Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

Э.А. ПОЗДНЯКОВ

ЧТО ТАКОЕ ИСТОРИЯ И НУЖНО ЛИ ЕЁ ЗНАТЬ?

МОСКВА – 2010

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

3

Поздняков Э.А.

Что такое история и нужно ли её знать? М., 2010, с.

Автор – известный ученый, доктор исторических наук, профессор, академик Академии естественных наук РФ. Его перу принадлежат многие труды по теории политики и различным философским проблемам. Среди них: «Системный подход и международные отношения» (1976), «Философия политики» (1994) «Геополитика» (1995), «Философия государства и права» (1995), «Философия культуры» (1999), «Философия преступления» (2001), «Философия свободы» (2004), «Извечные загадки науки» (2005), «Человек: кто ты…?» (2007), «Умом Россию не понять…» (2008) и другие.

В предлагаемой читателю книге рассматриваются проблемы, занимавшие умы многих мыслителей и нашедшие своё выражение в различных вариантах философии истории. По ряду важных и принципиальных вопросов точка зрения автора расходится с бытующими взглядами, и он предлагает собственное их видение. Книга представит интерес для тех, кто хочет знать, что такое история, имеет ли она цель и смысл, и нужно ли её изучать.

© Поздняков Э.А., автор, 2010

All rights reserved. No parts of this book may be reproduced in any form or by any means, electronic, photocopying, recording, or otherwise, without the written permission by the author.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

4

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие — 7

I. Общие размышления о том, что такое история и нужно ли её знать — 8

–Имеет ли история логику, смысл и цель?

–Существуют ли законы истории?

–Нестандартные взгляды на сущность истории.

II. Истоки истории: вопросы без ответов — 43

–Откуда есть пошел род человеческий?

–Начнем с «физики».

–Мог ли человек без посторонней помощи научиться разным ремеслам и искусствам?

–Кто научил человека ремеслам и искусствам?

–От кого Моисей получил законы для народа Израиля?

–Откуда взялся язык?

–Универсальный «паразит» Вселенной.

–Небольшой экскурс в историю с целью иллюстрации теоретических выводов.

III. Цивилизации: их место и роль в истории — 118

–Что понимается под цивилизацией?

–Цивилизационный подход к изучению истории: что это такое?

–Столкновение цивилизаций — миф или реальность?

–Некоторые соображения относительно движущих сил истории.

IV. О роли личности в истории — 139

V. Ноосфера как закономерное следствие исторического процесса — 161

–Что понимается под «историческим прогрессом»?

–В чем видятся критерии прогресса?

–Ноосфера как полное материальное олицетворение идеи прогресса.

–Изменения в биосфере под воздействием деятельности человека.

–Изменение климата планеты — причины и последствия.

–Рост населения планеты как один из формирующих историю факторов.

VI. Особенности исторического развития России — 196

–Некоторые предварительные мысли и рассуждения.

–Что понимается под основоположениями государства?

–Специфика российских основоположений.

–Особенности исторического развития России.

–Российская интеллигенция: её место и роль в истории страны.

–Существует ли в России гражданское общество?

–Истоки национализма и ксенофобии в современной России.

–Взгляд в будущее.

VII. Конец истории: мифы и реальность — 296

–Идейный «конец истории».

–Можно ли ожидать существенных цивилизационных перемен

вближайшем будущем?

–Прямолинейно или циклично развивается мировая история?

–Конец истории?

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

5

VIII. О методологии вообще и методологии истории в частности – 315.

–Что такое методология и нужна ли она?

–Существует ли фундаментальное различие в принципах исследования между естественными науками и науками о культуре?

–Что такое ценностный подход и его роль в гуманитарных и естественных науках?

–О сослагательном наклонении применительно к истории.

–Некоторые соображения относительно методов исследования истории.

Заключение — 362

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

6

«Всё можно сказать о всемирной истории, всё, что только самому расстроенному воображению в голову может прийти. Одного только нельзя сказать, — что благоразумно. На первом слове поперхнетесь».

Ф.М. Достоевский

«Если мы очистим остов истории от тех лжей, которые нанесены на него временем и предвзятыми взглядами, то в результате всегда получится только бóльшая или меньшая порция убиенных».

М.Е. Салтыков-Щедрин

«Историю могут вынести только сильные личности, слабых она совершенно подавляет».

Ф. Ницше

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

7

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемая вниманию читателя книга не относится к разряду традиционных монографических исследований, в которых тема раскрывается последовательно, шаг за шагом, глава за главой в органической логической связи всех составляющих её частей. Книга, скорее, представляет совокупность сравнительно независимых друг от друга очерков, рассматривающих наиболее важные, по мнению автора, проблемы философии истории. Автор выбрал такой способ изложения намеренно, чтобы избежать жесткой системы, чем, по его мнению, грешили все наиболее известные сочинения, посвященные данной сфере. Несмотря на то, что все части книги сравнительно независимы одна от другой, они в то же время связаны внутренней логической и концептуальной связью. Как бы то ни было, читатель имеет возможность знакомиться с представленными в книге проблемами в любом, удобном для него порядке и в соответствии со своими личными предпочтениями. Один из недостатков такого способа изложения — неизбежность повторов каких-то положений. Этот недостаток, разумеется, далеко не единственный, но другие подметит уже сам читатель, на суд которого я и отдаю свой труд.

И еще одно замечание: предлагаемая книга весьма заметно отличается от других подобных сочинений в трактовке и оценке известных исторических эпох, выдающихся событий и великих исторических личностей. Думаю, и даже уверен, что многие читатели, воспитанные на традиционных взглядах на историю, не согласятся со многими выводами автора. Но, с другой стороны, какой интерес читать книги, с положениями которой читатель давно знаком и вполне согласен?

Пользуясь случаем, автор хотел бы выразить признательность И.Л. Прохоренко за большую помощь в подготовке книги к изданию.

  

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

8

ОБЩИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ ИСТОРИЯ

Historia magistra vitae*

Однажды ко мне пришел старый знакомый со своим сыном, учеником пятого класса. Во время разговора речь зашла о сыне и его увлечениях. Отец пожаловался, что тот не любит историю и только с большим трудом его можно заставить учить её. В ответ «кроха-сын» подошел ко мне, и «спросила кроха»: а зачем вообще нужна история? Честно говоря, я несколько растерялся от такого вопроса в лоб и стал что-то мямлить насчет необходимости знания истории для всякого культурного человека, что она позволяет нам лучше понять настоящее и всё такое прочее в том же духе. По выражению лица «крохи» я видел, что мои слова не возымели на него никакого действия, и он остался при убеждении, что знание истории совершенно излишне и её изучение только отрывает драгоценные минуты от компьютерных игр и прочих развлечений, которыми так щедро снабжает молодую поросль наше время.

Кстати, я подумал, а как относился к истории я сам, будучи учеником средней школы. Во-первых, к стыду своему, я не мог вспомнить ни одного преподавателя истории, хотя в моей памяти сохранились имена и образы некоторых учителей математики, физики, литературы и даже химии. Во-вторых, в моей голове практически не осталось ничего, чему нас учили на уроках истории. Возможно, человеческая память устроена так, что сама, как бы автоматически, отторгает то, что наверняка ей не понадобится. У многих моих знакомых, людей вполне образованных и интеллигентных, познания в истории, и, прежде всего, истории отечественной, весьма поверхностны, скудны и к тому же превратны. Что касается превратности, то полная ответственность за нее лежит, разумеется, на отечественных историках. В этой связи не могу не согласиться с мнением известного историка И.Л. Солоневича**, писавшего в своей книге «Народная монархия»:

«Фактическую сторону русской истории мы знаем очень плохо — в особенности плохо знают ее профессора русской истории. Это происходит по той довольно ясной причине, что именно профессора русской истории рассматривали эту историю с точки зрения западно-европейских шаблонов. Оценка же русской истории с точки зрения этих шаблонов правильна в такой же степени, как если бы мы стали оценивать деятельность Менделеева с точки зрения его голосовых связок... или промышленность США с точки зрения цыганского табора. Русские историки пытались измерить: версты — килограммами и пуды

— метрами. Запутались сами, запутали и нас».

Может быть, потому у нас и не любят историю, и нелюбовь эта вольно или невольно культивируется прямо со школьной скамьи. У меня лично интерес к истории возник только в связи с моими научными изысканиями, притом весьма поздно. Как бы то ни было, тот факт, что я не сумел убедить юного оболтуса в пользе изучения истории, в какой-то мере послужил поводом самому разобраться в этом вопросе. Обложившись, наподобие Онегина, сочинениями известных «гигантов мысли», я пытался найти ответ на «проклятый» вопрос. Но, подобно пушкинскому герою,

«…Читал, читал, а все без толку: Там скука, там обман иль бред;

Втом совести, в том смысла нет…»

Врезультате чтения выявилась лишь старая, как мир, истина: сколько голов, столько и умов; сколько «гигантов мысли», столько же и безапелляционных суждений. Конечно, вопрос о том, нужно ли изучать историю, отнесем к чисто риторическим, могущим возникнуть разве что в головах современных продвинутых юнцов. С таким же успехом

*«История – наставница жизни». Цицерон. (лат.)

**Солоневич Иван Лукьянович (1891-1953) – русский публицист, историк и общественный деятель. Во время гражданской войны воевал в Белой армии. В 1934 г. бежал из Советской России. Умер в Монтевидео (Уругвай).

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

9

спросим: нужна ли физика, химия, математика и прочие дисциплины? Разумеется, можно вполне прожить без знания этих предметов, и пример многих миллионов людей, живших прежде и живущих сегодня и вполне обходившихся без них, подтверждает этот вывод.

Впрочем, чтобы ответить на вопрос, зачем необходимо изучать историю, надо бы знать, что такое история. Как и следовало ожидать, на сей вопрос не существует однозначного ответа, как собственно, и на любой другой, который возникает в беспокойных человеческих головах.

«Что такое история? – спрашивал, к примеру, известный русский социолог Петр Лавров, и сам же отвечал:

«Забава праздного любопытства. Самые полезные деятели в сфере частной или общественной жизни могут прожить и умереть, не имея даже надобности вспомнить о том, что когда-то эллинизм проникал в среду азиатских племен с войсками Александра Македонского; что в эпоху самых деспотических правителей мира составились те кодексы, пандекты, новеллы и т.д., которые легли в основу современных юридических отношений Европы… Переходя к отечественной истории, спросим себя, много ли для жизни современного человека полезных применений в знании богатырских былин, «Русской Правды», в дикой опричнине Ивана Грозного или даже в петровской борьбе европейских форм с древнемосковскими? Все это прошло безвозвратно, и новые очередные вопросы, требуя для себя всех забот и всего размышления современного человека, оставляют для минувшего лишь интерес более или менее драматических картинок, более или менее ясного воплощения общечеловеческих идей…».

Вот бы порадовался мой юный друг, если бы смог познакомиться с этим ученым мнением! Правда, Лавров, будто устыдившись своих несколько легкомысленных суждений, спешит оговориться в духе казенного назидательства:

«Тот, кто оставляет в стороне изучение истории, – поучает он строго, – тот есть личность не совсем полноценная, поскольку «высказывает свой индифферентизм в отношении самых важных интересов личности и общества или свою готовность верить на слово той практической теории, которая случайно ему первая попадается на глаза».

Думается, однако, что ученый автор приведенных строк несколько лукавил. Как свидетельствует вся историческая практика, знание истории нисколько не спасает от самых тяжелых ошибок, равно как и от легковерия. Если и не далекая от нас древность, то новое время уж точно опровергает приведенный в качестве эпиграфа афоризм, уверяющий нас, что история есть наставница жизни. Конечно, никакая она ни наставница. Несмотря на этот очевидный факт, многие умы, среди которых были и выдающиеся, не переставали жаловаться на пренебрежительное отношение многих людей к изучению опыта истории. Так, скажем, «великий флорентинец» Николо Макиавелли в своих

«Рассуждениях на третью декаду Тита Ливия» писал:

«Очень многие читают историю и в разнообразии ее событий находят даже удовольствие, но чтобы подражать тем делам, об этом никому не приходит в голову, как если бы это было дело не только трудное, но даже и вовсе неисполнимое».

Неправ, совсем неправ Макиавелли: учиться на уроках истории — занятие пустое; подражать же прошлым примерам и делам — это уже чистое безумие, или донкихотство, что, впрочем, одно и то же. На сей счет предельно четко высказался Гегель. Хотя касательно истории он также наговорил много чего лишнего, но в данном конкретном случае был прав.

«Следует, — писал он в своей «Философии истории», — в особенности упомянуть о моральных рефлексиях и моральном поучении, которое следует извлекать из истории и для которого история часто излагалась. Хотя можно сказать, что примеры хорошего возвышают душу и что их следует приводить при нравственном воспитании детей, чтобы внушить им превосходные правила, однако судьбы народов и государств, их интересы, состояние и переживаемые ими осложнения являются иною областью. Правителям, государственным людям и народам с важностью советуют извлекать поучения из опыта истории. Но опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было бы

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

10

извлечь из нее. В каждую эпоху оказываются такие особые обстоятельства, каждая эпоха является настолько индивидуальным состоянием, что в эту эпоху необходимо и возможно принимать лишь такие решения, которые вытекают из самого этого состояния. В сутолоке мировых событий не помогает общий принцип или воспоминание о сходных обстоятельствах, потому что бледное воспоминание прошлого не имеет никакой силы по сравнению с жизненностью и свободой настоящего».

Но коли это так, то не может снова не всплыть вопрос о пользе истории, которым, не переставая, задавались во все времена. Если история не имеет практического значения, как считали Гегель и многие другие мыслители, то остается лишь её духовнонравственная роль — для «возвышения», так сказать, душ. Правда, здесь тоже не всё так просто: чтобы история служила этой цели, нужно либо подавать только те немногочисленные образцы высоких нравственных уроков, содержащиеся в ней, либо постоянно лгать. Я привел в начале книги в качестве эпиграфа три мнения не самых последних представителей славного рода человеческого. Конечно, кто-то не без оснований возразит, что можно привести и другие, противоположные суждения. Верно — здесь всё дело в позиции, занимаемой человеком. Лично я считаю, что если смотреть на историю непредвзятым взглядом, она — страшная штука, и чтобы извлекать из неё поучительные примеры для юношества, требуется лгать и приукрашивать её практически на каждом шагу. Собственно, казенная историография в основном этим и занимается, чем и зарабатывает свой нелегкий кусок хлеба.

На роль истории в разные времена смотрели по-разному. В эпоху юности человечества, когда люди жили сравнительно небольшими и компактными сообществами, в жизни которых принимали непосредственное участие практически все жители, история могла служить и на деле служила наставницей жизни. Так, скажем, было в Древней Греции и Риме. Историки того времени видели свою задачу в том, чтобы непосредственно возбудить у своих соплеменников высокие нравственные чувства. К тому же здесь надо помнить, что в те далекие времена древней истории еще не было, историки писали главным образом о недавних или текущих событиях. Они-то и должны были служить добрым примером и уроком для настоящего и будущих поколений. Отсюда тесная связь истории с жизнью сообщества — оно черпало из событий своего недавнего и памятного прошлого назидание и вдохновение для настоящего. Всё это, в свою очередь, требовало соответствующего изложения исторических событий с акцентом на моральноэстетическую их сторону. Вот почему приведенные в эпиграфе слова Цицерона — «история есть наставница жизни» — справедливы лишь для той далекой эпохи.

Немаловажным фактом было и то, что древние историки не были кабинетными учеными-архивариусами. Как правило, они описывали события, в которых либо принимали личное участие, либо были их живыми свидетелями. Таковыми были Фукидид, Полибий, Тацит и другие. Они обращались главным образом к своим согражданам, к их нравственным чувствам. В те далекие времена непосредственное применение уроков истории к жизни было вполне реально ввиду более простых и ограниченных в пространстве общественных отношений. В условиях же современной жизни с её разросшимися и усложнившимися общественными системами, размерами государств, сложными отношениями внутри них и между ними история фактически перестала играть роль наставницы жизни. Добавим к этому, что та сухая академическая манера, в которой история с некоторых пор стала по преимуществу излагаться, не в состоянии оказывать нравственного воздействия на общество. Создается полное впечатление, что история пишется исключительно для самих историков. Она и в самом деле превратилась в узко цеховую науку. Когда же в качестве обязательного предмета такая история преподается в школах, то кроме естественного отторжения она ничего не может вызвать в юных головах, еще не совсем испорченных лицемерием. Что же касается её роли в качестве наставницы жизни и воспитателя нравственных чувств, то об этом не приходится говорить вовсе.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

11

Тем не менее, многие, в том числе тот же Гегель, полагали, и продолжают полагать, что взятые из прошлого примеры возвышают душу и их следует приводить с целью нравственного воспитания детей и внушения им добрых правил поведения. Подобное мнение широко распространено и в академической среде, а потому преподавание истории выливается обыкновенно в поучительство. Однако простое поучительство, основанное к тому же на примерах, далеких от живой жизни, обременяет людей абстрактным знанием и вызывает у них, особенно у детей, естественные в таких случаях скуку и отвращение.

Это понимал сам Гегель. Высказав скептический взгляд относительно пользы истории в оценке настоящих событий, он спешит в то же время оговориться в духе любимой им диалектики с ее сакраментальным: «с одной стороны — с другой стороны». С этой самой «другой стороны», по Гегелю,

«история всегда имеет большое значение для народа, так как благодаря ей он сознает ход развития своего духа, выражающегося в законах, обычаях и деяниях... История дает народу его изображение в таком состоянии, которое благодаря этому становится для него объективным. Без истории его наличное бытие во времени является лишь слепой и повторяющейся игрой произвола в разнообразных формах. История фиксирует эту случайность, вносит в нее постоянство, придает ей форму всеобщности, и именно благодаря этому устанавливает правило для нее и против нее. Она имеет существенное значение в развитии и определении конституции, т.е. разумного политического состояния, потому что она является эмпирическим способом выражения всеобщего, так как она устанавливает нечто длительное для представления».

Надо бы этот пассаж прочитать моему юному другу, но в свои младые годы он ничего в нем не поймет, когда же дорастет до зрелых лет — ему всё это будет уже без надобности, как и всем нормальным людям.

Формально в приведенных выше суждениях всё верно, но только формально. Здесь сразу же возникает вопрос: о какой истории идет речь? Писаная история любой страны — а именно о такой истории идет речь — имеет, как правило, десятки вариантов, различающихся в подаче и оценках прошлых событий порой самым радикальным образом. Возьмите ту же историю России — от пестроты оценок прошлого страны голова идет кругом. Что ни историк — то своя собственная концепция, свой особый взгляд на прошлое страны. Сегодня, похоже, историки вообще потеряли всякие ориентиры и не знают, чтó и кáк писать о прошлом собственной страны.

Если быть честным, то история нужна «начальству». Притом не просто история, а история, умело фальсифицированная в соответствии с текущим политическим положением и вытекающими из него интересами правящих кругов. Народ же, как показывает практика, может вполне обходиться без знания своей, а тем более истории чужой, и в этом смысле приведенные в самом начале сомнения юного скептика имеют свое оправдание. Как бы подкрепляя это сомнение, Макс Вебер в той же связи говорит:

«Нас с нашими современными социальными проблемами древняя история ничему не научит или научит весьма немногому. Современный пролетарий и античный раб так же мало поняли бы друг друга, как европеец и китаец. Наши проблемы совершенно другого рода. Только исторический интерес представляет созерцаемая нами картина, одна из своеобразнейших картин, какие только знает история: именно картина внутреннего разложения старой культуры».

Или, выражаясь более простым языком, если история и нужна кому-то, то главным образом в познавательных целях для удовлетворения личной любознательности, если таковая присутствует. Отсюда следует, на мой взгляд, одно из главных требований ко всякому историческому исследованию: оно должно быть, как минимум, увлекательным. Если оно таковым не является, его участь — пылиться на библиотечных полках или служить пособием для столь же скучных и никому ненужных курсовых работ студентов или диссертаций аспирантов. Хотя, думаю, именно в этой области наиболее полно проявляется чисто утилитарная сторона исторических исследований. К тому же, как известно, каждая область, каждый, даже самый малый участок как естественной, так и общественной жизни,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

12

имеет своих паразитов, нередко выполняющих полезную функцию. Имеет их и история как сфера исследования.

Однако продолжим. Не прошел мимо затронутой проблемы и великий ниспровергатель казенной морали и философии Фридрих Ницше. Вопрос, в какой степени жизнь вообще нуждается в услугах истории, есть, по его мнению, один из важнейших, поскольку связан с заботой о нравственном здоровье человека, народа и культуры. Однако при некотором избытке истории, считает Ницше, жизнь разрушается и вырождается, а вслед за нею вырождается под конец и сама история.

В отличие от многого другого, что выходило из-под пера философа, нельзя сказать, что данная точка зрения отличается глубиной и оригинальностью. Прежде всего, роль истории, равно как и её влияние на судьбу того или народа здесь явно преувеличены. Во избежание недоразумений, сразу же оговорюсь, что речь идет здесь не об истории как объективном процессе, а об историографии и философии истории, то есть изложении и трактовке этого процесса в сочинениях разных авторов. Хотя замечу, что иного видения исторического процесса, кроме как в форме его трактовки людьми, просто не существует, вот почему прилагательное «объективный» по отношению к историографии не только совершенно излишне, но и ошибочно, поскольку вводит в заблуждение. Любое, подчеркиваю, любое историческое исследование, и я это особо отмечаю, всегда субъективно, и другим не может быть в принципе. И в этом смысле господам историкам и различным комментаторам их сочинений пора бы раз и навсегда успокоиться и перестать тешить себя мыслью, что история не только способна отражать, но и отражает объективную картину прошлого.

Итак, если брать историю в значении историографии, то, к чему бы она ни относилась, какого бы предмета ни касалась, она в любом случае представляет собой повествование о прошлом рассматриваемого предмета (объекта, события, личности, факта, предмета и т.д.), каким бы отдаленным или близким по времени тот ни был. В этом значении история есть своего рода литературный труд, вымысел, но в отличие от обычной литературы, — вымысел, претендующий на истину. Беря за основу различного рода документы, памятники, свидетельства очевидцев и прочие подобные вещи, она пытается воссоздать прошлые деяния государств, обществ, целых цивилизаций, того или иного учреждения, той или иной ассоциации людей, отдельных личностей и т.д. Независимо от количества и качества источников, на которые опирается в своей работе историк, его исследование прошлого всегда представляет не более как мысленную модель этого прошлого. К субъективным, часто намеренно искаженным интерпретациям современников прошлых событий он прибавляет собственную субъективную, нередко весьма предвзятую оценку. Если, скажем, сто историков, опираясь на одни и те же источники, будут писать историю какого-нибудь одного и того же прошлого события, мы в итоге получим сто разных моделей, или вариантов, этого прошлого. Какой из вариантов будет признан верным и станет официально признанной историей страны, государства или отдельных личностей, годной для и изучения в школах и прочих учебных заведениях, зависит главным образом от политической конъюнктуры. Вот почему самые тяжелые времена для историков наступают в переходные периоды развития той или иной страны, как это, скажем, имеет место быть сегодня в России. Чтó писать, как писать, какие события и личности выдвигать на передний план, о каких вообще умалчивать, кого чернить, а кого отбеливать… — нет, историкам тут не позавидуешь. Впрочем, во все времена находится достаточное число историков, действующих по принципу «чего изволите». Главным образом по таким историческим сочинениям народ и познает свою историю.

Что касается историографии и степени её воздействия на людей, Ницше делил её на три рода: монументальную, антикварную и критическую, которые в основном продолжают существовать и в наши дни. Потребность в монументальной истории испытывают, по его мнению, те, кто нуждается в образцах, учителях, утешителях, на кого можно безбоязненно ссылаться как на устоявшиеся, а потому и непререкаемые

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

13

авторитеты, коих нельзя найти в современности. В этом случае на прошлое глядят, как сквозь объектив фотоаппарата: увеличиваются и наводятся на резкость требуемые персонажи и события, их светлые стороны особым образом оттеняются, а темные, наоборот, скрашиваются. В самом деле, при ближайшем рассмотрении каждая эпоха в истории настолько скверна, настолько полна всяких мерзостей, преступных деяний, лжи и обмана, низких помыслов и дел, что подавать все это в чистом виде — значит убить у людей всякую веру в добрые начала. Помимо того, память человека такова, что дурные дела и помыслы далеких от нас времен, поскольку они нас прямо не касаются, не только теряют свою остроту и никого не трогают за живое, но невольно романтизируются и приукрашиваются. Вот почему даже такие прославившиеся своей жестокостью исторические персонажи, как Сулла, Нерон, Домициан или Калигула, вызывают у нас не омерзение и даже не удивление, а, скорее, нездоровое любопытство, как и всякая другая патология.

В самом деле, если подходить к каждому историческому событию непредвзято и с должным критическим анализом, ни одно из них не сможет выдержать его, и в результате не окажется ни великих деяний, ни великих личностей, ни героев. На деле так оно, в общем, и есть, но если прошлое изображать так, как оно того заслуживает, историю как предмет надо было бы закрыть вообще, поскольку она вызывала бы исключительно отрицательные эмоции. Вот, скажем, тот же Тацит поставил перед собой задачу писать историю Рима «без гнева и пристрастия». И что же? Картина, которую он написал, вызывает самое тяжелое впечатление не только от римской истории, но и от рода людского вообще.

Однако человек слаб: ему непременно нужна ложь, тот самый «возвышающий обман», о котором говорил наш поэт. Ему нужна вера во что-то великое, в идеалы добра, истины и справедливости, иначе жить будет просто невозможно. Вот почему мифотворчество совершенно необходимо не только в истории, но и в повседневной жизни. В истории же особенно. Потому-то единственно оправданным родом историографии является, на мой взгляд, история монументально-героическая. Пусть она себе лжет и приукрашивает сколько угодно, но это ложь во благо. Странная, казалось бы, вещь: все на словах желают истины, требуют её, а когда получают, то в ужасе и негодовании отмахиваются от неё. Иначе не может быть: истина всегда горька, неприятна и, в конечном счете, разрушительна. Вот почему со спокойной совестью скажем: избави нас Бог от истины, а с ложью мы и сами как-нибудь справимся!

Конечно, героически-монументальная история, и, прежде всего, та, что служит намеренному возвеличению прошлого в назидание современникам, таит в себе определенную опасность, и Ницше, как философ, не мог не обратить на это внимание. В этом случае, считал он, история может подвергнуться искажению, приукрашиванию и в силу этого скатиться до свободного вымысла. Если монументальное изображение прошлого господствует над остальными способами исторического описания, то есть над антикварным и критическим, то от этого, по его мнению, страдает само прошлое. Целые значительные его отрезки могут предаться забвению и пренебрежению и образовать как бы серый однообразный поток, среди которого возвышаются, как острова, отдельные, не в меру выпяченные факты. Когда такого рода история западает в головы и души способных честолюбцев и мечтательных злодеев, то, по его мнению, в результате подвергаются разрушению государства, возникают войны и революции.

Нет, неправ философ, совсем неправ. В данном случае он выступает в совершенно несвойственной ему роли чиновника какого-нибудь министерства образования, а не философа-ниспровергателя. Хотя лично я питаю к монументально-героической истории полное недоверие, а временами даже отвращение, она — и это нельзя не признать — есть единственный вид истории, имеющий хоть какое-то оправдание, поскольку играет всетаки хотя и мизерную, но все же позитивную роль в воспитании гражданских и патриотических чувств у молодой поросли.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

14

От преобладания этого вида истории, сетует Ницше, страдают, видите ли, остальные виды истории — антикварный и критический, да и само прошлое. Но каким же образом те могут страдать от него? Если они от чего-либо и страдают, то лишь от собственной невыносимой скуки! Я вот иногда думаю: кто, кроме историковпрофессионалов читает их многотомные исторические сочинения? Кого они могут еще привлечь? Кому интересно знать, как жили обычные люди сто, двести, тысячу лет назад; как они вели хозяйство, что производили, с кем торговали, какая у них была утварь и т.п.? Всё это составляет предмет интереса исключительно для историков-архивариусов, но не для широких читательских масс. Уж коли речь идет об истории, то большинству подавай что-нибудь погорячей, да позабористей — всяких там мушкетеров, Людовиков, Ришелье, Марию Медичи, тайны мадридского двора и проч. Это как раз и делает популярная история с её решительным акцентом на захватывающие героические и злодейские деяния. Если она и приврет чего-нибудь — не беда, всё равно проверять никто не будет, лишь бы было интересно и увлекательно. К тому же привирают в истории все без исключения, будь то вольно или невольно.

Что касается критической истории, то есть истории судящей и осуждающей прошлое, то она пишется глубокими и страдающими умами и служит она достаточно узкому кругу людей, также страдающих при виде того, что творится вокруг и пытающихся найти ответ в прошлом на мучающие их вопросы, касающиеся настоящего. Критическую историю пишут не историки, а философы. Историки же, за малым исключением, это — более или менее добросовестные ремесленники, от продукции которых не дрогнет сердце, не заговорят чувства и не возвысятся мысли. Для всякой официальной власти критическая история — самый опасный вид историографии. В России самым ярким представителем этого вида был Петр Чаадаев, за что и поплатился известным образом. Почти двести лет назад он написал небольшое по объему «Философическое письмо», в котором сумел дать глубокий, я бы даже сказал, слишком глубокий критический анализ российской истории. И что же? В библиотеках пылятся невостребованные многотомные архивно-исторические исследования всевозможных авторов, тогда как какие-то двадцать чаадаевских страничек до сих пор будоражат умы, вызывая у одних сочувствие, у других — неприязнь и даже ненависть. Официальная власть в лице Николая I и его челяди, как известно, за эти самые странички объявили Чаадаева сумасшедшим. В самом деле, надо было быть сумасшедшим, чтобы в ту страшную эпоху дать резко негативную оценку всей российской истории. Надо было быть на редкость мужественным человеком, чтобы в жестокое время высказать свое свободное суждение на столь опасную тему.

** *

Французский поэт и философ Поль Валерú как-то верно заметил, что история есть

«самый опасный продукт, вырабатываемый химией интеллекта». В то же время он считал историю прислужницей политики, источником шовинизма и национализма. Валерú несомненно прав. История, как ни один из других видов интеллектуальной деятельности, подвержена мимикрии: в зависимости от обстановки она легко и быстро меняет не только внешнюю свою окраску, но и внутреннее содержание. Это и понятно: если история не становится прислужницей политики, то её ожидают очень большие неприятности, притом, надо сказать, не только в России. Правда, следовало бы добавить, что и все остальные науки тоже суть опасные продукты всё той же «химии интеллекта», и какая из них опаснее — сказать трудно. Сегодня, к примеру, я назвал бы всякие высокие технологии более опасным продуктом, вырабатываемым этой самой «химией интеллекта», нежели история. Что там история! Прочитали и забыли. Продукты же современных технологий живут рядом с нами, внутри и вокруг нас денно и нощно, постоянно отравляют наши души и плоть, мы уже сами незаметно превратились в их продукт. Об окружающей нас природе я уже и не говорю. Но об этом после: более детальные размышления на сей счет читатель найдет в очерке, касающемся ноосферы и её роли в истории человека.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

15

Критическая история может, конечно, возбудить впечатлительные умы и побудить их к каким-то деструктивным действиям, которые, однако, вряд ли способны оказать серьезное влияние на ход событий. Что касается монументальной истории, она, повторяю, нужна главным образом власть предержащим. Она служит для них одним из важных идеологических средств для укрепления своего положения и воздействия на умы граждан в должном направлении. С её помощью в народе во все времена пытаются возбудить чувства примитивного («квасного») патриотизма особенно в те периоды, когда дела в государстве идут не самым лучшим образом. В этом случае не брезгуют никакой старой и пропахшей нафталином исторической ветошью, и нынешняя российская действительность служит тому хорошим подтверждением. Учинив подлинный погром в нашем недавнем историческом прошлом, содержащем массу подлинных примеров героизма, нынешняя власть и её идеологи, полные неприязни к этому прошлому, вытаскивают на свет божий давно забытые мумифицированные, пропахшие тленом идолы. Чуть-чуть почистив и проветрив их, они, ничтоже сумняшися, пытаются представить их благодетелями и спасителями отечества, чтобы на их примере возбудить у равнодушных современников хоть какое-то подобие патриотических чувств.

** *

Хотя скептические оценки разных авторов касательно роли истории в жизни народов и отдельных людей содержат много оригинального, они, разумеется, не могут служить основанием для отказа от изучения истории. Знать в определенных пределах историю не только собственной страны, но и других стран и народов, конечно, нужно каждому образованному человеку, как нужно знать географию, литературу, математику и т.д. И вовсе не из каких-то сугубо прагматических соображений. Вряд ли мы сегодня согласимся с древнегреческим историком Полибием (ок. 200-120 до н.э.) — автором широко известной «Всеобщей истории», в которой он настаивал на том, что история не должна носит праздного, развлекательного характера, предназначенного позабавить досужего читателя. Напротив, считает он, задача её — научить человека, как нужно поступать в тех или иных обстоятельствах сегодня и в будущем, используя опыт прошлого. Упрекая большинство как прежних, так и современных ему историков в злоупотреблении драматическими эффектами и риторическими приемами, Полибий считал, что история имеет совершенно иные задачи, нежели простое историческое повествование, а именно задачи воспитательные.

Сегодня мы уже смотрим на эти вещи другими глазами и не столь наивны в своих требованиях к истории. Человек по самой природе своей есть существо любознательное и одновременно вздорное в этой любознательности. Он легко сочетает в себе диаметрально противоположные качества, от самых низменных до возвышенных. В этой связи мне невольно приходит на память знаменитый английский философ Фрэнсис Бэкон (15611626) — человек выдающегося ума и одновременно немалых пороков. Он последовательно занимал высшие государственные посты — генерального прокурора, лорда-хранителя печати и, наконец, лорда-канцлера. В 1620 г., будучи лордом-канцлером, он опубликовал свое самое знаменитое и делающее честь человеческому разуму философское сочинение «Новый Органон». В то же время годы его канцлерства ознаменованы многочисленными казнями, раздачей монополий, противозаконными арестами и относятся к одним из самых темных и позорных страниц в английской истории. В 1621 г. он был обвинен во взяточничестве и даже на короткое время заключен в тюрьму. Как тут опять не вспомнить еще одного философа — Сократа, считавшего, что государством должны управлять философы. Упаси, Господи! Весь человеческий опыт, включая и опыт означенного лорда Бэкона, свидетельствует против этого мнения. Наоборот, этот самый опыт говорит другое: чем заурядней человек, находящийся на вершине власти, тем лучше для народа и государства — по меньшей мере, спокойней.

Да, человек — существо весьма любознательное. Его любознательность простирается беспредельно во времени и пространстве. Она захватывает не только настоящее, но прошлое и будущее, не только маленький кусочек земли, на котором он

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

16

живет, но и все вокруг, включая как Землю, так и всю Вселенную. По одной лишь этой причине его не может не интересовать, как минимум, история собственной страны, пусть даже в самых общих чертах. Наверное, прав был известный французский историк Марк Блок, утверждая:

«если даже считать, что история ни на что иное не пригодна, следовало бы все же сказать в ее защиту, что она увлекательна. Или точнее… что она, несомненно, кажется увлекательной большому числу людей».

Для многих история и в самом деле служит развлечением, а также средством отвлечься от действительности, которая редко вызывает у нормального человека удовлетворение. История тем и хороша, что в умелых руках приобретает любой вид. Прошлое можно как угодно приукрашивать, романтизировать, злодеев превращать в благородных героев, ничтожные события раздувать до общемирового значения и наоборот. В любом, однако, случае, повторяю еще раз, писать историю следует увлекательно и развлекательно. Это главное к ней требование. Менее всего в ней нужна некая объективная правда, тем более, что никто не знает, что это такое. Вот почему для многих людей настоящие историки — это А. Дюма, Л. Фейхтвангер, Т. Манн, С. Цвейг, В. Пикуль и т.п. Вольтер как-то заметил относительно литературы, что все её роды хороши, кроме скучного. В еще большей степени эти слова применимы к истории.

Разумеется, здесь следует проводить различие между увлекательностью истории для читателя и для самого историка. Читателю всегда подавай что-нибудь «погорячее», иначе он после первых же страниц отложит книгу в сторону и никогда к ней не вернется. Увлечение историка — это нечто совсем другое. Оно в этом смысле сродни увлечению любого, «зацикленного» на чем-то человека, будь он зоологом, физиком, химиком, коллекционером марок или винных этикеток. Для иного историка, особенно склонного к архивному типу истории, обнаружить новый, доселе неизвестный факт — то же самое, что для астронома обнаружить какую-нибудь новую звезду или для зоолога — невиданную прежде букашку. Поэтому следует проводить различие между историей как предметом исследования и той же историей уже как предметом потребления, а эти вещи, к сожалению, часто смешиваются, притом главным образом самими историками. Они думают, и даже уверены в том, что интересное для них, должно быть непременно интересно и для читателей. Тот же Блок в этой связи задается вопросом:

«если бы история, к которой нас влечет эта ощущаемая почти всеми прелесть (познания), оправдывалась только ею, если бы она была в целом лишь приятным времяпрепровождением, вроде бриджа или рыбной ловли, стоила ли бы она того труда, который мы затрачиваем, чтобы ее писать?».

Блок невольно смешивает здесь тех, кто пишет историю, и тех, кто её читает, то есть, условно говоря, производителей и потребителей. Однако первые и вторые имеют по отношению к науке, как, собственно, по отношению ко всяким другим сферам деятельности совершенно разные интересы. Можно ведь по аналогии спросить: стоило ли чего-нибудь время, затраченное человеком на рыбную ловлю, если он не принес домой ни одной рыбешки? Жена этого человека наверняка заметила бы, притом не без сарказма, что тот провел его попусту, с чем тот вряд ли согласился бы, будь он настоящим рыбаком, а не промысловиком.

Как и в случае с рыбаком или игроком в бридж, настоящий историк не задается вопросом, стóит ли предмет его увлечения затраченного на него труда: он просто занимается им, потому что это ему нравится. Вопрос о пользе и выгоде возникает лишь тогда, когда та или иная сфера человеческой деятельности превращается в казенный институт или же приобретает какую-то меновую стоимость.

Взять ту же историю: едва она сделалась предметом изучения в школах и университетах, она тотчас же стала превращаться из сферы свободного творчества в казенную оплачиваемую деятельность и одновременно — претендовать на статус особой науки с соответствующими должностями, званиями и окладами. Однако, как бы сами историки ни старались представить свой предмет в качестве науки, она все-таки ближе к

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

17

искусству. Там, где история приближается к науке, там она становится нестерпимо скучной и омертвевшей, и никому, кроме самих историков, не нужной. Тем не менее, историки все же добились, чтобы их предмет вошел в реестр тех дисциплин, которые принято называть «науками». Не потому ли история, понимаемая именно как наука, вся кишит посредственностями с учеными степенями? В самом деле, куда как проще написать занудную псевдонаучную диссертацию, чем добротную и одновременно увлекательную историю. Кандидатов и докторов исторических наук — тьма-тьмущая, а историков-поэтов

— единицы. Мне в этой связи вспоминается маленький эпизод, о котором упоминает в своих дневниках Томас Манн. После того, как он закончил свой известный роман «Иосиф и его братья», печатавшая его машинистка заметила: «Теперь мы знаем, как всё это происходило на самом деле». И действительно, писателю удалось развернуть сравнительно короткую и сухую библейскую историю в необычайно широкую по охвату, увлекательную и одновременно чрезвычайно убедительную в смысле исторической достоверности панораму жизни далекого от нас древнего мира. Он целиком погружает нас в тот мир, и мы чувствуем себя его непосредственными, живыми участниками. Именно так и нужно писать историю. Правда, удается это очень немногим. Ну, а кому не удается, может быть, и вовсе не следует «браться за оружие»?

Самое несносное направление в истории — это, конечно, так называемая поучающая история. С её помощью обычно добиваются результата, противоположного желаемому. Уже во времена Фукидида и Полибия догадывались, что история ничему не учит и научить не может, потому что каждое время, каждая историческая ситуация имеет свою неповторимую специфику, к которой не только бесполезно, но и вредно применять опыт прошлого. Единственное, чему может научить история, — это тому, что мир спокон веку лежит во зле. Но как отмечал еще Кант, эта «истина» столь же стара, как и сама история, и во все времена она остается определяющей независимо от того, считают ли одни люди, что всё в мире идет к худшему, а другие, наоборот, — к лучшему. Однако, как бы то ни было, в остатке, на удивление, всегда остается это самое зло.

Что касается требования беспристрастности в изложении исторических событий, об этом не приходится даже и говорить. У того, кто постоянно твердит о необходимости беспристрастного подхода к изучению истории (а такие люди, как ни странно, все еще есть), что-то явно не в порядке со способностью мышления. Суждения того же Полибия

— этого первого принципиального поборника беспристрастного подхода к изучению и изложению истории, были предвзяты от начала и до конца, и одно лишь это делало их непригодными для извлечения каких-либо полезных уроков. Сочинения римского историка Тацита, заявившего о своем намерении излагать описываемые им события «без гнева и пристрастия», полны и того, и другого. К слову, в XIX веке один из учеников известного немецкого историка Якоба Буркхардта защищал докторскую диссертацию на тему «Историю следует писать и с гневом, и с пристрастием». Что касается моей позиции в этом вопросе, то я целиком солидарен с последней точкой зрения. По крайней мере, она честнее, нежели изображать из себя беспристрастного судью и в то же время осознанно или неосознанно протаскивать собственные предвзятые взгляды на вещи. Что бы там, однако, ни говорили, позиция любого историка всегда партийна, а значит, всегда пристрастна, поскольку он создает собственную модель описываемых исторических событий, и та в любом случае ценностно обусловлена в соответствии с его принадлежностью к той или иной культурной, социальной и политической среде.

Возвращаясь к Гегелю, обращу внимание на одно весьма существенное обстоятельство, указывающее на условия, делающие возможной историю как таковую. Многие философы опускали этот вопрос, считая, что ответ на него представляет нечто само собой разумеющееся, как сама жизнь. Гегель, хотя прямо и не ставит вопрос об основаниях истории, тем не менее, обращает внимание на то обстоятельство, что

всемирная история совершается в духовной сфере. Факт этот, могущий показаться вполне банальным, на самом деле преисполнен глубокого смысла. В самом деле, собственную историю может иметь только существо мыслящее. Однако произносить членораздельно

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

18

несколько десятков заученных с детства слов — еще не значит мыслить. Мыслящее существо — это существо, обладающее свободой воли и осознающее себя свободным, находясь даже в неволе. Это одна сторона проблемы. Другая состоит в том, что человек как существо свободное по своей природе в то же время реально живет и действует в условиях природной и социальной необходимости (несвободы), которая весьма существенно ограничивает свободу его действий. Вот в этом постоянном противоборстве

иборении свободного по природе человека с окружающим его миром, живущим по жестким законам необходимости, ограничивающим свободу человека, и создается история. Отсюда простой вывод: история невозможна как при абсолютной свободе, так

ипри полном ее отсутствии.

Кстати, Кант, отказывая эмпирическому, то есть реальному человеку в свободе, тем самым, вольно или невольно, отрицал саму возможность истории. Однако тот факт, что история, несмотря ни на что, существует, лучше всего доказывает, что эмпирический человек всё же в определенной степени имеет возможность реализовать свою свободу в той сфере, где действуют законы необходимости. Да, свобода эта ограниченна, но, тем не менее, она имеет место быть. Свобода и необходимость — корреляты, то есть одна предполагает другую. Другими словами, они не существуют порознь и независимо друг от друга, но постоянно идут бок о бок, во взаимном столкновении и противоречии, и только благодаря этому рождается живая история человека.

Из сказанного, думается, уже должно быть понятно, почему не имеют и не могут иметь историю животные. Однако даже в серьезной литературе можно нередко встретить рассуждения на тему о существовании собственной истории животных. Как пример сошлюсь на Ф. Энгельса. В своей известной работе «Диалектика природы» он так и пишет:

«И животные имеют историю, именно историю своего происхождения и постепенного развития до своего теперешнего состояния. Но они являются пассивными объектами этой истории; а поскольку они сами принимают в ней участие, это происходит без их ведома и желания. Люди же, наоборот, чем больше они удаляются от животных в узком смысле слова, тем в большей мере они делают свою историю сами, сознательно, и тем меньше становится влияние на эту историю непредвиденных последствий, неконтролируемых сил, и тем точнее соответствует исторический результат установленной заранее цели».

Увы, классик в данном случае неправ, притом неправ по всем статьям. По соображениям, рассмотренным выше, животные не имеют и не могут иметь истории. Та история, о которой толкует Энгельс, это история, какой она представляется человеку как мыслящему наблюдателю. Это опять же человек сочиняет историю животных. В этом смысле историю имеют и камни, и растения, и планеты, и всё, что угодно.

Да что там неразумные животные! Практически не могли и не могут изложить свою историю многие первобытные общества притом, что длительность существования некоторых из них насчитывала многие сотни лет. Хотя они обладали памятью и владели осмысленной речью, этого было еще мало для создания истории. Чтобы оставить о себе и своем существовании живое и нетленное свидетельство, им недоставало кое-чего весьма существенного. Прежде всего, у них отсутствовало развитое чувство свободы и неотъемлемое от него самосознание. Затем (и это важно!), они не имели письменности, с помощью которой могли бы фиксировать события и передавать сведения о них будущим поколениям. Вот почему прошлое многих первобытных обществ нашло свое отражение не в писаной истории, а в различных, часто весьма причудливых легендах и мифах, в которых реальные события были искажены вымыслом и всякого рода фантазиями. В такой форме они передавались из уст в уста, из поколения в поколение, обрастая всякий раз новыми вымыслами и искажениями.

Если, согласиться с Гегелем, что история есть развитие идеи свободы во времени, то данный факт станет понятным. Животным идея свободы не присуща вовсе, вот почему у них нет и не может быть истории. Что касается первобытных обществ, то идея свободы существует там лишь в качестве потенции. Активизируется она только с переходом в

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

20

«Когда, — считает Гегель, — мы смотрим на историю, как на такую бойню, на которой приносятся в жертву счастье народов, государственная мудрость и индивидуальные добродетели, то перед мыслью необходимо возникает вопрос: для кого, для какой конечной цели были принесены эти чудовищнейшие жертвы?».

А в самом деле: для кого и для какой цели? Спросить бы об этом у Александра Македонского, Цезаря, Наполеона и прочих великих исторических личностей, прославивших человечество своими выдающимися подвигами и победами и одновременно неисчислимыми жертвами, положенными ими на алтарь своего непомерного тщеславия и своей славы. В этом смысле они ничуть не лучше Герострата, который ради того, чтобы прославиться, поджег храм Артемиды в Эфесе. Просто разные масштабы, но, как говаривал еще Чарльз Чаплин, масштаб всё оправдывает, даже самые преступные и чудовищные деяния.

Еще раз вспомним в этой связи, что история совершается в духовной сфере и в ней же реализуется идея свободы. И здесь нужно сразу же отбросить наивное представление, что понятия «дух» и «духовность» имеют отношение только к чему-то возвышенному. Подобная трактовка «духа» — не только заблуждение, но большая и прямо-таки непростительная наивность. «Дух» есть сплав разума и воли людей, и он находит свое выражение в их страстях, интересах и устремлениях. Гегель прямо указывал на то, что дух проявляет себя лишь через потребности, страсти, интересы, которые играют главенствующую роль в поведении людей.

«Ничто не осуществлялось без интереса… ничто великое в мире не совершалось без страсти…».

Да разве одно только «великое»? В мире человека всё совершается со страстью, и гденибудь на кухне коммунальной квартиры или в маленькой деревушке она пылает с не меньшей, а подчас с большей силой, чем в дворцовых интригах или в исторических деяниях и свершениях — там и тут просто разные масштабы.

Здесь может возникнуть вопрос: какова же тогда роль разума, который, по утверждению того же Гегеля, правит миром? Чистого разума, не зависящего от чувств человека и его страстей, не существует нигде, кроме как в знаменитой кантовской «Критике чистого разума». Разум неотделим от тех же интересов и эгоизма, через которые и выражается на деле свобода человека. Те, в свою очередь, неотделимы от разума и являются формами его проявления. Вот почему глубоко был прав Спиноза, отмечавший:

«те, кто тешит себя мыслью, что народную массу или стоящих у власти можно склонить руководствоваться в их жизни одним разумом, те грезят о золотом веке поэтов или о сказке…».

И Спиноза завершает свои рассуждения более точным, нежели у Гегеля, выводом: «Причин и естественных основ государства следует искать не в указаниях разума, но выводить из общей природы или строя людей».

Там же лежат причины и естественные основания истории человека в целом.

* * *

Но вернемся еще раз к понятию «история». Как было сказано, оно употребляется в двух значениях: история как повествование о прошлом, или историография, и история как объективный процесс изменений в жизни человечества в целом или в отдельных его частях в пространстве и времени. Вот осмыслением и изучением этого процесса занимается уже философия истории. Её интересуют сущность исторического процесса, закономерности его развития, смысл истории и прочие подобные вопросы и проблемы, в принципе не имеющие ответов и решений. Философия истории тщится найти некие объективные законы исторического процесса, но всякая попытка обнаружить их завершается очередным субъективным суждением или мнением. Самое тут странное, что именно философы до сих пор никак не могут усвоить простой вещи, а именно: все создаваемые человеком теории, концепции и гипотезы, к какой бы научной сфере те ни относились, суть мифы, но только мифы систематизированные и логически

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

21

упорядоченные. Всякая теория есть не более чем символическое описание внешнего мира, или его модель-метафора. Тем не менее, философия упрямо продолжает твердить о какойто объективной истине. Да, странен человек; стоит ли удивляться тому, что странна и вся его история.

Что касается философии истории, одной из самых претенциозных в этом смысле является, пожалуй, марксистская концепция, воплощенная в теории развития и закономерной смены общественных формаций. В её основу, как мы помним, положено развитие производительных сил и производственных отношений. Известный российский марксист Г.В. Плеханов, отмечал:

«Именно в развитии производительных сил и надо искать в последнем счете разгадки исторического движения человечества… Нет ни одного исторического факта, который своим происхождением не был бы обязан общественной экономии; но не менее верно и то, что нет ни одного исторического факта, кому не предшествовало бы, которого не сопровождало бы и за которым не следовало бы известное состояние сознания».

Возможно, это и в самом деле так. Но лично у меня всегда в этой связи возникает наивный вопрос: а чему, в конечном счете, обязано развитие самих этих производительных сил? Не сами же по себе они развиваются? Признать такое — означало бы признание того, что производительным силам присуще живорождение. Скажем, те же пчелы и муравьи тоже живут очень активной общественной жизнью, и порядка у них несравненно больше, чем в человеческих сообществах. Однако мы же не говорим о существовании у них производительных сил, хотя, условно говоря, какие-то «производственные» отношения там, наверное, существуют. По крайней мере, разделение труда у них точно существует. Не является ли более естественным и отвечающим жизни предположением, что в основе отсутствия порядка в человеческих сообществах, с одной стороны, и в основе развития производительных сил — с другой, лежит одна и та же причина. И причина эта — прихотливый разум человека и неотъемлемое от него своеволие, которое часто именуют возвышенным словом «свобода».

В самом деле, производительные силы не сами собой развиваются; их развитие есть следствие иной причины, именно сознательной деятельности человека. Эта причина и лежит в основе природы человека и его исторического развития. Беда материалистов в том, что они уперлись, как в стену, в один, хотя сам по себе и важный фактор, характеризующий особенность развития человеческой истории, и эта «стена» как бы закрыла от них то, что определяет сам этот фактор. Точнее будет сказать, что сама природа общественных отношений вместе с производительными силами и производственными отношениями прямо зависит от особенностей природы самого человека как существа мыслящего и одновременно своевольного. Взять тех же пчел и муравьев: они живут исключительно согласно инстинкту, а потому ритм и направление их жизни нисколько не нарушается на протяжении многих тысячелетий. У человека же, наоборот, порядок нарушается на каждом шагу, нарушается притом по одной единственной причине, а именно потому, что он есть существо во всех отношениях вздорное. Вздорное же оно потому, что имеет творческий разум. Именно это и определяет всю его жизнедеятельность, а следовательно, и всю его историю. Вот почему я взял бы на себя смелость кратко определить историю как наиболее полное выражение вздорности человека во времени и пространстве.

И еще один момент: благодаря обладанию творческим разумом человек есть существо созидающее. Плоды его созидательной деятельности не только многообразны и разнообразны, но, так сказать, диалектичны, то есть, говоря просто, противоречивы. В этом значении они суть более или менее полное отражение его прихотливого мышления. Это же означает, как минимум, что, созидая нечто, он одновременно что-то разрушает, и наоборот, разрушая, — созидает. Обе эти стороны его творческой деятельности неразрывны, идут всегда вместе, и масштаб и размах одной всегда в целом соответствует размаху и масштабу другой. Однако здесь прослеживается опасная тенденция: с той поры, как человек стал осознавать свои безграничную творческую силу и возможности,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

22

негативный аспект этого диалектического процесса стал со временем всё более заметно преобладать. Применительно к будущему человечества данный факт означает одно: на каком-то этапе своего исторического развития оно не сумеет справиться с разрушительной стороной своей созидательной деятельности, и это обстоятельство грубо и зримо обозначит тот рубеж, за которым история человечества покатится вниз по наклонной. Впрочем, на мой взгляд, этот рубеж уже пройден, и тому есть масса убедительных свидетельств как объективного, так и субъективного свойства. Более подробно об этом говорится в других разделах книги.

Вы, читатель, кстати, не заметили на себе и в окружающем мире этого движения вниз? Если нет, то укажу на самые очевидные его признаки. Они следующие — жизнь стала легче, приятнее, свободнее; всё меньше обременительных сдержек в поведении, отсутствуют всякие авторитеты, стираются границы между государствами, а внутри них

— между классами и прочими слоями населения, деградирует семья, растет свобода в половых отношениях, исчезает уважение к старшим, место обязанностей всё больше занимают права личности и т.п. Вот так некогда умирал Древний Рим. Теперь эта «римская болезнь», похоже, начинает захватывать весь мир, с той лишь разницей, что сегодня в нем не осталось «варваров», которые могли бы влить в человечество «свежую» кровь.

Конечно, как и любое иное суждение, данный вывод спорен, с не меньшим успехом может быть доказан вывод прямо противоположный. Человеческий разум диалектичен и одновременно антиномичен. Это означает, что любые два противоположных суждения могут быть доказаны с одинаковым успехом. Вот, кстати, почему нет и не может быть в принципе единого варианта как историографии, так и философии истории. Люди судят об окружающем их как природном, так и в особенности, социальном мире, исходя не только из основ той культуры, к которой они принадлежат, но и особенностей воспитания, образования и характера.

* * *

В качестве иллюстрации высказанных выше мыслей сошлюсь на философию истории О. Шпенглера — яркого представителя западноевропейской мысли начала ХХ века. Его некогда нашумевшее сочинение «Закат Европы», которое, на мой взгляд, в целом свидетельствует о явных психических отклонениях автора, содержит, ряд интересных суждений, касающихся в том числе рассматриваемого здесь предмета. К ним, в частности, относятся его рассуждения, иллюстрирующие высказанную выше мысль относительно обусловленности взглядов людей на окружающий мир их принадлежностью к той или иной культуре. Шпенглер показывает это на примере оценки всемирной истории людьми западноевропейской культуры, для которых «всемирная история» ограничивается известной многим со школьной скамьи схемой: «Древний мир – Средние века – Новое время». Он считает эту схему бессмысленной. По его мнению, она является всего лишь отражением взглядов людей, живущих в небольшом западном углу огромного евразийского материка, но отнюдь не представлением всего «человечества». В глазах, скажем, китайца, индуса, тем более древнего грека или египтянина, картина мира совершенно иная. Как считает Шпенглер, во всем этом проявляется тщеславие западноевропейского человека, в уме которого развертывается картина «всемирной истории». Шпенглер сравнивает эту привычную для западноевропейца схему, в которой другие цивилизации как бы вращаются вокруг Европы как мнимого центра, с «птолемеевской» системой истории. Ей он противопоставляет, так сказать, «коперниканскую» систему, в которой античность и Запад наряду с Индией, Вавилоном, Китаем, Египтом, арабской и мексиканской культурой представляют собой отдельные миры, имеющие равное значение в общей картине истории и часто превосходящие античность грандиозностью своих свершений.

Слово «Европа», резюмирует Шпенглер, следовало бы вообще вычеркнуть из истории.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

23

«Не существует никакого «европейца» как исторического типа, — считает он. — Глупо в случае эллинов говорить о «европейской древности», принимая во внимание, что Гомер, Гераклит, Пифагор были выходцами из Малой Азии, т.е. «азиатами».

Отрицает он и телеологический взгляд на развитие мировой истории, согласно которому история развивается якобы в соответствии с какой-то предзаданной целью:

«У «человечества» нет никакой цели, никакой идеи, никакого плана, как нет цели у бабочек или орхидей. «Человечество» — это зоологическое понятие или пустое слово. Достаточно устранить этот фантом из круга проблем исторических форм, и глазу тотчас же предстанет поразительное богатство действительных форм». Вместо безрадостной картины линеарной всемирной истории, поддерживать которую можно лишь закрывая глаза на подавляющую груду фактов, существует множество мощных культур, имеющих собственную форму, собственную идею, собственные страсти, собственную жизнь, собственную смерть. Есть расцветающие и стареющие культуры, народы, языки, истины, боги, ландшафты... У каждой культуры свои новые возможности выражения, которые появляются, созревают, увядают и никогда не повторяются. Эти культуры, живые существа высшего ранга. Подобно растениям и животным, они принадлежат к живой природе Гёте, а не к мертвой природе Ньютона. Всемирная история — это процесс вечного образования и преобразования».

Заурядный же «цеховой» историк, иронизирует Шпенглер, видит её в подобии ленточного глиста неустанно откладывающего эпоху за эпохой.

Что касается Европы, нельзя не согласиться, что она никакой не континент — для этого её очертания слишком неопределенны, и выделение её в качестве отдельного континента искусственно и произвольно. Место и значение Европы в мировой истории, прежде всего, конечно, Западной Европы, определяется вовсе не географическими факторами, а если и географическими, то в самой тесной связи с другими, прежде всего, факторами культурными в самом широком понимании этого слова. Как таковая она представляет собой сложный комплекс, включающий в себя соответствующие политикоадминистративные, социальные, экономические, научные, технические, правовые факторы вместе с особыми формами искусства. Главное же здесь то, что в основе всего этого комплекса издавна лежало достаточно развитое чувство и сознание свободы как в ее личностном, так и социально-экономическом и политическом понимании этого слова. Как было показано выше, именно идея свободы и неотрывное от неё самосознание как отдельного индивидуума, так и народа в целом, фактически положили начало истории в подлинном смысле этого слова. И здесь роль Западной Европы в мировом развитии трудно переоценить. Позитивна она или негативна с точки зрения общего хода мировой истории, сказать трудно — для окончательного приговора время еще не наступило, хотя лично я склоняюсь к выводу, что она в целом негативна.

Правда, в исторических исследованиях считается дурным тоном применять к явлениям и событиям истории моральные оценки, но, как показывает опыт, избежать этого практически никому не удается. В самом деле, как бы строго ни предупреждали нас о недопустимости таких оценок методологи-пуристы, вроде Генриха Риккерта или Макса Вебера, уйти от них невозможно. Они неотделимы от природы мышления человека, которому свойственно рассматривать всё в оценочных категориях. Поскольку общественный человек есть уже по определению существо нравственное, то он фактически бессознательно оценивает окружающий его мир в нравственных категориях, притом не только мир социальный, что вполне естественно, но даже мир природный.

Если в этой связи рассмотреть идею свободы и её место и роль в развитии исторического процесса, то нельзя не видеть, что эта роль, будучи созидательной в одном отношении, имеет и другую сторону — негативную, разрушительную. Скажу больше: по мере развития исторического процесса сторона разрушительная постепенно берет верх над созидательной. Мы видим это на примере рождения, расцвета и затем постепенного упадка и гибели отдельных цивилизаций. Тот же цикл суждено пережить и человеческой цивилизации в целом. Если взять древние цивилизации, то нельзя не видеть, что в глубинной основе их упадка и гибели лежало постепенное разрушение социальных

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

24

перегородок, относительное выравнивание по своему положению и роли различных социальных слоев и распространение духа свободы. Этот процесс усугублялся постепенным перемешиванием коренного населения с выходцами из других цивилизаций и культур. Многие социологи давно пришли к выводу, что одной из важнейших предпосылок деградации и упадка человеческой цивилизации в целом лежит в постепенном смешении разных народов и рас, в нивелировке их культур, в появлении некоего, лишенного твердой нравственной основы «общечеловека». Сегодня этот процесс набирает всё большую силу. Особенно заметен он в старых нациях, главным образом в Западной Европе. Она уже лишилась той энергии и силы, свойственные ей в период нелегкой борьбы за образование национальных государств. Сегодня она способна лишь на вялое и в принципе бессильное реагирование на энергичную и напористую мирную (пока!) экспансию других культур, которые совсем еще недавно Европа рассматривала как свою сырьевую «периферию».

На опасность культурной нивелировки обращали внимание многие философы. Известный русский философ К. Леонтьев считал, например, что процесс всеобщей ассимиляции, если его не приостановить, рано или поздно не только разрушит все существующие особые культуры и отдельные государства, но уничтожит и само человечество.

«В однообразии смерть, — подчеркивал он. — Всё что служит космополитизму, всё, что служит всемирному ускоренному движению и общению, хотя бы самым невинным и непреднамеренным образом, — служит поэтому всеобщему разрушению жизни на этой земле».

Эти слова, увы, содержат значительную долю истины. Подобно тому, как во Вселенной постепенное выравнивание температур может, по мнению некоторых ученых, привести к максимуму энтропии и в конечном счете — к тепловой смерти, так и в социальной жизни выравнивание культурно-национальных особенностей до одной плоскости может привести к социальному «максимуму энтропии» и тем самым — к смерти человечества. Полное выравнивание, равновесие любых сил, будь то физических, химических, биологических или социальных, равноценно отсутствию разности потенциалов, а значит

— прекращению всякого движения, а это уже — смерть. В то же время, процесс нивелировки культур по своей природе объективен. Человечество давно уже вступило на путь смешения культур. На примере разных, некогда великих и процветающих цивилизаций, затем почти бесследно исчезнувших, история говорит об опасности этого процесса. Думается, та же судьба ждет теперь и всё человечество. Растущая взаимозависимость народов и государств, хваленая «глобализация» мировых процессов, которую некоторые недалекие умы рассматривают как благо для человечества, — наиболее зримые материальные свидетельства его деградации. Близок ли «конец истории», или далек, — сказать трудно. Определенно одно: человечество по всем признакам уже вступило в понижающую ветвь общего цикла своей истории, и опускаться по ней оно будет, скорее всего, с ускорением движущегося по наклонной плоскости тела.

** *

Рассуждения Шпенглера, при всей их оригинальности, не дают, однако, ответа на интересующие нас вопросы относительно истории. Что касается требований к историографии, то здесь не существует, да и не может существовать в принципе общеобязательных правил и рекомендаций. Правда, с той поры, как история стала претендовать на статус особой науки, сразу же появились всякого рода методологические «требования» и «правила». Но это касается академической истории с её скучными учебниками, методологиями, диссертациями, учеными степенями и званиями. Именно в её рамках создаются те самые учебники для школ, вызывающие устойчивое отвращение к истории у школяров. Что касается истории как свободной сферы исследования, то здесь всякий историк сам определяет предмет исследования, сам выделяет в нем то, что его интересует, расставляет нужные акценты, выбирая подходящую для него форму и последовательность изложения. В этом значении историография ничем не отличается от

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

25

любого другого свободного сочинения на заданную или выбранную тему. Сама же история, какого бы предмета она ни касалась, должна быть, на мой взгляд, толковым, а главное, повторю еще раз, живым и увлекательным описанием последовательности событий или смен состояний любого объекта в связи с другими объектами и их отношениями. Ими могут быть человек, любая община или ассоциация людей, народ, государство и т.д. В общем, можно писать историю чего-угодно: дерева, пчелиного улья, реки, дороги, озера, любимого сада, своей собаки или кошки и т.д. и т.п. Однако историю какого бы объекта человек ни писал — растения, животного, планеты или любой другой вещи — во всех без исключения случаях он, даже не сознавая того, рассказывает собственную историю, потому что историю может иметь только существо, обладающее разумом и свободой воли. Что касается методологического требования ко всем этим историям, оно одно — они должны быть интересными, увлекательными. Если этого нет — не спасет никакая значимость и важность рассматриваемого сюжета. Нет, на мой взгляд, ничего хуже скучного и занудного исторического сочинения. А ведь большинство школьных учебников по истории написаны именно в таком духе. Стоит ли после этого удивляться, что многие школьники не любят историю как предмет.

Мне в этой связи вспоминается знаменитая «История государства Российского» Н.М.Карамзина. Приступая к составлению русской истории без надлежащей исторической подготовки, знаменитый уже к тому времени писатель не собирался давать глубокого её исследования. Он имел намерение приложить свой литературный талант к готовому материалу: «выбрать, одушевить, раскрасить» и сделать, таким образом, из русской истории нечто занимательное, что привлекло бы внимание не только русских, но и иностранцев. Критическая и философская сторона истории его не интересовала. Именно достоинства литературной формы «Истории Государства Российского» доставили ей самое широкое внимание со стороны читателей и поклонников Карамзина, как литератора. Об этом говорит тот факт, что все 3000 экземпляров первого издания «Истории» разошлись всего за 25 дней. В наше хваленое просвещенное время такое просто невозможно. И это притом, что многие профессиональные историки не без основания считали, что «История» Карамзина не имела серьезного научного значения. Сделали её популярной для своего времени книгой главным образом литературные достоинства «Истории». Ею восхищались не только друзья Карамзина, но и широкая публика читателей-неспециалистов, притом что историки-специалисты, находили её, и не без оснований, отсталой по общим подходам и к тому же весьма тенденциозной.

Выше, если читатель помнит, я утверждал, что история должна быть тенденциозной, более того, что она не может не быть тенденциозной в принципе. Однако тенденциозность может быть разной. Одно дело — намеренная тенденциозность Карамзина и тех историков, которые сознательно приукрашивают, героизируют, романтизируют историю согласно принципу: «сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Другой вид тенденциозности — это сухая тенденциозность историковархивариусов, верящих в то, что они «объективно» излагают прошлые события, тогда как на самом деле преподносят читателю набор скучнейших и субъективно подобранных фактов, которые к тому же до них неоднократно подправлялись, искажались и даже сознательно фальсифицировались их предшественниками. Такая история, хотя тоже лжет, пусть даже ненамеренно, однако, в отличие от первого вида, никаких полезных уроков «добрым молодцам» дать не в состоянии. И это, возможно, самый большой её недостаток, граничащий с полной бесполезностью для одушевления общественного сознания, тем более в тех случаях, когда это самое сознание находится в упадке.

** *

Итак, человек как существо мыслящее и обладающее творческим воображением и памятью, выраженными в соответствующих понятиях, способен излагать не только собственную историю, но также историю чего угодно, ― тех же животных и даже неодушевленных предметов. Имей те и другие такие же способности, как человек, они

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

26

могли бы рассказать массу интересного о себе, о том, что их окружает и тех событиях, свидетелями которых они были на протяжении долгой или короткой своей жизни.

Можно, в общем, утверждать, что практический интерес людей к своей истории в самом широком смысле этого слова возникает лишь при наличии определенных условий. Те же условия требуются и для развития искусств и наук в целом. Условия эти, как я уже говорил, возникают при переходе человеческих сообществ из так называемого состояния «варварства» в состояние, получившее название «цивилизация». Под цивилизацией в данном контексте понимается культура, связанная с появлением и развитием городов, а тем самым — с государственной формой бытия человека. Именно только в этом случае человек способен обрести определенную коллективную индивидуальность, осознать себя членом сообщества, отличающегося от других наций, народов и государств. Каждый член сообщества становится сопричастным своей истории независимо от того, живет ли он постоянно в пределах своего государства или нет. Если, к примеру, он, вроде Робинзона, волею судеб окажется в одиночестве на необитаемом острове, то и в этом случае его духовная связь с жизнью своего народа и его историей не прерывается. В этой связи вспоминается один рассказ Киплинга. В нем повествуется об англичанине, служившем лесником в Индии. Живя один в глухом лесу, он, тем не менее, каждый вечер, садясь за обед, надевал строгий черный костюм и белую рубашку. Этим действом он как бы постоянно поддерживал духовную связь с далекой родиной и одновременно самоутверждал себя как её гражданин. Пример, достойный подражания.

Еще раз поэтому скажем, что прав был Гегель, утверждавший, что во всемирной истории речь может идти только о таких народах, которые образуют государство. Народы, государственно не оформленные, не имеют истории в общем понимании этого слова, о котором говорилось выше. Они могут иметь мифы, сказания, легенды, так или иначе касающиеся их прошлого, но не историю, понимаемую в самом общем плане как историю развития и осуществления идеи свободы во всех ее многообразных проявлениях.

Нельзя, однако, не заметить в этой связи, что далеко не все государства имели историю именно в указанном выше смысле. У тех народов, которые не обладали развитым чувством свободы и самосознания, хотя и были государственно оформлены, история имела преимущественно форму простых хронологий событий. Она была особенно характерна для восточных деспотий. К этому же разряду государств отнесем и Россию. История в современном понимании этого слова стала, скажем, развиваться в нашей стране только где-то на рубеже XVIII–XIX столетий. О таких государствах можно сказать, что они росли, но не развивались. Практически они пребывали в неизменном, как бы застывшем социальном и духовном состоянии в течение столетий, повторяя себя в основных своих чертах и проявлениях из года в год, из века в век, меняясь главным образом экстенсивно и преимущественно в физическом (пространственном и численном) аспекте. Понятно, что жизнь таких государств могла быть предметом внимания главным образом летописцев-хронологов, которые в своих сочинениях скрупулезно, хотя и не всегда достоверно, фиксировали всевозможные внешние события жизни своих обществ. Такой, к примеру, была древняя китайская историография. Такими были известные нам русские летописи.

Одним из первых народов, письменно поведавшим о своей истории, были древние евреи. Сорок лет их скитаний по пустыне, в течение которых шел процесс развития их самосознания как единого народа, и последующие события изложены в Ветхом Завете. Конечно, библейское повествование нельзя рассматривать как историю в современном понимании этого слова, тем не менее, оно было оригинальным и в этом аспекте не имеющим аналога историческим повествованием. К слову, Спиноза в своем «Богословскополитическом трактате» сделал попытку взглянуть на Библию не как сакральный, а именно как исторический документ, повествующий о реальных событиях. Это позволило сделать ему ряд ценных выводов, имеющих практическое значение для истории.

Историю Древней Греции мы знаем благодаря образовавшимся там городамгосударствам, развитию в них письменности, свободных искусств и наук, в том числе

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

27

философии и истории. То же скажем о Риме и других государственно оформленных народах древнего мира. В то же время нам почти ничего неизвестно о многочисленных племенах, населявших центр и север Европы, за исключением того, что поведали нам о них те же греки и римляне.

Что касается понятия «всемирная история», то о таковой можно говорить не ранее, чем со времени Великих географических открытий, да и то если не рассматривать её как простую совокупность исторических сведений об отдельных разрозненных и не связанных между собой человеческих ассоциациях. Если же под всемирной историей разуметь нечто целостное, органически взаимосвязанное, то о ней уместно вести речь не раньше, чем с XVIII–Х1Х веков. Последовавшие вслед за географическими открытиями колонизация европейскими государствами других частей света вместе с сопутствовавшими им колониальными войнами и торговлей стали быстро приобщать их к западной цивилизации со всеми вытекающими из этого последствиями, свидетелями которых мы сегодня являемся. Первая и особенно Вторая мировая война и последовавшее за ними быстрое развитие всевозможных технологий, в том числе современных средств связи, практически завершили этот процесс, дав основание говорить о всемирной истории. Всё это находит свое практическое выражение, прежде всего, в постоянно растущей политической, экономической, научно-технологической, культурной и информационной взаимозависимости государств мира. И здесь нельзя не признать, что этот процесс развивался под сильным и постоянным влиянием политики, мировоззренческих взглядов

инаучно-технологических достижений Западной Европы. Сравнительно быстрому их распространению в мире способствовала универсальность тех и других. Она не только давала возможность другим государствам использовать эти средства, не поступаясь основами собственной оригинальной культуры, но в единстве того и другого придавала им новый импульс, позволяя добиваться порой небывалых результатов. В этой связи нельзя не отметить, что западные либеральные принципы и технологии служили для многих традиционных государств мира главным образом в качестве средства модернизации, не затрагивая практически основ самой их культуры. Лучшим примером тому в наше время служит Япония с её принципом «вакон–ёсай», то есть «японская душа– западные знания».

Нельзя здесь не заметить, что распространение европейских идей в мире шло непросто. Тем не менее, преодолевая немалые сопротивление, эти идеи хотя медленно, но упорно прокладывали себе путь. В идее личной свободы, которую несла Европа, было что-то завораживающе-разлагающее, и перед ней не могли устоять никакие крепости. Эта идея отвечала какой-то скрытой внутренней природе и потребности человека как существа мыслящего, своевольного и в основе своей порочного. Мышление же неотделимо от самосознания, а тем самым и от идеи свободы. Та рано или поздно просыпается и становится определяющим фактором жизнедеятельности отдельных людей

ицелых народов. Начиная с этого момента, человек перестает мириться с тем, что ограничивает его личную свободу. «Спящий» Восток пробудили и покорили не физическая сила, не военные завоевания, а всеразрушительная идея свободы. Этому в немалой степени способствовало то, что она находила свое воплощение прежде всего и главным образом в торговле и экономических отношениях. Даже народы, исповедующие ислам и наименее податливые влиянию внешних идеологий и религий, и те, как показывает практика, не могут устоять перед идеей свободы, корни которой — и это нельзя не признать — заложены в европейской культуре и во всей европейской истории.

Многие неевропейские народы, воспринявшие идею свободы вместе с плодами европейской цивилизации, образовали в результате своеобразный сплав разнородных культур. По форме он напоминает европейскую культуру, но внутри пронизан местными особенностями, системами ценностями и мировоззренческими стандартами. И вот в таком модифицированном виде эта специфическая культура начинает сегодня оказывать обратное, притом весьма сильное воздействие на культуру Европы и весь её образ жизни. Стареющая Европа не имеет уже сил оказывать активное сопротивление более

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

28

жизнеспособной черно-желтой расе, не успевшей еще разложиться от благ демократии. Она несет в Европу и утверждает там собственную культуру, и она как бы исподволь разъедает культуру европейскую. Расслабленная от современного комфорта, даваемого научно-техническим прогрессом и отсутствием необходимости бороться каждодневно за существование, сытая и благополучная Европа быстро сдает одну позицию за другой перед «мирным» натиском современных окультуренных ею же «гуннов». Происходит новое великое переселение народов, но не в форме натисков несметных вооруженных орд, а путем мирной демографической экспансии, через непрерывное просачивание многих тысяч людей, бегущих из бедных азиатских и африканских стран в богатую и благополучную Европу.

Лет двадцать тому назад американский политолог Ф. Фукуяма назвал массовое распространение западноевропейских ценностей по всему миру «концом истории». В самом деле, в определенном смысле это действительно конец истории, только истории не всемирной, а европейской, как она понималась до сих пор. Фукуяма поспешно принял поверхностное распространение либерально-демократической идеи в мире за главный фактор, свидетельствующий, якобы, о завершении исторического процесса. Он почёл её за некую вершину идейного развития человечества, достигнув которой, ему ничего не останется делать, как только почивать на лаврах. Да, идейная история и в самом деле закончилась, но только в части, касающейся Европы. Начинается новая история, и она, судя по всему, будет идти уже под знаком новых идей, и в ней Европе, какой мы ее знаем, не останется должного места, а возможно, и вообще никакого места. Она навсегда уйдет в историю в буквальном смысле, в ту историю, которую будут изучать детишки желтого и шоколадного цвета в своих гимназиях и колледжах в Париже, Лондоне, Берлине и т.п. На просторах же прежней Европы, как, собственно, Северной Америки и России, будут творить новую историю китайцы, японцы, корейцы, индийцы и т.п. И всё это, скорее всего, произойдет без каких-то особых внешних потрясений, ужасных войн, а так, само собой, незаметным и естественным образом, как говорится, «тихой сапой». О самих же коренных европейцах будут говорить примерно так, как мы сегодня говорим о цивилизациях ацтеков или майя.

** *

Гегель был прав в том, что история, в конечном счете, есть развитие и проявление идеи свободы. Поскольку, однако, свобода на деле проявляет себя главным образом в форме произвола и своеволия, то отсюда и проистекает причудливость, необъяснимость и непредсказуемость истории. Тем самым подтверждается и отсутствие в ней какого-либо плана, закономерности, общей идеи или смысла. Вот, кстати, почему в истории практически невозможно предвидение будущее. Каждый шаг исторического движения сам создает те условия, в которых оно продолжает осуществляться дальше. Отсюда невозможность выявления и определения каких-либо общих и устойчивых закономерностей исторического развития. В то же время на каждом шагу мы обнаруживаем ценность и значимость единичного в истории, включая роль личностей, поскольку в этом единичном находит свое наиболее полное выражение дух свободы. Совсем не случайно большинство историков, не прибегая ни к какой гносеологии и методологии, чисто интуитивно делают единичные, индивидуальные события и явления главным предметом своих исследований, поскольку именно в них сосредоточен весь подлинный интерес истории.

Таким образом, история как процесс есть полное выражение свойственного человеку духа свободы. Эта свобода, реализуясь в сфере эмпирии, создает духовные и материальные структуры, которые её же и сковывают. Стремясь освободиться от них, дух свободы всякий раз как бы начинает свою работу заново, стремясь создать ограничивающие её структуры, и так без конца. В этом, возможно, и состоит весь смысл истории, если его вообще можно назвать смыслом, так как он одновременно являет собой и бессмыслицу. Отсюда трагизм и комизм истории, отсюда взлеты и падения человека, отсюда невозможность сравнения истории с естественными науками, где исследователь

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

29

имеет дело с объектами, не обладающими свободой действия. То же относится и к истории как науке: её творит свободный по природе человек. Преодолевая господствующие в обществе мнения и представления, взгляды и теории, он создает свою концепцию, тем самым выражая собственное «я». В этой сфере он такой же творец, как и в живой истории; здесь он также вынужден бороться с внешними препятствиями, чтобы создать в конечном счете то, что само будет рассматриваться как нечто, требующее преодоления последующими поколениями историков.

Что же касается вопроса о том, нужна ли история, полезна она или бесполезна, то он сам относится к категории бесполезных. С таким же успехом можно задаваться вопросами, нужна ли живопись, музыка, философия, литература, коллекционирование и многое другое, чем занимается человек и без чего, с узко утилитарной точки зрения, вполне можно было бы обойтись. Жили же (и живут!) без Шекспира, Гёте, Моцарта, Бетховена, Толстого и т.д. многие миллионы людей и ничего — не умирали и не болели от этого, а коли умирали и болели, то совсем от другого. История как наука (или как дисциплина) существует потому, что существует история как процесс; история как процесс существует по тем же причинам, почему существуют живопись, музыка, философия, литература, игра в шахматы и карты и т.д. и т.п. Не спрашивает же художник, полезно или бесполезно его увлечение: он просто пишет картины, потому что ему это нравится. Историк тоже занимается историей не потому, что считает её полезной, а главным образом потому, что ему нравится заниматься ею, это его профессия, она не только увлекает его, но и приносит скромный достаток. Так примерно обстоит дело и со всеми другими увлечениями человека. Вот почему следовало бы вообще оставить разговоры о пользе истории. Пусть этот вопрос занимает юных лоботрясов, для которых бесполезны если и не все, то большинство школьных дисциплин.

Более интересными для нас являются проблемы гносеологические, то есть, говоря простым языком: что и как можем мы познать в истории, насколько достоверны наши исторические изыскания, отражают ли они прошлое таким, каким оно было, или же оно есть лишь мысленная модель этого прошлого. Ведь прошлое исследует всё тот же человек, и он оценивает его не с каких-то абстрактных позиций, а всегда с точки зрения как своих собственных взглядов и предпочтений, так и господствующих в обществе идей и запросов. Здесь возникает вопрос: есть ли тогда основания говорить об объективности исторических исследований (историографии), или же те всегда субъективны? Кого эти вопросы интересуют всерьез, я адресую к последнему очерку, где проблемы методологии рассматриваются более детально.

Имеет ли история логику, смысл и цель?

Думается понятно, что данный вопрос относится к истории как некоему объективному процессу, а не к истории как сочинениям на историческую тему.

Над этим вопросом билось немало философских умов, но, как и следовало ожидать, с очень малым успехом. Точнее: безо всякого успеха. Вот, скажем, передо мной лежит сочинение известного немецкого философа Карла Ясперса под названием: «Истоки истории и её цель». В ней имеется большой раздел, специально посвященный смыслу истории. Однако, несмотря на заявленные намерения, ни о цели, ни о смысле истории из труда философа мы ровным счетом ничего не узнаем. Не узнаем же по той простой причине, что ни цели, ни смысла история не имеет и, более того, иметь не может. Я попытался выразить эту, в общем, простую и понятную мысль в следующих строках:

В Истории нет цели, как и смысла – От нас сокрыты корни всех начал, Всё держится на нити коромысла, И глупый случай всюду правит бал.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

30

Логику, смысл и цель имеют действия людей, хотя тоже далеко не всегда. Имеют их также исторические сочинения, и опять же не всегда. Но что касается Истории, рассматриваемой как процесс, она не может иметь ни того, ни другого, ни третьего по той простой причине, что она есть результат деятельности многих субъектов, имеющих к тому же разнонаправленные и обычно противоречащие друг другу интересы, цели и намерения. Другими словами, логику, смысл и цель имеют действия мыслящих субъектов. Сама же история, как должно быть очевидно, субъектом не является, а есть результат действия субъектов. Результат же всякой деятельности оценивается в категориях, которые ближе к нравственным оценкам: «хороший–плохой», «радостный– печальный», «ожидаемый–неожиданный», «созидательный–разрушительный» и т.п. Наш замечательный поэт Вл. Маяковский в одном из своих стихотворений употребил по отношению к прошлому, то бишь к истории, весьма содержательный термин, выражающий всю его суть — «окаменевшее дерьмо». Но если это так — а по большому счету это именно так, — придется признать, что означенная субстанция содержит всё, что угодно, кроме смысла.

