений дабы не упустить «благоприятный момент».

Увлечения таких людей не глубоки. Им в большинстве случаев неведома подлинная любовная страсть; они охвачены другой страстью — одерживать победы. Некоторых из них привлекает трудность предприятия (как солдата в рассказе М. Горького «Двадцать шесть и одна» — он на пари соблазнил горничную).

Человек, занятый подобной «охотой», коллекционирующий любовные приключения, может стать виртуозом любовной интриги. У него должно быть и актерское дарование, чтобы правдоподобно изображать холодное равнодушие или, по обстановке, смертельные муки любви. Наигранный пафос его речей заставляет и его самого верить в них — в ту минуту когда он их произносит.

Женщины, зная о ветрености и коварстве волокит, все же нередко поддаются волшебной магии этих речей. Они верят — хочется верить! — что обольститель влюбился в первый раз, то есть лишь на сей раз по-настоящему (в нее!).

Любовь порождает другие переживания, которые, в свою очередь, воздействуют на нее. Гордость любимым упрочивает любовь; если же приходится стыдиться и краснеть за любимого человека, это может разрушить и убить чувство.

Иногда пытаются удержать угасающую привязанность, умышленно подавая повод к ревности. Мучительное сомнение в любви и верности, усиленное оскорбленным самолюбием, иногда подогревает остывающую любовь, но не надолго, да и не у всех. Угасшая любовь, как правило, не возвращается, не вспыхивает заново. Если ее не удалось удержать, то повторно завоевать редко бывает возможно.

Но недаром любовь называют самым капризным чувством. Абсолютных правил нет; связь любви с другими проявлениями душевной жизни сложна и трудноуловима. Поэтому попытки вмешательства в чужие любовные дела чаще всего бессмысленны и бесполезны. Вполне современно звучит двухтысячелетней давности рассказ Плутарха по поводу развода римского консула Павла Эмилия: «Некий римлянин, разводясь с женой и слыша порицания друзей, которые твердили ему: «Разве она не целомудренна? Или нехороша собой? Или бесплодна?» — выставил вперед ногу, обутую в башмак, и сказал: «Раз-

88

ве он нехорош? Или стоптан? Но кто из вас знает, где он жмет мне ногу?»

Некоторые религии считают, что разлюбить, а тем более полюбить другого — смертный грех. Увы, требование вечной любви приходит в столкновение с психофизиологией человека. Ведь даже Ромео, прежде чем полюбить Джульетту, пел серенады под окнами Розалинды. По словам одного писателя, «любовь до гроба» отличается от «обыкновенной» лишь тем, что она чуть менее продолжительна.

Чувство любви не застывает, а с течением времени меняется, проходит «этапы развития»: любовь-страсть в ходе совместной жизни превращается в любовь-привязан- ность. Чувство постепенно становится не столь бурным, но более глубоким, теснее связывается с другими элементами душевной жизни. И случается, что любовь-при- вязанность к одному человеку уживается с зародившейся любовью-страстью к другому. Это может привести к мучительному внутреннему разладу и драматическим столкновениям.

Агапе и эрос

Еще древние греки различали два рода любви. Эрос — это любовь, стремящаяся к поискам чего-то совершенного и дающая удовлетворение лишь при условии обладания предметом любви. Агапе — любовь, направленная только на благо объекта любви. Лучший пример агапе — братская или родительская любовь. А любовь мужчины и женщины эллины считали проявлением

эроса.

Наши современники не пользуются столь древними терминами, но тоже различают разные виды любви. Лю- бовь-привязанность проявляется как тяга к общению с человеком и заботе о нем; порождается она совпадением интересов, вкусов, системы ценностей, отчасти привычкой. Любовь половая, или «романтическая», выявляется как жажда духовной и физической близости.

В отличие от агапе (родительское или братское чувство) романтическая любовь мужчины и женщины не обязательно направлена на благо любимого существа. Случается даже, что женщина испытывает удовлетворение, если ее любовь чем-то вредит возлюбленному: мешает карьере, приводит к трениям с родными, к служеб-

89

ным недоразумениям. Если любимый не останавливается перед жертвами — значит любит безоглядно.

Романтическая любовь мужчины и женщины имеет много оттенков. Л. Н. Толстой выделил «любовь деятельную» и «любовь красивую»: «Любовь деятельная заключается в стремлении удовлетворить все нужды, все желания, прихоти, даже пороки любимого существа».

