§ 28. Трансцендентальная способность воображения и чистое созерцание

Кант называет чистые созерцания пространство и время "изначальны­ми представлениями". "Изначальный" не понимается здесь онтически-психологически и не имеет в виду наличного бытия, например, прирожденности этих созерцаний душе, но характеризует способ, в соответствии с кото­рым эти представления представляют. Выражение "изначальный" соответ­ствует "originarius" в названии intuitus originarius и значит: позволяющий возникнуть, разрешающий возможность возникновения^xviii. Хотя, конечно, чистые созерцания, как присущие человеческой конечности, осуществляя представление, не дают возникнуть никакому сущему.

И все-таки они являются специфически образующими, заранее пред­ставляя вид пространства и времени как в себе многоразличных целостностей. Они вос-принимают вид, но это воспринятие само по себе как раз явля­ется образующим предоставлением себе (Sichselbstgeben) себя-подающего. Чистые созерцания по своей природе являются "изначальными", т.е. позво­ляющим возникновение предъявлением созерцаемого вообще: exhibitio originaria. А в этом предъявлении заключается сущность чистой способности воображения. Чистое созерцание лишь потому может быть "изначальным", что само оно по своей сущности является чистой способностью воображе­ния, которая из себя самой, образуя [их], подает виды (образы).

Укоренение чистого созерцания в чистой способности воображения становится вполне очевидным, если мы исследуем характер данного созер­цанию в чистом созерцании. Конечно, большинство интерпретаторов слиш­ком жестко и поспешно отрицают, что в чистом созерцании, как, якобы, только "форме созерцания", вообще что-то созерцается. Видимое в чистом созерцании является в себе единым, но не пустым целым, чьи части всегда суть лишь ограничения его самого. Но именно это единое целое должно заранее дать увидеть себя как эту связь (Zusammen) его, по большей части, непроясняемого многообразия. Чистое созерцание должно, изначально объединяя, т.е. подавая единство, узревать (erblicken) единство. Поэтому Кант по праву говорит здесь не о синтезе, но о "синопсисе"¹⁹⁷.

Цельность созерцаемого (Angeschauten) в чистом созерцании не облада­ет единством всеобщности понятия. Значит, единство цельности созерцания не может возникнуть из "синтеза рассудка". Оно есть заранее усматривае­мое в подающем образ вообразовании единство. Это единящее "син-" ("Syn") цельности пространства и времени принадлежит способности обра­зующего созерцания. Чистый синопсис, если он составляет сущность чисто­го созерцания, возможен лишь в трансцендентальной способности вообра­жения, тем более, что она вообще есть исток любого "синтетического"¹⁹⁸. "Синтез" должен постигаться здесь столь широко, чтобы охватывать си­нопсис созерцания и "синтез" рассудка.

Кант с достаточной образностью и прямотой замечает в одном из раз­мышлений: «Пространство и время суть формы преобразования в созерцании»¹⁹⁹. Они заранее образуют чистый вид, служащий горизонтом доступ­ного в эмпирическом созерцании. Но если чистое созерцание в самом спосо­бе своего созерцания выказывает специфическую сущность трансценден­тальной способности воображения, не является ли тогда прообразуемое в нем, как образованное в воображении (imaginatio), к нему же и относящим­ся (imaginativ)? Эта характеристика созерцаемого в чистом созерцании как такового не есть формальный вывод из предшествующего анализа, но за­ключается в сущностном содержании самого доступного в чистом созерца­нии. Если устанавливается, что здесь мы имеем дело с чистым созерцанием и чистым воображением, имагинативный характер пространства и времени вовсе не представляется чем-то странным. Ведь, как было показано, образо­ванное в воображении не должно с необходимостью быть онтической види­мостью.

Вряд ли бы Кант смог многое увидеть в сущностной структуре чистого созерцания, вряд ли он вообще сумел схватить ее, если бы для него не стал явным имагинативный характер созерцаемого в нем. Кант говорит одноз­начно: «Чистая форма созерцания, без субстанции, сама по себе не есть предмет, но лишь его (как явления) формальное условие: таковы чистое вре­мя и чистое пространство, которые суть не что иное, как формы созерцания, а не сами созерцаемые предметы (ens imaginarium)»²⁰⁰. Созерцаемое в чис­том созерцании как таковом есть ens imaginarium. Следовательно, чистая деятельность созерцания в основе своей сущности есть чистая имагинация.