Тем не менее, философы упорно пытаются обнаружить в истории и логику, и смысл, и цель. Неудивительно, что до сих пор никому не удалось это сделать по причине, указанной выше. Надо здесь заметить, что человеку вообще свойственно переносить на окружающий его мир то, что присуще исключительно ему самому. Поэтому он не только

вистории, но даже в природе пытается найти логику, смысл и целесообразность, каковых

вней, как и в истории, нет и быть не может. Когда же, паче чаяния, он обнаруживает их, то на поверку оказывается, что это его собственная логика и собственный его смысл. Данное явление имеет свое умное название — антропоморфизм. Он означает неистребимое и бессознательное стремление человека перенести на окружающий мир черты и свойства, присущие ему самому, «очеловечить» этот мир. Когда человеку удается это, он считает, что познал окружающий его мир, хотя на деле он только еще раз, сам того не сознавая, познает частицу самого себя и своей производящей силы и энергии вместе с их разнообразными и не всегда приносящими удовлетворение результатами.

Итак, субъектом и творцом исторического процесса является человек, как в индивидуальном, так и родовом понимании этого слова. Характер же и направление исторического процесса определяется совокупной целенаправленной, но в то же время разнонаправленной деятельностью людей. Наряду с внешними обстоятельствами жизни, а именно — географической средой, климатом, состоянием экологии, уровнем развития экономики, науки, технологий, социальных и прочих отношений — эта деятельность определяет в конечном счете направление исторического процесса. Однако узнать вектор этого направления удается только постфактум, когда уже поздно что-либо исправить. Поскольку упомянутые факторы претерпевают постоянные, не зависящие от воли человека изменения, тот не в состоянии обнаружить в их сложном сплетении того главного, от которого зависит всё его будущее. Так, скажем, непрерывно стремясь к росту своего материального благополучия, развивая с этой целью всевозможные технологии, он одновременно уничтожает окружающую его природу, истощает минеральные ресурсы, загрязняет среду обитания. Поскольку человек всегда устремлен на получение непосредственного результата своей деятельности, он не задумывается об отдаленных последствиях. Другими словами, созидая настоящее, он одновременно разрушает будущее. Обе эти стороны его деятельности неразделимы и в своей совокупности несут реальную угрозу будущему его существованию. В самом деле, природные ресурсы не беспредельны. Беспредельны только желания человека, его алчность и эгоизм, которые он реализует как за счет своих ближних, так и окружающей его природы. Рано или поздно между одним и другим возникнет неразрешимое противоречие, и его признаки можно воочию видеть уже сегодня. Но в погоне за материальным благополучием — а ему, как понятно, нет предела — человек не в состоянии остановиться. Руководящий принцип его деятельности, часто даже не осознаваемый — «После меня хоть потоп!». Строя благополучие для себя сегодня, человек одновременно готовит этот самый «потоп» для

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

31

своих потомков. Вот почему, если и говорить о логике и смысле исторического процесса, то они кроются в этом. Но вот именно об этой логике и этом смысле человек менее всего желает думать.

Если взглянуть на ход истории под этим углом зрения, становится очевидной несостоятельность как идеалистического, так и материалистического понимания истории. Идеалисты и материалисты пытались, каждые на свой лад, обнаружить логику и смысл истории, отталкиваясь, казалось бы, хотя и от разных, но по сути дела одинаковых и в обоих случаях ошибочных принципов познания. В отличие от идеалистического подхода, пытающегося обнаружить в каждой эпохе основополагающую идею, лежащую, по мнению идеалистов, в основе практики, материализм объясняет не практику из идей, а наоборот, — идеи из материальной практики.

Так, согласно марксистской точке зрения, каждая ступень истории застает в наличии определенный материальный результат, определенную сумму производительных сил, исторически создавшееся отношение людей к природе и друг к другу; застает массу производительных сил, капиталов и обстоятельств, которые, с одной стороны, видоизменяются новым поколением, с другой — предписывают ему его собственные условия жизни и придают определенное развитие, особый характер. Обстоятельства, следовательно, в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства.

Всё, казалось бы, логично. Однако в этой внешне безупречной концепции упущен один капитальный факт. Вот его-то материалисты в пылу полемики с идеалистами упустили. Человек создает определенные обстоятельства не механически, не по инстинкту, подобно животным, а руководствуясь определенными в каждую эпоху идеями и представлениями. Другими словами, «объективные» обстоятельства создаются субъективной деятельностью человека. В её же основе лежат эгоистические интересы, жажда славы, богатства, успеха и т.п. Тем самым образуется неразрывная связь субъективного и объективного, связь, относительно которой неверно утверждение приоритета лишь одной из ее составляющих — субъективной или объективной. Деятельная сторона — это сторона субъективная, связанная с волей человека, его страстями и представлениями о себе и окружающем мире, а также его интересами и целями. Объективная же сторона есть результат этой субъективной деятельности.

Говоря словами О. Шпенглера, здесь мы сталкиваемся с различием между двумя состояниями, которые определяются понятиями «ставшее» и «становящееся». Вот «ставшее» и есть результат человеческой деятельности и в этом смысле «объективное». «Становящееся» это — сама деятельность, т.е. «субъективное».

Если историю рассматривать как застывшую совокупность прошлых событий, в которой ничто уже не может измениться, то задним числом, при определенных усилиях и хорошо развитом воображении в ней можно обнаружить какой-то частный смысл применительно к отдельным событиям. Разные исследователи и в самом деле его обнаруживают в соответствии со своими специфическими взглядами, предпочтениями и научными интересами. Но даже если рассматривать историю в качестве «ставшего», «застывшего» прошлого, никому еще не удалось найти в ней каких-то присущих ей логики и смысла. Что же касается «законов» развития истории наподобие теории смены общественно-экономических формаций Маркса, которые как бы вносят в хаос исторических событий некий смысл и направление, то они немногого стоят. Можно, конечно, придумывать всякие законы, схемы и, как любят говорить эрудиты, — парадигмы. Если не брать их в качестве руководства для практической политики, то они столь же безвредны, сколь и бесполезны. Если же иметь в виду историю становящуюся, развивающуюся на наших глазах и, тем более, историю будущего, то здесь мы уже не видим дальше собственного носа, и это подтверждают как все прошлые, так и все нынешние попытки дать толковое объяснение текущих событий. Мы не в состоянии объективно, то есть беспристрастно, оценить даже то, что произошло сегодня или вчера на наших глазах. Что же говорить о событиях прошлых, о которых мы можем судить только на основании свидетельств, оставленных нам их современниками. Можно ли,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

32

спрашивается, дать верное отображение прошлого, опираясь при этом на несметное число противоречивых суждений, взаимных обвинений, прямой клеветы, намеренной лжи, официальных фальсификаций событий, оставленных нам от прошлого? Даже если предположить невозможное, а именно, что историк беспристрастен, то вовсе не беспристрастны опрашиваемые им свидетели прошлых событий, к которым он вынужден обращаться. Но ведь и сам историк непременно занимает ту или иную позицию, связанную с какой-нибудь школой, направлением или партией. Вот почему, когда историки пытаются нарисовать картину прошлых событий, начинается такая разноголосица, что никто уже не способен ни в чем разобраться. Какие уж тут объективность и беспристрастие! Всё наоборот. Добавлю к этому, что субъективность и пристрастие различных свидетельств прошлых событий умножается на субъективность и пристрастие историка, и в итоге мы получаем пристрастие в квадрате.

Я уже не раз упоминал, что история имеет дело с областью, в которой действующие лица не только обладают свободой волей, но имеют к тому же характеры с разной степенью вздорности, разные интересы и придерживаются различных систем ценностей и взглядов на окружающую действительность. Всё это искажает, а то и просто сводит на нет так называемые объективные законы с их логикой, даже если таковые и в самом деле существуют.

Что бы ни думать об истории, её законах, смысле и проч., в любом случае в жизни человека его действиям и поступкам всегда предшествует какая-нибудь идея, пусть даже самая хилая. Идея же неотделима от Слова. Библейское выражение «В начале было Слово» в этом смысле бьет прямо в десятку. В этом и состоит главная особенность человека, а тем самым и всей его истории. В ней всегда Слово, а значит, Мысль, Идея предшествуют действию. Такова действительная связка — вот она-то и является подлинным движителем истории в самом общем понимании этого слова. Говоря иначе, непосредственной побудительной причиной и движущей силой деятельности человека в том или ином направлении являются не какие-то отвлеченные материальные причины в форме производительных сил и производственных отношений, о которых подавляющее большинство людей не имеет никакого представления. Реальное значение имеют конкретные идеи, представления людей, или, как говорили классики марксизма, «призраки» и даже «причуды». Именно ими руководствуется человек в своей повседневной жизни, и через них он приходит к необходимости общественных перемен, которые, как свидетельствует все та же человеческая практика, всегда идут под знаменами идеологических «призраков» и «фантомов».

«Не критика, а революция, — утверждали классики марксизма, — является движущей силой истории». Это не совсем так, даже совсем не так. Не было и не может быть в принципе никакой революции на голой материалистической почве без предварительной и длительной подготовки сознания людей путем критики существующих общественных отношений. Да ведь и сама революция есть не что иное, как критика действием в неразрывной связи с критикой словом. Более того, известны революции, возникавшие главным образом на почве идейных разногласий — та же Реформация, да, собственно, не только она, но практически и все другие великие революции. Человек часто готов мириться с материальным гнетом и лишениями, но он не выносит гнета морально-нравственного, не терпит унижений своего достоинства, оскорбления тех духовных ценностей, которыми живет. Так что материализм был прав только отчасти, притом лишь в самом общем аспекте, который отнюдь не является непосредственной движущей силой исторического развития. Если бы история и в самом деле следовала предложенной классиками марксизма схеме, она превратилась бы в нечто механическое, где не осталось бы места стремлениям, поискам, ошибкам, просчетам, целям, живым интересам людей, партий, групп и их столкновениям и переплетениям, создающим в совокупности живой и красочный ковер истории.

Марксизм предложил лишь голую схему, обглоданный скелет истории, выдаваемый за живую историю. Подобно всем схемам, она плоска и поверхностна, в ней

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

33

нет глубины хотя бы потому, что схемы вообще таковой не имеют. То, о чем в этом смысле говорит марксизм, банально в принципе. Всякому здравомыслящему человеку понятно, что без пищи, воды, одежды, жилья человек не может существовать, но это не значит, что всё его существование сводится к пище, одежде, жилью и определяется ими. Самое же главное состоит здесь в том, что сами эти материальные вещи — пища, одежда, орудия труда и проч. — в случае с человеком не даются ему в готовом виде природой, а создаются силой разума, хотя из природного вещества. Но даже если в какие-то моменты материальные интересы берут верх, то и в этом случае борьба за них, стремление к их реализации всегда выступает в форме идей, каковы бы те ни были — примитивные, возвышенные или низкие. Вот в этой борьбе различных идей, целей и интересов, как отдельных людей, так и различных их ассоциаций, борьбе порой жестокой, и формируется история. И если история имеет какой-то смысл, то искать его нужно здесь. О смысле истории мы еще поговорим, а пока обратимся еще к одному вопросу, занимавшему многие умы:

Существуют ли законы истории?

В одном из своих «философических» писем П. Чаадаев пишет:

«Очевидно, что теперешняя точка зрения истории не может удовлетворить разум. Несмотря на философский дух, которым ныне прониклась история, несмотря на ценные критические труды, несмотря на оказанное ей в последнее время содействие естественных наук… она не смогла еще дойти ни до единства, ни до высшей нравственной оценки, которая вытекала бы из отчетливого понимания всеобщего закона, управляющего движением веков. Человеческий разум, рассматривая прошлое, постоянно стремился к этому великому результату; но поверхностное поучение, извлекаемое из истории столь разнообразными путями, эти уроки ходячей философии, эти примеры каких-то там добродетелей… эта пустая психологическая мораль истории, которая не создала ни одного честного человека, но породила множество плутов и безумцев всякого рода и которая только и служит к повторению жалкой мировой комедии, — все это отклонило разум от тех настоящих наставлений, которые должны бы ему дать традиции человечества… Разум требует совсем новой философии истории, такой философии истории, которая бы так же мало напоминала старую, как современные астрономические учения мало схожи с наблюдениями астрономов древности… Самые факты, сколько бы их ни набирать, еще никогда не создадут достоверности, которую нам может дать лишь способ их группировки, понимания и распределения». (Курсив мой – Э.П.).

Итак, согласно Чаадаеву, сами факты не могут дать нам подлинной достоверности, и с этим нельзя не согласиться. Но даст ли нам эту достоверность какой-нибудь особый «способ группировки, понимания и распределения» этих фактов? И если мы даже придумаем некий такой способ, то где гарантия тому, что он не окажется ложным?

Да, конечно, продолжающаяся работа над поиском новых, ранее незнакомых фактов, которым заняты многие историки, и в самом деле лишилась какого-либо разумного смысла. По мнению Чаадаева, — и с ним в принципе нельзя не согласиться — требуются глубокие характеристики великих исторических эпох. В самом деле, в истории, если подходить к ней со старыми мерками, никаких серьезных открытий ждать уже не приходится. Открывать же какой-нибудь пропущенный прежними архивариусами факт, не стоит затраченного на него труда. Истории осталось только размышлять, считает Чаадаев. Верно. Но над чем? Все попытки выявить общий закон развития истории до сих пор не увенчались успехом. Надо полагать, такого закона не существует вовсе. Но вполне возможно, что он лежит совершенно в иной плоскости, и чтобы разглядеть его, нужно подняться над суетой человеческих дел и взглянуть на историю как бы со стороны, подобно тому, как это сделал Коперник по отношению к Солнечной системе. В этом случае философия истории из предмета досужих рассуждений могла бы стать беспристрастным судьей прошлого. Она могла бы более строго оценить всякую репутацию, всякую дутую славу и устранить все призраки и все исторические

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

34

преувеличения, которыми переполнена как всеобщая история, так и истории отдельных государств и народов.

В ходе своих рассуждений Чаадаев высказывает очень важную мысль, и на неё хотелось бы обратить особое внимание, поскольку она имеет непосредственное отношение к вопросу о законах развития.

«Надо понять, — пишет он, — что человек, предоставленный самому себе, шел всегда к все большему и большему падению: если и были периоды прогресса у всех народов и моменты высокого просветления во всемирной жизни человечества, возвышенные порывы его разума, замечательные подвиги его природы… то, с другой стороны, ничто не свидетельствует о постоянном и последовательном движении вперед общества в целом».

Философ как бы предвосхитил здесь более поздние открытия в науке, отрицавшие возможность самопроизвольного движения от низшего к высшему, от более примитивных форм жизни — к более совершенным. Легко видеть, что всякий прогресс в истории достигался неимоверными усилиями со стороны человека. Он, подобно мифическому Сизифу, постоянно стремился вкатить свой «камень» на гору, который при самом малейшем ослаблении усилий вновь скатывался вниз. В то же время, по мере того как разум человека развивался и совершенствовался, по мере того как человек с его помощью создавал небывалые средства производства и материальные блага, нравственные основания его жизни пропорционально слабели и извращались. Здесь действовал уже другой закон природы, согласно которому выигрыш в одном всегда компенсируется проигрышем в чем-то другом. И если этот «проигрыш» имеет место в глубинной, сущностной стороне жизни, то она рано или поздно изживает себя. Если взять жизнь человеческих обществ, то для всякого непредубежденного человека очевидно, что в отличие от жизни других живых существ в её основе лежит нравственность. Да, конечно, для физического поддержания жизни необходимы определенные материальные средства. Однако рано или поздно уровень необходимого начинает переходить некую разумную грань, и это происходит, о чем свидетельствует вся история человечества, только за счет постепенной деградации нравственной основы обществ и, в конечном счете, ведет к их гибели.

Не проходит мимо этого факта и Чаадаев.

«Если взор мудрого человека обратится к прошлому, — продолжает он, — мир… предстанет его воображению в его настоящем свете — развращенным, окровавленным, изолгавшимся. Он бы понял, что тот прогресс народов и поколений, которым он так восхищался, привел их на самом деле к одичанию, неизмеримо более жалкому, нежели в тех народах, которые мы называем дикими; и как доказательство того, насколько несовершенными были цивилизации древнего мира, он, без сомнения, убедился бы, что в них не было никакого принципа деятельности и непрерывности… Блестящие цивилизации, древние как мир, вскормленные всеми силами земли, связанные со всеми славами, со всеми величиями, со всеми господствами и наконец с самой мощной властью, когда-либо попиравшей землю, как могли они исчезнуть с лица земли? К чему же вела вся эта работа веков, все эти гордые усилия духовной природы, если новые народы, явившиеся неизвестно откуда, не принимавшие в этом участия, должны были затем все это разрушить, ниспровергнуть это великолепное здание и над его развалинами провести плуг?».

И вовсе не варвары разрушили старый мир, считает Чаадаев. Тот был уже истлевшим трупом, и они лишь развеяли прах его по ветру. Ведь те же самые варвары не раз нападали на тот же Рим прежде и не могли его поколебать.

«Дело в том, — заключает Чаадаев, — что принцип жизни, несший с собою до тех пор возможность существования для общества, был исчерпан; что материальный интерес, или, если хотите, интерес реальный, который один только определял ранее социальное движение, как бы выполнил до конца свою задачу и совершил предварительное воспитание человеческого рода; что дух человека, при всем его пылком стремлении выйти из земной сферы, лишь от времени до времени может возвыситься в области, где

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

35

находится настоящая основа общественного бытия, и что, следовательно, он не в силах придать обществу его окончательную форму». (Курсив мой — Э.П.)

Рассуждения Чаадаева вполне применимы и к современному миру. Мы видим, как Европа в ходе своей полной драматизма истории, стремясь к некоему идеалу, даже не заметив того, «исчерпала свой принцип», и материальный интерес практически выполнил здесь вою задачу. Её пример спешат перенять многие другие народы мира, и теперь уже весь мир быстро движется к общему финалу.

Каждая цивилизация имеет свой собственный принцип жизни. Цивилизация живет, пока сохраняется этот принцип, пока для его реализации есть определенный простор. Он вовсе не обязательно должен иметь некую определенную форму, вроде закона или правила. Он просто живет в умах и сердцах людей. Они следуют ему как бы интуитивно, по природе вещей. Однако рано или поздно принцип начинает себя изживать по мере развращения общества, всё большей и большей материализации его интересов и устремлений и роста его изнеженности. Противостоять этому практически невозможно. Все цивилизации гибли от одного и того же. Ослабев, они рушились либо от внешних ударов, либо от внутренних революций. Во всех таких случаях в полную силу действует так называемый «закон наименьших», суть которого в том, что любое движение, в том числе и социальное, происходит в направлении наименьшего сопротивления . Этот закон действовал значительно слабее в тех государствах, которые в силу различных причин были наиболее близки к естественному состоянию, вроде состояния пчелиного улья. Речь здесь идет о первобытных обществах и таких государствах, как древние Китай или Индия, будто замершие в неподвижности на протяжении многих столетий. Но стоило им встать на путь так называемого социального прогресса, как они тут же стали испытывать на себе всё то, что до них испытали и продолжают испытывать государства Старого и Нового света.

К этому нужно добавить и следующее: достижение определенной степени материального благополучия, а именно степени, когда нет необходимости изо дня в день бороться за свое существование, ослабляет жизненный стимул и энергию человека, и он склоняется к развращающему безделью и всяким порокам, которыми изобилует современные цивилизованные общества. Развитию и распространению их способствует и современное искусство во всех его формах и проявлениях, представляя, как правило, наиболее полное отражение и квинтэссенцию всего самого порочного в обществе и содействуя его дальнейшему разложению. Так было, так есть и так будет.

Но и это еще не всё: рост благополучия современных обществ, а вместе с ним — нравственное их разложение, сопровождается сегодня быстрым истощением природных ресурсов Земли, поскольку обеспечение постоянно возрастающего в абсолютном исчислении населения планеты может быть достигнуто только за счет перенапряжения природных ресурсов. Человек начинает «выедать» землю подобно тому, как саранча выедает посевы в периоды своего аномального размножения. Конечно, человек изобретает всевозможные технологии для выработки различных искусственных материалов, в том числе и продуктов питания, но этот процесс тоже не безграничен и тоже в конце концов упрется в наличные естественные ресурсы. Острый дефицит «материи» рано или поздно приведет и к острому дефициту многих привычных норм морали, и как следствие, постепенно господствующими станут «волчьи» законы.

В целом получается, что человек на протяжении своей истории, непрерывно стремясь к улучшению собственного материального благополучия, постепенно как бы роет яму под собой. В эту «яму» последовательно сваливались отдельные цивилизации. Сейчас, судя по всему, настал черед человеческой цивилизации в целом. Стремясь к росту своего благосостояния и постепенно достигая его, общественный человек делает это, вопервых, за счет оскудения природных ресурсов и, во-вторых, — разрушения своих нравственных устоев. Притом обе стороны этого процесса идут в нарастающем темпе по мере глобализации всех отношений и превращения мира в некое подобие взаимосвязанного единства, — того опасного для мира единства, когда существенные

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

36

изменения в той или иной сравнительно частной сфере неминуемо начнут затрагивать весь мир. По мере же развития современных высоких технологий, особенно в сфере энергетики и производства продуктов жизнеобеспечения, эта взаимосвязь примет характер, когда всякий серьезный сбой в одном месте может повести к катастрофическим последствиям для всей планеты.

Но это уже особая тема. Она будет рассмотрена в очерке, посвященном понятию «прогресс» и особенностям развития так называемой ноосферы в её связи с общим ходом истории.

** *

Теперь, чтобы несколько оживить общетеоретические рассуждения, обратимся к суждениям некоторых мыслителей, пытавшихся взглянуть на историю не с точки зрения казенной историографии, а так, как она того заслуживает на деле. Впрочем, эти оценки тоже предвзяты, поскольку иных не может быть в принципе. Как бы то ни было, они заслуживают того, чтобы познакомиться с ними хотя бы потому, что помогут лучше понять, какова на самом деле сущность всей человеческой истории и её подлинная ценность.

Альтернативные взгляды на сущность истории

В отличие от условно стандартных взглядов на историю профессиональных историков, вынужденных придерживаться неких выработанных веками «правил игры», альтернативные оценки исходят, как правило, из уст либо писателей, либо вольных философов. Они не скованы цеховыми канонами и предрассудками, не обременены научными степенями и званиями, над ними не тяготеет бюрократический пресс, а потому они могут позволить себе излагать историю свободно, не озираясь по сторонам и не прислушиваясь к «отутюженным» оценкам профессиональных ученых. В самом начале, в качестве эпиграфов я приводил мнения трех мыслителей. Они явно выпадают из ряда общепринятых взглядов на историю, но, как это нередко бывает в жизни, именно они ближе всего к истине, если таковая имеется. К ним можно добавить немало других в том же духе. Вот, скажем, в повести А.И. Герцена «Доктор Крупов» есть пассаж, прямо относящийся к нашей теме. Не совсем уверен, что многие знакомы с этим сочинением. Ввиду определенной самоценности рассуждений героя повести приведу его с небольшими сокращениями. Итак, Герцен устами д-ра Крупова следующим образом излагает свой взгляд на сущность человеческой истории.

«Что бы историческое я ни начинал читать, — говорит тот, — везде, во все времена открывал я разные безумия, которые соединялись в одно всемирное хроническое сумасшествие. Тита Ливия я брал, или Тацита, или Гиббона — никакой разницы: все они, равно как и наш отечественный историк Карамзин, — все доказывают одно: что история не что иное, как связный рассказ родового, хронического безумия... Не считаю нужным приводить примеры: их миллионы. Разверните какую хотите историю, везде вас поразит, что вместо действительных интересов всем заправляют мнимые, фантастические интересы; вглядитесь, из-за чего льется кровь, из-за чего несут крайность, что восхваляют, что порицают, — и вы ясно убедитесь в печальной на первый взгляд истине — все это следствие расстройства умственных способностей. Куда ни взглянешь в древнем мире, везде безумие почти так же очевидно, как в новом. Тут Курций бросается в яму для спасения города*, там отец приносит дочь в жертву, чтобы вызвать попутный ветер**, и нашел старого дурака, который прирезал бедную девушку, — и этого бешеного не

*Курций — легендарный персонаж Древнего Рима. Согласно легенде в 362 г. до н.э. в Риме якобы разверзлась глубокая бездна. Предсказатели заявили, что бездна не исчезнет, пока в нее не будет брошено самое ценное достояние города. Курций, воскликнув, что нет ничего более ценного для города, чем мужественные его граждане, во всеоружии и на лошади ринулся в бездну, после чего та, якобы, немедленно закрылась.

**Речь идет об ахейском царе Агамемноне, принесшем в жертву собственную дочь Ифигению, чтобы боги дали попутный ветер кораблям с воинами, направлявшимися в Трою.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

37

посадили на цепь, не свезли в желтый дом, а признали за первосвященника. Здесь персидский царь гоняет море сквозь строй***, так же мало понимая нелепость поступка, как его враги афиняне, которые цикутой хотели лечить от разума и сознания****.

А что это за белая горячка была, вследствие которой императоры гнали христианство! Разве трудно было рассудить, что эти средства палачества, тюрем, крови, истязаний ничего не могли сделать против сильных убеждений, а удовлетворяли только животной свирепости гонителей?

Как только христиан домучили, дотравили зверями, они сами принялись мучить и гнать друг друга с еще большим озлоблением, нежели их гнали. Сколько невинных немцев и французов погибло так, из вздору, и помешанные судьи их думали, что они исполняли свой долг, и спокойно спали в нескольких шагах от того места, где дожаривались еретики.

Кто не видит ясные признаки безумия в средних веках — тот вовсе не знаком с психиатрией. В средних веках все безумно. Если и выходит что-нибудь путное, то совершенно противоположно желанию. Ни одного здорового понятия не осталось в средневековых головах, все перепуталось. Проповедовали любовь — и жили в ненависти, проповедовали мир — и лили реками кровь…

История доселе остается непонятною от ошибочной точки зрения. Историки, будучи большею частью не врачами, не знают, на что обращать внимание; они стремятся везде выставить придуманную разумность и необходимость всех народов и событий. Совсем напротив, надобно на историю взглянуть с точки зрения патологии, надобно взглянуть на исторические лица с точки зрения безумия, на события — с точки зрения нелепости и ненужности… Впрочем, в наш образованный век стыдно доказывать простую мысль, что история —

автобиография сумасшедшего». (Курсив мой – Э.П.).

Или, как лаконично выразил ту же мысль древнегреческий философ Эвгемер:

«Я объездил половину Земли и видел там только безумства, несчастья и преступления».

В отрывке из сочинения Герцена, где говорится, что вместо действительных интересов в истории всем заправляют мнимые, фантастические интересы, я специально выделил слово «действительные». Вся штука в том, что люди всегда рассматривали, и продолжают рассматривать собственные свои интересы, какими бы фантастичными и безумными те ни были, как подлинно действительные. «Мнимые и фантастические интересы» — это у других, у меня же они всегда действительные» — так рассуждает всякий уважающий себя человек, особенно если он занимает какой-либо высокий начальствующий пост. На деле же интересы всегда мнимы и фантастичны, поскольку являются продуктом всё того же прихотливого человеческого разума. Разуму же по самой природе свойственно крайне неустойчивое равновесие между нормальным и ненормальным состоянием (безумием). «Нормальное» его состояние ― это условно принятая норма, при которой люди, сдерживаемые силой существующих в обществе законов, не бросаются по каждому поводу друг на друга. Если же тот или иной человек волею судьбы возвысился над другими людьми и над законами, то тут уже держись: нет таких чудовищных дел, которые он не был бы способен совершить. Не удивительно поэтому, что в процессе реализаций целей и намерений человека образуется та самая, полная жестокостей и мерзостей история, о которой говорят Герцен и другие мыслители и которой, тем не менее, человек в массе своей весьма гордится. Правда, человеку массы история подается обычно в приукрашенном виде, в которой действуют мужественные и благородные герои, пекущиеся о благе своей страны и даже всего человечества и совершающие во имя этого героические подвиги.

На это, в свойственной ему манере, обращает внимание русский публицист и философ Д.И. Писарев. Беглый взгляд на историю обнаруживает, отмечает он, что в ней

***Имеется в виду эпизод из греко-персидских войн. Согласно Геродоту, для переправы персидского войска через Геллеспонт (Дарданеллы) был перекинут мост. Однако мост разметала буря, и персидский царь Ксеркс, как пишет Геродот, «повелел бичевать Геллеспонт, наказав 300 ударов бича».

****Речь идет о философе Сократе. За свое учение он был приговорен к смерти и принужден был выпить чашу с ядом цикуты.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

38

на первом плане изображены разные значительные персоны, меняющие костюмы, позы и взаимные отношения, управляющие другими людьми, выслушивающие их донесения и раздающие им разнородные приказания. Этих больших людей можно назвать общим именем исторических деятелей. Знакомясь с историей, создается полное впечатление, что весь её интерес заключается именно в позах и жестах этих больших людей. Можно подумать, что они своими личными достоинствами или пороками украшают или искажают всю картину, что они разливают вокруг себя свет или мрак, добро или зло, радость или горе.

«Но всмотритесь в картину попристальнее, — предлагает Писарев, — и вы увидите, что эти большие люди, эти так называемые деятели просто образчики известной эпохи, просто безответные игрушки событий, безвинные жертвы случайностей и переворотов, которые толкают их вперед и выносят их наверх, бог знает как и бог знает для чего. Всмотритесь в картину событий… и вы перестанете восхищаться добродетелями Тита и негодовать перед злодействами Домициана. Вы увидите, что во всей жизни человечества нет ни одного светлого десятилетия; вы увидите везде борьбу, везде страдания, везде насилие и перестанете дивиться тому, что среди этого дикого хаоса возникают и формируются нравственные уроды изумительного безобразия. Свыкнувшись с уродливыми явлениями, вы начнете относиться чрезвычайно скептически как к титанам добродетели, так и к титанам порока. Вы перестанете верить в их титанизм, вы будете принимать этот титанизм за оптический обман… вы, наконец, увидите, что в титане нет ничего необыкновенного; кое-что приврано историками, кое-что неверно понято и недостаточно освещено, а на поверку выходит, что титан просто человек, каких много, и что титанизм его зависит вовсе не от колоссальности его страстей или способностей, а просто от исключительности его случайного положения, от односторонности его развития, от общего настроения умов в данную минуту. Смешно припомнить, какими ужасными красками расписывают, например, римских императоров разные русские и заграничные [историки]. Сколько эпитетов, сколько риторского жара и сколько пороха, потраченного на ветер! — Как достается, например, бедному Калигуле, который, при ближайшем рассмотрении, оказывается просто несчастным больным, нуждающимся в уходе и в лечении. Попробуйте дать любому из субъектов, содержащихся в психиатрической лечебнице, такой круг действий, каким пользовался Калигула, — и вы увидите точно такие же гадости и нелепости.* …Калигулу никто не решался взять под опеку даже тогда, когда он произвел свою лошадь в сенаторы, а между тем каждый из приближенных старался эксплуатировать в свою пользу капризы и сумасбродства властелина; в случае неудачи этот же приближенный попадал в руки палача, а на его место становился другой искатель счастья, который точно так же подольщался и старался примениться к характеру болезни, чтобы обратить эту болезнь в обильный источник щедрот для себя и своих близких. Калигула приказывал построить себе храм и становился в позы Юпитера Олимпийского: этому никто не удивлялся, и разные города из далекой Азии присылали в Рим почетных послов, добиваясь чести поставить у себя алтари новому доморощенному божеству. — Ну, что же вы скажете? Где же корень того зла, которое делал Калигула, потом Нерон, потом Домициан? В характере ли этих отдельных личностей или в том хаотическом состоянии умов, которым отличается эпоха падения язычества? Разве один человек может мучить десятки миллионов людей, если эти десятки миллионов не хотят, чтобы их мучили? А если десятки миллионов соглашаются быть пассивным орудием в руках полоумного Калигулы, то Калигула-то, собственно говоря, ни в чем не виноват; не он, так другой, не другой, так третий; зло заключается не в том человеке, который его делает, а в том настроении умов, которое его допускает и терпит. Если вы сами развесите уши и позволите бить и обирать себя, то на такое занятие всегда найдутся охотники**. Природа человека гибка и

*Здесь я бы не согласился с Писаревым. Совершенно не обязательно давать неограниченную власть пациенту психиатрической больницы, чтобы получить тот же эффект. Дайте ее обычному человеку и во многих случаях получите примерно то же самое. Чтобы убедиться в этом, далеко ходить не нужно: ими изобилует любое время, и современность в этом смысле не только не является исключением, но и даст фору любому другому периоду человеческой истории.

**Данное замечание я бы целиком отнес и к нынешней российской действительности, когда народ позволил себя обобрать, разорить и унизить проходимцами и политическими авантюристами.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

39

изменчива… обстоятельства делают их хорошими людьми или негодяями; получая от обстоятельств направляющий толчок, люди вносят только в избираемую деятельность ту дозу энергии, умственной силы и изворотливости, которую они получили при рождении вместе с чертами лица и устройством черепа» (Курсив мой. – Э.П.).

Для иллюстрации своих выводов, Писарев обращается к книге историка П.П. Пекарского, посвященной деятельности Петра I. В ней главный акцент делается на деятельность царя как «просветителя» России. В книге нет ни пыток, ни казней, ни ссылок, ни даже «исторической дубинки», которыми прославился Петр. Тут речь идет о его «благодеяниях». Однако благодеяния эти в некотором роде мало чем отличаются от всё той же пресловутой «исторической дубинки». В своей совокупности, замечает не без иронии Писарев, они доказывают, что можно быть гениальным человеком и в то же время быть лишенным самого элементарного понятия о тех необходимых нравственных условиях, без которых немыслима разумная человеческая деятельность. Речь идет о некоторых шокирующих деталях деятельности и характера Петра, приводимых Пекарским.

«Бывши в Лейдене, — пишет тот, — Петр не преминул посетить медицинскую знаменитость того времени, доктора Бергавена, и осматривал также анатомический театр. Сохранилось известие, что там царь долго оставался перед трупом, у которого мускулы были раскрыты для насыщения их терпентином. Петр, заметив при том отвращение в некоторых из своих русских спутников, заставлял их разрывать мускулы трупа зубами».

Что касается приведенного эпизода, то Писарев с присущим ему сарказмом комментирует его следующим образом:

«Вот, видите ли, великому человеку любопытно смотреть на обнаженные мускулы трупа, а простым смертным этот вид кажется неприятным; надо же проучить простых смертных, имеющих дерзость находить не по вкусу то, что нравится великому человеку; вот великий человек и заставляет их зубами разрывать мускулы трупа; должно сознаться, что это средство побеждать неразумное отвращение настолько же изящно, насколько оно действительно. Наверное, спутники Петра, испытавшие на себе это отеческое вразумление, после этого случая входили в анатомические театры без малейшего отвращения и смотрели на трупы с чувством живой любознательности. Если бы даже случилось, что некоторые из них заразились от прикосновения гнилых соков к нежным тканям рта, то и это беда небольшая – тем действеннее будет урок, данный остальным присутствующим; они, наверное, поймут, что простому смертному нельзя иметь собственного вкуса, что главная и единственная обязанность простого смертного – смотреть в глаза великому человеку, отражать на своей физиономии его настроение и с надлежащим подобострастием любоваться теми предметами, которые обратили на себя его благосклонное внимание».

Ну, и чем же Петр не Калигула или Домициан? А ведь казенная историография возвысила его личность на небывалую высоту, приписав ему чуть ли не всё доброе, что есть в России в области всяких полезных новаций и преобразований. Сегодня, за что ни возьмись по части мудрого государственного устройства, всё в России, оказывается, идет от Петра, будто после него вовсе не было трехсот лет активной государственной жизни, включая и семьдесят лет советской власти. Тот же Писарев совсем иного мнения на сей счет, да и не один он.

«Кому были нужны эти преобразования? – спрашивает наш критик, – Кто к ним стремился? Чьи страдания облегчились ими? Чье благосостояние увеличилось путем этих преобразований? Если бы подобные вопросы могли дойти теперь до слуха Петра, они, наверное, показались бы ему совершенно непонятными, и, наверное, наш гордый самодержец не дал бы себе труда отвечать на них что бы то ни было. Мне кажется, те историки и публицисты, которые говорят, что все преобразования Петра клонились ко благу русского народа, повторяют фразу, лишенную внутреннего содержания, или, что то же, переносят на эпоху и на личность Петра такие понятия, которые возникли гораздо позднее и, кроме того, не в той сфере, в которой вращаются деятели, подобные Петру».

Так и хочется поставленные Писаревым вопросы «Кому были нужны эти преобразования? Кто к ним стремился? Чьи страдания облегчились ими? Чье благосостояние увеличилось путем этих преобразований?» применить к делам наших нынешних реформаторов — всех

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

40

этих господ горбачевых, ельциных и иже с ними, кто заменил их на высоких постах. Но об этом подробнее речь пойдет в очерке, посвященном России.

Писарев, конечно, был прав в своих рассуждениях, да только это ничего не меняет ни в истории, ни в историографии. История по сей день остается всё такой же безумной, а историография в основе своей — всё такой же лживой и льстивой. Но все дело в том, что история в обеих своих ипостасях — и как объективный процесс, и как его отображение в сознании — дело рук и разума не какого-то там гегелевского «мирового духа», а человека

— этого слабого и подверженного страхам, сомнениям, подозрениям и постоянным колебаниям настроения существа. Если согласиться с приведенной выше оценкой, придется решительным образом пересмотреть взгляд на человека и признать, что разум человека есть на самом деле свойственная только ему специфическая болезнь, которую он приобрел неведома когда и откуда. Наиболее очевидные её симптомы — это неискоренимые ложь, властолюбие, тщеславие, лицемерие, коварство, жестокость. Отнюдь не случайно А.С. Пушкин написал:

На всех стихиях человек — Тиран, предатель или узник.

Если согласиться с поэтом, то чего, спрашивается, можно ожидать от истории такого существа? Вот мы и видим на протяжении всей истории различные сочетания этих трех неотъемлемых человеческих ипостасей, меняющих свои комбинации в зависимости от особенностей той или иной эпохи.

Не могу не добавить к оценке поэта еще одну характеристику: человек ко всему прочему есть хищник, притом хищник особого рода. На этот прискорбный для человечества факт уже указывали некоторые мыслители прошлого, и среди них Монтень, Ницше и Шпенглер. Однако они не присовокупили к своей характеристике важной особенности — человек не простой и наивный хищник, подобно льву, тигру, волку и т.п. Он решительным образом отличается от них в качестве этого самого хищничества. Вот, скажем, французский философ Блез Паскаль однажды, скорее всего в минуту душевной невзгоды, назвал человека «мыслящим тростником». Очень романтично и поэтично. На самом же деле, человек — не «мыслящий тростник», а мыслящий хищник. Это в корне меняет дело. К тому же он не просто убивает других животных и себе подобных для поддержания своей жизни — он делает это целенаправленно, утонченно и часто с самыми возвышенными намерениями, и, убивая себе подобных, нередко роняет горькую слезу раскаяния. Способность творческого воображения превращает его в изобретательного хищника. Его алчность распространяется на всё — на других людей, как далеких, так и близких, на животных, растительность, короче — на весь окружающий его мир и даже на самого себя. Он убивает и использует в своих неисчислимых целях всё, что ходит, бегает, ползает, летает, плавает, растет. Если животное несъедобно, он сдирает с него шкуру и делает из нее всевозможные изделия. Если не находится иной пищи, оно способен убивать и поедать своих сородичей, а из их черепов изготовлять изящные кубки. Если он сыт, то убивает или терзает другие живые существа просто так, от скуки или чтобы занять время. Убийство он превращает в спорт, то есть в убийство ради убийства. В общем и целом, его можно определить как хищника, обремененного разумом, и в этом смысле нет под небом существа опаснее и коварнее.

Не потому ли, кстати, он так любит воевать? В самом деле: вся история человечества — это сплошная история войн, она заполнена ими сверх всякой меры. В истории человечества не найти ни одного мгновения, когда в каком-нибудь уголке мира не шла бы война. Скрытая же война идет постоянно по всему пространству планеты. Вот почему имеются все основания присвоить ему помимо звания Homo sapiens еще один высокий титул, а именно Homo bellans, т.е. «существо воюющее».

И в самом деле, изучая историю, приходишь к выводу, что во все времена не только главным, но даже, я бы сказал, излюбленным занятием и времяпровождением

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

41

человека была война. Все остальные занятия были как бы побочными, которые обслуживали и дополняли войну технически, материально, интеллектуально, идейно и т.д. Если снять с истории наброшенный на нее эстетствующими историками флёр, она предстанет перед нами в подлинном своем виде как нескончаемый поток войн, грабежей и столкновений между разными народами или их группами. Войны эти занимали собой сплошь все историческое пространство и время безо всякого изъятия. Те же самые древние греки, которые согласно бытующим в литературе оценкам венчали собой вершину античной цивилизации, резали и грабили друг друга с не меньшим, если не большим остервенением и ожесточением, чем персов, которых относили к варварам. Жестокие войны шли как между самими греками (классический тому пример — многолетняя война между Афинами и Спартой), так и между греками и римлянами, греками и македонцами, македонцами и римлянами и т.д. В этом смысле любо-дорого почитать сочинения Фукидида, Полибия, Тацита, Плутарха и прочих историков древности. Создается полное впечатление, что кроме войны, людей в те времена ничто не занимало и не интересовало. О Европе же в смысле нескончаемых войн не приходится и говорить.

Взглянем на историю любой страны, как цивилизованной, так и не очень — сплошные войны, войны и войны. Что наполняет особой гордостью любые народы? Связанные с войной победы, подвиги, доблесть, самопожертвования. Чем более всего озабочены самые демократические и цивилизованные народы (о «нецивилизованных» умалчиваю)? Укреплением своих вооруженных сил, созданием все более совершенных и разрушительных видов вооружения. Какая статья производства и торговли современных промышленно развитых государств наиболее доходна? Та, которая связана с масштабной продажей различных видов самого современного, наиболее смертоносного вооружения. И кстати, производят и продают его прежде всего те государства, которые больше всего болтают о демократии, гуманизме и прочих подобных вещах, которые, как показывает практика, на деле не стоят и одного старого дробовика.

Давным-давно немецкий военный теоретик Клаузевиц выдвинул свою знаменитую формулу: война есть продолжение политики только иными средствами. Эта формула с тем же успехом читается в обратном порядке, т.е. политика есть продолжение войны, но иными, дипломатическими средствами. Средства разнообразятся, сама же война идет непрерывно, меняя лишь, подобно мифическому морскому божеству Протею, свои многочисленные обличья — войны в форме вооруженных столкновений между государствами, войны гражданские; войны экономические, идеологические, дипломатические, торговые; войны мировые, региональные, локальные, религиозные, межклановые, межличностные и, бог знает, какие еще.

И если история в самом деле имеет какой-то смысл, то, думается, он заключен именно в войне, которую с достаточным основанием можно назвать основным способом существования человека как существа особого рода, а именно: существа разумного, или, выражаясь высоким языком науки, — Homo sapiens. Вот почему, если и говорить о законах истории, то эти законы сводятся, главным образом, к законам войны.

Конечно, далеко не все согласятся с моими выводами, особенно адепты морализирующей истории. Но что делать — сколько голов, столько и умов. Вполне можно допустить, что именно благодаря этому существует постоянное состояние войны между самими Homo sapiens’ами, без устали творящими свою странную, построенную на разумной деятельности и в то же время неподвластную разуму историю.

* * *

И наконец, несколько слов относительно пользы изучения истории. С этого вопроса я начал данный очерк, им его и закончу. Должен не без некоторого колебания сознаться, что в основном я согласен с отношением к изучению истории юного школьника. Я и сам, помнится, не любил историю, когда учился в школе. Признаюсь, не любил я её и в институте. С точки зрения казенных взглядов на воспитание молодой поросли, моё признание, конечно, достойно сожаления, но что делать — нужно когда-то

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

42

признать, что школьное изучение истории в существующем его виде не формирует ни исторического сознания, ни патриотических чувств. Оно просто забивает юные мозги всяким историческим хламом, держать который в голове и трудно, и не нужно.

Что касается исторического сознания, оно вместе с патриотическими чувствами воспитывается живой действительностью. Они формируются с первых дней жизни человека той средой, в которой он живет, теми преданиями, нравственными, деловыми и просто человеческими отношениями, его окружающими и обволакивающими. Если эта среда не сумела воспитать их, не помогут никакие школы и университеты.

Как бы то ни было, я бы не осмелился говорить о полной бесполезности истории как школьной дисциплины. В то же время, уверен, что требуется серьезный её пересмотр с точки зрения методики преподавания. Однако, думается, цеховые интересы историков вкупе с интересами всяких министерских чиновников вряд ли позволят изменить чтолибо, и всё останется в прежнем состоянии.

Что же касается истории как науки, то, на мой взгляд, она не в большей мере наука, чем шахматы — спорт. Впрочем, в шахматах, я думаю, научного содержания даже больше, чем в истории. Историю я бы отнес к особого рода литературному труду, только менее живому по изложению и больше перегруженному ненужными деталями. Но вот когда тот или иной историк вовсе лишен литературного дара, то история в его руках превращается в подобие научного труда — сухой, жесткий и малосъедобный продукт ограниченного интеллекта. Поскольку такой продукт не может привлечь внимание публики — а без этого труд историков делается бессмысленным — с целью популяризации сочинений и повышения статуса и авторитета сочинителей стараниями самих историков были созданы всякие научные учреждения с соответствующими окладами, должностями, учеными степенями, званиями и диссертациями. Тем самым история декретивно была возведена в ранг науки и вместе с тем она прекратила свое существование как живой и увлекательный рассказ о прошлом. С этого момента начались бесплодные дискуссии на тему о сходстве и отличии истории от естественных наук, особой её методологии, законах истории и прочей чепухе, сопутствующей всякой казенной академической деятельности. Живая многокрасочная история умерла, и на её могиле было возведено серое казенное здание исторической науки, главной заботой которой стала подгонка взглядов на прошлое под существующую политическую конъюнктуру и под мнение «начальства».

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

43

ИСТОКИ ИСТОРИИ: ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ

«Как можно приступать к истории рода человеческого, не сказав, откуда взялся род человеческий».

П. Чаадаев

Откуда есть пошел род человеческий?

«Тьмы низких истин мне дороже Нас возвышающий обман…»

А. Пушкин

Прав, прав поэт; только правота эта имеет, так сказать, избирательный характер. Думаю, понятно, что естественным наукам «низкие истины» присущи больше, тогда как «нас возвышающий обман» — меньше. Во многом благодаря этому они обычно рассматриваются как более объективные, нежели науки гуманитарные. Вот, скажем, науки естественные, ничтоже сумняшися, прямо говорят нам, что мы, грешные, ведем свое происхождение от обезьяны. Науки гуманитарные более сдержанны в этом вопросе. Не желая перечить своим собратьям по науке прямо, они предпочитают обходить этот вопрос и начинать историю человека с той поры, когда мы находим не только окаменевшие следы его ступни, но и кое-какие культурные следы. Вот с этого момента гуманитарные науки, и среди них история прежде всего, уже переполнены «обманом» сверх всякой меры, хотя, нельзя не признать, обман этот далеко не всегда возвышает нас. Там же, где это «возвышение» имеет место, там часто обман становится настолько очевидным, что теряет свою «обольщающую» роль.

Но если историю не приукрашивать, не декорировать пальмовыми ветвями и лавровыми венками, а говорить о ней так, как она того заслуживает — некоторые примеры тому я приводил в первом очерке, — кто же станет её читать, а тем более преподавать в школах малым детям. Ведь те, как известно, нуждаются в сказках со счастливым концом, а в истории ввиду её особой природы, которой я касался в том же первом очерке, такого просто не бывает. Спешу оговориться: не бывает в настоящей живой истории, а не в сказках о ней, которые выдумывают существующие с этой целью дяди и тети, называемые историками.

Впрочем, взрослые испытывают потребность в обольщающем и возвышающем обмане еще больше, чем дети, поскольку с годами человек прогрессивно теряет иммунитет к творящемуся в мире злу и незаметно для себя становится сопричастным ему. Вот отчасти почему всякое человеческое сообщество вынуждено жить в атмосфере постоянного обмана и лжи. В то же время нельзя не заметить, что, чем выше уровень и плотность лжи, тем затруднительнее для дыхания становится эта атмосфера. И в каждом обществе, чем выше поднимаешься по ступеням социальной иерархии, тем ложь становится все более плотной и изощренной, достигая максимума того и другого на самом его верху. Неизменные спутники лжи — постоянно сменяющие друг друга обольщение и разочарование, которыми переполнена жизнь всякого человека от рождения до смерти и которые придают ей особые остроту и шарм. “Ce la vie”, как говорят в таких случаях французы, а потому не станем роптать на эту самую “vie”, потому что она во всех своих бесчисленных и многообразных проявлениях, как лучших, так и худших, есть творение собственных разума, фантазии и рук человека.

Вопреки бесспорной житейской мудрости, выраженной в словах поэта, я имею намерение предложить вниманию многоуважаемых читателей именно тьму низких истин. Должен сразу же заметить в оправдание, что для этого не нужно ни особенно стараться, ни напрягать свою фантазию, ни изобретать, ни искажать, ни специально выискивать мрачные страницы истории. Нужно просто смотреть на неё по возможности открытыми

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

44

глазами, оставив для другого случая пресловутые «розовые очки» и прочие специально придуманные человеком средства собственного возвеличения и самовозвышающего обмана.

** *

Перейдем, однако, к заявленному вопросу — каково происхождение человеческого рода. Вопрос этот далеко не праздный. В самом деле, в первом очерке мы выяснили, что историю имеет только человек как существо, обладающее свободой воли. Здесь естественно не может не возникнуть вопрос: каким образом на Земле могло появиться такое странное существо, резко отличающееся, как физически, так умственно и психически, от всех других животных?

Здесь, однако, нас поджидает другой вопрос: откуда же нам знать, с каких пор существует на Земле этот самый род человеческий, как он на ней появился, каковы его корни и происхождение, коли мы не располагаем на сей счет никакими достоверными свидетельствами?

Вполне допускаю, что просвещенный читатель с образованием не ниже среднего заметит тут не без сарказма, что вот мол автор задается вопросом, на который наука давно уже дала ответ, известный любому, даже нерадивому школьнику. Спешу заверить такого читателя, что ответ этот мне тоже известен. В моё время (40-е годы прошлого столетия) в старших классах нам преподавали «основы дарвинизма», и я до сих пор помню картинки в учебнике, служившие подтверждением теории Дарвина — «хвостатый мальчик», «волосатый человек Евстихеев (?)» и что-то еще в том же духе.

Здесь, правда, не всё так просто и ясно. Да и нынешний школьник пошел другой: более информированный, въедливый, дерзкий — его, как говорится, не возьмешь на понт. В этой связи приведу курьезный случай. В конце 2006 г. через наши СМИ прошла информация, что одна школьница из Петербурга подала в суд на Министерство образования. Чем же был вызван столь необычный в отечественной истории иск? Оказалось, что юная истица выразила решительный протест против того, что в школе безальтернативно преподают дарвиновскую теорию происхождения человека, с которой она, эта самая школьница, решительно не согласна. Как говорится, невероятно, но факт. Можно подумать, что Министерство образования само придумало теорию происхождения человека от обезьяны и, пользуясь своим монопольным положением, навязывает её школам, придерживая альтернативы в запаснике. В нынешних условиях Министерству образования впору посочувствовать, а не в суд на него подавать. Дарвиновская теория — пустяк по сравнению с разбросом мнений, суждений и позиций в таких дисциплинах, как история и литература. Здесь при нынешней свободе мнений и суждений сам чёрт ногу сломит. Да и с дарвиновской теорией не всё так просто, учитывая, что наше замечательное государство в лице власти одновременно «строит глазки» и науке и церкви, пытаясь решить старую задачу — усидеть между двух стульев и притом удержать равновесие. Наука же и церковь, как известно, в вопросе происхождения человека придерживаются полярных позиций. Выходит, что если бы даже Министерство образования и захотело предложить школам альтернативу дарвиновской гипотезе, таковой могла бы быть только гипотеза о божественном происхождении человека, как её трактует Библия. Сделать этого оно, однако, не может ввиду того, что государство наше формально светское, а светская теория происхождения человека пока не имеет альтернативы дарвиновской теории. Так что извольте принимать теорию Дарвина, нравится она вам или нет.

Как бы то ни было, петербургская школьница поставила, возможно, сама того не подозревая, проблему, имеющую серьезный мировоззренческий характер, притом даже не всероссийского, а, можно сказать, мирового, значения. Конечно, вопрос о том, каково происхождение человека, не обсуждается в парламентах, не является предметом спора в прессе или в телевизионных программах, чутко реагирующих на всякие новации. Тем более, что если и не все народы, то лучшая и прогрессивная их часть давно согласилась с тем, что произошла от обезьяны. Факт этот, как хорошо известно, научно «доказан» великим ученым Чарльзом Дарвином, но еще больше — всей человеческой практикой,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

45

содержащей в себе много обезьяньего. Вот почему попытка вновь поставить это открытие под сомнение справедливо может быть расценена в научных кругах как обскурантизм или просто как дурной тон.

Вообще-то, если быть точным, на сей предмет существуют три различных взгляда. Один из них рассматривает человека как творение бога, другой — как потомка обезьяны, третий — как пришельца с других планет. Все три версии имеют место быть, все три претендуют на истину, и в то же время ни одна не имеет доказательств своей истинности. Версию божественного происхождения человека оставим пока в стороне. Если рассматривать её буквально, как трактует та же Библия, то лично у меня по этому поводу имеются большие сомнения. В самом деле, если даже признать существование Бога, непонятно, зачем это понадобилось ему создавать такое суетное, эгоистическое и несовершенное во всех отношениях существо, которое за все время своего длительного существования не принесло ему, своему творцу, ни радости, ни удовлетворения, а одни лишь заботы, постоянные огорчения и раздражения. Один только этот факт ставит под сомнение всемогущество того, кого принято в некоторых кругах называть Богом. Однако наряду с утвердившемся в религии взглядом существует и другая трактовка «божественного» происхождения человека, и о ней я буду говорить в должном месте. Здесь только замечу, что как бы ни относиться к божественной версии, совсем не случайно большинство народов мира в той или иной форме до сих пор связывают начало своей истории с высшим существом. Пожалуй, только просвещенная Европа, пройдя сквозь очистительное горнило эпохи Гуманизма, а затем — Просвещения, к середине XIX века почувствовала себя вполне готовой (как нравственно, так и интеллектуально) воспринять теорию происхождения человека от обезьяны. Сдается мне, что её знаменитый автор Чарльз Дарвин сам не ожидал, что его досужие, хотя и не лишенные остроумия, фантазии будут иметь такой успех, который — и это надо честно признать — сильно вскружили ему голову. Поверили в его теорию не только ученые, для которых научным всегда считалось всё, что не связано прямо с божественным промыслом, но поверил даже обыватель. Да, да, тот самый обыватель, которому двадцать столетий вдалбливали в голову идею его высокого божественного происхождения, и, несмотря на это, тот чуть ли не в одночасье поверил гипотезе английского естествоиспытателя. Данный факт лишний раз говорит о чрезвычайной суетности и вздорности человека и к тому же ставит под сомнение предположения о том, что человек есть творение некоего высшего и совершенного во всех отношениях существа. Тот факт, что по сию пору многие продолжают верить в происхождение человека от обезьяны, невольно наводит на мысль, что, может быть, великий эволюционист и впрямь был прав. В одной недавно опубликованной и вполне серьезной научной книге, посвященной природе человека, Дарвин был назван не только «величайшим ученым», но и «великим гуманистом». Видимо, и в самом деле мысль о происхождении человека от обезьяны могла прийти в голову не иначе как великому гуманисту. Мизантропу такая идея никогда бы не пришла в голову.

Замечу тут, что теории типа дарвиновской рождались отнюдь не на пустом месте. Они были прямым следствием развития тех этапов европейской истории, которые получили название эпох Гуманизма и Просвещения. Те, в свою очередь, плавно и закономерно перешли в эпоху промышленной революции с её политической экономией и практической позитивистской наукой. Так что, если смотреть в корень вещей, «дарвиновская обезьяна» есть закономерный продукт последовательного развития высоких идей гуманизма.

Мне тут на память пришло суждение русского философа Н. Бердяева, не без основания считавшего, что в самой первооснове гуманизма заложено глубокое противоречие. Гуманизм по самой своей сути означал вознесение человека, постановку человека в центр бытия. Но это одна его сторона. В нем, считал Бердяев, есть начало и прямо противоположное, которое наряду с возвышением и раскрытием творческих сил человека, вело и к его неотвратимому принижению. Дело в том, что гуманизм дал

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

46

человеку свободу творческого развития. Свобода эта стала быстро вести к приоритету материального начала в человеке над духовным. Как результат, гуманизм не только и не столько возвысил человека, сколько принизил его, перестав считать его существом высшего порядка и утверждая исключительно его земную сущность, сведя тем самым его до уровня остальных животных. Вот этот момент как раз и нашел полное свое воплощение в дарвиновской теории происхождения человека, которая на удивление быстро получила признание в так называемом цивилизованном мире.

Что касается духовного падения человека, его можно видеть ныне уже невооруженным глазом — оно на поверхности вещей. Падение это лишний раз доказывает великий закон природы, а именно: всё в мире, пущенное на самотек, безудержно катится по наклонной плоскости вниз. Для человека «низ» этот называется варварством и дикостью. Многочисленные следы возрождения того и другого мы сегодня можем наблюдать воочию. Однако эти новые варварство и дикость носят уже качественно иной характер. Варварство и дикость первобытных народов были естественны, и в них был заложен огромный потенциал движения человечества вверх. Варварство и дикость эпохи глобального распространения цивилизации суть плоды многовековой творческой работы человека. Человек, думая, что движется вверх по прямому и бесконечному пути прогресса, на самом деле шел по замкнутому кольцу ― сначала по восходящей его части, а затем по нисходящей, то есть по пути, предзаданному всему живому и развивающемуся. И всё свидетельствует о том, что человечество в своем развитии уже перешло пик и начало движение вспять, по нисходящей ветви этого кольца.

Но вернемся к Дарвину. Он и в самом деле был одним из заметных представителей нового направления в развитии мысли, обозначенного сначала эпохой Гуманизма, а затем так называемой эпохой Просвещения. Вот она-то окончательно развернула разум человека в направлении эмпирии и удовлетворения главным образом материальных потребностей. Обильные и зловещие плоды этого поворота человечество пожинает уже в наши дни, хотя вкусить их в полную меру ему еще предстоит. Что касается самого Дарвина и его теории, русский философ В. Розанов как-то язвительно заметил:

«Что же делать, если Дарвин «субъективно чувствовал» происхождение свое от шимпанзе: он так и писал… Дарвину даже есть честь происходить от такой умной обезьяны. Он мог бы произойти и от более мелкой, от более позитивистской породы».

Впрочем, бог с ним, с Дарвином; странно здесь другое: «субъективно» почувствовали» свое родство с обезьяной-шимпанзе миллионы людей как в Европе, так и в других частях света. Более того, чувствуют и по сию пору, о чем говорит тот факт, что дарвинизм как научную дисциплину продолжают изучать и в школах, и в университетах, притом не в качестве некоего курьеза, а как доказанную истину. Недавно все прогрессивное человечество с помпой отметило двухсотлетие великого эволюциониста. Все это и в самом деле заставляет порой думать, что человек ведет свою родословную от упомянутого славного существа.

А ведь и в самом деле: если к истории человечества подходить безо всяких поблажек, то она дает немало поводов к тому, чтобы склоняться к упомянутому взгляду. Так что, если Дарвин и не был прав с фактической стороны дела, то всё же с точки зрения животной части природы человека его концепция имела определенные основания. Правда, в этом случае за основу надо было бы брать какого-нибудь свирепого хищника, а не миролюбивую, в общем-то, обезьяну.

Если говорить серьезно, то о предках человека нам практически ничего не известно, и, боюсь, никогда и не станет известным. То, что в качестве таковых предлагает нам наука, а именно всяких австралопитеков, неандертальцев и прочих предтеч, — всё это никакого отношения к его предкам не имеет. Скажем прямо: вся современная наука, основывающаяся фактически на философии позитивизма с её преклонением перед голым опытом, в этом вопросе потерпела полное фиаско. Она опустилась ниже всякого мифа, ниже представлений о своей родословной какого-нибудь племени «мумбо-юмбо» из африканской глубинки.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

47

Науку, конечно, можно понять: у нее свои терзания, в основе которых лежат некоторые признанные ею принципы. Отвергнув божественное происхождение человека (притом не без оснований), снисходительно отмахнувшись от мифологических представлений по этому вопросу, она осталась наедине с голой эмпирией, из коей и стала черпать все свои тощенькие, а порой и просто смехотворные выводы. Духовную поддержку для себя она нашла не только в философии позитивизма, но и в материализме, получившим широкое развитие, распространение и влияние, начиная с середины XIX столетия. Наука стала искать ответ на мучивший её вопрос о происхождении человека главным образом в плоской эмпирии, тогда как требовался широкий теоретический взгляд на предмет на почве самого тщательного анализа и сопоставления всевозможных древних сказаний, мифов и представлений, имевшихся на этот счет у разных народов. Наука же кинулась на поиски останков далеких предков человека, на сравнение анатомического строения человека и других животных, находя между ними сходство в мелочах и не замечая или игнорируя принципиальное несходство в вещах существенных, кардинальных. А ведь именно они важны, и в них лежит разгадка происхождения человека, если таковая вообще возможна. По этому поводу можно с полной уверенностью сказать только одно: разгадку нельзя обнаружить в сфере эмпирии, потому что там её попросту нет. К тому же здесь нужно всегда иметь в виду, что выводы, построенные на эмпирическом методе, на деле суть такие же умственные построения, как и любое теоретическое видение мира, только на самом низком, примитивном его уровне, где и простой статист мнит себя ученым.

* * *

В первом очерке мы выяснили для себя, что история начинается с человека и связана исключительно с ним: он — её субъект и объект, он её творец и он же её сочинитель. Этот до крайности банальный вывод содержит тем не менее массу непростых для человеческого ума загадок и вопросов. Отнюдь не случайно большинство историков и философов его обходят и начинают свои глубокомысленные рассуждения с того времени, когда человек успел уже изрядно «наследить», дав тем самым повод будущим любознательным умам кучу материала для исторических изысканий и фантазий. В то же время практически никто из историков и философов так и не сумел объяснить, с какого момента начинается история человека как такового. Если исходить из имеющихся исторических сочинений и исследований, то создается впечатление, что человек будто с неба свалился. В самом деле, не было никаких следов его пребывания на Земле и вдруг — на тебе! — явился, голубчик. И что поразительно, явился сразу во всеоружии всех своих черт и качеств, как физических, так и душевных, которые практически ни на йоту не изменились с первых имеющихся о нем сведений и по настоящее время. Всякие там полуобезьяны-полулюди — чистые фантазии на тему сочинений Дарвина. Самым же удивительным здесь является тот факт, что человек в основных своих чертах и качествах повсюду, во всех уголках Земли один и тот же, различаясь лишь вторичными малосущественными чертами. Что касается свойств первичных (как физических, так и духовных), на всех материках, во всех поясах от крайнего севера до крайнего юга, с запада на восток и с востока на запад, на больших материках и на самых крошечных, заброшенных в просторах океанов островах он идентичен сам себе и повсюду достойно представляет род Homo sapiens. Странно здесь то, что этот, я бы сказал, кардинальный факт остается вне поля внимания ученых. А ведь он требует своего объяснения, и вполне очевидно, что даже самое общее его толкование подвело бы к выводу о полной несостоятельности теории Дарвина. Ведь если верить ей, то сколько же разных видов обезьян потребовалось, чтобы дать повсеместно жизнь роду людей. По меньшей мере, четыре, по числу существующих на планете рас, не считая более мелких разновидностей. В самом деле, расовые различия настолько значительны, что невозможно себе представить, что они ведут свое происхождение от одного предка. А если это был один вид обезьяны, именно шимпанзе, на котором настаивал великий эволюционист, то тем более делается непонятным, как это он сумел распространиться по всему земному шару.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

48

Ведь сам человек во всеоружии своих многих познаний и технических умений стал открывать для себя мир только где-то в XV веке, то есть совсем недавно по историческим меркам. Куда уж там обезьяне, у которой к тому же, в отличие от человека, не было никакой нужды и оснований для далеких и опасных путешествий. Но даже если предположить, что таковые были, не было соответствующих материальных средств для их осуществления. Придумать же их — не хватало нескольких дополнительных извилин в обезьяньих мозгах.

Нельзя здесь пройти мимо еще одного вызывающего недоверие момента, а именно той шкалы измерения, которой пользуется наука в своих стремлениях постичь тайну происхождения человека. Шкала эта носит поистине устрашающий характер — цифры меньше миллиона лет для науки попросту не существуют. Подобно астрономии, где все исчисляется миллионами световых лет, антропология, ничуть не смущаясь, тоже оперирует миллионами лет, притом с легкостью, будто речь идет о днях и месяцах. Очень удобный, надо заметить, метод исчисления: проверить его истинность совершенно невозможно, впечатление же он производит, прямо скажем, весьма глубокое и, главное, очень научное. Приведу для иллюстрации маленькую выдержку из учебника для 5-го класса средней школы под названием «Введение в обществознание», в которой его авторы

— две дамы, обремененные научной степенью кандидатов педагогических наук — рассказывают юной поросли о происхождении человека.

«Примерно 10-12 миллионов лет назад, — сообщают дамы с уверенностью прямых свидетельниц описываемых событий, — в условиях жесточайшей засухи, часть крупных обезьян вынуждена была освоить прибрежную зону. Сначала они собирали моллюсков, рыбу и другие «дары моря». Со временем эти обезьяны стали заходить в воду все дальше от берега, плавать, нырять с целью добычи пищи. Так у них стала вырабатываться прямая походка. Поскольку в воде глаза видели плохо, то у обезьян стало развиваться чувствительность кончиков пальцев. Спустя огромное количество лет (!) от длительного пребывания в соленой воде эти обезьяны потеряли большую часть густого волосяного покрова. И это еще не все. В силу каких-то, пока неизвестных, причин некоторые обезьяны вернулись к сухопутному образу жизни. Другие же настолько приспособились к жизни в море, что остались там навсегда и превратились в дельфинов».

Фантазия ученых дам просто поражает. Будь жив сам Дарвин и прочитай данную интерпретацию своего учения, он, думаю, пришел бы в ужас. Ведь у него обезьяна эволюционировала только в человека. Однако авторам учебника показалось этого явно недостаточно, и они, ничтоже сумняшися, продолжили эволюционную линию прославленного эволюциониста также и в сторону дельфинов. На мой же взгляд, по сравнению с версией ученых дам представления каких-нибудь диких африканских или австралийских племен на несколько порядков выше.

Конечно, далеко не все люди безразличны к вопросу о том, откуда ведет линию его родословная: от обезьяны-шимпанзе, от Бога, или еще кого-нибудь. Как знать: вполне можно допустить, что именно от осознания столь нелестного для человека происхождения жизнь человека носит, по меньшей мере, неандертальский характер. Человек, как известно, — существо весьма внушаемое и пластичное. Внуши ему мысль, что род его ведет начало от существ возвышенных и благородных, глядишь, и сам он стал бы чище душой и помыслами, да и политика освободилась бы от налипшей на неё грязи. Когда же человеку, с одной стороны, вбивают в голову, что его на скорую руку слепили из «праха», а с другой — что род свой он ведет от обезьяны, поневоле станешь либо одним, либо другим. И станет ли человеку лучше, если вместо обезьяны в качестве альтернативы ему будут внушать: «прах ты, из праха ты вышел и в прах обратишься». Насколько всё же мудрее были древние люди — все эти египтяне, греки, римляне, ацтеки и прочие халдеи: они верили в свое прямое родство с существами внеземного происхождения, как бы те ни назывались. И эта вера не была пустой, а имела под собой основание, что я и постараюсь показать в должном месте. Потом ей на смену пришла трезвая, как стеклышко, позитивная наука со своим критическим методом. Всё высокое она быстро заземлила, доказала с

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

50

хорошо и что плохо, может вполне отличить «низкое» от «высокого», и при всех своих падениях всегда отдаст предпочтение последнему. Один только этот факт говорит лучше всего вороха ученых аргументов в пользу того, что человек не имеет никакого отношения к родству с обезьянами.

Отдавая должное кропотливым трудам и выводам историков-антропологов, я в то же время полон сомнений относительно упоминавшегося выше начального рубежа, с которого мы узнаем о человеке не таким, каким его нам представляет достославная наука

ввиде австралопитека или неандертальца, а о человеке, каков он есть и сегодня. А ведь этот рубеж исчисляется от силы 15–20 тысячами лет, а вовсе не миллионами. За этим рубежом — полные пустота и мрак, которые не могут ни осветить, ни заполнить никакие миллионы лет, никакие обезьяны, полуобезьяны и прочие неандертальцы. Они, похоже, и придуманы от ученого бессилья с целью искусственного заполнения пустот, и здесь отдадим должное изобретательности науки, изрядно потрудившейся на этой ниве. Правда, заполнила она их только умственно, в своих полных богатейшей фантазии сочинениях, пример которой приведен выше. На деле же пустота так и осталась.

Кстати, о неандертальцах. Одна из наших солидных энциклопедий так описывает этого ближайшего предтечу человека в ходе потрясающей воображение его метаморфозы:

«крупный, массивный, хотя и примитивный, череп, покатый лоб, скошенные скулы, срезанный подбородок. У неандертальцев уже существовали некоторые ритуалы, зачатки искусства, заботы о соплеменника» и т.д.

Не знаю, где уж антропологи откопали этого неандертальца вместе с впечатляющими сведениями об образе его жизни, но где бы то ни было, он не стоил затраченного на него труда. Впрочем, думаю, его черты списывались с какого-нибудь не совсем типичного представителя рода Homo sapiens. Известно, какие невероятные вариации типов людей встречаются в жизни. В самом деле, оглянитесь внимательнее вокруг и вы наверняка где-нибудь да столкнетесь с одним из таких «неандертальцев». Да что там говорить: в любом парламенте современной самой цивилизованной страны можно обнаружить пару-троечку существ, причисляемых наукой к якобы давно вымершему предтече человека в эволюционном ряду. Жив, жив, курилка! И если подумать, то все мы

вбольшей или меньшей степени неандертальцы. Как говорил наш замечательный поэт В.

Маяковский: «…Все мы немножко лошади, и каждый по-своему лошадь». Вот так и с неандертальцами. Кстати, полюбуйтесь портретом неандертальца, заимствованным мной

водной энциклопедии: красавец-мужчина, многие современные женщины, уверен, не отказались бы иметь такого героя рядом с собой.

Что касается истории человека, то она и вправду сплошь неандертальская, включая и современную. Если еще можно сомневаться насчет индивидуальных черт, то относительно истории в целом сомнений никаких нет.

Итак, прямых указаний относительно происхождения рода человеческого не существует, иначе не возникла бы сама проблема. В этом вопросе право на существование

имеют только гипотезы, и речь, соответственно, может идти лишь о степени их правдоподобия, но отнюдь не истины. Чем же в этом смысле отличается предлагаемый здесь подход от подхода эволюционистов? Если говорить в общих чертах, то отличие в следующем. Если позитивистыэволюционисты строят свои гипотезы о постепенном превращении обезьяны в человека на сходстве некоторых внешних черт, прежде всего, сходстве анатомического строения и ряда физиологических функций, то свою гипотезу я создаю на основе демонстрации принципиального отличия человека от всех других живых обитателей Земли, включая и пресловутую обезьяну. Эти

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

51

отличия исключают всякую эволюционную связь человека с каким-либо другим земным существом. Они настолько фундаментальны, что их не в силах дезавуировать вся масса сходств в частностях. Хотя и в частностях различия тоже бросаются в глаза, и не замечать их — значит, намеренно закрыть глаза на то, чего видеть не хочется. Итак, чтобы не отделываться общими словами,

Начнем с «физики»

Отталкиваясь от учения Дарвина о прогрессивном совершенствовании в процессе эволюции организации живых существ, естествоиспытатели пришли к глубокому выводу, делающему честь науке, а именно: человек в физическом отношении есть высшая точка этой эволюции. Понятно, конечно, похвальное рвение последователей дарвиновского учения любыми способами подтвердить правоту своего учителя, равно как и не менее похвальное желание доказать, что тот род разумных живых существ, к которому они принадлежат сами, является вершиной эволюционного развития жизни на Земле, выше которой уже ничего нет и быть не может. Но так ли это на самом деле?

Прежде чем ответить на поставленный вопрос, хотел бы предложить вниманию читателя несколько пассажей из сочинений Ф. Энгельса — этого не только последовательного материалиста, но и столь же последовательного сторонника дарвиновского учения и эволюционной теории в целом. В своей некогда знаменитой, а

сегодня практически забытой работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельс, опираясь на труды Дарвина и антрополога Моргана, так описывает низшую ступень, или «детство» человеческого рода.

«Люди, — сообщает он, — находились еще в местах своего первоначального пребывания, в тропических или субтропических лесах. Они жили, по крайней мере, частью, на деревьях… Пищей служили им плоды, орехи, коренья; главное достижение этого периода

– возникновение членораздельной речи. (Хотя это состояние) …длилось, вероятно, много тысячелетий, доказать его существование на основании прямых свидетельств мы не можем; но, признавая происхождение человека из царства животных, необходимо допустить такое переходное состояние». (Курсив мой – Э.П.).

Итак, логика рассуждений Энгельса такова: никаких свидетельств существования такого периода нет, но мы должны его допустить. Почему же должны? Потому что человек произошел из царства животных. Кто сказал, что человек произошел из царства животных? Сказали Дарвин, Геккель, Иванов, Петров, Сидоров и проч. Вот и вся система «научных» доказательств.

Человек, значит, произошел из царства животных. Сначала он, как и многие другие его сородичи, вроде обезьян, лазал по деревьям, ел, как они, орехи, плоды и коренья, потом совершенно по непонятным и необъяснимым причинам обрел членораздельную речь, от вегетарианской диеты перешел к рыбной и мясной. Однако, в отличие от других животных, питающихся такой же пищей, не захотел есть их в сыром виде, а стал варить и жарить её. Как очень тонко заметил Энгельс, «рыбная пища делается вполне пригодной к употреблению лишь благодаря огню» (медведи, к примеру, вряд ли согласились бы в этом случае с ученым-марксистом). Энгельс не поставил здесь естественного и более важного вопроса: почему именно для человека вареная или жареная пища оказалась предпочтительнее сырой? Ответ на него, смею уверить вас, ни к какой эволюции отношения не имеет.

Тезис, что человек эволюционным путем развился из царства животных, не доказан ни Энгельсом, ни кем-либо другим — это чистое предположение, притом в самом примитивном дарвино-геккелевском варианте. Здесь нужно сразу же усвоить себе главное: коли человек был диким животным, он таковым и остался бы, поскольку природе совершенно не свойственны такого рода «кульбиты», скачки и метаморфозы, подобно овидиевским. Наоборот, её отличает удивительное постоянство видов. Если бы человек и в самом деле произошел путем долгой эволюции из обезьяны, то совершенно непонятно,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

52

почему ни один из других видов животных не проделал подобного же пути и не дошел до стадии мыслящих существ, скажем, мыслящих сусликов, медведей, слонов? Здесь совершенно нет никаких критериев, одни догадки и предположения, притом, как правило, самого фантастического свойства.

Обращу внимание еще на один важную сторону проблемы, которая, как ни странно, выпадает из рассуждений эволюционистов. Эволюция, по Дарвину, — это не простое развитие, а развитие прогрессивное, то есть движение от менее совершенных организмов к организмам более совершенным. Но в природе такого перехода не может быть в принципе, поскольку он носит затратный характер, другими словами, прогрессивное развитие в любой сфере требует постоянного приложения внешней работы и энергии. Если речь идет о живой природе, то в ней происходит только простой рост в рамках одного качества, но никогда — переход из одного качества в другое, тем более переход из качества низшего в высшее. На сей счет достаточно подробно говорилось в первом очерке. Напомню только, что такой переход противоречит всем законам природы, суть которых в том, что всякое естественное движение и развитие происходит исключительно по пути наименьшего сопротивления и в рамках одного вида. Чтобы движение шло в направлении, противоположном естественному, а тем более — в направлении перехода из одного качественного состояния (низшего) в другое (высшее), непременно требуются какие-то особые, притом искусственные внешние усилия. Такой процесс не может происходить сам по себе — он предполагает наличие какого-то наделенного творческим разумом существа. Даже при этом условии качественное изменение природы не только крайне ограниченно, но и будучи осуществленным, ведет, как правило, к искажению каких-то существенных сторон изменяемых организмов, обычно в сторону деградации. Это можно видеть не только на примерах «окультуривания» некоторых видов животных или растений, но и обществ. Так, скажем, в результате культурно-созидательной деятельности человека общество, «прогрессируя» от первоначальных простых и однородных человеческих ячеек в направлении развития цивилизаций с их разнородным и разобщенным населением неизбежно подвергается нравственной коррозии. Нравственные же устои в случае с человеком заменяют ему инстинкты, коих тот практически лишен. Ницше в свое время точно подметил, что у человека функцию инстинкта сохранения рода выполняют нравственные нормы, притом, что этот инструмент весьма ненадежен и постоянно дает сбои. Но другого просто нет. Никакая эволюционная теория не в силах объяснить, почему вообще могла произойти замена (если вообще могла!) устойчивых природных инстинктов на какие-то дряблые, постоянно меняющиеся, а потому ненадежные конструкции разума. К тому же в процессе развития цивилизации они все более слабеют и деградируют, и, как следствие — общества повсеместно начинают держаться главным образом силой законов, которые постоянно и повсеместно ужесточаются.

Итак, имеются все основания утверждать, что такое полноценное и завершенное во всех отношениях существо, как обезьяна, ни при каких обстоятельствах не могла эволюционировать в человека. Считать, что такое превращение возможно, — значит грубо искажать законы природы или вообще их игнорировать. Гораздо уместнее и вернее было бы считать, что сама обезьяна, по крайней мере, некоторые её виды, — это деградировавший, выродившийся или вовсе одичавший человек. Если даже это не так, то, по крайней мере, для такого предположения имеется гораздо больше оснований, поскольку оно лучше соответствуют законам природы.

Более отвечает истине предположение, что, подобно другим живым существам, человек возник сразу же таким, каков он есть по сию пору. Невозможно себе представить, чтобы вертикальное положение тела на двух конечностях (бипедализм), посадка и форма головы, отсутствие шерстяного покрова, строение челюстно-лицевого аппарата, как бы специально созданного для членораздельной речи и другие его физические отличия развивались постепенно, по отдельности или последовательно — одно за другим. Вслед за Шпенглером скажем: «Все они возникли вместе и неожиданно». Вопрос только, где, когда

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

53

и в каком месте. И этот вопрос не празден. Достаточно легко показать, что если Земля есть удобное место для существования человека, она в то же время — малоподходящее место для его происхождения. Об этом я еще скажу ниже.

Но обратимся снова к Энгельсу. В другом, не менее знаменитом сочинении «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» он рисует нам такую увлекательную картину:

«Много сотен тысячелетий тому назад, в еще не поддающийся точному определению промежуток времени того периода в развитии Земли, который геологи называют третичным, предположительно к концу этого периода, жила где-то в жарком поясе – по всей вероятности, на обширном материке, ныне погруженном на дно Индийского океана, – необычайно высокоразвитая порода человекообразных обезьян. Дарвин дал нам приблизительное описание этих наших предков. Они были сплошь покрыты волосами, имели бороды и остроконечные уши и жили стадами на деревьях».

Рассуждения эти весьма напоминают приведенные выше суждения ученых дам. Это и понятно, потому что произрастают они из одного корня. И всё это выдается за серьезную научную гипотезу, почти доказанную теорию. Имели, выходит, бороды и остроконечные уши! Вглядитесь в себя, читатель, может быть, вы найдете в себе черты сходства с этими милыми существами.

Но продолжим. По ходу дела Энгельс замечает, что ни одна обезьянья рука не изготовила когда-либо хотя бы самого грубого каменного ножа. С этим утверждением нельзя не согласиться ввиду его полной очевидности.

«Поэтому те операции, — развивает он свою мысль дальше, — к которым наши предки в эпоху перехода от обезьяны к человеку на протяжении многих тысячелетий постепенно научились приспособлять свою руку, могли быть вначале только очень простыми… Прежде чем первый кремень при помощи человеческой руки был превращен в нож, должен был, вероятно, пройти такой длинный период времени, что в сравнении с ним известный нам исторический период является незначительным. Но решающий шаг был сделан, рука стала свободной и могла теперь усваивать себе всё новые и новые сноровки, а приобретенная этим большая гибкость передавалась по наследству и возрастала от поколения к поколению».

Этот момент очень важен, и я обращаю на него внимание. В самом деле, если обезьяна научилась сама использовать свою переднюю лапу в качестве свободной руки, то для этого должны были быть какие-то очень веские причины. По крайней мере, таких причин сегодня мы не наблюдаем, хотя обезьян на земле хоть отбавляй, в том числе и человекообразных.

Для начала выясним для себя, что понимается под «свободной рукой». Следуя общему направлению рассуждений Энгельса, под ней следует понимать руку, действующую не по инстинкту, а по велению разумной воли. В наше время ни у каких видов обезьян ничего подобного не наблюдается, даже у самых умных, которых человек пытается научить пользоваться «руками» разумно. На самом-то деле теоретикиэволюционисты не туда смотрели: вся загадка скрывается вовсе не в руке, а в голове. Прежде чем толковать о руке, нужно было начинать с обезьяньей головы, потому что только из неё могли бы следовать соответствующие импульсы в руку и делать ее «свободной», т.е. способной что-то создавать, творить по велению разума. Рука сама по себе ни на что не способна, кроме всяких инстинктивных движений, что нам и демонстрируют все виды обезьян, которые только существуют на земле. Проблема сводится, таким образом, к вопросу: могли ли в принципе в обезьяньих головах с острыми ушами и бородами ни с того, ни с сего возникнуть такого рода импульсы? Ни Дарвин, ни Энгельс даже не ставили этот вопрос, а зря. Если бы они задумались над ответом на него, то быстро пришли бы к выводу, что никаких причин для возникновения упомянутых импульсов не было и не могло быть. Нет их и сейчас, по каковой причине обезьяна и поныне остается обезьяной и ни во что не переходит и не эволюционирует.