А любовь красивая «заключается в любви красоты самого чувства и его выражения. Для людей, которые так любят,— любимый предмет любезен только настолько, насколько он возбуждает то приятное чувство, сознанием и выражением которого они наслаждаются. Люди, которые любят красивой любовью... часто переменяют предметы своей любви, так как их главная цель состоит только в том, чтобы приятное чувство любви было постоянно возбуждаемо».

Как на крайнее проявление такого рода любви укажем на любовь Дориана Грея. Герой романа О. Уайльда так ценил красоту самого чувства, что оказался жесток и беспощаден к предмету своего чувства — юной актрисе Сибиле Вейн.

Ф. Энгельс о любви

Ф. Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» писал, что романтическая любовь была неведома ни грекам, ни римлянам: у них был эрос, то есть половое влечение, более или менее одухотворенное. Для его удовлетворения вовсе не обязательно было добиваться взаимности; собственно, взаимность не имела для античного человека большого значения — важен был сам факт обладания. Романтическая любовь — приобретение эпохи Возрождения.

Ф. Энгельс считал, что морально-этические нормы буржуазного общества настолько уродуют личность, что она теряет способность любить, и это чувство сохраняется преимущественно в рабочих семьях, то есть в том классе, который по своему общественному положению враждебен буржуазной морали: «Половая любовь,— писал он,— может стать правилом в отношениях к женщине и действительно становится им только среди угнетенных классов, следовательно, в настоящее время — в среде пролетариата...» *.

* М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 21, с. 74.

Сомнение доставляет мне не меньшее удовлетворение, чем знание.

Данте

Существуютлиобъективныекритерииинтересного?

Молодая посетительница зоопарка, разглядывая бегемота, полюбопытствовала, принадлежит ли экземпляр к мужскому или женскому полу. Служитель пожал плечами:

— Это может быть интересно лишь другому бегемоту. Как видим, что интересно одному — скучно другому. Когда мы читаем книгу или смотрим фильм, то прежде всего отмечаем, интересно нам или неинтересно. Для читателя, зрителя, слушателя оценка «интересно» или

«неинтересно» едва ли не главная.

Педагог хочет вызвать интерес учащихся и тем облегчить им усвоение наук. Писатель стремится вызвать интерес у читателей, лектор — у аудитории, рассказчик у слушателей. Наконец, психолог и нейрофизиолог выясняют механизм психической реакции интереса. В чем же секрет? В содержании сведений? Но почему тогда самый добросовестный пересказ кинофильма подчас просто невыносим?

«Интересное» вызывает возбуждение корковых и подкорковых образований головного мозга, связанных с физиологической реализацией чувств. Значит, это чувство, сопровождающее (или не сопровождающее) любую деятельность. Поэтому чувство интереса и глубинные ин-

тересы личности — не одно и то же. Глубинные личностные интересы человека могут лежать в области техники, математики, спорта, музыки и т. д. Вместе с тем он может быть захвачен рассказом о расшифровке, скажем, тангутской письменности, если этот рассказ построен увлекательно. Мы не будем вести разговор об интересах личности, относящихся к какой-либо области труда и знания. Поговорим лишь о чувстве интереса.

Несколько лет назад в Страсбурге состоялся всемирный математический конгресс. В числе участников был маститый французский ученый Адамар. В одной из кулуарных встреч его спросили:

— Как вы отличаете хорошую математическую работу от плохой? Вот перед вами две статьи. В одной теоремы, в другой теоремы. Здесь остроумные доказательства, и там не менее остроумные. И по объему статьи одинаковы. Почему же одна из них интересна, а другая — нет?

Девяностолетний Адамар отвечал:

— Я расскажу вам притчу. Восточный владыка, пресытившись своим гаремом, призвал к себе главного евнуха и повелел добыть девушку, которая всколыхнула бы угасающие страсти дряхлого властителя. За службу — награда, а при неудаче — голова с плеч. В ужасе ходил евнух по городу. Встретив какого-то оборванца, он поделился своей бедой. Бродяга лишь усмехнулся, повел его на невольничий рынок, выбрал девицу, и на другой день евнух, получив от султана богатые подарки, бросился разыскивать своего спасителя:

«Как смог ты выбрать из сотни красавиц одну? По

каким признакам?» «Могу тебе объяснить,— отвечал бродяга.— Но ты все

равно не поймешь. Для этого надо не быть евнухом».

