книги / Самоубийство Социолог. этюд

венной ценности слишком преувеличенное представление, он хочет быть своей собственной целью, а так как подобная цель не в состоянии его удовлетворить, он начинает тосковать и тяготиться жизнью, которая кажется ему лишенной смысла. Убийство определяется условиями противоположного харак­ тера. Оно является актом насилия, который не может произой­ ти бесстрастно. Но, если в обществе индивидуализация час­ тей еще слабо выражена, интенсивность коллективных состоя­ ний повышает общий уровень жизни страстей. Более того, нигде нет такой благоприятной почвы для развития в особенности страсти к убийству. Там, где родовой дух сохранил свою древнюю силу, обиды, нанесенные семье, считаются оскорб­ лением святыни, подлежащим самому жестокому отмщению; и это отмщение не может быть предоставлено кому-то третье­ му. Здесь и коренится практика вендетты, все еще обагряю­ щей кровью нашу Корсику и некоторые южные страны. Там, где жива еще религиозная вера, она часто является вдохно­ вительницей убийств, так же как и вера политическая.

По общему правилу, поток убийств тем стремительнее, чем менее сдерживается общественным сознанием, т. е. чем бо­ лее извинительными считаются покушения на жизнь; и так как им придается тем меньше значения, чем меньше общепризнан­ ная мораль ценит личность и то, что ее интересует, то слабая индивидуализация (или альтруистическое настроение) поощря­ ет убийства. Вот почему в низших обществах они и многочис­ ленны, и слабо преследуются. Их частота и терпимость к ним происходят от одной и той же причины. Меньшее уважение, которым пользуется личность, открывает ее для насилия, и само насилие считается менее преступным. Эгоистическое са­ моубийство и убийство обусловливаются, таким образом, ан­ тагонистическими причинами, и поэтому невозможно, чтобы одно развивалось свободно там, где процветает другое. Там, где общественные страсти отличаются жизненностью, чело­ век гораздо менее склонен как к бесплодным мечтаниям, так и к холодным расчетам эпикурейца. Привыкнув лишь в сла­ бой степени считаться с судьбой личностей, он не слишком тревожится о своей участи. Мало заботясь о человеческих стра­ даниях, он легче сносит и бремя своих личных горестей.

Напротив, по тем же самым причинам альтруистическое самоубийство и убийство, могут свободно идти ровным шагом, они оба зависят от аналогичных условий, разнящихся лишь по степени. Привыкнув презирать свою собственную жизнь, нельзя уважать и чужую. В силу этой причины убийства и добровольные смерти присущи некоторым первобытным на­ родам. Однако было бы неправдоподобно объяснять той же причиной случаи параллелизма, наблюдаемые нами у циви­ лизованных народов. Состояние чрезмерного альтруизма не могло бы породить те наблюдаемые нами случаи самоубийст­ ва, которые в самой культурной среде сосуществуют в боль­ шом числе с умышленными убийствами. Чтобы толкать на самоубийство, альтруизм должен обладать исключительной интенсивностью, даже большей, чем это нужно для того, чтобы побуждать к убийству. В самом деле, какую бы слабую цен­ ность я ни придавал существованию личности вообще, моя собственная личность всегда будет значить в моих глазах больше, чем личность другого. При прочих равных условиях средний человек более склонен уважать человеческую лич­ ность в самом себе, чем у подобных себе; вследствие этого требуется более энергичный стимул в первом случае, чем во втором, чтобы преодолеть это чувство уважения. Но в настоя­ щее время вне некоторых и немногочисленных специальных сред, вроде армии, чувство безличности и самоотречения слишком слабо выражено, а противоположные чувства слиш­ ком распространены и слишком сильны, чтобы до такой сте­ пени облегчить самоуничтожение. Поэтому должна существо­ вать другая, более современная форма самоубийства, способ­ ного комбинироваться с убийством.