Отсюда следует, в общем, простой и естественный вывод: прежде чем чья-либо лапа способна превратиться в свободную руку, нужно чтобы у обладателя этой лапы появилось

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

54

в голове нечто, что послужило бы причиной для свершения этого чудесного превращения. Это «нечто» называется «мыслящим разумом». Вот откуда он — вопрос другой, и к обезьянам он не имеет ровным счетом никакого отношения. Тут классик явно заблуждался, приняв досужие фантазии английского естествоиспытателя за истину. То обстоятельство, что Энгельс поставил всю проблему с ног на голову, видно также из следующего пассажа.

«Рука, таким образом, является не только органом труда, она также и продукт его. Только благодаря труду, благодаря приспособлению к все новым операциям, благодаря передаче по наследству достигнутого таким путем особого развития мускулов, связок… – только благодаря всему этому человеческая рука достигла той высокой ступени совершенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини». (Курсив мой — Э.П.).

В отличие от Энгельса, у меня картины Рафаэля, музыка Паганини и прочие шедевры искусства суть еще одно подтверждение, притом подтверждение важное и принципиальное, что человек не имеет и не может иметь никакого отношения к обезьяне. Энгельс, известный своими независимыми суждениями в области политики, в данном случае демонстрирует совершенно некритическую приверженность своих выводов и суждений учению Дарвина. Объяснить данный феномен можно, видимо, характерным для XIX века общим поветрием и восторженным приветствием, часто некритическим, всевозможных научных открытий, которые в тот век сыпались как из рога изобилия, и многие из коих на поверку оказались ложными.

Обращу внимание на первую фразу приведенного выше отрывка, а именно, что

«рука является не только органом труда, она также и продукт его», т.е. того же труда.

Итак, рука, по Энгельсу, есть продукт труда. Очень любопытное умозаключение! Спросим, однако, продуктом чего является сам труд? Разве животные трудятся, разве им присущ труд вообще? Разве могла обезьяна трудиться до того момента, как в голове её появились какие-то мысли, пусть даже самые хилые, а её лапы могли по велению этих мыслей совершать некие осмысленные операции? Да, в разговорной речи мы часто применяем по отношению к животным слово «труд»: труд животных, лошадь трудится, пчелы трудятся и т.д. Но это лишь штамп языка, который мы механически переносим на животных. На самом же деле труд — это целесообразная, а значит, осмысленная деятельность. Другими словами, труду, как и «свободной руке» необходимо должен предшествовать и ему сопутствовать всё тот же мыслящий разум, иначе нет и не может быть никакого труда, а есть лишь обусловленное инстинктом хватательное, роющее, оборонительное или наступательное движение лап. К тому же нет, кажется, более ленивого существа, чем обезьяна. В этом смысле человек действительно похож на нее, и если вести его родство от обезьяны, то на основании лишь этого признака. Но вся штука в том, что обезьяна физически и физиологически устроена так, что ей нет никакой надобности трудиться, то есть осмысленно добывать себе средства жизнеобеспечения, — они вокруг неё, и чтобы получить их, достаточно протянуть лапу или, в крайнем случае, забраться на соседнее дерево или ветку.

Совсем не то — человек. Его физическая и физиологическая конституция такова, что постоянно требует от этого ленивого по природе существа какой-то деятельности, чтобы, как минимум, одеть, накормить, укрыть себя и своих ближних от непогоды, а уже как максимум, — сами знаете, что нужно. «Мерседес» или «Ауди» ведь с ветки не сорвешь. Тут уже не только двух, но и сотен рук мало. Отсюда, надо думать, берет начало пресловутая эксплуатация человека человеком, то есть стремление заставить кого-то другого работать на удовлетворение своих личных, многообразных и к тому же постоянно растущих потребностей. Отсюда пресловутая эксплуатация человека человеком, чего нет и быть не может среди наших ближайших, по Дарвину, родственников.

Энгельс, таким образом, в этом весьма важном вопросе, ответ на который мог бы раскрыть тайну происхождения человека, поставил, образно говоря, телегу впереди лошади, а именно труд — до появления мышления. А ведь только мышление превращает

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

55

инстинктивные действия в осмысленную деятельность, или собственно в труд. Сказать, что труд превратил обезьяну в человека, значит утверждать, что обезьяна могла мыслить еще до того, как превратилась в человека. Но в этом случае она уже принадлежала бы к славному роду Homo sapiens, и у нее в этом случае не было бы никакой нужды ни во что эволюционировать.

Чем дальше, тем более странными и далекими от действительного положения вещей становятся рассуждения Энгельса. Он дает нам хороший пример того, как опасно вот так безоглядно, без тщательной проверки полагаться на чью-то наспех сработанную гипотезу. Читаем:

«Развитие труда по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества… Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научились произносить один членораздельный звук за другим».

Мне нравятся эти рассуждения своей детски-наивной непосредственностью. Оказывается, не выйдя еще из обезьяньего состояния, некие промежуточные существа вдруг испытали потребность что-то сказать друг другу.

В своё время у меня была очень умная собака, которая, как я был уверен, всегда испытывала потребность что-то сказать мне, но, увы, не могла: потребность, возможно, и была, а вот способность отсутствовала, поэтому вместо слов неизменно раздавался лай.

Да и вообще, каким это образом такая потребность может возникнуть, коли нет инструмента для выражения этой потребности, то есть достаточно развитого мышления и, соответственно, — членораздельной речи. В то же время само мышление невозможно без языка. Язык, в свою очередь, предполагает наличие соответствующего речевого аппарата. Здесь всё тесно взаимосвязано и не существует порознь. Прежде чем может появиться потребность что-то сказать другому существу, нужно иметь чтó сказать, чем сказать и как сказать, другими словами, нужно уже владеть членораздельной речью, а следовательно, и способностью мыслить пусть даже на самом примитивном уровне. Мыслить же — значит иметь знания, знания опять же невозможны без языка. Всё это образует неразрывную цепочку, все звенья которой прочно связаны друг с другом. Пока всего этого нет, не может появиться и потребность воспользоваться всем этим.

Не спасает положения утверждение того же Энгельса, что одним из важнейших рычагов развития человека из обезьяны был общественный инстинкт. Дело в том, что общественный инстинкт сохраняется в полной мере и у современных обезьян. Почему же, спрашивается, они не эволюционируют в человекообразное существо, тем более что в наши дни для этого гораздо больше благоприятных условий, чем прежде. Чего в этом смысле стоит возможность прямого общения с человеком, наблюдения за его деятельностью и подражание ему. Но, увы, даже самая умная обезьяна шимпанзе при самом непосредственном и длительном общении с человеком не способна научиться произносить членораздельно хотя бы одно-единственное простое слово. Помимо того существуют животные и насекомые с гораздо более сильным общественным инстинктом, нежели обезьяны, однако ни одно из них не эволюционировало в какой-нибудь вид сознательных, то есть мыслящих существ. Коли мы признаем действие законов эволюции применительно к одним случаям, то должны признавать их применительно и к другим аналогичным случаям. Однако на деле так называемый закон эволюции признается только в отношении тех редких случаев, которые кажутся доказательными на основании чисто внешних признаков. Так, эволюционисты считают, что человек произошел от обезьяны исключительно ввиду сходства (но не идентичности!) анатомического строения и некоторых внешних признаков, и это всё. Каким образом, в соответствии с какими законами природы могла произойти эволюция — об этом ни слова. Конечно, можно сочинять всякие небылицы по этому поводу — человек на это весьма горазд, и как

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

56

показывает весь многовековой людской опыт, он может доказать всё, что угодно, была бы охота.

** *

Знаменитый древнегреческий философ Платон, видимо, в минуту краткого умственного затмения, определил человека как «существо на двух ногах и без перьев». Его современник, философ-киник Диоген в ответ на это суждение притащил ощипанного петуха и объявил: «Вот платоновский человек!».

С каким бы юмором ни относиться к платоновскому определению, в нем, тем не менее, содержится общая отсылка на некоторые биологические особенности природы человека. Представляется, что природа эта играет важнейшую роль в становлении самого человека как такового. Так, скажем, некоторые ученые отмечали единую для всех людей «биограмматику» как некий фундамент, на котором строятся их сходные общественные установления и институты, нравственные принципы, разнообразные навыки и умения и т.д. В основе этого сходства лежат, в том числе и особенности физической природы человека.

Замечено, что у животных, в отличие от человека, более всего развиваются органы, соответствующие особенностям определенной среды их обитания и предназначенные к жизни именно в этой среде. Это ведет к тому, что животные превосходят человека какими-то особыми свойствами: лучше бегают и плавают, лучше видят и слышат и т.д. Вместе с тем, это превосходство означает сужение, ограничение их способностей и функций. Человек же, уступая животным в развитии отдельных органов, благодаря наличию творческого разума способен по желанию развить те или иные органы или создать искусственные средства, превосходящие любые естественные возможности животных. Вот почему, вместо того чтобы, подобно животным, бесконечно повторять один и тот же круговорот жизненного процесса, он оказался способен творить вечно меняющийся образ своей жизни, а тем самым — историю. Немецкий философ Карл Ясперс в этой связи верно отмечает:

«Несмотря на то, что многое в человеке сближает его с телом и поведением животных, он в целом структурирован совсем по-иному. Пытаясь понять биологические свойства человеческой природы, мы сразу же наталкиваемся на то, что они имеют не только биологическую природу и характер.

…Если, следовательно, в человеческой природе биологическая реальность неотделима от духовной, то это означает следующее: человек не может быть понят как постепенно развивающийся зоологический вид, к которому в один прекрасный день в качестве чего-то принципиально нового присоединился дух. Человек должен быть и по своей биологической природе с самого начала чем-то совершенно отличным от всех иных форм жизни».

В этой связи представляют интерес и рассуждения французского географа Видаля де ла Блаша в книге «Принципы человеческой географии», имеющие прямое отношение к поставленным здесь вопросам. Роль географической среды в развитии человеческой цивилизации подробно рассматривали еще Монтескье, Руссо и другие философы. Видаль в её оценке пошел дальше других, и его наблюдения во многом проливают свет на поставленные выше вопросы. Он специально обращает внимание на следующий весьма примечательный факт. Местные ресурсы, связанные с разнообразной географической средой, не доставляют человеку ничего, кроме материалов, необходимых для изготовления тех или иных орудий и предметов. Однако основная идея, замысел самих этих орудий и предметов не имеет местного происхождения. Всё, что человек создает для охоты, нападения или обороны, для транспортировки грузов, для хранения воды и прочих жидкостей, в качестве домашней утвари и т.п., в основных своих чертах имеют общие, свойственные всем народам формы. Независимо от того, камень или металл, раковина, глина или дерево использованы в составе сложного целого — топора, палицы, ножа, лука, повозки, посуды и т.д. — все они едины по замыслу. Пирога, выдолбленная из ствола дерева, челнок из древесной коры, каяк, обтянутый кожей, такелаж с парусами из рогожи,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

58

слова, и один лишь этот факт заставляет задуматься над его действительным происхождением. То, что человек сделался совершенно голым вследствие прогрессивной эволюции — пусть верят Дарвин и его почитатели. В самом деле, его тонкая и нежная кожа не защищает его ни от холода, ни от жары, ни от насекомых, ни от других неприятных воздействий извне. Кровеносные сосуды подходят к ней непосредственно, и при всякой самой незначительной царапине кожа начинает кровоточить и причинять беспокойство и неудобства. Почему человек ходит на двух ногах, почему лишен шерстяного покрова и толстой шкуры и вынужден отбирать то и другое у других животных, наряжая в них особей обоих полов вплоть до сегодняшнего дня, это тайна, и она прямо связана с вопросом о происхождении человека. Решить же её, оставаясь на позициях дарвинизма, совершенно невозможно. Однако сама эта тайна может навести на некоторые полезные и правдоподобные выводы. Прежде всего, вполне естественно предположить, что имеющиеся у человека физические недостатки должны были каким-то образом компенсированы, иначе он просто бы не выжил. В самом деле, не мог же он ходить обнаженным и испытывать от этого без конца всякие физические страдания. Чтобы уберечься от холода, непогоды и иных неприятностей, идущих извне, а значит, физически выжить, человек вынужден был волею обстоятельств чем-то прикрывать свою наготу. Этим «чем-то» могло быть лишь то, что носит название одежды, из чего бы та ни делалась. Но эту одежду надо достать или из чего-то сделать, а это невозможно без наличия определенных умственных способностей, сообразительности, а также изрядной доли воображения. Далее, жить — значит, прежде всего, питаться, питаться — значит добывать пищу. Человек не приспособлен есть траву. Как уже говорилось, он плохо бегает, еще хуже взбирается на деревья, а потому неспособен настичь и поймать нужных ему для пищи животных. Если даже ему посчастливится сделать это, он не может есть сырое мясо — его зубы и желудок плохо приспособлены для этого. Значит, чтобы добыть себе пищу, ему, как минимум, нужны какие-то орудия, способные компенсировать его физические недостатки, а чтобы съесть то же мясо, ему нужен страшный для всех остальных животных огонь, на котором он мог бы его сварить или зажарить и сделать его буквально «по зубам». И здесь опять та же дилемма: либо погибнуть, либо что-то придумать, сообразить, напрячь свое воображение и что-то создать, сделать, придумать.

Пусть читателю не покажется, что я ради красного словца или забавы пересказываем ему всякие байки, известные со школьной скамьи. Внимание на них акцентируется здесь лишь с той целью, чтобы лишний раз показать самую тесную связь между биологической природой человека и его природой как существа разумного, в единстве составляющие то, что решительно выделяет человека из остального животного мира и что не поддается объяснению с эволюционной точки зрения. Ведь в этом, биологическом, смысле человек и вправду существо исключительное — никакая проблема, схожая с той, с которой он столкнулся и продолжает сталкиваться, не стояла и не стоит ни перед одним животным: их биологическая природа вполне соответствует окружающей внешней среде.

Пойдем дальше. Известно ли нам еще одно живое существо на Земле, которому требовался бы такой же длительный срок для вынашивания, выкармливания и доведения до самостоятельного существования своего детеныша, как у человека? Оглянитесь вокруг, взгляните на окружающих вас птиц, высиживающих по весне своих птенцов в гнездах, на ваших собак и кошек, на коров, овец, лошадей и т.п. Каких-нибудь несколько недель и детеныши — птенцы, котята, щенята, ягнята, телята и прочая молодь — уже летают, бегают, самостоятельно добывают себе пищу. У копытных и того меньше: теленок, лосенок или жеребенок, едва выйдя из чрева матери, через какие-то считанные минуты

растущего дефицита корма на «нижних этажах» африканской флоры один вид животных, чтобы выжить, вынужден был искать пищу на более высоких ее «этажах, то есть на деревьях. Это вынуждало их постоянно тянуть шею, в результате чего та постепенно вытянулась и, как результат, образовался новый вид длинношеих животных под названием «жирафы». В этом эпизоде – вся глубокая суть эволюции.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

59

поднимается на подгибающихся ногах, а еще через короткое время уже бежит за ней и тычется в её вымя.

Человеческий детеныш и через год едва-едва встает на ноги и без посторонней помощи не может сделать даже нескольких шагов. Дай бог, к пяти годам он начинает чтото делать, не становясь при этом самостоятельным. К 13–14 годам, когда многие млекопитающие животные подходят уже к пределу своей жизни, человек едва достигает половой зрелости. Только к этому возрасту можно очень условно отнести момент его созревания в самостоятельное существо, способное обойтись без помощи родителей. И это отнюдь не случайно: поскольку человек лишен основных инстинктов приспособления к жизни, этот долгий срок детства требуется для того, чтобы научить его навыкам жизни в обществе. Некоторые исследователи рассчитали, что человеческий детеныш является для родителей беспомощной обузой в среднем в продолжение 1/5 срока их жизни, тогда как для прочих пород животных это число не превышает 1/20. Если в среднем принять продолжительность жизни человека 80 лет, то эта «обуза» составит 16 лет (в наше время она значительно увеличилась ввиду растущей инфантильности); у животных же — максимум один год.

Однако здесь необходима оговорка. Дело в том, что в мире животных есть одно исключение из этого правила, и это исключение — шимпанзе. Да, то самое существо, которое, согласно эволюционной теории, является отдаленным предшественником человека в эволюционном ряду. Действительно, у самки шимпанзе беременность длится восемь месяцев. Самцы становятся взрослыми особями в 15-16 лет, половая зрелость у самок наступает к 13 годам. Длительность жизни шимпанзе достигает примерно 50 лет. В общем, всё очень близко к аналогичным характеристикам у человека. Однако на этом сходство кончается и начинается принципиальное различие. Оно же состоит в том, что определенное биологическое и физиологическое сходство не подкрепляется соответствующим сходством в культурном аспекте. В случае человека упомянутые выше биологические особенности стали причиной возникновения такого социального и культурного института, как брак и семья. У животных, включая и шимпанзе, нет семьи в нашем понимании — они сходятся лишь на короткий срок рождения и кормления детеныша. Тем более не приходится говорить о браке, ибо тот является чисто человеческим, социальным институтом. Он есть не что иное, как договор, освященный и подкрепленный авторитетом общества, поскольку последнее заинтересовано в продолжение рода. Этот договор — не просто формальный акт: он возлагает на родителей обязанность обеспечения и воспитания ребенка до приобретения им способности к самостоятельной жизни. У разных народов эти сроки разные, но сам институт существует везде и являет собой пример всё той же общей для человечества «биограмматики». Без него человеческий детеныш в силу указанных выше биологических особенностей был бы обречен на неминуемую гибель.

В то же время сходство многих биологических черт и функций у человека и шимпанзе может служить подтверждением тому, что в некоторых частях планеты могла иметь место обратная эволюция человека в обезьяну. В этой связи мне вспоминается одна передача по TV, в которой говорилось о так называемых детях-Маугли. Приводился один случай с мальчиком, прожившим достаточно долго среди животных. Так вот, он стал покрываться тонкой шерстью — факт, вполне подтверждающий возможность эволюции в направлении от человека к животному состоянию. Он подтверждается и тем, что человеческий детеныш, достаточно долго пробывший среди животных, уже теряет способность «очеловечиться». Как бы то ни было, высказанное выше предположение гораздо ближе к истине, поскольку, повторяю, вполне отвечает законам природы.

** *

Дарвин был хорошим натуралистом и прекрасно разбирался во всяких там букашках-таракашках, коих он нежно любил. Однако, как это часто случается с «естественниками», был плохим философом, притом философом в духе наивного, материализма. Можно даже сказать, что Дарвин — это вульгарный марксист в биологии.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

60

Доктрины исторического материализма ныне мало кто придерживается, дарвинизм же, как ни странно, несмотря на все достижения в биологической науке, особенно в области генетики, продолжает здравствовать, и дарвиновская обезьяна кому-то до сих пор видится предком человека. Мифы изживаются с трудом. Остается неразрешимой загадкой, почему люди с такой легкостью уверовали в это сомнительное родство, хотя им до того более полутора тысячелетий вдалбливали в голову веру в их божественное происхождение. Может быть, из-за духа противоречия или слепого доверия к каждому слову, исходящему от науки — этой новой религии человечества, которая как раз в XIX столетии стала завладевать умами людей? Тайна сия велика есть. Впрочем, может быть, и тайны-то никакой нет. Чтобы убедиться в этом, стóит лишь внимательно приглядеться к самим себе и увидеть, что все мы необычайно падки на всякие небылицы. И чем эти небылицы забористее, тем легче мы в них верим. Всякий отъявленный враль и фантазер всегда пользовался и продолжает пользоваться у людей неизменным успехом. Совсем не случайно во все времена процветают гадалки, астрологи, оккультисты и самозваные пророки, и люди охотно верят во всякие чудеса, в духов, домовых, водяных, в приметы и прочие подобные вещи. По сравнению с ними выдумка Дарвина была, в общем, совсем невинной, она и впрямь содержала нечто свежее, необычное, нестандартное, а значит, привлекательное. К тому же она была освящена наукой, в которую человек привык с некоторой поры безоглядно верить. Добавим к этому, что эволюционные теории, подобные дарвиновской, относятся ли они к миру природы или человеческому обществу, конструируют картину некоего однолинейного прогрессивного развития общества, человека или мира животных в целом. Такого рода теории привлекательны и доступны именно вследствие своей простоты, я бы даже сказал, примитивности — они первыми приходят в голову и быстро воспринимаются людьми. На деле же они — чистый вымысел, плоды не самого богатого воображения и не самые завлекательные мифы, которые придумало человечество. Тем не менее, ими изобилует вся история науки и философии.

** *

Более основательны и доказательны взгляды тех ученых, которые не делят живой мир на «низших» и «высших», «высокоразвитых» и «примитивных». В этом смысле заслуживает внимания немецкий биолог и зоопсихолог Якоб Икскюль. В своей работе

«Внешний и внутренний мир животных» (1909 г.) он убедительно вскрыл несостоятельность дарвинизма. Икскюль показал, что нет животных более совершенных и менее совершенных, развитых низко и развитых высоко. Каждое живое существо есть законченное творение и уже в силу этого обладает совершенством. Каждое из них наилучшим образом приспособлено всей своей организацией и системой жизнедеятельности к окружающей внешней среде и к отправлению в соответствии с ней своих жизненных функций. В этом смысле какой-нибудь паук или червяк не менее, если не более совершенен в своей физической и функциональной завершенности, чем обезьяна или человек, и ни одно живое существо не может выполнять функций другого. Отсюда понятно, что ни одно из них также ни во что не переходит и не эволюционирует: тот же паук сегодня такой же, каким был сотни тысяч лет назад, и тайна его появления столь же глубока и непонятна, как и тайна появления человека и других животных. Любое живое существо как в растительном, так и животном мире, уникально и занимает отведенное ему природой место, не перекрещиваясь с другими, не видоизменяясь, не эволюционируя, будь то яркий полевой цветок или скромная травинка, водяной жук или ткущий паутину паук, волк или собака, обезьяна или человек. Если же случается какое-нибудь выходящее из ряда уродство, получившее название мутации, то оно, как правило, носит искусственный, насильственный характер и исходит обычно от наделенного даром воображения и изобретательностью человека, который использует сей «божий» дар особенно успешно в делах вредоносных и разрушительных.

Есть все основания утверждать, что биологические особенности человека имеют совершенно очевидную и неразрывную связь с его разумно-духовной сущностью: их

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

61

нельзя искусственно разорвать или разделить ни во времени, ни в пространстве. Они появились одновременно. Где, как, почему? — На эти вопросы ответа пока нет, хотя неразрывное единство особенностей телесной и духовной организации человека наводит на ряд соображений относительно происхождения человека. В самом деле, если эволюционная теория Дарвина ложна (а она именно такова), то естественным образом возникает необходимость в альтернативе. В этом вопросе нужно искать иные пути, иные средства, и они, на мой взгляд, отчасти лежат в области мифологического и религиозного сознания многих народов. При всем их разнообразии и многообразии мифы в той или иной форме содержат одну общую всем мысль, а именно: о внеземном происхождении человека.

* * *

Для полноты картины обращу внимание еще на один аспект теории эволюционного происхождения человека, указывающий на её крайнюю ограниченность. Намеренно или по рассеянности, она совершенно игнорирует такой важный для понимания развития человечества факт, как существенные различия в темпах и качестве развития отдельных звеньев человеческого рода. В самом деле, человечество как род едино, в его рамках нет народов глупее или умнее других. И, тем не менее, одни народы создали могущественные цивилизации с высокой культурой, другие же почти до наших дней остались чуть ли не в первобытном состоянии. В чем причина такого странного явления? То, что все народы способны при соответствующих условиях к быстрому развитию, доказывает наше время. Считавшиеся некогда отсталыми и даже дикими народы сегодня в условиях всестороннего развития технических, экономических и, в целом, культурных связей и возможностей в короткое время не только достигли уровня цивилизованных народов, но и в ряде случаев обошли их. Но коли это так, то возникают вопросы: почему на начальных этапах развития человечества одни народы достаточно быстро двинулись вперед в своем материальном и духовном развитии, тогда как другие как бы застыли на одном уровне? Почему одни народы овладели искусством земледелия, архитектуры, производства металлических изделий, государственного управления, письменностью и т.п., другие же остались на уровне первобытного состояния? Думается, от решения этих вопросов во многом зависит не только понимание процесса развития человеческого рода, но и его происхождения.

Если вести род человеческий от обезьяны, то ничего нельзя понять, ни в чем хоть как-то разобраться. В этом случае приходится признавать сам по себе нелепый факт, что разные народы и расы ведут свое происхождение от разных видов обезьян, и соответственно, — признать случайность происхождения человеческого рода во времени и пространстве. Я уже отчасти касался этой проблемы, но она требует более серьезного и систематического изучения главным образом на основе непредвзятого изучения мифов различных народов. Они, как я уверен, содержат те крупицы истины, которые, собранные вместе, могут дать более адекватную картину происхождения человечества, а значит и основание его исторического развития. Но об этом потом. Сейчас перейдем к другому кардинальному вопросу относительно происхождения человека, а именно:

Мог ли человек без посторонней помощи научиться различным ремеслам и искусствам?

Вопрос этот, возможно, покажется кому-то несколько неожиданным и даже не имеющим прямого отношения к теме, однако, ответ на него может так или иначе приблизить нас к решению проблемы происхождения человека.

Представим себе такую картину: в руки дикарей, скажем, где-нибудь в дебрях Африки, Америки или Австралии каким-то случайным образом попали земледельческие орудия — плуг, соха, борона и т.п., притом вместе с образцами разных семян. Подобно другим дикарям, они живут охотой и ни о каком земледелии не помышляют. Что бы они сделали с этим свалившимся на них даром? Может быть, пошевелив немного мозгами и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

62

напрягши серые клеточки, они догадались бы, для чего те предназначены и пустили бы их в ход по прямому назначению: стали бы пахать землю, высевать семена, потом собирать урожай, молоть зерно и, наконец, печь из муки пироги да пышки? Увы, такое бывает только в сказках. Чтобы проделать все эти действия, нужно, чтобы кто-то научил всему этому.

В этой связи мне вспоминается один видовой телеклип. Группа каких-то западных антропологов, изучающих жизнь африканских племен, оказалась в одном из них. При встрече с вождем племени один из ученых в знак уважения протянул тому пачку сигарет. Вождь вынул из пачки сигарету, повертел её перед глазами, как бы изучая, понюхал, лизнул и после этого съел, полагая, видимо, что именно в этом и состоит её назначение. Этот забавный, в общем-то, эпизод (забавный для нас, конечно, — людей знающих, что к чему) интересен тем, что показывает, что без знания чего-то, пусть даже знания самого поверхностного, можно не только опростоволоситься, но и попасть в беду. Он также демонстрирует, что никакая природная сообразительность не может заменить отсутствия элементарного знания.

Я привел самый простой пример. Что же говорить тогда об искусствах и ремеслах, требующих не только серьезных знаний и умения, но и большого опыта. Взять то же земледелие. Даже в примитивном виде оно предполагает весьма обширные познания, которые первобытный человек никак не мог приобрести сам, как не может приобрести их та же обезьяна. Чтобы сделаться земледельцем, человеку нужно, как минимум, знать свойства и назначение зерен; понимать, как и в какое время года сеять, когда и как убирать, и, наконец, что делать с собранным урожаем и как получить из него конечный продукт. Без посторонней помощи, на пустом месте человек не может додуматься до всего этого, как, кстати, без подсказки и посторонней помощи он не способен прийти к пониманию того, каким образом добывать металл, плавить его, обрабатывать и делать из него различные изделия. Если перенестись воображением в те отдаленные эпохи и, следуя эволюционным теориям, представить себе человека, еще не до конца вышедшего из животного состояния, этого получеловека-полуобезьяну, вообразить, как беден был он опытом, знаниями и, следовательно, мыслями, то подобные открытия можно объяснить только чудом. Все сказки-небылицы о том, что человек сам постепенно доходил до этого, не выдерживают никакой критики, так как всё перечисленное выше требует наличие знания. Откуда же его мог взять тот же неандерталец? Если бы такое было возможно, то и обезьяна стала бы земледельцем.

Кстати, опровержению мнения, что человек до всего доходил своим собственным умом, может служить приводимый Энгельсом факт, что те дикие растения, от которых, якобы, ведут свое происхождение наши зерновые культуры, до сих пор не были найдены. Известно также, что еще в 5 тысячелетии до н.э. маис составлял около 90% пищи ацтеков

имайя, однако и в этом случае археологи так и не нашли дикие формы этого злака. Здесь возникают два вопроса: откуда появились семена известных нам зерновых культур, коли их земное происхождение ничем не подтверждается, и, самое главное — откуда у человека взялись знания, благодаря которым он использовал их по прямому назначению?

Мы привыкли делить народы на дикие, первобытные, варварские, и наконец, цивилизованные. Какая же между ними принципиальная разница? Вот выше я привел пример встречи людей разных культур: ученых-антропологов и дикарей из африканского племени. Их, казалось бы, разделяют века. Но по сути дела, разница между ними только в объеме и качестве знаний, в манерах, одежде, привычках, обычаях, и это всё. Самое главное — их телесная организация, наличие творческого разума, владение членораздельной речью совершенно идентичны, именно это и служит основанием объединения их в один род. Те, кого мы называем дикарями, не только не менее, но часто

иболее сообразительны и умны, чем особи того же рода, принадлежащие к так называемым высоким цивилизациям, и тому можно привести массу примеров. Теперь спросим, почему одни Homo sapiens’ы остались на уровне так называемой дикости, а другие из того же рода ушли далеко вперед не скажу в направлении повышения уровня

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

63

своей нравственности, но уж точно — в направлении всевозможных технических изобретений и открытий, или, короче, — в направлении научно-технического прогресса? Никакая эволюционная теория на этот вопрос не ответит. Такие вопросы она даже не ставит перед собой, зная или догадываясь, что не в силах дать на них какого-либо внятного ответа. Или придется признать, что одни народы оказались умнее и сообразительнее, а другие — глупее и тупее. Древние греки и римляне, к примеру, по мнению практически всех историков были умнее окружающих их народов, поскольку создали высокую цивилизацию. В свою очередь, греки и римляне называли другие народы варварами и на этом основании нещадно их грабили (у варваров было, значит, что пограбить!) и уводили в рабство, искренне веря, что другого отношения те не заслуживают. Варварами были германские племена, народы Азии, Африки, Иберийского полуострова и т.д., то есть практически весь окружающий их в то время мир. Все эти «варварские» народы по уровню своего культурного развития давно либо сравнялись с греками и римлянами, либо по большей части опередили их. Спрашивается: в чем причина этого? Ничего сверхъестественного в этом нет: они научились всему у своих бывших поработителей, а потом пошли дальше, обогнав их. То же самое, но уже ближе к нашему времени произошло с «нецивилизованными» народами Азии, Африки, Америки. Заимствовав у Запада, как ныне любят говорить, «ноу-хау», они быстрыми шагами не только догнали его, но и во многих отношениях опередили. Это лишний раз свидетельствует в пользу тезиса, что нет умных и глупых народов, а есть только умные и глупые люди.

Здесь возникает все тот же кардинальный вопрос: откуда получили первоначальные сведения и знания разных искусств и ремесел народы древних цивилизаций — греки, египтяне, китайцы и т.п.? Вопрос этот, кстати, занимал многих мыслителей. Взять того же Ж.–Ж. Руссо. Помимо многих других тем, его интересовала и проблема происхождения человеческого рода. Свой взгляд на сей предмет он изложил в

«Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства среди людей». Кстати, в этих вопросах он был прямым предтечей Дарвина и тоже думал, что человек ведет свой род от обезьян. Что касается его взгляда на жизнь первобытных людей, он считал, что между ними существовали чисто животные отношения. В частности он пишет:

«Удовлетворив потребность (половую – Э.П.), оба пола уже больше не узнавали друг друга, и даже ребенок ничего уже больше не значил для матери, как только он мог обойтись без нее».

Здесь мы сталкиваемся с первым заблуждением Руссо: он полностью проигнорировал время, требуемое для того, чтобы человеческий детеныш мог стать самостоятельным и обойтись без опеки родителей. Если бы развитие шло согласно Руссо, то человечество вымерло бы, не успев даже встать на ноги. Как я уже говорил, именно долгий срок становления человеческого детеныша был одним из важнейших факторов, вызвавшим необходимость образования более или менее стабильной семьи, чтобы довести ребенка до самостоятельного существования. Эта существенная «деталь» осталась вне поля внимания мыслителя.

Однако отдадим должное Руссо: на него нет-нет находят сомнения относительно собственных предположений.

«Трудно догадаться, — размышляет он, — как люди пришли к знакомству с железом и научились им пользоваться; ибо невероятно, чтобы они сами додумались добывать это вещество из рудников и подвергать его необходимой предварительной обработке, чтобы расплавить, не зная еще, что из этого получится».

Не найдя решения своему сомнению, Руссо, тем не менее, считает, что дикари Америки так и остались дикарями, потому что им не были известны железо и хлеб. Он даже не ставит вопрос, почему дикарям Европы то и другое было известно, а дикарям Америки — нет. А ведь все европейцы, которые соприкасались с американскими индейцами, единодушно отмечали их чрезвычайную сообразительность, часто превышавшую таковую же у европейцев. Если додуматься до выплавки железа и искусства земледелия было

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

64

делом одной сообразительности, то индейцы как-нибудь сумели бы дойти до этого. К тому же такие американские «дикари», как ацтеки, майя и инки создали высокоразвитые цивилизации, сопоставимые с ранними цивилизациями Египта, Месопотамии и Китая. И уж вовсе наивно предположение Руссо, что европейцы додумались до умения обращаться

сжелезом, заметив расплавленные металлы вследствие вулканической деятельности. Да где же в Европе вулканы? Разве что Везувий. Земледелию и плавке металлов можно научиться только от кого-то, кто это дело хорошо знал, а самим додуматься до всего этого совершенно невозможно. Вот от кого древние могли всё это узнать — это вопрос, ответ на который может прояснить если и не всё, то очень многое. Одна только его постановка способна перевернуть многие бытующие взгляды на происхождение человека.

Маленькая, но важная деталь: в своих рассуждениях Руссо в отношении человеческой деятельности постоянно применяет слова «изобретение» и «изобретать». Верно, человек, в отличие от других животных, есть существо изобретательное. Однако он способен изобретать что-то только на основе уже имеющихся знаний и представлений. Когда, скажем, у вас имеется представление о колесе и знание, как его сделать, вы можете изобрести велосипед или, на худой конец, тачку или телегу. Если таких представлений и знаний нет, то изобретение колеса в интеллектуальном вакууме столь же невозможно, как изобретение бинома Ньютона без знания математики. Если у человека нет никаких предварительных знаний о назначении и общих свойствах железа или меди и о том, что и как из них можно сделать и как сделать, он может всю жизнь просидеть на вулкане рядом

скусками того и другого и не додуматься до этого. То же относится и к земледелию.

Но отдадим еще раз должное Руссо: в отличие от Дарвина и прочих позитивистов XIX века он был действительно оригинальным мыслителем, и его не удовлетворяли даже собственные выводы и суждения. Нарисованная им картина эволюции человека явно не устраивала его, он чувствовал в ней какой-то органический изъян. Так, он считает, что можно еще предположить, что дикари догадались сами, как обрабатывать землю, сеять семена, молоть хлебные зерна, но невозможно постигнуть, каким образом могли они научиться этому самостоятельно — всем этим вещам, заключает он, должны были научить их боги.

Сомнения Руссо вполне основательны, и пройти мимо них, не пытаясь даже как-то развеять туман вокруг поставленных философом проблем, значит продолжать придерживаться всё тех же примитивных взглядов на происхождение человека, которые по сию пору господствуют в науке, как, собственно, и в общественном сознании.

Но и это еще не всё. Если признать закон эволюции истинным, то он должен действовать постоянно, а не останавливаться где-то на полпути. Даже в предположении того, что закон этот действует очень медленно, все же нескольких тысячелетий достаточно, чтобы произошли хотя бы какие-нибудь заметные изменения если и не в природе человека, то в природе какой-нибудь былинки или насекомого. Но такие изменения неизвестны. Значит, либо по каким-то причинам закон эволюции перестал вдруг действовать, истощив свою энергию, либо такого закона не существует вовсе, и каждый представитель живого мира развивался по своей, свойственной только ему линии. Или остается поверить в сотворение мира Богом в течение одной недели.

С целью оправдать закон эволюции иногда говорят, что для появления видимых изменений в развитии тех или иных организмов слишком мал срок, в течение которого человек наблюдает за природой. Пусть так, но тенденция все равно должна как-то себя обозначить. Но нет и самых малых признаков её существования. Даже если в случае человека срок этот мал, то существуют же сегодня, ничуть не изменяясь, то есть в том же виде, в каком они существовали в далекие времена, некоторые животные, считающиеся неизмеримо более древними, чем человек. Доказано, что живые существа, обитающие на нашей планете, передают последующим поколениям свой образ жизни, поведение, а также свои психосоматические особенности путем физического воспроизводства своего вида. Благодаря этому из поколения в поколение неизменно воспроизводится один и тот же образец, что и подтвердила генетика. Но то же самое относится и к человеку. Где бы он ни

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

65

обитал, в главных своих физических чертах и свойствах он одинаков и таким переходит из поколения в поколение. Человек отличается от других животных тем, что его поведение лишь частично подчиняется природным инстинктам: в его случае инстинкт в значительной мере замещается сознанием и волей. Но вся штука в том, что мышление, в отличие от физических характеристик, не передается по наследству. Оно передается только как потенция, которая требует непременного своего развития через обучение и воспитание. Человеческое дитя, оказавшись волею случая среди животных, никогда не научится мыслить. Способность мышления у человека приобретается только в общении с себе подобными. Эта специфическая и исключительно человеческая особенность позволила человеку создать культуру, как физическую, так и духовную. Сама культура тоже передается не путем физического воспроизводства, а исключительно через образование и обучение. Культура и образование, в отличие от физических особенностей, лежит в области сознания и воли. Это означает, что всё, чем человек владеет в форме знания и его плодов, притом в любой области, он может получить исключительно через обучение, и никаким иным образом. Это относится к древним людям в той же мере, в какой и к современным. Предоставленный полностью самому себе, человек не способен изобрести и сотворить даже простейшее орудие, не говоря уже о сложных вещах. Не может он также по простому наитию добыть металлы и выплавлять из них всякие изделия, как и пахать, сеять, собирать урожай и т.д. и т.п. — всему этому его опять же нужно научить.

Но коли это так, возникает естественный вопрос: если человек приобщается к культуре во всех ее аспектах только через обучение, то кто был первым его учителем или учителями?

Вопрос и ответ на него принципиально важны для понимания всего хода исторического развития человека. Однако на сей счет мы практически не располагаем никакими эмпирическими данными, если не принимать в качестве таковых свидетельства мифов, сказаний и религиозных учений. Не получается ли, что отвергнув эволюционные теории происхождения человека, которые худо-бедно как-то объясняли проблему, мы сами зашли в тупик? Единственный аргумент, которым мы до сего момента оперировали, сводится к утверждению, что человек сам по себе, без помощи извне, то есть без обучения, не в состоянии «изобрести» чего-либо, о чем у него нет предварительной идеи, понятия и знания.

Чтобы внести в наши рассуждения бóльшую определенность, выясним, что такое «идеи» и «понятия», из которых, собственно, и состоит всё наше знание? Говоря в общем, это мысленные аналоги каких-то вещей, их свойств или их отношений. Как таковые, они всегда выражены в категориях языка или в словах. Уже отсюда должно быть понятно, что все знания человека содержатся в совокупности этих идей и понятий, то есть в языке, представляющем систему грамматически и логически связанных слов и понятий. Если язык не содержит таких понятий, как железо, бронза или плуг вместе с идеей их применения или обработки, то никакими иными путями, кроме обучения со стороны, всё это не может прийти в голову человека само собой, случайно, через простую сообразительность. Да ведь и сама сообразительность основана на уже существующих понятиях и идеях. Тем она и отличается от сообразительности животных, ограниченнной рамками тех инстинктов, которыми их наделила природа. Вот почему животные при всем их «уме», ловкости, хитрости и сообразительности никогда не «изобретут велосипеда». Человек же всю свою историю только этим и занимается.

Если сделанные выводы верны, то из них логически следует, что те народы, которые на ранних стадиях своей истории сумели развить у себя разнообразные искусства и ремесла, могли сделать это благодаря двум обстоятельствам: либо кто-то научил их, либо в самом языке уже содержались понятия о них, которые и были реализованы, когда представился подходящий случай.

Оба эти обстоятельства не дают еще нам разгадки, а только указывают самое общее направление, где её можно искать. Но вся штука в том, что как только делается попытка

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

66

двинуться в этом направлении, мы оказываемся в тупике, вернее, сразу в двух тупиках. В первый тупик мы попадаем, желая узнать, кто мог научить человека искусствам и ремеслам. Во второй тупик нас заводит желание ответить на вопрос: если знания о различных искусствах изначально содержатся в языке того или иного народа, то каким образом они там оказались? Почему они существовали в языке одних народов и отсутствовали у других? Этот вопрос ставит, в свою очередь, более широкую проблему: как и откуда вообще появился язык? Оба вопроса имеют неразрывную органическую связь. Начнем, однако, с первого:

Кто научил человека искусствам и ремеслам?

А, в самом деле, кто? Кабы знать это, не нужно было бы морочить голову ни себе, ни другим и мучиться над разгадкой «черных дыр» истории. Как я уже имел случай заметить, говоря о начале истории человека, многие мыслители, подобно Руссо, постоянно употребляют глагол «изобретать»: были изобретены металлургия, письменность, орудия охоты и земледелия и т.д. Однако при этом странным образом упускается из виду, что если бы они изобретались, то изобретались повсеместно, потому что народы, не знавшие ни земледелия, ни металлургии, ни письменности не были глупее, тех, кто имел и ту, и другую, и третью. Знанию того, что в недрах земли имеются руды, содержащие металлы, которые при соответствующей и достаточно сложной обработке могут быть использованы для производства различной утвари и оружия, можно только научить, но невозможно дойти до этого собственным умом путем дедукции. К тому же сама дедукция требует запаса соответствующих знаний. То же скажем о земледелии. В еще большей мере сказанное относится к письменности. Хорошо известно, сколько требуется труда, чтобы научить неграмотного человека письму. Ребенок постигает эту науку годами, начиная со школы. Для взрослых она еще труднее. Это постижение идет всегда с помощью опытных наставников, и в отсутствие таковых невозможно представить себе, чтобы, скажем, письменность была кем-то изобретена на пустом месте. Бывают, конечно, самоучки, но только в том случае, когда они живут в мире сложившейся культуры, имея перед глазами наглядные образцы. Вот почему можно смело утверждать, что если бы человек имел земное происхождение и прошел бы при этом все ступени дарвиновской эволюции, он никогда бы не узнал не только письменной, но и устной речи. Если даже согласиться с теорией эволюции, то и в этом случае, она распространялась бы только на «физику», то есть на физические аспекты развития, но никак не на превращение инстинктов в сознание и знание.

Здесь естественным образом напрашивается предположение, что человека всяким искусствам и ремеслам кто-то научил. Но прежде чем научить кого-то чему-то обучаемый и обучающий должны понимать друг друга, то есть не только владеть членораздельной речью, но и говорить на одном языке. К вопросу о том, откуда появился сам язык, я обращусь ниже. Здесь лишь замечу, что без предварительного знания языка — а нам неизвестен ни один, даже самый малый народ, который не имел бы такового — не существовало бы не только искусств и ремёсел, но не было бы вообще никакого научнотехнического прогресса и главное, не было бы самого человека как существа разумного.

Конечно, прямо ответить на вопрос, кто научил человека искусствам и ремеслам, не представляется возможным. Однако кое-какие указания на сей счет можно обнаружить в культурной истории человека. На них и попробуем опереться, хотя опора эта достаточно слабая, но другой просто не существует. Я вполне осознаю, что подавляющее большинство человечества, притом как передовая, так и отсталая его части, нисколько не озабочиваются этой проблемой, и правильно делают — проще жить. Но я адресую свои размышления пытливым умам и надеюсь, что они послужат им поводом для дальнейших изысканий в этом направлении.

* * *

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

67

Вначале повествования я говорил, что при изучении первоначальной истории человека создается впечатление, будто человек с неба свалился, притом по историческим меркам сравнительно недавно — где-то в пределах пятнадцати-двадцати тысячелетий. То вообще ничего не было, то вдруг он повсеместно появляется, начинает энергично действовать, наводя повсюду свои порядки. Странно, что никого это не смущает, и историки спокойно ведут свой рассказ в лучшем случае с какого-нибудь 8-9 тысячелетия до новой эры, словно именно с этого момента началась история, а до него существовала непонятная пустота, заполненная для сохранения лица какими-то выдуманными неандертальцами или австралопитеками.

Как-то мне в руки случайно попала небольшая книжица под названием «Очерки истории Древней Греции. Пособие для учителей» (Л., 1958). Очерки как очерки: всё достаточно скучно и может вызвать интерес разве что у того, кто каким-то образом нуждается в них, прежде всего, конечно, учителей, для кого они и предназначались. Читать такого рода литературу по собственной охоте вряд ли кто возьмется. «Очерки» содержат массу общих и скучных дежурных сведений о социально-экономическом развитии греческих полисов, о возникновения и развития Афин, Спарты и других полисов, рассказывают о войнах, которые города-полисы вели между собой и с внешними врагами, дают некоторые общие сведения об особенностях развития и становления греческой культуры, главным образом в Афинах и т.д. и т.п. Но ни в них, ни в какой-либо иной литературе подобного рода нельзя обнаружить и следа размышлений на тему, как, собственно, могло вообще такое случиться, что на каком-то клочке земли в южной части Балканского полуострова вдруг появились люди, которые использовали в своей повседневной жизни железо, серебро, золото, знали им цену и не путали одно с другим. Они возделывали землю, знали, как это делать, что нужно сеять и как с посеянным распорядиться. Они сверх того занимались скотоводством, торговлей, строили дома и прочие сооружения, притом многие из них дошли до нашего времени и остались непревзойденными образцами. Обо всех этих делах пишется как о чем-то само собой разумеющемся.

Вто же время нет даже попытки объяснить, как всё это стало возможно. Почему такое произошло с людьми, обитающими в Греции, и почему не случилось, скажем, с австралийскими или североамериканскими аборигенами, или жителями островов Тихого океана. Они тоже имели свою оригинальную культуру, однако, она решительным образом отличалась от культуры той же Древней Греции или, скажем, древнего Китая или Египта.

Вобъяснении этих «почему» в большой мере кроется разгадка происхождения человека. Никого не удивляет, что древние греки использовали железо, серебро, золото, медь,

имели рудники, сеяли, собирали урожаи ячменя, оливок, винограда, держали стада коров и овец, умели делать сыр, вино и т.п.. Меня же это не только удивляет, но и поражает, и я хочу найти этому объяснение, потому что в нем, если таковое вообще имеется, лежит корень проблемы истории человека. Конечно, проще всего заниматься описанием того, что было, но главное все же в том, чтобы объяснить, почему было и почему было именно так, а не иначе. Понятно, что эти вопросы не только самые трудные, но чаще всего не имеющие ответа. Тем не менее, ставить их необходимо, как и пытаться найти на них ответ.

Вот, например, как ставят проблему авторы упомянутых «Очерков».

«Почему, — спрашивают они, — история маленькой страны, состоящей в то время из сотен городов-государств, стала для европейских стран историей, которую обязательно изучают в школах, в научных институтах, в университетах?».

И отвечают: «Это не только потому, что одаренный народ, греки, создали высокую культуру. Высокую культуру создавали и народы Древнего Востока. Но греческая культура легла в основу культуры народов Европы, она стала колыбелью европейской культуры. Философия и точные науки, скульптура и архитектура, эпос, лирика, трагедия и комедия, развитие исторической науки – все это восходит к культуре греков, с которой мы связаны общими корнями».

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

68

Итак, историю Древней Греции нужно изучать, потому что её культура стала колыбелью европейской культуры. Прежде всего, это не так, это дежурная фраза, не имеющая под собой оснований, хотя и ласкающая тщеславие европейцев. Никакая она не общеевропейская «колыбель», каждый из народов Европы имел собственную «колыбель», нисколько не зависящую от культуры Древней Греции. Та или иная степень влияния и взаимодействия разных культур — дело иного рода, и не нужно путать одно с другим. Это первое. Главное же, на мой взгляд, состоит вовсе не в вопросе, является ли греческая культура «колыбелью», а в том, как вообще стало возможным, что такая культура возникла — на какой почве, по какой причине? Ведь не потому же, в самом деле, что греки были «одаренным народом», как пишут авторы. Всякий народ одарен по-своему. Те же австралийские аборигены, смастерившие замечательно орудие бумеранг, тоже были одаренным народом, но почему-то они не поднялись до уровня древних греков. А ведь природа Древней Греции отнюдь не была особенно благодатной для развития высокой культуры. Греция, в целом, была весьма бедной страной, а греки — бедным народом. Древнегреческий историк Геродот так и писал: «бедность — молочная сестра греков». Нищета и антисанитарные условия жизни были характерны почти для любого греческого города. И не кажется ли странным, что этот бедный народ не в лучших природных условиях создал, тем не менее, такую богатую культуру, ставшую образцом для многих поколений не только самих греков, но, как нас пытаются уверить, и других европейских народов. То же можно сказать и о древнем Египте и его народе. В чем же причина данного феномена?

История свидетельствует, что одним из источников развития греческого хозяйства были залежи железной руды, хотя и не очень богатые, имелись также и серебряные рудники. Ничего особенного в этом, казалось бы, нет, но здесь не может не возникнуть вопрос: откуда «бедным грекам» стала известна роль железа и серебра, как их добывать, как использовать и т.п. Ведь просто так всё это в голову не может взбрести — всему этому кто-то должен был научить. В той же мере это относится и ко всему остальному: к земледелию, скотоводству, архитектуре и всему прочему, чем была славна Древняя Греция. То же скажем и о знаменитых древнегреческих мифах: просто так, на голом месте их не придумаешь, за ними должна стоять какая-то реальность. Лично я нисколько не сомневаюсь в том, что материальная реальность греческой жизни самым тесным образом связана с их богатой мифологией.

Вот вам, пожалуйста: один из мифов гласит, что одного из первых греческих царей Триптолема земледелию научила богиня Деметра. Кто была эта дама на самом деле, останется для нас навсегда тайной, но то, что Триптолема кто-то научил земледелию, а не сам он дошел до этого своим высоким царским умом, ― для меня бесспорный факт. Титану Прометею приписывается, что он, выкрав огонь у богов, не только научил людей пользоваться им и добывать его, но также научил их всяким искусствам и ремеслам. Великий Эсхил в своей трагедии «Прометей прикованный» вкладывает в уста Прометея следующие слова:

…Люди долго

Ивидели, но не могли понять,

Ислушали, но не могли услышать… Но, наконец, я бедным указал Восход светил, заход их, полный тайны, Глубокую науку чисел, букв Сложение и творческую память, Великую родительницу муз.

Я в первый раз животных диких, вольных Поработил ярму, чтоб сделать их Во всех трудах помощниками людям: Послушного браздам запряг коня, Красу для глаз и гордость человека,

Ис крыльями льняными изобрел

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

69

Летающие в море колесницы для моряков…

Вот вам, пожалуйста, полная картина начала истории человека во всех её важнейших деталях без всяких обезьян. За всё это обучение, как известно, Прометей был наказан Зевсом. Где-то в горах Кавказа, откуда он, к слову, был родом, его приковали цепями к скале, и он висел там, бедолага, пока его не освободил Геракл. Факт сурового наказания Прометея за такой, в общем-то, незначительный проступок имеет, на мой взгляд, знаковое значение. Возможно, между олимпийскими богами существовал какой-то уговор не помогать людям непосредственно, а дать им самим возможность выкручиваться из положения, в которое они были поставлены теми же богами и природой. Но поскольку боги, судя по мифам, были не менее вздорны, чем опекаемые ими люди, они постоянно нарушали этот уговор, ссорясь из-за этого между собой. Больше всего досталось Прометею: видно, попал под горячую руку крутого на расправу Зевса. Как бы то ни было, но греческие мифы наводят на мысль, что боги играли роль каких-то наблюдателей за жизнью опекаемых ими людей: они подсказывали им, наказывали за непослушание, а нередко и прямо помогали. Можно предположить, что когда они убедились в том, что опекаемое ими племя более или менее твердо встало на собственные ноги, они удалились, и с той поры о них уже ничего не слышно. Кстати, то же самое можно сказать и о боге Израиля Иегове: выполнив свою главную миссию, приведя с помощью Моисея народ в «Землю Обетованную» и, оказав ему помощь в обустройстве, тот затем как-то незаметно стушевался и исчез, и с той поры о нем тоже ничего не слышно.

Ну, а что сам человек — откуда он? Да оттуда же, родимый, откуда и «боги», иначе зачем бы тем нужно было возиться с ним тут, на Земле? И вся наша людская природа, как физическая, так и умственная, тоже «оттуда». Примечателен в этой связи факт, что Платон в своих сочинениях неоднократно определяет знание как воспоминание о прежнем жизненном опыте, заложенном в душе до её земного воплощения. В диалоге «Федон» этой теме отведено специальное место. Сократ говорит, что человек, рождаясь, теряет сначала то, чем он владел до рождения, а потом с помощью обучения восстанавливает прежнее знание. Отсюда, как считает он, следует вывод, что познание есть процесс восстановления знания, ранее уже принадлежавшего человеку. В диалоге «Федр» он же указывает на то, что всякая человеческая душа по своей природе была созерцательницей бытия прежде, иначе она не вселилась бы в живое существо здесь. Это бытие, говорит он, было где-то «там», вне Земли, и, сохраняя в глубинах своей памяти воспоминания об этом «там» и, сравнивая его с тем, что есть здесь, на Земле, душа человека невольно скорбит. Благодаря памяти, говорит Сократ, возникает тоска о том, что было тогда,

«когда мы вместе со счастливым сонмом видели блаженное зрелище, одни — следуя за Зевсом, а другие — за кем-нибудь из других богов, и приобщались к таинствам, которые можно по праву назвать самыми блаженными и которые мы совершали, будучи сами еще непорочными и не испытавшими зла, ожидавшего нас впоследствии».

В своих рассуждениях философ как бы прослеживает генетическую линию человека, начало которой лежит где-то вне Земли. На Земле же он оказался, похоже, не по своей воле. Как бы то ни было, но за словами Сократа, как и за мифами, определенно скрывается некий реальный факт. И одним из важных тому подтверждений является то, что все свои познания человек получает исключительно через обучение. Сама же способность к обучению, заложена в нем генетически. Начало же этой генетической линии лежит где-то за пределами нашей планеты. Все другие обитатели Земли, включая обезьяну, такой способностью не обладают. Один лишь этот факт говорит о том, что ни одно из них не могло эволюционировать в человека.

В этом пункте моя мысль невольно обратилась к взглядам известного психолога Карла Юнга, которые, на мой взгляд, имеют нечто общее с идеями Сократа. Напомню, Юнг считал, что часть человеческого сознания содержит воспоминания и импульсы, которые человек не осознает. Это свойство присуще человеческому роду в целом, и оно берет начало в общей для всех структуре мозга. Оно отличается от личного

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

70

бессознательного, которое возникает из индивидуального опыта. Согласно Юнгу, коллективное бессознательное содержит так называемые архетипы, или универсальные изначальные образы. Откуда эти изначальные, первичные образы появились в мозгу человека — вот в чем вопрос. Если они и впрямь первичные, то у нас есть все основания утверждать, что они не имеют никакого отношения к обезьянам.

Итак, мы видим, что идеи Сократа вместе с теорией архетипов Юнга и всеобщей человеческой «биограмматикой», о которой речь шла выше, дают нам основание для создания теории происхождения человека, решительным образом отличающейся от эволюционной.

наука: для этого у неё недостает эмпирических фактов — а ведь именно на этой непрочной опоре та и держится. Теория происхождения человека от обезьяны-шимпанзе считается научно обоснованной, скорее всего, потому, что она из всех животных более всего напоминает человека. Не случайно в каждом зоопарке люди толкутся возле клетки с этими существами, и многие видят в них, как в зеркале, самих себя. А вот мысль о внеземном происхождении человека считается ненаучной, потому что нет решительно никаких эмпирических её подтверждений. К тому же тут замешаны боги и мифы, а всё, что хоть как-то связано с теми и другими, заранее объявляется ненаучным. Не помню где, кажется, у Энгельса, я натолкнулся на утверждение, что кантовская теория происхождения Солнечной системы явилась первой научной теорией, касающейся этой проблемы. Эта, с позволения сказать, «научная теория» на деле — сплошной вымысел, невероятное нагромождение самых фантастических предположений. Каков же, по Энгельсу, критерий её научности? Он один: теория Канта научна потому, что была первой, в которой происхождение Солнечной системы не связано с богом. И всё.

Позитивизм, что там ни говори, — великая сила. Я бы назвал это философское направление убежищем для посредственностей. Ведь именно опытные данные рассматриваются здесь в качестве критерия истины. Вот почему приводимые мной доводы при любых обстоятельствах не уместятся в «прокрустовом ложе» официальной науки, фундаментом которой служит позитивизм.

Как бы то ни было, я уверен в одном — человек, предоставленный самому себе, без предварительного обучения, без наличия каких-то, пусть даже элементарных познаний, не способен додуматься до вещей серьезных, требующих не частного опыта одного человека или даже нескольких людей, а опыта капитального, родового. Этот опыт воплощен в системе общих знаний и навыков. В самом деле, возьмем для примера даже современного образованного человека, ежедневно слушающего радио, смотрящего телепрограммы, работающего в Интернете, управляющего автомобилем и т.д. Многие ли из них знают или понимают принципы работы радио, телевидения, автомобиля, не говоря уже об Интернете? Я думаю, не более одного-двух процентов. Спросим: могут ли остальные 98 % пользователей всеми этими благами додуматься до принципов их работы самостоятельно, без знания неких базовых вещей? Но то же самое относится к сельскому хозяйству, добыче и обработке металлов и прочим искусствам. В этих и других подобных вещах требуется наставник.

Вернемся, однако, к нашим грекам. Откуда взялась у них и прочих «древних» народов система неких базовых знаний и кто передал её им? Без решения этого вопроса, пусть даже в самой общей форме, история человека превращается либо в скучное перечисление фактов и событий в их временнóй последовательности и местных особенностей, либо в развлекательное повествование для утехи праздных умов.

Вот, скажем, история свидетельствует, что на рубеже III и II тысячелетий до новой эры в Грецию вторглись некие ахейцы, с которыми связывается так называемый Микенский период. В начале ХV в. до новой эры к власти в Микенах приходит династия так называемых «купольных гробниц». Они стóят того, чтобы сказать о них несколько слов. Эти сооружения не просто великолепны, они поражают своим масштабом. Высота

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

71

двери у входа в гробницу была равна 5,4 м, ширина 2,7 м, каменные блоки, перекрывающие двери, весили каждый 120 тонн. Сама гробница представляла собой круглое помещение 14,5 м в диаметре, увенчанное сводом из 33 рядов каменных плит. В постройке гробниц и дворцов использовались каменные глыбы весом до 100 и более тонн. Кстати, авторы «Очерков» роняют скорбную слезу по поводу тех масс тружеников, тяжким трудом которых, якобы, создавались все эти великолепные дворцы и гробницы. Да никакие труженики, сколько бы их ни собралось, не сдвинут с места глыбу не только весом в 100 тонн, но и в одну-две тонны, даже с использованием системы рычагов и блоков. Здесь та же загадка, что и в случае с египетскими пирамидами, каменными фигурами на острове Пасхи, сооружениями инков или грандиозными сооружениями в Теотиуакане (горная долина Мехико), созданными неизвестным народом за несколько веков до новой эры. К слову сказать, народ этот обладал многочисленными познаниями в области астрономии, медицины, строительства и инженерного искусства, несравнимыми по своему совершенству с древнегреческими.

Чтобы представить объем работ по строительству упомянутых сооружений, в качестве примера напомню, что одна из крупнейших крепостей инков (Саксауаман, Перу), была сделана из подогнанных друг к другу каменных глыб, самая большая из которых весила 360 тонн. Глыбы эти не только нужно было поднять, поставить точно на нужное место и подогнать друг к другу, но предварительно вытесать где-то в горах, доставить каким-то образом на каком-то немыслимом транспорте по горным дорогам или тропам к месту назначения (не на телегах же, запряженных волами, в самом деле!). Все это к тому же требовало невероятной организационной работы. В наше время, не помню уже где, поднимали на колокольню колокол весом в несколько тонн, притом поднимали с помощью самой современной техники, включая специальный вертолет. И это было расценено чуть ли не как выдающееся техническое достижение.

Вернемся, однако, к упомянутым ахейцам. Они имели письменность, прекрасную организацию централизованной власти, владели всякими знаниями и навыками, умели делать изделия из бронзы, серебра, золота, знали гончарное дело, были искусными строителями и архитекторами. Откуда они вторглись, почему им не сиделось на месте, от кого они приобрели все указанные выше познания и искусства, которыми до сих пор не перестают изумляться современные люди, вооруженные всеми видами современной техники и знаний и неспособные, тем не менее, повторить то, что делали те самые ахейцы? Знак вопроса, поставленный мной в конце этой тирады, видимо, так и будет стоять там вечно.

В этой связи крайне наивными выглядят следующие рассуждения авторов все тех же «Очерков».

«Необходимо помнить, — уверяют они читателя, — что эти памятники были построены при помощи простейших отвесов, при помощи бронзовых и каменных молотков, служивших для отесывания и сглаживания неровностей камня, бронзовых пил, разрезающих камень, тростниковых сверл, служивших для нанесения рельефа при помощи песка и воды, бронзового цилиндрического долота, просверливающего камень».

Сколько бы, однако, я ни напрягал свои мозги, не могу себе представить, как можно при помощи тростниковых сверл (!), каменных молотков, бронзовых пил обработать каменные глыбы весом до ста и более тонн и создать те удивляющие нас до сих пор грандиозные сооружения, о которых говорилось выше. Здесь явно не так все просто. Взять те же бронзовые пилы, которыми, якобы, ахейцы распиливали каменные глыбы. Да такими пилами хорошего бревна не распилишь, не то что камень! Сегодня строители режут камень дисками из сверхпрочных сплавов, и те быстро стачиваются. А тут бронзовые пилы. Смешно!

Кстати, те же сомнения отнесем и к знаменитым египетским пирамидам.

В этой связи приведу суждения, взятые мной в одной работе. Речь идет о знаменитых египетских пирамидах.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

72

Дело в том, что официальная версия оставляет здесь слишком много изъянов. Последние исследования говорят, что древние египтяне были в принципе неспособны возвести подобные сооружения в силу своего развития. Основные, самые качественные по строительству пирамиды относят к IV династии (примерно 2250 лет до н.э.). До этого времени иные пирамиды и простые сооружения были построены примитивным образом (неотёсанные камни закрепленные простой цементной связкой). И вдруг египтяне начинают строить великие пирамиды, с совершенно идентичными многотонными блоками, идеально подогнанными друг к другу с точностью, которой и сейчас достичь очень трудно. Притом интересно то, что последующие династии словно забывают об опыте своих предков, будто его не было вовсе, и строят пирамиды как и при III и предыдущих династиях — простыми камнями с примитивной цементной связкой. Такой резкий скачок в развитии, когда за 50 лет (между строительствами III и IV династии) народ Египта смог бы приобрести знания и навыки, соизмеримые с несколькими столетиями самого интенсивного развития, попросту невозможен. В истории такое иногда случалось, когда, например, в технически неразвитые страны приходили колонизаторы из стран развитых, но при этом скачок в развитии отмечался во многих сферах жизни народа. В древнем же Египте этому подверглась одна лишь архитектура. Первая крупная пирамида — «ломаная» пирамида в Дахшуре — тоже была построена во времена IV династии. Несмотря на то, что она частично развалились, внешняя её стенка продолжает висеть без опоры, настолько идеально подогнаны многотонные блоки. Остаётся много неясностей с самой известной пирамидой — пирамидой Хеопса. Она построена из почти одинаковых по весу (2,5 тонны) блоков положенных абсолютно горизонтально, без единой погрешности, подогнанные так же без единой погрешности, как монолит. С медными орудиями того века было просто нереально оттесать блок, по своей почти идеальной точности хотя бы приближенный к этим. Так же непонятно как поднимали и как укладывали эти блоки на такую высоту. Одни учёные говорят о 20.000 рабов, другие о том же количестве свободных людей. Как бы то ни было, без развитой техники собрать подобным образом такие блоки не по силам и 100.000 человек. Считается, что блоки завозились на верх пирамиды по 11 километровой песчаной насыпи (при меньшей длине блоки было бы невозможно передвинуть). Но такая насыпь, сделанная из песка, неминуемо развалилась бы под собственным весом и пришлось бы строить такую же дорогу из тех же блоков, что абсурдно. Непонятно также, каким образом вырезались и транспортировались такие блоки из каменоломен, находящихся за десятки километров от плато Гизы. Такие масштабные передвижения оставили бы хоть какой-то след, но таковой не обнаружен. В самих же каменоломнях были найдены недопиленные блоки, а также гигантские 50-метровые монолитные колонны, спилы которых похожи на спилы, оставленные при плазменной резке (новейший способ обработки камня). Там была также обнаружена скала, в которой выбран куб 25 на 25 метров, и оставлен козырек, причем все спилы идеально перпендикулярны друг другу и земле.

Приведенные сомнения можно отнести и ко многим другим известным сооружениям древности, обнаруженным как в Старом, так и Новом свете. Все они так или иначе свидетельствуют о том, что человеку кто-то помогал, поскольку в те далекие исторические времена он не мог своими собственными силами сотворить что-либо подобное. Да ведь и в наши дни, при самой современной технике трудно себе представить, чтобы можно было выпилить из скалы цельный идеальный куб размером

25х25 м.

Вот, скажем, упомянутого выше царя Триптолема научила земледелию Деметра. А кто мог научить строительному мастерству ахейцев, а заодно, кто помогал им таскать глыбы весом в 120 и более тонн. Если бы даже все ахейцы собрались в одну кучу, то и тогда не смогли бы сдвинуть их с места, а не только поднять на высоту 5-10 метров. Учтем также, что Архимед (III век до н.э.) еще не родился, а потому если они что-то и знали о рычагах и блоках и прочих системах для поднятия больших тяжестей, то только не от него. От кого же? Здесь возможны такие варианты: а) либо у них был свой

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

74

тем не менее, не жили стадами на деревьях, как это представлял Энгельс. Подобно всем другим представителям рода Homo sapiens они также владели членораздельной речью и имели собственную своеобразную культуру. Но почему же такая колоссальная разница в уровнях культур? Должно же быть этому какое-то объяснение! Я лично не вижу иной причины, кроме ссылки Геродота на то, что Египтом первоначально правили боги. Кто они были на самом деле, — этого пока мы не знаем. Может быть, пришельцы с других планет? Может быть, может быть…

Важным моментом в истории египетской цивилизации, который стóит быть отмеченным, является то, что она постепенно передвигалась из Верхнего Египта в Нижний, с юга на север, с горных районов в низины. Фивы в Верхнем Египте были древнейшей резиденцией египетских царей, хотя уже во времена Геродота они были в упадке. Затем столица государства была перенесена в Мемфис, недалеко от нынешнего Каира, и, наконец, в Саис, в самой дельте Нила. Этот город, кстати, славился своими мудрецами. Для нас факт постепенного распространения египетской цивилизации с юга на север интересен тем, что служит одним из примеров того, что вообще все известные великие цивилизации древности, как в Старом Свете, так и Новом возникли в горных районах, и ни одна в низине. С гор в низменные места они опускались только по мере высыхания окружающих земель. Данный факт указывает нам, по меньшей мере, на три важные вещи. Во-первых, он лишний раз свидетельствует против происхождения человека от обезьян, так как человекоподобные обезьяны не жили в горах. Во-вторых, он косвенно подтверждает гипотезу о том, что человек на Земле пришелец, наконец, в третьих, он говорит о постепенном пересыхании нашей планеты, а этот факт, в свою очередь, служит основанием для самого общего заключения о будущем человека и Земли в целом. Об этом речь пойдет в последнем разделе книги.

По словам Геродота, именно жрецы рассказывали о том, что Египтом в начале правили боги. Если, согласно Геродоту, древние египтяне и впрямь были самыми мудрыми людьми, то египетские жрецы были мудрейшими из мудрых. Они были хранителями всевозможных тайн древнего мира, содержавшихся в охраняемых ими рукописях, которые, увы, не сохранились. Они, скорее всего, сгорели во время двух пожаров, практически уничтоживших знаменитую Александрийскую библиотеку: одного

— при вторжении в Египет Цезаря; второго — по приказу халифа Омара, который умозаключил, что поскольку Коран содержит всю мудрость мира, все остальные книги не только излишни, но и вредны.

Вспомнил я о египетских жрецах в связи с легендой (или мифом) об Атлантиде. Дело в том, что этот миф имеет к высказанным сомнениям и поискам прямое отношение. Казенная наука либо вообще отрицает факт существования Атлантиды, либо, в лучшем случае, относится к нему весьма скептически. Её можно понять: чтобы поверить в существование чего бы то ни было, ей непременно нужно обнаружить какой-нибудь эмпирический факт, будь то замшелая кость, остатки черепа или глиняного кувшина или еще что-нибудь в том же роде. Без этого нет современной науки. Она вроде того вождя племени, о котором я рассказывал выше: ей требуется все понюхать, лизнуть, попробовать на вкус, прежде чем съесть. Ставя под сомнение древние сказания и мифы, уповая главным образом на факты как на главную опору в своих изысканиях, как на критерий истины, наука сама себя ограничивает в поиске альтернатив, и вместо истины в итоге получает новый миф, только более плоский и скучный. Прав был наш отечественный философ А.Ф. Лосев, утверждая: «Когда «наука» разрушает «миф», то это значит только то, что одна мифология борется с другой мифологией».

Но вернемся к Атлантиде. О её существовании мы узнаем из двух диалогов Платона: «Тимей» и «Критий». Позже об этом сообщал также Плутарх в жизнеописании Солона, в частности, о его поездке в Египет и беседах с египетскими жрецами («Солон», XXVI). Не уверен, что все читатели знакомы с этими произведениями, а потому очень кратко перескажу содержание некоторых фрагментов из диалогов «Тимей» и «Критий», в которых речь идет об Атлантиде.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

76

обрывом. Кругом столицы простиралась равнина, окруженная горами, доходившими до моря. Об этой равнине все говорили, что она является самой красивой на земле и очень плодородной. Она была густо усеяна цветущими селениями, разделенными озерами, реками, лугами, где паслось множество диких и домашних животных. Многое поступало к атлантам извне, ввиду обширности их власти; но остров и сам производил почти все, что было нужно для жизни. Прежде всего, все металлы твердые и легкоплавкие, годные для обработки, в том числе тот, который ныне известен только по сохранившемуся названию «орихалк». Залежи его находились во многих местах острова, и после золота это был самый драгоценный из металлов.

Для нас во всем этом важно то, что, согласно преданию, вся жизнь на Атлантиде была устроена по велению и замыслам богов, в частности, по замыслам Посейдона, кем бы сей персонаж ни был в действительности.

Позднее, когда начались невиданные землетрясения и наводнения, всего лишь за одни сутки Атлантида была поглощена разверзнувшейся землей и погрузилась в морскую пучину, не оставив никаких материальных следов своего блестящего существования.

В диалоге «Критий» дается более развернутое и подробное описание Атлантиды, включая государственное устройство страны, а также другие стороны жизни государства, в том числе и скрупулезное описание природы самого острова. Точность и обилие всевозможных деталей, касающихся устройства государства и природы острова, нельзя придумать. Впрочем, и оснований для подобного рода выдумок попросту не могло быть. Критий повторяет, что Атлантида исчезла вследствие землетрясений, и на ее месте образовался непроходимый ил, заграждающий путь мореходам.

Помимо рассказа об Атлантиде, для нашей темы представляют интерес следующие рассуждения Крития.

«Как известно, — говорит он, — боги поделили между собой по жребию все страны земли. Сделали они это без распрей… Получив по праву жребия желанную долю, каждый из богов обосновался в своей стране; обосновавшись же, они принялись пестовать нас, свое достояние и питомцев, как пастухи пестуют стадо. Но если эти последние воздействуют на тела телесным насилием и пасут скот посредством бича, то боги избрали как бы место кормчего, откуда удобнее всего направлять послушное живое существо, и действовали убеждением, словно рулем души, как им подсказывал их замысел. Так они правили всем родом смертных».

В сказанном для нас интересен, прежде всего, факт, на который я обращал внимание выше, а именно полная убежденность Крития в том, что боги поделили между собой Землю и стали «пестовать» людей, как пастухи пестуют стадо», взяв на себя роль «кормчих». Но вот откуда взялись сами «боги» вместе со своими подопечными, — на этот вопрос ответа пока нет. Однако для нас важен сам факт, поскольку он дает основание для выдвижения гипотезы, полностью противоположной эволюционной и указывающий на внеземное происхождение человека. Но даже если это не так, он, по крайней мере, проливает свет на вопрос, который поставлен в заголовке: кто научил людей искусствам и ремеслам?

Из рассказа Крития можно сделать также предположение о происхождении ахейцев. На основании имеющихся сведений об их достаточно высокой для того времени культуре, знаниях, владении различными искусствами и ремеслами, включая письменность, можно допустить, что они — остатки каким-то образом сохранившихся жителей погибшей Атлантиды. Скорее всего, ими могли быть воины, которые вели боевые действия против местных племен на материке и потому уцелевшие во время катастрофы. В поисках нового местожительства они, скорее всего, двинулись на юг, где, в конце концов, и обосновались. Кстати, именно ахейцы, возглавляемые Агамемноном, участвовали в Троянской войне.

Истории известны и другие аналогичные случаи. Так, по преданию инков, их предки прибыли с некоего погибшего государства в море, и первый Инка был сыном Солнца и Луны, то есть опять какого-то бога. Что касается ахейцев, то другого

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

77

объяснения, кроме высказанного выше, я не вижу, принимая во внимание тот факт, что населявшие в то время север Европы народы (главным образом германские племена) по уровню своего культурного развития стояли много ниже ахейцев. А ведь те, как говорят нам историки, пришли именно с севера. Но это только догадки. Впрочем, древняя история человека вся построена главным образом на них.

В прямой связи с рассмотренной проблемой несомненный интерес представляет еще один вопрос, а именно:

От кого Моисей получил законы для народа Израиля?

«Как от кого? — скажет просвещенный читатель, — Читайте Библию: там об этом всё расписано в деталях. Разумеется, от Бога». Верно, от Бога. Вопрос только в том, что это был за Бог. Может быть, он, подобно древнегреческим богам, был тоже своего рода «куратором» народа, который он «пас» и опекал, пока тот не встал на свои собственные ноги? На деле он и в самом деле играл такую роль, поскольку не покидал народ Израиля, пока не выполнил до конца свою некую сверхзадачу, то есть не привел его в «Землю Обетованную» и не обустроил его.

Сразу же хочу оговориться во избежание недоразумений. Библия есть Священное писание для верующих, и я никоим образом не собираюсь ставить под сомнение эту святость. Однако в отличие от верующих и богословов, я намереваюсь взглянуть на эту книгу как на исторический документ. Так в свое время сделал Спиноза в своем «Богословско-политическом трактате» — труде, послужившем для меня примером. Итак, абстрагируемся от религиозного и священного содержания Библии и взглянем на нее как на исторический документ, примерно так, как историк смотрит на древнегреческие мифы

ипытается извлечь из них крупицу исторической истины. Начнем, прежде всего, с фигуры самого Моисея.

Для лучшего понимания его действий, подчас весьма жестких, если не сказать жестоких, важно, на мой взгляд, иметь в виду следующее. Дело в том, что человек по своей природе существо в высшей степени консервативное. Обычно чтобы подвигнуть его на какие-то дела, выходящие за рамки повседневной жизни, требуется чья-то жесткая воля. В целом, люди не склонны по доброй воле менять привычный образ жизни. Не склонны они и к братским отношениям; невозможно также сделать их идеальными существами, апеллируя к их лучшим чувствам. Заставить их изменить привычки, вести себя достойно по отношению друг к другу можно или силой закона или какого-нибудь непререкаемого авторитета. В массе своей люди не любят и новшеств. Что касается древних людей, то мир за пределами их собственной территории был для них миром таинственным и в целом враждебным. Всё новое, всякие новые и сложные приемы труда, новые инструменты или орудия, незнакомые аборигенам, вызывают подозрение и, как правило, отторгаются. В то же время собственный ограниченный опыт, веками переходящий из поколения в поколение, не возбуждает воображения и не дает побуждений к прогрессу. Для того чтобы выйти за пределы тех знаний, которые дают человеку пять чувств, должен быть некто, не только способный научить их новым вещам, но и заставить их силой авторитета изменить привычный образ жизни. История свидетельствует, что всё новое вбивалось в сознание людей, как правило, силой. Это справедливо для всех времен, особенно для древних. Чтобы до конца понять всю тяжесть

ив то же время величие совершенного Моисеем деяния, следует рассматривать его фигуру именно под этим углом зрения.

Один из наиболее оригинальных русских мыслителей Петр Чаадаев, подобно Спинозе, тоже пытался оценить Моисея с точки зрения исторической, то есть как реальную фигуру, справедливо называя Моисея «самой гигантской и внушительной из всех исторических фигур». Чаадаев считал, что влияние этого великого человека на род человеческий далеко не понято и не оценено вследствие привитых религией привычек изображать некоторые личности совсем иными, чем те были на самом деле. В личности

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

78

Моисея, по мнению Чаадаева, удивительным образом сочетаются черты величия и простоты, твердости и мягкости. Раздумывая об этом необыкновенном человеке и о произведенном им на людей действии, не знаешь, чему тут более удивляться, тому ли историческому действию, которое он вызвал, или тому нравственному явлению, которое он собой представлял. По мнению Чаадаева, философия не понимала, что человек, бывший столь выдающимся орудием в руках Провидения, мог действовать только подобно Провидению, подобно природе; что время и поколения людей не могли иметь для него никакой ценности; что миссия его заключалась не в том, чтобы проявить образец справедливости и нравственного совершенства, а в том, «чтобы внедрить в человеческий разум величайшую идею, которую разум этот не мог произвести сам».

Прекрасно сказано: «внедрить в человеческий разум идею, которую он не мог произвести сам». Мне здесь по ассоциации вспоминается известный тезис В.И. Ленина о том, что рабочий класс сам по себе не способен выработать социал-демократического сознания ― оно должно быть привнесено в него извне. А ведь это, в принципе, относится

ико всем остальным аналогичным случаям, которых я касался выше: Древний Египет, ахейцы, китайский Фу-си, индийский Ману и т.д. Повсюду для коренного изменения образа жизни и продвижения по пути совершенства человек нуждался в твердых наставлениях и руководстве со стороны. Там, где он получал их с должной полнотой, он быстро совершенствовался и был уже способен самостоятельно решать сложные проблемы, которые ставила перед ними жизнь. Наоборот, там, где народы не получали их или получали недостаточно, они оставались на примитивном уровне. Во всех случая, однако, остается вопрос: откуда и от кого человек получал наставления. Мифы донесли нам имена Деметры, Прометея и других божеств. Библия подробно рассказывает о наставлениях, которые Моисею передал Бог.

Но кто же такой был сам Моисей, какими чертами характера обладал он, чтобы исполнить волю Бога, кто бы тот ни был, — исполнить притом скрупулезно, вплоть до самых мелочей и сделать из неорганизованного сброда случайных людей единое и крепкое сообщество единомышленников? Чтобы осуществить всё это, нужно было быть каким-то сверхчеловеком. Но таковым Моисей вовсе не был, и о нем можно сказать словами известного афоризма: «он был человек, и ничто человеческое ему не было чуждо». О его биографии известно немного, а то, что известно из Библии, мало что дает для его понимания как будущего вождя и пророка. Однако о многом можно догадаться, зная в общих чертах ту среду, в которой он родился, рос и формировался. Среда эта определялась главным образом рабским положением израильского народа в Египте со всеми вытекающими из этого негативными последствиями. С детства он, надо думать, испытал влияние атмосферы угнетения и жалкого унижения, в котором жили его соплеменники в чужой для них стране. Скорее всего, он, как и остальные, находился под влиянием всевозможных местных предрассудков и суеверий, и вряд ли много знал о родине своих предков. Короче, он был простым, хотя и не лишенным сообразительности и иных достоинств человеком преклонных лет, не помышлявшем о каких-то великих деяниях во славу своего народа. Как говорит Библия, он пас овец у своего тестя Иофора, священника Мадиамского. Судя по тексту Библии, он был лишен и честолюбия, столь необходимого для принятия на себя великой миссии освобождения своего народа. Такое заключение можно вынести из частых его жалоб, обращенных к Богу, о непомерной тяжести миссии, которую тот возложил на его плечи и просьб освободить его от нее. С самого начала он под всякими предлогами отнекивался от поручений Бога, ссылаясь на то, что он «не речистый», «не словесен», тяжело говорит и косноязычен (см. Исход, гл. 4, 10, 12; гл. 6, 12).

Сам, по собственному почину он вряд ли решился бы на такое грандиозное во всех отношениях дело, которое взвалил на его плечи Бог. Им и всеми его действиями должен был кто-то руководить, постоянно направлять и корректировать его. Об этом, собственно,

иповествует Библия. Если взять одну лишь систему законов и правил, которую Моисей передал своему народу от имени Бога, то одной её более чем достаточно, чтобы поставить

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

79

под сомнение, что такое мог придумать из своей головы простой человек без чей-то подсказки, руководства, наставничества. В этом отношении рассматриваемый случай — единственный в истории, который прямо указывает на этого наставника и руководителя: он четко обозначен в Библии, и им был, как известно, Бог. Кто же еще мог дать такую до мелочей разработанную систему законов, и кто еще мог так неукоснительно требовать выполнения всех своих наставлений и задач? Для нас Библия в этом смысле важна тем, что позволяет провести обоснованную аналогию с похожими эпизодами в истории других народов. Как и в случае с народом Израиля, другие известные нам народы, скорее всего, также получили всякого рода указания, наставления и знания от своих богов, кем бы те ни были и как бы ни назывались.