«Так и с математикой,— добавил Адамар.— Опытный математик сразу видит, что интересно, а что неинтересно. А объяснить почему, я не умею».

Что же такое «интересно»? Прежде чем попытаться отвечать на этот вопрос сделаем одно предварительное замечание. Возбудить чувство интереса могут любые события и объекты внешнего мира. Но некоторые из них более удобны для выявления особенностей этого чувства. Литературное произведение привлекает читателя лишь в том случае, если при чтении интерес не угасает. Обычно никаких других стимулов и мотивов нет. Попы-

92

таемся рассмотреть, какими качествами возбуждает интерес литературное произведение; будем обсуждать, разумеется, не литературоведческие тонкости, а психологические закономерности.

Другой столь же распространенный и общедоступный «объект», позволяющий увидеть особенности чувства интереса,— учебный процесс. Это не совсем добровольная деятельность, здесь к содержательным мотивам примешиваются внешние. Поэтому одни черты «чувства интереса» оказываются замаскированными, зато яснее видны другие. Опять-таки мы не будем вдаваться в тонкости педагогических методик, а коснемся лишь самых общих психологических закономерностей.

Проблема интереса со временем станет одной из главных проблем теории обучения. «Учиться можно только весело. Искусство обучения есть искусство будить в юных душах любознательность и затем удовлетворять ее. А здоровая, живая любознательность бывает только при хорошем настроении... Чтобы переварить знание, надо глотать его с аппетитом»,— пишет А. Франс в «Преступлении Сильвестра Боннара».

Эта мысль глубока и справедлива, но очень трудно практически реализовать ее. Если обратиться к прогрессу методов преподавания за последние 20 лет, то, пожалуй, нет оснований рассчитывать, что радужные прогнозы об оптимизации обучения сбудутся в ближайшее время. Однако появление таких книг, как «Фейимановские лекции по физике», не дает угаснуть надеждам.

По-видимому, обучение нельзя основывать только на увлекательности предмета и темы; требуется еще сознание необходимости. Нередко бывает так, что поначалу именно сознание необходимости служит главным мотивом, заставляющим трудиться. А в дальнейшем, по мере овладения предметом, рождается и углубляется интерес к содержанию. (Различия между внешней и содержательной мотивацией мы обсуждали в 5-й главе.)

* * *

Разумеется, не только литературное произведение и учебный процесс, но и театральное зрелище, выступление, доклад, беседа, математические труды (вроде тех, о которых говорил Адамар) могут возбуждать чувство ин-

тереса. Его основные свойства не зависят от того, какие «модели» мы выбираем, и потому предпочтем наиболее известные и общедоступные.

Соотношениеновогоистарого

Привлечение внимания — начало и залог интереса. Как правило, интерес вызывают новизна и необычность. Но сохранить интерес, сделать его стойким — куда труднее. Всякий раздражитель при повторении теряет новизну. Где же выход? Все время обновлять раздражители? Но живой организм приспосабливается лишь к среде, обладающей некоторой устойчивостью, где ситуации повторяются и потому можно выявлять закономерности. В условиях непрерывной новизны организм существовать не смог бы.

Видимо, для поддержания заинтересованности необходимо наилучшее соотношение новых и старых раздражителей. Умелые педагоги знают, что преподносить новый материал нужно определенными порциями. Если порция слишком мала, недостаток пищи для размышлений сделает лекцию скучной. Если же слишком велика, это вызовет ощущение трудности и тоже нагонит скуку. Преподаватели иностранных языков установили, что в учебном тексте новая лексика должна составлять лишь 5% от общего количества слов. Это позволяет удерживать интерес на высоком уровне. Цифра, конечно, средняя, у разных людей она колеблется, именно потому обучение требует индивидуализации.

Детективный жанр позволяет легко дозировать новое и обеспечивать наилучшее соотношение известного и неизвестного. Не в этом ли один из секретов «читабельности» детективной литературы? (Разумеется, привлекательность этого жанра имеет и другие причины.)

Но само соотношение старого и нового зависит от умственного багажа воспринимающего. То, что обеспечивает оптимальное соотношение для одного, непригодно для другого. Ученому скучно читать научно-популярную книжку по своей специальности — все уже известно; а научные монографии из далекой области не интересны ему по другой причине — ничего не известно. Прогресс знаний может сделать содержание книги тривиальным, и то, что возбуждало живой интерес предшествующих поколений, вызывает скуку у наших современников.