Именно таково аномичное самоубийство. В самом деле, аномия порождает состояние отчаяния и раздражительной усталости, которая может, смотря по обстоятельствам, обра­ титься против самого субъекта или против других; в первом случае мы имеем самоубийство, во втором — убийство. Что касается причин, определяющих направление, в котором раз­ ряжаются перевозбуждённые таким образом силы, то они коренятся, вероятно, в моральной организации действующе­ го лица. В зависимости от степени оказываемого им сопротив­

ления он склоняется в ту или другую сторону. Человек сред­ ней нравственности скорее убьет, нежели покончит с собой. Мы даже видели, что иногда эти два проявления происходят одно вслед за другим и представляют из себя просто две сто­ роны одного и того же акта, что и доказывает их тесное родство между собой. Состояние, в котором находится тог­ да личность, настолько невыносимо, что для ее облегчения требуются две жертвы.

Вот почему в настоящее время некоторый параллелизм между развитием убийства и развитием самоубийства встре­ чается преимущественно в крупных центрах и в странах, от­ личающихся высоким уровнем развития цивилизации. Имен­ но там аномия принимает острый характер. Та же причина мешает уменьшиться числу убийств с той же быстротой, с какой нарастает число самоубийств. В самом деле, если прогресс индивидуализма подрывает одну из причин убийст­ ва, то аномия, сопровождающая хозяйственное развитие, по­ рождает новую причину. Можно думать, что если во Фран­ ции, а еще более — в Пруссии, число самоубийств и убийств возросло одновременно с войной, то это обусловливалось мо­ ральной неустойчивостью, которая, по различным причинам, увеличилась в обеих странах. Наконец, таким же образом можно объяснить, почему, несмотря на подобные частичные совпадения, антагонизм все-таки является более общим фак­ том. Аномичное самоубийство носит массовый характер толь­ ко в определенных местах — там, где замечается огромный подъем в промышленной и торговой деятельности. Эгоистиче­ ское самоубийство, вероятно, является наиболее распростра­ ненным; поэтому оно и вытесняет кровавые преступления.

Итак, мы приходим к следующему заключению. Если раз­ витие самоубийства и убийства часто бывает обратно пропор­ ционально, то это зависит не от того, что они являются дву­ мя различными сторонами одного и того же явления, а от того, что с известных точек зрения они представляют собой два противоположных социальных течения. Они тогда ис­ ключают взаимно друг друга, как день исключает ночь, как болезни, обусловленные крайней сыростью, исключают болез­ ни от крайней сухости. И если, несмотря на общее противо­

речие, не исключается все-таки и возможность гармонии, то это можно объяснить тем, что известные виды самоубийст­ ва не только не зависят от причин, противоположных причи­ нам, вызывающим убийства, но выражают собой то же самое социальное состояние и развиваются в той же самой социаль­ ной среде, что и убийства. Можно, кроме того, предвидеть, что убийства, сосуществующие с аномичным самоубийством, и убийства, уживающиеся с самоубийством альтруистическим, не должны быть однородны; что, вследствие этого, убийство так же, как и самоубийство, не представляет собой-с точки зрения криминалиста некоторой единой и нераздельной сущ­ ности, но должно рассматриваться как множественность ви­ дов, весьма отличных друг от друга. Но здесь не место настаи­ вать на этом важном для криминологии тезисе.

Следовательно, не совсем точно то положение, согласно которому самоубийство является счастливым противовесом, уменьшающим безнравственность, и по которому выгодно не препятствовать его развитию. Оно не является функциональ­ но связанным с убийством. Несомненно, моральная организа­ ция, от которой зависит эгоистическое самоубийство, совпадает с той, что обусловливает регресс убийства у цивилизован­ ных народов. Но самоубийца этого вида отнюдь не есть неудавшийся убийца, не имеет никаких свойств последнего; это человек, подавленный и охваченный тоской. Поэтому его акт можно осуждать, не превращая в убийц тех, кто находится на том же пути. Быть может, нам скажут, что, порицая само­ убийство, мы одновременно порицаем, а значит, и ослабляем, производящее его состояние, то есть эту своеобразную гиперэстезию ко всему, касающемуся индивидуума, что таким об­ разом мы рискуем усилить тот дух неуважения к личности, следствием которого является распространенность убийств.