Что же касается рассматриваемого случая, то Библия содержит кое-какие сведения насчет того, что Бог Моисея был не то чтоб совсем не бог, но и не бог в сугубо религиозном понимании. Вот на этот момент и обратил свое внимание Спиноза в упомянутом выше «Богословско-политическом трактате». Он прямо отмечает, что если мы не хотим искажать Писание, то следует допустить, что израильтяне слышали действительный голос Бога. Во Второзаконии, гл. 5, ст. 4, прямо говорится: «Лицом к лицу бог говорил с вами», то есть, как два человека обыкновенно сообщают друг другу свои мысли.

Спиноза продолжает, что Писание вполне ясно указывает, что Бог сам говорил (с каковой целью он и сошел с неба на Синайскую гору), и иудеи не только слышали его говорящим, но старейшины даже видели его (см. Исход, гл. 24, 10, 11). Да ведь и сам данный Моисею закон, в котором нельзя было ничего ни прибавить, ни убавить и который был установлен как отечественное право, вовсе не предписывал верить, что Бог бестелесен, и что он не имеет никакого образа, или вида. Закон предписывал только одно, а именно: Бог существует, нужно в него верить и ему одному поклоняться.

Писание к тому же ясно указывает, что Бог имел материальный облик, и Моисею, когда он слушал Бога, удалось видеть его фигуру, но только со спины (Исход. Гл. 23, 20).

И сказал Бог: «лица Моего не можно тебе увидеть; потому что человек не может увидеть меня и остаться в живых… Ты увидишь Меня сзади, а лицо Мое не будет видимо (тебе)».

Спиноза отмечает и такой важный факт: так как верили, что Бог обитает в небесах, то потому Бог открывался как сходящий с неба на гору, и Моисей также восходил на гору, чтобы беседовать с ним. Этого не нужно было делать, если бы он мог одинаково легко общаться с Богом, как существом вездесущим, повсюду. Спиноза считал, и не без оснований, что здесь скрывается какая-то тайна.

Эти наблюдения, на мой взгляд, весьма основательны в том смысле, что указывают на очень важное обстоятельство, а именно, что Бог отнюдь не бестелесен, как это считает религия. Хотя его видели только со спины, однако облик его был все же схож с человеческим, а не с каким другим. И это вполне естественно, поскольку сама Библия прямо свидетельствует, что Бог создал человека по своему образу и подобию (Бытие, 1: 27). Поэтому не совсем понятно, почему Бог скрывал лицо и показывал только свою божественную спину. Не случаен и тот факт, что Бог всегда встречался с Моисеем на горе и никогда в низине. Его появление к тому же всякий раз сопровождалось громом, огнем и облаком, и это вполне может служить свидетельством того, что он прибывал к месту встречи на каком-нибудь НЛО.

Сомнения подкрепляются еще одним обстоятельством, связанным с каменными скрижалями, на которых были высечены знаменитые десять заповедей. Первый раз Моисею дал их сам Бог, который, надо полагать, сам же их и изготовил — факт тоже весьма знаменательный. Если бы тот был Богом в общепринятом понимании этого слова, он мог бы придумать что-нибудь более оригинальное, а не столь грубо материальное и сделанное из подручного материала. Моисей спустился со скрижалями с горы и, увидев, что за время его отсутствия израильтяне легкомысленно сотворили себе золотого тельца и стали поклоняться ему, в сердцах разбил их. Опять же факт интересный и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

81

бы Козьма Прутков: «если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим». Вполне возможно, что именно из-за этого несоответствия лет тридцать назад какой-то неудовлетворенный эстет облил картину серной кислотой.

«Даная» Климта совсем иного рода. Здесь мы видим уже другую крайность: художник слишком буквально трактует миф. Климт изобразил свою Данаю в соответствующей позе, на лице истома и прямо в её лоно сыплется сверху густой поток золотых монет. По колориту и композиции картина великолепная — ничего не скажешь, но, повторяю, трактовка сюжета излишне прямолинейна. Это несколько портит впечатление.

В этих двух картинах, возможно, помимо воли их авторов, отражено общее отношение современного человека к мифам: он понимает их либо слишком буквально, либо считает просто красивой выдумкой. Конечно, художник имеет полное право интерпретировать любой сюжет по-своему. Другое дело историк или философ — в задачу того и другого входит придерживаться, насколько это возможно, реальности. У меня, к примеру, иная версия рассматриваемого события. Выше я упоминал древнегреческого философа Эвгемера, считавшего, что за каждым мифом скрываются вполне реальные вещи. Я полностью разделяю этот взгляд и думаю, что миф — это особая символическая форма рассказа о действительно имевших место событиях.

Взять ту же Данаю. Как, на мой взгляд, можно было бы трактовать связанный с нею миф с позиции реальности? В прежние времена, точно так же, как и времена нынешние, верили в разные байки, гаданья, предсказанья, привороты и прочие подобные вещи. Царю Акрисию, отцу Данаи, скорее всего, какая-то бабка наговорила, что он умрет от руки своего внука. Недолго думая, тот заточил свою единственную дочь в медную башню и приставил к ней стражу, как всегда, неподкупную. Никакого Зевса, разумеется, не было, а был, надо полагать, крутой парень, влюбленный в Данаю по уши и, естественно, домогавшийся её любви. Узнав о том, что проделал с ней её венценосный батюшка, он однажды, скорее всего, темной ночью пришел к башне с увесистым кошельком, наполненным золотыми монетами. Неподкупный стражник не мог, естественно, устоять перед таким аргументом, и дело было сделано к всеобщему удовольствию: каждый получил то, чего желал. В должное время Даная произвела на свет Персея, который весь пошел в своего героического папашу. Кстати, Персей и в самом деле убил своего незадачливого деда, правда, не намеренно, а совершенно случайно.

Будь я художником, то изобразил бы историю с Данаей примерно таким манером: у двери медной башни высится, как статуя, суровый стражник весь, как и башня, в латах из меди. Перед ним стоит настойчивый домогатель Данаи, в его руке кошелек с золотыми монетами. Из приоткрытой двери башни выглядывает сама Даная и в нетерпении бьет ладонью по медному заду стражника, всем своим видом как бы говоря: давай, мол, не тяни резину, будешь умником — получишь еще. И все это должно быть исполнено примерно в колорите известной картины того же Рембрандта «Ночной дозор».

Молчит неверный часовой, Опущен тихо мост подъемный, Врата открылись в тьме ночной Рукой предательства наемной.

А причем тут, спросите вы, Зевс? Очень даже причем: ведь страже надо было както оправдаться перед царем. Поскольку в башню простому смертному проникнуть было невозможно, то следовательно, сделать это мог только бог. В качестве «вещдока» царю было представлено несколько золотых монет, найденных, якобы, в комнате красотки и неотразимо свидетельствующих, что никто, кроме Зевса, обронить их не мог. В те далекие времена, надо думать, таким басням охотно верили. Хотя почему же только тогда? Сегодня верят не меньше, если не больше. В общем, как бы то ни было, примерно такая, на мой взгляд, могла быть на деле история с Данаей.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

82

Впрочем, моя версия столь же бездоказательна, как и дошедший до нас миф, если, конечно, трактовать его буквально. Если же подойти к нему творчески, он может пролить свет на реальные события далекого прошлого. Однако вернемся к Моисею.

** *

Какой главный вывод можно сделать из библейской истории? Прежде всего, отмечу, что вопрос о том, кто направлял деятельность Моисея и от кого тот получал нужные указания, для нашего исследовании не имеет принципиального значения. Хотя здесь нельзя не заметить следующего важного обстоятельства. Дело в том, что если бог, который руководил действиями Моисея, был тем самым Богом, который, согласно Библии, создал мир, Землю и всё живое на ней, включая человека, то совершенно непонятно, почему он так ревниво опекал только один маленький народ. Ведь ради его благополучия он не только пренебрегал всеми остальными, но и прямо поощрял израильтян к уничтожению племен, стоявших на их пути в «Землю Обетованную». Мало того, расписанная им до мельчайших деталей система правил, касающаяся абсолютно всех сторон жизни израильского народа, многочисленные и мелочные детали его обустройства, дотошная, чуть ли не до последнего гвоздика инструкция по устройству ковчега, его частые и не свойственные, в общем-то, высшему существу раздражения по поводу всякого нарушения израильским народом предписанных им правил, его мстительность и т.п. — всё говорит о том, что это был не единый общечеловеческий БогТворец, а всего лишь среднего калибра бог племени, пекущийся только о его благе, так сказать, бог-чиновник по особым поручениям. Примечателен и тот факт, что выполнив свою миссию, он исчез и с той поры ни разу не являлся ни в каком виде народу Израиля. Это вполне объяснимо, если принять во внимание факт, что он имел материальный облик. Коли это так, то, как и всякое материальное тело, он тоже подлежал тлению. Отсюда напрашивается вывод, что в должное время бог этот, как и положено всему живому, сам «отдал Богу душу».

Примерно такими же были боги Древней Греции и т.п. Другими словами, все они были, скорее всего, реальные существа внеземного происхождения, каждый из которых «курировал», опекал и «пас» свое маленькое человеческое «стадо» так долго, как позволял им срок их собственной жизни.

Как бы то ни было, историю с Моисеем я рассказал с одной лишь целью: показать еще раз, что сам человек изначально, без подсказки и помощи со стороны ни до чего путного додуматься не может. Все свои знания о внешнем мире и о себе самом он получает исключительно через обучение, имеющее к тому же, как правило, принудительный характер. Это, в свою очередь, предполагает в каждом случае наличие наставников и учителей.

В достаточно развитом обществе проблемы с наставниками, как понятно, не существует, но для обществ первобытных или для неорганизованной, темной толпы, какой была еврейская община при исходе из Египта, это было проблемой, и притом немалой. Выше я дал ей свое собственное толкование. Можете относиться к нему, как угодно.

Для сомневающихся или для тех, кто еще продолжает верить в дарвиновскую гипотезу, добавлю случаи с так называемыми «детьми-Маугли», то есть детьми, которые по тем или иным причинам с малых лет оказались среди животных. Случаи эти свидетельствуют о том, что такие дети не только не доходят самостоятельно до какихлибо знаний в человеческом понимании, но и навсегда теряют способность к их получению, если вовремя не возвращаются в общество людей. Что же тогда говорить об обезьяне, вовсе не обладающей такой способностью. Способность же эта заключена в одном, а именно: в способности к членораздельной, то есть осмысленной речи, или, другими словами, в языке. Еще раз повторю: знания — это, прежде всего, язык. Нет языка

— нет и не может быть знаний, поскольку они приобретаются только через его посредство. Вот почему все наши рассуждения окажутся беспочвенными, без ответа на вопрос, откуда взялся язык. Замечу сразу же, что никакого точного ответа на него не

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

83

существует. Одни догадки, притом, как и в случае с происхождением человека, часто самого фантастического свойства, хотя и делающие честь способности воображения человека, но не его способности познания. Тем не менее, сделаем хотя бы попытку выяснить

Откуда взялся язык?

«В начале было Слово, и Слово было у Бога…» Ап. Иоанн

Начнем с простого: откуда у нас вообще берутся знания? Я уже по ходу повествования касался этого вопроса, но ввиду его важности не грех и повториться. Умные люди, прежде всего, философы, говорят нам, что все знания человека из опыта. Некоторые из них, относящиеся к сенсуалистскому направлению в теории познания, прямо утверждали: «нет ничего в разуме, чего не было бы прежде в ощущениях» (по-

латыни: “nihil est in intellectu, quod non prius fuerit in sensu”). Что касается моего отношения к данному положению, я считаю, что нет ничего дальше от действительного положения вещей, чем оно. Но в то же время ошибочно мнение философов, считающих, что человек обладает врожденными идеями. В этой связи еще раз вспомним Юнга и его идею, что человек имеет некие изначальные образы (архетипы). Однако эти образы не равноценны знанию. В знание они превращаются только через обучение.

Но если неверно и первое, и второе суждение, возникает вопрос: откуда вообще человек приобретает свои знания? Апостол Иоанн, чьи слова я привел в эпиграфе, зрил в самый корень вещей (возможно, потому что не был ученым-эмпириком). Именно Слово, а тем самым — Мысль, было и остается в начале познания, а значит, и всякого знания и деяния. Мало того, апостол дает также общее указание источника, откуда Слово явилось, и этот источник вполне отвечает излагаемой здесь гипотезе о происхождении человека. «Слово было у Бога» – сказал он. Но мы уже в общих чертах выяснили для себя, кем на самом деле могли быть эти «боги», — те же люди, только рангом повыше и умом побогаче.

Для начала, чтобы не путаться в элементарных вещах, проясним для себя, что такое опыт, из коего, якобы, по мнению некоторых философов, происходят наши знания. Вопреки некоторым примитивным представлениям, опыт — отнюдь не приобретение знаний посредством наших пяти чувств. Чтобы наши чувства могли хоть как-то обогатить наши представления о внешнем мире, требуются некоторые предварительные доопытные (априорные) знания. Вот эти доопытные знания и содержатся в языке, которому человек обучается с первых дней рождения. Что же касается опыта в подлинном значении этого слова, то он требует ясного представления, для чего он делается, с какой целью и каких результатов от него ожидают. Другими словами, любой целенаправленный опыт, а научный особенно, предполагает наличие предварительных знаний, притом, как правило, немалых. Опыт служит, таким образом, не приобретению знаний вообще, а получению знаний новых (на основании уже имеющихся), или же подтверждению знаний существующих. Сами же знания, по крайней мере, их базовая часть содержится, повторяю, в языке. Вместе с языком человек получает определенную систему знаний до всякого опыта. Эта система представляет для большинства людей, включая и ученых, комплекс аксиом и догм, представляющих для них предмет веры. Вот, кстати, почему система знаний в рамках определенной культуры представляет собой своего рода церковь со своим евангелием, своими святыми и, конечно, со своими еретиками.

Итак, человек овладевает языком, а вместе с ним и суммой базовых знаний с малолетства через обучение, зубрежку, пот и слезы. Здесь проблем нет никаких: эту школу проходит каждый из нас. Проблема в том, откуда взялся язык изначально? Откуда вообще те знания, которыми человек живет и сквозь призму которых смотрит на окружающий его мир? Мы смотрим на этот мир и убеждены, что он именно такой, каким видят его наши глаза и воспринимают другие органы чувств. Однако это далеко не так.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

85

великой истины, что «дважды два – четыре», ребенок овладевает ею, дай бог, к годам шести-семи, притом при самом энергичном воздействии со стороны всякого рода наставников. Но здесь главное в том, что человек все же худо-бедно овладевает этим знанием, к чему неспособно ни одно животное. И в этом заключена своя тайна. Хотя раскрыть ее до конца нельзя, но указать на некоторые истоки вполне в наших силах. Как бы то ни было, можно, не колеблясь, утверждать одно: знание есть язык, а язык — знание.

По этой причине историю нужно начинать не с перечня и описания разных цивилизаций, а с простого, но… не имеющего ответа вопроса: как появился сам язык, откуда он?

Тут резонно могут заметить: а какой смысл его задавать, если он не имеет ответа? То-то и оно, что смысл есть и притом смысл большой. Во-первых, становится понятным источник наших знаний. Если человек по какой-то несчастной случайности не смог научиться языку, то он никогда не только не сможет узнать, что «дважды два – четыре», что сумма углов треугольника равна двум прямым, и, конечно, никогда не насладится великим плодом человеческого гения — биномом Ньютона и прочими подобными «штучками». Не зная языка, человек не только не знает ничего, но и не может ничего знать. Хорошо это или плохо — вопрос другой, и он слишком философичен для данного сочинения, а потому не стану его касаться. Но главное в другом: нет языка — нет человека, а значит, нет и его истории. Вот почему с полным основанием можно утверждать, что язык — первая и главная предпосылка истории человека в подлинном смысле этого слова.

** *

Проблема возникновения языка занимала многих мыслителей, но нельзя сказать, что она была удовлетворительно решена. Большинство сходилось в мнении, что язык возникал постепенно (изобретался). Эту точку зрения разделял, в частности, Руссо.

«Что до меня, — заключает он после длинных и путаных рассуждений, — то, устрашенный все умножающимися трудностями и убежденный в том, что, как это уже почти доказано, языки не могли возникнуть и утвердиться с помощью средств чисто человеческих, я предоставляю всем желающим заниматься обсуждением сего трудного вопроса: что было нужнее — общество, уже сложившееся, — для введения языков, либо языки, уже изобретенные, — для установления общества».

Не прошли мимо этой проблемой и классики марксизма. Они затронули её, рассуждая об основаниях истории вообще. Сразу же замечу, что я решительно расхожусь с их взглядами как на основания истории, так и на роль языка в них.

«Мы должны, — пишут К. Маркс и Ф. Энгельс в совместном сочинении, — прежде всего констатировать первую предпосылку всякого человеческого существования, а следовательно, и всякой истории, а именно ту предпосылку, что люди должны иметь возможность жить, чтобы в состоянии «делать историю». Но для жизни нужны прежде всего пища и питье, жилище, одежда и еще кое-что. Итак, первый исторический акт, это — производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни» (Курсив мой ― Э.П.).

Итак, чтобы в состоянии «делать историю», люди, по мнению классиков, должны сначала иметь пищу, питье, жилище и прочие материальные средства. Этот факт, однако, настолько банален и элементарен, что выдвигать его в качестве первой предпосылки истории просто смешно. В этом случае мы должны включить в число «делающих историю» и остальных животных. Однако не в этом суть. Главное здесь то, что в отличие от животных, у человека все перечисленные материальные предпосылки истории — жилище, добыча пищи и прочее — создаются не инстинктом, как у животных, а работой разума, который неотделим от языка. Я специально выделил в приведенном выше отрывке слово «производство». Но ведь любое производство неотделимо от разума, от мышления. Животные не производят. Отсюда вполне очевидно, что первая, главная и единственная предпосылка истории это — мыслящий разум, поскольку только с его помощью человек способен добывать себе пищу, строить жилища, шить одежду и проч. История существует

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

86

не потому, что человек, прежде чем «делать» её, обеспечил себя необходимыми средствами для жизни, а потому что он есть существо, наделенное творческим воображением, мышлением и свободой воли. Обеспечивая себя необходимыми средствами жизнеобеспечения, человек одновременно творит свою историю. Благодаря этому вся она наполнена как созидательной, так и разрушительной деятельностью. Он творит и разрушает одновременно: одно творит, другое разрушает, потом наоборот. И всё это делается не по инстинкту, а со смыслом, с целью, с интересом. Обладая творческой памятью, он способен воспроизводить в мышлении прошлое и хранить его под названием «история», коей, кстати, он весьма гордится. В то же время эта история отнюдь не стоит в прямой зависимости от производства им материальных благ. Она представляет собой в самой глубинной своей сущности духовный процесс* и находит духовное же отображение в соответствующих формах — практических деяниях, мифах, легендах, сказаниях, песнях, исторических сочинениях.

Классики же, в полном соответствии со своей концепцией, «физику», то есть материальный аспект, поставили в число главных предпосылок истории. И только где-то в конце они упоминают, что человек обладает также и «сознанием». Но и тут они оговариваются, что человек обладает «чистым» сознанием не с самого начала. На «духе», как они выражаются, изначально лежит проклятие — быть «отягощенным» материей, которая выступает здесь в виде звуков — «словом, в виде языка».

Разве язык — это просто звуки? Разве «дух» есть нечто, существующее само по себе, вне языка, то есть вне мысли, вне сознания? От всего этого просто голова идет кругом. Язык это — слово, мысль, творчество и всё остальное, что так разительно отличает человека от осла, «буренки» и прочих почтенных представителей многообразного животного мира. Ведь и животные тоже издают всякие звуки, однако, их дух коренным образом отличается от «духа», связанного с деятельностью мышления, которое не только неотрывно от языка, но и является его прямым выражением.

Не станем, впрочем, винить классиков: в своих рассуждениях они отталкивались от представлений, бытующих в XVIII и XIX веках. Непререкаемыми авторитетами для них были Морган, Дарвин и прочие эмпирики. Хотя надо с сожалением констатировать, что эти представления не сильно изменились с той поры: многие до сих пор продолжают верить в эволюционную теорию и происхождение человека от обезьяны.

Что касается происхождения языка, то тут мы сталкиваемся практически с полным мраком и отсутствием достаточно убедительных предположений. В полном соответствии всё с той же дарвиновской эволюционной теорией и марксистским материалистическим пониманием истории многие по сию пору считают, что язык, как и все остальное, развивался эволюционно, постепенно, шаг за шагом, слово за словом. В то же время для многих остается недоступным по сию пору понимание простой идеи, что язык представляет собой такую систему, которая может быть дана в полноте своего логикограмматического единства только сразу, а не постепенно. Всякое отдельное слово вне такой системы — полная бессмыслица, пустое сотрясение воздуха или крик животного. Любое слово приобретает смысл только в единстве с другими словами, в логической, грамматической либо смысловой связи с ними, даже если оно произносится отдельно.

Отдельное слово уже предполагает наличие всего языка. В самом деле, невозможно представить себе возникновение какого-то одного единственного слова в одиночестве, в некоем интеллектуальном вакууме и вне связи с другими словами. Одинокое слово — это чистый нонсенс. Потому-то лишено всякого основания предположение о возникновении языка путем постепенного накопления отдельных слов. Язык как таковой, как единая система взаимосвязанных слов и их значений, мог возникнуть только подобно Афине-

* Обычно под «духовным» понимают нечто положительное и возвышенное. Это не так. И самые темные деяния человека духовно обусловлены. Духовное — это то, что порождено чувствами и мышлением человека в их совокупности. Каково практическое выражение этой духовности, каждый имеет приятную возможность наблюдать на себе и окружающих.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

87

Палладе, вышедшей во всеоружии из головы Зевса. Думается, что в данном вопросе некоторые ученые путают процесс постепенного освоения языка отдельным человеком со знанием языка народа в целом. Нет и не может быть сходства в этих двух процессах, как нет сходства между индивидуальным и социальным развитием. Аристотель и Гегель были правы в своем утверждении, что государство (общество) предшествует индивидууму. Вот почему постепенное овладение языком отдельным человеком возможно только в том случае, когда языком владеет всё общество. Хорошо известно, с каким трудом дается человеку знание иностранного языка вне соответствующей языковой среды.

Теперь, надеюсь, читатель легче поймет, почему не могло произойти чудесного превращения обезьяны в человека. Действительно, для такой метаморфозы нужно было какому-то виду этих животных заговорить сразу. А ведь сегодня даже самую умную обезьяну нельзя научить выговаривать простейшее слово. Не та, видать, обезьяна пошла!

Сравним, для примера, приведенные рассуждения классиков с суждениями на ту же тему Чаадаева, кстати, представителя того же XIX века.

«Неудовлетворительность философских приемов, — отмечает он, — особенно ясно обнаруживается при этнографическом изучении языков. Разве не очевидно, что ни наблюдение, ни анализ, ни индукция нисколько не участвовали в создании этих великих орудий человеческого разума. Никто не может сказать, при помощи каких приемов народ создал свой язык. Но несомненно, что это не был ни один из тех приемов, к которым мы прибегаем при наших логических построениях. Это был лишь синтез от начала до конца. Нельзя себе представить ничего остроумнее, ничего глубже различных сочетаний, которые народ применяет на заре своей жизни для выражения тех идей, которые его занимают и которые ему нужно бросить в жизнь, и вместе с тем нет ничего более таинственного. Сверх того, первобытный человеческий язык, несомненно, явился на свет разом, и это по той простой причине, что без слов нельзя мыслить. Но вот как образовались эти группы, эти семьи наречий, на которые распадается ныне мир, наши философы-лингвисты никогда не смогут этого объяснить. А именно в этих поразительных явлениях таинственно заключены самые творческие приемы человеческого разума, т. е. именно те, которые было бы всего важнее изучить».

Идея Чаадаева настолько очевидна, что она не могла не прийти в голову и другим мыслителям. Известный российский филолог XIX в. А.А. Потебня в своем сочинении «Философия языка», ссылаясь на существующую у многих народов веру в божественное происхождение языка, пишет:

«Мысль, что в языке есть много сторон, о которых и не снилось человеческому произволу, и что сознательно направленные силы человека ничтожны в сравнении с задачами, которые решаются языком, может служить спасительным противодействием теории намеренного его изобретения… Остается только одно предположение, что высоко совершенный язык непостижимыми путями сразу внушен человеку».

Противоречивые гипотезы относительно происхождения языка указывают на следующее неразрешимое противоречие между двумя несовместимыми концепциями, а именно: постепенным развитием языка и появлением его сразу, в готовом виде. Идея постепенного развития языка стоит в явном противоречии с логикой вещей. В самом деле, если бы дело обстояло так, возникает естественный вопрос, почему членораздельная речь не развилась у других животных. С другой стороны, появление языка сразу в виде готовой системы не укладывается ни в одну из существующих эволюционных теорий происхождения человека и противоречит существующим постулатам науки. В то же время, какой бы аспект человека ни взять, всё указывает на то, что он появился на Земле в готовом виде и со знанием языка. Прямых доказательств тому нет, но есть масса косвенных признаков, подтверждающих это предположение, и один из них — сам язык.

И еще одна важная вещь. Человек есть единственное существо на земле, не только владеющее языком, но имеющее для этого соответствующий речевой аппарат. Это еще одна из причин, почему ни одно животное, даже самое умное, нельзя не только научить языку, но даже произнести членораздельно хотя бы одно слово. Всякие говорящие птицы тут в расчет не идут, потому что они «говорят» подобно чревовещателям, т.е. «брюхом».

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

88

Однако здесь возникает еще одно важное обстоятельство. Действительно, человек обладает соответствующим речевым аппаратом, но одно его наличие не ведет автоматически к владению языком. Языку, как уже говорилось, человек учится, учится притом долгие годы, начиная с малых лет. Из этого факта естественным образом следуют два предположения: либо человек появился на Земле, уже владея членораздельной речью, либо он был обучен языку тут, на Земле. В первом случае сразу же возникает идея о внеземном происхождении человека. Второй же случай мало реален, поскольку он не объясняет, почему из всех живых существ на Земле один лишь человек обладал готовым речевым аппаратом и как бы только дожидался, когда кто-то научит его разговаривать. Что касается внеземного происхождения человека, то набралось уже немало свидетельств, так или иначе подтверждающих эту гипотезу, пусть не прямо, но все же с достаточными основаниями. Лично я уверен в этом факте: он расставляет многое на свои места, снимает массу темных пятен, недоразумений и сомнительных предположений типа дарвиновской гипотезы.

Есть еще один момент, свидетельствующий против постепенного создания («изобретения») языка. Если бы язык и в самом деле был изначально творением человека, то следовало бы ожидать его непрерывного совершенствования, развития, обогащения. Но ничего подобного не происходит. Как отмечал выдающийся немецкий филолог В. Гумбольдт, на памяти истории человек всегда строил язык на данном уже основании, не выходя из пределов аналогии с прошедшим, он видоизменял слова в употреблении, а не изобретал их.

Если язык и «обогащается», то главным образом техническими терминами, всяким словесным мусором, вульгаризмами, заимствованиями иностранных слов и т.п. В целом же наблюдается тенденция не к обогащению языка, а, наоборот, — к его упрощению, обеднению. Чтобы убедиться в этом, достаточно послушать, как говорят сегодня политические деятели, парламентарии, дикторы радио и телевидения, актеры. О других я умалчиваю. В России так называемая ненормативная лексика, или попросту «русский мат», стал сегодня обыденным языком, посредством которого изъясняются не только бомжи, уголовники и прочие люмпены, но школьники, хорошенькие девицы, те же актеры, писатели и прочие представители нашей, как всегда самой-самой прогрессивной интеллигенции.

Приведу еще одно важное теоретическое положение Гумбольдта. Между строением языка и всеми другими родами умственной деятельности, считал он, есть неоспоримая связь. Известные направления духа и известная сила его стремлений немыслимы до появления языков того, а не другого устройства, и в этом смысле будет совершенно справедливо считать, что создание народов, а тем самым и языка, должно предшествовать созданию отдельных людей. В самом деле, различие в языках доходит до самых глубин духа народов. Взять те же китайский или японский языки. Они столь радикально отличаются от языков западных и по корням слов, и по всей своей структуре, что едва ли можно говорить не только об общем происхождении языков, но и общем происхождении человека.

В данном случае Гумбольдт проводит ту же идею, которая была высказана выше, а именно: язык никак не мог образоваться путем постепенного эволюционного развития. В самом деле, если деятельность духа немыслима до появления языка, то ясно, что и сам язык не мог быть создан без деятельности духа, — здесь всё взаимосвязано.

Из всего сказанного следует, что в принципе нет никаких оснований для подтверждения теории о земном эволюционном происхождении языка. Язык не сравним с другими творениями человеческого духа — те единичны, тогда как язык всеобщ и лежит в основе всей духовной деятельности человека, в основе всех его отдельных частных творений. В духе человеческом нельзя себе представить ничего выше его самого, ничего такого, из чего бы могли вытекать язык и духовные особенности народа. Вот почему, как считал тот же Гумбольдт, язык есть дело божественное, однако не в том смысле, в каком могут быть названы божественными все произведения, возникающие из свойств

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

89

человеческого духа (например, поэзия): языку нет ничего равного, кроме самого духа — вместе с духом он возводится к божественному началу.

Всё верно, если, конечно, слово «божественное» понимать не в буквальном, то есть религиозном, смысле. В моем понимании, «божественное» означает только одно: человек появился на Земле в готовом и, так сказать, законченном во всех отношениях виде. Язык лишний раз, притом наиболее весомо, доказывает это, поскольку, если исходить из теории земного его происхождения, мы непременно всякий раз будем скатываться к эволюционной теории, несостоятельность которой, на мой взгляд, должна быть очевидна всякому непредубежденному и способному здраво мыслить человеку.

Что же мы имеем в итоге? Если не наука, то логика и здравый смысл говорят о том, что язык существовал изначально и был неотъемлем от человека как существа особого рода. Он присущ ему не в меньшей степени, чем все остальные его особенности, о которых говорилось выше и которые так резко отличают его от остальных животных

Итак, язык — это величайшая и неразгаданная до сих пор тайна, притом не просто неразгаданная, но, судя по всему, и не имеющая окончательной разгадки. Может быть, именно поэтому во все времена она вызывала повышенный интерес пытливых умов. Гипотез о происхождении языка — масса, и, за малым исключением, они никуда не годятся. Кстати, язык — не просто дополнительный, но важнейший аргумент в пользу несостоятельности дарвиновской эволюционной теории, касающейся происхождения человека.

При всем различии языков у всех народов существуют, тем не менее, сходные легенды о его происхождении, а именно, что он дан богом (у каждого народа, разумеется, своим). Думаю, что сходство взглядов по вопросу о происхождении языка не может быть случайным, и за этим фактом опять же скрывается некая реальность.

Применительно к теории познания в целом идея, выраженная в изречении ап. Иоанна «В начале было слово», представляет, я бы сказал, абсолютную истину. В самом деле, всякое познание покоится на языке, начинается с него, обязано только ему и неотделимо от него, и это непреложный факт. И тот, кто обходит этот факт, забывает о нем в исследовании основ и истоков познания, тот предается пустому умствованию. Сам библейский Бог творил мир именно посредством Слова. Но ведь иного способа творчества просто не существует, кроме как посредством Слова, или, что то же самое, — Мысли. В этом именно и состоит глубокий смысл изречения апостола Иоанна. Творящая сила Слова (Мысли) исчерпывающе выражена в начальных словах Библии: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет… И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву сеющую семя, дерево плодовитое… И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной… И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему… И сотворил Бог человека» и т.д.

Кстати, библейская легенда о сотворении мира еще ждет истинной своей интерпретации. Лично я уверен, что за ней, как и за древнегреческими мифами, скрываются некие подлинные события, связанные с внеземным происхождением не только человека, но и много чего другого. Вполне возможно, что Библия в аллегорической форме говорит о том, что жизнь в разнообразных её формах была привнесена на Землю извне и на ней уже получила свое развитие. На это указывают и следующие слова Писания: «Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою...». Не высматривал ли этот Дух возможности для заселения и обживания открытой им планеты? Главное, что он увидел, — это воду, а тем самым — условия для жизни.

В этой связи наиболее интересным эпизодом является, на мой взгляд, изгнание Адама и Евы из Рая. Думается, он содержит реальные события глубокой древности, связанные с первоначальным заселением нашей планеты. Как мы помним, по наущению мудрого, хотя и коварного, Змея первые люди вопреки воле Бога отведали от древа познания. Бог сурово наказал и Змея, и несчастных людей. Кто на самом деле был этот Змей? Возможно, оно был своего рода Прометеем и подобно ему выдал людям некоторые высшие секреты, знать кои им не полагалось по их положению. Кстати, «прах», из

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

90

которого согласно Библии человек был создан, мог означать на деле некий низший социальный слой людей, привезенных на Землю и призванных обслуживать «элиту» (Бога и ангелов). Как бы то ни было, этот эпизод, на мой взгляд, в аллегорической форме говорит о начале расселения первых людей на Земле, предположительно где-то на Кавказе. Так я думаю.

Но покинем область захватывающих гипотез и вернемся к языку. Помимо сказанного, здесь важен еще один момент, и я обращаю на него особое внимание. Дело в том, что не существует никаких свидетельств того, что было время, когда человек не владел языком. Отсюда сам собой напрашивается вывод, что человек появился на Земле, уже владея им. Но такое чудо могло произойти только в одном единственном случае, а именно в случае внеземного его происхождения.

Хотя у нас нет никаких основательных предположений о происхождении языка, на сей счет все же имеются некоторые намеки, догадки, пищу которым дают различные мифы и предания. Они, в свою очередь, являются хранилищами памяти, притом памяти, которая не ограничивается событиями и вещами, происходящими на протяжении истории человечества и жизни отдельного человека. Язык содержит также память о событиях, выходящих за пределы земной жизни вообще. Какие есть основания для такого утверждения? Мы уже твердо знаем, что языку нельзя научить ни одно животное, потому что природа животных, даже самых развитых, вовсе не приспособлена к этому. Если человек, в отличие от животных, способен научиться языку, если он способен употреблять язык как инструмент мышления и приобретения новых знаний, то исключительно по той причине, что эта способность заложена в нем изначально. Она не является благоприобретенной, она укоренена в нем, то есть присуща ему по природе. Сам того не ведая и, как правило, даже не догадываясь об этом, человек несет в себе потенциально всю память рода, и инструментом этой памяти как раз и является язык. Корни человека лежат неведомо где, но только не на Земле, поскольку, как уже говорилось, на ней не было условий для появления и развития такого странного и выпадающего из общей картины животного мира существа. Вот на эту потенцию (физическую и духовную), на эту родовую память только и может ложиться живой язык, который человек способен заучивать. Не будь этих условий, никакими усилиями нельзя было бы научить человека языку, как нельзя научить ему даже самую умную обезьяну.

** *

Итак, не будь языка, не было бы человека и всей его удивительной истории. Однако, чтобы иметь историю, мало еще наличия одной лишь устной речи. Для этого нужно иметь также и письменность. Устный язык — язык разговорный, язык беседы, общения. Здесь вовсе не нужно владеть всем словарным запасом языка, даже значительной его частью. В разговорном языке важно не столько количество употребляемых слов, сколько интонация, жесты, мимика. Порой бывает достаточно одного слова, даже междометия, чтобы выразить целую гамму чувств (не потому ли «ненормативная» лексика приобрела в России такой размах и популярность!). Вот почему были неправы авторы знаменитого романа «Двенадцать стульев», посмеявшись над словарным запасом «Эллочки-людоедки». Она прекрасно обходилась им, как обходятся в повседневном общении примерно таким же запасом тысячи, если не сказать миллионы, других людей, включая политиков, писателей, профессоров и прочих ученых мужей. Это в своих сочинениях или докладах на всяких симпозиумах, съездах и т.п. они столь красноречивы, многословны и речисты, потому что доклады на деле — не что иное, как озвученные письменные сочинения. Плутарх, к примеру, рассказывая о жизни знаменитого древнегреческого оратора Демосфена, говорит, что тот перед выступлением буквально заучивал свои заранее подготовленные речи.

Именно письменный язык, а не просто язык, есть основа истории во всех её значениях. Мы хорошо знаем на собственном примере, как быстро сглаживаются из памяти те или иные события даже собственной нашей жизни, не говоря уже о событиях, не имеющих к нам прямого отношения. История есть свидетельство памяти. Память, в

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

91

свою очередь, это — язык. Бессловесные твари не имеют памяти в человеческом понимании этого слова. У них память чисто образная или чувственная в соответствии с данным им от природы инстинктом: у одних — нюх, у других — зрение, у третьих — слух и т.д. В этом отношении она крепче дискурсивной памяти человека, то есть памяти, основанной на понятиях. Однако, хотя та и крепче, её главный недостаток в том, что она не может передаваться другим особям того же рода. Собака, скажем, не может рассказать другой собаке, как пахнет её хозяин или как он выглядит. Человек, даже с короткой памятью, может.

Думается, именно владение письменностью должно служить критерием деления народов на доисторические и исторические. Доисторические народы — те, которые по тем или иным причинам не выработали у себя письменности. Наоборот, исторические народы

— это народы, имеющие письменность и оставившие благодаря тому свидетельства о своей жизни в виде соответствующих письменных документов, литературных и прочих памятников.

Однако здесь мы вновь сталкиваемся с «проклятыми» вопросами: откуда взялась сама письменность? Как и откуда она появилась у тех народов, которые её имели, и почему её не имели другие народы? Сказать, что они были менее талантливы, умны или способны, было бы грубой ошибкой, и об этом я уже говорил. Тогда почему же?

Представьте себе современного неграмотного человека. Он бойко разговаривает, но притом не может ни читать, ни писать. За очень редким исключением такие люди не в состоянии собственными усилиями овладеть письменностью — они могут сделать это только с посторонней помощью. Другими словами, кто-то должен научить их письменности. Её нельзя просто так на голом месте изобрести, придумать. Коли бы дело обстояло таким образом, то так называемые доисторические народы сообразили бы, как это сделать. Но не сообразили. Почему? Ответом на это «почему» может быть, на мой взгляд, только одно разумное предположение, а именно: древние народы, имевшие письменность, были обучены ею кем-то, но никак не дошли до неё своим умом. Еще раз повторю, что если такое было бы возможно, то дошли бы до этого и остальные народа, которые в принципе ничуть не глупее тех, кто письменность имел. В самом деле, если в одном конце земли люди сумели изобрести и овладеть письменной речью сами, без внешней помощи, то это могли бы сделать и все остальные. А если такого чуда не произошло, то имеется веское основание считать, что народы, имевшие письменность, были научены ей. Именно это обстоятельство позволило им быстро продвинуться вперед на пути развития различных сторон своей культуры, в том числе стороны технической, научной и т.п. Другие народы, оказавшиеся необученными, задержались в своем развитии на многие сотни лет по сравнению с обученными. То, что народы, не имевшие письменности, отнюдь не какие-то тупицы, показывает тот факт, что с распространением современной цивилизации они легко ей обучились: и тот же «дикий тунгус», и «друг степей калмык», и житель о-ва «Таити» и т.д.

Обращу внимание еще на один момент. Разговорный язык, как главным образом средство общения, не может служить инструментом познания, потому что процесс познания возможен лишь благодаря системе абстрактных или отвлеченных понятий и категорий. Но понятия приобретают свою абстрактную форму исключительно через письменное выражение. Тем самым они как бы отчуждаются и приобретают независимое существование. Любое слово, получив письменное выражение, становится не просто словом, а уже знаком-символом, позволяющим манипулировать им самыми разнообразными способами и придавать ему значения, не совпадающие с его первоначальным смыслом. Вот почему там, где нет письменности, невозможна математика, невозможны и другие науки, оперирующие абстрактными понятиямисимволами. Мы видим, что у народов, имевших письменность, были развиты математика, астрономия, существовала история, философия, литература, архитектура. Упоминавшиеся выше ахейцы вместе с письменностью принесли в Грецию и различные искусства и познания, требующие абстрактного мышления, основанного на системе понятий-

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

92

символов. Думается, данное обстоятельство может позволить лучше понять историю происхождения человека и некоторые её темные стороны, скрытые пока что от глаз наблюдателя.

В связи со сказанным приведу рассуждения известного французского философа Анри Бергсона «Два источника морали и религии», в которых речь идет о впечатлении, производимом на первобытных людей письменностью.

«Это впечатление, — пишет Бергсон, — сначала приводит нас в замешательство. Мы и в самом деле готовы приписать его мышлению, отличному от нашего. Но чем больше мы устраняем из нашего сознания науку, постепенно и почти бессознательно усвоенную, тем больше «первобытное» объяснение кажется нам естественным. Вот люди, перед которыми путешественник открывает книгу и которым было сказано, что эта книга сообщает какието сведения. Отсюда они заключают, что книга говорит и что, приблизив к ней ухо, они услышат звук. Но ждать чего-либо иного от человека, чуждого нашей цивилизации, – значит требовать от него гораздо больше, чем ума, подобного уму большинства из нас, больше даже, чем высшего, гениального ума: это значит пожелать, чтобы он вновь изобрел письменность. Ведь если бы он представлял себе возможность изображать речь на листе бумаги, он бы овладел принципом алфавитного… письма; он бы сразу пришел к пункту, который у цивилизованных людей мог быть достигнут только долго накапливаемыми усилиями великого множества выдающихся людей. Не будем поэтому говорить в данном случае о сознаниях, отличных от нашего. Скажем просто, что они не знают того, что мы выучили».

Для нашего исследования последняя фраза представляет наибольший интерес. Именно так: дикари не знают, да и не могут знать, того, что знаем мы. Но откуда мы сами получили свои знания? Бергсон очень просто отвечает на этот вопрос: мы выучили это, или, говоря другими словами, нас научили этому. В этих двух простых словах содержится ответ на сложнейшую философскую проблему о сути познания. Если научить дикаря тому же, то и он будет знать то же, что и мы. Дикари — те же люди, а потому ничто человеческое им не чуждо: они сообразительны, ловки, владеют членораздельной речью, лучше нас знают природу, лучше ориентируются в ней. Почему же они не владеют письменностью? В ответ спросим: а сколько среди так называемых цивилизованных народов было и имеется по сию пору безграмотных людей, не умеющих ни читать, ни писать? Почему же они не умеют делать этого?

Что следует из сказанного? Далекие предки ныне цивилизованных европейцев тоже когда-то были дикарями, первобытными людьми, а значит, как и дикари нынешние, не могли своим собственным умом дойти до изобретения письменности, как не могут дойти до этого и современные дикари, живущие не только где-то в джунглях Африки, но и в наших городских «джунглях», и также не владеющие письменной речью. Отсюда простой и очень важный для понимания истоков происхождения человека вывод. Он таков: письменности человека мог научить только тот, кто владел ею сам. Самостоятельно человек не мог её изобрести, и подтверждение тому мы находим в жизни известных нам первобытных сообществ как прошлого, так и настоящего. Что касается вопроса, кто изначально научил человека языку, как устному, так и письменному, то ответ здесь один: языку его научил тот, кто научил его земледелию и обработке металлов — этим двум ремеслам, благодаря которым человек не только не вымер, но и заполонил собой и продуктами своего творчества сплошь всю планету.

Что же скажем в итоге? На все поставленные здесь вопросы нет прямых и четких ответов, но сами они, вместе с другими обстоятельствами, указывающими на странное отличие человека от всего другого животного мира на земле, свидетельствуют, что человек на этой планете гость, что он был «заброшен» на нее в какие-то стародавние времена, и об этом свидетельствуют практически мифы всех народов, которые нам известны. Нужно лишь правильно их читать и понимать. Порой ведь одна-единственная сказка или какой-нибудь миф могут рассказать о том или ином народе больше, чем многие тома его официальной истории.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

93

Универсальный «паразит» Вселенной

Как-то мне довелось слушать по одной из наших радиопрограмм беседу двух известных деятелей культуры. Был, в частности, затронут вопрос об отношении человека к природе. По ходу беседы была высказана вполне здравая идея, что каждое живое существо на Земле имеет определенную функцию, к которой он подготовлен всей своей биологической организацией. Правда, когда встал вопрос, имеет ли такую же функцию человек, внятного суждения на сей счет не последовало. И это, в общем, понятно — вопрос совсем непростой.

Если бы такой вопрос был задан мне, я ответил бы на него примерно так: человек тоже имеет определенную функцию, и функция эта в самом общем своем выражении и конечном итоге носит, увы, разрушительный характер. Выше я уже говорил, что, даже созидая, человек сознательно или бессознательно уничтожает вокруг себя все живое и в конечном итоге превращает место своего обитания в бесплодную пустыню, даже если при этом он выращивает сады и разводит всякую живность. Принимая во внимание деятельность человека на протяжении всей его долгой истории и гипотезу о внеземном его происхождении, можно определить человека как универсального «паразита» Вселенной. Спешу сразу же оговориться: слово «паразит» используется здесь исключительно в биологическом значении, а потому не содержит никакого уничижительного, тем более оскорбительного для человека смысла. Поэтому оставим эмоции и сосредоточимся на сути дела.

Здесь, прежде всего, необходимо принять во внимание тот непреложный факт, что любое живое существо без всякого исключения, будь то микроорганизмы, растения, насекомые, всякого рода животные — все они по самой своей сущности являются паразитами. Все они существуют за счет других живых существ или окружающей их природы. Растения питаются соками земли, часто другими, соседствующими с ними растениями и микроорганизмами; в свою очередь, микроорганизмы паразитируют на всем живом; животные питаются растениями или другими животными и т.д. Тем самым образуется единая и неразрывная цепь живой жизни. Человек в этом смысле и в отличие от всех других живых существ — универсален. Во-первых, он всеяден; во-вторых, все, что не идет у него непосредственно в пищу, он так или иначе утилизирует в каких-то своих многообразных и многочисленных целях; в-третьих, он широко использует в тех же целях разнообразные минеральные богатства земли, атмосферу, вóды рек, морей и океанов, пустыни и тропические леса, короче, все, что попадает в поле его внимания. Благодаря творческому мышлению и своеволию он, опять же, в отличие от других живых существ, не только способен жить за счет других людей и общества в целом, но и пользуется для этого всяким удобным случае. В каком бы месте он ни оказался, благодаря творческому разуму он быстро осваивается, подчиняет себе всё вокруг и в самый короткий срок становится господином положения. Поскольку в природе не существует достойных человеку противников, он быстро начинает размножаться, заполнять окружающее его пространство и постепенно утилизировать его. Всё бы здесь хорошо, если не тот факт, что природные ресурсы не беспредельны, и рано или поздно под воздействием многообразной и энергичной хозяйственной деятельности человека они начинают истощаться. Поскольку восстановлению они не подлежат, в конце концов, наступит момент, когда ресурсы иссякнут вовсе, или, по крайней мере, те из них, без которых жизнь невозможна, например, вода. В то же время, если судить по истории развития цивилизации на Земле, мы видим, что время заметного истощения природных ресурсов совпадает с достижением человеком невероятных успехов в развитии всевозможных технологий. Сегодня, к примеру, человек уже в состоянии выйти за пределы планеты и совершать полеты на другие, не только ближайшие, но и удаленные небесные тела. Тем самым он приобретает возможность в случае острой необходимости покинуть планету обитания и переселиться в более безопасное место, если таковое найдется. Разумеется, речь тут не идет о переселении всего человечества, поскольку такое невозможно практически, а только, как

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

94

всегда в таких случаях, — лучшей его части. Лучшая же часть, как сами понимаете, — та, которая находится ближе к власти или, скажем, числится в рейтингах журнала «Форбс». Но когда речь заходит о спасении этого самого человечества, жертвы неизбежны. На ком обычно лежит вся тяжесть жертв — объяснять, думаю, не надо.

К чему я клоню, спросите вы. А все к тому же, а именно — к происхождению человека. Есть немало оснований полагать, что именно таким путем он когда-то оказался на Земле. Опустошив, или, если можно так выразиться, обглодав дотла какую-то планету и сделав её в ходе своей кипучей творческой деятельности непригодной для жизни, он пустился на поиски нового места обитания, каковым по воле случая оказалась Земля.

Вот таким манером на протяжении миллионов лет, человек, возможно, кочует с планеты на планету и повсюду реализует предначертанную ему природой функцию. Вполне возможно, что и сейчас где-то во Вселенной, на каких-то планетах живет наш брат Homo sapiens и подобно нам, без устали трудится над тем же, что и мы. Вселенная — ведь тоже своего рода живое существо, а значит, должна иметь своего паразита. Разумеется, человек не выбирал эту роль, как, собственно, не выбирают аналогичную роль и все другие живые существа. Как я уже сказал выше, все они по сути своей паразиты, просто масштабы паразитизма у всех разные. В смысле масштаба, человека никто, конечно, превзойти не может. Масштаб же, как любил говаривать великий артист Чарльз Чаплин, всё оправдывает. Оправдывает он, разумеется, и деятельность человека, особенно в собственных его глазах.

Не уверен, что мои рассуждения придутся по вкусу человеку с его чувствительной душой, страдающей от всякого, даже слабого соприкосновения с внешним злом и хамством и не замечающего, когда он сам наваливается на кого-то всей тяжестью тех же качеств. Но что делать — я ведь взялся за выяснение истинной природы человека, а не за сочинение всяких сказок, коими человек на протяжении всей своей истории тешит свое тщеславие. Такими сказками и без меня переполнена сверх всякой меры наука, искусство, литература. Но поскольку я тоже принадлежу к славному человеческому роду и, соответственно, ничто человеческое мне не чуждо, то не могу не выразить сожаления, что мне так и не удалось вместо «низкой истины» предложить читателю «нас возвышающий обман». Хотя, по секрету скажу, я не особенно и старался. И если общественное мнение осудит меня за это, то будет право.

Как бы то ни было, повторю еще раз: парадокс в случае с человеком в том, что он может стремиться, и на деле часто стремится к созиданию, однако, конечный результат его деятельности оказывается, тем не менее, всегда разрушительным. Вот этот примечательный факт и служит основанием для предположения, что, прежде чем оказаться на Земле, он сделал непригодным для жизни прежнее место своего обитания. Увеличивающиеся из года в год масштабы созидательной деятельности человека дают все основания для предположения, что настанет время — и оно уже не за горами, — когда человек, вооруженный современными средствами межпланетного путешествия, начнет подыскивать для себя новое подходящее место во вселенной для переселения.

На этом можно, в общем, завершить рассказ об истоках истории. Не знаю, сумел ли я убедить читателя в правоте своих взглядов, но, как бы то ни было, завершить этот очерк мне хотелось бы некоторыми страницами из истории, которые, на мой взгляд, практически подтверждают главный мой вывод, а именно, что человек ни при каких обстоятельствах не мог произойти от обезьяны. Вся история до такой степени «человекосообразна» (прошу прощения за такое неуклюжее слово), до такой степени выражает все его черты и черточки, — физические, ментальные, психические и все прочие

— что совершенно исключает проведение какой-либо разумной аналогии с другими земными существами. Изучая историю, невольно приходишь к выводу, что если бы и в самом деле существовал Дьявол, то были бы все оснований вести родословную человека от этого славного существа. Как бы то ни было, я уверен, что образ Дьявола был списан с человека — больше ведь не с кого. Совсем не случайно, что в отличие от совершенно неопределенного образа Бога, Дьявол всегда предметен, ярок и нередко даже симпатичен.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

95

Пример тому — гётевский Мефистофель. Но перейдем от общих догадок к конкретным фактам истории, подтверждающим моё ненаучное и нелестное для человека предположение.

Небольшой экскурс в историю с целью иллюстрации теоретических выводов

При обращении к истории человечества с самых ранних её пор по настоящее время бросается в глаза одна деталь: самое великое, самое возвышенное, героическое, овеянное славой — всё непременно связано с войнами и завоеваниями. Наоборот: всё мелкое, низкое, эгоистичное — обычно с мирным временем. Это, в общем, вполне объяснимо. Если, скажем, попытаться соотнести человека с существующей классификацией отрядов животных, то ближе всего он стоит, без всякого сомнения, к разряду хищников, но с одним важным отличием от остальных — он не только всеядный хищник, но и хищник изобретательный, о чем достаточно подробно говорилось в первом очерке.

Допускаю, что кто-то, не выдержав такого поклепа на человека, может возмутиться: «А добродетель, а сочувствие ближним! Разве они не присущи природе человека, и разве не в этом одно из главных его отличий от животных?». Отвечу без колебаний: да, присущи, да отличают, но... Знаете ли, скажу я вам по секрету: будь глубокий знаток темных сторон человеческой психики Зигмунд Фрейд жив, он, думаю, объяснил бы это примерно так: добродетель и сочувствие суть болезненные отклонения от нормы и представляют собой не что иное, как мазохистские формы выражения хищнической природы человека. Вот она-то и есть норма. Впрочем, я вполне могу ошибаться.

Как бы то ни было, весь человеческий опыт говорит об одном: натура человека смиряется только перед угрозой наказания, будь та виртуальной или вполне реальной. Известный французский писатель Л.–Ф. Силин, автор замечательного романа «Путешествие на край ночи» (1932 г.) в свойственной ему манере заметил как-то: человек способен быть гуманистом не в большей мере, чем курица летать; заставить ту взлететь может только добрый пинок под зад. Аналогичное действие необходимо и для того, чтобы сделать гуманистом человека. Вопреки мнению некоторых моралистов, содействуют этим «взлетам» не какие-то особые движения души, а вполне материальные законы, которые вместе с их блюстителями изначально существуют во всех организованных человеческих ассоциациях, начиная от племени и рода и кончая государством. Нет, они не врожденные, а вбиваются в сознание людей сызмальства, хотя далеко не всегда с желаемым успехом. Тем не менее, благодаря главным образом этим целенаправленным «пинкам» человеческая цивилизация, несмотря на всю свою кровожадность, не только дожила до нашего времени, но и разрослась чрезвычайно. Сегодня, правда, «пинки» все чаще заменяются увещеваниями, а место обязанностей заступают права и свободы. Результат такой метаморфозы налицо ― человечество стало быстро катиться вниз по наклонной. Интересно бы знать, как долго сможет протянуть человеческая цивилизация с этими новациями? Избыток энергии, которым человек располагает, не находя себе в мирное время должного применения, естественным образом обращается на деструктивную, то бишь преступную, деятельность, которая и проявляется в самых многообразных и причудливых формах, не давая ни минуты передышки соответствующим органам государства, призванным обеспечивать внутренний порядок.

Но коли человек хищник, то и вся его история должна быть хищнической. Увы, так оно и есть (здесь было бы вполне уместно уронить для вящей убедительности скорбную слезинку). Конечно, в этом смысле история тоже полна всяких нюансов. Сравнивая в этом отношении, скажем, современную историю с древней, приходишь к выводу, что древние были простодушнее и честнее нас. Им было неведомо такое явление, как пацифизм; их не только не страшили войны, но они, судя по всем имеющимся в наличии историческим фактам, видели в них смысл всей своей жизни. Может быть, поэтому они и воевали

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

96

практически непрерывно. Мужчины с малых лет не видели для себя иной судьбы, кроме судьбы солдата, воина, и готовились к ней с малолетства. Наиболее поразительный пример в этом отношении являла собой Спарта, в которой вся её организация была приспособлена исключительно для ведения войн. В этой связи характерная деталь: после каждой битвы с врагами женщины и старики выходили встречать возвращавшихся воинов, и если кто-то из них не был даже ранен, они с презрением отворачивались от него, считая его трусом, а его родственники от стыда не могли появляться на люди. Плутарх, описывая эпизод возвращения армии спартанцев после её поражения от беотийцев в битве при Левктрах (371 г. до н.э.), свидетельствует, что все родственники погибших в той битве вышли на главную городскую площадь и с гордыми и счастливыми лицами ходили по ней, тогда как родные оставшихся в живых вынуждены были отсиживаться по домам, скрывая свои позор и стыд за ближних.

А что сейчас? Иногда создается впечатление, что нынче рожают мужчин, чтобы они всю жизнь сидели под юбками своих матерей. Матери, в свою очередь, только и мечтают, как бы уберечь своих дорогих оболтусов от воинской службы. Если будет продолжаться и дальше так, то человечество погибнет от своей расслабленности, вырождаясь с каждым столетием всё больше и больше. Уже сейчас рост мужского инфантилизма становится общественной проблемой. А что будет через сто-двести лет в случае продолжения той же тенденции? Скорее всего, мужчины поменяются с женщинами ролями: мужчины будут сидеть на кухне, готовить еду, убирать, стирать, тетешкаться с младенцами и т.п., а женщины — служить в армии и прочих военизированных частях и подразделениях. Это, кстати, уже происходит, и самое удивительное в этой смене ролей то, что мужчины часто безропотно и даже охотно уступают свое место в традиционно мужских сферах деятельности: в бизнесе, политике, юриспруденции, искусстве, а сейчас уже и в армии.

Ну что ж: если верно, что человек по природе своей хищник, то в этом качестве, надо признать, женщины не только не уступают мужчинам, но часто и превосходят их. Так что, говоря языком математики, от перемены мест слагаемых практически ничего не меняется. И в самом деле, мировая история просто кишит примерами чрезвычайной женской жестокости. Классический в этом смысле пример Медеи, убившей двух своих малых детей на глазах их отца Одиссея из-за обычной женской ревности. Про Клеопатру говорят, что она от скуки втыкала булавки в груди своих рабынь. А вот другая история из той же области, рассказанная Геродотом. Жена знаменитого персидского царя Ксеркса, того самого, который наказал море ударами бича, из ревности послала телохранителей царя изувечить жену его брата Масиста: она велела отрезать у несчастной груди и бросить псам, а затем нос, уши и губы, вырезать язык и отправить её в таком виде домой.

Замечу, походя, «История» Геродота просто кишит всякими ужасами из жизни древних народов. Примечательно, что он рассказывает о них совершенно бесстрастно, как о чем-то вполне обычном, будто речь идет не о людях, а насекомых или вообще неодушевленных предметах — воистину «без гнева и пристрастия».

А вот еще один замечательный в этом смысле эпизод, теперь уже из истории Рима. Он касается знаменитого оратора и философа Цицерона, спасшего, как известно, Рим от заговора Катилины и принесшего городу еще немало пользы. Так вот, он был убит по приказу небезызвестного Антония. Притом не просто убит, а зарезан как баран. Это было в традициях высокой культуры Древнего Рима. Зарезавший его центурион, по обычаю того времени, отрубил бывшему великому оратору голову и обе руки и отнес Антонию в качестве свидетельства исполненного приказа. Выдал же Цицерона в руки убийцы некий вольноотпущенник с весьма многозначительным именем «Филолог». Примечательно здесь, что тот был воспитан тем же Цицероном в любви к наукам и литературе. Вполне можно допустить, что именно эта любовь к высокому подвигнула его на столь низкое деяние — такое среди людей встречается сплошь и рядом. В самом деле: если верно определение, что человек есть хищник, обремененный разумом и творческим воображением, то это может значить только одно: хищническая природа умножается как в

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

97

силе, так и многообразии своего проявления по мере совершенствования интеллекта и развития Прогресса. Всё это свидетельствует об удивительном постоянстве означенной выше черты человеческого рода, которую не может изменить время. А то, что человек от цивилизации не стал менее кровожаден, свидетельствует весь ход развития этих самых цивилизаций, начиная от самых древних и кончая современной. Вот лишь один очень маленький, очень частный и локальный, но в то же время очень характерный пример из современной цивилизованной жизни очень цивилизованного общества. В апреле 2002 г. в старинном немецком университетском городе в гимназии имени не кого-нибудь, а самого Иоганна Гуттенберга, да, да, того самого Гуттенберга, который изобрел книгопечатание, ученик школы расстрелял 17 человек, из них 14 преподавателей. Факт, прямо скажем, знаковый. Он говорит об истинном торжестве цивилизации, всеобщего образования, просвещения и научно-технического прогресса в совокупности. Неудивительно поэтому, что такие случаи частенько происходят в самых цивилизованных современных государствах: в США, Германии и др., не говоря уже о России, которая стала буквально очагом разнообразных по своей изощренной жестокости видов преступлений, о которых в далекие исторические времена общества не имели даже понятия ввиду своей научнотехнической отсталости.

Интересно и показательно здесь то, что ничего близкого в смысле нравственной распущенности нельзя себе представить в первобытных обществах, скажем, у тех же ирокезов, которых высокая наука относит к варварам. Им было неведомо книгопечатание, не было всех производных от него вещей, вроде радио, телевидения, не говоря уже об Интернете, но зато были твердые нравственные устои, высокое чувство собственного достоинства и прочие добродетели, которых сегодня забыли даже названия. Да, снимали скальпы, но ведь не с ближних, а с врагов. Нынче же со своих близких могут, не поморщась, живьем содрать кожу.

На основании имеющихся достоверных исторических данных можно вывести вполне определенный закон социального развития, а именно: уровень нравственности стоит в обратном отношении к уровню развития цивилизации, или, другими словами, чем выше возносится цивилизация, тем ниже падает нравственность. Закон этот можно подтвердить неограниченным числом фактов из жизни любых народов в любую эпоху, однако вряд ли в этом есть необходимость: имеющий глаза, да видит…

Но вернемся к начатому выше рассказу о Цицероне. Так вот, Антоний, чтобы както загладить свой неблаговидный поступок, выдал этого самого ценителя наук и искусств Филолога родственнице Цицерона некоей Помпонии. Что же сделала с этим Филологом сия достойная римская матрона? Как пишет Плутарх,

«получив полную власть над этим человеком, та заставила его, помимо других примененных ею страшных мучений, вырезывать по кускам собственное мясо, жарить и есть».

Славный, славный эпизод — ничего не скажешь! И как типичен для человека! В самом деле, дай ему полную волю, и не такое еще увидишь — что там Калигула или Клеопатра с ее жалкими булавками! Однако, щадя чувства читателя, ограничусь сказанным. Более того, готов допустить, что приведенные мной примеры с Медеей, Клеопатрой и Помпонией, являются печальными и достойными сожаления исключениями из общего правила. Правило же это, по мнению многих прогрессивно мыслящих людей, говорит нам, что слабая и одновременно прекрасная половина рода человеческого способна только на возвышенное. Поверим им на слово.

Рассказанные истории напомнила мне приведенные выше слова Достоевского о том, что древние люди «видели в кровопролитии справедливость и со покойной совестью истребляли кого следовало». Вспомнил же я их в связи с развернувшейся нынче у нас в стране кампанией по борьбе с коррупцией и, в частности, в связи с принятием Думой пакета законов, призванных покончить с ней. И этим, извините за выражение, «пакетом» высокие законодатели мыслят покончить с коррупцией ― этим неистребимым злом. Его не могли выкорчевать меры куда более эффективные. Вот что, к примеру, писал все тот

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

98

же Геродот о том, как боролся с этим злом царь персов Камбис. Одним из царских судей был некто Сисамн. За то, что этот Сисамн, подкупленный деньгами, вынес несправедливый приговор, царь Камбис велел его казнить и содрать с него кожу. Кожу эту царь приказал выдубить, нарезать из неё ремней и затем обтянуть ими судейское кресло, на котором тот восседал в суде. Обтянув кресло такими ремнями, Камбис назначил судьей вместо казненного Сисамна его сына Отана, повелев тому всегда помнить, сидя на каком кресле, он судит.

Конечно, в наш просвещенный век мы не можем позволить себе применять столь радикальные средства, но тогда, извините, должны так или иначе мириться с присущими человеку слабостями и отделываться паллиативами. Когда, скажем, наша Дума своим законом оговаривает, что стоимость принимаемого тем или иным чиновником подарка не должна превышать определенной суммы, она тем самым не только не ограничивает коррупцию, но, наоборот, поощряет её. Впрочем, вся история человечества свидетельствует о том, что бороться с этим пороком бесполезно, даже если применять те средства, которые использовали древние.

И еще несколько слов о Клеопатре, на сей раз в другом аспекте. Как-то летом 2005 г. по радиостанции «Маяк» передавали в порядке научной сенсации новость. Какие-то очень большие ученые на основании долгого и тщательного исследования профиля Клеопатры, обнаруженного на древних монетах, пришли к заключению, что та была уродина: и нос-то у неё был большой и горбатый, и сама тощая. Отсюда было выведено глубоко научное умозаключение: мужчины любили её не за красоту, которая не была ими обнаружена, а за ум.

Вот, знаете, у нас вся наука такая. Да где это видано, чтобы мужчины любили женщин за ум? Такое возможно только в узком кругу ученых со слабо выраженными половыми признаками. Разве о красоте женщины можно судить по профилю на затертых монетах более чем тысячелетней давности? Разве господа ученые ничего не слышали о такой вещи, как женское обаяние, никак не связанное с внешней красотой. Вот, к примеру, что писал о Клеопатре Плутарх:

«Красота этой женщины была не той, что зовется несравненной и поражает с первого взгляда, зато обращение её отличалось неотразимой прелестью, и потому её облик, сочетавшийся с редкой убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу. Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад, — на любое наречие...»

Отнюдь не случайно два таких крутых римских мужика, как Цезарь и Антоний, рисковали своей жизнью ради того, чтобы заполучить благосклонность этой женщины. Наверняка не из-за её ума — они и сами, как говорится, не лаптем щи хлебали, чтобы еще нуждаться, простите, в умной бабе. В те времена на женщину и её роль в жизни смотрели проще, так сказать, ближе к природе, то есть к телу. Клеопатра, надо думать, родила Цезарю сына, а Антонию — даже двух сыновей и дочь, не в результате умных бесед. Умные же мужчины поступают с умными женщинами так, как поступил Наполеон с мадам де Сталь, выдворив её из страны, чтобы та не мешалась под ногами и не встревала в дела, в которых ничего не смыслит. Это сегодня вследствие развития цивилизации и эмансипации развелось столько умных женщин, что деваться от них уже некуда: и в политике-то они у нас, и в науке, и в юриспруденции, а теперь уже и в армии, даже в военно-морской флот пробрались. Пушкин как-то походя пренебрежительно отзывался об «академиках в чепце» — интересно, что бы он сказал о «генералах в чепце»? Может, во многом благодаря именно этому обстоятельству мужики нынче мрут, как мухи осенью.

Продолжим, однако. Итак, если согласиться с тем, что человек есть мыслящий хищник, то какой может быть его история? Тоже, разумеется, хищническая, только усугубляемая Разумом. Что бы там ни говорили все эти гердеры, канты, фихте, гегели и прочие шеллинги с их детски-наивной верой в прогресс человечества, история человека сплошь вся хищническая. Я понимаю, конечно, слово это грубое, неприятное, режет слух,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

99

оно неэстетично и плохо сочетается с понятием «философия истории», вызывающим в сознании немалого числа граждан некие возвышенные мысли. Оно не вяжется и с понятием добродетели, в которую веруют многие люди (скажу тут по секрету — нет опаснее хищника, выступающего под личиной добродетели). Но что поделать: как говорится, из песни слова не выкинешь. Можно, конечно, выкинуть, но тогда и песня будет совсем другая. Но таких песен лично я не пою.

Взять того же Гегеля с его философией истории. Замечу для начала, что в исторических исследованиях европейских авторов не может не изумлять какое-то болезненное преклонение перед всем, что так или иначе связано с античностью. Даже самые сухие и косноязычные философы, вроде того же Гегеля, в этом случае впадают в несвойственную им сентиментальную патетику, в высокий стиль, в превосходные степени… Хотя подлинная история античности — та история, какой она представлена в дошедших до нас источниках — не содержит для этого ровным счетом никаких оснований и поводов. Как ни покажется странным, таких впадающих в экстаз, морализирующих философов предостаточно. Данный феномен я отношу главным образом на счет того, что можно назвать историческим оптическим обманом. По мере удаления от объекта, особенно объекта исторического, он начинает приобретать расплывчато-романтические черты: острые углы как бы сглаживаются, грязь и кровь перестают быть заметными, и всё обретает в целом приятный для глаз розоватый оттенок. Он тем более приятный, что помимо воли сравнивается с всегда мерзкой действительностью. Однако доверяться этому миражу, восторгаться им простительно обывателю, но не историку, а тем более — философу.

Тот же Гегель, философские сочинения коего нормальному человеку читать невозможно, вдруг совершенно меняется, когда заходит речь о древнем мире и, в частности, об Александре Македонском, и впадает чуть ли не в поэтический восторг:

«Греческая жизнь есть истинный юношеский подвиг. Она открывается Ахиллесом, поэтическим юношей, а реальный юноша, Александр Великий, завершает ее. Оба они выступают в борьбе с Азией. …Александр, свободнейшая и прекраснейшая индивидуальность, когда-либо существовавшая в действительности, становится во главе достигшего зрелости юношества и осуществляет мщение в борьбе против Азии». (Курсив мой — Э.П.)

Читаешь такие строки и только диву даешься! Александр — «свободнейшая и прекраснейшая индивидуальность»… Этот родившийся в македонском захолустье, в атмосфере мелких придворных интриг, рабства и непрерывных грабительских набегов на соседей, сын местного царька Филиппа, завоевавшего Грецию только благодаря полному её разложению, был, оказывается, «свободнейшей и прекраснейшей индивидуальностью». По Гегелю, он осуществлял высокую миссию мщения в борьбе против Азии. Заметьте: не против Дария или Персии — этого давнего врага Греции, а против Азии вообще. Такое могло прийти только в многоумную голову далекого от жизни философа. На деле же, мы узнаём из различных первоисточников, что главным мотивом действий Александра было его непомерное тщеславие, жажда подвигов, желание прославиться. В те далекие времена главным, если не единственным, средством для этого была война. В его жизнеописании Плутарх пишет об этом так:

«Всякий раз, как приходило известие, что Филипп завоевал какой-нибудь известный город или одержал славную победу, Александр мрачнел, слыша это, и говорил своим сверстникам: «отец успеет захватить все, так что мне вместе с вами не удастся совершить ничего великого и блестящего».

Вот эти «великие» личности все такие. Тот же Юлий Цезарь жаловался: «Двадцать три года, и ничего не сделано для бессмертия!». Однако, когда представился случай, он своего не упустил — перешел запретный Рубикон, то есть по сути дела совершил государственную измену, начал войну против собственного народа, и дело закончилось тем, что стал первым римским императором.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

100

Что касается Александра, первый свой самостоятельный «подвиг» он совершил не в борьбе против Азии, а против легендарного греческого города Фивы, восставшего против македонского гнета. Прежде чем направиться в Азию, он, так сказать, для «разминки» разграбил этот город, сравнял его с землей, немногих же оставшихся в живых жителей продал в рабство. Вот как об этом пишет Монтень:

«При взятии и разорении Фив , когда у него на глазах было самым безжалостным образом истреблено столько отважных людей, потерявших все и лишенных возможности защищаться. Ведь тогда по его приказу было убито добрых шесть тысяч, причем никого из них не видели бегущим или умоляющим о пощаде; напротив, всякий, бросаясь из стороны в сторону, искал случая столкнуться на улице с врагом-победителем, навлекая на себя таким путем почетную смерть. Не было никого, кто бы, даже изнемогая от ран, не пытался из последних сил отмстить за себя и во всеоружии отчаянья найти утешение в том, что он продает свою жизнь ценою жизни кого-нибудь из неприятелей. Их доблесть, однако, не породила в нем никакого сочувствия, и не хватило целого дня, чтобы утолить его жажду мщения. Эта резня продолжалась до тех пор, пока не пролилась последняя капля крови; пощажены были лишь те, кто не брался за оружие, а именно: дети, старики, женщины, дабы доставить победителю тридцать тысяч рабов».

Или вот еще:

«Завладев после величайших усилий городом Газой (Палестина), Александр наткнулся там на вражеского военачальника Бетиса, поразительное искусство и доблесть которого он имел возможность не раз испытать во время осады. Покинутый всеми, со сломанным мечом и разбитым щитом, весь израненный и истекающий кровью, Бетис один продолжал еще биться, окруженный толпой македонян, теснивших его. Александр, уязвленный тем, что победа досталась ему столь дорогой ценой, — ибо, помимо больших потерь в его войске, его самого только что дважды ранили, — крикнул ему: «Ты умрешь, Бетис, не так, как хотел бы. Знай: тебе придется претерпеть все виды мучений, какие можно придумать для пленника». Бетис не только сохранял полную невозмутимость, но больше того, с вызывающим и надменным видом молча внимал этим угрозам. Тогда Александр, выведенный из себя его гордым и упорным молчанием, продолжал: «Преклонил ли он колени, слетела ли с его уст хоть одна-единственная мольба? Но поверь мне, я преодолею твое безмолвие и, если я не могу исторгнуть из тебя слово, то исторгну хотя бы стоны». И распаляясь все больше и больше, он велел проколоть Бетису пятки и, привязав его к колеснице, волочить за нею живым, раздирая, таким образом, и уродуя его тело».

Вот так поступают «свободнейшие и прекраснейшие индивидуальности», дай им только волю.

Поскольку для подвигов в самой Греции места больше не оставалось, с добычей там тоже дело обстояло плохо, так как всё, что можно было разграбить, уже разграбил его удачливый папаша, Александр направил всё внимание на богатую Азию. Вот вам три реальных, а не выдуманных, стимула его похода: первый, так сказать, психологический ― насытить свое непомерное тщеславие; другой идейный — «наказать Азию», третий сугубо «шкурный» — надежда на богатую добычу. Многие греки, донельзя обнищавшие и опустившиеся вследствие бесконечных междоусобиц, охотно согласились вместе с Александром идти войной против персов и провозгласили его своим вождем. Как пишет Плутарх,

«в связи с этим многие государственные мужи и философы приходили к царю и выражали свою радость».

Именно радость, а не огорчение, тем более не осуждение. Что ж, весьма типичная позиция государственных мужей, философов и прочих деятелей культуры во все времена. Так и хочется сказать: «я милую узнаю по походке».

Но вернемся к Гегелю и его отношения к нашему герою:

«Александр был воспитан самым глубокомысленным и многосторонним мыслителем древности — Аристотелем… Благодаря этому его природный характер совершенно очистился и освободился от оков мнения, грубости, бессодержательных представлений. Аристотель оставил эту великую личность такою же непредубежденною, какою она была,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

101

но запечатлел в ней глубокое сознание того, что есть истинное, и сделал этот гениальный дух пластичным, как шар, свободно парящий в эфире».

В самом деле, Аристотель был какое-то время воспитателем нашего героя. Верно и то, что природный характер Александра «очистился» от оков мнения и бессодержательных представлений, вроде гуманности, благородства, сдержанности и т.п. Только вряд ли в этом был повинен Аристотель. На самом деле тот, помимо тщеславия, был нетерпим, груб, часто жесток, лицемерен, падок на лесть, как женщина. Все эти черты его характера, ничуть не сглаженные воспитанием Аристотеля, тяжелым бременем ложились на окружение Александра. Тот же Плутарх свидетельствует, что за пиршественным столом его хвастливость становилась для всех тягостной. Он сам безудержно хвастался и в то же время жадно прислушивался к словам льстецов, ставя тем самым в затруднительное положение наиболее порядочных из присутствующих гостей. О непомерном тщеславии Александра говорит и тот факт, что он настолько уверовал в льстивые уверения египетских жрецов, что он сын египетского верховного бога Солнца Амона, что вовсе забыл о существовании своего родного папаши Фили.

Хорошо известны его вспыльчивость и необузданность наряду с пристрастием к «зеленому змию», и эти качества не раз играли с ним злую шутку. Так, во время одного из пиров в пьяном гневе он убил одного из своих приближенных, полководца Клита, который, кстати, спас ему жизнь в сражении при Гранике. Убил за то, что тот осмелился упрекнуть его в несправедливом присвоении исключительно себе славы за одержанные победы. Да ведь и умер он в свои 33 года от пьянства. На одном из пиров Александр, по некоторым свидетельствам, осушил так называемый Кубок Геракла*, после чего занемог и через несколько дней скончался, как пишет Плутарх, от лихорадки, но, скорее всего, от белой горячки.

О бессмысленной жестокости Александра говорит, в частности, такой факт. Один из его самых близких друзей Гефестион заболел и, презрев предписания врача, съел, как свидетельствует Плутарх, вареного петуха и выпил большую кружку вина, после чего, естественно, отдал богу душу. Александр, не долго думая, распял ни в чем не повинного врача на кресте. Утешение же в скорби по усопшему другу он находил в войне, которую, отмечает тот же Плутарх, «он превратил в охоту на людей».

После сражения и победе над персами при Гавгамелах, смерти Дария и жестокой расправы над его преемником Бессом Александр направился в Бактрию*. Там по приказу Александра было изрублено не менее 22 000 горцев за то, что те захватили несколько македонян, отправившихся за провиантом. Именно в Бактрии наиболее полно раскрылась жестокая и деспотическая натура Александра, не останавливающегося ни перед чем для наведения страха на население страны. Пока он был занят постройкой пограничной крепости на Сыр-Дарье, в тылу вспыхнуло восстание под руководством знатного вельможи Спитамена. Тот сначала поверил Александру и помогал ему. Однако неслыханные дотоле даже при персидском господстве жестокости со стороны армии Александра, гибель населения, подвергавшегося к тому же различного вида насилиям и оскорблениям, переполнило чашу терпения народа. Узнав о восстании, Александр двинул войска против мятежных поселений. После их захвата все жители, включая детей и стариков, были без всякой пощады перебиты. Затем началась сплошная «зачистка» местности: истреблялись поголовно все, сжигались поля, сады и жилища, уничтожался скот, мирные жители поселений умерщвлялись. Некогда цветущие земли были превращены в пустыню, полную трупов и пожарищ. В одной из книг историка Диодора Сицилийского сказано:

«Александр покоряет восставших согдийцев и умерщвляет больше 120 000 человек» («Историческая библиотека», кн. 17).

*Кубок Геракла – низкая вместительная чаша с двумя ручками.

*Ба́ктрия — исторический регион в Большом Иране между горной цепью Гиндукуш и р. Амударьей, чьей столицей была Бактра.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

102

Перечень подобных «подвигов» этой «свободнейшей и прекраснейшей индивидуальности»

можно продолжить до бесконечности. Добавим к этому, что поход Александра сопровождался поголовным ограблением покоряемых народов. Его армию к моменту вступления в пределы Индии можно было уподобить насосавшемуся до предела клещу: от награбленных богатств она не могла уже передвигаться. Это вынудило Александра принять крайние меры по уничтожению разросшегося до невероятных размеров обоза — факт, который льстивые историки вменяют ему как величайшую его заслугу.

Плутарх, кстати, отмечает необычайную щедрость Александра по отношению к различным посланникам других государств, приходивших к нему на поклон. За счет чего же этот недавно еще нищий македонский царек проявлял такую щедрость? Разумеется, исключительно за счет награбленного. Странно поэтому читать такие слова Гегеля в адрес Александра:

«Если в этой борьбе он мстил Востоку за то зло, которое он причинил Греции, то он же и отплатил ему добром за те начатки культуры, которые были занесены оттуда, распространив на Востоке созревшую и высоко развитую культуру и эллинизировав оккупированную им Азию. Величие и привлекательность этого дела соответствовали его гению, его своеобразной юношеской индивидуальности, более прекрасной, чем все другие, стоявшие во главе таких предприятий. Ведь в нем не только сочетались гений полководца, величайшее мужество и величайшая отвага, но все эти свойства возвышались благодаря его прекрасной гуманности и индивидуальности». (Курсив мой — Э.П.).

Насчет «прекрасной гуманности», думаю, всё ясно из сказанного выше. Теперь что касается утверждения, что Александр мстил Востоку за то зло, которое он причинил Греции. Если с большой натяжкой этот вывод можно еще отнести к персам, с которыми греки не раз воевали, притом с переменным успехом, то уже к народам Средней Азии или Индии он не имеет никакого отношения. Надо думать, многие из них вообще не знали о существовании не только Македонии, но и Греции. Тут Гегель явно не в ладах не только с историей, но и просто со здравым смыслом. В то же время мы узнаем от него, что Александр, покорив, разграбив и разорив народы Азии, оказывается, осчастливил их тем, что эллинизировал значительную часть Азии, привнеся туда якобы высокую культуру Греции. На деле же это «привнесение культуры» Греции ограничилось тем, что в своем азиатском походе он постоянно возил с собой томик с «Илиадой» Гомера, называя её хорошим пособием по воинской доблести. Кто читал «Илиаду», не может не помнить натуралистические сцены резни ахейцев и троянцев — сцены, которые у нормальных людей не могут не вызывать чувства отвращения. Вот лишь несколько примеров:

«Мегес Педея сразил… В голову около тыла копьем поразил изощренным.

Медь, меж зубов пролетевши, подсекла язык у Педея: Грохнулся в прах он и медь холодную стиснул зубами…

Авот уже «распаленный Тидид» «Меж Троян ворвался могучий…

Там Астиноя поверг и народов царя Гиперина; Первого в грудь у сосца поразил медножильною пикой,

Адругого мечом, по плечу возле выи, огромным

Резко ударил, плечо отделил от хребта и от выи…»

Вот такими впечатляющими картинами, годными разве что в качестве наглядного пособия для мясников, переполнена вся гомеровская «Илиада». Надо думать, именно этим она и пришлась по душе Александру. В этой связи знаменательно, что Сократ по той же самой причине, по какой «Илиада» нравилась Александру, исключил все сочинения Гомера из своего «Идеального государства», посчитав их негодными для воспитания молодого поколения.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

103

Что касается культуртрегерской миссии Александра, то помимо уже сказанного добавлю один лишь факт. Он уничтожил Персеполь — древнеперсидский город, основанный в VI в. до н.э. Город имел грандиозный архитектурно-скульптурный комплекс, включавший прекрасные дворцы Дария и Ксеркса с каменными рельефами и росписями, Всемирными воротами, Тронным залом («Стоколонным») и т.д. Такое великолепие и не снилось Греции, культуру которой Александр, якобы, нес в Азию. О высоком уровне развития персидской цивилизации и культуры мы знаем из многих сочинений древних писателей, в том числе историка Ксенофонта (ок. 430-355 до .н.э.), долго жившего в Персии. Древние греки не только не могли ничем её обогатить, но и сами многое заимствовали у неё. Греческий историк Диодор Сицилийский (90-21 г. до н.э.) так описывает разграбление и уничтожение города:

«Персеполь, столицу Персидского царства, Александр объявил самым враждебным из азиатских городов и отдал его, кроме царского дворца, на разграбление солдатам. А был этот город самым богатым из всех существующих под солнцем, и в домах частных лиц с давних пор было полным-полно всякого добра. Македонцы, врываясь, убивали всех мужчин и расхищали имущество, которого имелось очень много: битком было набито и всякой утвари, и драгоценностей. Унесено было много серебра, немало золота; множество роскошных одежд, выкрашенных в пурпурную краску, добытую из моря, или расшитых золотом, стало наградой победителям. Огромный, по всему миру прославленный дворец был отдан на позор и полное уничтожение. Македонцы, целый день занимавшиеся грабежом, не смогли все-таки утолить ненасытную жажду обогащения. Жадность их за время этих грабежей так развилась, что они вступали в драку друг с другом. Многих погубило обилие присвоенного имущества: некоторые, разрубив мечом самые роскошные материи, забирали свою долю; некоторые, не помня себя в гневе, отрубали руки тем, кто хватался за вещи, бывшие предметом спора. Женщин в их уборах волокли силой, уводя в рабство. …Александр, явившись в крепость, завладел находившимися там сокровищницами. Они были полны золота и серебра, так как сюда складывали все поступления, начиная со времен Кира, первого царя персов, и до последнего дня. Оказалось 120 тысяч талантов, переводя золото в цену серебра. Желая взять часть этих денег с собой для военных нужд, а другую поместить на сохранение в Сузах, он потребовал из Вавилона, Месопотамии, а также из Суз караван мулов, ходивших под вьюками и в упряжке, и, кроме того, 3 тысячи вьючных верблюдов. Они привезли все в указанные места. Враждебно относясь к местным жителям, он не доверял им и решил совершенно уничтожить Персеполь.

