книги из ГПНТБ / Теплов Л. Очерки о кибернетике

«Система является неустойчивой для всех параметров народного хо­ зяйства... Было показано, что при этих параметрах в замкнутой системе возникают регулярные колебания с периодом 10 лет. Было также пока­ зано, что любая попытка стабилизировать эту систему введением регу­ лирующих средств почти наверняка обречена на неудачу. Какие бы регулирующие средства ни были предложены — через законодательные

функцию для максимизации прибыли. Эта новая функция по существу представляет собой отдельный замкнутый контур отрицательной обрат­ ной связи, задача которой состоит в том, чтобы почти полностью свести на нет влияние предложенных регулирующих средств».

А западногерманский ученый экономист Г. Гейер в обзоре при­ ложений кибернетической динамики к вопросам экономики вынужден был вспомнить, что этот вывод о неустойчивости капиталистической системы давным-давно сделали К. Маркс и Ф. Энгельс'.

Таким образом, кибернетические методы не оправдали надежды конструкторов «регулируемого капитализма» и не дали начала новой политэкономии, хотя они, несомненно, внесут большой вклад в уточне­ ние и развитие экономической науки.

Политическая и культурная жизнь общества в виду отсутствия ко­ личественных критериев и вовсе оказалась за пределами машинного

Стремление расширить методы, относящиеся к организации саморе­ гулирующихся физических систем на все случаи организации, где бы они ни встречались, было, кстати говоря, основой «тектологии»— все­ общей организационной науки, которую конструировал почти полвека назад русский философ-махист А. А. Богданов. Но оторванные от реальных условий «организационные принципы» не могли породить ни­ чего, кроме несостоятельной философской системы позитивистского толка. Да это и не удивительно, так как вопрос о всеобщих принципах организации в природе, мышлении и обществе — это философская, а не естественнонаучная проблема, и она давно решена диалектическим материализмом.

В. И. Ленин писал по поводу упражнений Богданова: «...применение понятий «подбора», «ассимиляции и дезассимиляции» энергии, энерге­ тического баланса и проч. и т. п. в применении к области обществен­ ных наук есть пустая фраза. На деле никакого исследования об­ щественных явлений, никакого уяснения метода общественных наук

389

«энергетический» или «биолого-социологический» ярлык на явления вро­ де кризисов, революций, борьбы классов и т. п., но нет и ничего бес­ плоднее, схоластичнее, мертвее, чем это занятие»1.

Никаких положительных результатов не дали, а, наоборот, только подорвали у некоторой части интеллигенции доверие к новой науке также попытки создать на основе кибернетики морально-этическую доктрину или направление в искусстве. Живописцы, поэты-«киберне- тисты», создатель пляшущих железных истуканов Николя Шоффер, собиравшийся с их помощью реформировать балет, оказались одно­ дневками в искусстве, спекулянтами на модном слове, как и их пред­ шественники — архитекторы «атомного стиля» и создатели дамских туалетов «Бикини».

Вычислительные методы и электронные счетные машины все шире применяются при решении задач экономики, военного дела, организа­ ции сложных и разнообразных отношений людей в процессах производ­ ства и потребления. Вся общественная жизнь связана с обменом ин­ формацией, с функциями управления, с органами, выполняющими эти функции. Науки и искусства, книги, газеты, радио, и телевидение, теле­

целесообразностью, сигналами, памятью и другими признаками высо­ коорганизованных систем. В каждой из них электронные машины и методы вычислений участвуют как инструменты познания, но не как

структуры живого мозга, ни через статистическое описание того гигант­ ского комплекса информации, который мы называем человеческой культурой, ни через электронные модели мозга. Общественные отноше­ ния, идеология строятся на базе производственных отношений людей. В свою очередь, эти отношения возникли в результате исторического развития многообразных способов активного воздействия на природу с целью приспособить ее к нуждам человека. Это нарастание сложности выходит за узкие пределы кибернетики.