94

Дефицит информации и мыслительная работа

Кроме наилучшего соотношения новых и старых сведений для усиления интереса необходима и некоторая нехватка информации. По словам Вольтера, «искусство быть скучным — это сказать все». Нехватка заполняется ассоциациями, основанными на личном опыте и воображении. Разумеется, дефицит информации не должен быть чересчур большим. Мера лаконизма создает ту сжатую энергию выражения, которая, как правило, усиливает эмоциональное воздействие.

Дефицит информации, заполненный точно наведенными ассоциациями,— это и есть подтекст. Именно богатство подтекста отличает художественный лаконизм от обычной краткости.

В научной литературе подтекста в этом смысле не предполагается. Но слишком сжатое изложение требует напряженного внимания и утомляет. Потому желательна некоторая избыточность текста, некоторые повторения, объяснения, настолько подробные, чтобы не терялась нить рассуждения даже при не самом внимательном чтении. Стремиться нужно не к наибольшей информативности, а к наилучшей. Пропускная способность нервной системы не беспредельна; она зависит от ранее приобретенных знаний, навыка (тренировки) и психофизиологических характеристик восприятия.

Не количество слов определяет количество информации и интерес к ней. Писать так, чтобы «словам было тесно — мыслям просторно» — истина общеизвестная. Но если словам чересчур тесно, интерес может угаснуть. Активная мыслительная работа читателя должна быть в некоторой пропорции с «пассивно» воспринимаемыми сведениями. Если этой работы вовсе не требуется — плохо. Если требуется слишком много — тоже плохо. Читатель

должен активно мыслить. Что-то он воспринимает явно, а что-то между строк. Интерес рождается знанием и ак-

тивной мыслительной работой.

Интересипотребности

Чувство интереса — сложная психическая реакция; воздействовать на нее можно с разных прицельных точек. Любая информация, связанная с защитным и половым инстинктами, усиливает интерес. Это обстоятельство хо-

рошо известно авторам приключенческих повестей и толефильмов: интерес подогревается, когда герою грозит опасность. А зарубежные рекламные фирмы для пропаганды товаров охотно используют приемы, воздействующие на половой инстинкт. Но «знатоки» рекламного дела нередко попадают впросак.

Однажды фирма, торгующая мылом, устроила дорогостоящую рекламную передачу. Ослепительной красоты девица в пляжном костюме пела перед телекамерой пикантную песенку и расхваливала мыло. На другой день был проведен опрос нескольких тысяч телезрителей. Красавицу запомнили все, а что именно она рекламировала — не помнил почти никто. Секс-бомба должна была служить приманкой, но отвлекла на себя все внимание (Это так называемый образ-вампир, с ним сталкивался каждый режиссер.)

Академик А. Н. Крылов, кораблестроитель и математик, оказался более тонким психологом, чем иные специалисты по рекламе. В 1912 году он совмещал две должности— инспектора кораблестроения и председателя Морского технического комитета. Тогдашнему морскому министру это совместительство показалось настолько удачным, что он решил увековечить его в специальном Наказе по управлению морским министерством. Вот как на это возразил А. Н. Крылов: «Я открыл морской устав Петра,— рассказывает он в воспоминаниях,— показал статью, кажется, 116 третьей книги и прочел о том, что «Аще кто девицу изнасильничает, да сказнен будет смертию... При суждении о сих делах судья должен поступать с великим рассуждением: где и когда учинено, кричала или не кричала, есть ли у нее ссадины и кровоподтеки, когда она на то жалобу принесла, тотчас же или промедлив день или два... тогда часто по всему видимому видно бывает, что и сама к тому немалую охоту имела». «Некоторые права полагают, что публичная девка изнасилована быть не может, но сие неправильно, ибо насилие всегда есть насилие, и надо на самое дело смотреть, не взирая на персону, над коею учинено».

Вот слова великого основателя флота и великого законодателя, даже при суждении о таком паскудстве надо не взирать на персону, а здесь при суждении о «добром флота управлении» вносится персональная статья... Всякий вправе будет сказать: «Вот Крылов-то сидел в комиссии по Наказу рядом с морским министром,

96

лые адмиралы не вникали в суть дела и готовы были одобрить любую статью. Требовалось вывести их превосходительства из дремотного оцепенения. А. Н. Крылов умышленно начал со статьи о половых преступлениях. Внимание было привлечено, интерес завоеван. Не дав ему угаснуть, Крылов изложил свои доводы, и сановные старцы с ними согласились.