…Александр, праздную победу, принес роскошные жертвы богам и устроил для друзей богатое пиршество. Товарищи его походов щедро угощались, и чем дальше шла пирушка, тем больше люди пьянели и наконец длительное безумие охватило души упившихся. Одна из присутствовавших женщин, Фаида, уроженка Аттики, сказала, что из всех дел, совершенных Александром в Азии, самым прекрасным будет сожжение царского дворца: пусть он отправится веселой компанией вместе с ними, и женские руки заставят в один миг исчезнуть знаменитое сооружение персов. Слова эти, обращенные к людям молодым, которые, опьянев, преисполнились бессмысленной гордости, возымели, конечно, свое действие: кто-то закричал, что он поведет всех, и стал распоряжаться, чтобы зажгли факелы и шли отомстить за беззакония, совершенные в эллинских святынях. Его одобрили, но сказали, что совершить такое дело подобает только Александру. Царя воодушевили эти слова; все вскочили из-за стола и заявили, что они пройдут победным шествием в честь Диониса. Тут же набрали множество светильников, прихватили женщин, игравших и певших на пиру, и царь выступил в этом шествии под звуки песен, флейт и свирелей. Зачинщицей всего была гетера Фаида. Она после царя первая метнула во дворец зажженный факел; то же самое сделали и другие, а скоро дворец и все вокруг было охвачено огромным пламенем».

** *

Оценивая в целом суть «исторической миссии» Александра, можно смело утверждать, что его деятельность, подобно деятельности многих других возвеличенных историей героев и полководцев, на деле определялась элементарным стремлением к захвату чужих территорий и чужих богатств. Как правило, это стремление прикрывалось,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

104

какой-нибудь высокой культуртрегерской целью. Поразительно здесь то, что её всерьез принимали не только многие историки, но и философы, одним из коих был Гегель. С целью оградить своего любимого героя от критиков, тот даже развивает целую теорию относительно критериев, согласно которым следует оценивать великие исторические личности.

«Этих исторических людей, — наставляет философ читателей, — следует рассматривать по отношению к тем общим моментам, которые составляют интересы, а таким образом и страсти индивидуумов. Они являются великими людьми именно потому, что они хотели и осуществили великое и притом не воображаемое и мнимое, а справедливое и необходимое. Этот способ рассмотрения исключает и так называемое психологическое рассмотрение, которое, всего лучше служа зависти, старается выяснять внутренние мотивы всех поступков и придать им субъективный характер, так что выходит, как будто лица, совершавшие их, делали все под влиянием какой-нибудь мелкой или сильной страсти, под влиянием какого-нибудь сильного желания и что, будучи подвержены этим страстям и желаниям, они не были моральными людьми. Александр Македонский завоевал часть Греции, а затем и Азии, следовательно, он отличался страстью к завоеваниям. Он действовал, побуждаемый любовью к славе, жаждой к завоеваниям; а доказательством этого служит то, что он совершил такие дела, которые прославили его. Какой школьный учитель не доказывал, что Александр Великий и Юлий Цезарь руководились страстями и поэтому были безнравственными людьми? Отсюда прямо вытекает, что он, школьный учитель, лучше их, потому что у него нет таких страстей, и он подтверждает это тем, что он не завоевывает Азии, не побеждает Дария и Пора, но, конечно, сам хорошо живет и дает жить другим. Затем эти психологи берутся преимущественно еще и за рассмотрение тех особенностей великих исторических деятелей, которые свойственны им как частным лицам. Человек должен есть и пить, у него есть друзья и знакомые, он испытывает разные ощущения и минутные волнения. Известна поговорка, что для камердинера не существует героя; я добавил, а Гёте повторил это через десять лет, — но не потому, что последний не герой, а потому что первый — камердинер. Камердинер снимает с героя сапоги, укладывает его в постель, знает, что он любит пить шампанское и т.д. Плохо приходится в историографии историческим личностям, обслуживаемым такими психологическими камердинерами; они низводятся этими их камердинерами до такого же нравственного уровня, на котором стоят подобные знатоки людей…». (Курсив мой — Э.П.)

Я специально выписал из сочинения Гегеля этот длинный отрывок, чтобы продемонстрировать так называемую «объективность» философа и те приемы, которыми он пользовался, вознамерившись доказать что белое есть черное или, наоборот. С помощью примитивных доводов, не делающих чести философу такого ранга, Гегель зачисляет всех критиков Александра и прочих «великих» личностей в разряд ограниченных «школьных учителей» или того хуже — тупых камердинеров, не понимавших, что, очищая ежедневно от крови сапоги своего господина, те приобщаются не просто к великому, а к «справедливому и необходимому» великому.

На мой же взгляд, в оценке Александра Гегель сам проявил не просто историческое камердинерство, а форменное историческое лакейство, превратив страдавшего болезненным тщеславием человека, волею случая оказавшегося на гребне власти, чуть ли не в божество. А ведь тот же Гегель утверждал, что истории присущи зло, пороки, насилия и преступления, поскольку она есть полное выражение природы человека. Там, где нет всего этого, нет и истории; если зло исчезнет, вместе с ним исчезнет сама история. Внутри всемирной истории, по его же словам, периоды счастья, гармонии, благополучия народов и индивидов, как и периоды бесконфликтности не интересны для историка; он вынужден их пропускать как «чистые листы» истории, на которых ничего не написано, и истории в них нет. И вопреки своим же взглядам, вопреки исторической правде он превозносит до небес Александра Македонского, весь путь которого усеян злом, насилием, разрушениями и порабощением народов, не причинивших ни ему, ни его народу никакого зла.

Если согласиться с оценкой Гегелем Александра, то к лику великих людей нужно причислить и Герострата, поскольку тот также домогался вечной славы и с этой целью

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

106

Выше я определил человека как мыслящего хищника. В самом деле, осуществляя свои хищнические замыслы, вторгаясь в другие страны, разрушая и сжигая города, грабя и убивая тысячи ни в чем не повинных людей, попирая элементарные права других народов, тот или иной «великий» может при этом носить в кармане томик Гомера, партитуру оперы Вагнера, Библию, Коран или еще что-нибудь в этом роде, давая тем самым повод лакействующим историкам и философам возвеличивать и подчеркивать «культурную» миссию его замыслов и свершений. В этом смысле я поставлю Атиллу — этого главаря диких гуннов, гораздо выше Александра с его пресловутым томиком «Илиады». Первый действовал больше по инстинкту и, как говорил Достоевский, со спокойной совестью убивал, кого нужно; второй же был в своем роде эстет: грабя и убивая, он еще становился в позу культуртрегера и благодетеля человечества, сверяя свои поступки с гомеровской «Илиадой». Впрочем, эту позу ему приписали всё те же лакействующие историки и философы.

* * *

Я совсем не случайно так долго задержался на фигуре Александра Македонского. Фигура эта, так сказать, знаковая: вокруг неё сосредоточивается ряд важных проблем не только конкретно-исторического характера, но и характера общеметодологического. К ним, в частности, отнесем вопрос о роли личности в истории, о сущности, роли и влиянии культуры Древней Греции (прежде всего, конечно, Афин) на ход исторического развития той давней эпохи и некоторые другие вопросы более частного характера.

Что касается влияния культуры Древней Греции на другие страны, то не могу не заметить, что никакого сущностного влияния она не оказала и оказать не могла, прежде всего, ввиду собственной искусственности и неорганичности, я бы даже сказал, случайности. Её самоценность и значимость раздули до невероятных размеров европейские эстетствующие философы и историки, вроде И. Тэна, с одной лишь целью — показать изначальное превосходство европейской культуры над азиатской и убедить всех, что современная европейская культура потому и превосходит остальные, что является прямой наследницей культуры Эллады. На деле уровень культурного развития многих стран Азии той эпохи, не говоря уже о более ранней вавилоно-шумерской или египетской цивилизации, был несравненно выше греческой. Многим государствам Азии нечего было заимствовать ни у Афин, ни тем более у остальных греческих полисов в смысле культуры. Государства Азии к тому же, в отличие от нищих Афин, Македонии и других городовгосударств, были сказочно богаты, и там было, что грабить. Что касается Александра, то после того, как его достойный родитель Филипп дочиста ограбил греческие города и там не осталось ничего, чем можно было бы поживиться, он направил свои взоры в сторону Азии. Азию непрерывно грабили греки, затем македонцы, потом её грабили римляне — все эти крассы, лукуллы, помпеи, цезари и прочие прославленные римские полководцы, без конца вывозившие оттуда в несметном количестве золотые и серебряные изделия, дорогое оружие и одежды, наложниц и, конечно, рабов. Кто не слышал о так называемых пирах Лукулла, которые тот закатывал в Риме и которые вошли в поговорку? Почитайте об этом у того же Плутарха. Чтобы немного представить себе, что это было такое, приведу только один маленький отрывок из его описаний. Лукулл, повествует Плутарх, щедро тратил на картины и статуи огромное богатство, накопленное им в азиатских походах. Лукулловы сады стояли в одном ряду с самыми великолепными императорскими садами.

«К этому надо добавить, — продолжает Плутарх, — постройки на побережье и в окрестностях Неаполя, где он насыпал искусственные холмы, окружал свои дома проведенными от моря каналами, в которых разводил рыб, а также воздвигал строения посреди самого моря… Лукулл устраивал ежедневные пиры с тщеславной роскошью человека, которому внове его богатство... Застланные пурпурными тканями ложа, украшенные драгоценными камнями чаши, увеселительные пение и пляски, также разнообразные яства…» и т.д.

Плутарх скромно указывает на источник средств Лукулла, а именно: «богатства, накопленные» им в походах. «Накопленные» — мне нравится это слово. В военных

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

107

кампаниях против Митридата и армянского царя Тиграна Лукулл и его армия на самом деле только и делали, что занимались непрерывными грабежами «варваров», как называли греческие и римские оборванцы народы, жившие за пределами их стран. Да, повторю еще раз: у «варваров» было что грабить. Даже у германских племен. По крайней мере, как свидетельствует история, покоривший их Цезарь возвратился в Рим с богатой добычей. Добыча, будь то в виде материальных ценностей, рабов, территорий и проч. — вот главный стимул и цель всех военных кампаний как греков, так и римлян. Эта предметноматериальная цель выдвигала на авансцену наиболее честолюбивых и одаренных людей того времени, и все свои недюжинные таланты они, в свою очередь, тратили на захват добычи и на захват власти. Обе эти цели были неразрывно связаны между собой и обусловливали одна другую. Именно этот до крайности плоский и грубый материализм в конце концов сгубил сначала Афины, а потом — Рим.

В этой связи бросим беглый взгляд и на так называемый «век Перикла», с которым льстивые историки связывают расцвет древнегреческого искусства, философии, литературы и т.д. Сразу же отмечу важную деталь: этот так называемый расцвет произошел отнюдь не во всей Древней Греции, а практически исключительно в Афинах, небольшом, по нынешним меркам, городке в Аттике. Начнем с вопроса: как могло случиться, что среди вопиющей бедности, характерной для подавляющего большинства населявших Грецию народов, в обстановке непрекращающихся войн, как междоусобных, так и внешних; войн, которые, по признанию всех историков, велись с невероятным ожесточением и жестокостью, среди взаимных грабежей, набегов на страну чужих народов, тоже всё опустошавших, и вдруг, на тебе — небывалый расцвет всяких искусств, философии, литературы. С чего бы это, и на какие, спрашивается, «шыши»?

Афины, с точки зрения общественного устройства, традиционно рассматриваются историками как демократия. Однако знаменитый Фукидид, написавший историю Пелопонесской войны между Спартой и Афинами, считал, и не без оснований, что в эпоху Перикла Афины по существу были аристократией, управлявшейся притом одним человеком, а именно Периклом. Кстати, именно Перикл ответственен за эту войну, которая в итоге привела к полному поражению Афин и потере ими главенствующего положения среди древнегреческих полисов. На мой же взгляд, Афины при Перикле представляли странную помесь аристократии с охлократией, то есть господством толпы. Будучи прирожденным демагогом, Перикл умело управлял толпой, состоящей из так называемых свободных граждан, имевших право голоса при утверждении важных решений. Кроме болтовни на своих сборищах эти «свободные граждане» практически больше ничем не занимались и от власти, которую они выбирали, ожидали только одного: «хлеба и зрелищ». Хотя этот лозунг был оформлен в качестве определенного принципа позднее в Риме, на практике он в полную силу действовал уже в Афинах эпохи Перикла.

Итак, будучи стратегом, то есть высшим должностным лицом, Перикл умело и ловко пользовался своим положением в преследовании собственных честолюбивых замыслов. Перикл приучил народ к бесплатной раздаче земельных участков в завоеванных странах, получению денег на зрелища, и, как считал Плутарх, «вследствие этой дурной привычки народ из скромного и работящего стал расточительным и своевольным». Перикл постоянно устраивал в городе какие-нибудь торжественные зрелища или пиршества, делал различные доплаты и вспомоществования и тем самым подкупил народную массу, которой и стал беззастенчиво пользоваться в борьбе со своими политическими противниками в достижении личных целей. В общем, вполне знакомая картина, получившая уже в наше время ёмкое название: «использование административного ресурса».

Перикл был человеком крайне честолюбивым. В те времена самым верным способом удовлетворения честолюбия были успехи в ведении войн, однако Перикл не обладал даром полководца. Тогда-то ему и пришла в голову счастливая идея украсить город грандиозными сооружениями и всякими произведениями искусства, которые могли бы прославить его имя в веках. Но осуществление этого замысла требовало огромных

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

108

средств, не говоря уже о согласии граждан. Что касается средств, то Перикл нашел простое решение, вполне отвечавшее природе всякой власти: он использовал для своих целей общую казну так называемого Делосского морского союза, созданного рядом греческих городов-полисов после войн с персами. Он перенес казну в Афины и фактически присвоил её. Когда средства истощились, он, по обычаям своего времени, бесцеремонно стал вторгаться в соседние области, грабя и опустошая их. Согласие же граждан на строительство помпезных сооружений он получил, умело играя на тщеславии праздной толпы и вопреки выступлениям своих противников, считавших его затею разорительной и бессмысленной. Опираясь на поддержку толпы, он в конце концов сумел осуществить свои планы.

Я уже упоминал об искусственном характере культуры Древней Греции, представленной главным образом Афинами. Она была не творением народа, вышедшим из его глубин естественным образом, а творением, созданным тщеславной волей одного человека, притом в очень короткий период времени. В этом смысле она напоминает «Петра творенье» — Петербург, который, несмотря на свои красоту и величие, не является выражение народного духа и его внутренней культуры. Я бы назвал Перикла Геростратом наоборот. Если первый, чтобы прославиться, сжег, как уже упоминалось выше, храм Артемиды, второй с такой же целью — создал архитектурный и скульптурный ансамбль Афин, хотя практически не функциональный, но зато в высшей степени помпезный. Показательно, что оба достигли своей цели: и тот и другой вошли-таки в историю. На деле всё созданное в эпоху Перикла представляло «потемкинские деревни», скрывавшими вопиющую бедность, разгул страстей толпы, умело разжигаемый демагогами, жестокость и бездушие того древнего мира.

Могут возразить: а философия, литература, скульптура, а все эти фидии, праксители, леохары, полидоры с их аполлонами бельведерскими, дианами, венерами, «каллипигами», гераклами, лаокоонами с отбитыми носами, руками и другими выступающими деталями?

Если смотреть на все эти вещи беспристрастно, то нельзя не признать, что более плоского натурализма, чем выраженного в древнегреческом искусстве, история мирового искусства, кажется, не знает — одна голая плоть и полное отсутствие духовного начала. В этой связи не могу не привести глубокого суждения Чаадаева. Отмечая превалирующее среди образованной публики сентиментально возвышенное отношение к этому искусству, Чаадаев, в свою очередь, считает, что утверждение, что греки создали из искусства широкую идею человеческого духа, — это один из самых показательных примеров лживости некоторых исторических представлений, господствующих в новое время. По мнению философа, «творение» так называемого эллинского гения на самом деле состоит в следующем:

«Идеализировано, возвеличено, обоготворено было то материальное, что есть в человеке; естественный и законный порядок вещей был извращен; то, что по своему происхождению должно было навсегда оставаться в низших областях духовного мира, было возведено в высшую область мысли; действие чувств на ум было возвеличено неизмеримо; главная черта, отделяющая божественное от человеческого в разуме, была стерта. Отсюда — хаотическое смешение всех нравственных элементов. Ум накинулся на предметы менее всего достойные его внимания с той же страстностью, что и на те, которые были для него всего важнее. Все области мышления делались равно привлекательными; на место первоначальной поэзии разума и правды в воображение вторглась чувственная и лживая поэзия; и эта могучая способность, созданная для того, чтобы представлять себе то, что лишено образа, проникать взором в невидимое, стала с тех пор применяться лишь на то, чтобы сделать осязаемое еще более осязаемым, земное — еще более земным; в итоге — наше физическое существо настолько же выросло, насколько умалилось духовное. И если такие мудрецы, как Пифагор и Платон, боролись с этим пагубным направлением духа своего времени, их усилия ни к чему не привели, так как они сами более или менее были увлечены тем же… Вот что совершило искусство греков. Это был апофеоз материи, отрицать этого нельзя. Так ли был понят этот факт? Далеко нет. Рассматривают

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

109

сохранившиеся от того времени памятники, не понимая их значения, восхищаются при виде удивительных вдохновений гения, который, к счастью, более не существует, даже не подозревая всего нечистого, что при этом рождается в сердце, всего лживого, что возникает в уме; это какой-то культ, опьянение, очарование, в которых нравственное чувство целиком исчезает. А между тем стоит только хладнокровно отдать себе отчет в том чувстве, которое нас наполняет среди этого бессмысленного восхищения, чтобы убедиться, что его производит самая низменная сторона нашей природы, что, можно бы сказать, мы плотью своей воспринимаем эти мраморные и бронзовые тела. И заметьте, вся красота, все совершенство этих изваяний происходит только от совершенного безмыслия, которое в них запечатлено: если бы только там проявился малейший проблеск ума, тотчас исчезнет очаровывающий нас идеал… Вот так предрассудок, школярский взгляд, рутина, очарование обманчивой иллюзии, составляющие нынешнюю идею истории, извращают самые важные предметы исторической философии».

Лучше и точнее, думается, не скажешь. Этот материальный и по сути своей низменный дух отражает в полной мере взгляды и вкусы толпы, как в эпоху Перикла, так и во все последующие времена вплоть до наших дней. Все эти статуи служат только предметом для бессмысленного «глазенья» жадной для всяких внешних развлечений толпы бездельников и туристов.

Идеализировано же древнегреческое искусство было Западом, изначально зараженного духом материализма. Начиная с XV столетия, с так называемой эпохи Возрождения, постепенно отрекаясь от христианских духовных начал, Запад окончательно встал на путь материализации духовного начала человека, чему всячески способствовала донельзя развратившаяся католическая церковь. Нет поэтому ничего удивительного в том, что западной культуре стало близко искусство Древней Греции с его господством плотского начала. Ведь за небольшим исключением всё искусство того же Ренессанса пронизано плотским началом. Символом поворота в сторону материи в ущерб духу я бы назвал и многие творения Микеланджело, прежде всего его знаменитую статую Давида. Этому мраморному чучелу, в котором поражают разве что его размеры, лучшее место, на мой непросвещенный взгляд, — в огороде для отпугивания ворон и сорок. Впрочем, на площади во Флоренции тоже неплохо как место для отдыха пернатых.

По ассоциации мне невольно пришли на память негодующие строки Некрасова:

«…Или для вас Аполлон Бельведерский Хуже печного горшка?»

Аполлону Бельведерскому, как и всякому иному произведению древнегреческого искусства, место в скучных и душных музеях среди паутин и запаха тлена. Многие, наверное, бывали в Пушкинском музее в Москве, посещали, надо думать, знаменитый «греческий зал», прославившийся, кажется, не столько находящимися в нем неживыми экспонатами, сколько живым юмором Аркадия Райкина. Многие, конечно, проходили мимо копии того же «Давида» Микеланджело… И каковы впечатления? Затронуло ли хоть что-то из увиденного там струны вашей души? Даже рискуя вызвать негодование и презрение со стороны какого-нибудь эстета, я признаюсь, что моим чувствам «печной горшок» ближе и теплее не только Аполлона Бельведерского, но и всех этим безносых и безруких холодных кусков мрамора, кого бы те ни изображали. По большому счету, их даже нельзя назвать выражениями плотского начала в человеке, — ведь что ни говори, это начало всегда как-то одухотворено. Скульптуры же эти и в самом деле являются воплощением «пустых соблазнов и лжи», которыми была переполнена жизнь античной Греции. Сегодня, кроме коммерческой ценности, другой ценности, я уверен, они не представляют, что бы там ни бубнили по этому поводу эстетствующие историки и философы, закатывающие от восторга глаза при одном лишь упоминании слова «античность».

Если теперь обратиться к древнегреческой философии, то вся она по сути дела носила протестный характер, и тому были основания в самой жизни. Особенно выпукло

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

110

это нашло свое выражение в философии Платона, кинизме, учении стоиков. «Быть может, хуже были времена, но не было подлее» — вот почти буквально такими словами Платон высказал отношение к своему времени, к пресловутой афинской демократии со всеми её прелестями. Свое же философское отношение к действительности он выразил в знаменитом диалоге «Государство». В нём устами Сократа он нарисовал картину идеального общества. Его реальным прообразом служила Спарта, идеальным — Атлантида, о существовании и общественном устройстве которой философ узнал из сохранившихся рассказов Солона.

У того же Гегеля есть замечательный афоризм: «Сова Минервы вылетает в сумерки». В переводе на простой язык этот афоризм означает, что расцвет философии, где бы он ни имел место, всегда приходится на сумерки, то есть на закат государства и общества в целом. Философия, как выражение людской мудрости, первая чувствует наступление упадка и служит своего рода его индикатором. Афинская демократия переживала во времена Платона глубочайший кризис с характерным для неё господством толпы, управляемой демагогами, общим падением нравственности, расправой над целым рядом мыслителей. Был приговорен к смерти по ложному обвинению в асебии (безбожии) Сократ, подвергнуты остракизму и изгнаны из страны философы Протагор и Анаксагор, сочинения Протагора по приговору суда были уничтожены. Совсем неслучайно демократические Афины, возглавляемые Периклом, потерпели полное поражение в Пелопонесской войне от олигархической Спарты.

** *

Завершая свой затянувшийся не в меру рассказ о некоторых сторонах жизни эллинистического мира, я хотел бы отметить одну деталь, касающуюся его оценки более поздними историками. Создается впечатление, что многие из них смотрели на историю античности будто через увеличительное стекло, сила увеличения которого возрастала с течением времени. Притом это увеличительное стекло имело одну особенность: оно увеличивало всевозможные достоинства той эпохи, притом как действительные, так и мнимые, и в то же время странным образом уменьшало или вовсе стирало все её пороки. Вследствие этого мы имеем крайне искаженное изображение исторической картины, и многими она видится чуть ли не как «золотой век» человечества. На самом деле эту страницу мировой истории если и нельзя назвать худшей, то тем более нет оснований считать её лучшей. Она была сверх меры переполнена всякими мерзостями, жестокостями, несправедливостями и всем остальным, чем так разительно человеческий род отличается от остальных видов живых существ. Такие историки древности, как Фукидид, Полибий, Тацит, Плутарх и другие, поставив своей задачей дать наиболее полную и точную картину того, что они видели непосредственно или через показания очевидцев, оставили нам прекрасное свидетельство не только того, как развивались те или иные события, но что природа человека с той далекой поры практически не изменилась. К чему бы человек ни стремился, какие бы цели ни ставил перед собой, какими бы средствами ни добивался их, везде и повсюду его природа как мыслящего хищника во всех случаях так или иначе, явно или скрыто, давала и продолжает давать о себе знать. Иначе и быть не может. Ведь еще Гораций говорил: гони природу в дверь, она влезет в окно. Вот такое постоянство служит весьма надежной основой повторяемости в истории (в общих чертах, разумеется), равно как и основой предвидения будущего человека (тоже, конечно, в общих чертах).

** *

Вполне допускаю, что какой-нибудь читатель, ознакомившись с изложенными выше взглядами автора, возмутится и решительно отвергнет главную посылку, что человек по природе своей есть обремененный разумом хищник и что вся его история вплоть до наших дней есть полное олицетворение этой природы. На месте этого читателя я бы, наверное, тоже возмутился, поскольку отношу себя, как и мой воображаемый оппонент, к добропорядочным и законопослушным гражданам. Это, как минимум, означает, что я никого не убивал, не грабил, не брал взятки и т.д. Но ведь речь идет не о

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

111

нас и не наших добрых знакомых и родных, которых мы знаем и любим как людей очень хороших, как, разумеется, и мы сами. Речь идет о человеке родовом, о человеке как таковом и его природных родовых чертах, которые скрыты под нашими приличными манерами, воспитанностью, образованностью, добродушием и даже порой — альтруизмом. Исконные родовые черты человека нередко так хорошо спрятаны под всем этим врожденным и благоприобретенным ворохом всяких прекрасных качеств, что мы и в самом деле, вслед за Руссо, вполне искренне считаем, что человек от природы наделен самыми великолепными качествами, тогда как всё дурное в нем — случайно и идет от плохого устройства общества (можно подумать, что общество устраивает не сам человек,

акакое-то постороннее и злонамеренное существо).

Спервых же дней своей жизни человек попадает в определенные общественные рамки: семейные, языковые, культурные, профессиональные и прочие. По мере взросления его обучают, воспитывают, натаскивают, дрессируют, наказывают, поощряют. В результате всего этого его изначальная природа отходит как бы на задний план, и человек может прожить всю свою жизнь, не подозревая, что принадлежит к породе самых свирепых хищников. Разве только иногда, ненароком, когда кто-нибудь сильно наступит на его любимую мозоль, притом наступит нагло, хамски, проснется в нем на какое-то время подлинная его натура, и вот тогда он может в порыве гнева пойти на всё, вплоть до… Происходит такое и в тех случаях, когда те жесткие рамки, в которые человек поставлен государством и законами, по каким-либо причинам слабеют, а вместе с ними слабеют или вовсе исчезают все запреты, «табу», угрозы наказания. Вот тогда с человека, как с одуванчика, слетает вся внешняя лакировка цивилизации и обнаруживается его подлинная природа во всем своем великолепии. Мало того, под бременем полученного образования и воспитания природа эта приобретает особо изощренный, гадкий характер.

Я писал эти строки в то время, когда ежедневно передавались сообщения о последствиях урагана «Катрина», обрушившегося на Новый Орлеан в конце августа 2005 года. Соединенные Штаты — цивилизованная, передовая во многих отношениях страна, по праву гордящаяся своей демократией со всей совокупностью мыслимых и немыслимых прав человека и гражданина. Однако стоило только властям города на время стихийного бедствия невольно ослабить вожжи, как тут же появилась масса мародеров, которая, воспользовавшись этим, начала прибирать к рукам всё, что ни попадя. Такая же картина наблюдалась в 2001 г. в Нью-Йорке, когда город на несколько часов остался без электричества. Да и не только там. Это явление вовсе не какая-то черта американского народа. Может быть, ему как раз она менее всего присуща. Она свойственна человеческому роду в целом, что бы там ни говорили на сей счет всякие доброхоты и моралисты. Мы в России после ельцинского лихолетья до сих пор не можем загнать эту черту туда, где ей надлежит быть, то есть в глубокую подкорку, и не скоро еще сможем, если сможем вообще. Её легко выпустить, да не легко снова упрятать в бутылку как ненароком выпущенного джинна.

Кто-то из американских деятелей сгоряча назвал происходившее в Новом Орлеане «позором Америки». Если это и позор, то не Америки, а человечества в целом. Но в то же время, если человеку свойственно вести себя так по природе, что толку называть это позором. С таким же успехом можно заклеймить этим словом волка, задравшего овцу. На волка есть своя управа, на человека — своя, выработанная всем ходом его исторического развития. Вот когда человек начинает вести себя, как волк, то позор ложится скорее на тех, кто позволил ему уподобиться волку, создал для этого соответствующие условия, не сумел обуздать его. Всё это относится к прерогативе власти, которая и была создана на заре человечества исключительно с этой целью. Вопреки мнению некоторых моралистов, добродетель не переходит по наследству — она воспитывается, даже нет — вдалбливается, и каждое поколение людей нужно натаскивать заново, и не только учить, но, и это главное, — создавать условия для этой самой добродетели, пусть даже самой скромной.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

113

Для полноты картины еще один маленький пример и опять же из славной истории того же Рима. Два великих римских полководца Гней Помпей и Юлий Цезарь во главе своих армий сходятся в Фарсальской долине в 48 г. до н.э., куда их привели алчность, честолюбие и жажда власти. Как пишет всё тот же Плутарх,

«здесь сошлись друг с другом братские войска, родственное оружие, общие знамена, мужество и мощь государства обратились против него же самого, показывая этим, до чего слепа и безумна охваченная страстью человеческая натура!».

И вот в этой долине и произошло грандиозное «братание по-Каину», в результате которого «брат» Цезарь ценою жизней многих «братьев» поменьше взял верх над «братом» Помпеем и в результате получил искомую власть.

Во главе этого нескончаемого процесса «братания», идущего то открыто, то скрыто, всегда и везде, обычно под возвышенными лозунгами, вроде «свобода, равенство и братство» непременно стояли великие исторические личности. Чем масштабнее была резня, тем величественнее выглядели эти личности и тем большие память и признательность получали они от человечества.

А, в самом деле, уважаемый читатель, представьте себе на минутку картину: в каком-то там замшелом году до новой эры сходятся для сражения друг с другом две многотысячные армии. Мечи, луки со стрелами, копья и щиты — вот и все средства нападения и защиты. Драка идет главным образом врукопашную, лицом к лицу, грудь в грудь. В такой ситуации всех неизбежно охватывает остервенение, и всякое сражение превращается в конечном счете в безобразную кровавую резню. В стародавние времена так, собственно, и происходило, и это в мельчайших подробностях и со знанием дела описано в упоминавшейся уже «Илиаде» Гомера.

Знакомясь с описанием этих душераздирающих картин, невольно приходишь к выводу, что цивилизация все-таки — великая вещь. Сначала придумали порох, а вместе с ним ружья, пушки, пулеметы; потом пошли всякие танки, самолеты и прочие изумительные достижения цивилизации. Рукопашная становится редкостью, врага стараются уничтожить прежде, чем дело дойдет до неё, часто даже не видя его в глаза. Дальше ― лучше: всякие лазеры, компьютеры, высокие технологии, точечные удары путем наведения со спутников и т.п. Сидит себе какой-нибудь современный «центурион» в комфортабельном пункте управления, пьет кофий или дымит сигарой, между делом нажимает кнопку и тут же докладывает по начальству, что цель уничтожена. А цель эта может быть целым городом. Ну и пусть — зато нет никакой резни, нет вида крови, нет умирающих, страдающих, изувеченных — всё культурно, то есть, простите, цивилизованно. А что будет дальше в этом смысле, — даже трудно себе представить. Всякие там человеколюбцы-гуманисты наверняка придумают такое оружие, с помощью которого любую цель, независимо от её величины и материала, можно будет в мгновение ока превратить в легкое облачко, мало того — придать ему какой-нибудь легкомысленный цвет и даже аромат, чтобы чувства не только не страдали, но даже возвышались в некотором роде. Несомненно, придумают. Когда окидываешь взглядом всю историю человека, его упорное продвижение по пути развития цивилизации и претворения в жизнь великого принципа «свобода, равенство и братство», всякие сомнения на сей счет исчезают.

Однако, что-то все мои примеры из древней истории. Кто-нибудь еще, не дай бог, может подумать, что всё это в прошлом и нынче такое уже немыслимо. Вы знаете, я и сам не пойму, отчего это я все обращаюсь за примерами в далекую старину. Возможно, потому, что оттуда брать примеры как-то легче — легче в смысле психологическом. Всякие ужасы, которыми прошлая история была полна, далеки от нас, и порой кажется, что жизнь человека в условиях цивилизации и в самом деле стала мягче и гуманнее, что человек прогрессирует не только в создании средств своего уничтожения, но и в чем-то более высоком. Увы, это только кажется, и, может быть, вы лучше, чем я, знаете историю так называемых Нового и Новейшего времени, новизна которых заключается не просто в смене нарядов, слов, большем лицемерии и лжи, но, конечно, и в стремительном развитии

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

114

всяких технологий, которые опутали человека с ног до головы, одурманили своими мнимыми достоинствами и, уже полностью одурманенного, ведут, как быка на бойню, к тому самому концу истории, о котором у нас еще будет возможность потолковать.

Нет, наше время не только не лучше, но гораздо хуже. Я уже цитировал слова поэта: «Быть может, хуже были времена, но не было подлее». Слова эти тем замечательны, что относятся ко всем временам безо всякого исключения, и каждая эпоха сполна заслуживает их. Опять же по ассоциации с понятием «братство» и в связи с приведенными строками невольно на память приходят события осени 1993 года в России. Вспоминаются они мне, как вы уже догадываетесь, в связи с расстрелом законно избранного народом Верховного Совета — расстрелом, которым лично руководил тоже законно и свободно избранный народом президент страны г-н Ельцин. И это происходило в самый, так сказать, разгар демократического переустройства страны, в самый пик неумолкаемой ни на минуту болтовни всех свободных российских СМИ о победе демократии в России. И вот этому демократическому разгару на минутку помешало то, что Верховный Совет не во всем был согласен с президентом страны г-ном Ельциным. Пришлось расстрелять его прямой наводкой из танков. Занимая, как президент, пост верховного главнокомандующего, г-н Ельцин лично руководил расстрелом, тщательно следя за тем, чтобы не промахнулись, хотя «промазать» в той обстановке не мог бы даже слепой на оба глаза. То, что это мероприятие вполне умещалось в рамки и принципы современной демократии, говорит тот факт, что весь цивилизованный мир в целом одобрил его, указав лишь на некоторые мелкие недочеты. Отечественные же демократы пришли от всего этого в такой восторг, что создалось полное впечатление, что они и сами были бы не прочь принять участие в расстрельном мероприятии, если бы предложили. Но не предложили. Видно, не захотели делиться славой.

Ничего, конечно, сверхъестественного в упомянутой акции нет: история знает случаи и похлеще. Взять тот же пресловутый Древний Рим: чего там только ни было — в его истории уместилась вся мировая история как в целом, так и в деталях. После Рима она могла бы и не продолжаться — всё было ясно и так, какой она будет дальше. Хотя, конечно, кое-какие нюансы всё же имеются. Тот же случай с расстрелом Верховного Совета по сравнению с аналогичными делами в Риме много выигрывает благодаря опять же развитию цивилизации. Нет повальной резни, нет отрубленных голов сенаторов и депутатов и много чего другого, явно негуманного и неэстетичного. Верховный Совет, опять-таки, расстреливали не варварски, как, скажем, версальцы в 1871 г. кучами, без разбору расстреливали коммунаров, а вполне цивилизованно. Стреляли не в людей, а по зданию Верховного Совета, а это все-таки большая разница. Стреляли, правда, не из кремневых ружей, а из танковых орудий, но все равно не по живому. Палить же по огромному зданию с расстояния двести–триста метров — одно удовольствие: даже если очень захочешь промахнуться — не промахнешься. Главное же, не видно, что происходит внутри, а значит, человеческие чувства расстрельщиков не травмируются видом убитых, умирающих, истекающих кровью братьев «россиян», как любил говаривать президент, он же верховный главнокомандующий, он же непосредственно наблюдавший в бинокль за тем, туда ли ложатся снаряды при обстреле. В общем, всё, как в компьютерных играх: эмоций масса, а чувств никаких.

Опять же всё по той же проклятой ассоциации вспомнились слова одного из древнегреческих поэтов. Тот точно подметил: «Часто при распрях почет достается в удел негодяю». Или в том же роде у Плутарха: «Нет зверя свирепее человека, совмещающего в себе дурные страсти и власть».

К скольким «великим», возведенным в этот высокий ранг льстивыми философами и поэтами, можно приложить эти слова! Думаю, ко всем без исключения. Правда, я бы добавил к словам Плутарха маленькое разъяснение. Поскольку практически нет человека, который, если и не открыто, то втайне, не обладал бы дурными страстями, то власть дает лишь хорошую возможность проявиться им, притом, как правило, совершенно безнаказанно. Но это так, между прочим.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

115

** *

Я, кажется, очень сильно отклонился от основной темы, хотя, когда пишешь об истории, никогда не знаешь точно, где тема основная, а где побочная. Вот, скажем, характеризуя природу человека, я сделал вывод, что тот по своей сущности есть обремененный разумом хищник. Уверен, что очень немногие согласятся с таким заключением, но что делать: сколько голов, столько и умов. Даже если согласятся немногие, для меня как автора, это все равно будет служить утешением и стимулом для дальнейших изысканий в этом направлении. На мой взгляд, лишь здесь можно найти ответ на вопрос о смысле истории и чем та, в конечном счете, завершится. А ведь рано или поздно такое непременно должно случиться, тем более что человек всеми силами способствует этому. Глядя на непрекращающийся ни на секунду процесс создания и совершенствования средств самоуничтожения, создается впечатление, что он надоел самому себе, ему опротивела вся его история и он спешит закруглить её.

Констатацией хищнической сути человека вопрос о его природе, конечно, далеко не исчерпывается. Умные философы давно заметили, что по своей природе человек есть существо общественное («животное политическое», как говаривал Аристотель). Спросим: с какого времени эти умные люди ведут отсчет началу развития цивилизаций? Верно — с образования государства. В первом очерке я уже приводил суждение Гегеля о том, что сама история начинается с государства и что народы, не оформившиеся в государство, вообще не имеют никакой истории. В этом утверждении, конечно, есть немалая доля истины. А что, спросим, послужило главной причиной образования государства? Опять же верно — безудержный рост эгоизма и своеволия человека, которые стремительно стали развиваться и распространяться вместе с разложением первобытной общины и развитием городов и всего, что с ними было связано. Но эгоизм и своеволие, если им не поставить предела, разрушат в мгновение ока любое человеческое общежитием, любую ассоциацию людей. Поскольку же общественная природа человека неудержимо влекла его к жизни сообща, и он не мог жить наподобие степного волка, потребовалось принять соответствующие меры, и они в своей основы сохраняются поныне.

У знаменитого философа Шопенгауэра на сей счет имеются такие глубокомысленные рассуждения.

«Государство, — пишет он, — этот шедевр сознательного, разумного, суммированного эгоизма всех, передало защиту прав каждого в руки известной власти, которая, бесконечно превосходя силу всякого отдельного лица, вынуждает его уважать права всех других. Тут не может проявляться безграничный эгоизм почти всех, злоба многих, жестокость некоторых: все вынуждены себя сдерживать. Возникающий отсюда обман настолько велик, что когда мы в отдельных случаях, где государственная власть не может оказать защиты, или ее обходят, видим, как выступает на сцену ненасытное корыстолюбие, надменная жажда наживы, глубоко скрытая фальшь, коварная злоба людей, то мы часто с ужасом отступаем и поднимаем ужасный крик, полагая, будто натолкнулись на никогда еще не виданное чудовище; но без принуждения закона и необходимости гражданской чести такого рода случаи были бы вполне в порядке вещей. Стоит почитать уголовную хронику и описание анархии, чтобы познать, что такое, собственно, представляет собою человек в моральном отношении. На эти тысячи людей, которые перед нашими глазами перемешаны между собою в мирном общении, надо смотреть как на тех же тигров и волков, зубы которых сдерживаются крепким намордником. Поэтому, если представить себе государственную власть утратившей силу, т.е. этот намордник сброшенным, то всякий понимающий содрогнется перед зрелищем, какого тогда надлежало бы ожидать; этим он показывает, как мало, в сущности, влияния признает он за религией, совестью или естественным основанием морали, каково бы оно ни было».

Выше я иллюстрировал некоторыми примерами из современности эти положения философа, высказанные задолго до них. Но ведь природа людей в основе своей не меняется. То, что Шопенгауэр называет «крепким намордником», упоминавшийся выше французский писатель Л.–Ф. Силин назвал «пинком под зад». Но какое бы название ни употреблять, суть явления одна: обуздать хищническую природу людей, поставить их в

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

116

определенные рамки, заставить склонного к анархии человека вести себя в соответствии с существующими нормами поведения. «Люди не рождаются гражданами, но становятся», — справедливо утверждал Спиноза. Они также не рождаются добродетельными, справедливыми, нравственными. Таковыми они могут стать (а могут и не стать!) только в соответствующих социальных условиях.

Скажу больше: даже любовь к ближнему вовсе не врожденна, как некоторые, может быть, наивно полагают. Она возникает благодаря хорошо разработанной и последовательно осуществляемой системе все тех же благодатных «пинков под зад». В подтверждение этой могущей кому-то показаться кощунственной мысли сошлюсь опять же на «Богословско-политический трактат» Спинозы. На основании самого тщательного изучения Священного Писания философ отмечает, что мораль сама по себе «никакой особой власти над людьми не имеет иначе, как только через власть государства», то есть через принуждение.

«Справедливость и абсолютно все правила истинного разума, а следовательно, любовь к ближнему, — считает не без основания философ, — получают силу права и заповеди только от государственного права».

Прямо скажем, вывод совсем нелестный для тех, кто наивно полагает, что они нравственны изначально в силу своей природы или благодаря исповедуемой ими религии. И то, и другое ошибочно. Для большинства людей приверженность той или иной религии ограничивается чисто ритуальной стороной: хождением в церковь, соблюдением некоторых обрядов, церковных праздников и т.п. Что же касается нравственной стороны жизни, она определяется обычаями и законами. Вот и Кант в одном из своих сочинений утверждает практически то же самое:

«Не от моральности следует ожидать хорошего государственного устройства, но, скорее, наоборот, от последнего – хорошего морального воспитания народа...».

Впрочем, лучше всего сказанное подтверждают не слова разных философов, а сама жизнь. Если бы сочинения философов играли хоть какую-то роль в жизни людей, человечество давно было бы у порога земного рая. Вы, может быть, слышали, что в Китае почитание родителей считается чуть ли не святой обязанностью со стороны детей. Откуда же взялось такое не очень, я бы сказал, распространенное среди людей чувство? Может быть, китайцы от природы такие? Ничего подобного: это чувство почитания родителей вбивалось в них многие столетия самыми жесткими мерами, вплоть до смертной казни. Хотя и здесь, как и во многих других аналогичных случаях, цивилизация делает свое дело, притом делает очень быстро: то, что огромными усилиями прививалось на протяжении столетий, легко разрушается в течение нескольких десятилетий.

Сказанное подводит к банальному в общем-то выводу: сделать человека пригодным для жизни в общежитии можно только одним способом: упорной его дрессировкой (или, как говорят в цирке, «дрессурой») с малых лет, выработкой у него соответствующих условных рефлексов по методу академика Павлова. Закрепившись, рефлексы эти создают у многих впечатление, что они безусловны, то есть врожденны. Увы — нет, всё это может иметь соответствующий эффект только в условиях государства,

вкотором не только формально существуют, но и действуют хорошие законы.

** *

Предпринятый мной экскурс в историю и отчасти в философию с целью показать сущность природы человека, по необходимости очень краток, хотя, надо признать, тоже несколько затянулся в этой своей краткости. Желающий пополнить его может сделать это без труда, даже не обращаясь к источникам. У всех еще на памяти события ушедшего ХХ столетия с его двумя мировыми войнами и десятками локальных войн, в которых человек, можно сказать, еще раз продемонстрировал свою истинную природу. Не берусь судить о том, какие еще потенции эта природа скрывает. По крайней мере, начало XXI столетия выявило в этом отношении кое-что новое и свежее, что раскрылось, в частности, в таком явлении, как масштабный терроризм. Думаю, что дальнейшее развитие цивилизации, сопровождающееся перенаселением планеты и постепенным опустошением многих

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

117

природных ресурсов, готовит в этом отношении немало неожиданных и, скорее всего, не очень приятных сюрпризов.

Впрочем, это мое личное мнение. Есть счастливая категория людей из породы никогда не унывающего и видящего всё в розовом свете Панглоса ― этого героя философской повести Вольтера «Кандид». Категория эта придерживается прямо противоположной точки зрения.

Читатель, интересующийся историей и достаточно хорошо знакомый с разнообразной литературой, не мог не заметить отличий, притом порой весьма резких, в суждениях разных авторов об одном и том же событии или же в оценках одной и той же исторической личности. Изображение Александра Македонского, Цезаря, Наполеона как героев или как авантюристов, вознесенных случаем на гребень истории, всегда в значительной мере зависит от системы взглядов, которых придерживается тот или иной автор, от его нравственных позиций и, конечно, — симпатий, вкусов и других субъективных причин. Совпадение оценок в такой своеобразной сфере, как история, — скорее исключение, нежели правило, и там, где оно существует, за этим нередко скрывается навязывание единого мнения со стороны какого-нибудь высокого политического или научного начальства. Однако к истории как таковой все эти вещи отношения не имеет, они присущи только казенным научным учреждениям с их иерархией чинов и званий. Что же касается свободных научных взглядов, то природе самого мышления присуща, пользуясь выражением Канта, антиномичность. Она означает, говоря попросту, что на каждый тезис есть свой антитезис, на каждое утверждение — контрутверждение, на каждое «да» — свое «нет», и наоборот. На этой особенности человеческого мышления зиждется и так называемый ценностный подход к изучаемым явлениям жизни, притом, — и я это подчеркиваю — как жизни социальной, так и природной без исключения. Однако эта проблема относится уже к особой научной области, которая носит скучное название «методология научного исследования». Всех интересующихся этим предметом адресую к последнему очерку книги, где о нем говорится с должной полнотой и в присущей автору манере.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

118

ЦИВИЛИЗАЦИИ: ИХ МЕСТО И РОЛЬ В ИСТОРИИ

Что понимается под цивилизацией?

Попробуем для начала выяснить, что вообще понимается под цивилизацией. Как ни покажется странным, при самом широком употреблении данного понятия в научной литературе отсутствует четкое представление о его содержании. Тем более нет его в обиходном политическом лексиконе, несмотря на постоянное употребление. Заглянем, для ясности, в любой энциклопедический словарь. Цивилизация рассматривается обычно в трех ипостасях: 1) как синоним культуры, 2) как ступень общественного развития, материальной и духовной культуры (напр., античная цивилизация), 3) как ступень общественного развития, следующая за варварством.

Из трех представленных выше значений самое неопределенное — это первое. Конечно, в повседневной речи вполне допустимо применять понятие цивилизации в смысле синонима культуры, но в научной литературе такое его употребление не может не вносить путаницы. Свою культуру имели и первобытные общества, в то же время понятие «цивилизация» к ним неприменимо. Два других определения с некоторыми поправками ближе к сути вопроса. Если их объединить, в итоге получится нечто более или менее отвечающее содержанию рассматриваемого понятия. Цивилизацию и в самом деле можно условно назвать этапом общественного развития, следующим за варварством. Ей соответствует вполне определенная материальная и духовная культура, качественно отличающаяся от предшествовавшей ей первобытно-общинной культуры.

Прежде чем вести предметный разговор о сущности рассматриваемого явления, полюбопытствуем, откуда взялось само слово «цивилизация».

Начну с того, что всё наше знание о мире и сам мир представляют собой систему понятий об этом мире. В самом деле, в основе того мира, каким его воспринимает, знает и понимает человек, стоит Слово, и на этот момент я уже обращал внимание в предыдущем очерке. Слово по самой природе своей мифологично и символично. Определяя посредством Слова какую-то новую для себя реальность, мы создаем тем самым и новый миф. И нет никакой разницы, касается ли это обыденных наших представлений, научных теорий или политических и религиозных воззрений — повсюду мы творим мифы и символы. В истину их превращает либо наша вера в них, либо наша глупость, что практически одно и то же.

Эти общие рассуждения имеют прямое отношение и к понятию «цивилизация». Дело в том, что когда человек вводит в оборот новое слово-понятие, он начинает как бы автоматически рассматривать его как некую объективную реальность, требующую изучению именно в этом качестве. Так произошло и с понятием «цивилизация», которое, если верить французскому историку Люсьену Февру, придумал и ввел в научный оборот его соотечественник знаменитый историк Ф. Гизо, — тот самый, который ввел в

употребление и понятие «классовая борьба». Вот с той самой поры понятия «цивилизация» и «классовая борьба» не только не сходят с уст и со страниц сочинений политиков и политологов, но, можно сказать, стали даже в какой-то мере определять развитие реальных событий. Такова сила и магия Слова: сила творящая и магия зачаровывающая.

Так вот, этот самый изобретатель неологизмов Гизо, придумав новый термин, сразу же сделал вывод, что всякий народ представляет собой некую особую цивилизацию. Более того, он считал, что все частные цивилизации со временем сольются в единую человеческую цивилизацию, поскольку, по его мнению, человечество имеет единую судьбу. В основу же понятия «цивилизация» он положил идею прогресса. Этот пример наглядно показывает нам, как создаются социальные и научные мифы.

Не станем оспаривать приоритет французской исторической науки. В конечном счете, какая разница, кто придумал тот или иной термин. В нашем случае главное то, что ему (термину), можно сказать, «повезло» — он не потерялся в массе других, а довольно

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

119

быстро получил самое широкое распространение и употребление как в научном, так и обыденном языке.

Если быть предельно лаконичным и не растекаться мыслью по древу, то следует сказать, что для постижения человеческой истории, равно как и понимания происходящих в мире перемен, объяснения движущих сил исторических событий понятие «цивилизация» практически ничего не прибавляет к нашим знаниям. Оно, скорее, служит чем-то вроде «литературно-архитектурного излишества», до которого французы всегда были охочи. Приведенное выше суждение Гизо — хороший тому пример. Когда это понятие стали применять уже во множественном числе («цивилизации»), оно не только сильно усложнило, но и я бы сказал, даже исказило картину мира, уведя в сторону от изучения реальных движущих сил истории и направления её развития. В действительности человечество никогда, ни в какие времена не объединялось в сообщества или ассоциации, которые можно было бы определить как «цивилизации». Под эту категорию можно, притом с большой натяжкой и очень условно, подвести человеческие сообщества с близкой во времени и пространстве культурой. Так, скажем, с некоторых пор стало принято говорить об античной цивилизации, о цивилизации западноевропейской и т.п. Однако эти понятия до такой степени широки и общи, что совершенно лишены того, что прежние философы называли differentia specifica (специфическое отличие), а вместе с ним и возможности оперировать ими как реальными вещами. Но даже и в этих случаях термин «цивилизация» лишь дублирует понятие «культура», не добавляя к нему ничего принципиально нового. Об этом говорит тот примечательный факт, что ни один из известных «цивилизионщиков» (приношу извинение за неуклюжее слово) так и не сумел дать какого-то, более или менее вразумительного определения понятия «цивилизация».

Зато мы имеем массу всяких цветистых рассуждений на означенную тему. Так, скажем, некоторые последователи цивилизационного подхода к истории, говоря о цивилизации, впадают в возвышенный стиль, рассматривая её как триумф и распространение разума не только в политической, но моральной и религиозной областях, как просвещенное общество в противовес дикости и варварству, как этап, знаменующий прогресс науки, искусства, свободы и справедливости и устранение войны, рабства и нищеты.

Авторы такого рода взглядов в качестве реального эквивалента данного понятия подразумевают, разумеется, так называемую западноевропейскую цивилизацию. Именно она, в их глазах, есть образец, идеал, воплощение прогресса и всё такое прочее. Всё бы ничего, если бы так называемая западноевропейская цивилизация была единственной на земле. Но дело в том, что апологеты цивилизационного подхода насчитывают в прошлом и настоящем нашего многообразного мира множество разных цивилизаций. Невольно напрашивается вопрос: все ли они являют собой «триумф и распространение разума», моральный и культурный идеал, или же в этой сфере тоже существует некая градация от «более» к «менее»? А если такая градация существует, то опять же возникает вопрос, на сей раз сакраментальный: «а судьи кто?» Кто вправе утверждать, что эта цивилизация «более», а та — «менее», и в чем главный критерий отличия?

Я не случайно ставлю эти вопросы, поскольку сторонники цивилизационного подхода к изучению исторического процесса не только рассматривают мир как некую совокупность различных цивилизаций, но, главное, как арену их взаимной борьбы и столкновения (А. Тойнби, С. Хантингтон и др.). Если они правы, то оценка цивилизации как «триумфа разума» делается не совсем уместной. Если же рассматривать этап цивилизационного развития человечества под углом зрения прогресса во всех сферах жизни человечества, то и здесь мы видим, что этот прогресс не только не устранил войну, рабство и нищету, но придал им новые, подчас более изощренные и чудовищные формы. В чем-чем, а в этой области разум и в самом деле добился чрезвычайных успехов, и если дело пойдет так и дальше, то человеческую цивилизацию в целом ожидает самое печальное будущее.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

120

Внаучной литературе имеется, на мой взгляд, более содержательное понимание цивилизации как ступени исторического развития, пришедшей на смену так называемому «варварству». Я ставлю это слово в кавычки потому что, если отбросить весь внешний блеск и мишуру того, что принято называть «цивилизациями», то к ним слово «варварство», подходит, думается, больше.

Врассматриваемом здесь аспекте термин «цивилизация» прямо связан с появлением и развитием городов, а тем самым — с государственной формой бытия человека, которой отвечал и особый тип культуры. Этот взгляд находит свое подкрепление в самом термине «цивилизация», берущим свое начало от латинского civilis, что означает гражданский или государственный. В отличие от догородской или общинной культуры цивилизация в данном смысле знаменует собой ту ступень исторического развития, для которой характерны появление публичной власти, социальной дифференциации, деление населения на городское и сельское, подчинение деревни городу, развитие обособленных ремесел, наук, искусств и появление профессиональных дельцов, политиков, ученых, деятелей искусства, преступников, равно как и профессиональных бездельников.

Всё перечисленное суть самые общие признаки цивилизации как исторического этапа в развитии человеческих обществ. Понятно, что применительно к отдельным сообществам эти общие черты и признаки обретают конкретные черты, дающие основание для их дифференциации.

Втаком именно духе понимали цивилизацию классики марксизма.

«Вместе с городом появляется и необходимость администрации, полиции, налогов

ит.д. — словом, политического устройства, а значит и политики вообще…».

Вто же время неотделимое от города промышленное производство, создав средства сообщения и современный мировой рынок, создало и всемирную историю, поставив удовлетворение потребностей каждой цивилизованной страны в зависимость от остальных стран и всего мира.

Взять тех же древних греков: у них государство практически совпадало с городом, и понятие «город-государство» навсегда укоренилось в памяти человечества вместе с такими словами, как гражданин, гражданские обязанности, гражданская доблесть и т.п., соответствия которым мы встречаем во всех европейских языках. Город и сегодня, как и в те давние времена, остается средоточием образованности, духовной и материальной культуры. Науки и искусства, которые прямо ассоциируются с понятием цивилизации, никогда не зарождались и не развивались вне государственной организации. Великие восточные цивилизации вышли из разросшихся городов — Вавилона, Ниневии, Мемфиса, Фив, Рима. Очагами всемирной истории были также два небольших города — Иерусалим и Афины. Однако и такое толкование цивилизации, хотя оно и ближе к реалиям, еще достаточно формально и не дает понимания глубинной сущности данного феномена и его места и роли в общем историческом процессе.

В этом смысле из общего ряда заметно выделяется определение цивилизации О. Шпенглера, данное им в его знаменитом сочинении «Закат Европы». На мой взгляд, ему удалось нащупать это самое differentia specifica, а потому сосредоточим на нем внимание.

Вотличие от многих других историков и философов, цивилизация понимается им не как вершина развития культуры, а наоборот, как её завершение, как конец «без права обжалования». Шпенглер был уверен, что гибель Запада напрямую связана с развитием цивилизации. Каждая особенная культура, считал он, проходит в своем движении две стадии: стадию собственно культуры и стадию цивилизации, представляющую её конечную, упадническую ветвь.

«Цивилизация — неизбежная судьба культуры. ...Цивилизации суть самые крайние и самые искусственные состояния, на которые способен более высокий тип людей».

Рассматривая в качестве примера эллинскую культуру, Шпенглер считал, что оригинальная древнегреческая культура на римской почве деградировала в упадническую цивилизацию. Представлявшие её римляне, по мнению Шпенглера, — это «бездушные,

121

далекие от философии, лишенные искусства, с расовыми инстинктами, доходящими до зверства, бесцеремонно считающиеся лишь с реальными успехами». Они «стоят между эллинской культурой и пустотой». Так, полагал он, различаются культура и цивилизация. Мировой город и провинция — этими основными понятиями каждой цивилизации очерчивается, по мнению Шпенглера, совершенно новая проблема формы истории, которую переживают нынешние люди, не имея даже отдаленного понятия обо всех её возможных последствиях.

«Вместо мира — город, некая точка, в которой сосредоточивается вся жизнь стран, между тем как оставшаяся часть отсыхает; вместо являющего многообразие форм, сросшегося с землею народа — новый кочевник, паразит, обитатель большого города, чистый, оторванный от традиций, возникающий в бесформенно флюктуирующей массе человек фактов, иррелигиозный, интеллигентный, бесплодный, исполненный глубокой антипатии к крестьянству…».

Мировой город означает, по Шпенглеру, космополитизм вместо «отчизны», холодный фактический смысл вместо благоговения перед преданием и старшинством, научная иррелигиозность вместо религии, спорт вместо гимнастики, «общество» вместо государства, естественные права вместо приобретенных. Само искусство превращается в спорт, т.е. в «искусство ради искусства».

«К мировому городу принадлежит не народ, а масса. Ее бестолковость по отношению ко всякой традиции, означающая борьбу против культуры… ее превосходящий крестьянскую смышленость острый и холодный ум, ее натурализм совершенно нового пошиба, в своем стремлении… опирающийся во всем, что касается сексуального и социального, на первобытночеловеческие инстинкты и состояния, то самое panem et circenses*, которое нынче снова всплывает под видом борьбы за увеличение заработной платы и спортивной площадки, — все это знаменует по сравнению с окончательно завершенной культурой и провинцией некую исключительно новую, позднюю и бесперспективную, но вместе с тем

инеизбежную форму человеческой экзистенции».

Всамом деле: старое, привычное понятие культуры как некое совокупное достижение человечества в целом или его отдельных составных частей — той культуры, которая объединяла в некую органическую целостность науку, искусство, нравственную жизнь, образование и воспитание, духовный уровень масс, правовые отношения и государственный порядок, народное хозяйство и т.д., — эта целостность с какого-то времени начала как бы распадаться на составные и всё дальше расходящиеся части. Бессмысленно стало говорить о какой-то целостной культуре, которая органически соединяла бы в единое целое различные свои компоненты. В отличие от культуры, цивилизация тоже объединяла, но объединяла чисто механически то, что несоединимо в принципе: высокое искусство и «попсу»; количество автомобилей или телевизоров на

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

122

их цивилизационного сближения, несмотря на глобализацию и растущую взаимозависимость различия между ними отнюдь не сгладились; более того — в ряде важных аспектов еще больше обозначились. Если сходство и существует, то главным образом в вещах и делах внешних, относящихся к собственно цивилизационным. Здесь нельзя не заметить, что сходство между народами тем больше, чем ниже их культурный уровень. Варварские народы были больше похожи друг на друга, нежели народы цивилизованные. Это хорошо видно и на примере сравнения между собой отдельных лиц: образованные люди гораздо больше отличаются друг от друга, чем люди простые и необразованные.

Другими словами, там, где мы видим, как духовная нищета большинства людей легко уживается с утонченной культурой немногих; откровенная жестокость и бездушие

— с официально провозглашаемыми гуманными принципами; душевная грязь и порочность — с внешней благопристойностью; упадок нравственности — с ростом внешнего материального благополучия, там мы имеем дело с цивилизациями. Убедиться в этом легко: для этого стоит только сбросить с действительности розовую вуаль, накинутую не в меру восторженными историками-романтиками, и под ней всякий раз обнаружится грязь, кровь, подлость, жестокость и всё остальное, что имманентно присуще роду человеческому. Лучший пример тому — античная цивилизация, до сих пор рассматриваемая многими историками чуть ли не как образец высочайшей культуры и гуманизма. Или та же эпоха Ренессанса, по поводу которой в литературе пролито немало слез умиления и восторга. Она, мол, знаменовала расцвет гуманизма, небывалый подъем искусства и творческой энергии человека вообще, и, бог знает, что еще. Будто вовсе не было Макиавелли, Данте, Боэция, чуть ли не с каждой страницы сочинений которых сочится кровь и грязь этой прославленной историками и эстетами эпохи, соединившей причудливым образом самое высокое и самое низкое. Она странным образом сочетала в себе высокое искусство и философию гуманизма с самой низкой подлостью реальной жизни с её кровавыми междоусобными войнами итальянских городов и княжеств; глубокую религиозность — с развращенным до предела папским двором и непримиримой борьбой за власть соперничающих партий — всех этих гвельфов и гибеллинов. Можно сказать, что всё высокое в ней было неотрывно от жестокости и подлости века. Оно было, если можно так выразиться, возвышенной реакцией на все низкое и подлое, чем так богата была та эпоха.

Походя замечу, что нигде и никогда подлинно высокое искусство не рождалось в периоды спокойного консервативного развития общества и благополучия. Никогда не рождалось оно и в периоды свободы. В борьбе за эту свободу — да, но не в условиях свободы. В условиях свободы родится только пошлость. И об этом свидетельствует вся человеческая история. Наглядным примером тому является современная Россия.

Энгельс был прав, утверждая, что эпоха Ренессанса нуждалась в титанах и породила их. Только, думается, нужно правильно понимать, почему именно она нуждалась в них. Главная идея Средневековья — создание «царствия Божьего» на земле — потерпела, как и следовало ожидать, полное поражение. Вместо него была создана инквизиция, продажная и высокомерная церковная иерархия, жестоко подавляющая всякое проявление свободы личности и его творческой энергии. Эпоха Возрождения, отчасти освободив человека от духовного гнета, оставила его в то же время фактически в плену прежних социальных и политических отношений. Это породило высокое искусство и одновременно низость и жестокость в сфере политических и социальных отношений. В результате эпоха стала олицетворением небывалой концентрации и совместимости, казалось бы, несовместимых вещей — гения и злодейства. Помните у Пушкина в его

«Моцарте и Сальери»: «А Бонаротти? Иль это сказка тупой, бессмысленной толпы — и

не был убийцею создатель Ватикана?». Скорее всего, был, и тому есть свидетельства. Впрочем, на мой взгляд, нет ничего более обычного и естественного, нежели совместимость гения и злодейства. Я бы даже сказал больше — они нерасторжимы.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

123

Можно с определенной осторожностью утверждать, что именно с эпохи Возрождения начался обратный отсчет человеческой истории, сначала медленный, а затем по мере ускорения так называемого научно-технического прогресса — всё более набирающий обороты. Духовно освобожденный человек, направив разум на познание окружающего мира, покоряя с помощью науки и создаваемой ею техники природу, сам во все большей степени становился рабом науки и техники с их многообразными соблазнами. Освобождая себя от божественного начала и связанных с ним высших моральных обязательств, всё более отдавая приоритет материальному в ущерб духовному, человек быстро деградировал в нравственном отношении. Своего рода апофеозом этого скатывания было признание им своей родословной от обезьяны. Отсюда же один шаг до антропофагии. Сегодня, похоже, никаких высших целей у человечества не осталось: оно растеряло их по пути развития цивилизационного начала с его научно-техническим прогрессом.

Есть еще одна сторона, связанная с быстрым развитием цивилизации и вширь и вглубь. Имеется в виду так называемая ноосфера — эта созданная разумом и руками человека искусственная внешняя среда, которая прогрессивно вытесняет среду природную, создавая тем самым предпосылки для гибели человечества. О ней речь пойдет в следующем очерке. Пока же еще раз обратимся к взглядам на цивилизацию Шпенглера и посмотрим, как они преломляются применительно к современности.

** *

Прежде всего, хотелось бы обратить внимание на то, что оценка Шпенглером цивилизации как упадочной ветви культуры представляется несколько надуманной. Вряд ли можно согласиться с его выводом, что римская цивилизация представляла собой упадочную ветвь греческой культуры. Действительно, римляне многое заимствовали у греков, но это было заимствованием чисто внешним, а потому их культуру нельзя считать прямым продолжением греческой культуры, тем более упадочной её ветвью. Рим, в отличие от греческих полисов, чуть ли не с первых шагов своего образования развивался именно как преимущественно городская культура в рамках государства со всеми присущими ему в данном случае атрибутами. И отнюдь не случайно римляне создали образцовую систему права, которая по сию пору лежит в основе правовых систем многих государств. Развитое же право — один из главных признаков цивилизации. Как цивилизация, Рим имел свои периоды взлета и падения, не имеющие никакого отношения к греческой культуре. Римская цивилизация совершила собственный полный цикл развития от зарождения, через расцвет и постепенный упадок и, наконец, пришла к гибели под действием хорошо известных внутренних и внешних обстоятельств.

Если перейти от далекого прошлого к современности, то в рассматриваемом аспекте она имеет свои принципиальные особенности, не позволяющие проводить прямые параллели между нею и древними цивилизациями. Присущий цивилизационному этапу в развитии человечества негативный аспект в наши дни многократно умножился благодаря растущей взаимозависимости государств и процессу глобализации экономических и политических отношений. Беспрецедентное развитие разнообразных и сложных технологий во всех сферах человеческой деятельности связали мир прочнее, чем любые насильственные завоевания. По Шпенглеру, как мы помним, цивилизация есть упадочная ветвь культуры. Точнее было бы сказать, что цивилизация как бы вбирает в себя и перемалывает все самобытные культуры, превращая всё в нечто безликое, однообразное, недифференцированное. В самом деле, сегодня всё меньше остается самобытных, оригинальных культур. Их остатки загоняются сегодня во многих странах в искусственно созданные резервации. Одну из них мне довелось видеть в Южной Корее недалеко от Сеула под названием “Folk-village”. В картинных хижинах и рядом с ними сидят чистенькие и аккуратные селяне и на потеху праздным туристам занимаются всякими ремеслами. Всё чинно и аккуратно, и всё лишено жизни.

Вполне можно ожидать, что в результате обозначившейся тенденции постепенно возникнут предпосылки для прекращения дальнейшего поступательного развития

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

124

человечества, и оно начнет повсеместно стагнировать. По аналогии с некоторыми физическими процессами можно сказать, что в социальной сфере происходит своеобразный процесс повышения социальной энтропии, результатом которой, наподобие так называемой тепловой смерти Вселенной, может стать социальная смерть человечества.

Понятно, что бурное развитие науки и техники, продолжающийся процесс взаимозависимости и глобализации не мог не найти своего отражения в сфере общественных наук, в частности — в поиске методов и подходов к исследованию новой реальности. Одним из них стал так называемый цивилизационный подход.

Цивилизационный подход к изучению истории: что это такое?

Начиная с ХХ столетия, а точнее — с момента выхода в свет книги О. Шпенглера «Закат Европы», в исторической науке всё более модным делался так называемый цивилизационный подход к изучению истории. Не разобравшись до конца в сути концепции Шпенглера и взяв в основном её внешний аспект, некоторые сторонники нового направления пошли главным образом по пути выявления в человеческой истории различных цивилизаций. На этой ниве особенно отличился английский историк А. Тойнби. Обладая разносторонними и уникальными познаниями в области истории, он, увлекшись модным направлением, оторвался от реальной исторической почвы и, по моему убеждению, погубил себя как историка, не дав одновременно ровным счетом ничего плодотворного в области философии истории, за которую он сгоряча взялся. Об этом еще будет идти речь.

По мнению сторонников цивилизационного подхода, за многовековую историю человечества лишь некоторые народы сумели создать великие цивилизации. Вопрос о том, сколько таких «великих» цивилизаций было в истории и что это были за цивилизации, вызвал нескончаемые споры среди теоретиков данного направления, — споры, которые не кончились и поныне. Так, российский социолог XIX в. Н. Данилевский выделял десять таких цивилизаций или «культурно-исторических типов», как он называл их. О. Шпенглер, в свою очередь, насчитал восемь великих цивилизаций. А. Тойнби обнаружил таковых уже около двадцати и среди них пять «живых»: западную, православнохристианскую, исламскую, индуистскую и дальневосточную. Современный американский исследователь С. Хантингтон пришел к выводу, что их восемь, именно: западная, конфуцианская, японская, исламская, индуистская, православно-славянская, латиноамериканская и африканская.

Уже из этого короткого перечня не трудно видеть, что сторонники цивилизационного подхода мало того, что не имеют по сию пору ясного и четкого критерия для выделения цивилизаций, но и мешают в одну кучу цивилизации, типологизированные на основании разных критериев. В самом деле, за основу берется то религиозный, то географический, то страновой принцип, притом что самое удивительное

— в рамках одной и той же концепции. И это, как ни странно, никого не смущает.

Что касается причин образования цивилизаций и их роли в мировом развитии, то единого мнения нет и здесь. Тот же Тойнби в духе лучших традиций XVIII века считает, что развитие цивилизаций происходит благодаря усилиям неординарных творческих личностей, в которых наиболее полно раскрываются неограниченные возможности человеческого разума. Хантингтон, заглядывая в будущее, видит в нем борьбу соперничающих силовых центров, различающихся в зависимости от принадлежности к разным цивилизациям, а не к государствам и не к идеологиям, как это было прежде.

«В конечном счете, — рассуждает он, — для людей важна не политическая идеология или экономические интересы. Вера и семья, кровь и убеждение — это то, с чем люди идентифицируют себя и за что они будут биться и умирать. Вот почему место холодной

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

125

войны неминуемо займет столкновение цивилизаций как главный фактор глобальной политики».

Читая всё это, можно подумать, что речь идет не о цивилизациях — этих, даже по определению самих приверженцев цивилизационного подхода, самых широких формах общности, а о каких-то сравнительно небольших замкнутых кровных общинах, в которых вопросы семьи и крови играют главную роль. Здесь мы сталкиваемся с типичной ошибкой многих современных поверхностных аналитиков. Хантингтон, судя по всему, исходит из ошибочного представления, что цивилизации — это гомогенные, то есть однородные образования, каждая из которых зиждется на единых и всеми разделяемых культурных ценностях. Об этом говорит, в частности, его утверждение, что общества, объединившиеся в силу каких-то исторических или идеологических причин, но в то же время разделенные цивилизационно, непрочны и распадаются, как это произошло в случае с Советским Союзом, Югославией, Боснией-Герцеговиной и Эфиопией. Здесь невольно напрашивается вопрос: а как же Соединенные Штаты — это наиболее гетерогенное из всех существующих сообществ? Почему оно не распадается? Может быть, потому, что к нему принадлежит сам г-н философ?

Вся человеческая практика совершенно противоречит этим, прямо скажем, примитивным представлениям и выводам. Все известные цивилизации, будь то в прошлом или настоящем, наоборот представляют исключительно гетерогенные образования, то есть образования, состоящие из разнородных элементов. Все они были и являются поликонфессиональными и полиэтническими, будь то цивилизации шумеро-вавилонская, древнеегипетская, античная или любая иная. В этой связи весьма характерный штрих: возведение и разрушение знаменитой Вавилонской башни — этой достопримечательности Вавилонского царства — было обязано, согласно Библии, смешению языков разных народов или, говоря современным языком, — высокой степени разнородности общества. Про цивилизацию западноевропейскую, которую все сторонники цивилизационного подхода непременно включают в списки мировых цивилизаций, в этом смысле не приходится и говорить: она, можно сказать, являет собой образец гетерогенности. Сегодня же, вследствие нескончаемого миграционного потока, это смешение приняло прямо-таки патологические формы. Смешение это уже служит причиной социальных конфликтов, и есть основания полагать, что в недалеком будущем оно может стать одним из главных факторов (если не главным) размывания и последующего растворения Западной Европы в новом пестром и разношерстном «Вавилоне».

Кстати, идущее в мире смешение рас и народов как негативный фактор развития человечества издавна привлекал внимание исследователей. Так, в середине Х1Х века во Франции вышло сочинение Жозефа Гобино «Опыт о неравенстве человеческих рас». В

нем на материале многих стран и народов анализируется роль расового и межэтнического «метисажа» (смешения) в общецивилизационном развитии. По мнению автора, именно метисаж играл решающую роль в гибели всех прошлых цивилизаций. Что касается современности, то бесконечный процесс смешения, считает он, уже привел к господству посредственности во всех сферах жизни — физической, умственной, и духовной. И этот процесс деградации со временем будет, по его мнению, только ускоряться и закончится в итоге вырождением всего человечества и в конечном счете — его гибелью.

Так ли это будет на самом деле, сказать трудно, хотя многие признаки этого налицо. Как бы то ни было, непрерывное смешение разных народов уже сегодня заметно стирает границы между культурами. Однако, думается, не этот факт представляет наибольшую опасность в дальнейшем развитии человечества. Опаснее, скорее, другое, а именно: идущий сегодня процесс смешения народов не носит органического характера. Различные культуры не растворяются друг в друге; они подобны смеси воды и масла: вода

— отдельно, масло — отдельно. Хорошо если смесь состоит из компонентов, нейтральных по отношению друг к другу. Практика, однако, показывает, что такие смеси сплошь и рядом носят взрывчатый характер, постоянно провоцирующий социальные конфликты. Представители разных вероисповеданий и культур, переселяясь в Европу или другие

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

126

страны с иной культурой, вынуждены так или иначе приспосабливаться к новым условиям. Это приспособление всегда сопряжено с ломкой сложившихся духовных и нравственных стандартов и императивов, а потому сопровождается напряженным состоянием сознания и психики, которое при каких-то неблагоприятных обстоятельствах может привести к срывам и прямым столкновением культур. Примеров тому в современности больше, чем достаточно. Вспомним ту же Францию и события в ней осенью 2005 года. Нечто похожее происходит сегодня и в России.

И еще один момент: современная массовая миграция направлена, условно говоря, преимущественно из обществ закрытых в общества более открытого типа. В результате этого в последних образуются анклавы «закрытости», которые вольно или невольно повышают уровень социальной напряженности. Поскольку представители закрытых обществ более устойчивы в отношении разного рода перемен, то не столько они вынуждены приспосабливаются к новым условиям, сколько принявшая их страна — к их присутствию. В итоге одним из следствий этого может стать повышение степени закрытости принимающей стороны. Мы видим это на примере многих стран Запада, которые постепенно ужесточают миграционное законодательство, вводят всевозможные запреты и ограничения на въезд в страну и пребывание в ней.

Еще один момент: когда в исторических исследованиях цивилизации определяются на основании произвольных показателей или принципов, то тем самым вольно или невольно искажается сама история. Так, например, стало привычным выделять древнегреческую цивилизацию. Как результат, в нее искусственно включаются такие принципиально разные по своему общественному устройству и культуре государства, как, скажем, Спарта и Афины. Спарта представляла собой типичное закрытое общество; Афины, как демократия, — общество открытого типа. Не случайно они практически постоянно находились между собой в состоянии войны, закончившееся в конечном счете поражением Афин.

То же самое можно сказать и о других типах цивилизаций, которые усилиями Тойнби и особенно Хантингтона с некоторого времени стали некритически использоваться в исторической науке. Взять ту же западноевропейскую цивилизацию. В рассматриваемом здесь аспекте в ней также можно выделить общества более открытые и открытые менее, и эта мера открытости на протяжении всей истории служила основанием для противоречий между ними, нередко выливавшихся в длительные и кровавые войны.

Как верно отмечал А. Бергсон, в основе социальной сплоченности в значительной мере лежит необходимость общества защищаться от других обществ. Вот почему первобытный социальный инстинкт всегда стремится к закрытому обществу. Этот инстинкт продолжает жить и в современных обществах, хотя нередко прячется под ворохом достижений цивилизации. Тем не менее, он дает о себе знать всякий раз, как только обществу грозит опасность потери самоидентификации. Такая опасность в наше время нависла над западным обществом, и мы можем видеть, как оно вопреки провозглашаемым либеральным принципам вынуждено принимать соответствующие меры, чтобы защитить себя. В результате, кичащийся долгое время своей открытостью Запад волею обстоятельств всё больше превращается в зону закрытости со всеми вытекающими из этого последствиями. Одним из них, надо думать, будет последовательное наращивание международной напряженности. Симптомы этого можно видеть уже в наши дни.

Итак, конфессиональная, этническая и в целом культурная разношерстность (гетерогенность) есть один из главных признаков всякой цивилизации, коли уж мы применяем это понятие. Полная однородность (гомогенность) есть уже показатель обществ, находящихся на стадии доцивилизационного развития, притом обществ закрытого типа. Всё это лишний раз говорит о том, как важно быть точным в применении понятий. К сожалению, гуманитарные науки, в отличие от естественных, постоянно грешат слишком вольным употреблением понятий, вследствие чего создаются постоянные путаница и взаимное непонимание.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

127

Обращу внимание еще на один момент. В приведенном выше отрывке из статьи Хантингтона утверждается, что для людей важна не политическая идеология, а вера и убеждение — вот за них, мол, они и готовы бороться и умирать. Здесь мы сразу же сталкиваемся с неправомерным противопоставлением идеологии, с одной стороны, и веры

иубеждений — с другой. Всякая идеология строится на вере и убеждении и сама сплошь

ирядом превращается в своего рода верование. Идеология без веры и убеждения людей в правоту её постулатов — это не идеология, а досужая идея философов, которую равным образом можно принимать и отвергать. Идеология — это та же вера, а вера — идеология. Разница между ними чисто номинальная. По большому счету идеология — это идея, овладевшая массами, а такая идея, как верно заметил К. Маркс, превращается уже в материальную силу. И вся история, особенно современная, свидетельствует, что люди часто шли на великие жертвы за чисто мирские идеи не менее самоотверженно, чем первые христиане за свою веру.

Столкновение цивилизаций — миф или реальность?

Начиная с XIX века, понятие «цивилизация» стало использоваться в значении некой широкой системы материальных и духовных ценностей, объединяющей не только какую-то одну культурную общность, но и общности разные. Подразумевалось, что при всех различиях входящих в цивилизацию компонентов, им, тем не менее, присуще нечто принципиально общее, что и позволяет рассматривать их как единую цивилизацию. Однако еще ни одному приверженцу данного взгляда не удалось внятно определить, в чем состоит главный критерий такого объединения. На поверку всякий раз оказывалось, что такой критерий сводится главным образом к компактному географическому местопребыванию народов. Хрестоматийный пример тому — европейская цивилизация.

Думается, что в рассматриваемом случае произошла вольная или невольная подмена понятий, а именно: пространственно ограниченную систему европейских межгосударственных отношений с присущими ей издавна балансом сил, противоборствующими союзами государств, особыми национальными интересами стали постепенно отождествлять с единой общеевропейской цивилизацией. Но даже если и согласиться с трактовкой понятия европейской цивилизации в смысле некоей духовной и материальной общности разных по своей национальной культуре народов и государств, то

ив этом случае её можно отнести, притом условно, только к периоду, начиная со второй половины ХХ столетия. Именно в это время начался процесс их сближения и объединения в достаточно аморфное политическое и экономическое сообщество. До этого ему предшествовали два тысячелетия почти непрерывных жестоких и кровавых войн. Лишь после того, как европейцы вдоволь навоевались друг с другом, поделили всё, что можно было поделить, награбили всё, что можно было награбить как в самой Европе, так и за её пределами, положив на полях бесчисленных войн сотни миллионов человеческих жизней, они несколько угомонились и стали воображать, что принадлежат к единой европейской цивилизации. После многих веков взаимной вражды и ненависти они стали вдруг приверженцами общечеловеческих ценностей, неотчуждаемых прав человека, демократии

игуманизма и в этом блаженном состоянии пребывают уже почти пятьдесят лет. Для истории, как понимаете, срок этот мизерный. Вследствие своего рода аберрации сознания европейцам стало даже казаться, что такими они были всегда, начиная чуть ли не с античной эпохи. Это плохой симптом, свидетельствующий о внутренней духовной деградации. В самом деле, если приглядеться внимательнее к тому, что происходит внутри объединенной Европы, нельзя не видеть, что за парадным фасадом в ней набирает силу процесс социальной диссоциации. Взяв за основу своей политики приоритет прав человека над правом общества в целом, европейское сообщество исказило и вывернуло наизнанку всю систему ценностей, на которой испокон веку держится человечество. Но тем самым оно поставило под угрозу само свое существование. Давно сказано, что человек по самой своей природе есть существо общественное, поскольку вне общества он

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

128

несамодостаточен. Один лишь этот факт свидетельствует в пользу приоритета общества как целого над составляющими его индивидами. В свое время он был выражен римлянами в принципе Salus populi suprema est, означающем приоритет общественных интересов перед частными.

Человека отличает от животных то, что у него место инстинкта, потерянного им где-то на кривых дорогах эволюции (если таковая имела место!), заняла система нравственных норм, издревле носящая у всех народов императивный характер. Она по сути своей имеет глубокую биологическую основу, поскольку главное её назначение — подчинение личного интереса интересам общественным, а тем самым сохранение общества как целостности. Это с предельной точностью выразил Ф. Ницше.

«Всякая мораль, — считал он, — есть в конечном счете функция инстинкта сохранения рода и средство для этого».