Теоретикам, которые не разобрались, почему именно кибернетика берется рассматривать со своих специальных позиций столь разнооб­

390

хождение жизни,— кибернетика может показаться некоей «наукой наук», новой философской доктриной. И такие теоретики уже пытались ■объявить кибернетику неприемлемой в эпоху, когда марксизм-лени­ низм неопровержимо доказал свое право считаться единственной науч­ ной философией, теоретической базой борьбы за мир, справедливость и перестройку общества в интересах трудящихся.

Но кибернетика — это не философия, а экспериментальная естест­ венная наука, стоящая рядом с физикой и математикой, хотя она посвоему решает проблемы, которыми раньше занимались только фило­ софы, например в теории познания (гносеологии). Из фактов и за­ кономерностей, открываемых кибернетикой, иногда делаются вульгар­ но-механистические и идеалистические выводы. Это происходит неред­ ко в зарубежной науке. Так, французский математик Л. Куффиньяль, определяя кибернетику как «искусство придавать действию эффектив­ ность», сменой терминов подчеркивает, что она применима только к действиям человека (не «наука», а «искусство»), не к явлениям целесо­ образности в природе, которые якобы не могут быть научно исследованы

наталкивающий его на мысль устроить автоматический регулятор, за­ тем «объективируется», переселяется в регулятор и, крутясь там, в тес­ ноте проводов, сопротивлений и вентилей, отчаянно противоборствует дьяволу — энтропии. Этим скользким образом томисты как бы заранее

Другой католический философ, Э. Васмут, божественному началу приписывает возможность предвидения и «обращения времени», которая наблюдается при моделировании. Васмут полагает, что время, двух­ мерно, а всякая искусственная модель-машина способна давать только

•одномерную проекцию его. Чтобы снять возражения, вытекающие из факта предсказания будущего путем машинного моделирования, Вас­ мут объявляет информацию мистической субстанцией, присущей толь­ ко живым существам. Она не может передаваться и перерабатываться в машинах. «Таким образом,— замечают советские философы,— ки­ бернетика лишается своего важнейшего теоретического обоснования и теряет всякий смысл»1.

Известно, например, что Грей Уолтер рекомендовал предсказы­ вать успех или неуспех совместной жизни будущих супругов на основе

391

от традиционного «сходства характеров», а от ряда сложнейших со­ циальных, морально-этических и иных причин, исследуемых совершен­ но другими средствами.

Некоторое распространение в связи с кибернетикой получили пош­ лые рассуждения о том, что ничего, кроме кода, в мысли нет, что чело­ век — это машина и обращаться с ним надо, как с машиной: нужна — используй, не нужна — выброси.

Нет, это не так! За кодовой формой мысли мы видим, полную тре­ петного восторга перед тайнами природы и жизни и вместе с тем пол­ ную величайшего творческого дерзания познать и преобразовать их, человеческую душу, ценность которой несоизмерима ни с одной мате­ риальной ценностью мира. Человеческая дружба и сотрудничество, ласка, любовь и ненависть, радость бытия и горечь ошибок нисколько не обесцениваются от того, что их носителями наука .признает не «метафизический пар души», а реальные нервные реле.

Пока человек точно и обстоятельно знал очень мало, а замахивал­ ся на понимание всего существующего в мире, он навыдумал множе­ ство такого, что позволяло ему придать себе возможно большую значи­ тельность. Его планета — Земля — стояла в центре мироздания, весь род животный и растительный был назначен ему в услужение, и сама «высшая сила»— бог — только тем и занималась, что, не оставляя вра­ щения небесных сфер, ввязывалась в подробности коротеньких биог­ рафий каждого из людей. И по мере того, как точное знание шаг за шагом открывало иное устройство мира, по мере того, как место фаль­