Таким образом, возможности возбудить интерес, воздействия на половой и защитный инстинкты, достаточно велики; но все же не беспредельны. Ведь человек — существо социальное, и в его поведении доминируют потребности, привитые воспитанием в обществе. В разные эпохи стремления человека различны, носят исторически обусловленный характер. Они как раз и определяют интерес к той или иной тематике, в частности литературной.

Стремление к равенству и свободе в середине прошлого века в США способствовало неслыханной популярности «Хижины дяди Тома»; интерес к повести был несоразмерен с ее художественными достоинствами. Стремление к социальной справедливости вызывает интерес к соответствующей литературной тематике: «Джунгли» Эптона Синклера недаром были настольной книгой в американских рабочих семьях, хотя в художественном отношении это далеко не лучшее творение писателя.

Честолюбие, желание выдвинуться, подняться выше в социальной иерархии обусловливают — не всегда осознанно— интерес к жизнеописаниям людей, добившихся успеха: «Одна из причин жадности, с которой читаем записки великих людей,— наше самолюбие: мы рады, ежели сходствует с замечательным человеком чем бы то ни было, мнениями, чувствами, привычками — даже слабостями и пороками»,— писал А. С. Пушкин.

В последние десятилетия резко возросла тяга к познанию; наука все активнее вторгается в жизнь, увеличивается число научно-популярных книг и журналов, и происходят «смещения» интереса читающей публики от одной тематики к другой. В конце 40-х и в 50-е годы, когда престиж точных наук был особенно высок, наибольший интерес вызывали научно-популярные книги по

физике и ее техническим приложениям. Наука стала не только непосредственным фактором экономического процветания и национального престижа, но и прямым слагаемым военной мощи. Человек почувствовал, что судьба его детей связана с тем, что происходит в научных лабораториях. Отсюда интерес к книгам «идей и фактов», к биографиям ученых и, главное, к «биографиям открытий».

Однако в начале 60-х годов начался «отлив» интереса от проблем физики и техники. Причина не в случайных колебаниях моды. Здесь выявилась более глубокая тенденция: слишком многого ждали от прогресса естественных наук, и надежды сменились разочарованием. Люди все отчетливее стали понимать, что будущее зависит не столько от развития техники, сколько от социального развития. Отсюда — сдвиг интереса читателей в сторону социально-психологических вопросов. Интерес к ним, видимо, более устойчив, но и внутри этой тематики есть разные «центры притяжения». Одних интересует генная инженерия и ее влияние на человечество, других — тайны психики. Любому человеку присуще стремление заглянуть в будущее, и отсюда интерес к футурологии, демографии и к тем попыткам прогнозирования, которыми занимается научная фантастика, по самой своей природе нацеленная в грядущее. Таким образом, связь содержания литературного произведения с социальными потребностями личности — одно из условий увлекательности. Важное значение, как мы уже говорили, имеет созвучность в идеях. Неприятие чуждого мировоззрения может не только погасить интерес, но и вызвать неприязнь к автору и его сочинению.

Какаякнига интересна?

Оценка книги — не одномоментный акт, а процесс, состоящий из нескольких этапов. У разных людей относительная роль этих этапов не одинакова.

У критически мыслящего читателя первый этап, а точнее, первый оценочный критерий связан с оценкой уровня профессионализма автора. Но признав кого-то литератором, надо еще решить — и это следующий оценочный этап,— какова изобразительная сила его таланта, есть ли в нем самобытность. Здесь определяющую роль играет художественная достоверность произведения. Пси-

98

дологически она проявляется в том, что читатель чувствует себя участником описываемых событий, отождествляет себя с одним или несколькими персонажами произведения, ассоциативно связывает повествование со своим жизненным опытом. Это возбуждает разнообразные чувства; они-то и создают ощущение достоверности.

Накопление жизненного опыта и обогащение «эмоционального фонда» личности приводят к тому, что книга, повторно прочитанная через много лет, будит совсем другие мысли и чувства, чем при первом знакомстве. Существуют «многослойные» произведения, интересные для всех возрастов. Пляска министров на канате, описанная в «Путешествиях Гулливера», в детстве понимается буквально, впоследствии становится ясна аллегория. То же самое относится к сказкам Андерсена. Высшая похвала книге не в том, что ее читают, а в том, что ее перечитывают.