Ту же идею развивает и А. Бергсон в своем известном труде «Два источника морали и религии». Вот почему абсолютизация прав человека в ущерб правам сообщества в целом не могла не привести к коррозии системы основных нравственных норм, которые христианская религия две тысячи лет настойчиво вдалбливала в сознание европейских народов, но, как оказалось, тщетно. Материя и плоть в конечном счете восторжествовали над духом, и Европа покатилась по пути наименьшего сопротивления. Уже сегодня можно видеть многочисленные признаки её моральной и духовной расслабленности. У нее нет сил, энергии и, кажется, даже желания сопротивляться энергичной демографической и культурной экспансии других народов, прежде всего азиатских и африканских, — экспансии, которая все более заметно разрушает её изнутри. Европа всё чаще пасует перед напором толп молодых бездельников, развращенных идеей якобы присущих им неотчуждаемых прав. Похоже, тем доставляет все большее удовольствие подчинять своей анархической воле дряблый официальный истеблишмент. Всё заметнее становятся и признаки трансформации демократии в охлократию, то есть в произвол толпы, спекулирующей на слабости власти, с которой та начинает постепенно смиряться. Европа, можно сказать, сидит на вулкане, созданном выпущенными на волю пороками. У европейцев уже дымятся под собой штаны, но расслабленные сытостью, комфортом, мелкими и пошлыми свободами, длительным отсутствием внешних угроз и необходимостью ежедневно бороться за свое существование, они явно теряют чувство самосохранения. В то же время, не зная, похоже, чем и как себя занять, Европа сосредоточивает свое внимание на пустых и мелких делах: то покажет Лукашенко свой коллегиальный европейский кукиш, то снисходительно-одобрительно поаплодирует разгулу демократии в Украине или еще в какой-нибудь бывшей советской республике, то придерется к нарушению прав человека в каком-нибудь медвежьем углу России. В то же время она, похоже, не замечает и не чувствует фатальных перемен, происходящих в собственном доме. Одним словом, ни высоких помыслов, ни великих свершений… Это и есть прямой симптом того, что называется деградацией цивилизации. И, возможно, именно в этом случае понимание Шпенглером цивилизации как упадочной ветви культуры, уместнее всего. Объяснять, к каким последствиям ведет подобная деградация, думается, излишне. Так в свое время, погрязая в собственных пороках и шаг за шагом уступая напору варваров, погибала Римская империя.

Чтобы в этой связи не возникло ошибочного представления, замечу, что с известного времени и Россия, ориентируясь на Европу, движется в том же направлении. Ввиду своих особенностей, о которых подробно говорится в шестом очерке, движение это, скорее всего, будет иметь более масштабные потери для страны. Россия не имеет того иммунитета, который Европа на протяжении столетий вырабатывала в борьбе со всякими анархическими тенденциями. Вот, в частности, почему в 1990-е годы под бременем внезапно свалившихся на страну свобод, к которым она не была подготовлено ни духовно, ни материально, она рухнула в одночасье, притом по всем направлениям сразу.

* * *

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

129

Но вернемся к идее столкновения цивилизаций. Итак, сначала с легкой руки А. Тойнби, а позже — одного из его последователей, американского политолога С. Хантингтона, вошла в моду теория столкновения цивилизаций, и сквозь призму этой теории стала практически пересматриваться вся история человечества.

Вэтой связи естественно поставить вопрос: а существует ли в самом деле такое столкновение, или оно лишь плод прихотливой игры воображения некоторых умов? Вся человеческая практика говорит нам, что сталкиваются между собой какие-то субъекты отношений, а именно люди, различные их группы и ассоциации, прежде всего, государства. Вся история человечества есть сплошное их столкновение: на этом стоял, стоит и будет стоять человеческий мир, как цивилизованный, так и нецивилизованный. Причин и поводов для столкновения очень много, во много раз больше, чем поводов для пьянства, хотя последних, как известно, тоже немало. В принципе, причины нисколько не изменились с тех далеких времен, куда только могла дойти пытливая человеческая мысль, что лишний раз говорит в пользу постоянства природы человека. Они в общем сводятся к двум главным группам: причинам геополитического характера, вызывающим борьбу за пространство, и причинам материальным, связанным, грубо говоря, с хлебом насущным в разных его ипостасях.

Тех, кого осенила идея столкновения цивилизаций, к сожалению, не позаботились

отом, чтобы толково определить, что понимается под этой самой «цивилизацией» и в какой форме они вообще могут сталкиваться друг с другом. Выше я уже говорил, что цивилизаций как неких определенных целостностей, как субъектов отношений не существует в природе вообще. Цивилизация — это некая умственная абстракция, или, по выражению Спинозы, — «модус мышления». Из всех известных случаев применения данного понятия самым уместным, на мой взгляд, является тот, когда говорят о человеческой цивилизации в целом, противопоставляя её неким иным цивилизациям, которые, возможно, существуют во Вселенной. Во всех иных случаях оно — чистая абстракция. Абстракции же, если и сталкиваются, то исключительно в головах многоумных философов и прочих политологов, что хорошо подтверждают концепции Тойнби, Хантингтона и всех их последователей. В жизни сталкиваются, повторяю, люди, народы, государства, то есть конкретные субъекты отношений. Даже если говорить о столкновении каких-то систем ценностей, идей и т.п., то и те сталкиваются только через посредство их носителей, то есть опять же людей и различных их ассоциаций.

Вреальной жизни действительно происходит масса событий, могущих подвести плоские умы к мысли о некоем столкновении цивилизаций. Так нередко толкуют о столкновении цивилизаций восточных (азиатских), африканских и латиноамериканских с цивилизациями европейской и североамериканской (тоже условно говоря). На деле же имеют место совершенно иные процессы. Однако с известного времени термин «цивилизация» стал настолько популярным среди историков, философов, журналистов, да и просто более или менее образованной публики, что всё, что бы ни происходило в нашем мире, спешат объяснить столкновением цивилизаций. Впрочем, это легко поддается объяснению, принимая во внимание известную склонность людей всё упрощать, срезать углы, спрямлять кривые, мыслить стереотипами и не утруждать свой мозг сложными умственными построениями. В этом смысле понятие «цивилизация» очень удобно тем, что освобождает умы от поисков подлинных причин явлений. К тому же с некоторой поры оно стало просто модным, прежде всего благодаря опять же трудам того же Тойнби. Как уже говорилось, вдохновившись идеями Шпенглера, тот решил упорядочить неорганизованную, на его взгляд, кучу исторического материала, слепив из нее, словно горшечник из глины, невероятное число цивилизаций, руководствуясь при этом совершенно произвольными соображениями и критериями. Даже в пределах четырех типов цивилизаций, которые он приводит в качестве иллюстрации своего подхода, а именно: западной, исламской, дальневосточной и индусской, легко видеть, что западная и дальневосточная выделяются по географическому признаку, исламская — по религиозному, а индусская — по религиозно-этническому. И это вопреки тому, что он сам

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

130

же выдвигал два главных критерия выделения цивилизаций, а именно: религию и первоначальную среду обитания. Что касается других, более фундаментальных оснований, которые в этом случае вправе было бы ожидать, Тойнби отделывается самой общей и совершенно несерьезной для ученого отсылкой к неким умственным ассоциациям в области религии, архитектуры, живописи, нравов и обычаев, которые якобы вызывает у нас слово «цивилизация».

Умственная ассоциация — это не критерий: у кого-то термин «цивилизация» может вызывать одни ассоциации, у кого-то — другие. Если ученый в основу своей концепции кладет определенное понятие и на нем возводит здание своей теории, он прямо-таки обязан дать этому понятию исчерпывающее объяснение, а не отделываться общими словами.

Что же, спросим, нового и конструктивного внес Тойнби своей концепцией цивилизаций в понимание истории человечества? Да ничего, одна игра словами. Сыграл ли здесь свою роль авторитет Тойнби как историка, или на всех нашло какое-то общее затмение, но взгляд на историю как арену столкновения цивилизаций стал делаться все более популярным. Шпенглер породил Тойнби, тот — Хантингтона, последний — еще целую кучу «цивилизионщиков» помельче, и все они чуть ли не в один голос предвещали, что конец ХХ века будет, скорее всего, отмечен глобальным столкновением цивилизаций. Каких цивилизаций, в какой форме? Вопрос этот по сию пору остается столь же туманным, как и само понятие цивилизации. Тойнби и Хантингтон видят основу предстоящего цивилизационного столкновения в нарастающих противоречиях между Западом, включающим прежде всего Европу, США и ряд других государств, разделяющих западные ценности, и остальным миром, прежде всего мусульманским. Однако страны, в которых исповедуется ислам, вовсе не представляют собой некую единую культурно-цивилизационную общность. Тем более не представляют они сплоченную силу, готовую к непримиримой борьбе с западной цивилизацией. Да, действительно, в исламских государствах существуют отдельные организации и группировки экстремистского толка, взявшие на вооружение терроризм как средство борьбы против «Запада», на деле же главным образом, против США. Здесь важно заметить, что во многих случаях создание и деятельность таких группировок провоцируется самими западными странами, прежде всего теми же Соединенными Штатами. Примером тому стало вторжение в Ирак, которое породило новый всплеск активизации всевозможных экстремистских группировок, как в самом Ираке, так и за его пределами, включая и некоторые европейские государства.

В этих условиях теория столкновения цивилизаций не только легла на благоприятную почву, но и стала служить определенным теоретическим обоснованием и оправданием политики Запада. Её наглядная простота и внешняя очевидность не требовали к тому же поиска подлинных причин всплеска экстремизма и средств их устранения. В неё настолько уверовали, что всё, что бы ни происходило в мире, стали относить на счет «столкновения цивилизаций». Если, скажем, в Западной Европе кто-то громко чихнет, а на Ближнем Востоке откликнется: «Чтоб тебе пусто было!» — это уже трактуется как столкновение цивилизаций. Опять же, если в Европе намарают карикатуру на пророка, а на Ближнем Востоке десятки тысяч людей, в глаза её не видевшие, выходят на улицы и, полные слепой ярости, громят посольства и прочие европейские официальные представительства — снова столкновение цивилизаций. 11 сентября 2001 года группа фанатиков организовала в США масштабный теракт, и это опять же объясняют столкновением цивилизаций. Спросим: каких цивилизаций? Последователи теорий Тойнби и Хантингтона тут же, не моргнув глазом, ответят: исламской и западной. Но в природе не существует ни исламской, ни западной цивилизаций как неких единых в культурном, политическом и других значениях обществах. Есть исламская религия, но нет исламской цивилизации. Страны, исповедующие ислам, настолько разные по своим обычаям, истории, предпочтениям, политическим и экономическим интересам, уровню социального развития и даже языку, что объединять их под одной крышей, — это, мягко

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

131

говоря, натяжка. На деле имеется гораздо больше оснований для их разобщения. То же скажем и о так называемой западной цивилизации, в которую произвольно включают разные по своей культуре страны. Сегодня даже Японию стали причислять к Западу. Если же следовать логике сторонников концепции столкновения цивилизаций, придется в качестве представителя всей исламской цивилизации рассматривать террористическую организацию «Аль-Каида». Собственно, многие так и делают, тем самым не только играя на руку этой организации, но и искажая подлинные причины происходящих в мире событий.

Чтобы в этом смысле картина была более ясной, посмотрим, как определяет цивилизацию С. Хантингтон, концепция столкновения цивилизаций которого стала весьма популярной среди теоретиков и практиков политики, не исключая российских.

«Цивилизация, — утверждает тот, — представляет собой некую культурную сущность… Мы можем определить цивилизацию как культурную общность наивысшего ранга, как самый широкий уровень культурной идентичности людей… Цивилизации определяются наличием общих черт объективного порядка, таких, как язык, история, религия, обычаи, институты, а также субъективной самоидентификацией людей… Цивилизация — это самый широкий уровень общности, с которой он (человек – Э.П.) себя соотносит».

Вот этот «самый широкий уровень общности», другими словами, уровень самой далекой от жизни научной абстракции Хантингтон рассматривает как линию непосредственного столкновения людей. Подобно всякому кабинетному ученому, он витает в тех заоблачных и выхолощенных эмпиреях научных абстракций, в которых нет места конкретным живым интересам, нуждам, заботам и страстям людей. Пройдя сквозь «чистилище» его концепции, они лишаются крови и плоти и превращаются в сухие и безжизненные детали механической конструкции, ничего не говорящие ни уму, ни сердцу. Об этом свидетельствует и следующий пассаж.

«Я полагаю, — продолжает Хантингтон, — что в нарождающемся мире основным источником конфликтов будет уже не идеология и не экономика. Важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой. Нация-государство останется главным действующим лицом в международных делах, но наиболее значимые конфликты глобальной политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. Столкновение цивилизаций станет доминирующим фактором мировой политики. Линии разлома между цивилизациями — это и есть линии будущих фронтов». (Курсив мой. – Э.П.).

Итак, г-н Хантингтон уверяет нас, что источниками будущих конфликтов будут не идеология, не экономика, а культура. Интересно было бы знать, что понимает наш мыслитель под культурой, если исключает из нее экономику и идеологию — эти две главные составляющие всякой, по крайней мере, современной культуры. В этом смысле он напоминает мне некоторых утонченных эстетов, которые под культурой понимают исключительно то, что проходит по ведомству министерства культуры, а именно искусство во всех его формах и проявлениях: театр, кино, музыка, живопись и т.п. Уж не на этой ли ниве будет разворачиваться главная схватка между цивилизациями?

В том же ключе предстает и последняя фраза, содержащая, прямо скажем, странную мысль, что хотя основная борьба будет происходить между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям, государство тем не менее останется главным действующим лицом в международных делах. Каким же образом будет происходить эта «основная борьба»? Может быть, как в деревне: улица на улицу, стенка на стенку, а государство будет с любопытством взирать на эту сцену со стороны? Теракт 11 сентября 2001 г. в США — разве это конфликт разных культур — мусульманской и западной? Взрывы на вокзале и железной дороге в Испании в 2004 г. — это тоже выражение прямого столкновения разных культур?

У Хантингтона обнаруживается явная прореха в образовании, выразившаяся в незнании элементарных вещей, а именно что не только экономика и идеология, но и политика, в том числе и международная, суть не только формы выражения культуры, но и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

132

её неотъемлемые компоненты. Хотя, вполне возможно, что это прореха присуща общей системе западного образования. Выделять в отдельную группу политику, экономику, идеологию, как явления, не относящиеся к культуре, и противопоставлять их некоей абстрактной культуре, культуре вообще — это и есть то, что можно было определить как «попсовую» политологию, которая, подобно «попсовому» искусству, озабочена лишь внешней формой и производимым эффектом, нисколько не думая о содержании.

Повторю еще раз: в природе не существует цивилизаций как неких реальных субъектов отношений. Понятие «цивилизация» представляет собой теоретическую абстракцию, которой практически ничто не отвечает в реальности. Даже если взять всё ту же пресловутую западную цивилизацию, то она отнюдь не представляет собой некоего гомогенного культурного образования. Наоборот, она есть достаточно рыхлая совокупность многих различных и разных по своей культуре народов. Их даже не объединяет компактное географическое положение. В то же время, начиная с новой эры, их отличает длительная история совсем немирного сосуществования и непрекращающегося военного противоборства и противостояния. В самом деле, не считая многочисленных и практически беспрерывных войн в прошлом, две самые кровавые и жестокие войны в истории человечества возникли именно в Европе между государствами, принадлежащими, как нас постоянно уверяют, к одной цивилизации, а значит, и к одной культуре. Повторю здесь, что если и можно говорить о каких-то, разделяемых всеми европейскими государствами ценностях, то главным образом применительно к последним сорока-тридцати годам европейской истории, связанными с образованием Европейского союза.

Если концепция Хантингтона и заслуживает внимания, то лишь как пример абстрактного беспочвенного теоретизирования. Как мы помним, к критериям выделения цивилизаций он относит язык, историю, религию, обычаи, общественные институты. Но эти критерии относятся к оценке любой особенной культуры вообще. В этом случае резонно возникает вопрос: разве народы, принадлежащие к так называемой западной цивилизации, говорят и мыслят на одном языке, имеют одну и ту же историю, одни и те же обычаи, религию, институты? Разве англичанин, француз, немец, итальянец, испанец, швед и т.д. думают одинаково, оценивают мир одной и той же меркой? Еще более странным является совмещение в один культурно-исторический тип романских и германских народов, языки которых принадлежат к разным группам. А ведь сами сторонники цивилизационного подхода признают общий язык в качестве основополагающего критерия всякой органической цивилизации. В стремлении во что бы то ни стало представить Европу как один из культурно-исторических типов наряду с Китаем или Египтом, доходят даже до отрицания национальных отличий в Европе. Хороша «естественная система», для поддержания которой приходится отрицать очевидное, а именно существенные национальные отличия европейских народов, и утверждать, что между немцами и французами, испанцами и англичанами и т.д. существует только политическое разделение.

Так называемая самоидентификация западноевропейских стран по их принадлежности к единой цивилизации стала рождаться, как уже говорилось, какихнибудь тридцать-сорок лет тому назад, да и то со скрежетом, который до сих пор нет-нет напоминает о себе. В негативном аспекте эта самоидентификация, впрочем, выражалась издавна в пренебрежительном отношении к другим народам и культурам, в оценке этих народов как варварских и диких, в попытках колонизации всего незападного мира. Хотя, надо заметить, что колонизация происходила одновременно и в схватке самих западных стран между собой — схватке, в которой утверждалась самоидентификация англичан против французов и голландцев, французов против немцев и англичан, немцев — против всех остальных и т.д. Конечно, за многие столетия непростой притирки друг к другу многие поверхностные шероховатости разных культур европейских государств поистерлись, сгладились, но внутренние различия остались, поскольку они имманентны. В случае каких-то серьезных подвижек в Европе и мире они непременно заявят о себе со

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

133

всеми вытекающими из этого последствиями. Уже сегодня можно видеть, как в рамках Европейского союза, как только речь заходит о вещах, серьезно затрагивающих политические или экономические интересы входящих в него государств, тут же обнаруживаются противоречия и разногласия, ставящие порой евросоюз на грань раскола.

И еще один немаловажный момент. По мнению сторонников цивилизационного подхода, за многовековую историю человечества лишь некоторые народы смогли создать великие цивилизации. Вопрос о числе таких «великих» и критериях этого «величия», издавна вызывал нескончаемые споры среди теоретиков цивилизационного подхода. Напомню, что российский теоретик Н. Данилевский выделил десять таких цивилизаций; О. Шпенглер, в свою очередь, определил восемь великих культур. В противовес ему А. Тойнби обнаружил более двадцати исторических цивилизаций. С. Хантингтон насчитал таковых восемь. Даже при самом общем взгляде на весь этот разброс мнений бросается в глаза полный субъективизм такого деления. Почему принято столько типов, а не больше или меньше, почему одни народы выделены в особые цивилизации, а другие нет? Единственное основание, на которое ссылаются авторы, есть «общеизвестность», как будто не известно, сколько раз «общеизвестное» оказывалось только общим заблуждением. Общеизвестно, например, что рядом с Китаем существует совершенно своеобразная по своей древней культуре страна — Япония, но некоторые адепты цивилизационного подхода исключают её из перечня особых или «великих» цивилизаций. Непонятно также, почему не вошли в него мексиканский и перуанский типы (ацтеки, инки, майя и др.).

Мало того, тот же Хантингтон совершенно необоснованно считает, что современные цивилизации суть образования, разделяющие единые исконные культурные ценности, или, другими словами, — образования с однородной культурой. Причисляя к ним Западную Европу, состоящую из более двух десятков независимых и оригинальных по своей культуре государств, он в то же время исключает Советский Союз, Югославию, а заодно и Эфиопию, которые, согласно его ученому мнению, развалились именно вследствие своей культурной неоднородности (гетерогенности). Такова логика модного теоретика. Однако практика не подтверждает этих явно надуманных выводов. Даже если исходить из концепции того же Хантингтона, то и в этом случае нельзя не видеть, что многие выделенные им цивилизации состоят, как правило, из гетерогенных элементов. И, несмотря на все эти очевидные вещи, сторонники цивилизационного подхода продолжают настаивать на том, что именно столкновение цивилизаций, а не государств, не социальных классов или групп внутри государств есть то главное, что определяет ход развития человеческой истории.

Можно было бы продолжить дальше критический анализ концепции столкновения цивилизаций, однако, не стану больше докучать читателю разбором всяких псевдотеорий и обращусь к проблемам, стоящим ближе к реальной жизни.

Некоторые соображения относительно движущих сил истории

Я не стану здесь повторять набившие оскомину «истины» и взгляды на сей предмет, который стараниями мыслителей всех эпох и времен донельзя запутан. Возьмем в качестве основной посылки простую и очевидную истину. В конечном счете субъектом истории является человек во всех своих многочисленных ипостасях и проявлениях. Вот он-то и является главным и единственным «движителем» истории, а вовсе не экономика, не политика, не искусство и даже не красота — всё это абстракции. Именно человек, потому что экономика, политика, искусство и всё прочее — суть воплощения его разума и деятельности. В процессе своей многогранной, неутомимой и своенравной деятельности он вступает в разного рода отношения со своими собратьями по роду, которые затем на

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

134

досуге сам же и сортирует по различным видам отношений — политическим, экономическим, конфессиональным, цивилизационным и прочим. Вследствие такой сортировки отношения эти превращаются в своего рода независимые фантомы, которые, как и положено фантомам, подчиняют себе своего творца — человека.

Вдревнегреческих мифах существовало морское божество по имени Протей, обладавшее даром превращения и способностью принимать облик животных, растений и т.п. Вот этот Протей есть полное воплощение человека и всех его многообразных качеств, в которых он сам не может до сих пор разобраться. Именно он и является единственным творцом истории. Стóит ли после этого удивляться тому, что история эта столь диковинна, изменчива и непредсказуема, притом как в ретроспективе, так и в перспективе.

Изменчивость, непостоянство человека, его неспособность понять самого себя нашли свое отражение и в тех разнообразных определениях, с помощью которых человек силился выяснить, кто он, откуда он и куда он идет. Из этих определений самое, конечно, известное — Homo sapiens (существо разумное). Надо заметить, что перевод данного латинского выражения не совсем точен; буквально оно означает «существо мудрое». «Существо разумное» по-латыни выглядело бы как Homo rationis. Отдадим здесь должное скромности человека, понизившего на один пункт степень своего величия. Как бы то ни было, данное определение в силу своей слишком высокой степени отвлеченности многих не удовлетворяло. Вот почему беспокойный и пытливый человеческий ум стал дробить его на более мелкие и конкретные категории, именно — «существо техническое» (Homo faber), «существо играющее» (Homo ludens), «существо метафизическое» (Homo metaphysicus), «существо экономическое» (Homo oeconomicus) и т.п. В одной из своих книг («Философия культуры») я даже дерзнул определить его как Homo sexualis. Эти и подобные им определения хотя и отражают какие-то важные стороны человека, но в то же время упускают нечто важное, что, на мой взгляд, вбирает в себя всё остальное.

Вконтексте проблемы столкновения цивилизаций наилучшим его определением, на мой взгляд, было бы Homo bellans («существо воюющее»). В первом очерке я уже имел случай порассуждать на эту тему. И в самом деле, изучая историю, приходишь к выводу, что во все времена не только главным, но излюбленным времяпрепровождением человека была война, а все остальные занятия были как бы побочными, которые обслуживали и дополняли войну технически, материально, интеллектуально, идейно и т.д. Один лишь пример: Тит Ливий в своей «Истории Рима» рассказывает, что легендарный римский царь и законодатель Нума Помпилий воздвиг в Риме храм Януса — показатель состояния войны и мира. Открытые ворота храма означали, что государство находится в состоянии войны, закрытые — что оно в состоянии мира. Так вот, с той поры, после царствования Нумы (VII в до н.э.) ворота закрывали только дважды: первый раз в консульство Тита Манлия по завершении Первой Пунической войны (241 г. до н.э.), второй — после битвы при Акции, когда император Цезарь Август, после победы над Антонием (31 г.н.э.), установил мир на суше и на море. Всё остальное время, практически семь столетий, Рим находился в состоянии войны. О древнегреческих полисах я уже не говорю: там, кажется, не было вообще никаких перерывов в ведении войн. В принципе, то же можно сказать о Средневековье и Новом времени.

Итак, если снять с истории наброшенный на нее эстетствующими историками флёр, она предстанет перед нами в подлинном своем виде как нескончаемый поток войн между народами как в рамках одной цивилизации, так и цивилизаций разных. Войны эти занимали собой сплошь все историческое пространство и время без всякого изъятия. Промежутки между ними настолько ничтожны, что ими можно вполне пренебречь.

Из всего этого следует простой, в общем-то, вывод: война есть основной способ существования человека, и сам он по глубинной природе своей никто иной как Homo bellans. Все остальные определения, которые приведены выше, служат лишь придатком этому, главному.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

135

Помимо природных и материальных причин данное качество имеет и более высокое оправдание. Вот, скажем, прославленный философ Гегель без всяких там современных пацифистских уверток так и пишет:

«Благодаря войне «сохраняется нравственное здоровье народов… Подобно тому как движение ветров не дает озеру загнивать… так и война предохраняет народы от гниения, которое непременно явилось бы следствием продолжительного, а тем более вечного мира».

Оспорить эти выводы трудно, если, конечно, быть до конца честным. Пример тому нынешняя Европа, которая уж вовсе развратилась от долгого мира.

Коли уж речь зашла о войне, позволю себе добавить еще несколько слов, касающихся её природы. «Войны возникают там, где они лежат в природе вещей…» — заметил тот же Гегель. Этот вывод верен лишь отчасти и применительно к конкретным войнам. Что касается сущности войн вообще, точнее было бы сказать так: войны обязаны природе человека и тех общественных отношений, в которых он существует. Другими словами, война как бы встроена в систему общественных отношений, а потому как таковая неотделима от них и в этом смысле является полным выражением необходимости. Всякая же отдельная конкретная война вызывается сочетанием разнообразных случайных обстоятельств, неподконтрольным их взаимодействием и сцеплением.

Что касается глубинных причин войн, то в самом общем плане можно утверждать, что все они обусловливаются болезненным перенапряжением жизненных сил, не находящих себе выхода в нормальном развитии. В этом смысле близок к истине Н. Бердяев, считавший что война — не источник зла, а лишь реакция на зло, знак существования внутренних непримиримых противоречий. Болезнь эта обнаруживается в несметном количестве признаков. В нынешнем мире среди наиболее значимых можно было бы назвать следующие: растущую перенаселенность планеты; истощение природных ресурсов, прежде всего энергоресурсов и пресной воды; быстрые темпы урбанизации, сопровождающиеся концентрацией на ограниченном пространстве огромной массы разноплеменного населения; повсеместное падение нравственных устоев, разложение семейных отношений, небывалый рост преступности, дегуманизацию науки и искусства и т.д. И если в связи с этими признаками рассматривать перспективу возможных конфликтов и войн, то они будут вызываться не различиями в культурах вообще, а конкретными материальными или, грубо говоря, «шкурными» интересами без различия цвета кожи, разреза глаз, религии и т.п. И здесь рано или поздно — скорее, рано — обществу придется выбирать между правами и свободой личности, с одной стороны, и его правом как совокупного целого на выживание — с другой. Каким будет этот выбор, думается, вполне очевиден.

В то же время нельзя не видеть, что особенность сегодняшней ситуации в мире такова, что вместе с возрастанием в нем общей массы противоречий и зла и связанного с ними перенапряжения, война в значительной мере потеряла значение как средство снятия этого перенапряжения. Иными словами, глубинные социальные причины войны не только сохраняются, но и возрастают, тогда как вследствие создания чудовищных средств уничтожения, то есть «технических» средств ведения войны, её прежняя функция двигателя истории и оздоровления обществ от продолжающегося накопления ядов не только теряет прежний, и, в общем, понятный смысл, но и просто становится неприемлемой.

Существуют ли пути выхода из данной ситуации, и если да, то каковы они? Рациональных путей нет, поскольку речь идет о явлении, иррациональном по самой своей сути. Сегодня мы можем видеть способы если и не разрешения указанного противоречия, то как бы инстинктивного ухода от жестко альтернативного его варианта. Уход этот реализуется на практике как бы сам собой, естественным образом по двум направлениям. Первое — через смещение войн из центра системы межгосударственных отношений к её периферии, и второе — через разрядку возникающих социальных напряжений посредством войн гражданских, партизанских, а также через террористические акты,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

136

порой достигающие в наше время силы необъявленной войны. У Черчилля есть на сей счет подходящий к случаю афоризм: «Когда кончается война гигантов, начинаются войны пигмеев».

Взять тот же терроризм. Частота его проявления, губительные последствия отдельных терактов в различных регионах земли заставили теоретиков и практиков говорить об этом явлении как особом и даже видеть в нем чуть ли не главную форму столкновения цивилизаций. Если не принимать во внимание терроризм уголовный, то политический терроризм, подобно всякой войне, есть также продолжение политики, но иными, специфическими средствами. Мир стал слишком тесен, а имеющиеся в распоряжении государств средства уничтожения слишком разрушительны для масштабной войны, отчасти поэтому накапливающиеся в мире зло и ненависть стали выплескиваться через, так сказать, мини-войны, одной из форм проявления которых и стал терроризм.

Рассматривать борьбу с международным терроризмом в качестве чуть ли не главной цели всех государств — это либо политическая наивность, либо, скорее, политическая спекуляция, служащая отвлечению внимания от решения более серьезных проблем. Терроризм есть симптом болезни, а не сама болезнь. Болезнь сидит в недрах современных обществ, включая общества самые передовые и самые демократические. Распространение формальных демократических принципов по планете представлялась многим как бесспорный прогресс человечества, как освобождение его от интеллектуальной и духовной тьмы, как увеличение могущества человека, освобождение личности, повышение нравственного уровня его жизни и т.п. Однако в сознании многих мыслящих людей всё это видится уже в ином свете, а именно как эпоха, которая через внешние впечатляющие успехи завела человечество в новый тупик и породила в душе многих неустранимое опустошение и ожесточение. В результате развития главным образом внешней материальной культуры, поверхностного и формального образования, слишком широко и произвольно понимаемых свобод и прав личности, человечество буквально на глазах подошло к состоянию нового варварства, одним из проявлений которых и стал терроризм. Вот почему попытки покончить с терроризмом путем лишь технических средств, оставляя нетронутыми экономические, политические и социальные условия, его породившие, приведут к тому, что попытки эти будут лишь полнить ряды террористов.

Относить все это опять же на счет столкновения цивилизаций — значит, ничего не объяснить, а отделаться лишь общей расхожей фразой, за которой легко спрятать неспособность, а возможно, и боязнь видеть сущность вещей. Больше того: терроризм как явление во многих отношениях выгоден для политики, поскольку дает возможность сваливать неудачи, просчеты или неспособность решить социальные и экономические проблемы своих стран на необходимость борьбы с международным терроризмом. Что это именно так, говорит хотя бы тот факт, что многие ведущие государства мира, расходясь практически по всем основным проблемам международных отношений, проявили редкое единодушие именно в этом вопросе. И в самом деле, никого ни к чему не обязывая, ссылка на необходимость борьбы с международным терроризмом в качестве главной политической задачи позволяет манипулировать общественным мнением и принимать нужные для власти решения и соответствующие им действия. Так, скажем, ссылаясь на угрозу терроризма, власть может прибегать (и прибегает!) к жестким превентивным мерам, существенно ограничивающим права и свободы граждан. Эти меры, в свою очередь, создают атмосферу всеобщего страха и неуверенности, позволяющей власти реализовывать свои далеко не всегда бескорыстные цели и намерения, не боясь противодействия со стороны общественности. Это оборотная и в то же время опасная сторона борьбы с так называемым международным терроризмом. Она дополняется еще одним опасным моментом: терроризм в глазах общественного мнения превратился чуть ли не в обыденное явление, люди перестали остро реагировать на него и стали относиться к нему как к обычным видам преступности, которыми столь богат и разнообразен

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

138

мир был еще полон иллюзий относительно благотворного воздействия цивилизации на нравы, со свойственной ему прозорливостью писал:

«цивилизация вырабатывает в человеке только многосторонность ощущений и...

решительно ничего больше. А через развитие этой многосторонности человек еще, пожалуй, дойдет до того, что отыщет в крови наслаждение. Ведь это уже и случилось с ним». «Замечали ли вы, – продолжает он, – что самые утонченные кровопроливцы почти сплошь были самые цивилизованные господа, которым все эти разные Атиллы да Стеньки Разины иной раз в подметки не годились...». «По крайней мере, — заключает Достоевский,

— от цивилизации человек стал если не более кровожаден, то уже, наверное, хуже, гаже кровожаден, чем прежде. Прежде он видел в кровопролитии справедливость и с спокойною совестью истреблял кого следовало; теперь же мы хоть и считаем кровопролитие гадостью,

авсе-таки этой гадостью занимаемся, да еще больше, чем прежде».

Ивот эта цивилизация, ничего не изменив в самой природе человека, но зато выработав у него разнообразие и многосторонность потребностей и жажду новых ощущений, охватила сегодня практически весь мир. И всё это притом, что мир день ото дня становится всё теснее. А в тесноте, сами знаете, все чувства чрезвычайно обостряются и готовы вспыхнуть по любому, даже самому пустяковому поводу. Кто жил в коммунальной квартире, прекрасно это знает. Мы тоже начинаем уже чувствовать тесноту на себе, на нас напирают отовсюду, наступают на ноги, толкают люди, говорящие на других языках, имеющие иные манеры, вкусы и взгляды... Что же, спрашивается, делать? Состроить недовольную гримасу, разразиться бранью, или, того хуже, пустить в ход кулаки, дубины, автоматы Калашникова, танки, пушки, самолеты, ракеты? Но чего-чего, а этих средств нынче предостаточно у всех, и кто первый пустит их в ход, еще неизвестно. Логика жизни такова, что из многочисленных приобретений современной человеческой цивилизации усваивается легче и быстрее всего то, что служит взаимоистреблению. Не сумев объединить разные народы органически, цивилизация соединила их механической взаимозависимостью на почве жадного стремления к приобретению всего ультрасовременного, включая и оружие, в общем — к материальному благополучию. Однако народы, сильно стеснившись пространственно, нисколько не сблизились духовно, а это, как говорится, очень даже чревато. Как бы то ни было, хотим мы того или нет, но со вчерашним миром, в котором с понятием цивилизации было связано что-то возвышенное, покончено, притом покончено навсегда. Сегодня столкновение, то явное, то скрытое, идет по всем линиям, и уже не разберешь, кто с кем сталкивается и по каким причинам. В мире накопилось слишком много зла, а потому порой достаточно малейшего, даже самого безобидного повода, чтобы произошло непоправимое. Случись такое, будет уже не до того, чтобы разбираться, какая цивилизация с какой столкнулась.

** *

Нарисованная картина получается, прямо скажем, мрачноватая. По правилам жанра надо бы закруглиться чем-нибудь жизнеутверждающим, вроде:

«несмотря на происки врагов мира, человечество найдет в себе силы для преодоления негативных тенденций и создания условий для движения по пути социального прогресса, счастья и процветания всех народов планеты».

Примерно так любили выражаться в недалеком прошлом в одной из частей мировой цивилизации, которая многим не нравилась и от которой опять же многие мечтали избавиться. Избавились. Но лучше не стало, потому что независимо ни от каких перемен, в качестве константы во все времена остается все тот же Homo bellans — этот неутомимый творец и столь же неутомимый разрушитель всяких цивилизаций. Как это, однако, ни парадоксально, именно он и служит единственным основанием для оптимизма, а тем самым — и для надежды на лучшее. Других оснований попросту не существует. Даже уповая на Бога, в глубине души каждый знает, что, кроме как на себя, надеяться, в общемто, не на кого.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

139

О РОЛИ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ

Начнем с бесспорного утверждения, что историю творят люди. Человек — не просто главное действующее лицо истории, но и единственный её субъект, как в индивидуальном, так и коллективном воплощении. Всевозможные экономические, социальные, религиозные, политические и иные факторы суть не более чем абстракции, то есть умственные конструкции, или «модусы мышления». За всеми ними стоит живой человек. Именно он в конечном счете определяет ход и направление исторического процесса — определяет сознательно или бессознательно, созидая или разрушая, идя со знаменем впереди колонны восставших или отлеживаясь дома на печке. Не абстракции, а личности имеют в истории абсолютное значение. Даже когда мы ведем речь об абстракциях, за ними стоит и в них выражена в конечном счете совокупная и беспокойная деятельность всё тех же личностей.

Но это, так сказать, общая посылка. Когда речь заходит о роли личности в истории, то имеются в виду, понятно, не любые личности, которых во все времена была тьматьмущая, а личности непременно великие, выдающиеся, разные там александры македонские, юлии цезари, наполеоны и им подобные вожди, правители, полководцы, счет которых всегда шел и продолжает идти на единицы. За ними, как за вожаками, сознательно, а чаще всего слепо следовала масса.

В этой связи на память приходит эпизод из знаменитый книги Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Пантагрюэль со своим другом Панургом как-то плыли на корабле. На нем также плыл хвастливый купец, перевозивший стадо овец. Панургу надоело хвастовство купца, и он решил проучить его. Он попросил купца продать ему барана, предложив за него невероятно высокую цену, однако при условии, что сам выберет подходящий для него экземпляр. Купец после некоторых колебаний согласился. Панург выбрал вожака и затем выбросил его за борт. Всё стадо тут же ринулось вслед за ним, увлекая за собой и купца. Отсюда ведет начало выражение «Панургово стадо». Его используют, когда хотят сказать о толпе, бездумно следующей за своим вожаком. Собственно, этот эпизод раскрывает всю сущность соотношения великих личностей и масс в истории. Масса следует за выдающимися личностями и без них превращается в неуправляемое стадо, способное разве что на бессмысленный бунт или всякие безобразия.

Проблема, следовательно, сводится к отношению отдельной личности и массы, или народа в целом, а вместе с тем и к вопросу: кто является движителем истории — выдающиеся личности или масса (народ). Проблема эта в целом носит достаточно искусственный, порой даже надуманный характер. Дело в том, что масса, народ ни при каких общественных условиях в принципе не может быть сознательным инициатором и творцом значимых событий. В принципе, масса есть величина отрицательная, даже разрушительная, но никогда не созидательная. Да, она может побудить к тем или иным действиям какие-то личности, но сама по себе способна только разрушать. Народ всегда, даже в самых благоприятных, демократических условиях является в конечном счете исполнителем воли, орудием в руках либо каких-то партий, либо отдельных личностей. Так было, так есть и так будет. Конечно, какие именно политические партии или отдельные личности окажут наибольшее влияние на массы во многом зависит от культурного и нравственного уровня развития этих самых масс и от конкретной ситуации. Чем этот уровень ниже, тем более велика роль отдельных личностей, и наоборот. В зависимости от этих и других обстоятельств значимость в историческом процессе отдельных личностей меняется: она то возрастает, то уменьшается, но никогда не исчезает, иначе не было бы истории как таковой.

Вопрос о роли личности в истории всегда занимал умы многих философов и историков во все времена. Интерес к нему то угасал, то вспыхивал с новой силой. Сегодня, судя по всему, проблема эта мало кого интересует, как собственно, и многие другие общие теоретические и философские вопросы, некогда будоражившие умы. Но вовсе не оттого, что они решены. Помыслы большинства человечества, включая и её

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

140

мыслящую часть, почти целиком заполнила материальная сторона жизни, притом в той стадии её развития, когда речь идет не о выживании, а большей комфортности, бóльших заработках, прибылей, свободах, бóльших возможностях для самореализации и т.п. Такое направление развития имеет свою реальную опору. В его основе лежат заметные перемены, происходящие в образе жизни и, соответственно, в образе мышления и поведения современного человека и всей системы его мотиваций. Они связаны прежде всего с повсеместным распространением демократических идей и, как результат, — возрастающей ролью разнообразных потребностей людей в современных обществах. Всё это возлагает на правительства и влиятельные политические партии особые задачи и особые бремя, коих не было в прежние времена. Былая роль масс как главным образом простой рабочей силы или «пушечного мяса», если и не исчезла полностью, то очень сократилась и ослабла. Можно сказать, это главная черта, отличающая современный мир от прошлого, и она оказывает самое непосредственное влияние на характер поставленной в данном очерке проблемы. Как минимум, черта эта проявляется в снижении значимости отдельных личностей в социальных процессах и возрастании роли всевозможных политических партий и ассоциаций —экономических, профессиональных, конфессиональных и прочих. Помимо того, многообразные и сложные задачи, стоящие перед современными обществами, требуют наличия хорошо налаженной системы специалистов разных профилей, прежде всего четко организованного бюрократического аппарата на всех уровнях государственной машины. Для руководства всем этим гениальные личности не только не нужны; но и вредны — здесь вполне достаточно иметь средние способности и определенный навык публичной деятельности. Юлии цезари, наполеоны, бисмарки, сталины и даже де голли в наше время совершенно неуместны. Эпоха нуждается в хватких и энергичных посредственностях, и она их имеет. Перефразируя известное выражение Ф. Энгельса, можно сказать так: современная эпоха не нуждается в гигантах, и потому она их и не производит. И слава богу. Когда же посредственность претендует на роль непререкаемого лидера, вождя, — а с такой претензией мы, нет-нет, сталкиваемся, особенно в странах еще недостаточно продвинутых, — то в результате получаем, как правило, нечто карикатурное или крайне неприличное.

Как бы то ни было, в течение многих веков историки и философы рассматривали историю главным образом как арену действия великих личностей. И для такого взгляда имелись веские основания. Историков, как, собственно, и всех людей, всегда привлекали главным образом выделяющиеся из обычного ряда события, громкие и эфемерные проявления человеческой деятельности и, конечно, связанные с ними личности. Так уж человек устроен: выдающиеся личности во все времена оказывают на людей гипнотическое воздействие, завораживают их и, как правило, оглупляют. И всё это несмотря на то, что деяния таких личностей часто наносили непоправимый ущерб народам, вели к разорению миллионов людей, уничтожению материальных и культурных ценностей, гибели государств и народов. Что касается отношения историков к социальноэкономическим условиям жизни народов и соответствующим им учреждениям — этому предмету особого внимания исторического материализма, то область эта до такой степени скучна и в принципе бесполезна, что за исключением узкого круга профессионалов, она практически ни у кого не вызывает, да и не может вызвать живого интереса. Совсем другое дело — яркие события и незаурядные личности. Они всегда были, есть и будут предметом повышенного внимания не только со стороны историков, но и широкой публики. Роль и значение личности в истории определяется все тем же простым и, в общем, банальным фактом, что историю делают люди и сама она есть выражение и результат их деятельности. В основе же этой деятельности лежит свободная воля. Именно она определяет её своеобразие и придает ту привлекательную неопределенность и непредсказуемость, позволяющие не только историкам, но и беллетристам упражнять на её материалах свои фантазию и воображение. Что бы там ни говорили некоторые философы о крайней ограниченности выражения свободы воли, именно она является не

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

141

только главным фактором развития истории, но и причиной, побуждающей думающих историков постоянно прибегать к сослагательному наклонению и ломать голову над тем, каким путем пошло бы развитие событий, если бы на месте личности “X” была бы личность “Y”. Сегодня появился даже специальный термин «виртуальная история», обозначающий историческое исследование, написанное исключительно в сослагательном наклонении: «что было бы, если бы…». Впрочем, историография всегда была виртуальной

идругой быть не могла.

Всамом деле, на каждом шагу мы видим, как в размеренный ход событий вмешивается какая-либо случайность, вызванная либо действием субъективного фактора, либо природными явлениями. И вот уже рушатся планы и намерения людей, ломаются их судьбы, решительным образом меняется характер общественного устройства и политических учреждений. И здесь решающую роль нередко играют не какие-то там объективные факторы, а психические, умственные и нравственные особенности человека, занимающего более или менее важное место в общественной жизни, мера его ответственности за принимаемые решения, решительность или нерешительность, отвага или трусость и другие черты характера. Можно с естественнонаучной точностью показать, что реальные ход и исход любого значительного исторического события всегда обусловлены не только и не столько теми общими социальными или экономическими причинами, его породившими, и не только теми страстями, которые он, в свою очередь, сам вызвал, сколько индивидуальными особенностями тех или иных личностей, их характером, волей, интеллектом.

Всамом деле, как развивались бы, скажем, события в эпоху Великой французской революции, если бы Робеспьер был убит, прежде чем успел развернуть свою кипучую созидательно-разрушительную деятельность, если бы Наполеон Бонапарт погиб во время египетского похода, если бы… и так до бесконечности. В свою очередь, мы задаем себе аналогичные вопросы применительно к собственной истории и особенно к событиям 90-х годов прошлого столетия. Что касается последних, то любой думающий человек не может не задаваться вопросом: произошел бы развал Советского Союза, если бы у власти оказался не Ельцин, а другой — более трезвый, здравомыслящий и ответственный политический деятель? Неужели кто-то станет утверждать, что в любом случае исход был бы тот же? Есть все основания считать, что развал этот не был фаталистически предопределен. Необходимость социального, политического и экономического реформирования, в котором нуждалась страна, вовсе не предопределяла учиненного над ней погрома. Льстивые и продажные политические аналитики назвали целенаправленный развал великой державы «цивилизованным разводом», и этот лживый термин охотно подхватили практические политики, прикрывая им, как фиговым листом, всю срамную и преступную суть совершенного деяния.

История — та же жизнь, только жизнь прошлая; жизнь, превратившаяся в застывшую картину, которую можно спокойно рассматривать и изучать. При беглом взгляде на эту картину, прежде всего, естественно, бросаются в глаза действующие на первом плане личности, меняющие костюмы, позы, совершающие продуманные или опрометчивые поступки, разбрасывающие направо-налево афоризмы для назидания потомкам, и при всем том, как правило, плохо управляющие своими странами и подданными. Эти фигуры обычно именуют историческими деятелями. Поверхностный взгляд на историю создает полное впечатление, что вся её суть заключается в позах, жестах и словах этих деятелей. Можно подумать, что история обязана своим ходом исключительно личным достоинствам или порокам последних. Но если всмотреться в картину внимательнее, то не трудно видеть, что при всей значимости деяний этих людей, на деле они суть только выразители известной эпохи, волей случая оказавшиеся на гребне событий. Лучше или хуже они играли свою роль — во многом зависело от их личных качеств, но никогда они не могли выйти за рамки своего времени и отвечающих ему обстоятельств. Военные победы и подвиги Александра Македонского или Наполеона, добродетели римского императора Тита или злодейства Нерона, Домициана, Калигулы,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

142

Гитлера… и многие другие вошедшие в историю деяния облеченных властью людей обязаны конкретным обстоятельствам места и времени. Сегодня, скажем, уже невозможны не только такие деятели, как Александр Македонский или Наполеон, но даже близкие по времени Гитлер, Сталин, Мао Цзэдун и даже Черчилль.

Вто же время во все времена и повсюду, при всем разнообразии исторических ситуаций, выдвигающих на передний план один тип людей и закрывающих дорогу типу другому, мы видим один и тот же двигатель, определявший в конечном счете направление

ихарактер развития. Двигатель этот — непомерное тщеславие, всепожирающая страсть к господству, скрытая или явная борьба за власть. Предел удовлетворению этой неумирающей страсти ставили всегда лишь конкретные обстоятельства. Так, скажем, в эпоху Александра Македонского, не будь Греция внутренне раздробленной и ослабленной, не находись Персидское царство в состоянии упадка и распада, тщеславные замыслы «великого полководца» не вышли бы за пределы нищей Македонии.

Да, историю творят люди, но творят они её в определенных обстоятельствах, ставящих предел честолюбивым намерениям и желаниям тех или иных деятелей. Вот почему, когда мы рассматриваем события прошлого в совокупности различных — как объективных, так и субъективных обстоятельств, как правило, исчезает преклонение перед величием исторических личностей и приходит понимание того, что не столько они «делали» историю, сколько конкретные исторические условия позволяли им реализовать свои намерения и придать неким объективным обстоятельствам яркую индивидуальную окраску. Всё это «величие» не что иное как своего рода оптический обман, результат исторической перспективы, ну и, конечно, непреходящей глупости рода человеческого. «Великий» человек при ближайшем рассмотрении часто оказывался просто человеком, каких много, и что всё его величие зависело не столько от масштаба его ума или способностей, сколько от сложившихся обстоятельств, счастливого случая, происхождения, особенностей развития и воспитания, общего настроения умов в данную эпоху и т.п.

Вочерке об истоках истории на примере Александра Македонского я показал, что его деяния определялись во многом случайностью его рождения, вздорным характером, которому были свойственны болезненное тщеславие и нетерпимость, а также общей ситуацией в Греции того времени и ближайшем её окружении. Конечно, в тех же обстоятельствах человек с другими индивидуальными особенностями мог и не пойти завоевывать Азию, а сидел бы дома в своей Македонии и пользовался благами, предоставляемыми его царским положением. Правда, это лишило бы многих историков удовольствия восхищаться жизнью и подвигами Александра, но в то же время нисколько не изменило бы общего хода самой истории. В самом деле: что значили для мировой истории какие-то одиннадцать лет (334-323 до н.э.), в течение которых Александр Македонский завоевывал дышащую на ладан Персидскую империю? — Так сказать, капля в океане мировой истории, вызвавшая легкую рябь на одном ограниченном её участке и не оставившая после себя ничего, кроме нескольких имен и названий. Сама же империя Александра после его смерти развалилась гораздо быстрее, чем была завоевана.

Помимо всего прочего при ближайшем рассмотрении нетрудно видеть, что все «великие» деятели прошлых веков были по большей части психически неуравновешенными людьми. Александр Македонский, как я уже говорил, страдал непомерным и болезненным тщеславием, Калигула и Нерон были людьми с явно порочными наклонностями, каковых во все времена было немало, включая и время нынешнее. Впрочем, если дать такую же неограниченную власть, какой обладали Нерон или Калигула, обычному человеку, то с очень большой долей вероятности мы получим примерно тот же результат. Беспредел власти диктовался обстоятельствами римской жизни в начале новой эры, и не имеет значения, кто стоял во главе империи. Повторю в этой связи еще раз известный афоризм: власть развращает, абсолютная власть

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

143

развращает абсолютно*. И это особое свойство власти нисколько не изменилось за долгую историю человечества.

Человек подобен мифическому греческому божеству Протею: он столь же непостоянен, изменчив и многолик. Столь же изменчивы и непостоянны и обстоятельства его социальной среды. В зависимости от них сегодня он ведет себя так, завтра — подругому; сегодня одни условия, назавтра — другие и, глядь, при тех же самых чертах характера, но уже при изменившихся обстоятельствах поведение самого, казалось бы, добропорядочного и миролюбивого гражданина становится совершенно неадекватным, и он выкидывает такие «номера», от которых люди приходят в изумление и даже ужас.

Многовековой исторический опыт предупреждает: никогда не зарекайтесь, ибо каждый из нас в изменившихся обстоятельствах может совершить такое, о чем ни ему, ни другим в самом страшном сне не приснится. Сегодня человек во славе и почете, пользуется всеобщим уважением, он образец бескорыстия и честности, назавтра меняются обстоятельства и, неожиданно для всех, он оказывается негодяем, предателем, убийцей, даже палачом. «Как так, как это могло случиться, не может того быть, он и мухи не обидит!» — начинают кудахтать возбужденные обыватели. Психоаналитики же недоуменно добавляют что-нибудь вроде: «у него и эндокринные железы в порядке, и эго как положено, и суперэго в порядке, и эдиповым комплексом не страдал, и либидо в норме…». Да, не страдал, да, не имел, да, был добропорядочным гражданином — ну и что из того следует? Каждый человек — это целый космос, содержащий в себе всё, что есть в остальных людях вместе взятых. Он одновременно добр и зол, подл и благороден, низок и возвышен, храбр и труслив, умен и глуп. Хотите убедиться? — Почитайте, хотя бы, «Исповедь» Жан-Жака Руссо. При одних обстоятельствах в человеке проявляются одни черты, при других — иные. Остерегайтесь поэтому с благородным негодованием указывать пальцем на какого-нибудь оступившегося или преступника, ибо завтра ничтожный поворот событий, смена обстоятельств поставит любого из нас на его место, поскольку все мы отличаемся от него только степенью, мелкими индивидуальными особенностями. В главном же, в сущности своей мы такие же, как и все другие, и несем в себе черты и задатки всех остальных особей, объединенных единой человеческой природой.

Приведу в этой связи любопытную деталь: некий английский исследователькриминолог, следуя теории небезызвестного Ломброзо*, произвел сравнительные измерения черепов выпускников Кембриджа и Оксфорда, с одной стороны, и закоренелых преступников — с другой. Между ними он не обнаружил никаких принципиальных различий. Те различия, которые ему попадались, вполне укладывались в рамки обычных индивидуальных особенностей. К слову, если доверять теории Ломброзо, то на основании внешних черт к преступному типу вполне можно было бы отнести Сократа или Вольтера. Впрочем, первый был осужден на смерть, а второй всю жизнь подвергался преследованиям, хотя и не по уголовным, а по идейным мотивам. Но, как известно всё из той же истории, за дела «идейные» во все времена наказание было более суровым, нежели за простую уголовщину.

Да что там говорить! Даже лучшие, благороднейшие и сознательнейшие люди склонны к пороку, греху и, значит, преступлениям, пусть даже в мыслях, пусть в малых делах, пусть втайне, — не имеет значения. Один из таких «благороднейших», датский принц Гамлет, так говорит о себе:

*Афоризм принадлежит английскому историку и политическому деятелю лорду Эктону (1834-1902): "Power tends to corrupt and absolute power corrupts absolutely".

*Чезаре Ломброзо (1835-1909) — итальянский психиатр и криминолог, выдвинул положение о существовании особого типа человека, предрасположенного к совершению преступлений в силу определенных биологических признаков.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

144

«Сам я скорее честен: и все же я мог бы обвинить себя в таких вещах, что лучше бы моя мать не родила меня на свет: я очень горд, мстителен, честолюбив, к моим услугам столько прегрешений… Все мы — отпетые плуты; никому из нас не верь».

Вот и в «Записках из мертвого дома» Ф.М. Достоевский на основе близкого знакомства с обитателями каторги указывает на некоторые типичные черты человеческой натуры.

«…Кто испытал раз эту власть, это безграничное господство над телом, кровью и духом такого же, как сам, человека… кто испытал власть и полную возможность унизить самым высочайшим унижением другое существо… тот уже поневоле как-то делается не властен в своих ощущениях. Тиранство есть привычка; оно одарено развитием, оно развивается, наконец, в болезнь. Я стою на том, что самый лучший человек может огрубеть и отупеть от привычки до степени зверя. Кровь и власть пьянят; развиваются загрубелость, разврат; уму

ичувству становятся доступны и, наконец, сладки самые ненормальные явления. Человек

игражданин гибнут в тиране навсегда, а возврат к человеческому достоинству, к раскаянию, к возрождению становится для него уже почти невозможен. К тому же пример, возможность такого своеволия действует и на всё общество заразительно: такая власть соблазнительна. Общество, равнодушно смотрящее на такое явление, уже само заражено в основании.

…Свойства палача в зародыше находятся почти в каждом современном человеке… Странное дело, сколько мне ни случалось видеть палачей, все они были люди

развитые, с толком, с умом и с необыкновенным самолюбием, даже с гордостью». (Курсив мой – Э.П.).

В этой же связи на память приходит один эксперимент, который проводили американские криминологи уже в наше время. В 1973 г. группа криминологов-экспериментаторов решила провести опыт с целью выяснить, как будут вести себя обычные добропорядочные граждане, если их поставить в тюремную обстановку, дав одним роль «надзирателей», а другим – «заключенных». Добровольцев набралось 75 человек. Из них отобрали 21 человека, стабильных в физическом и психическом отношениях, социально зрелых и с отсутствием предрасположенности к антисоциальным действиям. В результате уже через три дня «надзиратели» вошли во вкус, стали помыкать «заключенными», унижать их и всячески третировать. Те, в свою очередь, столь же быстро смирились с отведенной им ролью, сделались покорными, пассивными и беспомощными. Они начали терять уверенность в себе и независимость, и в итоге впали в состояние депрессии. Эксперимент пришлось досрочно прекратить, так как оскорбления и издевательства так называемых тюремных «надзирателей» над «заключенными» достигли такой степени, что стали невыносимы для последних. Инициаторы эксперимента были удивлены тем, как мало потребовалось времени для того, чтобы психически нормальные люди вошли во вкус и стали не на шутку помыкать другими. Исследователи пришли к выводу, что агрессивность «надзирателей», поскольку она не вытекала из патологии их психики, была следствием той роли и той власти, которые были им предоставлены.

Замечательный во всех отношениях эксперимент, подтверждающий слова Достоевского из приведенного выше отрывка. Экспериментаторы получили в итоге то, что и должны были получить и что здравомыслящий человек должен был бы знать заранее без сомнительного опыта.

В первом и втором очерках я уже имел возможность высказаться по этому поводу. Повторю еще раз главное: человек есть хищник по своей природе. Притом он не просто хищник, а хищник особого рода: мыслящий хищник. Способность творческого воображения делает его хищником изощренным, изобретательным, многоплановым, и это качество сполна отражается в его многогранной деятельности

Говоря об эксперименте с «надзирателями» и «заключенными», я выделил слова «психически нормальные люди», коих экспериментаторы выбрали в качестве своих «подопытных кроликов». Но зададимся вопросом: что означает «психически нормальные люди»? Какой психиатр, если он честен, возьмет на себя смелость утверждать, что не только окружающие его ежедневно люди, но и сам он нормальны в психическом отношении? Любой психиатр хорошо знает, что так называемая норма есть весьма

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

145

условное понятие, определяющее весьма зыбкую, неустойчивую и расплывчатую грань между так называемым нормальным и ненормальным человеком. Нормально или нет, что тот же Калигула приказал возвести для себя как для божества храм и ввел в звание сенатора свою лошадь; нормально ли, что Александр Македонский, забыв о своем покойном батюшке Филиппе, с готовностью поверил египетским жрецам, что он сын бога

итребовал от других поклонения себе в этом качестве? Нормально ли, что никто не удивлялся таким вещам и что разные города присылали к Калигуле или Александру Македонскому почетных послов, добиваясь чести поставить у себя алтари новому доморощенному божеству?

Где корень того беспредельного зла, которое совершали все эти и другие великие личности? Прежде всего, конечно, в общей природе человека, затем в индивидуальных особенностях характера той или иной «великой» личности и, главное — в том состоянии умов, которым отличались соответствующие эпохи. Если здраво помыслить, разве один человек может попирать, унижать и истреблять десятки миллионов людей, если эти десятки миллионов не желают того? Если же они соглашаются быть жертвами или пассивным орудием в руках деспотов, смиряются с этой ролью, то, собственно говоря, сами деспоты тут мало в чем виноваты — не они, так другие, не другие, так третьи. Зло заключается не только и даже не столько в том человеке, который его совершает, сколько в том состоянии умов, которое допускает и терпит это зло. Взять того же Петра, названного льстивой дворянской историографией «Великим». Он один решал всё и за всех

исвоевольно управлял людьми и событиями. Всё, что окружало его, служило лишь некоторым безгласным и пассивным фоном его деятельной и необузданной натуры. Хорошо известно, какими средствами перестраивал Петр жизнь государства и народа — его прихотям и произволу не существовало никаких границ. Жизнь народа его совершенно не интересовала: тот служил ему только в качестве «пушечного мяса» или рабской силы в реализации помпезных планов. Он задумал внести совершенно новые элементы в жизнь народа, скованную неизменными обычаями. Для достижения этой цели он не щадил ничего и никого. Всё, что совершил Петр, оказалось, по сути дела, бесплодным, потому что было делом лишь его личной прихоти, а не шло из потребностей народа и нисколько не отвечало его желаниям и воле. Взбудораженная дикими насильственными реформами империя так и не смогла прийти в себя.

Одиких ельцинских реформах не приходится и говорить: мы все живые её свидетели и жертвы. Её последствия для страны настолько тяжелы и разрушительны, что, несмотря на попытки нынешней власти вывести страну из вызванного ими тяжелейшего материального и духовного кризиса, России, по моему глубокому убеждению, вряд ли удастся восстать из пепла и занять достойное место в истории. Это тем более так, что изменилась не только Россия, но и весь мир, и эти совокупные изменения не только не способствуют подъему и возрождению страны, но, наоборот, служат ему препятствием.

** *

Итак, согласно господствующему в историографии взгляду, управляют историей и творят её всякие выдающиеся личности, главным образом — цари, императоры, полководцы, президенты, готовые при всяком удобном случае оттяпать у соседей кусок территории и залить кровью свое или чужое государство. Им в этом деле помогают министры и дипломаты, многочисленные чиновники, выдумывающие какой-нибудь замысловатый налог, и целая куча судей, жандармов, надзирателей и палачей, затыкающие рот всем недовольным. Прав был поэтому Людовик XIV, самоуверенно утверждавший: «L'etat с'est moi!», то бишь: «Государство — это я!». Да ведь и сегодня при всем небывалом расцвете демократии, особенно в России, иной президент с полным правом может повторить ту же фразу. А если из ложной скромности и не повторит, то найдутся сотни и тысячи тех кто сделают это за него — пример тому опять же нынешняя Россия.

Справедливости ради надо признать, что порой эти «великие», бросая милостивый взор на жизнь своих подданных, к несчастью для тех обнаруживали, что жизнь эта плохо

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

146

обустроена, во многом нелепа и не соответствует существующим в мире высоким стандартам. Недолго думая, они приступали к перестройке всего устоявшегося быта народа и принимались за работу с усердием, достойным лучшего применения. Одним указом они изменяли конституцию, другим — запрещали взяточничество и коррупцию, третьим — выворачивали наизнанку общественное и административное устройство, четвертым — изменяли систему образования и просвещения и в результате ставили страну и народ на дыбы. Великие люди в общем не ошибались в том, что жизнь простых смертных полна всяких нелепостей и предрассудков. Ошибки начинались тогда, когда они, испытывая судьбу своих народов на прочность, пытались исправить её каким-нибудь одним, но в то же время радикальным средством по образцам, взятым либо со стороны, либо из сочинений всяких просветителей — этих благодетелей человечества.

Конечно, многие историки не без основания считают, что судьбы государств и народов не зависят от гениальных личностей и что те являются лишь исполнителями назревших потребностей, содержащихся в данных обстоятельствах. Кстати, близкую мысль находим не у кабинетного ученого, а у такого практика, как Бисмарк:

«Мы не можем делать великие исторические события, а должны сообразовываться с естественным ходом вещей и ограничиваться обеспечением себе того, что уже созрело».

Это было сказано, между прочим, после того, как он железной рукой объединил Германию и по ходу дела нанес поражение Австрии и Франции, препятствовавшим его намерениям. Отнесем это высказывание на счет скромности «железного канцлера». Те же слова мог бы, кстати, произнести и г-н Ельцин, правда, в отличие от Бисмарка, по противоположному поводу. В случае с Бисмарком речь шла об объединении страны, народа, государства, его укреплении, тогда как во втором — о развале великой державы, разъединении составлявших ее народов, её унижении и ослаблении по всем линиям. А ведь некоторые до сих пор продолжает бубнить об ограниченной роли личности в истории.

Впрочем, эти слишком общие и отвлеченные рассуждения еще не объясняют роли личности в истории. В самом деле, такие выражения, как «естественный ход вещей» или «назревшие потребности» сами по себе мало о чем говорят. Их сущность и содержание, тем более их реализация раскрываются и осуществляется людьми, притом не сразу и не в полном объеме. Коли уж и говорить о величии подлинно «великих личностей», оно в том и состоит, что они не только способны уловить господствующие тенденции, но и мобилизовать энергию людей в требуемом направлении. И здесь нужно различать между вздорными волюнтаристскими замыслами и планами находящихся у власти личностей, с одной стороны, и с другой ― действиями тех, кто сумел правильно оценить объективные тенденции развития и на этой основе выработать соответствующий образ действий. Именно в этом их сила, в этом истинная роль и значение в истории. К этой категории выдающихся личностей можно смело отнести того же Бисмарка.

Однако было бы ошибкой сводить роль личности в истории только к этому позитивному идеалу. Можно даже утверждать, что примеры такого позитива в истории довольно-таки редки, и они хорошо известны. К ним отнесем, конечно, таких легендарных законодателей, как Ликург, Солон, Нума Помпилий, Моисей и некоторых других. Однако очень часто в число выдающихся личностей, оставивших заметный след в истории, заносятся кровавые тираны, вроде упомянутых выше Нерона, Домициана и Калигулы, или же прославившиеся своими победами полководцы — Александр Македонский, Ганнибал, Юлий Цезарь, Наполеон и другие. Они хотя ничем и не осчастливили мир, зато потрясли его масштабом своих честолюбивых замыслов и деяний. Масштаб же, повторю еще раз, всё оправдывает, и факт этот проверен и подтвержден всей человеческой историей.

Что касается места и роли в истории народных масс, то они заявили о себе в полную силу главным образом в конце XVIII века, хотя, разумеется, и прежде они не оставались вовсе уж в тени истории. Везде, где шла борьба между, условно говоря, «нобилями» и «попланами», аристократией и плебсом, богатыми и бедными, угнетателями и угнетенными, привилегированными слоями и обычным народом — а с

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

147

момента цивилизационного этапа развития человечества борьба эта шла повсеместно, массы и впрямь зачастую играли решающую роль. Однако долгое время историки не знали, да и не умели правильно распорядиться этим важным фактором, и в историографии продолжали господствовать старые взгляды на движущие силы истории. Но вот в XIX веке на примере Великой французской революции французские историки Ф. Гизо, О. Минье, О. Тьерри ввели в научный оборот понятие классовой борьбы, пошатнув тем самым традиционные исторические взгляды. Правда, и до этих историков были исключения из общего правила. Так, философско-исторические взгляды на движущие силы истории Вико, Монтескье и Гердера были значительно шире традиционных. Но это были исключения. Большинство мыслителей смотрело на историю под привычным углом зрения, то есть во главу угла ставилась деятельность выдающихся личностей. Против таких взглядов и выступили упомянутые французские историки: после потрясших всю Европу событий конца XVIII века уже невозможно было рассматривать историю как исключительное дело более или менее выдающихся и просвещенных личностей.

Как это нередко случается в человеческой практике, новая школа, стремясь утвердить свою точку зрения, ударилась в другую крайность, принизив роль личностей. Это, в свою очередь, вызвало серьезные возражения со стороны историков, воспитанных на прежних исторических традициях. Завязался спор, и он, как ни покажется странным, не получил своего завершения поныне. Хотя нельзя не заметить, что сегодня эти проблемы практически никого уже не интересуют.

Возможно, именно применительно к данному случаю справедливо известное суждение, что истина лежит посередине. И эту середину в общих своих чертах обозначил

Г.В. Плеханов в своей некогда известной статье «О роли личности в истории».

«Как ни несомненно… действие личных особенностей, — отмечает он, — не менее несомненно и то, что оно могло совершиться лишь при данных общественных условиях». Личности благодаря данным особенностям своего характера могут влиять на судьбу общества. Иногда их влияние бывает даже очень значительно, но как самая возможность подобного влияния, так и размеры его определяются организацией общества, соотношением его сил. «Характер личности является «фактором» общественного развития лишь там, лишь тогда и лишь постольку, где, когда и поскольку ей позволяют это общественные отношения».

Нет сомнения — и об этом я уже упоминал, — масштаб личного влияния во многом зависит от талантов и особенностей характера личности. Но те и другие способны оказать свое влияние на судьбу страны и других людей только тогда, когда их обладатель займет необходимое для этого положение в обществе. Тот же Александр Македонский, не будь он сыном царя Филиппа и не окажись у власти в период пика влияния Македонии в Греции, не оставил бы никакого следа в истории и лишил бы тем самым многих историков возможности исписывать тома и славословить его подвиги, совершённые, разумеется, во благо всего человечества. То же самое можно сказать о любой другой личности, оставившей свой след в истории. Но вот почему именно данная личность оказывается у кормила власти и начинает влиять на судьбы людей и государств — это уже дело его «величества Случая», требующего каждый раз специального исторического исследования. Почему, скажем, судьба Советского Союза, а затем и России могла оказаться в 1991 году в руках нетрезвой посредственности, лишенной чувства ответственности за совершаемые ею действия и понимания их последствий не только для страны, но и окружающего мира? Причин здесь много, и выявить их — дело конкретных исторических и социологических исследований.

Как образец такого рода исследования можно привести известную работу К.

Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Помимо всего прочего она интересна и тем, что показывает, как и почему такая заурядная личность, как Луи Бонапарт, сумел переиграть своих противников и оказаться на вершине власти. Что касается событий 1991 года в нашей стране, то, не вдаваясь в подробности, можно сказать определенно одно: почву для прихода к власти Ельцина подготовил его политический противник Горбачев.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

148

Доведя страну до состояния полураспада и, похоже, не представляя, что делать с ней дальше, он практически без сопротивления сдал её Ельцину. Хотя Горбачеву и пришлось при этом пережить с его стороны публичное унижение, зато он освободил себя от прямой ответственности за полный развал великой державы, к которому сам же и подвел своей, по сути бездарной, если не сказать предательской, политикой. Не обладая политической гибкостью своего предшественника, Ельцин по-хамски грубо, будто кувалдой добил то, что едва уже держалось на ногах, и тем самым вольно или невольно взял на себя полную ответственность за развал великой державы. Разумеется, как действия одного, так и другого политического деятеля могли иметь место только в соответствующих объективных и субъективных условиях. Они были обусловлены состоянием всего советского общества, к моменту прихода к власти Горбачева переживавшего серьезные экономические трудности, явную деградацию правящей элиты, окостенелость политической и социальной структуры общества. Настроения перемен витали в обществе, вот почему идея перестройки, с которой выступил Горбачев, упала на достаточно подготовленную почву. Всё это определило ту роль и то общественное значение, которые выпали на долю соответствующих личностей. Каковы они оказались в конкретном своем проявлении, зависело уже во многом от степени их даровитости или бездарности, чувства ответственности за совершаемый над страной эксперимент, способности предвидеть его результаты и т.д. Всё это хорошо видно на примере двух упомянутых лидеров.

Пример этот, кстати, иллюстрирует и тот очевидный факт, что пределы общественного влияния стоящих у власти личностей обусловлены состоянием и организацией самого общества. Так, скажем, в России, в отличие от многих западных государств, эти пределы практически неограниченны. Они либо сужают, либо, наоборот, открывают простор воздействию на исторические судьбы народов случайностей в виде особенностей черт характера оказавшихся у власти людей. Так, властолюбие и откровенная беспардонность Ельцина были обусловлены его элементарной невоспитанностью, граничащей с хамством, а также некоторыми психическими и умственными особенностями. По отношению к общему ходу развития государства эти черты были, как понятно, случайны. Однако в сложившейся в стране обстановке они оказали роковое влияние на судьбу России и на дальнейший ход её развития, войдя в число обусловивших его причин субъективного свойства.

Итак, банальный сам по себе факт, что личности могут оказывать и оказывают большое влияние на судьбу общества, следует дополнить тем, что характер и масштаб этого влияния определяется состоянием общества, степенью диссоциации или, наоборот, солидарности его членов, господствующим умонастроением и т.п. Этим, однако, еще далеко не исчерпан вопрос о роли личности в истории. Взять опять же случай с так называемой «перестройкой», затеянной в конце 1980 гг. Горбачевым и его приспешниками, и последовавшим за ним распадом Советского Союза. В какие бы хитросплетения ни соединялись психологические и физиологические особенности ведущих политических деятелей, сами по себе они не могли ни вызвать, ни устранить те общественные причины, которые вызвали необходимость перестройки. А пока эти причины сохранялись, в стране не прекратилось бы брожение умов и движение в направлении реформирования общества. Причины перестройки заключалась в характере всей системы общественных отношений в стране, которые перестали соответствовать как экономическим потребностям страны, так и быстро меняющейся системе мировых политических и экономических отношений. Начиная с Хрущева, это стали так или иначе осознавать многие советские политические деятели. Хрущев был не только первым, кто предпринял с этой целью конкретные и решительные действия, но и первым, кто вбил в основание монолита под названием Советский Союз клин, который быстро пошел по нему трещинами.

Все это при том, что он желал улучшить работу системы, не трогая её основ. Ни он, ни его окружение не понимало, что созданная при Сталине советская система, как бы к ней ни относиться, являла собой целостный монолит, и, как таковой, он мог существовать

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

149

и действовать только в этом качестве. В нем нельзя было тронуть ни одной его клеточки, нельзя было вынуть из его основания ни одного кирпичика без того, чтобы не пошли трещины по всему монолиту. Он мог существовать либо как монолит, либо никак. Как показывает история, в человеческих отношениях всякие «монолиты» сравнительно недолговечны — рано или поздно под воздействием разного рода противоречий, без которых не существует ни одно общество, они начинают разрушаться.

Хрущев своими разоблачениями культа личности Сталина и поспешными и непродуманными реформами нарушил целостность монолита, наивно полагая, что система от этого заработает лучше и эффективнее. Она не только не заработала лучше, но, лишившись своего стержня, стала быстро деградировать. Здесь невольно на память приходят мудрые слова Макиавелли:

«…Едва лишь устанавливается обыкновение ломать существующие порядки во имя блага, как тут же, прикрываясь благими намерениями, их начинают ломать уже во имя зла».

Именно так и случилось, притом не только в эпоху Хрущева, но в еще большей степени после него. Общество продолжало двигаться как бы по инерции, быстро растрачивая набранный за предшествующие годы нравственный и трудовой потенциал и постоянно теряя скорость движения. Застойная эпоха Брежнева ускорила начавшийся процесс разрушения. Андропов пытался остановить его жесткими дисциплинарными мерами, развернув масштабную борьбу с коррупцией, взяточничеством, нарушениями трудовой дисциплины, и опять все тщетно. Пришедший вскоре после него к власти Горбачев задумал масштабную перестройку всего социального механизма страны, совершенно не понимая и не видя, что в результате предпринятых им поспешных и непродуманных мер страна оказалась на грани развала. Ельцин решительно и грубо доделал начатое его предшественниками дело.

В какой-нибудь небольшой стране Горбачеву, возможно, и удалось бы осуществить задуманное. Однако для масштабов Советского Союза и менталитета составляющих его народов методы и средства осуществления задуманной им перестройки оказались не только непригодными, но и губительными как для страны, так и для него самого. Чтобы перестроить такую инертную громаду с её бескрайними размерами и низкой степенью солидарности населяющих ее народов, нужны были люди типа Петра I или Сталина вместе с соответствующими средствами в виде крепкой дубины или чего покруче.

В связи с личностью Горбачева хотелось бы обратить внимание еще на один важный момент. На Западе он снискал себе необычно большой авторитет за то, что якобы сознательно и целеустремленно подвел Советский Союз вместе с так называемой Системой социализма к развалу. Нет ничего более далекого от этого. Горбачев хотел одного: подправить, улучшить, «цивилизовать» Советский Союз. Но благодаря своей полной политической некомпетентности, непониманию ни природы собственной страны, ни законов исторического развития, своими действиями он, не желая того, подвел страну к краху. Когда же этот крах произошел, и Запад разразился по этому поводу бурными аплодисментами, Горбачев быстро сориентировался и сообразил, какие политические «пенки» он может снять лично для себя с произошедшего. В результате, глубоко презираемый в собственной стране, он ходит в героях на Западе, не гнушаясь подачками с его стороны.

** *

Здесь возникает естественный, в общем, вопрос: что было бы, если вместо Горбачева и Ельцина оказались другие люди, более умные, трезвомыслящие, прагматичные, не помышлявшие ни о каком радикальном переустройстве общества и государства, а тем более о развале великой державы. На такие вопросы ответить практически невозможно. С таким же успехом можно спрашивать, что было бы, если бы, скажем, Сталин умер в 1925 году. Разумеется, его место было бы занято кем-нибудь другим. Даже если бы этот другой уступал ему во всех смыслах, скорее всего, события все-таки пошли бы примерно в том же самом направлении, поскольку это направление было как бы задано всем предшествующим ходом развития событий. Хотя вполне

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

150

возможно, что жертвы были бы не столь многочисленны. Однако в сложившихся в стране обстоятельствах советская республика в любом случае вышла бы победительницей из всех стоявших перед ней трудностей, потому что новая власть практически обрела полное доверие и поддержку со стороны если и не всего народа, то его подавляющего большинства. С другой стороны, для восстановления и поддержания в стране порядка, разрушенного революцией и гражданской войной, необходима была, по выражению Каутского, «длинная шпага», другими словами — сильная авторитарная личность. Тем более она была необходима и даже неизбежна в России с её преобладающим крестьянским мелкобуржуазным населением. Само собою разумеется, что человек, возводимый обстоятельствами в ранг диктатора, должен был со своей стороны энергично устранять всех, кто преграждал ему путь к неограниченной власти. Сталин, как известно, обладал для этого всеми необходимыми качествами, в том числе железной волей. Да, конечно, и помимо него было немало энергичных, талантливых и честолюбивых людей, поэтому место, которое удалось занять Сталину, не осталось бы пустым. Возможно, что другой человек, будь то Бухарин или кто-то другой, добившись этого места, был бы миролюбивее и покладистее Сталина. Но по своему отношению к неотложным задачам жизни России, пережившей революцию, гражданскую войну и сопутствующую им анархию, он, скорее всего, мало чем отличался бы от Сталина.

Вот почему вполне можно предположить, что если бы, скажем, планы того же ГКЧП реализовались в 1991 году, перестройку общественной и экономической системы государства в той или иной форме всё равно пришлось бы осуществлять, хотя для этого вовсе не обязательно нужно было разваливать державу. Приведенный пример с развалом Советского Союза наглядно свидетельствует о пределах и возможностях деятельности исторических личностей, а именно, что они могут сделать при определенных объективных условиях и чего при тех же условиях сделать не могут.

Плеханов в упомянутой статье писал:

«влиятельные личности благодаря особенностям своего ума и характера могут изменять

индивидуальную физиономию событий и некоторые частные их последствия, но они не могут изменить их общее направление, которое определяется другими силами».

В целом, мысль эта верна, но она требует некоторых уточнений. Человек, даже самый проницательный, никогда не может знать наперед, как и каким образом предпринимаемые им действия скажутся на последующее развитие событий. Он может только надеяться на желаемый результат. Верно говорится: «человек предполагает, а Бог располагает». Человек может замысливать нечто частное, локальное, а последствия окажутся общими и повсеместными, и, наоборот, он задумает масштабное деяние, а результат будет местным. Мы не в состоянии охватить всё хитросплетение различных факторов и сил, а потому не в состоянии знать, во что выльются наши поступки, тем более такие, в которых на карту поставлены серьезные социальные вопросы.

Здесь имеется еще один момент, на который указал тот же Плеханов. Дело в том, что рассуждая о роли великих личностей в истории, мы почти всегда делаемся жертвой некоторого оптического обмана. Так, скажем, выступив в роли «длинной шпаги», спасающей общественный порядок, тот же Сталин тем самым устранил от этой роли всех других политических деятелей, из которых иные, возможно, сыграли бы её так же или почти так же, как и он. Однако раз общественная потребность в энергичном руководителе удовлетворена, всем другим талантам дорога к этому месту, так сказать, заказана. Благодаря этому и происходит тот оптический обман, о котором идет речь. Личная сила того же Сталина является нам в крайне преувеличенном виде, так как мы относим на её счет всю ту общественную силу, которая выдвинула и поддерживала его. Личность Сталина кажется чем-то совершенно исключительным, потому что другие, подобные ей, в создавшихся условиях уже не могли реализовать себя. И когда говорят: а что было бы, если бы не было Сталина, многим людям кажется, что без него вовсе не могли бы совершиться все то радикальные перемены, с которыми связывалось его имя. Вот почему, когда задают вопрос, что было бы, если бы тот же Сталин умер, не успев решить задачу,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

151

многие считают, что в этом случае порвалась бы общая линия развития общества и не было бы всего того, что случилось. Тут невольно упускается тот момент, что в случае смерти одного политического деятеля за решение той же задачи при данных конкретных общественных условиях взялся бы другой, и что таким образом общее направление развития общества осталась бы в принципе тем же. Даже Хрущев, выступивший с разоблачением культа Сталина, вынужден был продолжать в целом политическую линию, определенную его предшественником, хотя — и это нужно отметить особо — именно он, как уже было сказано, вбил в основание советского общества первый идеологический клин, трещина от которого, постепенно расширяясь, привела к событиям, получившим название «перестройки». Та, вследствие сочетания различных объективных и субъективных факторов, закончилась развалом великой державы и того сообщества народов, которое называлось Советским Союзом.

Итак, вслед за Плехановым можно утверждать с полным на то основанием, что личные особенности руководящих людей определяют собою лишь «индивидуальную физиономию исторических событий», общее же их направление определяется совокупностью многообразных общественных отношений. Каковы из них являются главными и определяющими — это еще очень большой вопрос. Ответа на него пока нет и, скорее всего, не будет. Сказать, что оно определяется производственными отношениями

— значит просто отделаться общей и малосодержательной фразой. Разве можно, скажем, считать, что роль Сталина за тридцать лет его руководства страной свелась лишь к тому, что он придал этому периоду истории огромной страны лишь «индивидуальную физиономию», а не существенным образом изменил те же самые производственные отношения и отношения людей. И разве инициированный Ельциным развал Советского Союза, повлекший за собой смену как производственных, так и идейно-нравственных отношений в России и других бывших советских республиках — это тоже лишь смена «индивидуальной физиономии» общества и государства, а не коренная ломка не только системы отношений внутри страны и государства, но и самой страны, самого государства?

Конечно, мы уже не можем сегодня разделять позицию мыслителей XVIII века: те мало, если вообще задумывались об общих причинах происходящих в обществе перемен, объясняя историю лишь поступками и «страстями» исторических деятелей. «Идеи движут миром» — таково было их кредо. Философы того времени искренне верили в то, что история могла бы пойти совершенно другими путями под влиянием самых ничтожных причин, например, вследствие простого каприза со стороны какой-нибудь коронованной особы.