Но чтобы индивидуализм был в состоянии сдерживать склонность к убийствам, вовсе не нужна та крайняя степень его развития, которая делает из него источник волны само­ убийств. Для того чтобы личность получила отвращение к мысли пролить кровь себе подобных, совершенно не нуж­ но, чтобы индивидуум замыкался в самом себе. Достаточно, если он любит и уважает человеческую личность вообще. Ин­

дивидуалистическая тенденция может быть, таким образом, сдержана в должных пределах, причем это вовсе не должно повлечь за собой усиление тенденции к убийству.

Так как аномия вызывает в одинаковой степени и убийст­ во, и самоубийство, то все, что может уменьшить ее развитие, уменьшает и развитие ее последствий. Не следует опасаться, что если ей помешают проявиться под формой самоубийст­ ва, то она выразится в большем количестве убийств. Ибо че­ ловек, оказавшийся настолько чувствительным к моральной дисциплине, чтобы из уважения к общественному сознанию и его запретам отказаться от мысли покончить с собой, с еще большим трудом решился бы на убийство, подвергающееся более суровому осуждению и влекущеее за собой более суро­ вое возмездие. К тому же, в подобном случае прибегают к са­ моубийству лучшие, и поэтому нет никакого основания покро­ вительствовать подбору, идущему в сторону регресса.

Эта глава может послужить для освещения одной часто возбуждавшей разногласия проблемы.

Известно, сколько споров было вокруг вопроса о том, явля­ ются ли чувства, испытываемые нами по отношению к нам подобным, простым видоизменением эгоизма или, напротив, они возникают независимо от последнего. Мы только что ви­ дели, что ни та, ни другая гипотеза не имеют под собой ос­ нования. Конечно, жалость к другому и жалость к самому себе не чужды одна другой, ибо их развитие или упадок идут параллельно, но ни одно из этих чувств не вытекает из другого. Если между ними наблюдается родственная связь, то потому,

что оба они вытекают из одного и того же состояния коллек­ тивного сознания, различные стороны которого они представ­ ляют. Они выражают только способ, посредством, которого общественное мнение определяет моральную ценность лично­ сти вообще. Если ценность личности стоит высоко в общест­ венном мнении, мы прилагаем эту социальную мерку к другим в той же степени, что и к себе; их личность, как и наша, приоб­ ретает ценность в наших глазах, и мы становимся более чувст­ вительными как к тому, что индивидуально задевает каждо­ го из них, так и к тому, что задевает нас самих. Их горести, как и наши горести, более сильно действуют на нас. Поэтому

чувство симпатии, обнаруживаемой по отношению к ним, не является простым продолжением подобного чувства, ис­ пытываемого нами по отношению к самим себе. Но и то и дру­ гое — следствия одной и той же причины; они создаются, бла­ годаря одному и тому же моральному состоянию. Без сомне­ ния, это моральное состояние видоизменяется сообразно тому, направлено ли чувство на нас самих или на кого-нибудь дру­ гого: в первом случае наш инстинктивный эгоизм усиливает его, а во втором — ослабляет. Но и в том, и другом случаях присутствует и действует это моральное состояние. Это до такой степени верно, что даже те чувства, которые, казалось бы, составляют личные особенности индивидуума, зависят от причин, стоящих, выше личности. Даже наш эгоизм — и тот, по большей части, является продуктом общества.