Во все времена в литературе подвизались люди, лишенные подлинного художественного дарования, но обладавшие достаточно гибким умом, чтобы с пониманием дела перенять приемы настоящих мастеров. И. С. Тургенев, извинившись за не слишком изысканное сравнение, уподобил одного удачливого литератора своей охотничьей собаке: «Она шла по следу, делала стойку, великолепно проделывала все маневры охотничьей собаки, и только одного ей не хватало — нюха... Мне пришлось ее продать».

Подобные авторы, однако, и по сей день находят своего читателя — не слишком взыскательного, не развившего свой вкус и поэтому довольствующегося, как говорится, малым.

Для человека, имеющего необходимую подготовку, художественное чутье, «чувство языка», как правило, не представляет труда отличить талантливое произведение от подделки. Хотя, конечно, некоторые разногласия неизбежны— и здесь вступает в силу еще одна оценочная позиция — это позиция субъективного вкуса, личного приятия или неприятия. Например, признавая Томаса Манна крупнейшей величиной в немецкой литературе нынешнего столетия, не все даже из образованных людей подробно знакомы с его творчеством. Между тем еще А. С. Пушкин отметил: «Книга скучная может быть очень хороша... Многие читатели согласятся со мною, что «Клариса» очень утомительна и скучна, но со всем

тем роман Ричардсона имеет необыкновенное достоинство».

Как это понимать? Ведь речь идет не об ученом труде, а о художественном произведении. И если оно утомительно и скучно, то в чем же его достоинство? Выскажем по этому поводу одно предположение.

Не так уж много литературных персонажей перестали быть достоянием только литературы, «шагнули в жизнь», обрели независимое и самостоятельное существование. Один из самых известных — Дон Кихот. Даже люди, не читавшие Сервантеса, называя какой-нибудь поступок донкихотским, выказывают обычно верное понимание этого образа. Вот это и называется — образ сошел со страниц книги и обрел «внелитературное бытие». При этом он пересек все национальные границы, и в этом смысле судьба героя Сервантеса, пожалуй, уникальна. (Благодаря таланту художника Г. Дорэ, мы теперь в целом одинаково представляем себе и внешний облик Рыцаря Печального образа.)

Если говорить о русской литературе, то одним из самых популярных ее персонажей стал Илья Ильич Обломов — герой знаменитого романа И. А. Гончарова.

Возвращаясь к высказыванию А. С. Пушкина о романе «Клариса», можно предложить такое толкование. Интерес к книге вызывается не только занимательностью изложения и развитием фабулы, но и достоверностью, даже физической ощутимостью выведенных в ней характеров. Если критерием значимости образа служит «уход» его со страниц книги в жизнь, то ведь такой уход совершил один из героев «Кларисы» — Ловелас. Его знают люди, никогда не слышавшие о Ричардсоне.

Кроме значительности образов, читателя может увлечь и новизна идей, их гуманное и прогрессивное направление. Но книги, вся привлекательность которых в новых идеях, не всегда долговечны: некоторые идеи быстро теряют новизну.

Все перечисленные моменты, влияющие на чувство интереса, действуют не изолированно, а переплетаются между собой, и в разных ситуациях их удельный вес не одинаков. Как видим, чувство интереса связано со многими факторами. Особенно важно раскрыть его влияние на трудовую и познавательную деятельности.

100

Правдивость лежит в основе всякой добродетели.

М. Монтень

Правда и ложь

Правда и ложь всегда были категориями моральными; биологическая их основа упускалась из вида. Между тем ее тоже нужно принимать в расчет, чтобы понять человеческое поведение.

Бодрствующий мозг непрерывно отражает внешний мир. Но отражает лишь приблизительно. При повторных восприятиях одного и того же объекта представление о нем уточняется и все более полно отражает объект. «Совпадение мысли с объектом есть процесс»*,— писал В. И. Ленин. Что же заставляет мозг активно стремиться к исправлению и уточнению «моделей действительности»?

Логично предположить, что в мозге есть постоянно действующий механизм сличения. Он обнаруживает несоответствие между текущим восприятием и хранящимся в памяти представлением (мысленной моделью объекта). Это несовпадение служит пусковым сигналом к перестройке модели.

Живому организму выгодно, чтобы модели в его мозге отражали мир как можно точнее. Только в этом случае возможно успешное приспособление к среде и выживание. В случае необходимости перестройка модели должна

* Л е н и н В, И. Поли, собр. соч., т, 29, с. 176,

101