Защитники нового направления в исторической науке, обозначившемся в XIX веке, доказывали обратное, а именно что история не могла пойти иначе, чем она шла на самом деле, несмотря ни на какие капризы отдельных личностей, пусть даже выдающихся. Но вот почему она шла именно так, а не иным образом, этого объяснить они тоже не сумели. Стремясь как можно резче оттенить действие общих причин, они практически оставляли без внимания роль и значение личных особенностей исторических деятелей. Согласно этой точке зрения исторические события нисколько не изменились бы от замены одних лиц другими. Тем самым признавалось, что личностный фактор практически не имеет в истории значения и что всё сводится в ней к действию неких общих причин, общих законов исторического движения, которые, кстати, никто так и не сумел выявить. В итоге, столкновение двух различных подходов приняло вид кантовской антиномии. Первый тезис утверждал, что движение истории подчиняется общим законам, второй — что оно определяется деятельностью выдающихся личностей. Напомню, что особенность всякой антиномии в том, что справедливость обоих входящих в нее противоположных тезисов одинаково доказуема. В нашем случае легко видно, что слабость первого тезиса заключалась в общей его декларативности, поскольку его сторонники не могли убедительно показать и обосновать сущность и сам механизм действия тех законов, на которые ссылались. Слабость второго тезиса состояла в том, что, согласно ему, история представлялась простым сцеплением случайностей, среди которых главная роль

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

152

отводилась личностному фактору. Если первый тезис придавал ходу истории фаталистический характер, то второй, наоборот, — характер хаотический, подверженный действию всякой случайности.

Что касается роли личностного фактора в истории, то, думается, его нельзя по достоинству оценить, не принимая во внимание особенностей человеческой природы как таковой. С точки зрения биологической, природа эта постоянна. Крайне изменчивый ход истории, да и сама история, объясняются наличием у него творческого разума и неотъемлемой от него свободы воли. Марксистское материалистическое понимание истории, усматривавшее самую общую причину исторического движения человечества в развитии производительных сил, несла на себе печать фатализма. Живая история была подменена в ней абстракцией в форме все тех же пресловутых производительных сил, коим марксистская теория отвела роль не только самостоятельного, но и главного движителя истории.

Вто же время роль ментально-психических особенностей природы человека в развитии истории вольно или невольно задвигалась на второй план, притом, что именно эти особенности суть то главное, чему обязана вся история как таковая. Они не только обусловливают её, но и придают своеобразие, специфику и непредсказуемость. Не что иное как особая природа человека есть то, что превращает однообразный биологический цикл развития жизни, присущий животному миру, в живую и непредсказуемую историю.

Вэтом общем смысле природа человека в самом деле постоянна, и постоянство это служит основой того, что история человека, вопреки мнению многих умов, в основных, базовых своих чертах не может не повторяться.

Вначале своего сочинения «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» Маркс,

ссылаясь на замечание Гегеля, что всемирно-исторические события повторяются дважды, добавляет: первый раз — в виде трагедии, второй раз — в виде фарса. Здесь, на мой взгляд, неправы и Гегель, и Маркс. Скажу еще раз, что в своих общих контурах история повторяется постоянно, как повторяется всё в мире. Мудрый Гёте заметил как-то: «все повторяется и нет на свете ничего, что существовало бы лишь однажды».

Да, конечно, мы видим, что постоянно меняются субъекты истории, формы и конкретное содержание исторических событий, порой до неузнаваемости, но сущность их остается прежней. История начинается там и тогда, где и когда появляется существо, обладающее свободой воли и творческим мышлением. Вот, кстати, почему в человеческих ассоциациях, в которых свобода воли и самодеятельность не получили должного развития, нет оснований говорить об истории как живом и постоянно меняющемся процессе. Жизнь первобытных обществ в этом смысле больше напоминает жизнь пчел и муравьев — в ней есть движение, есть рост, но нет развития. Поэтому, повторю еще раз, прав был тот же Гегель, утверждая, что человеческая история начинается только с момента образования государств, то есть с начала цивилизационного этапа в развитии человечества, поскольку понятие свободы и самодеятельность личности из потенции стали обретать свое реальное бытие только в условиях городской цивилизации и связанной с ней дифференциацией во всех сферах жизни.

Витоге скажем, что все перипетии истории, её пестрота, разнообразие, отсутствие событийной повторяемости обязаны исключительно свободе воли человека. Она служит основой разнообразия целей и интересов, различных и противоположных устремлений, страстей, желаний, которые сталкиваясь, переплетаясь и противоборствуя, образуют в итоге тот пестрый ковер событий, последовательность смены узоров которого во времени и пространстве образует то, что мы называем историей. При этом, однако, нельзя забывать, что, подобно ковру, история имеет свою постоянную и неизменную основу, и эту основу составляет физическая и духовная природа человека. Её главные черты, разнообразясь по форме, остаются тем не менее постоянными по своей глубинной сути во все времена и эпохи. Черты эти — неутихающая ни на минуту борьба за власть, за господствующее положение в обществе, то явное то скрытое противоборство различных сил в этой борьбе и, конечно, неустранимый чудовищный эгоизм человека. Всё это

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

153

служит основой и движущей силой того неизменного, переходящего из века в век состояния человеческого общества, которое Томас Гоббс назвал «войной всех против всех». Именно для её обуздания и введения в какое-то более или менее управляемое русло понадобилось образование государства как противовеса анархии свободного человека. Глубоко прав был Н. Бердяев, заметив, что государство создано не для создания на земле рая, а для того, чтобы не дать ей превратиться в ад. Как свидетельствует та же история, в ад земля начинает превращаться всякий раз, как государство слабеет и «отпускает вожжи».

Марксистская теория исторического материализма по сути дела проигнорировала данное обстоятельство и тот факт, что производительные силы сами суть непосредственный результат деятельности существа, обладающего свободой воли и творческим сознанием. Маркс был прав, когда утверждал, что хотя люди делают свою историю сами, однако не так, как им вздумается, а в условиях, «которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого». Но ведь сами эти условия — не что иное, как результат все той же деятельности человека. Отталкиваясь от него, обладающий свободой воли человек творит дальше живую ткань истории, преодолевая и изменяя его и создавая нечто новое. Благодаря этому события всякий раз приобретают ту историческую окраску и индивидуальность, которые служат неиссякаемым источником вдохновения для историков всех эпох и поколений.

Вто же время история творится не просто человеком, а человеком общественным. Именно он есть не только главный, но и единственный «фактор» этой самой истории. Если он создает в данное время такие, а не иные общественные отношения, то для этого всегда имеются свои веские причины. Обусловливаются они не только и не столько совокупностью всех тех обстоятельств, которые он получил в наследство от прошлого, но главным образом его дальнейшей живой деятельностью. Она отнюдь не является простым продолжением деятельности предшествующей, поскольку, созидая, он одновременно чтото разрушает. Не существует чистого созидания, как и чистого разрушения. И такого рода двуединый диалектический процесс охватывает как материальные, так и духовные стороны жизни человека в неразрывном их переплетении и единстве.

Здесь важно иметь в виду и следующее обстоятельство: сама «материя» во всем своем многообразии воздействует на сознание человека не прямо, а опосредованно, через соответствующие представления и идеи. В этом смысле правы были философы, утверждавшие, что миром правят идеи и мнения. Величие той или иной личности как раз

исостоит в том, что ему удается не только выразить изменившиеся материальные отношения через новые идеи, но и навязать их обществу, сделав их господствующей формой общественного сознания. Главным образом благодаря этому есть основания называть такие личности творцами истории.

Вобщественных отношениях есть своя логика: пока люди находятся в данных привычных и устраивающих их отношениях, они будут в массе своей чувствовать, думать

ипоступать именно в соответствии с ними и не иначе. Против этой логики напрасно стал бы бороться тот или иной политический деятель, так как в этом случае естественное состояние вещей свело бы к нулю все его усилия. Но если система общественных отношений начинает давать явный сбой и перестает отвечать меняющимся потребностям людей, когда в общественном сознании возникает очевидная тяга к переменам, когда становится очевидным, что существующая государственно-административная система уже не в состоянии что-либо изменить к лучшему, вот тогда настает, так сказать, час «Х» для тех личностей, которые полны воли и решимости взять на себя ответственность за изменение прежней системы отношений, даже не зная, что из всего этого может в конечном счете получиться. Отсюда следует банальный в общем вывод, что история делается, творится, а не развивается сама собой, и творится она, разумеется, людьми. И вот в этом «творении» истории важнейшая и непреходящая по своей значимости роль принадлежит так называемым историческим личностям, способным не только осознать необходимость перемен, но и взять на себя ответственность за их осуществление. Можно

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

154

согласиться с оценкой Плеханова, что такой человек — «герой». Герой не в том смысле, что он будто бы может остановить или изменить естественный ход вещей, а в том, что его деятельность является сознательным и свободным выражением назревших, а потому необходимых перемен.

«В этом — заключает Плеханов, — все его значение в этом — вся его сила. Но это – колоссальное значение, страшная сила».

Что она и в самом деле «страшная», свидетельствует вся история человечества со всеми её неронами, калигулами, атиллами, тамерланами, цезарями, наполеонами, гитлерами, сталиными и прочими выдающимися историческими деятелями, придавшими соответствующим историческим эпохам такое своеобразие, от одного только виртуального, так сказать, знакомства с которым многие содрогаются по сию пору.

Вфилософии истории существует и такое мнение: личности важны только как некие символы существующих социальных отношений и учреждений, сложного их взаимодействия и заложенных в нем противоречий. Всякие подспудные изменения в обществе периодически вызывают необходимость более или менее быстрого приведения их в некоторое соответствие с этими изменениями. Такая его перестройка, как понятно, не происходит сама собой — она всегда требует энергичного вмешательства стоящих у власти людей, перед которыми возникают, таким образом, весьма непростые задачи. Великими деятелями и называют обычно тех, кто, по общему мнению, сумел достичь на этом поприще значимых результатов. Взять тех же Ленина, Сталина, Хрущева, Горбачева, Ельцина — этих российских реформаторов ХХ века. Каждый из них имел целью преобразовать страну в соответствии с собственными идеями и представлениями и с этой целью предпринял соответствующие меры. Однако последствия всех этих преобразований хотя и были всякий раз масштабными, но в то же время ни в одном случае не отвечали тому, чего они сами желали и ожидали. Эти и другие аналогичные примеры говорят о том, что крупный исторический деятель хотя подчас имеет огромное влияние на развитие событий, но влияние это, переработанное и переваренное силой обстоятельств, как правило, редко соответствует его намерениям, желаниям и ожиданиям. Личность, несомненно, влияет на ход событий, определяет их лицо и своеобразие, но не в состоянии управлять самим этим ходом. Личность входит в процесс исторической жизни как её составная часть; её действия перерабатываются, изменяются и, как правило, искажаются, притом порой до неузнаваемости существующими условиями и обстоятельствами, порождая разнообразные комбинации и ситуации, часто не только не зависящие от личной воли и желаний исторического деятеля, но идущие вразрез с ними.

Вэтой связи определенный интерес представляют рассуждения Льва Толстого по поводу причин войны 1812 года. Пытаясь найти им объяснение, он в эпилоге к роману «Война и мир» как бы еще раз прокручивает цепь событий, приведших французские войска в Москву, а затем русские — в Париж. Толстой силился понять, что побудило многие народы к этому немыслимому по масштабам и сопряженному с невероятными трудностями и жертвами походу на Восток.

«Что такое все это значит? — спрашивает Толстой. — Отчего произошло это? Что заставляло этих людей сжигать дома и убивать себе подобных? Какие были причины этих событий? Какая сила заставила людей поступать таким образом?». «Вот невольные, простодушные и самые законные вопросы, которые предлагает себе человек, натыкаясь на

памятники и предания прошедшего периода движения».

Такие же «простодушные» и законные вопросы каждый вправе задать не только относительно любой войны, включая и две мировые войны ХХ века, но и всяких иных значимых событий, в том числе и революций. Толстой, отмечая неспособность исторической науки ответить на эти «простодушные» вопросы, с иронией рисует «логическую» цепь аргументов, к которой та обычно прибегает для объяснения причин войны. Она сводится, как правило, к чертам характера стоящих у власти личностей, к их намерениям и желаниям, ошибочным оценкам ими происходящих событий и принимаемым ими решениям. Невозможность с помощью этих причин объяснить ту или

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

155

иную войну усугубляется, считает писатель, несопоставимыми суждениями различных историков, трактующих события со своих сугубо личных и национальных точек зрения.

С той поры, как Толстой написал свой роман, в этом смысле практически ничего не изменилось. По-прежнему историки ищут причины социальных переворотов или войн в действиях отдельных людей, прежде всего политиков и государственных деятелей. Если речь идет о Первой мировой войне, тут непременно всплывают имена Пуанкаре, Грея, Вильгельма II, Франца Иосифа, Николая II и т.д., ответственными или, наоборот, безответственными действиями которых была подготовлена война. Если пытаются выяснить причины Второй мировой войны, то здесь к нашим услугам Гитлер, Муссолини, Чемберлен, Даладье, Сталин, Бенеш, каждый из которых внес свой вклад в подготовку войны. Но поскольку современный историк уже перестал следовать устаревшему подходу, в соответствии с которым история творится «героями», и верит в то, что существуют иные её движители, то вместо причин, ранее ограниченных главным образом действиями выдающихся личностей, ныне выступают разного рода «объективные» причины. В качестве таковых называются прежде всего всякого рода противоречия между государствами. Накануне Первой мировой войны ими были англо-германские, франкогерманские, англо-французские, русско-австрийские, русско-германские и иные. Именно они, по мнению историков и социологов, были повинны в развязывании войны. Если подниматься еще выше, то мы уже вступаем тут в область таких понятий, как капитализм, империализм — этих безликих монстров и демонов, творящих, якобы, помимо нашей воли историю. Еще выше — международные отношения в целом, порождающие самопроизвольно непримиримые противоречия, выливающиеся время от времени в войны

иконфликты. Известный французский ученый Раймон Арон так и писал: «сама сфера международных отношений несет в себе войну, как туча, грозу». Против такого рода соображений в природе не существует никаких контраргументов: они неоспоримы и величественны как гранитный монумент. С помощью этих весьма многозначных понятий достаточно удобно строить разного рода теории, объясняющие общие причины войн. Тем не менее, ни одна из них не объясняет, почему именно произошла Первая или Вторая мировые войны. Можно охотно соглашаться с тем, что были такие-то и такие противоречия, был империализм, были действия таких-то и таких людей, одни из которых желали мира, другие — войны. В то же время хорошо известно, что противоречия существовали и до и после войны, что империализм как был, так и остался, что во все времена одни люди желали мира, другие — войны. Единственно, чего мы не знаем, — это почему в 1914 г. началась Первая мировая война, а в 1939 г. — Вторая, или почему в 1812 г. Наполеон двинул свои войска на Россию, с которой он менее всего намеревался воевать. История сплошь и рядом дает нам примеры того, как воля исторических лиц не производила должного действия, их приказания часто не только не исполнялись, но нередко происходило нечто обратное тому, что они приказывали.

Если следовать рациональной логике, то Наполеону следовало бы совершить поход против своего злейшего врага Англии, на подготовку чего он потратил немалые усилия и время. Но за все время своего царствования он даже ни разу не пытался исполнить своего намерения, а совершил поход на Россию в то время, когда, по собственным же его словам

иубеждению, он считал выгодным быть с нею в союзе. По наивному мнению Толстого, такое происходит оттого, что одни приказы не соответствуют, а вторые, наоборот, соответствуют ходу событий. Иными словами, события ведут человека, а не человек управляет событиями, если даже этот человек гений и облечен высшей властью. В самом деле, отдавая приказание или изъявляя желание, может ли наделенный какой угодно властью человек быть уверен в их осуществимости? Такой уверенности нет и не может быть даже в житейских делах, когда на пути простых желаний человека неожиданно оказываются десятки препятствий, о существовании которых он в своем намерении даже не подозревает. Что же тогда говорить о таких предприятиях, как войны, в которых принимают участие многие государства, сотни тысяч и даже миллионы людей, многочисленные службы, не считая всех сопутствующих обстоятельств? Возможно ли все

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

156

это поднять, двинуть, направить приказом, то есть определенным сочетанием простых слов? Для того же Толстого это невозможно, и его вывод таков:

«Исторические лица и их приказания находятся в зависимости от событий, а потому к явлению, которое мы рассматриваем, понятие причины неприложимо». «Почему происходит война или революция? – Мы не знаем; мы знаем только, что для совершения того или другого действия люди складываются в известное соединение и участвуют все; и мы говорим, что такова природа людей, что это закон».

Отвергая причинное объяснение исторических событий, в том числе войны, Толстой на его место ставит законы соотношения свободы и необходимости.

«Все, что мы знаем о жизни людей, — считает он, — есть только известное отношение свободы к необходимости». Уловить и определить эти законы и составляет, по его мнению, задачу истории.

Легко видеть, как в рассуждениях Толстого о войне то прямо, то скрыто проходит идея Судьбы, предопределяющей неведомым для нас образом наши действия. В самом деле, если свобода любого человека весьма относительна и всегда ограниченна массой обстоятельств, то свобода действий политика зажата в рамки, нередко близкие полной несвободе. Тот факт, что Наполеон не напал на Англию, как он того желал, а оказался со своей армией на безбрежных российских просторах, и был как раз выражением той необходимости, которая «тащила» Бонапарта вопреки его собственным намерениям и предпочтениям. Наполеон, надо думать, на каком-то этапе осознал, что Англию завоевать обычными средствами нельзя, ибо она не просто сравнительно небольшой остров, а огромная империя. Завоевание острова отнюдь не означало бы поражения Англии. Чтобы нанести ей поражение или, как минимум, вывести из игры, нужно было разделаться с её основными континентальными союзниками — Австрией, Пруссией и, конечно, Россией.

Вообще надо заметить, что в сфере политики, а тем более в действиях, связанных с войной, принимающие судьбоносные решения лица еще более или менее свободны в выборе первого своего шага; после него они теряют и эту малую свободу и попадают в плен «закона взаимозависимости» или, если хотите, — в плен обстоятельств, хотя во многом и порожденных этим первым шагом, но над которыми они уже, как правило, не властны.

Кстати, перед аналогичной проблемой встал через сто с лишним лет после Наполеона и Гитлер. Известно, что он очень внимательно изучал опыт французского императора и, тем не менее, попал в схожую ситуацию, к которой его подвели все предыдущие действия: захват Чехословакии, аншлюс Австрии, нападение на Польшу. Как и в случае с Наполеоном, на пути широких замыслов Гитлера стояла всё та же Англия. Чтобы вывести её из игры, у Гитлера не оставалось иного выхода, как только удалить «русскую фигуру» с европейской «шахматной доски». Осуществление этой задачи с еще большей необходимостью и вопреки всем намерениям, желаниям и опасениям Гитлера привело его к войне с Соединенными Штатами. Здесь он был еще менее свободен, нежели в решении о нападении на Советский Союз. Так, потревоженная им же самим «Необходимость», или, если хотите, — «Судьба», шаг за шагом, медленно, но верно вела его самого и возглавляемое им государство к неминуемой гибели.

Область неизвестного, непредвиденного и случайного, особенно в сфере общественных отношений, настолько велика, и мы еще так мало знаем их природу, что даже в частной жизни наши смелые замыслы и великолепные теории постоянно разбиваются то о внешние обстоятельства, то о нашу собственную натуру. Если отдельному индивидууму трудно, а часто просто невозможно устроить собственную жизнь по той программе, которую выработал его разум, то историческому деятелю тем более невозможно сделать так, чтобы несколько тысяч или миллионов людей действовали по той схеме, какую он считает разумной и многообещающей. Воли одного гения, как бы ни был тот могуч, еще недостаточно, чтобы ввести в жизнь многих людей коренные изменения в понятиях, представлениях, интересах и устремлениях.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

157

Если такое возможно, то лишь на какой-то сравнительно короткий исторический срок, и об этом свидетельствует вся история человечества с её александрами македонскими, юлиями цезарями, наполеонами, гитлерами, сталинами, её великими революциями и прочими деяниями. Взять ту же Октябрьскую революцию и советскую власть. Ей на какое-то время, притом с величайшими усилиями и не меньшими жертвами удалось изменить рутинный порядок вещей и вовлечь массу в реализацию своих грандиозных планов. И этот поистине великий героический этап в истории России и всех населяющих её народов продержался от силы пятьдесят лет, после чего наступил период постепенного возрастания того состояния верхов и низов, к которому можно условно применить технический термин «усталость материала». В «верхах» она нашла выражение в обюрокрачивании партийной и государственной элиты, в постепенной деградации высоких идеалов и превращении их в чисто внешние ритуальные действия, во все возрастающем разрыве между материальным положением и образом жизни «верхов» и «низов». В «низах», в свою очередь, также постепенно исчезал пиетет перед теми же идеалами и одновременно росли интересы сугубо материальные, которые к тому же становилось все труднее реализовать. То и другое неизбежно подвело к тому, что к 80-м годам прошлого столетия вполне созрела почва для идеи перестройки. Как она была реализована и что в конечном итоге из неё вышло, об этом в общих чертах было сказано выше.

Таким образом, мы опять приходим к банальному и в принципе давно известному выводу, что влияние великих идей и великих исторических деятелей всегда ограничено обстоятельствами места и времени. Зависимость отдельной личности от обстановки и от общей жизни всего народа и эпохи всего рельефнее выражается в том, что сами категории мышления, коими оперирует великая личность, как правило, не выходят за рамки окружающей его действительности и всех связанных с нею обстоятельств.

На сей счет у Энгельса имеются рассуждения, дающие возможность лучше понять связь между намерениями выдающейся личности и реальными условиями для их реализации. Самым худшим из всего, что может предстоять вождю какой-либо радикальной партии, отмечает Энгельс, является приход к власти в то время, когда обстоятельства еще не созрели для реализации его целей.

«То, чтó он может сделать, зависит не от его воли, а от того уровня, которого достигли противоречия между разными классами, и от степени развития материальных условий жизни… То, чтó он должен сделать… зависит опять-таки не от него самого… Он связан уже выдвинутыми им доктринами и требованиями, которые опять-таки вытекают не из данного соотношения общественных классов и не из данного, в большей или меньшей мере случайного, состояния условий… а является плодом более или менее глубокого понимания им общих результатов общественного и политического движения. Таким образом, он неизбежно оказывается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всем его… принципам и непосредственным интересам его партии; а то, что он должен сделать, невыполнимо...». «Кто раз попал в это ложное положение, — заключает он, — тот погиб безвозвратно».

Эти рассуждения практически вполне применимы к деятельности всех известных в истории выдающихся личностей. Однако их правота осознается обычно постфактум. Человек слаб, даже если он числится в списке «выдающихся». Никому не дано проникнуть в сложную связь всех наличных обстоятельств жизни и предвидеть будущее. К тому же, многие даже и не пытаются это делать, руководствуясь собственным пониманием ситуации, положением, намерениями и страстями и, конечно, надеждами на благополучный исход своего предприятия. Если бы те же Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, Ленин, Сталин, Гитлер и другие могли предвидеть результаты своих намерений и деяний, то, возможно, они бы не стали пускаться во вся тяжкие. Но тогда не было бы истории, не было бы великих личностей, и юные балбесы не спрашивали бы, зачем нужно изучать историю. Жизнь человеческая тем и хороша, что непредсказуема.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

158

Нет поэтому ничего удивительного в том, что непредсказуема и сама история, притом как будущая, так и прошлая.

** *

Окидывая взглядом общую тенденцию появления на исторической арене выдающихся исторических личностей, начинаешь замечать удивительный, в общем-то, факт, а именно: бросающийся в глаза растущий дефицит таких личностей в наше время. Не заглядывая в даль, о текущей истории можно сказать, что касательно наличия выдающихся личностей в ней наблюдается, как говорится, явная «напряженка». В какую сторону света или страну ни посмотришь — одни посредственности: не на ком остановить взгляд. А ведь еще какие-нибудь пятьдесят-шестьдесят лет назад мир гремел такими именами, как Сталин, Рузвельт, Черчилль, де Голль, Неру, Насер, Аденауэр и др. Невольно начинаешь думать, что и в этой сфере работает всеобщий закон сохранения энергии и материи: недостаток в одном с необходимостью восполняется избытком в другом. В самом деле: одной из самых значимых и характерных черт нашего времени можно, не боясь ошибиться, назвать возрастающую роль в политической жизни больших масс людей. Их воздействие на социальную жизнь носит главным образом не прямой, а опосредованный характер — через рост демократических институтов и свобод, повышение в целом образовательного уровня людей, материального благосостояния и, соответственно, — рост многообразных и многочисленных потребностей. В свою очередь, власть становится во все большей мере зависимой от господствующих в обществе взглядов, настроений, потребностей и устремлений. Ей приходится поэтому заигрывать с массами, нередко потакать им. Во многом благодаря этому на смену личностям стали приходить откровенные демагоги и популисты. «Приз» стал всё чаще доставаться не достойным и умным, а ловким и речистым.

Данный феномен стал заметным уже в XIX веке; еще большую значимость он приобрел в ХХ столетии. В наше время, особенно после развала Советского Союза и крушения биполярной структуры мира, державшей мир в жестких рамках противостояния двух великих держав, роль масс еще больше усилилась. Связано это помимо всего прочего также с абсолютным ростом населения планеты, перевалившем за семь миллиардов человек, возросшими миграционными потоками, дефицитом жизненного пространства и жизненных благ и одновременно растущими претензиями людей на равные права и возможности в социальной и материальной сферах жизни. В свое время испанский философ Х. Ортега-и-Гассет назвал данное явление «восстанием масс». Для нашей эпохи и впрямь характерен выход на арену активной жизни тех масс, которые в прежние времена были в социальном и политическом отношении ничем, играя в лучшем случае роль рабочей скотины или «пушечного мяса». Сегодня эта масса энергично требует своего «места под солнцем», добивается, притом не без успеха, тех же прав и привилегий, которые прежде имели только господствующие слои общества. В качестве отличительных черт сегодняшнего человека массы можно назвать безудержный рост его жизненных вожделений, реализацию которых он считает не только главной задачей своей жизни, но и чуть ли не главной заботой общества в целом. Характерно, что он при этом испытывает принципиальную неблагодарность ко всему, что дает ему возможность жить в лучших условиях, чем жили его родители. Более того, он уверен в том, что общество обязано удовлетворять его желания и потребности и что для него самого не существует никаких обязанностей — одни только права.

«В былые времена, — замечает Ортега-и-Гассет, — рядовому человеку приходилось ежедневно получать... уроки элементарной [житейской] мудрости, так как мир был организован грубо и примитивно, катастрофы были обычны, не было ни изобилия, ни прочности, ни безопасности. Сегодняшние массы живут в изобилии и безопасности; все к их услугам, никаких усилий не надо, подобно тому как солнце само поднимается над горизонтом без нашей помощи. Не надо благодарить других за воздух, которым ты дышишь, воздуха никто не делал, он просто есть. «Так положено»... Избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

159

предоставленную в их пользование наподобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа».

Такого рода позиция и связанное с ним мировоззрение уже по определению исключают какие-либо непререкаемые авторитеты, с мнением которых стоило бы считаться. Главный принцип жизни современного человека массы — жить в свое удовольствие. «Живи, играючи!», как настоятельно рекомендует один из рекламных роликов.

Избыток жизненных благ, для добывания которых не нужно ежедневно напрягать свои силы, избыток безопасности, которую не нужно каждый день защищать и отстаивать в борьбе с многочисленными врагами в сочетании с жаждой удовольствий, это, если подумать, — страшная вещь, несущая в себе огромный разрушительный потенциал. Когда люди сообща борются за свое существование, эта борьба сплачивает, жизнь наполняется смыслом и носит созидательный характер. Когда значительная часть общества пытается достичь желаемого, не напрягая усилий, не созидая, а только паразитируя или проедая, созданное другими, это неминуемо ведет к дезинтеграции общества и, в конце концов — к его гибели. Похоже, что такой путь делается все более характерным для большинства стран современного мира. Тому в немалой степени способствует и популистская политика властей. В результате действия объективных и субъективных факторов, общества становятся все более гетерогенными, этнически и конфессионально смешанными и внутренне разобщенными.

Всё это во многом есть следствие ложно понимаемой демократии, абсолютного господства идеи прав человека над его обязанностями, выхода «из подполья» многочисленной энергичной и в то же время полуобразованной массы, духовно свободной от всякого культурного наследия прошлого, в том числе наследия нравственного. То, что вчера ютилось по задворкам, подворотням, подвалам и полуподвалам, «малинам», вышло сегодня в широкую жизнь и утвердило себя в ней, привнеся в неё всё то, что было прежде свойственно лишь маргинальным слоям. Сегодня масса может сказать: “L’etat c’est nous”, или: «Государство это — мы».

Другой важный фактор, связанный с означенным феноменом, — научнотехнический прогресс с его главной ориентацией на массовое потребление. «Прогресс» всё упрощает, тиражирует, удешевляет и одновременно всё фальсифицирует, в том числе отношения между людьми и отношение людей к окружающему миру и своим обязанностям. Доступность образования для широких масс людей, увеличение уровня их благосостояния и безопасности, демократизация и нивелирование социального положения людей меняет отношение человека к труду. Многих перестала удовлетворять механическая монотонная работа, не приносящая морального, эстетического и, конечно, материального удовлетворения. Современный энергичный человек масс стремится получить все блага по максимуму, притом в минимально короткий промежуток времени и с минимальной затратой физической и умственной энергии. Отсюда неразборчивость в средствах, неуважение к традициям, существующим нравственным и иным ценностям, отсюда идущий на глазах процесс превращения еще недавно сплоченных гомогенных обществ в рыхлые совокупности практически ничем не связанных и чуждых друг другу людей.

Одновременно человек традиционной культуры в новых условиях как бы осиротел и стал терять привычную почву под ногами. Он стал все больше пресыщаться техникой, его начинает влечь к более простым и близким к природе формам жизни — нечто вроде современной формы руссоизма. Отсюда растущая у многих неприязнь к большим городам, стремление к освобождению от удушающей атмосферы современной организации труда, в которой человек превращается в часть механизма. Отсюда и падение интереса к науке как таковой и взамен — тяга к оккультизму и спиритуализму, теософии, индийской философии, метафизике, астрологии и магии. Как в этой связи отмечал Шпенглер, это настроения Рима времен Августа. Из пресыщенности уходят в примитивные уголки Земли, идут в бродяги, бегут в самоубийство. Другими словами, это настроения упадка современной цивилизации, находящейся на стадии духовной и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

160

материальной стагнации и кризиса. Её наиболее очевидные признаки — гибель деревни, массовая миграция сельского населения в города, потеря значимости общественно полезного труда, рост бездетности, уменьшение рождаемости и числа браков, превращение демократии в грубый и откровенный фарс, кризис парламентаризма, отсутствие признанных авторитетов в сфере политики, небывалый прежде размах преступности, в том числе терроризма, рост наркомании и алкоголизма.

В этих условиях вопрос о роли личности в истории приобретает иное звучание и смысл. Движение масс становится всё более анархичным и неуправляемым, обретая нередко характер стихийных бунтов. В их основе нет никакой позитивной идеи или возвышенных идеалов, некогда одушевлявшие все великие революции прошлого и носителями которых были выдающиеся личности. Неудивительно, что оборотной стороной всего этого является явный дефицит таких личностей, которые были бы способны придать стихии масс организованный и осмысленный характер. Здесь мы сталкиваемся, если можно так выразиться, с «дурной гармонией» Анархизму «восставших масс», не имеющих определенных интересов и целей, на уровне личностей отвечает отсутствие руководящих идей и идеалов и соответствующей им духовной энергии, которая могла бы объединить разрозненные массы, организовать и направить их на решение каких-то конструктивных, всем понятных и разделяемых всеми целей. В то же время официальные руководители государств нередко уже не в состоянии справиться с анархическим движением масс, вследствие чего во многих случаях можно наблюдать деградацию демократии в охлократию, то есть в господство толпы. Об этом свидетельствуют известные события во Франции, длительное противостояние власти и анархически настроенных толп в Украине, Киргизии, Венгрии, Палестине и т.д.

Напомню в этой связи еще раз, что практически вплоть до XIX века господствующим в философии истории был взгляд, что развитием истории управляют идеи, или мнения, выразителями коих являются выдающиеся личности. И это отнюдь не случайно, поскольку и в самом деле в основе всех великих движений, менявших облик государств и народов, всегда лежала какая-нибудь высокая и одновременно позитивная идея. Именно она побуждала народы на великие дела и великие жертвы. Глядя же на сегодняшний мир с его явным акцентом на материальную сторону жизни, невольно приходишь к выводу, что человечество израсходовало весь запас отведенных ему положительных идей и идеалов и теперь ему суждено довольствоваться одними лишь «хлебами» и борьбой за них.

Все это, в свою очередь, невольно подводит к вопросу: не переживает ли человечество переломный момент в своей общей истории и не вступило ли оно в фазу своего заката? Если исходить из циклического характера исторического движения, можно вполне предположить, что человечество перевалило через половину отведенного ему цикла и начинает движение вспять, так сказать, «под горку». «Под горку», как известно, катиться и проще и быстрее, нежели преодолевать кручи и подъемы. Вполне допустимо поэтому предположить, что вторую половину своей истории человечество пробежит гораздо быстрее, чем первую. Может быть, и впрямь был прав американский политолог Фрэнсис Фукуяма, выдвинувший где-то в начале 1980-х годов свою концепцию «конца истории»? Однако не стану касаться её здесь — этой интересной и важной теме в рамках философии истории посвящен в книге отдельный очерк.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

161

НООСФЕРА

КАК РЕЗУЛЬТАТ И ОСНОВА ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА

«Все тайны, которые скрывает от нас природа, – это беды, от которых она нас ограждает»

Ж.–Ж. Руссо

Редкий историк, исследуя то или иное событие или факт, ставит его в связь с внешней средой, в которой те происходят. Речь тут идет не о социальной среде, поскольку всякий исторический факт встроен в нее органически, и потому, если того не требуют какие-то особые причины, нет нужды всякий раз указывать на неё. Имеется в виду связь исторического процесса, во-первых, с окружающей человека природной средой и, вовторых, со средой искусственной, рукотворной, которую сам человек неустанно создает в ходе своей многогранной жизнедеятельности. Если о месте и роли природной среды в истории порой еще говорится, то другая среда практически выпала из поля внимания. Что касается природной среды, то наиболее развернутую оценку ее значения в истории мы встречаем у Ш. Монтескье в его знаменитом труде «О духе законов». В ранней работе К.

Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеология» помимо «дежурных» указаний на роль природной среды находим также общую отсылку на результаты человеческой деятельности.

«Всякая историография, — пишут они, — должна исходить из природных основ – геологических, гидрографических, климатических и прочих — и тех их видоизменений, которым они, благодаря деятельности людей, подвергаются в ходе истории». (Курсив мой — Э.П.)

Первой части пожелания классиков многие историки следовали без всякой подсказки, но преимущественно в духе Монтескье, а именно как констатацию, в общем, банального и ничего не дающего для глубокого понимания истории вывода, что на её развитие действуют климатические и прочие природные факторы. Этим, в общем и целом, дело ограничивалось. Что касается второй части пожелания, а именно выявлению видоизменений природного окружения, происходящих благодаря деятельности людей, прежде всего, промышленной и технической, историками в большинстве случаев вообще игнорировалось. Вполне можно допустить, что им вообще не приходило в голову заниматься такого рода исследованиями, поскольку те, по разумению многих, не входят в задачу истории. Интерес историков сосредоточивался главным образом на ярких событиях и, конечно, деяниях всяких великих личностей. И такой акцент вполне понятен. В самом деле, что такое история, как не цепь захватывающих событий, субъектом которых является человек, а главными действующими лицами — выдающиеся личности. И что бы там ни говорили скучные педанты о значении каких-то там объективных факторов, об особенностях хозяйственной деятельности и производственных отношений в ту или иную эпоху и т.п., для многих историков и любителей истории она всегда останется ареной деятельности выдающихся личностей и всего, что с ними связано. Природная и рукотворная среды — это лишь некий общий и безликий задник, на фоне которого разворачиваются события и действуют герои. Их место и роль в историческом процессе должны, скорее, интересовать тех, кто занимается философскими проблемами истории, а не собственно историков.

Всё верно, хотя справедливости ради замечу, что и среди историков встречаются те, кто понимает важность данной проблемы. Более того, можно видеть, как такое понимание даже возрастает вместе с ростом влияния многосторонней деятельности человека на окружающую среду, а вместе с ней — и на историю. Вот что пишет по этому поводу один из наиболее глубоких историков ХХ века Люсьен Февр:

«Техническая деятельность не может отгородиться от других видов человеческой деятельности. Плотно окруженная и стиснутая ими со всех сторон, она попадает под их

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

162

воздействие, всех вместе и каждой в отдельности. Будь то религия, или искусство, или политика, будь то военные или социальные потребности организованных человеческих групп. Техника находится, и это неизбежно, на службе у этих видов деятельности, притом, что все они порождаются определенной эпохой, все они (так же как и техника) — дело рук людей определенной эпохи и предназначены для того, чтобы удовлетворить потребности своего времени…».

Всё это так, хотя нельзя не заметить, что сама постановка вопроса все же типична именно для гуманитария. По Февру, техника не только подпадает под воздействие духовных сфер, но и находится на службе у последних, то есть на службе искусства, религии, политики. Спору нет: в каких-то отдельных, частных вещах технические достижения действительно работают на духовные сферы — это мы видим на каждом шагу. Однако в глобальном соотношении данных видов человеческой деятельности приоритет явно на стороне достижений в области техники. Хотя техника и искусство являются плодами творящей деятельности человека, роль и назначение у них совершенно разные. Техника прямо служит удовлетворению разнообразных материальных потребностей человека; искусство же удовлетворяет потребности эстетические, которые, что бы там ни думали эстеты, по отношению к сфере материальной вторичны. К этому добавим тот факт, что техника по мере своего развития и совершенствования сама становится все более эстетичной не только по форме, но и по содержанию. Тому в немалой степени способствовало развитие современного искусства дизайна. Технический дизайн постепенно вытесняет традиционное искусство из многих сфер жизни и одновременно способствует начавшемуся процессу превращения общества производителей в общество потребителей. Этот процесс уже целиком зависит от уровня технологического развития. Главное же здесь то, что техника во всех своих ипостасях есть единственный вид человеческой деятельности, не просто прогрессирующий, а прогрессирующий, если можно так выразиться, в геометрической прогрессии. Все остальные виды человеческой жизни и деятельности, как правило, деградируют под воздействием прогресса в технике. Это мы видим в искусстве, нравственных и семейных отношениях. В наши дни плоды такого воздействия особенно очевидны.

Но что означает непрерывный прогресс техники для исторического процесса в целом? Ослепленные её достижениями, люди в массе своей видят лишь непосредственные плоды в виде всевозможных механизмов, машин и приспособлений, облегчающих, украшающих и делающих более комфортным их быт. Но они не замечают другого, а именно, что технический прогресс ведет к коренному изменению той среды, в которой совершается исторический процесс — среды как природной, так и социальной. Хотя, замечу, нужно быть вовсе слепым, чтобы не видеть, что природная среда прямо-таки на глазах хиреет и сужается, тогда как среда искусственная, созданная разумом человека, наоборот, непрерывно ширится и усложняется. Именно с последней связано явление, получившее название «глобализация», под которой, в общем, понимается рост взаимозависимости государств и народов во всех главных сферах отношений: экономической, научно-технической, политической, духовной и коммуникационной. Глобализация означает также постепенное выравнивание уровней жизни, потребностей и возможностей их удовлетворения для разных народов в рамках всей планеты. Процесс этот, в свою очередь, благоприятствует абсолютному росту её населения. Тот, в свою очередь, ведет к всё более масштабному использованию природных ресурсов Земли, а значит, и к их прогрессивному истощению. Образуется такая вот непростая цепочка. Но и это еще не всё.

По мере расширения наших знаний о мире человеческой деятельности, мы обнаруживаем повсюду сложные взаимосвязи. Всякие новые технические достижения не возникают на пустом месте: они предполагают друг друга и обусловливают друг друга даже в самых простых видах деятельности. Содержание, скажем, животных требует заготовки для них кормов. Посев и уборка урожая предполагает существование разного рода орудий и тягловой силы. Последние нуждаются в заводах и фабриках, ремонтных

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

163

мастерских, строительных и прочих материалах, а значит — в транспорте. Транспорт, в свою очередь, требует дорог, всё вместе — определенного уровня производства и т.д. Таким образом создается не только весьма сложная, но и непрерывно расширяющаяся система искусственной инфраструктуры. Накладываясь на природную среду, она постепенно подминает её под себя, деформирует, истощает и тем самым шаг за шагом изживает. Получается парадоксальная ситуация: человек не может существовать без природной среды, но реализовать себя он может только за счет этой среды путем её постепенного уничтожения.

В предыдущих очерках отмечалось, что человек по своей животной природе есть хищник. Хищническую свою натуру он реализует как за счет других людей, так и за счет окружающей его природы. Поскольку к тому же человек есть хищник, обремененный творческим разумом, это порождает у него чувство раздвоенности. В идеале он не только не желает наносить вреда природе, но наоборот, даже проявляет беспокойство о её сохранении, принимает в этой связи некоторые меры, правда, чаще всего запоздалые и ограниченные. Однако в то же время он бессознательно стремится утвердить свое превосходство над окружающим миром. Начав свою историю с борьбы с силами и стихиями природы с единственной целью выжить, человек постепенно перешел к борьбе с ней уже во имя покорения, завоевания и, в конечном счете, подчинения её своим эгоистическим целям. Н. Бердяев верно заметил:

«Внешнее покорение природы меняет не только природу, не только образует новую среду, но меняет и самого человека. Сам человек под влиянием этого процесса радикальным и коренным образом изменяется. Происходит переход от органического типа к механическому. Если предшествующая стадия знаменовалась органическим отношением человека к природе и ритм человеческой жизни соответствовал ритму жизни природной, если самая материальная жизнь человеческая протекала как жизнь органическая, то, с известного момента истории, происходит радикальный сдвиг и переворот: переход к механическому и машинному складу жизни».

Переворот этот особенно резко обозначился с началом так называемой промышленной революции в XIX столетии, которая знаменовала качественно новый этап в жизни человеческого общества. И здесь нельзя не согласиться с тем же Бердяевым, что изобретение сложных машин и победоносное внедрение их в жизнь человека — это одна из самых великих и радикальных революций в человеческой судьбе. Раньше человек был связан с окружающей средой естественными узами, и его общественная жизнь не отрывалась так резко от жизни природы. Машинная техника полностью изменила это отношение: она встала между человеком и природой, не только покоряя её, но и порабощая самого человека. Освободив человека в каких-то частных отношениях, машина в то же время поработила его в целом. Если прежде он находился в непосредственной зависимости от природы, черпая оттуда всё для себя необходимое, изобретение машин и механизация жизни создало новую форму зависимости и рабства, гораздо более прочную, нежели зависимость человека от природы. Эта новая страшная сила разложило природные связи и формы бытия человека. Вследствие этого человек все дальше уходит от природы и становится не просто придатком, а, можно сказать, рабом машины и всего, что она производит.

Сделав борьбу с окружающей природой своей целью, человек, сам того не замечая, всё глубже запутывался в тех сетях и ловушках, которые он расставлял для нее, но в итоге попал в них сам. Он все еще наивно продолжает считать себя существом свободным, хотя давно уже связан по рукам и ногам творениями своего беспокойного творящего разума. Под воздействием всевозможных технических совершенств и создаваемых ими удобств он перестал замечать свое подневольное положение. В самом деле, когда живое существо рождается в клетке и с детства привыкает к жизни в ней, та уже не кажется ему тесной, какой бы маленькой ни была, поскольку ничего другого он не знает и потому не может сравнивать — несвобода для него как бы естественна. Вот так и каждое новое поколение людей вступает в жизнь в её готовых и достаточно жестких формах и рамках, которые ему

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

164

подготовило поколение предыдущее: оно не в состоянии сравнивать их с чем-то иным, лучшим или худшим, поскольку не обладает ни достаточными знаниями, ни переживаниями прошлого, а потому, каким бы это настоящее ни было, оно для него является единственно реальным. Именно от него оно и отталкивается в своих мыслях, надеждах, оценках и действиях.

Взять ту же природную среду. Старшим поколениям она кажется изуродованной и загаженной, поскольку у них есть, с чем сравнивать. Молодое поколение принимает её, как есть, а потому не видит оснований для каких-то срочных мер для исправления существующего положения дел. Более того, его отношение к природной среде делается всё более потребительским, и оно уже по инерции продолжает разрушительную практику предшествующих поколений. Правда, и ему порой тоже начинает казаться, что с природой не всё в порядке. Тогда оно поднимает бурю в стакане воды, на арене появляются персонажи «зеленого» цвета и начинают эпатировать общественность своими экстравагантными выходками. Этим обычно всё кончается, и жизнь продолжает идти попрежнему в том направлении, которое жестко предопределено всей прошлой историей человека. Направление это наметилось практически с первых шагов существования человека на Земле, и оно носит совершенно объективный характер. Его не могут изменить ни местонахождение человека, ни расовая или государственная принадлежность, ни организационные формы его разнообразных ассоциаций, ни высокие или, наоборот, низменные деяния, цели и т.д. Направление это медленно, но неуклонно ведет к созданию в масштабах планеты искусственной сферы, постепенно вытесняющей естественную среду со всеми вытекающими из этого последствиями. Эта искусственная сфера, созданная творческой работой человеческого разума, получила название «ноосферы». Прежде чем перейти к раскрытию содержания данного понятия, обратимся к вопросу, что понимается под прогрессом в истории. Иметь хотя бы общее представление об этом понятии нам нужно потому, что «прогресс» и «ноосфера» не только неразделимы, но и сама ноосфера является полным выражением прогресса и закономерным его результатом.

Что понимается под «историческим прогрессом»?

«Прогресс (от лат. progressus — движение вперед), направление развития, для которого характерен переход от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному. О прогрессе можно говорить применительно к системе в целом, отдельным ее элементам, структуре развивающегося объекта. Понятие прогресс противоположно понятию регресс». (Из словаря).

Итак, согласно существующим представлениям, прогресс — не просто движение вперед, а движение, сопровождающееся качественными изменениями, а точнее, процесс развития от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному, или, другими словами, движение в восходящем направлении. Отсюда понятно, что прогресс не тождествен простой эволюции. В отличие от нее, прогресс предполагает некую цель в виде достижения более высокой по сравнению с настоящим ступени исторического развития всего человечества или какой-то его части. Именно так понимали исторический прогресс Гегель, Маркс, Конт и их последователи. Другого понимания прогресса, скорее всего, не может существовать, если данное понятие вообще имеет какой-либо смысл. Поэтому все, кто придерживаются концепции прогресса, к какой бы сфере тот ни относился — будь то жизнь общества или природные явления — тем самым признают, что в данной сфере имеет место движение от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному. В естествознании концепция прогресса нашла свое наиболее полное выражение в эволюционной теории Дарвина, в социальной сфере — в марксистской теории развития и смены общественных формаций.

Популярность идеи прогресса во многом обязана, думается, особой природе человеческого менталитета, а точнее, его неувядающим надеждам на изменение жизни к

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

165

лучшему. В трагедии Эсхила «Прометей прикованный» её герой говорит, что он отобрал у людей дар предвидения, но зато дал им взамен надежды. Вот эти надежды и нашли свое полное воплощение в идее прогресса, получившей широкое распространение и признание не только в социальной науке, но и в широком общественном сознании. На деле же эта идея носит крайне примитивный характер, и надо думать, именно примитивность стала одной из причин её популярности. Человеку свойственно как бы интуитивно всё упрощать и спрямлять, притом не только дороги, но и мысли.

Однако здесь мы сразу же сталкиваемся с одной очень неудобной для сторонников прогресса вещью, которую они вольно или невольно обходили в своих далеко идущих концепциях. Дело в том, что самопроизвольного движения от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному в природе попросту не существует. Более того, оно не может существовать в принципе, поскольку противоречит всем её законам. В ней, наоборот, естественным является движение не по восходящей, а по нисходящей, то есть от большего — к меньшему, от высокого — к низкому, от теплого — к холодному, от более совершенных форм — к формам менее совершенным, но зато более устойчивым. Об этом уже говорилось в первом очерке, но не будет лишним повториться, принимая во внимание значимость данной проблемы для всей рассматриваемой темы.

Итак, чтобы движение шло в направлении прогресса, то есть от простого — к сложному, от низкого — к высокому, от меньшего — к большему и т.п., требуется

непременное приложение какой-то внешней энергии и работы. Само собой, повторю еще раз, такое происходить не может. Данный принцип выражен в двух началах термодинамики — этих основополагающих принципах всех природных процессов. Однако многие философы, и особенно историки, мало, если вообще, считаются с законами, относящимися к миру природы, совершенно ошибочно полагая, что к области культуры они прямого отношения не имеют и что данная область развивается согласно своим особым законам, которые, правда, никто не знает. Вот, в частности, почему в науках о культуре мы так часто сталкиваемся с произволом и субъективизмом в самом дурном смысле этих слов.

Вопреки подобным примитивным представлениям хотелось бы специально подчеркнуть, что существуют некоторые всеобщие законы, и им в равной мере подчиняются как явления природы, так и явления социальной жизни. К ним в первую очередь относятся законы, согласно которым невозможно самопроизвольное движение в направлении от низшего к высшему, от менее совершенного — к более совершенному. В природных явлениях действие этого закона, конечно, более наглядно. Не нужно быть ученым, чтобы знать, что текущая свободно вода самопроизвольно не потечет с более низкого места в более высокое; что никакой газ не может самопроизвольно перемещаться из области с низким давлением в область высокого давления; холодное тело не может передать тепло телу с более высокой температурой и т.д. Во всех этих и подобных им случаях для того, чтобы повернуть движение вспять, требуется приложение некоей внешней энергии. Ту же воду можно направить снизу вверх, но только с помощью приложения внешней энергии в виде системы шлюзов и разных механизмов. С Земли никакое тело само на Луну или на Марс не поднимется, но его можно туда забросить, приложив для этого соответствующую энергию. Если того же человека не обучать, не натаскивать, не прививать ему представления о нравственности, сам по себе он не станет существом грамотным, образованным и нравственным. Об этом достаточно подробно говорилось во втором очерке. То же самое скажем и относительно других аналогичных случаев.

Это правило нашло свое оригинальное выражение в так называемом «законе наименьших». Его выдвинул в свое время крупный российский ученый А. Богданов. Суть закона в том, что любая живая развивающаяся система, если она не подвергается действию каких-то внешних по отношению к ней сил, всегда стремится к сохранению состояния, изначально заданного ей природой, которое является для нее оптимальной. Если же вследствие воздействия внешних сил система будет выведена из своего

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

166

естественного состояния, то с прекращением этого воздействия она тут же начнет самопроизвольное движение к исходному состоянию. Например, всякое окультуренное человеком растение или животное, предоставленное самому себе, быстро дичает, то есть возвращается в свое естественное, или исходное, состояние. Если приложить этот закон к теории прогрессивной эволюции Дарвина и, в частности, к якобы постепенному, самопроизвольному превращению обезьяны в человека, то сразу же становится очевидной её полная научная несостоятельность. Такое превращение противоречит фундаментальным законам природы, а именно невозможности самопроизвольного перехода всякой живой системы в другое состояние, притом с иными, более сложными качественными характеристиками.

Первый вывод из сказанного состоит в том, что в природных явлениях никакого прогресса, понимаемого в вышеуказанном смысле, нет и быть не может в принципе. Поэтому все существующие эволюционные теории, в основе которых лежит принцип восхождения от более низких форм жизни к более высоким, от менее совершенных — к более совершенным, применительно к природе изначально ложны.

Иное дело жизнь социальная, общественная. Принципиальное различие между ней и природой состоит в том, что в качестве её движущей силы выступает человек-творец, способный постоянно вносить изменения не только в собственную жизнь, но и в жизнь окружающей его природы. Вне сознательного, целенаправленного человеческого воздействия природа живет и развивается, не прогрессируя и не регрессируя. Для ясности отмечу здесь еще одну важную деталь: как прогресс, так и регресс, суть движения, так или иначе связанные с внешним воздействием на естественные процессы, а не свойственны им по природе вещей. Скажем, приведенная выше в качестве примера «культурная» яблоня стала таковой не сама по себе, а в результате приложения внешних усилий и энергии со стороны человека. В этом конкретном случае есть основания применить к её развитию понятие «прогресс». Когда же она без надлежащего ухода дичает, а вернее, приходит в своё естественное состояние, тогда к ней вполне применимо понятие «регресс», поскольку она теряет только те свойства, которые были навязаны ей извне. Но если та же яблоня просто стареет и умирает, то это уже не регресс, а естественное видоизменение. То же самое можно сказать о любых иных природных процессах. Понятия прогресс и регресс, таким образом, суть понятия оценочные и применимы лишь к тем природным и социальным явлениям, к которым приложил руку человек. Другими словами, где благодаря творческой деятельности человека происходит целенаправленное количественное или качественное приращение или убыль каких-то свойств вещей и явлений, там есть основание говорить о прогрессе или регрессе. Думается, понятно, что это касается, прежде всего, области технического творчества. О прогрессе уместно говорить также применительно к приращению человеческих знаний об окружающем мире, даже притом, что знания эти носят относительный характер. Что касается сферы искусства, о ней можно сказать так: претерпевая постоянные изменения в форме и содержании, оно в то же время ни прогрессирует, ни регрессирует — оно просто меняется. В сфере нравственности, как свидетельствует исторический опыт, по мере прогресса науки и техники происходит попятное движение. Здесь мы видим пример компенсационного взаимоотношения: прибыль в одном происходит в определенной мере за счет убыли в другом. В то же время состояние общественной нравственности связано обратным отношением с уровнем общественной свободы, а именно: чем больше свобода, тем ниже общественная нравственность. В этом пункте трудно не согласиться с Ницше.

«Нравственность, — пишет он, — не что иное (или не более), как подчинение обычаям, каковы бы они ни были; обычаи — традиционный способ действий. В тех случаях, где традиция не повелевает, нет нравственности; и чем меньше определяется жизнь традициями, тем меньше становится круг нравственности. Свободный человек безнравствен, потому что во всем он хочет зависеть от себя, а не от традиции. Во всех первобытных состояниях человечества слово «порочный» было равнозначно слову «индивидуальный», «свободный», «независимый». Если совершалось какое-нибудь

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

167

действие не потому, что так повелевала традиция, а в силу других мотивов (например, ради индивидуальной пользы), такое действие считалось безнравственным; так оно понималось даже самим его нарушителем: ибо оно совершено с нарушением традиции. Что такое традиция? Высший авторитет, которому повиновались потому, что он приказывал, хотя бы в этом и не было пользы для нас...

...Какой человек самый нравственный? Во-первых, тот, кто наиболее часто исполняет закон... Во-вторых, тот, кто исполняет закон в самых тяжелых обстоятельствах. Самый нравственный тот, кто больше всего приносит жертвы обычаю. ...Обычай, традиция является, вопреки всем индивидуальным выгодам, и требует, чтобы отдельная личность принесла себя в жертву – такова нравственность обычаев». (Курсив мой – Э.П.).

Надеюсь, читатель не посетует на меня за столь длинную цитату. Она принципиально важна для понимания природы связи нравственности и общественного прогресса. В самом деле, когда в наши дни со всех сторон слышатся разговоры об упадке нравственности, то в этих разговорах нет главного, а именно: точного критерия этого упадка. Вследствие этого они сводятся либо к выражению личного и ничем не подкрепленного мнения, либо к к общим стонам и жалобам относительно падении общественной и личной морали и нравственности. В суждении Ницше мы видим точный критерий, на основании которого можно судить о причинах падения нравственности. Критерий этот содержится в степени прочности общественных коллективных связей, обычаев, традиций и соответствующей им общественной нравственности. В этом смысле, например, советское общество, как бы к нему ни относиться, было обществом нравственным; сегодняшнее российское общество ― безнравственно.

Слова Ницше указывают и на тот важный момент, что нравственность есть своеобразная форма проявления биологического инстинкта самосохранения человеческого общества, а не просто курьезный довесок к человеческому бытию. Заметное падение нравственности можно поэтому рассматривать как движение общества к вырождению и гибели.

При рассмотрении понятия прогресс необходимо учитывать еще один важный момент. Повторю еще раз, что любой прогресс, в какой бы сфере мы его ни обнаружили, всегда рукотворен, или, другими словами, есть результат творящей деятельности человека. Как таковой, он всегда идет вразрез с некими изначальными законами природы, поскольку происходит не естественным образом, а всякий раз требует приложения внешней энергии и усилий. Но — и это важно! — внешняя энергия не производится из ничего, а всегда извлекается человеком из тех же природных источников. Отсюда следует важный вывод, что любое прогрессивное развитие в указанном выше смысле ни при каких обстоятельствах не может быть процессом некомпенсируемым. Другими словами, всякое прогрессивное развитие, то есть развитие от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному происходит всегда только за счет чего-то другого.

Если нечто повышается и совершенствуется, одновременно с этим что-то понижается и деградирует, или, что одно и то же: прогрессивное развитие требует постоянного отбора энергии из внешних по отношению к нему источников.

Применительно к прогрессу человеческого общества таких источников, за счет которых он осуществляется, в самом широком плане существует два:

окружающий мир природы и сам человек. Это означает, что прогресс реализуется, вопервых, за счет разрушения или истощения окружающей среды и, во-вторых, за счет нравственной деградации самого человека. Когда высшим началом для человека становится материальная сторона жизни, его нравственная жизнь роковым образом начинает заполняться началами низшими, и в итоге гуманизм перерождается в антигуманизм, финалом которого может стать форменное людоедство.

Что касается природы, то даже такой апологет идеи прогресса, как Ф. Энгельс, вынужден был признать:

«Не будем, однако, слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит. Каждая из этих побед имеет, правда, в первую очередь те последствия, на которые мы рассчитывали, но во вторую и третью очередь совсем другие,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

168

непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых. Людям, которые в Месопотамии, Греции, Малой Азии и в других местах выкорчевывали леса, чтобы получить таким путем пахотную землю, и не снилось, что они этим положили начало нынешнему запустению этих стран, лишив их, вместе с лесами, центров скопления и сохранения влаги…».

«Месть», конечно, не самое удачное слово в данном контексте. Природа не мстит: мстить способен только человек — это, так сказать, его прерогатива. Сам того не осознавая, он наносит ущерб самому себе просто в силу своей природы. В остальном же Энгельс прав. Возможно, даже не осознавая того, он раскрыл принцип действия компенсаторного механизма в развитии всякого прогресса, а именно: когда что-то прогрессирует, другое, с ним связанное, должно непременно регрессировать. В этом, в частности, выражается всеобщий закон сохранения энергии и материи.

Прежде чем двигаться дальше, попытаемся ответить на вопрос:

Вчем состоит критерий прогресса?

Вразличных отраслях знания понятию «прогресс» придаются разные значения. Прогресс в понимании естествоиспытателя — совсем не то, что прогресс для историка, прогресс в сознании историка — нечто иное, чем прогресс для какого-нибудь технократа. Но даже в одной и той же сфере человеческих знаний или деятельности различные люди понимают его по-разному. Однако при всей неопределенности данного понятия, оно играет весьма заметную роль в общественном миросозерцании и практической деятельности человека. Казалось бы, слово, которому придают столь важное значение в общественной жизни, должно было бы иметь точный и определенный смысл. На деле же ясности здесь нет никакой.

Такое положение дел естественным образом подводит к вопросу: в чем, собственно, состоит критерий прогресса, и существует ли таковой вообще? Здесь, как и в толковании самого понятия «прогресс», мы вновь сталкиваемся с широким разбросом мнений. Чтобы удостовериться, что дело обстоит именно так, пробежимся бегло по бытующим в философской литературе взглядам на сей предмет. Этот экскурс интересен не только с познавательной, но и методологической точки зрения. Он может помочь нам в выработке более адекватного определения данного понятия.

Чтобы толковать о прогрессе с должным основанием, нужно иметь более или менее четкое представление, о чем, собственно, идет речь. В самом деле, что мы имеем в виду, когда утверждаем что человечество прогрессирует? Вот, скажем, по мнению историка Т.Н. Грановского, задача всеобщей истории состоит в том, чтобы проследить прогресс рода человеческого. Доказательством прогресса, по его мнению, является масса истин, приобретенных человечеством в ходе его развития на протяжении многих веков, а также его победы над предрассудками.

Что касается приобретения истин, я употребил бы здесь более нейтральное выражение — «приобретение знаний». Слово «истина», мало того что невероятно затаскано, оно ко всему прочему и бессодержательно. Что же касается победы человека над различными предрассудками, то вряд ли это может служить критерием прогресса, так как человечеству не только не удалось преодолеть многие старые предрассудки, но к старым оно добавило массу новых. Даже если какой-то предрассудок и был побежден, то непременно другим предрассудком. Так, скажем, религиозный предрассудок вытесняется обычно предрассудком научным или идеологическим и т.д.

Я уже говорил о бесспорности прогресса в сфере материальной и научнотехнической и о том, что одновременно с ним происходит регресс в других сферах жизни человека, прежде всего, в сфере нравственности. Притом регресс этот идет темпами, чуть ли не опережающими темпы научно-технического прогресса. Если что-то и в самом деле растет, притом весьма быстро, то это пошлость, жестокость, равнодушие и прочее в том же роде. Прогресс, если даже признать его существование, отнюдь не является дорогой с

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

169

одной колеей. Говоря образно, он представляет собой двухколейный путь, а это значит, что в то время как нечто прогрессирует, другое одновременно регрессирует; что-то поднимается вверх, что-то катится вниз и тем самым в обществе поддерживается некий неустойчивый и, в целом, порочный баланс.

Однако многие последовательные сторонники идеи прогресса на удивление односторонни: они обращают внимание главным образом на одну сторону процесса, а именно материально-техническую, не замечая или не желая замечать другую, ей сопутствующую. Что касается первой стороны, то практически на протяжении всей истории человечества идет непрекращающийся ни на минуту прогресс в создания различных орудий, машин, механизмов и прочих технических средств, с помощью которых человек борется с природой и самим собой. Нельзя не признать, что борьба эта имеет весьма успешный характер, притом в обоих направлениях: живая природа всё больше вытесняется искусственными творениями человеческого разума, в то же время человечество ускоренно деградирует в нравственном отношении.

С точки зрения прогресса, история виделась многими как дорога к светлому будущему, в котором человек, овладев всеми тайнами и законами природы, создаст, по словам английского философа Бентама, «наибольшее счастье для наибольшего числа людей». Сегодня, конечно, розовые краски прогрессистского оптимизма, свойственные особенно XIX веку, сильно потускнели под воздействием событий ХХ столетия, но в принципе вера в прогресс сохраняется и поныне. Это и понятно: при всей своей хищнической природе и непомерных притязаниях своего разума человек в массе своей слишком труслив, чтобы признать факт ничтожности и бренности всего существующего в мире, прежде всего, конечно, самого себя. Во многом поэтому он тешит себя выдумками о прогрессе или бессмертии, если не в этом, то в ином, загробном мире.

Среди суждений разных мыслителей о сущности прогресса одним из наиболее удачных я назвал бы суждение П. Чаадаева. Еще до начала научно-технической и промышленной революции он сумел увидеть, что человек, предоставленный самому себе, склонен двигаться вниз по линии наименьшего сопротивления и что в истории ничто не свидетельствует о постоянном и последовательном движении общества в целом по линии прогресса. В самом деле, вся история человека по существу была и остается историей не его возвышения, а наоборот, падения.

«Если взор мудрого человека обратится к прошлому, — отмечал Чаадаев, — мир…предстанет его воображению в его настоящем свете — развращенным, окровавленным, изолгавшимся. Он бы понял, что тот прогресс народов и поколений, которым он так восхищался, привел их на самом деле к одичанию, неизмеримо более жалкому, нежели у тех народах, которые мы называем дикими; и как доказательство того, насколько несовершенными были цивилизации древнего мира, он, без сомнения, убедился бы, что в них не было никакого принципа деятельности и непрерывности».

«Можно бы думать, — продолжает он — будто человек во все времена только и делал, что шел вперед, никогда не задерживался, никогда не отступал назад, что в движении разумной природы никогда не было столкновений, поворотов в обратную сторону, а только развитие и прогресс. Но если бы дело было так, то как же (некоторые) народы… не трогаются с места с тех пор, как мы их знаем? Нам говорят, что народы Азии остановились в своем развитии. Но почему они таковы? Чтобы дойти до состояния, в котором они сейчас находятся, они как будто должны были действовать, как и мы: добиваться, изобретать, делать открытия. Отчего же, дойдя до известной ступени, они сразу остановились и с тех пор не смогли ничего выдумать, ничего создать? Ответ прост: причина в том, что прогресс человеческой природы отнюдь не безграничен, как это воображают: есть предел, которого ему не удалось переступить. Потому-то цивилизации древнего мира не всегда подвигались вперед; потому-то Египет не сошел с места со времени посещения его Геродотом вплоть до установления владычества греков; потому-то и римский мир, столь прекрасный, столь яркий… дошел… до того состояния неподвижности, которым по необходимости заканчивается всякий человеческий прогресс. Если только продумать этот момент, столь богатый результатами, без школьных

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

170

предрассудков, легко убедиться, что сверх чрезвычайного развращения нравов, потери всякого чувства доблести, свободы, любви к родине, упадка в некоторых отраслях человеческих знаний в то время наступил еще и полный застой во всем, и умы вращались только в узком кругу, который они переступали лишь с тем, чтобы окунуться в бессмысленное беспутство. Как только удовлетворен интерес материальный, человек не идет вперед, хорошо еще, если он не отступает. Не надо заблуждаться: в Греции, как и в Индостане, в Риме, как и в Японии, вся умственная работа, как бы она ни была замечательна, в прошлом и настоящем, всегда вела и всегда ведет только к одному: поэзия, философия, искусство, — всё это служило и служит одному только — для удовлетворения физического существа… Не надо только думать, что этот земной интерес, вечный возбудитель всякой человеческой деятельности, ограничивается одними только чувственными потребностями, но все же он проявляется лишь в различных видах стремления к благосостоянию вообще, завися от степени развития общества, от тех или других местных условий, выливаясь в самые разнообразные формы, но никогда в конце концов не доходя до потребностей чисто нравственного существа». (Курсив мой. – Э.П.).

Помимо содержательной стороны пассаж этот интересен для нас и тем, что характеризует Чаадаева как стихийного материалиста, рассматривающего материальный интерес как двигатель исторического прогресса. Правда, в отличие от более позднего материализма марксистского толка, он показал, что этот двигатель ведет, в конечном счете, не к расцвету, а к деградации человеческого общества. В работе этого двигателя как бы изначально запрограммирована идея конца истории человека, реализуемая руками самого же человека.

Здесь можно выделить два момента. Во-первых, достижение определенной степени материального благополучия, а именно степени, когда нет необходимости изо дня в день бороться за свое существование, ослабляет жизненный стимул и энергию человека, и он постепенно начинает склоняться к паразитизму и всему, что ему сопутствует, — материальному благополучию, роскоши, различным извращениям и проч. Во-вторых, достижение этой степени во всемирном масштабе неотрывно от растущего истощения природных ресурсов земли. Рост материального благополучия прямо предусматривает такое истощение, поскольку вместе с постоянно возрастающим населением планеты тот может быть достигнут только за счет огромного перенапряжения естественных ресурсов Земли. Да, конечно, человек изобретает всевозможные технологии для выработки различных искусственных материалов, в том числе и для производства продуктов питания, но этот процесс тоже не безграничен и в конце концов упирается в наличные естественные ресурсы. Получается, что человек на протяжении своей истории кружится в порочном круге: преследуя материальные интересы, стремясь к росту своего благополучия и достигая его, человек делает это, во-первых, за счет нравственной деградации и, во-вторых, за счет оскудения природных ресурсов. Притом обе стороны этого процесса идут в нарастающем темпе по мере глобализации, превращения мира в некое подобие взаимосвязанного единства ― единства, в основе своей порочного, при котором существенные негативные изменения в той или иной сфере неминуемо будут затрагивать весь мир. По мере развития современных высоких технологий, особенно в сфере энергетики и производства продуктов питания, по мере роста взаимозависимости в сфере валютно-финансовых отношений эта взаимосвязь будет всё больше приобретать такой характер, когда всякий серьезный сбой в этих областях сможет привести к катастрофическим последствиям для всей планеты. Охвативший в 2008-2009 году весь мир кризис — убедительное тому свидетельство.

Это только одна сторона проблемы прогресса. Другая связана с неминуемыми изменениями в характере общественного и государственного устройства человека. Развитие прогресса в материальной и технической сфере неминуемо будет вести к возрастающему подчинению человека интересам государства, авторитаризму, ограничению личной свободы и потере индивидуальности. Приведу в этой связи известную сравнительную оценку современного общества по сравнению с первобытным,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

171

которую дал Ф. Энгельс в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства».

«И что это за чудесная организация, этот родовой строй во всей его наивности и простоте!

— восклицает Энгельс. — Без солдат, жандармов и полицейских, без дворян, королей, наместников, префектов или судей, без тюрем, без судебных процессов – все идет своим установленным порядком. Всякие ссоры и распри разрешаются сообща теми, кого они касаются, — родом или племенем, или отдельными родами между собой; лишь как самое крайнее, редко применяемое средство грозит кровная месть, и наша смертная казнь является только ее цивилизованной формой, которой присущи как положительные, так и отрицательные стороны цивилизации... Нет и следа нашего раздутого и сложного аппарата управления. Все вопросы решают сами заинтересованные лица, и в большинстве случаев вековой обычай уже все урегулировал. Бедных и нуждающихся не может быть — коммунистическое хозяйство и род знают свои обязанности по отношению к престарелым, больным и изувеченным на войне. Все равны и свободны, в том числе и женщины. Рабов еще не существует, нет, как правило, еще и порабощенных чужих племен… А каких мужчин и женщин порождает такое общество, показывают восторженные отзывы всех белых, соприкасавшихся с неиспорченными индейцами, о чувстве собственного достоинства, прямодушии, силе характера и храбрости этих варваров».

Этот пассаж, возможно, помимо воли его автора, рисует картину деградации человеческого общества в ходе его так называемого прогрессирующего развития. В самом деле, по сравнению с индейцами нынешние так называемые цивилизованные общества представляют какие-то сборища чуждых друг другу людей, удерживаемых вместе главным образом силой государственной власти. Сообщества американских индейцев благополучно просуществовали сотни лет, пока уклад их жизни не был разрушен цивилизованными и прогрессивными европейцами. И Энгельс не проходит мимо этого момента.

«Власть этой первобытной общности должна была быть сломлена, — продолжает он, — и она была сломлена. Но она была сломлена под такими влияниями, которые прямо представляются нам упадком, грехопадением по сравнению с высоким нравственным уровнем старого родового общества. Самые низменные побуждения — вульгарная жадность, грубая страсть к наслаждениям, грязная скаредность, корыстное стремление к грабежу общего достояния — являются воспреемниками нового, цивилизованного, классового общества; самые гнусные средства — воровство, насилие, коварство, измена — подтачивают старое бесклассовое родовое общество и приводят к его гибели. А само новое общество в течение всех двух с половиной тысяч лет своего существования всегда представляло только картину развития незначительного меньшинства за счет эксплуатируемого и угнетенного громадного большинства, и оно остается таким и теперь в еще большей степени, чем когда бы то ни было прежде».

Всё верно: ничего ни убавить, ни прибавить, кроме одного. Следуя своей схеме, которая по существу была выражением дарвинизма применительно к общественному развитию, классики марксизма вопреки своим же верным оценкам отдельных его периодов и этапов, рассматривали, тем не менее, исторический процесс как прогрессивное движение от низших общественных форм к формам высшим. Они не сумели увидеть истинное соотношение между прогрессом в сфере материально-технической и особенностями развития в духовной и нравственной сферах, которые не только не совпадают в направлении и сущности своего движения, но по самой природе своей носят разнонаправленный характер. Об этом, в частности, свидетельствует оценка тем же Энгельсом древнегреческой цивилизации.

«К моменту своего появления на исторической арене, — пишет он, — греки стояли на пороге цивилизации; между ними и американскими племенами… лежат почти целых два больших периода развития, на которые греки героической эпохи опередили ирокезов». (Курсив мой — Э.П.)

Здесь сам собой напрашивается вопрос: в чем же древние греки опередили ирокезов? Сказать, что в уровне цивилизации — значит, еще ничего не сказать, потому что «цивилизация», «варварство», «дикость» — это лишь условные оценочные понятия,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

172

различие между которыми к тому же лишено твердого критерия. Но даже если цивилизация, по мнению некоторых многоумных ученых, выше варварства, то нужно хотя бы попытаться объяснить, почему свободные ирокезы, полные чувства собственного достоинства, ума и силы характера, отстали от греков, которым те же качества были присущи отнюдь не в большей мере. И, главное, отстали ли вообще? Ведь слова «отстать» или «опередить» носят опять же оценочный характер. Имеется больше оснований утверждать обратное, а именно что ирокезы сумели сохранить в течение ряда столетий свой высоконравственный образ жизни, свои традиции и обычаи, тогда как греки по мере своего так называемого «прогресса» все больше деградировали, развращаясь и, наконец, перестали существовать как особая цивилизация, подчинившись сначала Македонии, а затем Риму. Дольше всех, кстати, держались спартанцы, во многом напоминавшие по образу своей жизни ирокезов. Упадок греческой цивилизации произошел главным образом по той причине, что с самого начала она носила паразитический характер, существуя главным образом за счет рабского труда, а также непрерывных грабежей и разбоев. Она изначально была непроизводительной. Поэтому странно читать у того же Энгельса, что введение рабства было большим шагом вперед по пути развития и что «прогресс состоял в увеличении и дальнейшем развитии производства посредством рабского труда». Более того, Энгельс полагал, что

«даже для самих рабов это было прогрессом: военнопленные, из которых вербовалась основная масса рабов, оставлялась теперь, по крайней мере, в живых, между тем как прежде их убивали, а еще раньше даже жарили и поедали».

Какова, однако, логика! Оказывается, и для рабов настала эпоха прогресса, потому что их не убивали и не поедали. Осталось только предположить, что они даже гордились тем, что их труд вел к дальнейшему развитию производства чужого для них народа. На деле же их не убивали по той простой причине, что они позволяли вести паразитический образ жизни своим поработителям. Что же касается дальнейшего развития производства, то это уже чистая фантазия Энгельса и других материалистов той же школы. Развитие производства, если таковое имело место вообще, наблюдалось главным образом в производстве вооружений и предметов роскоши — этих двух сферах, в которых человечество и в самом деле неизменно прогрессировало прежде и продолжает успешно прогрессировать по сию пору.

«Когда, — писал Руссо, — я вижу, как толпы совершенно нагих дикарей презирают наслаждения европейцев и не обращают внимания на голод, огонь, железо и смерть, чтобы сохранить свою независимость, я понимаю, что не рабам пристало рассуждать о свободе».

Не им также не пристало рассуждать и о прогрессе. Это еще один момент, свидетельствующий в пользу высказанного выше взгляда, что прогресс есть двухколейная дорога, притом, повторяю, колеи сцеплены между собой таким образом, что когда одна из них, а именно материально-техническая, развивается, усложняется, совершенствуется, другая колея — колея духовно-нравственного развития — одновременно деградирует. Такая связь берет свое начало с момента появления первых цивилизаций, то есть городских культур, со всеми присущими им особенностями «двухколейного движения». То, что принято называть «прогрессом», как раз и отражает эту особенность.

** *

Нельзя в этой связи пройти и мимо того, нередко упускаемого историками момента, что развитие истории, как и всё в природе, происходит не прямолинейно, а циклично, или кругообразно. Отсюда простой вывод: всё, что имеет начало, имеет и свой конец. Конец этот совпадает в итоге с началом, завершая тем самым полный цикл. Судя по всему, человечество уже вступило во вторую половину своего кругообращения, то есть в половину, клонящуюся к упадку. Таков именно подлинный смысл и направление прогресса, если прибегать к этому понятию. Начав свое развитие практически с нуля перед лицом дикой и могучей природы, человек, преодолевая её, борясь с ней, утверждал себя за её счет. В этом процессе он постепенно как бы «выедал» природу, разрушал и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

173

уничтожал и заменял разрушаемое искусственно созданной им ноосферой. Но тем самым он разрушал основу жизни на Земле. Если человек мог еще бороться и побеждать первозданную природу, то бороться с творением собственных рук, тем более быть в этой борьбе победителем, он уже не в состоянии. Не за горами то время, когда «ноосфера» — этот рукотворный «Франкенштейн», этот плод деятельности человека-творца — восторжествует над ним самим, и над природой. Ноосфера уже торжествует и, в конечном счете, она подведет человека к новым формам варварства и дикости, из которых уже не будет выхода.

* * *

При всем разнообразии в определениях «прогресса» практически всеми признавалось, что несмотря ни на что человеческое общество в основе своей развивается всё же прогрессивно. Конечно, нельзя не признать, что в идее прогресса заложен большой заряд социального и политического оптимизма. Многие искренне верили (продолжают верить и сейчас), что мир развивается исключительно по линии прогресса, от низшего — к высшему, от менее развитых — к более развитым социальным и политическим формам. Главными средствами прогресса рассматривалась передовая наука и технологии, а также демократические институты, способные якобы решить все социальные и политические проблемы, всех одеть и накормить, установить справедливость и обеспечить то самое бентамовское «наибольшее счастье для наибольшего числа людей».

Будучи полностью порождением западной мысли, идея прогресса получила свое наиболее законченное и, так сказать, научно обоснованное выражение в идеологии марксизма, видевшей его критерий в развитии производительных сил, в подчинении человеком природы. Видоизменение естественной среды, писал, к примеру, Г.В. Плеханов, «совершается тем энергичнее и тем быстрее, чем могущественнее те орудия труда, которые находятся в распоряжении человека, то есть чем больше его производительные силы». «Следовательно, — заключает он, — эти силы могут считаться объективным

мерилом прогресса».

Здесь мы сталкиваемся с типичным технократическим подходом к пониманию прогресса. Он, в общем, таким остался и по сию пору. Отнюдь не случайно, что подлинный свой расцвет идея прогресса получила в XIX веке — этом

веке великих надежд и веры в ничем неограниченное поступательное движение человека. Однако кровавая и жестокая бойня Первой мировой войны положила конец многим либерально-демократическим иллюзиям ушедшего века. Наметились серьезные сдвиги и в системе идеологических приоритетов. Для многих мыслителей становилось всё более очевидным, что разум, объявленный гуманистами и просветителями гарантом человеческого счастья и прогресса, привел на деле к созданию изощренных средств уничтожения человека, поверхностному и самоубийственному господству человека над природой и разрушению его духовно-нравственных основ. Как результат — над человечеством нависла реальная угроза глобальных катастроф военного, экономического, экологического и демографического характера, для предотвращения которых оно так и не сумело найти надлежащих средств. И кризис по всем признакам всё более углубляется, захватывая социальную, экономическую, политическую и культурно-нравственную сферы. Это находит свое выражение в коррозии западных либеральных демократий с их вырождающимся парламентаризмом, в росте преступности, разрушении семьи и повсеместном падении нравов. В свою очередь, социалистические общества, долго рассматривавшиеся как символ социального прогресса, тоже оказались в глубоком кризисе и, отрекаясь одно за другим от своего прошлого, переходили в стан вчерашних непримиримых идейных противников.

Так что же — идея прогресса и в самом деле оказалась ложной? Или она была просто одним из мифов, созданным человек в утешение себе? Отчасти это так: идея прогресса несомненно привлекательна для человеческого ума хотя бы потому, что отвечает никогда не оставляющим его надеждам на лучшее и дает перспективу жизни. И здесь он, кажется, скорее готов сколь угодно заблуждаться, нежели терять эти надежды.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

174

Как бы то ни было, вся история человечества опровергает представление о поступательном, прогрессивном его развитии. Одним лишь примером тому может служить ход развития в научно-технической сфере. Проницательные умы давно заметили, что наука как рациональное познание действительности и ее детище — техника, не только не заключают в себе каких-либо нравственных начал, но, наоборот, искажают и деформируют их. Возводя с их помощью здание цивилизации, человек вместе с материальными благами одновременно создает чудовищные, преступные средства, служащие прямому или косвенному уничтожению как его самого, так и окружающей его среды. Это стало особенно заметно в наши дни, когда масштабное загрязнение среды обитания человека отходами современного производства наряду с созданием средств массового его уничтожения поставили вопрос о выживании человеческого рода.

Классики марксизма были правы, утверждая, что человек в той же мере творит обстоятельства, в какой обстоятельства творят его самого. Никто иной, как сам человек, создал те обстоятельства своей жизни, в плену которых он оказался сегодня. Даже при самом снисходительном к ним отношении вряд ли можно признать, что они знаменуют собой прогресс. Стремясь вырваться из плена этих обстоятельств, человек с каждым последующим шагом по пути пресловутого «прогресса» еще сильнее приковывает себя к сотворенному им же самим Молоху, требующему от него все новых и новых жертв. До сих пор, несмотря на неоднократно предпринимавшиеся усилия, человеку не удавалось освободиться от его пут. Более того, все великие прогрессивные идеи и движения прошлого и настоящего в ходе своей реализации каким-то непостижимым образом превращались в свою противоположность. Даже Маркс, этот последовательный сторонник идеи прогресса, не избежал сомнений:

«В наше время, — писал он, — все как бы чревато своей противоположностью. Мы видим, что машины, обладающие чудесной силой сокращать и делать плодотворнее человеческий труд, приносят людям голод и изнурение. Новые, до сих пор неизвестные источники богатства благодаря каким-то странным, непонятным чарам превращаются в источники нищеты. Победа техники как бы куплена ценой моральной деградации. Кажется, что по мере того, как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей, либо же рабом своей собственной подлости. Даже чистый свет науки не может, повидимому, сиять иначе, как только на мрачном фоне невежества. Все наши открытия и весь наш прогресс как бы приводят к тому, что материальные силы наделяются интеллектуальной жизнью, а человеческая жизнь, лишенная своей интеллектуальной стороны, низводится до степени простой материальной силы».

Обеспокоенность тем, что вопреки оптимистическим представлениям о прогрессивном развитии человечество идет иными путями, внушающими серьезные опасения за его будущее, разделялась многими выдающимися мыслителями. Тревога эта особенно усилилась в XX столетии, которое началось невиданными до того по жестокости и масштабности войнами и революциями. А. Тойнби, О. Шпенглер, М. Вебер, Б. Нибур, Н. Бердяев, С. Франк — это лишь малая часть историков, социологов и философов, поставивших под сомнение саму идею прогресса. Н. Бердяев считал, что основное противоречие, лежащее в учении о прогрессе, заключается в смещенном взгляде на проблему времени — на прошлое, настоящее, будущее и их взаимосвязь. Учение о прогрессе, по его мнению, совершенно ложно. Оно не оправданно ни с научной, ни с философской, ни с моральной точек зрения. Учение о прогрессе, считал он, представляет лишь предмет веры, так как научно обосновать учение о прогрессе невозможно. Внутренне неприемлемое и недопустимое в идее прогресса то, что она рассматривает все прошлые и существующие поколения людей лишь как средства и орудия создания счастья неким грядущим поколениям. Сами же они не имеют никакой самостоятельной ценности и играют роль «исторического навоза», должного удобрить прекрасные всходы будущего.