Абсолютные цифры самоубийств во Ф ранции (кроме департамента Сены)

Глава III

ПРАКТИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ

Теперь, когда мы знаем, что такое самоубийство, его раз­ новидности и главные законы, управляющие этим явлением, нам следует рассмотреть, какую линию поведения должно выбрать современное общество по отношению к нему.

Но этот вопрос обусловливает собой еще и другой. Следу­ ет ли рассматривать самоубийство у цивилизованных наро­ дов как явление нормальное или, наоборот, как аномальное?

В самом деле, в зависимости от принятого решения или придется признать, что необходимы и возможны реформы для сокращения размеров этого явления, или же, напротив, следует, сохраняя к нему вполне отрицательное отношение, примириться с ним как с фактом.

I

Возможно, некоторые будут удивляться тому, что сам этот вопрос может быть поставлен.

В самом деле, мы привыкли смотреть на все неморальное как на естественное. Однако, как мы установили, если само­ убийство оскорбляет нравственное сознание, то, по-видимому, невозможно не видеть в нем явление социальной патологии. Но в другом месте мы показали,77 что даже такое очевидное проявление имморальности, как преступление, не должно быть обязательно отнесено к категории болезненных явлений. Правда, это утверждение может смутить некоторых, и при поверхностном взгляде может показаться, что оно колеблет самые основы морали. Это утверждение тем не менее не заключает в себе ничего разрушительного. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к той аргумента­ ции, на которой основывается это утверждение и которую можно резюмировать следующим образом.

Слово «болезнь» или ровно ничего не означает, или же озна­ чает что-то такое, чего можно избежать. Без сомнения, не

все то, чего можно избежать, болезненно, но все то, что бо­ лезненно, может быть избегнуто, по крайней мере, в боль­ шинстве случаев. Если не отказываться от различия в поня­ тиях и терминах, то невозможно характеризовать этим сло­ вом такое состояние или свойство существ известного вида, которого они не смогут иметь, которое неизбежно присуще их организации. С другой стороны, у нас имеется лишь один объективный признак, который может быть эмпирически установлен и доступен постороннему контролю, путем че­ го мы могли бы констатировать наличие этой необходимо­ сти, — это ее всеобщность. Если всегда и всюду, без единого исключения два явления встречаются совместно, то будет ме­ тодологически нелепо предположить, что они могут сущест­ вовать раздельно. Но это еще не значит, что одно является причиной другого. Связь может и не быть непосредствен­ ной,78 но тем не менее она есть, она необходима.

Мы не знаем такого общества, в котором бы в различных формах не наблюдалось более или менее развитой преступ­ ности. Нет такого народа, чья мораль не нарушалась бы каж­ додневно. Значит, мы должны сказать, что преступление не­ обходимо, что оно не может не быть, что основные условия общежития, такие, какими мы их знаем, его логически обус­ ловливают. Следовательно, оно нормально. Нам нет надоб­ ности ссылаться здесь на неизбежное несовершенство чело­ веческой природы и доказывать, что зло, хотя и не может быть предупреждено, все-таки не перестает быть злом; это слова проповедника — не ученого. Необходимое несовер­ шенство не есть еще болезнь, иначе следовало бы всюду ви­ деть болезнь, потому что несовершенство повсюду. Нет такой функции организма, нет такой анатомической формы, от­ носительно которых нельзя было бы пожелать некоторого улучшения. Говорят иногда, что оптик покраснел бы, сделав зрительный аппарат такого грубого устройства, каков чело­ веческий глаз. Но отсюда никто не заключил, да и нельзя сделать заключения о ненормальности строения этого орга­ на. Более того, невозможно, чтобы то, что необходимо, не заключало бы в себе известного совершенства, говоря несколь­ ко теологическим языком наших противников. То, что со-

ставпяет необходимое условие жизни, не может не быть полезно, если только сама жизнь полезна. Не будем выходить из этих пределов. В самом деле, мы показали, каким образом преступление может быть полезно. Однако оно может быть для чего-нибудь полезно только в том случае, когда оно осуж­ дается и подавляется. Совершенно несправедливо мнение, по которому простое зачисление преступления в разряд явле­ ний нормальной социологии уже означает его оправдание. Если преступление есть нормальное явление, то нормально

также, чтобы оно было наказуемо. Наказание и преступле­ ние составляют одну нераздельную пару. Одно в такой же степени необходимо, как и другое. Всякое аномальное ослаб­ ление карательной системы вызывает усиление преступно­ сти и доводит ее до аномальной степени интенсивности.