Клеймом безнравственности был очернен Эпикур и его великолеп­ ные, глубоко материалистические прозрения, так что Лукреций вынуж­ ден был отвечать:

В темные времена, когда невежество закреплялось принуждением,, считалось неприличием и ересью говорить, что тело человека сходно с телом любого высшего животного. Коперника осудили за то, что он «низвел» нашу Землю до положения рядового члена планетной систе­ мы, а Джордано Бруно сожгли на костре за учение о множественности обитаемых миров и беспредельности пространства. Лейбниц, даже в законе всемирного тяготения увидев безнравственность, упрекал Ньюто­ на за. «непочтительное отношение к религии откровенной». А Дарвин?

392

Известный гонитель дарвинизма Н. Данилевский, разглядев-таки в учении о естественном отборе растений и животных широкие материа­ листические обобщения, восклицал: «Каким жалким, мизерным пред­ ставляются мир и мы сами, в коих вся стройность, вся гармония, весь

и космос — только частным исключением из бродящего хаоса!» 1 Американские мракобесы, устроители «обезьяньих процессов» срав­

нительно недавно осуждали учение Дарвина и считали оскорблением для человека то обстоятельство, что он произошел от обезьяны. Надо ли удивляться тому, что все сюсюкающие ханжи, покровители животных и вегетарианцы, лжедрузья человечества, откровенные мистики, теосо­ фы, оккультисты и иже с ними подняли страшный вой, когда выяснилась общность законов автоматизма у живых существ и машин!

К величайшему сожалению, в 1952—1953 гг. этому поветрию хан­ жества поддались и некоторые наши философы, считавшие себя настоя­ щими материалистами и диалектиками. «Кибернетика, — писали они,— это одна из тех лженаук, которые порождены современным империализ­ мом и обречены на гибель еще до гибели империализма». Они писали, что кибернетику выдумали затем, чтобы избавиться от недовольных рабочих и солдат, что она абсолютно беспочвенна, что неживой автомат способен выполнять только «чисто механические» преобразования ин­ формации, а высшие, «творческие» функции мозга, в частности все функ­ ции второй сигнальной системы, принципиально недоступны анализу и синтезу. И все это писали люди, которые вслед за классиками марк­ сизма-ленинизма повторяли, что в принципе когда-нибудь можно будет найти общие математические выражения для разных областей природы, что когда-нибудь можно будет синтезировать белок и построить живое из неживого, что когда-нибудь можно будет «свести» мышление к фи­ зическим и химическим изменениям в веществе мозга! Может быть, они считали научный арсенал кибернетики недостаточным или неправиль­ ным, считали ошибкой не цель, а орудие, избранное для этого? Нет, выяснилось, что они даже не пытались разобраться в мощности этого орудия. Они отрицали кибернетику потому, что она казалась им непри­ личной, как в прошлом веке изучение некоторых отделов анатомии и- физиологии считалось источником падения нравов и целомудрия. Но как биология не выдумана, чтобы «протаскивать» расизм, мальтузианство или нигилизм, которые на ней паразитируют, так и кибернетика не от­ ветственна за «низведение» человека до машины, в чем ее упорно подоз­ ревали.

Этот отчаянный натиск происходил при молчаливом соучастии «лю­ дей Большой науки», которых шокировало бурное вторжение чужих ме­

3 9 3

их привычные, обжитые, тысячу раз проверенные уголки знания. Легко ли маститому исследователю нервных корешков садиться за изучение дифференциальных уравнений и знакомиться с типами радиоламп? «Сторонники кибернетики, — обижался немецкий биолог. Э. Хольс, — распоряжаются по своему усмотрению тем запасом знаний, который был ■накоплен с таким трудом отдельными науками, а в популярных статьях научные данные, часто сравнимые лишь формально, слишком легко и просто объявляются равнозначными»1. Многие биологи, психологи, фи­ зиологи, языковеды, инженеры и математики предпочитали не употреб­ лять названия «кибернетика» даже тогда, когда они начинали поне­ многу разрабатывать идеи, прямо вытекающие из общих положений этого академически невоспитанного, слишком шумного научного на­ правления.