Ту же идею развивал и другой русский философ С. Франк, считавший, что идея прогресса с присущим ей социальным оптимизмом, опирается на механикорационалистическую теорию счастья. Проблема человеческого счастья есть с этой точки

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

177

естественным ходом природных процессов. В самом деле, в течение последних пяти столетий, с XV в. и по ХХ в., непрерывно и по нарастающей шло развитие преобразующей природу деятельности человека. В это время завершилось открытие, освоение и познание всех недоступных раньше областей Земли. Человек овладел новыми формами энергии — сначала паром, затем электричеством и ядерной энергией, использовал открытые им химические элементы для своих многообразных нужд, изобрел телеграф, радио, телевидение, наконец, создал Интернет, коммуникационно объединивший всю планету. Одновременно с этим вследствие глубоких социальных изменений в мире практически повсеместно стала возрастать роль широких народных масс с их жадными устремлениями и агрессивным желанием занять достойное место под солнцем. Их роль стала приобретать все большую значимость также в связи с абсолютным увеличением численности населения планеты, растущей урбанизацией и, в целом, — сужением жизненного пространства, создавшем социальную напряженность во многих регионах мира. К этому нужно добавить, что стремление к все большему комфорту и благополучию стало чуть ли не главной заботой человечества, на реализацию которой оно направляет свои возрастающие силы и энергию. Тому служат небывало развившиеся в последнее столетие технические изобретения и усовершенствования, порождающие у людей новые потребности, столь же многочисленные, сколь и привлекательные. В свою очередь, каждый новый шаг в развитии технологий, каждое изобретение содержит в себе предпосылку для появления новых технологий, новых изобретений, всякое исполненное желание пробуждает множество других, любая победа над природой создает основу для новых и еще более масштабных побед. Человек в этом смысле ненасытен, его воля никогда не удовлетворяется достигнутыми результатами, и он жаждет все новых приобретений. В этом, в частности, проявляется его природа как наделенного разумом хищника.

В уничтожении природной среды главным и одновременно мощным орудием человека выступает наука. Для лучшего понимания её роли в создании ноосферы, уточним одну важную деталь: вопреки бытующему мнению, наука в своей деятельности отнюдь не руководствуется какими-либо моральными категориями или максимами. Они для нее просто не существуют. Главное, что интересует отдельного ученого или научный коллектив, — это решение стоящей перед ними проблемы. Принесет ли открытие или изобретение пользу или вред, носят ли они созидательный или разрушительный характер, их не волнует даже в том случае, если об этом известно заранее. Один из примеров тому

— создание атомной бомбы. К этому добавим, что никто не в состоянии заранее предугадать воздействие на жизнь человека того или иного технического усовершенствования или открытия, Ни один изобретатель не мог верно предвидеть, каким на деле окажется практическое применение его детища. Пьер Кюри, к примеру, исследуя феномен радиоактивности, вряд ли мог даже подозревать, что тот будет использован для создания самого смертоносного и разрушительного оружия, обуздание распространения которого стало сегодня для мира «головной болью». Также вряд ли сегодня кто-нибудь может ясно представлять себе последствия открытий в области генной инженерии, в частности в клонировании, в попытках найти средства продления человеческой жизни и т.д.

Важная особенность современной науки, способствующая не просто быстрому расширению ноосферы, а расширению хаотическому и не поддающемуся контролю, — это узкая её специализация. Да, конечно, благодаря ей отдельные отрасли науки, особенно связанные с современными производствами, достигли впечатляющих результатов в области высоких технологий. Данный момент является еще одним козырем, притом козырем сильным, в поддержании особо привилегированного положения и практической неподконтрольности науки со стороны общества.

Важной особенностью современной науки является также и то, что она организована по принципу предприятия, то есть институционализирована. В этой связи известный философ Мартин Хайдеггер отмечал:

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

178

«Всякая наука, будь то наука естественная или наука о духе, только тогда обретает в наши дни подлинный вес и авторитет, когда становится способной организоваться как особая институция».

Другими словами, сегодня любое практически значимое исследование, особенно в сфере естественных и технических наук, возможно только коллективом ученых–специалистов в узкой сфере и на солидной материально-технической базе. Ученый-одиночка прошлого, вроде Ньютона или Фарадея, исчез, как вид. Его сменил исследователь, работающий в коллективе других исследователей и выполняющий работу в соответствии с единым общим планом, который часто задается интересами государства и им же оплачивается.

«Не победой науки ознаменовался наш ХIX век, — писал Ф. Ницше, — но победой научного метода над наукой».

Господство же метода исключает какие-либо нравственные соображения. ХХ век добавил к победе метода еще и победу институции, и вследствие этой совокупной победы наука ХХ и XXI веков превратилась в технологию, а творческое научное мышление — в мышление технократическое, ставшее господствующим во всех без исключения отраслях науки, включая и науки гуманитарные.

Технократическое мышление — это коллективное мировоззрение. Его существенными чертами является примат метода и средств над живым восприятием, примат логики над нравственными императивами, примат достижения исследовательской цели любыми средствами, независимо от возможных последствий. Современное технократическое мышление это — «наука ради науки», «технология ради технологии»,

когда исчезает и теряется человеческое измерение науки, и она становится смыслом и целью в себе и развивается в соответствии с собственной логикой, куда бы та ни вела.

Современная наука стала по преимуществу прикладной. Её мало, если вообще, интересуют философские или метафизические проблемы, которые еще в начале прошлого века волновали таких корифеев науки, как Эйнштейн, Планк, Борн и др. Можно сказать, исполнилась мечта классиков марксизма, и наука как технология стала непосредственной производительной силой на деле.

В сфере же технологий любая теория с самого начала превращается в техническую проблему. От нее совершенно не требуется быть «правильной» с какой-то высокой научной точки зрения, она должна быть только практически пригодной и целесообразной. Она не нацелена на раскрытие законов природы, а служит определенным, вполне конкретным материально-техническим целям. Отсюда широкое использование математических методов, отсюда господство эксперимента, сводящегося на деле к допросу природы под пыткой с применением рычагов, винтов и прочих «пыточных» приспособлений, с помощью которых наука выбивает из природы нужные ей признания.

Человек уже давно не удовлетворяется простым использованием в своих целях окружающего его мира растений и животных, добычей из недр Земли металлов, минералов, углеводородного сырья, воды и т.п. Вооруженный современными технологиями, он меняет сам лик Земли. Он застраивает её большими и малыми городами, покрывает густой сетью железных и шоссейных дорог, мостами, туннелями, плотинами, портами, космодромами, нефте- и газопроводами и прочими сооружениями, образующими в своей совокупности чудовищную инфраструктуру. Он шаг за шагом, сначала незаметно, а затем в ускоряющемся из века в век темпе вытесняет природную среду, замещая её средой искусственной.

Количественные и качественные изменения биосферы, геосферы и атмосферы, свидетелями коих мы являемся, суть исключительно следствия преобразующей деятельности человека в отношении природной среды — деятельности, начавшейся практически с первых шагов появления человека как существа, наделенного силой творческого разума. В этом смысле они носят не случайный, а закономерный и в этом смысле неотвратимый характер. Под воздействием научно-технической и промышленной деятельности объединенного человечества, направленной на удовлетворение многосторонних и разнообразных материальных и духовных потребностей быстро

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

179

растущего населения Земли, её биосфера и геосфера перешли в новое качественно состояние. Вот это состояние Вернадский и предложил назвать «ноосферой» (от греческого слова «ноос» – разум).*

Под ноосферой, таким образом, понимается по сути своей новая, притом рукотворная внешняя среда, созданная владеющим многообразными достижениями науки

итехники человеком. Для лучшего понимания перспектив развития ноосферы важно отметить, что она возникает не рядом с природной средой, не параллельно ей, а взамен её

иза её счет. Тем самым человек вольно или невольно взял на себя роль созидателя, творца, преобразующего лик Земли, вытесняя в этом процессе живую жизнь и заменяя её мертвым камнем, железом, синтетикой. Плоды этого мы все больше и больше ощущаем на себе. О том, каковы самые очевидные последствия такого рода деятельности, в общих чертах будет показано ниже.

** *

Согласно Вернадскому, ноосфера — это «последнее из многих состояний эволюции биосферы в геологической истории» нашей планеты — «состояние наших дней» (Курсив мой. – Э.П.). И это «последнее» состояние, за которым Земля может постепенно превратиться в сплошную пустыню, есть прямое следствие преобразующей, целесообразной деятельности человека. Именно данный аспект концепции представляет для нас наибольший интерес, и именно он делает её актуальной для нашего времени.

Здесь может возникнуть вопрос: почему эта концепция не получила живого развития и стала постепенно забываться, сделавшись достоянием истории науки. Смею высказать мнение, что вина в этом в определенной мере лежит на самом её авторе. Если судить по научным трудам Вернадского, то невольно приходишь к выводу, что он как ученый-естествоиспытатель явно склонялся к позитивистской методологии с её преувеличенным акцентом на исключительную значимость результатов экспериментальных естественных наук и преуменьшением теоретико-мировоззренческих подходов. Приведу лишь один пример. Вернадский пишет:

«Есть одно коренное явление, которое определяет научную мысль и отличает научные результаты и научные заключения ясно и просто от утверждений философии и религии, — это общеобязательность и бесспорность правильно сделанных научных выводов, научных утверждений, понятий, заключений. Научные, логически правильно сделанные действия, имеют такую силу только потому, что наука имеет свое определенное строение и что в ней существует область фактов и обобщений, научных, эмпирически установленных фактов и эмпирически полученных обобщений, которые по своей сути не могут быть реально оспариваемы». (Курсив мой. – Э.П.).

Данное суждение типично для экспериментальной науки с её непоколебимой верой в возможность «правильно сделанных научных выводов». Однако без точного научного критерия «правильности» выводов данное заявление носит чисто декларативный характер. Хорошо известно, как часто выводы, построенные на самых, казалось бы, точных эмпирических данных и считавшиеся истинными, опровергались последующим ходом развития науки. Как следствие, Вернадский в конечном счете ограничил проблему изучения ноосферы биогеохимией, то есть опять же чисто экспериментальной естественной наукой, инициатором создания которой он сам и был. Вот в этой биогеохимии концепция ноосферы в конце концов увязла и была, по сути дела, предана забвению.

* Сам термин «ноосфера» В.И. Вернадский заимствовал у французского математика Э. Леруа, придав ему свое оригинальное содержание.

Кстати, порой встречается толкование ноосферы как некой совокупности идей. Это ― ошибка, и подтверждением тому служит тот факт, что сам Вернадский для изучения ноосферы выдвинул идею создания специальной науки, которую он назвал биогеохимией. Думается, понятно, что такая наука была бы совершенно излишней, если под ноосферой понималась совокупность идей.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

180

Между тем концепция ноосферы, взятая в общетеоретическом значении, содержит в себе чрезвычайно широкие возможности как для лучшего понимания хода развития мировой истории, так и сути и направленности современной хозяйственной деятельности человека, и главное — её ближайших и более отдаленных последствий для планеты и перспектив сохранения на ней полноценной жизни. О некоторых из них можно говорить как уже о свершившемся факте, на основании других — строить вполне достоверные прогнозы.

В самом деле, знание того, что произошло в ноосфере под влиянием деятельности человека только за последнее столетие, не говоря уже о тысячелетней его истории, может дать достаточно надежные представления о перспективах изменений в ней в ближайшем и отдаленном будущем. Для этого нужно, как минимум, отойти от излишне узкого взгляда Вернадского на методы и средства изучения ноосферы. Поскольку ноосфера есть результат многообразной творческой деятельности общественного человека, а значит, деятельности политической и экономической, то понимание и решение теоретических проблем, связанных с ней, лежит не в области биохимии или каких-то иных естественных наук, а наук социальных, или, по меньшей мере, — на стыке этих наук. Такую комплексную науку можно было бы условно назвать биогеосоциологией. В отличие от экологии с её сравнительно частными задачами, главной задачей биогеосоциологии могло бы стать комплексное исследование влияния совокупной хозяйственной деятельности человека на качественные изменения в биосфере, атмосфере и геосфере, представляющие реальную угрозу жизни как в отдельных регионах, так и на планете в целом.

** *

Итак, ноосфера есть результат деятельности человека как существа творческого и одновременно социального. Это сочетание носит уже взрывной характер, что и доказывает вся его долгая история. И не столь важно, на какие цели направлена деятельность такого существа, поскольку главное здесь то, что она в любом случае преобразует природную среду, видоизменяет её до неузнаваемости, придавая ей направление, входящее в полное противоречие с естественным развитием. Вот почему есть все основания рассматривать историю человека в глубинной её сущности как историю образования ноосферы. Все великие или не столь великие события прошлого — войны, завоевания, переселения народов, перекройки территорий, географические открытия, революции, небывалые достижения в области науки, искусства и т.п. — всё это можно назвать лишь «пеной» на поверхности истории, скрывающей от взоров то, что составляет истинную её основу, а именно: неуклонное из поколения в поколение создание и расширение ноосферы. События, даже самые выдающиеся, уходили навечно в прошлое, делаясь достоянием историков, ноосфера же переходила из поколения в поколение, постепенно всё более совершенствуясь, обогащаясь и одновременно сужая ареал живой природы за счет роста искусственной среды.

У К. Маркса и Ф. Энгельса есть одно примечательное определение истории, в недавнем прошлом часто цитировавшееся.

«История, — считали они, — есть не что иное, как последовательная смена отдельных поколений, каждое из которых реализует материалы, капиталы, производительные силы, переданные ему всеми предшествующими поколениями, в силу этого данное поколение, с одной стороны, продолжает унаследованную деятельность при совершенно изменившихся условиях, а с другой — видоизменяет старые условия посредством совершенно измененной деятельности».

Это определение я бы отнес не к истории в традиционном её понимании, а к истории развития ноосферы. Духовная сфера, то есть религия, нравственность, искусство по этой схеме не развиваются. Такая механическая смена поколений свойственна только технике, потому и говорят: «третье поколение машины», «шестое поколение компьютера» и т.п. У людей же «смена поколений» — понятие чисто метафорическое, тем более что такая смена отнюдь не ведет автоматически к смене систем ценностей, обычаев и т.п. Смена же поколений в развитии техники — явление качественно иного порядка. Каждая такая смена

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

181

непременно сопровождается расширением ноосферы и, соответственно — сужением и загрязнением биосферы, атмосферы и изменениями в геосфере.

Вэтой связи есть основание рассматривать переход человечества от варварства к цивилизационному этапу как точку отсчета с начала развития ноосферы. Первобытные сообщества еще не имели к этому процессу прямого отношения, поскольку они по существу сами составляли как бы часть природы. Заметное развитие ноосферы приходится на начало планомерной хозяйственной деятельности человека, связанной главным образом с развитием капитализма. Уже начиная с XVII в. можно говорить о первых явных признаках изменения биологической и геологической картины мира природы. Началось масштабное истребление животного и растительного мира Земли, осушение болот, постепенное изменение ландшафта планеты, сокращение её водных ресурсов, а также быстро возрастающее использованием природных энергоресурсов — угля, торфа, нефти, газа и прочих полезных ископаемых.

Другой аспект в развитии ноосферы связан с ростом населения планеты. Даже при самом поверхностном взгляде на проблему бросаются в глаза быстрые его темпы. Ему соответствует рост урбанизации. В свою очередь, та влечет за собой прогрессивно увеличивающееся потребление воды, продовольствия и энергоресурсов и заодно ― загрязнение окружающей среды. Всё это происходит на фоне прогрессивно уменьшающихся ресурсов планеты и сокращения её жизненного потенциала, прежде всего биосферы, гидросферы и атмосферы, благодаря которым только и существует на ней жизнь.

Вэтой связи хотелось бы обратить внимание на один важный момент, связанный с бытующими представлениями в науке. Речь идет о некоторых явно устаревших взглядах на природу, относящихся, прежде всего, к строению нашей планеты, а также взаимосвязи трех сфер — биосферы, гидросферы и атмосферы. Некоторые из них сложились сто,

двести и более лет назад и с тех пор не пересматривались. Дело здесь, разумеется, не в их возрасте, а в том, что они, по моему убеждению, глубоко ошибочны.* Уверен, что без решительного пересмотра привычных стереотипов, неспособных уже ни объяснить сущности и тенденций планетарных изменений, ни дать картину будущего Земли, нельзя представить себе истинную суть происходящего в ноосфере, а тем самым и наметить перспективы дальнейшего развития человечества.

К слову, сам Вернадский рассматривал становление ноосферы как явление положительное и с большим оптимизмом смотрел на успехи науки, способствующие её развитию. Думается, однако, что ближе к истине был У. Черчилль, проницательно заметивший как-то, что каменный век вернется к нам на крыльях науки. По крайней мере, развитие мировых процессов, сопровождающееся увеличением числа всевозможных техногенных и природных катаклизмов, скорее подтверждает мнение искушенного жизнью политика и государственного деятеля, нежели оптимизм кабинетного ученого.

Изменения в биосфере под воздействием хозяйственной деятельности человека

Означенная тема носит поистине необъятный характер, поэтому ограничусь лишь самыми общими её контурами. Для начала обращу внимание на то, что лик планеты, притом не только биосфера, но также и её атмосфера и гидросфера*, которые органически взаимосвязаны, всё заметнее претерпевает необратимые изменения. Этот процесс стал

*Свой взгляд на строение Земли и на органическую связь трех сфер: биосферы, гидросферы и атмосферы я изложил в двух своих работах последних лет: Поздняков Э.А. «Натурфилософия» // Э.А. Поздняков. Философия свободы. М., 2004, и Поздняков Э.А. Извечные загадки науки глазами дилетанта. М., 2005.

*Под гидросферой здесь понимается совокупность водных ресурсов планеты, включая не только моря и океаны, но также материковые водоемы: реки, озера, болота и т.п.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

182

особенно бросаться в глаза в последнее столетие, и не удивительно, что сегодня его последствия вызывают законную тревогу как ученых, так и практиков. Одним из таких последствий стало изменение климата планеты.

Необратимые процессы в биосфере, повторю еще раз, обязаны главным образом, если не исключительно, созидающей деятельности все того же человека. Помимо всего прочего эта деятельность включает уничтожение многих видов животных и растений, обязанное во многом интенсивному земледелию, широкому применению пестицидов и других химических средств, масштабному браконьерству, вырубке лесов, искусственному осушению обширных пространств планеты. Один из результатов всего этого — изменение физического и химического состава внутренних водоемов. Некоторые из них просто исчезают с лица Земли вследствие сброса всякого рода вредных отходов, нефтепродуктов и различных техногенных катастроф. Претерпевают изменения также прибрежные моря и даже части океанов. Этот процесс, сначала незаметный, начиная с XX столетия стал развиваться с все возрастающим ускорением, и сегодня человек вынужден принимать специальные меры, чтобы не допустить окончательного исчезновения многих видов животных и растений, лесов и водоемов, которые он на протяжении тысячелетий бездумно истреблял. Однако вряд ли эти паллиативные меры способны исправить положение, принимая во внимание, что техногенные процессы, главным образом повинные в уничтожении биосферы, не только не замедляют темпов своего развития, но, наоборот, ускоряют их. К этому, в свою очередь, их непрерывно подталкивает стремительный рост многообразных потребностей быстро растущего населения планеты, да и сама логика развития техники, не считающаяся ни с какими моральными императивами.

Создание ноосферы как некоего искусственного образования, постепенно вытесняющего естественную биосферу, — это уже свершившийся факт, и он порождает совершенно новую ситуацию в мире, несущую реальную угрозу физическому существованию самого человека. Однако в суете хозяйственной и политической деятельности, в повседневных заботах по обеспечению своих личных и общественных потребностей человек либо не замечает происходящих перемен, либо не придает им должного значения. Поколения сменяют поколения, каждое новое поколение воспринимает окружающую его природу не только как нечто данное, но и как всё ту же неисчерпаемую кладовую, и мало кого волнуют происходящие в ней грозные изменения, тем более что они, как правило, не носят характера резких изменений. «На наш век хватит», «после нас хоть потоп», «будущие поколения пусть сами подумают о себе» — эти и другие подобные им житейские максимы служат человеку оправданием для того, чтобы снять с себя ответственность за свои действия в отношении природы и за то, чтó он оставит своим потомкам. Что же касается государств, на которых в принципе лежит забота о сохранении окружающей природной среды, то у них другие заботы, и чуть ли не главная из них — это политическая возня вокруг всяких, часто надуманных, международных проблем. К природно-охранным мерам они прибегают лишь в чрезвычайных ситуациях. Наука же, в свою очередь, способна только фиксировать те или иные явления, в лучшем случае — объяснить их и дать им ту или иную оценку применительно к жизнедеятельности человека. Однако наука не в силах изменить реальное положение дел. Это тем более так, что эмпирическая наука, как правило, сама не понимает сущности многих происходящих природных явлений, а потому нередко дает ошибочные рекомендации..

Итак, если вслед за Вернадским рассматривать биосферу как совокупное живое вещество, то с ускорением, приближающимся к геометрической прогрессии это «живое вещество», скукоживается благодаря прежде всего непрерывному расширению ноосферы. Ноосфера, как уже отмечалось, может расширяться только за счет вытеснения окружающего его природного пространства — биосферы, атмосферы, гидросферы и геосферы. Такая вот получается примечательная во всех отношениях сцепка.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

183

Если считать, что нынешняя тенденция в развитии ноосферы сохранится, то рано или поздно она окончательно поглотит биосферу. Это будет означать конец истории, притом не в фигуральном смысле, а в смысле вполне реальном. В то же время расширение ноосферы в любом случае будет вести к серьезным социальным изменения и всякого рода катаклизмам. Что касается социальных перемен, то имеются все основания предполагать постепенное распространение жестких авторитарных форм государственного регулирования с целью организации распределения товаров и продуктов жизнеобеспечения и контроля за численностью населения. Произойдет это, думается, уже в обозримом будущем, тем более, что явные признаки такого хода событий уже налицо. Мы видим их повсеместно как в Старом, так и Новом свете, в том числе, и даже прежде всего, в государствах, относящих себя к демократическим. Поразивший весь мир в 2008 году кризис — грозное тому предупреждение. Принимая во внимание темпы развития ноосферы, быстрое сужение ареала биосферы, загрязнение атмосферы, а также прогрессивное сокращение запасов пресной воды и энергоресурсов, процесс нормирования продуктов потребления и свобод будет, думаю, идти нарастающими темпами.

Изменение климата планеты — причины и последствия

Одним из следствий развития ноосферы является постепенное изменение климата планеты. На сей счет сегодня существуют разные версии. Но какую бы из них ни взять, каждая из них выводит причины такого изменения из промышленно-хозяйственной деятельности человека, а значит, прямо или косвенно — из развития ноосферы.

В последние десятилетия и в самом деле происходят очевидные сдвиги и в температурном режиме Земли. Вывод этот основан на элементарных эмпирических наблюдениях. Как это нередко случается, наука, слишком полагаясь на них, приходит нередко к выводам, искажающим лежащие за ними глубинные причины. Вот почему в этой связи не может не возникнуть вопрос: каковы на самом деле эти глубинные причины изменения климата — носят ли они временный конъюнктурный характер или же они вызваны существенными изменениями в тех природных процессах, которые в основном и регулируют температурный режим на Земле? Какова во всем этом роль хозяйственноэкономической деятельности людей, а значит, и ноосферы? Думается, что сами вопросы указывают на значимость данной проблемы для оценки возможных тенденций развития мировых политических, социальных и экономических отношений в глобальном аспекте, притом на большую перспективу вперед.

Даже при самом общем и поверхностном взгляде на проблему вполне очевидны два фактора, во все времена влиявшие и продолжающие влиять на изменение температурного режима планеты. Во-первых, это интенсивность солнечной радиации — этого единственного источника тепла на Земле, и, во-вторых, состояние земной атмосферы. Атмосфера представляет собой, с одной стороны, предохранительный слой, защищающий планету от избыточной солнечной радиации, а тем самым и от перегрева планеты, с другой, — своего рода «одеяло», сохраняющее полученное тепло. Дело, однако, в том, что само состояние атмосферы, в свою очередь, прямо зависит от состояния гидросферы, включающей океаны, моря, реки, озера и прочие материковые водоемы. Другими словами, между атмосферой и гидросферой существует самая прямая физическая связь и зависимость. В этом «уравнении» солнечную радиацию можно принять за относительно постоянную величину вследствие очень медленного её изменения. Отсюда логически следует, что причину происходящих перемен в земном климате следует искать исключительно в состоянии гидросферы и атмосферы Земли. Такова первая логическая и содержательная посылка.

Для начала следует сказать несколько слов о том, как объясняет процесс изменения климата современная официальная наука. Прежде всего, отмечу, что она совершенно ошибочно сводит его только к потеплению. В науке давно утвердилось мнение, что

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

185

непрерывно идет хотя и медленный, но неумолимый процесс уменьшения количества воды на Земном шаре. Говоря просто, наша планета сохнет, притом сохнет с ускорением, обязанным во многом хозяйственной деятельности человека. Об этом свидетельствуют огромные пространства суши, некогда покрытые водой, а ныне представляющие безводные пустыни. Об этом также говорит идущий на наших глазах процесс исчезновения малых рек, обмеление многих больших рек, пересыхание крупных водоемов и болот. Лучший тому пример — Аральское море, быстрый процесс высыхания которого вызвал серьезные политические, экономические и социальные проблемы в регионе. О таких регионах как, например, Ближний Восток не приходится и говорить — там дефицит пресной вода уже стал предметом межгосударственных переговоров и соглашений. Острую нехватку пресной воды ощущают сегодня и многие южные районы Европы. И не удивительно, что в ряду основных причин обострения межгосударственных противоречий ближневосточном регионе, и, прежде всего, между арабскими государствами и Израилем, стоит критическое сокращение водных ресурсов и связанная с ним проблема контроля над ними в бассейнах рек Иордан, Литани, Нил и др. Вполне вероятно, что в недалеком будущем с подобными ситуациями миру придется сталкиваться все чаще, поскольку дефицит пресной воды начинает повсеместно приобретать острый характер, включая и те регионы, которые не относятся к пустынным или засушливым. Дефицит этот увеличивается буквально на глазах, чему в немалой степени способствует набирающий темпы научно-технический прогресс, урбанизация, а также рост населения. Всё это сопровождается увеличением потребления воды как на промышленные, так и бытовые нужды. В свою очередь, это ведет к неуклонному росту её невосполнимых потерь. Вот почему вполне обоснованны прогнозы ученых, считающих, что уже в XXI веке проблема пресной воды станет главным источником глобальных конфликтов.

* * *

О росте засушливости нашей планеты свидетельствуют многие исторические факты. Фигурально выражаясь, со времен библейского потопа вплоть до Х1Х века человеческая цивилизация постепенно спускалась с возвышенностей, на которых она спасалась от переувлажненности Земли, в постепенно высыхающие долины. За последние несколько столетий картина существенно изменилась: человек давно спустился с гор и холмов в долины, которые отчасти из-за естественных причин, а еще больше благодаря деятельности человека, обезвожены, притом сверх всякой меры. Этот факт знаменателен в том отношении, что прямо связывает рост засушливости планеты именно с хозяйственной деятельностью человека, научно-техническим прогрессом и урбанизацией. Если для заметной убыли водных ресурсов естественным путем понадобились тысячелетия, то с учетом активной деятельности человека — всего лишь двести-триста лет.

На земном шаре происходят, таким образом, постоянные некомпенсируемые потери воды. Прежде всего, вода расходуется в процессе непрерывного ее кругооборота: гидросфера–атмосфера–биосфера. К этому добавим расходы воды в результате кипучей жизнедеятельности человека. Важнейшим фактором постоянной убыли водных ресурсов планеты является также органическая жизнь, то есть жизнь растений и животных, и этот важный факт часто остается вне поля внимания ученых. А ведь весь живой мир непрерывно связывает свободную воду, превращая её в различные органические соединения, вследствие чего огромное количество воды из года в год навсегда исключается из кругооборота. Живые организмы, все виды растений и животных прошлого и настоящего, клетчатка, из которой они состоят, белки, жиры, сахар, ежегодно снимаемые урожаи различных культур, торф, уголь и т.п. — всё это в конечном итоге продукты преобразования воды, сами которые уже никогда не превратятся в неё снова. Можно сказать, что в аспекте рассматриваемой проблемы весь органический мир

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

186

прошлого и настоящего, во всех его формах и проявлениях, есть не что иное, как химически связанная и преобразованная вода.

Япопытался исключительно в целях наглядности, а потому очень приблизительно

ипо заниженной норме подсчитать некомпенсируемый расход воды на планете, связанный только с живой жизнью. Исходил я при этом из количества населения Земли, равного примерно 7,5 млрд. человек, плюс весь животный и растительный мир (суммарно примерно столько же). За основу расчета я брал 2 л воды в день на живую душу. В итоге получилось примерно 10 млрд. кубических метров невосполнимых затрат воды ежедневно. Прибавьте к этому расходы воды на промышленные нужды, сельское хозяйство, потери, связанные с урбанизацией и загрязнением вод, умножьте всё это на годы, десятилетия и столетия… Итоговая цифра получится чудовищной. После этого продолжать настаивать на том, что такое общепланетарное явление как изменение климата обязано лишь ничтожному увеличению содержания СО2 в атмосфере, а не постоянно идущему в течение веков процессу обезвоживания Земли — это, на мой взгляд, выходит за рамки не только научной логики, но и простого здравого смысла.

Суммарный результат постепенного обезвоживания планеты рано или поздно, скорее, рано, может привести к следующему. Во-первых, к возрастающей разнице ночных

идневных температур, как это бывает в пустынных районах, то есть к низким ночным температурам и высоким — дневным. Во-вторых, к соответствующим изменениям растительного покрова планеты, в-третьих, к постепенному распространению пустынных районов в направлении к полюсам, и, как финал — к превращению Земли в подобие планеты Марс с её ледяными макушками-полюсами и выжженным пространством между ними.

Естественный процесс уменьшения количества воды идет, конечно, медленно. И если в наши дни он стал заметен, то во многом благодаря деятельности человека, а именно прогрессивно возрастающим невосполнимым расходам воды на нужды промышленности

исовершенно безалаберным, можно даже сказать, преступным отношением к имеющимся запасам пресной воды. Реки и водоемы загрязняются и мелеют, нередко исчезают вовсе, болота осушаются, леса — эти хранители влаги — вырубаются. Принцип «После нас — хоть безводная пустыня» стал сегодня, судя по всему, руководящим для направления деятельности человека.

Однако здесь нужно иметь в виду, что когда мы употребляем отвлеченное понятие «человек» и возлагаем на него вину за безответственное отношение к природе и ее богатствам, то мы, конечно, лукавим. Вина эта лежит не просто на человеке, а на человеке общественно организованном, то есть на государстве и, соответственно, — на власти. Для нее же, судя по всему, гораздо удобнее считать, что все беды происходят от избытка углекислоты в атмосфере, тем более что выводы эти подтверждает официальная наука. Поэтому проще и менее хлопотно подписать Киотский протокол, от которого Земле ни тепло, ни холодно.

** *

Для лучшего понимания проблемы следует иметь в виду также следующее обстоятельство: процесс пересыхания планеты носит абсолютный характер. Это же означает, что выбывающая из естественного кругооборота вода уже не восполняется. Притом надо иметь в виду, что пересыхание океанических областей и материковых зон идет разными темпами. В материковых областях этот процесс развивается гораздо быстрее не только вследствие очевидных физических причин, но и во многом благодаря всё той же хозяйственной деятельности человека, вызывающей рост засушливости. В результате происходят резкие нарушения естественного баланса температур и атмосферного давления между океаническими и материковыми частями поверхности планеты. Дисбаланс этот становится все более заметным, и он проявляется, в частности, в растущих погодных аномалиях.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

187

Походя, замечу, что погодные аномалии стали заметным явлением уже давно. Нередко они обязаны чисто локальным, а не глобальным процессам. Помните знаменитые строки из «Евгения Онегина»?

«В тот год осенняя погода Стояла долго на дворе, Зимы ждала, ждала природа, Снег выпал только в январе На третье в ночь…»

По новому стилю выходит в середине января, как и в 2007 году. Вот и Н.А. Добролюбов в одной из своих статей отмечал, что согласно наблюдениям ученых того времени первая половина XIX века была отмечена заметным смягчением климата в северных широтах. А ведь это было примерно сто пятьдесят лет назад, и, как понятно, ни о каком масштабном выбросе вредных веществ в атмосферу тогда и речи не могло быть. Следовательно, причина была иная, и она, по моему разумению, была вызвана естественной убылью водных ресурсов планеты, которая стала заметно давать о себе знать в Новое время.

Как бы то ни было, бесконтрольное и, прямо скажем, варварское расходование воды в наши дни помимо негативного воздействия на температурный режим планеты может привести к тому, что через сто-двести лет, а скорее, гораздо раньше, её дефицит представит реальную угрозу для продолжения жизни на Земле. Если дело пойдет и дальше так, недалеко то время, когда на смену нефтепроводам придут строго охраняемые магистральные водопроводы, и баррель пресной воды будет стоить много дороже барреля нефти. Вот тогда-то самыми богатыми странами окажутся те, которые сумеют сохранить достаточные водные запасы. В полную силу начнут действовать законы геополитики, и главным её объектом станут уже территории с богатыми водными ресурсами. Острые международные конфликты будут возникать уже не из-за контроля над углеводородным сырьем, как нынче, а из-за пресной воды. Учитывая её роль в сохранении и продолжении жизни, можно представить себе остроту таких конфликтов.

Вполне тривиальная истина, что вода и жизнь на Земле — вещи неразделимые, начинает приобретать иное, тревожное звучание, поскольку растущий дефицит пресной воды создает прямую угрозу этой жизни. В рассматриваемом аспекте вода не только составная часть всех живых организмов, не только внутренняя среда, обеспечивающая их жизнедеятельность; она представляет и ту внешнюю среду, которая вместе с атмосферой образует механизм, регулирующий температурный режим на Земле и стабильность климата в целом.

Но и это еще не всё: гидросфера есть основа атмосферы. Другими словами, вопреки существующим в науке самым диким представлениям об источниках земной атмосферы, та не может существовать без гидросферы. На эту прямую органическую связь двух сфер хотелось бы обратить особое внимание по той причине, что, судя по всему, её определяющее значение для жизни на Земле большинством людей еще не осознается. Не осознается она, прежде всего, наукой. В этом вопросе наука продолжает жить представлениями двухсотлетней давности, согласно которым источником кислорода атмосферы является жизнедеятельность растений. Не вдаваясь тут в подробности*, скажу только, что, по моему глубокому убеждению, вода есть вещество органическое. Воздух, в свою очередь, есть одно из состояний (четвертое) воды. Доказательства этому приведены мной в ряде моих книг, к которым я адресую любознательных читателей.

* Несостоятельность так наз. теории фотосинтеза и бытующей формулы воды показана мной в работах «Натурфилософия» (Философия свободы, М., 2004) и «Извечные загадки науки глазами дилетанта». М., 2006.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

188

Итак, понять суть механизма регулирования земного температурного баланса можно только на основе верного понимания органической взаимосвязи трех сфер — гидросферы, атмосферы и биосферы. Как хорошо известно, тепловые коэффициенты океанов и морей и вообще водных поверхностей, с одной стороны, и суши — с другой, существенно отличаются друг от друга, что создает заметную разность давлений и температур между соответствующими пространствами планеты. В свою очередь, эта «разность потенциалов» вызывает постоянные передвижения больших воздушных масс вместе с водяными парами по всему пространству планеты, вследствие чего происходят изменения в погоде. Однако в результате высыхания многих внутренних водоемов, всегда игравших важную роль в механизме регулирования атмосферного давления и теплового баланса между различными регионами Земли, материки делаются всё более открытыми и всё менее защищенными, притом как от жарких и сухих южных ветров, так и от несущих влагу океанических ветров и холодных дыханий полюсов. Одновременно они становятся и менее защищенными от солнечной радиации. Другими словами, границы между различными климатическими поясами становятся все более жесткими, без плавных переходов, наподобие смены жаркого дня и холодной ночи в безводных пустынях.

Процесс изменения температурного режима на Земле необратим, и он будет, хотя и медленно, продолжаться и впредь со всеми вытекающими из него негативными последствиями для жизни. Конечно, возможности человека здесь ограничены: в его силах устранить лишь те причины изменения теплового баланса на Земле, которые непосредственно связаны с его жизнедеятельностью, и не более того. Прежде всего, это относится к сохранению рек, озер и других внутренних водоемов. Но и это уже немало, конечно, при условии, что будут приняты реальные и действенные меры в данном направлении. Пока же проблема носит по преимуществу отвлеченно экологический характер: она волнует лишь горстку ученых, тщетно взывающих к разуму человека, и энтузиастов из лагеря так называемых «зеленых», озабоченных главным образом периодическим эпатажем общественного мнения своими экзальтированными действиями. Изменений в этом направлении можно ждать тогда только, когда вопрос об истощении водных ресурсов планеты приобретет острый политический характер и станет приоритетной, по крайней мере, для большинства государств. И здесь государства либо сумеют объединить свои усилия в разработке мер по их сохранению ресурсов Земли, либо… О другом «либо» не хочется даже говорить — это путь в никуда, который может закончиться форменным людоедством.

Из сказанного, думается, совершенно очевидно, что проблемы, вызываемые потеплением климата на Земле и связанным с ним сокращением водных ресурсов, уже по определению относятся к категории глобальных, требующих глобального же к себе внимания. Но, к сожалению, как это нередко бывает, человек начинает всерьез думать о том, как уберечься от беды лишь тогда, когда она громко начнет стучать в его ворота.

** *

Перечитав последние строки еще раз, я подумал, что в них многовато патетики, в общем-то, не совсем уместной в сочинениях, претендующих на научность. Человек — такое существо, которое трудно чем-либо пронять, особенно же увещаниями и назиданиями морального или философского характера. Единственное, на что он в массе своей неплохо реагирует, — это, простите, на хорошую дубину или добрый пинок под зад. Умная администрация, сознающая свою ответственность перед судьбами своего народа, всегда умело пользовалась этими средствами, перемежая их «пряником», и всегда, замечу, от этого бывала большая польза для всех. Загвоздка лишь в небольшом: дело в том, что хорошая администрация — явление столь же редкое в истории, как и сознательный народ. То и другое заставляют появиться на свет, как правило, такие чрезвычайные обстоятельства, как война, голод, стихийные бедствия и т.п. Ноосфера и её быстрое расширение готовят миру в этом смысле немало неприятных сюрпризов, и сюрпризы эти не ограничатся одним лишь сокращением ресурсов пресной воды. Тут и сокращение энергоресурсов, и захламление всего пространства планеты бытовыми и промышленными

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

189

отходами, и уничтожение биосферы. Как-то я услышал по радио поразившую меня информацию: в Китае ежегодно выбрасывается из-за негодности пять миллионов старых телевизоров, такое же количество холодильников, более десяти миллионов «мобильников», не считая всякого другого хлама. Можно себе представить, какое количество этого и подобного ему мусора выбрасывается ежегодно во всем мире! А ведь этот процесс из года в год нарастает, притом очень быстрыми темпами.

Когда в конце лета я возвращаюсь из деревни в Москву, меня всегда поражает одна и та же картина: практически вдоль всех дорог у автобусных остановок, у перекрестков и в других случайных местах лежат горы мусора, выбрасываемого добропорядочными дачниками по дороге из летних на зимние квартиры. И я горестно думаю: чтó будет со всеми нами лет эдак через двадцать-тридцать? Однако в конечном итоге трезвый взгляд на мир берет верх, и я успокаиваюсь на мысли, что ровным счетом ничего не будет, вернее, всё будет идти по-прежнему, как и сейчас, как вчера, как тысячу лет назад. Кто сказал, что история не повторяется! Как же она может не повторяться, если, её единственный субъект, то бишь человек, из века в век остается все тем же, ничуть не меняясь в своей сущности? Просто в прежние времена мусора было меньше, и он имел качественно иной характер. Нынешний же мусор, созданный гением человека, и в огне не горит, и в воде не тонет, и в земле не гниет. Когда на нашей планете человека уже не станет — а это время рано или поздно (скорее, рано) придет, она (планета), скорее всего, будет являть собой огромный мусорный полигон, на котором будут произрастать всякие ядовитые растения и существовать столь же ядовитые и уродливые живые существа, поддерживающие свое жалкое существование за счет остатков влаги, сохранившейся в мусоре.

** *

Говоря о геосфере и изменениях в ней, я имею в виду поверхностный слой Земли, доступный для хозяйственной деятельности человека. Воздействие ноосферы проявляется здесь главным образом в изменении ландшафта планеты вследствие осушения болот, водоемов, строительства каналов, вырубки лесов, развития промышленной и сельскохозяйственной деятельности вместе с их обширной инфраструктурой, интенсивной урбанизации и всего, что с этим связано.

Есть, однако, еще один аспект проблемы, скрытый от поверхностного наблюдения. Речь идет, прежде всего, о широкомасштабной добыче газа, нефти и прочих полезных ископаемых, ведущейся во многих регионах планеты. Её последствия трудно поддаются нашему осмыслению, а тем самым и предвидению. Здесь, как и в случае с водой, логика одна: «на наш век хватит». Интересно бы знать, когда наступит тот момент, когда эта формула перестанет действовать? А ведь когда-нибудь наступит. В данном случае я не намерен слишком углубляться в эту проблему. Скажу лишь одно: момент этот когданибудь, несомненно, наступит. Когда наступит? — на этот вопрос ответа пока нет. Здесь же я хочу коснуться другой, более сложной проблемы, а именно: может ли иметь серьезные последствия для планеты вся совокупная «кротовая» деятельность человека, или же землю можно рыть на любую глубину, оставлять в ней любого размера лакуны безо всякого вреда?

Помню, во время войны я был в эвакуации вместе с 1-й Московской артиллерийской спецшколой в сибирском городе Анжеро-Судженске, одном из угледобывающих центров. Весь город стоит на многочисленных холмах. Жители говорили, что это результат постепенного оседания почвы под выработанными шахтами. Пример хотя и локальный, но примечательный тем, что наглядно иллюстрирует школьную истину, что всё на Земле неумолимо стремится к центру планеты вследствие силы гравитации. Ну а если шахты будут во много раз глубже и если образующие в них пустоты вследствие выработки всяких полезных для человека ископаемых гораздо масштабнее — что тогда?

Мы обычно забываем некоторые простые истины, например, что природа не терпит пустоты, что Земля вращается вокруг своей оси с весьма приличной скоростью, что по всей её поверхности действуют силы гравитации, которые тоже «не терпят» пустоты и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

190

стремятся заполнить её. Возьмем такой гипотетический пример: вследствие, скажем, выработки залежей нефти или газа образовалась большая лакуна. Через какое-то время действие сил гравитации приводит к оседанию почвы под этой лакуной. Если на поверхности была какая-нибудь деревенька или поселок вместе с прудом или озерцом, то

водин прекрасный момент вместе с оседающей почвой бесследно исчезают деревенька, прудик и озерцо. Ученые начинают ломать себе голову над этим таинственным явлением природы и приходят в итоге к выводу, что она содержит еще массу неразгаданных тайн. Для исчезнувшей деревеньки, как понимаете, это не послужит утешением. В этой связи я вспоминаю, как по ТВ однажды передали сообщение, что в каком-то районе России (уже не помню, где) жители одного села, проснувшись однажды поутру, с удивлением обнаружили, что существовавшее рядом спокон веку озеро бесследно исчезло. Даже лужи не осталось. Почему, по какой причине, — до сих пор остается загадкой.

Если однажды вот так же внезапно исчезнет, скажем, озеро Байкал, меня это не удивит. С точки зрения геологической, будущее озера, расположенного в горных и сейсмически опасных районах, весьма и весьма проблематично. Малейший сдвиг почвы вследствие тектонического разрыва, который в масштабе планеты может быть и ничтожным, в какой-то локальной её точке способен в то же время вызвать катастрофические последствия. Кстати, возможно, так именно и было в декабре 2004 года

вЮго-Восточной Азии, когда, можно сказать, гром буквально грянул среди ясного неба и

втечение считанных минут огромная волна «слизнула» с лица земли более двухсот тысяч человек вместе с постройками и жилищами. Причины, вызвавшие эту волну, так и остались неизвестными. Попытки же некоторых специалистов объяснить их вызвали только недоумение. По моему разумению, при существующих, прямо скажем, примитивных взглядах на строение Земли о причинах подобных явлений можно только гадать. Бытующие в науке на сей счет гипотезы во многом сродни представлениям древних людей, согласно коим Земля держится на трех китах (или слонах). В самом деле, одни считают, что ядро планеты состоит из расплавленного ядра, другие утверждают, что ядро твердое, третьи — что оно пластично и т.д. Все эти теории покоятся на допотопных гипотезах о происхождении планет Солнечной системы, вроде теории Канта–Лапласа и ей подобных. Мне особенно нравится гипотеза, считающая, что ядро Земли представляет расплавленную магму. Да коли бы дело обстояло таким образом, мы сидели бы как на раскаленной сковороде и не было бы никакой Арктики и Антарктики с их вековыми льдами. Гипотеза же эта держится на одном факте, именно на существовании вулканов. Логика здесь на уровне первобытного человека: раз из вулканов изливается раскаленная лава, значит, ею начинена внутренность Земли. Совсем неслучайно, что ни одна из существующих гипотез не в состоянии убедительно объяснить, почему наша планета имеет столь причудливый рельеф. Не объясняют они и причины горообразования и сейсмической активности и почему одно и другое происходит только в строго определенных регионах, а не повсеместно, как следовало бы ожидать, если придерживаться этих теорий. Однако, это особая тема. Хотя она и имеет отношение к прошлому и будущему человечества, но все-таки не столь прямое, как, скажем, проблема истощения водных ресурсов. Кого интересует взгляд автора на данную проблему, отсылаю к своим упоминавшимся выше трудам. Пока же перейдем к проблеме, которая не только сама есть следствие развития исторического процесса, но и оказывает на его ход всё возрастающее воздействие.

Рост населения планеты как один из формирующих историю факторов

Я уже отмечал, что образование ноосферы как вполне заметного явления в жизни нашей планеты относится к XIX веку, положившему начало промышленной революции. В том же столетии впервые был зафиксирован и рост численности населения, прежде всего в Европе и Америке. Эта связь не случайна, поскольку развитие ноосферы неразрывно

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

191

связано с ростом потребностей быстро возрастающего населения. Сошлюсь в этой связи на динамику его роста, приводившуюся тем же В.И. Вернадским.

«Сейчас (речь идет о 30-х годах ХХ столетия. – Э.П) количество человеческого населения на Земле, — пишет ученый, — достигло небывалой раньше цифры, приближающейся к двум миллиардам людей, несмотря на то, что убийство в виде войн и голод, недоедание, охватывающее непрерывно сотни миллионов людей, чрезвычайно ослабляет ход процесса»

(Курсив мой ― Э.П.).

Количество человеческого населения на планете, считал Вернадский, можно с некоторой точностью учесть только с начала Х1Х века. Оно исчисляется при этом с большим процентом возможной ошибки. Согласно приблизительной оценке некоторых ученых в 1800 году население мира было равным 850 миллионам человек. Согласно сегодняшним подсчетам, население Земного шара перевалило уже за семь миллиардов человек и продолжает возрастать.

Даже с учетом возможных ошибок динамика роста населения планеты тем не менее вполне очевидна. За сто с лишним лет, с 1800 г. до 1930 года, население планеты выросло примерно в два с половиной раза, а уже с 1930 по настоящее время, то есть менее чем за сто лет, — более чем в три с половиной раза (с двух миллиардов до семи миллиардов). Тут невольно вспомнишь Мальтуса с его расчетами соотношения между динамикой роста населения и количеством продуктов питания, способных его прокормить. Мальтус был, в общем, прав, открывая свой закон соотношения роста населения земли и средств жизнеобеспечения. Он только не совсем точно вывел численное выражение этого соотношения. Главное же, он не принял во внимание научнотехнического прогресса, плоды которого также отразились на значительном росте средств жизнеобеспечения населения Земного шара. Не учел он и успехов медицинских наук. Те не только освободили человека от многих эпидемических заболеваний, которые в прежние времена были одним из естественных регуляторов роста численности населения, но сократили детскую смертность и способствовали росту продолжительности жизни человека, особенно в развитых странах. В совокупности всё это способствовало быстрому абсолютному приросту населения земли. Как результат, людям становилось всё теснее и теснее на маленьком Земном шарике. В самом деле, можно увеличить производство продуктов питания, но нельзя увеличить земное пространство, нельзя также увеличить запасы полезных ископаемых и энергоресурсов. Можно увеличить их добычу и производство, но не запасы. Людей на земле явно становится слишком много, особенно, в Азии.

Феномен относительного перенаселения знаком людям издревле. Во все времена главным средством решения этой проблемы со стороны человека были войны и колонизация, то есть освоение (завоевание) новых земель и отток туда избыточного населения. Колонизацией активно занимались древние греки, римляне и многие другие народы. В этом отражается присущая природе общая тенденция, стремящаяся выровнить всё, что находится на разных уровнях, будь то разность давлений, температур, населения и т.д. В природе это выравнивание происходит естественным образом. Человек, вмешиваясь в природу, нарушает её законы и тем самым создает для себя все более сложные, а подчас и вовсе неразрешимые проблемы. Борясь с эпидемиями и болезнями, продлевая срок человеческой жизни, а тем самым увеличивая абсолютный прирост населения на планете, человек исподволь создает для себя целый узел сложнейших проблем, которые ему же и придется решать в ближайшем будущем. Ведь что бы там ни говорили прогрессисты-оптимисты, но рано или поздно численность населения достигнет такого уровня, когда станет грозить самой жизни на планете.

Идущие сейчас на Земле стихийные миграционные процессы, принявшие уже масштабный характер, являются одним из самых важных показателей растущей перенаселенности. Их можно назвать формой ненасильственной, мирной экспансии. Военная экспансия в наше время не только затруднительна, но и крайне опасна ввиду наличия небывалых по своей мощи средств уничтожения и разрушения. По этой же

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

192

причине она стала слишком дорогой, а потому и нерентабельной. Её место естественным образом заняла мирная экспансия — через миграцию любыми легальными и нелегальными способами. Относительно бедные страны чрезвычайно перенаселены, что создает для их населения неразрешимые проблемы с работой, получением образования, содержанием семьи. Люди всеми правдами и неправдами пытаются перебраться туда, где, как они надеются, можно получить необходимые жизненные средства для себя и своего потомства. И эта «ползучая» экспансия стала одним из важнейших факторов жизни современного человечества — факторов, еще недостаточно оцененных с точки зрения его последствий. Именно по этим линиям сегодня происходит реальное «столкновение цивилизаций», коли уж применять это выражение. Оно нашло свое выражение в старых, как мир, законах геополитики, суть которых — захват или расширение жизненного пространства. Сегодня это завоевание обрело лишь новые формы, отвечающие современным условиям.

Исследователи подсчитали, что при самом интенсивном земледелии планета может нормально прокормить не более десяти миллиардов человек. Теперь попробуйте мысленно продлить приведенную выше динамику роста населения и подсчитайте, в каком году население планеты достигнет этих самых десяти миллиардов. Очень и очень скоро: думаю, не позже середины нынешнего столетия. Взгляните на таблицу, показывающую динамику роста населения земного шара — начиная с конца прошлого столетия:

Из таблицы хорошо видно, что перенаселение Земли — вопрос не отдаленного будущего, а будущего ближайшего, и решать его придется не далеким потомкам, а фактически нынешнему поколению людей. Нет никакого сомнения в том, что её реализация вовлечет в свою орбиту комплекс экономических, демографических и геополитических мер, сложность которых сейчас даже трудно себе вообразить. В самом деле, рост населения в таких темпах и масштабах вызовет соответствующий им рост потребностей не только в продуктах питания, но в жилье, рабочих местах, энергоресурсах и просто в элементарном жизненном пространстве. Всё это, несомненно, будет провоцировать дальнейший рост миграционных процессов, притом в глобальном масштабе. Рост этот обозначился вполне определенно уже в наши дни, и проявляется он в виде стихийного выплеска избытка населения через массовую иммиграцию из районов с переизбытком населения в районы с относительно стабильным или уменьшающимся числом населения. Такая «мирная» демографическая экспансия для многих государств

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

193

Западной Европы уже превратилась в серьезную политическую проблему, связанную, помимо всего прочего, и с обеспечением внутренней безопасности и порядка. Сегодня под этот поток попала и Россия. Для перенаселенных стран по всему южному периметру её границ она, несомненно, представляет «землю обетованную». Огромные пространства незанятых, бесхозных, а то и просто заброшенных земель наверняка с каждым годом будут привлекать с их стороны все более пристальное внимание. Уже сейчас, пользуясь прозрачностью российских границ, недостаточной их защищенностью, в страну хлынули людские потоки, включающие помимо просто несчастных людей, лишенных возможности заработать на жизнь у себя на родине, также преступников и авантюристов всех мастей, контрабандистов, наркоторговцев, всяких религиозных «миссионеров» как из ближнего, так и дальнего зарубежья, желающих «половить рыбку в мутной воде».

Нет сомнения, что по мере увеличения населения планеты потоки миграции будут нарастать, создавая многочисленные поводы для роста межэтнических противоречий, ксенофобии, конфликтных ситуаций как внутри государств, так и между ними. Помимо всего прочего растущая скученность населения может, в свою очередь, провоцировать возрождение старых эпидемических заболеваний и порождать новые, ранее неизвестные (это уже, кстати, происходит). И конечно, следует ожидать изменения положения человеческой личности в обществе в сторону быстрого снижения её ценности. Общественный по своей природе человек в скученной толпе отчужденных и равнодушных друг к другу людей, озабоченных лишь своими личными проблемами, станет еще более одиноким и невостребованным. Отсюда неминуем рост неврозов, психических заболеваний, алкоголизма и наркомании, самоубийств, преступности, притом в самых жестоких ее формах, а также техногенных катастроф, вызываемых, как принято говорить в таких случаях, человеческим фактором. В начале очерка я специально отметил невозможность некомпенсируемых процессов в развитии природных и социальных процессов. Вот весь тот негатив, который лишь частично обрисован выше, есть компенсация, или, если хотите, плата, за позитив, или прогресс, в области развития ноосферы.

Делать прогнозы, как известно, дело неблагодарное. К тому же человек, естественно, ожидает от науки только благоприятных прогнозов, способных как-то скрасить и без того нелегкое его существование и дать ему перспективу в жизни. Однако какими бы оптимистами ни быть, нельзя не признать, что население Земли не может расти беспредельно. Не могут также расти беспредельно возможности обеспечения людей энергоресурсами, водой, продуктами питания и прочими средствами жизнеобеспечения. Еще раз напомню, что рост этих средств может происходить только одновременно с непрерывным расширением ноосферы, а значит, опять же за счет дальнейшего поглощения и разрушения биосферы. Другого источника роста попросту не существует. Всё это однажды может подвести человечество к той черте, за которой благоразумие, сдержанность, компромисс и прочие всегда считавшиеся достойными качества разумной политики могут оказаться бесполезными, и им на смену придут элементарный инстинкт выживания и самые откровенные геополитические притязания.

Трагизм нашего времени заключается в том, что раскрепощенное человеческое мышление уже не в силах контролировать последствия своей многогранной и, как показывает весь опыт, далеко небезопасной деятельности. Техника вместе с так называемыми высокими технологиями сделались нынче эзотерическими сферами, или, другими словами, плоды их деятельности практически неподконтрольны со стороны общественных институтов и скрыты от них. Механизация, автоматизация, а ныне уже компьютеризация мира создают для мира ситуацию опаснейшего перенапряжения по всем направлениям, и оно может в любой момент вылиться во всякого рода катастрофы, непредсказуемые в принципе.

** *

Выше я попытался лишь кратко и в самых общих чертах показать суть поставленной проблемы, нисколько не претендуя на её решение. Что касается видения

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

194

будущего, то к сказанному выше добавлю лишь следующее. Я не отношу себя ни к оптимистам, ни к пессимистам, и склонен считать себя реалистом. Вот почему не хочу ни обольщать, ни тем более запугивать кого-либо мрачными картинами будущего. К тому же оптимизм и пессимизм не относятся к научным категориям, они — характеристики особенностей темперамента человека.

Тем не менее, замечу следующее: ответ на вопрос о будущем ноосферы, а тем самым и будущем человечества, в значительной мере лежит в сути самой концепции ноосферы, и ответ этот достаточно лаконичен. Поскольку ноосфера есть продукт целенаправленной, то есть разумной, деятельности человека, то и всякие изменения в ней, как в негативном, так и позитивном плане, в принципе подконтрольны той же разумной целенаправленной деятельности. Но это в принципе. На деле же она развивается анархично, и в этом кроется главная опасность. Вполне уверен лишь в одном, и об этом я уже говорил, а именно: в условиях непрерывного расширения ноосферы, то есть практически безграничного роста и совершенствования техники, органически содержащей в себе опасность как техногенных, так и природных катастроф, неминуемо будет возрастать потребность в ужесточении организующей и контролирующей роли государства по всем основным направлениям жизнеобеспечения. А это значит, что основная мировая тенденция будет развиваться не в «левом», а наоборот, в «правом» направлении, то есть в направлении усиления авторитаризма. Укреплению этой тенденции будет способствовать растущая опасность расползания современного оружия, включая ядерное, и возможность использования его безответственными политиками, преступными группами и индивидуумами. Другими словами, государства по необходимости будут ужесточать полицейский режим и, соответственно, ограничивать свободу граждан. Как я уже говорил, это уже происходит, притом в самых демократических государствах, всегда гордившихся своими свободами, — в Соединенных Штатах, Англии, Франции и ряде других, испытавших на себе не только удары террористов, но и удары стихий — стихий как природных, так и людских.

В этих условиях кризис западного парламентаризма, который уже обозначился в прошлом столетии, получит свое логическое продолжение и завершение. Старый парламентарный механизм создавался не столько для управления, сколько для ограничения исполнительной власти, и в этой роли он служил рупором разношерстного общественного мнения и средством политической демагогии. Ситуация, однако, существенным образом изменилась, притом к худшему. В новых условиях, характеризующихся, с одной стороны, ростом дефицита средств жизнеобеспечения, а с другой — неудержимым ростом населения планеты, вряд ли можно рассчитывать на конструктивное решение возникающих перед обществами сложных задач жизнеобеспечения через механизм парламентских дебатов. Здесь не обойтись без жесткой авторитарной власти, сознающей ответственность за судьбы своих государств и народов. Это тем более так, что судьбы эти всё в большей мере подвергаются всякого рода испытаниям, большая часть которых порождается деятельностью самого человека.

С дальнейшим расширением ноосферы и одновременным сужением сферы живой природы индивидуальные права человека естественным образом вынуждены будут уступать место коллективному праву ассоциации на сохранение и продолжение жизни. Оно станет приоритетным со всеми вытекающими из этого последствиями. В этом смысле общества будут как бы возвращаться к первоначальному своему состоянию с его абсолютным приоритетом общих интересов над частными (Salus populi). Разница будет лишь в том, что если в далекие времена к этому во многом понуждала борьба с дикой первозданной природой, в будущем к тому же результату подведет противоборство человека с творением собственного разума и рук, а именно с выходящей из под контроля всеохватной и все более усложняющейся ноосферой.

Рассчитывать, что все эти процессы обойдутся без серьезных социальных потрясений, конфликтов и войн — значит, тешить себя иллюзиями. Можно с достаточной долей уверенности предвидеть, что общества, которые не сумеют вовремя и должным

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

195

образом перестроиться, ждут, скорее всего, самые тяжелые времена, так как все более выходящая из-под контроля ноосфера в сочетании с неуправляемыми социальными процессами — это не просто анархия, это катастрофа.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

196

ОСОБЕННОСТИ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ

«Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать —

В Россию можно только верить». Ф. Тютчев

«…Мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени…»

П. Чаадаев

«Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более, чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение; вот точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана».

А. Бенкендорф

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

197

Некоторые предварительные мысли и рассуждения

«… Ума холодных наблюдений И сердца горестных замет».

А. Пушкин

События, происшедшие в России на рубеже столетий, побуждают заново взглянуть на особенности её истории в целом. То, что случилось в этот период с государством и обществом, невозможно объяснить одними лишь событиями современного этапа в их развитии. Тем более нельзя объяснить их действием субъективного фактора, который, естественно, всегда выходит на передний план и кажется решающим в глазах современников. В четвертом очерке отмечалось, что сам характер и масштаб воздействия отдельных личностей на ход исторического развития любого государства неотделим как от его природы, так и природы общества и народа в целом. Вот почему мы ничего не поймем без анализа глубинных пластов истории народа и выявления в них тех черт, которые делают возможными такого рода перевороты, когда чуть ли не в одночасье меняются не только формальные основания общества и государства, но и вся система ценностей народа в целом.

Приступая к этой сложной теме, я, разумеется, нисколько не претендую на истинность своих взглядов; они — не более, чем результат личных наблюдений и размышлений и сопоставления российской современности с особенностями прошлого страны и её истории в целом. С этой целью я постоянно обращался к суждениям многих выдающихся умов России, как бы сверяя с ними свои собственные оценки. Хотя это несколько перегрузило текст, в то же время дало возможность представить более широкую панораму российской действительности и её особенностей во временнóм аспекте. Это также позволило вычленить ту константу, то главное, что было, на мой взгляд, присуще России всегда и что, соответственно, оказывает определяющее влияние на многие стороны жизни страны и в наши дни.

* * *

В качестве эпиграфов к данному разделу мной выбраны высказывания трех знаменитых людей России. И то, что их оценки своей страны, её сущности и особенностей решительным образом разнятся, ― факт весьма знаменательный и о многом говорящий. Наиболее известно в России четверостишие Ф. Тютчева. Оно, на мой взгляд, очень удачно выражает даже не столько природу российского государства, сколько особенность российского менталитета. В то же время оно, вольно или невольно, вуалирует и в определенной мере романтизирует саму российскую реальность — подлинную основу этого менталитета. Если отталкиваться только от тютчевской строфы, Россия и в самом деле предстает в виде некоего сфинкса, или загадки не только для «чужеземных мудрецов», но и своих собственных. Разум, однако, для того и служит, чтобы исследовать любую реальность, в том числе ментальную. Полагать всерьез, что умом Россию не понять,— значит либо расписаться в собственном бессилии, либо просто лукавить. Впрочем, это суждение не относится к поэтам — их ведь тоже умом не понять.

Здесь, правда, есть еще одна причина, почему многим тютчевское четверостишие по душе. Набрасывая на страну некий ореол таинственности, оно, вольно или невольно, уводит от желания искать подлинные основания страны и её «особой стати». В самом деле, зачем делать то, что все равно умом не понять. Помимо того, в жизни всех народов и государств есть вещи, которые лучше не трогать и не пытаться разгадывать и понимать. Удобнее и, главное, безопаснее просто верить в них как в некую данность. К России это относится, прежде всего, и в этом смысле она и впрямь имеет «особенную стать».

Как бы то ни было и вопреки вольной игре поэтических образов, мы видим, как на протяжении, по меньшей мере, двух последних столетий многие лучшие умы России пытались понять её и нельзя сказать, что безуспешно. В связи с событиями конца XX –

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

198

начала XXI веков интерес к этому вопросу разгорелся с новой силой. В данном разделе книги предпринимается еще одна попытка дать на него ответ. Конечно, при всех, казалось бы, безграничных возможностях разума в познании мира, он все же чаще ошибается, нежели дает нам желанную истину. Но ведь другого познавательного инструмента у человека нет, а потому, вопреки мнениям всех поэтов, попробуем разобраться в поставленной проблеме и выяснить, те основы, на которых веками держится Россия. Хотя как автор я хорошо осознаю, что лучше бы этого не делать, лучше промолчать, потому что кроме неприятностей на этом поприще ничего другого не схлопочешь.

Возвращаясь к четверостишию поэта, не могу не заметить, что оно стало в России своего рода кредо для некоторой категории людей, главным образом тех, кто кичится всем своим, российским, в том числе и всякими нашими уродствами и несуразностями. В сознании таких людей оно нередко служит своеобразным оправданием всякого рода безобразий, столь разительно отличающих Россию от многих других, так называемых цивилизованных государств, на которые мы все время пытаемся равняться и к сообществу которых желаем приобщиться. Но как можно равняться, а тем более приобщиться, будучи при этом убежденным, что нас «аршином общим не измерить» и у нас «особенная стать»? Возможно, Европа потому и препятствует всем нашим попыткам сблизиться с ней. При наших-то масштабах не мы под их «аршин» попадем, а они под наш, тем более, что прецеденты тому в истории имеются.

Впрочем, не станем обольщаться: не только Россию, но и никакой другой народ нельзя подогнать под общий аршин, и у каждого своя собственная «особая стать». Взять ту же Европу, давно уже ставшую формально единой — тут бы, казалось, применяй ко всем входящим в неё странам общий аршин. Ан нет — ту же Францию никак не спутаешь с Германией или тем более с Англией и наоборот. Конечно, поэтические образы ласкают тщеславие некоторых людей. Для ленивых, косных и боязливых умов — а в России таковых явный переизбыток — слова «умом Россию не понять» — хороший к тому же повод для того, чтобы не ломать голову над загадками, решение которых, как я уже заметил, кроме неприятностей, не может принести ничего.

В самом деле, рассуждать об особенностях России — всё равно, что говорить о покойнике: либо хорошо, либо ничего. Петр Чаадаев, чья оценка родного отечества приведена в эпиграфе, нарушил эту святую заповедь, предприняв дерзкую попытку понять Россию умом, за что и был наказан. Его официально объявили сумасшедшим, и, надо признать, не без оснований. Нужно было и впрямь быть безумным, чтобы в 30-е гг. XIX столетия, когда в стране наступила реакция, вызванная подавлением польского восстания и последовавшей за ней международной изоляцией России, выступить с нелицеприятной критикой её исторических и национальных основ. Тут и в самое-то спокойное время грехов не оберешься, а уж во времена для страны напряженные и говорить нечего. Хотя не могу, походя, не заметить, что спокойных времен в истории страны было настолько мало, что ими вполне можно пренебречь. Может быть, поэтому объявлять инакомыслящих сумасшедшими, ссылать в места «не столь отдаленные» и того хуже — стало доброй традицией российского государства.

Кстати, слово «инакомыслящий» — не только удачно, как и многие другие русские «словечки»», но и весьма ёмко по содержанию. Оно, кажется, существует только в России и применяется главным образом к людям, мыслящим иначе, нежели власть предержащая и обслуживающая её интеллектуальная челядь. Слово это лучше всяких философских сочинений указывает на суть так называемой русской идеи, прекрасно выраженной в словах Бенкендорфа и пресловутой «триаде» министра народного просвещения С.С.

Уварова (1833-1840) — «самодержавие, православие, народность». Эта «триада» была официально провозглашена незадолго до упомянутой истории с Чаадаевым и фактически подразумевала недопустимость каких-либо вольных рассуждений (инакомыслия) относительно исторических корней и путей развития страны. И не только. Как в этой связи отмечал А.И. Герцен,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

201

От финских хладных скал до пламенной Колхиды, От потрясенного Кремля До стен недвижного Китая, Стальной щетиною сверкая, Не встанет русская земля?...

А ведь стихотворение было написано в то время, когда генерал-фельдмаршал Паскевич беспощадно расправлялся с польскими повстанцами*. Вот почему многих просвещенных русских людей того времени возмутило это стихотворение. Странная, однако, закономерность — спустя тридцать лет, во время подавления польского восстания 1863-64 гг, другой наш поэт Ф. Тютчев, тот самый, чьи слова я взял в качестве эпиграфа, совершенно открыто и искренне прославлял Н.М. Муравьева («Вешателя»), залившего кровью восставший край*. Может, и впрямь «умом Россию не понять»?

Что касается стихотворения Пушкина, даже лучший его друг поэт Петр Вяземский не выдержал и писал по этому поводу:

«…Мне так уже надоели эти географические фанфаронады наши: От Перми до Тавриды и проч. Что же тут хорошего, чему радоваться и чем хвастаться, что мы лежим в растяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст…».

Странная, казалось бы, вещь: сегодня, когда Россия стараниями собственных мудрых правителей до предела урезала себя и ужалась в пространственном отношении, и нет уже Тавриды с «пламенной Колхидой», нет и Украины с Белоруссией и много чего еще, расстояние от мысли до мысли осталось тем же самым, похоже, даже увеличилось.

Но это не всё. В этих «географических фанфаронадах» присутствует еще один достойный внимания момент. Вяземский прошел мимо него, тогда как в стихотворении Пушкина он лежит прямо на поверхности. В самом деле, географический и, прежде всего, пространственный, фактор всегда играл в истории России чрезвычайно важную, если не сказать определяющую роль. Он не только выступал в роли детерминанта внешней и внутренней политики России, но и во многом определял (и продолжает определять) умственный настрой народа, создавая у него и власти иллюзию величия: вот, мол, мы какие — нас не замай! Во внешней политике этот фактор всегда стимулировал экспансионизм, что хорошо выражено в пушкинском стихотворении. В политике внутренней он определял неудержимое стремление к централизации власти и к жесткой авторитарной форме правления. Какие бы перемены в жизни России ни происходили, пусть даже самого радикального свойства, определяющая роль этих двух факторов в жизни и политике России остается неизменной.

Экспансионизм, если хотите, есть свойство избыточной массы. Она давит, она не терпит никаких возмущений и всего того, что, так или иначе противодействует ей, притом как внутри, так и вне её. Если эта сила порой слабеет, то главным образом от внутренних неурядиц — смут, возмущений, восстаний, как это было, скажем, во времена Смуты начала XVII и XIX веков. Но, выбравшись из них, она тут же вновь обретает на время утраченное свойство. Свойство это нисколько не зависит от политической природы

* В выражении патриотических чувств в связи с Польским восстанием 1830–1831 гг. Пушкин был далеко не одинок. К примеру, известный русский историк М.П. Погодин написал верноподданнические Исторические размышления об отношениях Польши к России и послал их шефу жандармов А.Х. Бенкендорфу. Статья тому понравилась, и автору даже предложили денежную награду. Погодин сначала обиделся, потом передумал и награду попросил. Кстати, это одна из примечательных черт нашей свободомыслящей интеллигенции, прежде всего творческой: сначала стать в позу оскорбленного подачкой власти, а потом, поразмыслив, взять ее.

* Характерно, что когда Муравьева спросили, не родственник ли он повешенному декабристу Муравьёву-

Апостолу, он ответил, что «происходит не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые сами вешают». После этого он и получил «почетную» приставку к своему имени: «Муравьев-Вешатель».

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

202

государства и его общественного устройства. Не зависит оно и от характера власти, взглядов и заявленных программ её лидеров, или, другими словами, — от надстроечных факторов. Оно сохраняется как некая константа и при царском режиме, и при коммунистическом, и при демократическом. Что касается последнего, именно фактор пространственно-территориальной массы стал, в конечном счете, решающим в сползании демократических намерений 90-х годов прошлого столетия в автократию, которая и является его исчерпывающим политическим выражением.

Что касается самой «массы», она росла за счет многовековой экспансии России во всех направлениях. Попавшие под её «каток» народы сознательно или бессознательно рассматривались как «второсортные», «отсталые», которым Россия, согласно сложившемуся историческому стереотипу, несла свою более высокую культуру. Отсюда по отношению к ним то скрытое, то явное чувство покровительственной снисходительности, благодетельствования. Поэтому если какие-то там «полячишки», «хохлы» или всякие прочие «чучмеки» вдруг пытались выражать своё возмущение, заявлять о стремлении к независимости, тем более бунтовать — тут уже все ощетинивались в великодержавно-шовинистическом негодующем угаре и готовы были стереть с лица земли «неблагодарных». Это чувство, кстати, сполна выражено в цитировавшемся выше отрывке из стихотворения Пушкина. И оно, увы, захватывало (и несмотря на все перемены в мире продолжает захватывать!) не только тупую массу, но и многих людей высокой культуры. Пушкин, Тютчев, Катков — лишь немногие тому примеры из прошлого. О сегодняшнем дне я умалчиваю. Позволю себе только один пример. Как-то в связи с известными событиями в Эстонии в 2006 году, связанными с переносом памятника советским солдатам в Таллине, по одной из центральных телепрограмм выступала известная и чрезвычайно патриотически настроенная дама. Так вот, она заявила, что если бы не Россия, эстонский народ пас бы свиней у немцев. Эпизод этот не имел бы никакого значения, если бы не отражал господствующие у нас взгляды. Многие до сих пор уверены, что без России населяющие её многочисленные народы сами никогда не вышли бы из темноты и невежества. Эти господа, я думаю, никогда не выезжали из Москвы дальше расположения своих комфортабельных дач, иначе они увидели бы тот мрак и невежество собственного народа, которые до сих пор царят на необъятных российских просторах.

Всё это, разумеется, отражается и в российской историографии, отнюдь не случайно носящей по преимуществу монументально-комплиментарный характер. Хотя, на мой взгляд, лучшим вариантом российской истории, пусть даже в жанре сатиры, является

«История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина. Правда, не уверен, что её изучают нынче в школах.

Нет, я вовсе не собираюсь осуждать тех, кто занимается столь полезным для всякой власти занятием — возвеличением истории своего государства. Монументальный подход к собственной истории необходим, поскольку служит назиданию молодых поколений. В самом деле, если изображать историю такой, какова она есть в действительности, особенно в России, можно потерять всякую веру в человечество и стать мизантропом уже в юные романтические годы. Вовсе не случайно критическая история нигде и никогда не поощрялась власть имущими, и приводившийся выше пример Чаадаева — одно из многих тому подтверждений. В самом деле, критическая история развращает умы, воспитывает у людей дерзость, вольнодумство и непослушание начальству. Понятно, что ни одна российская власть не могла допустить этого, а потому история страны, выраженная в учебниках и разного рода официальных изданиях, полна оправданной лжи, фальсификации и искажениям в угоду господствующим в то или иное время социальным слоям и классам. Может быть, именно поэтому она столь нелюбима школярами, которые своим еще не до конца развращенным умом чувствуют её фальшь.

Что касается народа, то в массе своей он вполне равнодушен к своей истории, плохо её знает, а то, что он знает, мало соответствует действительным событиям прошлого. У него свои заботы, главная из которых выжить, чем он практически и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

203

занимался на протяжении этой самой истории. Нет, мы, конечно, любим свою историю, как любим и свою страну, но не в силу некоего отвлеченного принципа патриотизма, обязывающего нас любить её. Мы, говоря словами поэта, любим родину вместе со всей её историей «странною любовью», неподвластной рассудку, часто даже вопреки нему. Как писал М Лермонтов:

Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью, Ни полный гордого доверия покой,

Ни темной старины заветные преданья Не шевелят во мне отрадного мечтанья…

Но я люблю… дымок спаленной жнивы, В степи кочующий обоз И на холме средь желтой нивы Чету белеющих берез…

Вот эта вечная борьба и противоречие между естественным чувством любви к «отеческим гробам», к «родному пепелищу» и неприятием антигуманного устройства российского государства, пронизывает всю историю страны. А. Герцен назвал её «злой любовью», и такой «любовью» на протяжении веков страдала и продолжает страдать мыслящая часть российского общества. Здесь лежат корни двух различных отношений к стране и её истории, двух взглядов на её настоящее и будущее, двух подходов к принципам её государственного и общественного устройства. Отсюда и два вида патриотизма: просвещенного и почвенного («сермяжного»).

В одном из своих писем «защитник вольности и прав» Ж.-Ж. Руссо писал:

«Не стены и не люди образуют отечество: это делают законы, нравы, обычаи, правительство, конституция, всем этим обусловленный образ жизни. Отечество заключено в отношениях между государством и его членами: когда они изменяются или уничтожаются, исчезает и отечество».

У нас же, наоборот, образ отечества во все времена пытаются слепить именно из почвы, белых березок, «серых изб», «песен ветровых» и прочей сентиментальной мишуры, оставляя за скобками характер существующих учреждений, природу власти, сущность законов. Другими словами, всячески играя на чувствах, затмевают разум. В самом деле, куда как проще: есть просто кусок земли, на котором человек родился и вырос, который кормит его, где его корни, с коими он естественным образом связан. Вопрос о том, каково общественное и государственное устройство, какова форма и сущность политических институтов государства на этой самой земле, скромно при этом опускается или вообще выносится за скобки как несущественный.

«Есть разные способы любить свое отечество, — писал тот же Чаадаев, — например, самоед, любящий свои родные снега… любит свою страну, конечно, иначе, нежели английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова… Прекрасная вещь — любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное — это любовь к истине».

Замечу походя, Чаадаев, на мой взгляд, был самым глубоким и оригинальным российским мыслителем, и до сих пор он до конца не оценен. Но не могу не заметить, что он в то же время был типичным российским интеллигентом со всеми присущими тому недостатками

— мечтательностью, почерпнутой из сочинений европейских философов, верой в то, что общество можно изменить к лучшему, если руководствоваться разумом и следовать хорошим образцам и т.п. В то же время странным образом упускалось из виду, что человек живет в реальном мире, и если, скажем, он «самоед», то и любит свою землю посамоедски, а не по-английски, и нечего с него спрашивать больше. Даже если какойнибудь просветившийся «самоед» и попытается ввести английские порядки в свою самоедскую общину, вряд ли соплеменники поймут и оценят это. И потом: что такое

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

204

истина, к которой апеллирует Чаадаев? Кстати, это тоже отличительная черта российского интеллигента — все время взывать к истине. Я вот приводил в качестве эпиграфа к данному очерку два мнения на сей счет — того же Чаадаева и его «официального оппонента», главы знаменитого III Отделения шефа жандармов графа Бенкендорфа. Каждый из них, надо думать, претендовал на истинность своего суждения. Но, как говорят на святой Руси, «тот прав, у кого больше прав». Больше прав, как понятно, у «начальства». В рассматриваемом случае прав был Бенкендорф — руководитель того самого ведомства, благодаря которому России во все времена, включая и нынешнее, не только удавалось держаться на плаву, но даже выходить порой в «передовики»*. Вот почему не Бенкендорф, а Чаадаев был объявлен сумасшедшим, хотя, если следовать абстрактной истине, следовало бы объявить сумасшедшим первого.

Конечно, спору нет — подлинный, или просвещенный, патриотизм существует там, где простая любовь к своей отчизне соединяется с чувством гордости за общественные и государственные институты, уважением к принципам и идеалам, на которых строится общество. Такое соединение существует, возможно, где-нибудь в других местах, скажем, в Соединенных Штатах или в Англии. В России, увы, такой гармонический сплав по ряду причин, о которых я еще скажу, отсутствует. Отсюда масса всяких неприятностей и несуразностей. Взять ту же интеллигенцию: многие её специфические черты определялись прежде, продолжают во многом определяться и в наши дни именно тем, что, питая к родине естественные («почвенные») чувства любви, значительная её часть не могла в то же время смириться с существующими в ней государственными порядками и учреждениями. Отсюда все её страдания, межеумочность, трагическая раздвоенность, «беспочвенность», оторванность одновременно и от народа, и от власти. Эта раздвоенность как раз и выражена в приведенном выше отрывке из стихотворения М. Лермонтова «Родина».

Тот же Чаадаев в ответ на обвинения в антипатриотизме писал:

«Я люблю свою страну… Но я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной… Мне чужд этот блаженный патриотизм*, этот патриотизм лени, который приспособляется все видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями…».

Всё верно. Однако опять же не могу не заметить, что при всей своей возвышенности и искренности, рассуждения Чаадаева как бы витают над реальной почвой. Вот если бы Петр Чаадаев вместе с Жан-Жаком Руссо сидел на берегу Женевского озера, его проникнутые благородным чувством слова были бы вполне уместны. В России же они были гласом вопиющего в пустыне. Глас этот хорошо расслышало главным образом III Отделение и, вняв ему, сделало из него соответствующие оргвыводы по отношению к человеку, осмелившемуся иметь собственное мнение на природу российского государства.

Как бы то ни было, преобладающий в России почвенный патриотизм отнесем, скорее, к патриотическому инстинкту, нежели к патриотизму сознательному, а тем более просвещенному. Это патриотизм «кулика, хвалящего свое болото». И здесь нельзя не признать, что в российском обществе в массе своей всегда преобладал и продолжает преобладать именно патриотический инстинкт, который власть во все времена поощряла и легко использовала в своих целях. Этот факт обязан многим причинам. Упрочению этого

*На него, кстати, среди многих других важнейших государственных обязанностей была возложена цензура сочинений А.С. Пушкина — факт во всех отношениях примечательный и лишний раз подчеркивающий «особую» российскую «стать».

*Такого рода «блаженный патриотизм» П. Вяземский метко назвал «квасным патриотизмом, а

Александр III — «балаганным патриотизмом». Нельзя не заметить, что этот вид патриотизма по сию пору является господствующим в России, и этот факт свидетельствует о похвальной стабильности общественного сознания, которое не меняют ни годы, ни смены общественно-государственного устройства.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

205

инстинкта отчасти способствовала многовековая отчужденность страны от внешнего мира, старательно оберегаемая её закрытость. Корни его лежат также в непрестанном на протяжении всей истории подавляющем влиянии власти на все стороны жизни народа, гасившим всякие проявления его инициативы и самодеятельности, равно как и независимость взглядов и суждений со стороны образованной его части. Гегелевский «дух свободы» будто намеренно обошел стороной бескрайние российские просторы с их суровым климатом и разбросанным по ним безмолвствующим покорным народом. В самом деле, даже сегодня, в условиях относительной свободы суждений мы видим, всё ту же пассивность и зависимость общественного мнения от взглядов высшего начальства. Стóит тому высказаться по любому вопросу, даже второстепенному, как все остальные точки зрения тут же стушевываются и уступают суждению властному. Свободу же позволительно проявлять лишь в критике мелких местных недостатков и, конечно, в выражении верноподданнических чувств, особенно в отношении к власти высшей.

Что касается российской интеллигенции, то между нею и властью во все времена существовали непростые отношения. Начиная практически с XIX века, они нередко принимали драматический и даже трагический характер. Вследствие забитости и пассивности народа именно отношения между этой частью российского общества и властью играли временами поистине судьбоносную роль для страны в целом. Её место и роль в истории страны будут рассмотрены более подробно в разделе о российских основоположениях.

* * *