Применим эти положения к самоубийству.

Правда, мы не имеем достаточных данных, чтобы утверж­ дать, что нет такого общества, где не наблюдалось бы само­ убийства. Статистика дает данные по этому вопросу только относительно небольшого числа народов. У других же наличие хронических самоубийств может быть констатировано лишь по следу, оставляемому ими в законодательстве. Однако мы не знаем наверное, было ли самоубийство повсюду объектом юридической регламентации. Но можно утверждать, что это наиболее общий случай. То оно запрещается, то осуждается; то запрещение, которому оно подвергается, строго и безуслов­ но, то оно допускает послабления и исключения. Но все ана­ логии позволяют думать, что ни право, ни мораль никогда не относились безразлично к самоубийству; оно всегда имело достаточно серьезное значение, чтобы привлекать к себе вни­ мание общественного сознания. Во всяком случае, несомнен­ но, что склонность к самоубийству, более или менее сильная, всегда существовала у европейских народов; о последнем сто­ летии нам свидетельствует статистика, а о предыдущих эпо­ хах ~ юридические памятники. Таким образом, самоубийст­ во входит составным элементом в нормальный строй как ев­ ропейского, так, вероятно, и всякого другого общества.

Не трудно показать, откуда проистекает эта постоянная связь.

С особенной очевидностью она обнаруживается в альтру истическом самоубийстве первобытных обществ. Именно потому, что подчиненность индивидуума группе есть их основ­ ной принцип, альтруистическое самоубийство является здесь, так сказать, необходимым актом коллективной дисциплины Если бы в те времена человек не относился легко к своей жизни, он не был бы тем, чем он должен был быть; а раз он мало дорожит своей жизнью, то все что угодно могло слу­ жить для него поводом к самоубийству. Следовательно, су­ ществует тесная связь между практикой самоубийства и нрав­ ственным укладом общества. То же наблюдается в настоя­ щее время в той*исключительной среде, где особенно сильны самоотречение и обезличение. Еще и до сих пор военный дух может сохранять свою силу лишь при том условии, чтобы личность отреклась от самой себя, а такое самоотречение неизбежно открывает дорогу самоубийству.

По противоположным причинам, в обществах, где достоин­ ство личности является верховной целью поведения, где че­ ловек является богом для человека, личность довольно легко склоняется к тому, чтобы признать божеством человека, на­ ходящегося внутри ее самой, и возводит саму себя в предмет своего собственного культа. Когда мораль стремится прежде всего дать личности очень высокую идею о ней самой, доста­ точно известной комбинации обстоятельств, чтобы эта лич­ ность сделалась неспособной признавать что-либо выше се­ бя. Индивидуализм, несомненно, не есть непременно эгоизм, но он приближается к нему; нельзя поощрять одно, не содейст­ вуя росту другого. Таким образом возникает эгоистическое самоубийство. Наконец, у народов, где прогресс бывает и должен быть быстрым, правила, которые сдерживают лич­ ность, должны быть достаточно гибкими и растяжимыми; если они сохраняются со строгой неизменностью, как это имеет место в первобытных обществах, скованная в своем течении эволюция не может совершаться с достаточной быстротой. Но страсти и самолюбия при малейшем ослаблении сдержи­ вания неизбежно прорвутся в известных пунктах.

С того момента, как людям внушили, что прогресс являет­ ся их обязанностью, сделалось гораздо труднее держать их