Ens imaginarium принадлежит к возможным формам "ничто", т.е. того, что не есть сущее в смысле наличного. Чистое пространство и чистое время суть "нечто", но не "предметы". И если кто-то, недолго думая, скажет, что в чистом созерцании "ничто" не созерцается (werde "nichts" angeschaut), т.е. у него отсутствуют предметы - то, прежде всего, эта интерпретация только негативна и, кроме того, двусмысленна, поскольку не прояснено, что Кант, безусловно, употребляет здесь выражение "предмет" в ограниченном значе­нии, в соответствии с которым имеется в виду само показывающее себя в явлении сущее. Следовательно, не каждое произвольное "нечто" является предметом.

Чистые созерцания, как формы созерцания, суть "созерцания без ве­щей"²⁰¹, но все же имеют свое созерцаемое. Пространство не есть нечто дей­ствительное, т.е. доступное в восприятии сущее, но "представление чистой возможности сосуществования (Beisammen)"²⁰².

Естественно, склонность вообще отказывать чистому созерцанию в предмете, в смысле созерцаемого, особо усиливается благодаря тому, что можно сослаться на действительно (echten) феноменальный характер чисто­го созерцания, правда, не определяя его вполне. В познающем отношении к наличным "пространственно-временным" образом упорядоченным вещаммы направлены лишь на них. Но при этом все-таки невозможно отбросить пространство и время вовсе. Тогда положительный вопрос должен звучать так: как при этом задействованы пространство и время? Если Кант говорит: они суть созерцания - возникает желание возразить, что они-то как раз и не созерцаются. Безусловно, не созерцаются в смысле тематического схватыва­ния, но созерцаются в самом способе изначально образующей подачи (Gebung). Именно потому, что чисто созерцаемое (rein Angeschaute), в отно­шении факта и способа своего существования, есть в качестве сущностно должного быть образованным - в описанном, двойном значении должного быть сотворенным чистого вида - чистая деятельность созерцания не может созерцать свое "созерцаемое" способом тематического схватывающего вос­принятая наличного.

Поэтому только изначальная интерпретация чистого созерцания как чистой способности воображения дает возможность положительно разъяс­нить, что есть данное созерцаемое в чистом созерцании. Как предваряющее образование чистого нетематического и, в смысле Канта, непредметного вида чистое созерцание именно и делает возможным то, что разворачиваю­щаяся в его горизонте деятельность эмпирического созерцания простра­нственных вещей уже не нуждается в первичном созерцании пространства и времени посредством фиксирующего эти многообразия схватывания.

Благодаря этой интерпретации чистого созерцания впервые проясняет­ся и трансцендентальный характер трансцендентального созерцания, т.е. то, что внутренняя сущность трансценденции зиждется на чистой способ­ности воображения. Ведь трансцендентальная эстетика, находясь в начале Критики чистого разума, в принципе непонятна. Она имеет лишь подготав­ливающий характер и, собственно говоря, может быть прочитана лишь из перспективы трансцендентального схематизма.

Хотя попытка марбургской интерпретации Канта постичь простран­ство и время как "категории" в логическом смысле и растворить трансцен­дентальную эстетику в логике и является необоснованной, ее мотив, тем не менее, верен: это, пусть непроясненное, понимание того, что трансценден­тальная эстетика сама по себе не может быть всем целым, возможность ко­торого заключается в ней. Однако из специфического "соединяющего" ха­рактера ("Syn" - Charakter) чистого созерцания еще не следует принадлеж­ность чистого созерцания синтезу рассудка. Как раз истолкование этого "соединяющего" характера указывает на происхождение чистого созерца­ния из трансцендентальной способности воображения. Разрешение транс­цендентальной эстетики в логику, однако, становится еще проблематичнее, если оказывается, что и специфический предмет трансцендентальной логи­ки, чистое мышление, является укорененным в трансцендентальной способ­ности воображения²⁰³.