Играть на слабостях молодой науки, ставить ей рогатки — это заня­ тие, не достойное настоящих ученых, и хорошо, что сейчас подобное от­ рицание кибернетики «с порога» уже не пользуется доверием обществен­ ности.

Однако и сейчас появляются брошюры, претендующие на «уточне­ ние» научных выводов с философской точки зрения, 'которые иногда обнаруживают непонимание авторами элементарных положений теории и незнакомство с экспериментально установленными фактами.

Место ругательств занимают теперь попытки исправления киберне­ тики до рамок старых, обывательских понятий (тот же крестный путь, кстати, прошла в свое время теория относительности Эйнштейна).

Возьмем, к примеру, «кибернетику», отважно сконструированную философом С. Ивановым. В основу ее положено разделение информа­ ции на «человеческую» и «машинную», которое встречается и у католика Васмута. Между ними Васмут и Иванов не видят ничего общего: пер­ вая есть «психическое» — она идеальна, нематериальна, не существует вне человеческого мозга, вторая же «материальна» и заключена в сиг­ налах. По каналам связи передаются только сигналы, определенные физические, материальные процессы, но не информация. «Точки и тире никакой информации, никакого знания не содержат и принципиально содержать не могут», — полагает Иванов. Интересно: а буквы рукописи, а слова? Как знания учителя передаются ученикам и как странные идеи, рожденные в мозгу Иванова, могут удивлять тех, кто его самого в глаза не видел? «Принципиально важно понять, что никакой машине абсолютно недоступна даже самая наипростейшая психическая функ­ ция, — настаивает наш философ. — В электронной машине нет и не мо­ жет быть сознания, ибо она построена из неорганического материала». Мой стол сделан из органического материала — из дерева, я даже видел столы из живого материала — из свежего дерева, которое может прора­ сти, но до Иванова, кажется, никто не связывал эти обстоятельства с

1 Э. Хольс. Процессы регулирования в биологии. М., 1960, стр. 14.

394

"возможностью появления сознания. Мой неказистый рабочий стол, прав­ да, далек от этой возможности, но шикарный полированный . стол из рижского гарнитура, оказывается, ближе, потому что он (по Иванову) обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения — в его лакированной поверхности о т р а ж а ю т с я разные предметы!1

Известно, что плохие научные работы не вредят существенно науке, ■ибо иначе она давно погибла бы. Однако демагоги опасны, так как лю­ бую свою выдумку они безответственно выдают за неизбежный вывод из уважаемого всеми передовыми людьми мира великого учения — марксизма-ленинизма, а чужие мысли опровергают простейшим прие­ мом: применением одного из двух ярлыков — «механицизм» и «идеа­ лизм» (а иногда и сразу двух). Странным образом они ухитряются при этом не замечать поразительного сходства своих «открытий» с высказы­ ваниями самых откровенных защитников религии и мистиков вроде Э. Васмута.

Нет сомнения, что широкое философское обобщение необходимо для всякой науки, особенно такой, как кибернетика, и участие филосо- -фов в определении путей дальнейшего теоретического и эксперименталь­ ного исследования явлений автоматизма можно только приветствовать. Плохо, однако, когда вместо обобщений называют «философскими» обы­ вательские рассуждения по поводу так называемых «проклятых вопро­ сов», все проклятье которых зависит от того, что они двусмысленно сфор­ мулированы.

Мыслит ли машина? Может ли машина иметь сознание? Является ли человек автоматом? Может ли быть машина умнее человека? Вот они, эти «проклятые» вопросы, и, поскольку они снова и снова появляют­ ся на страницах печати и в записках слушателей на лекциях, на них приходится отвечать.

Иезуитская двусмысленность первого вопроса заключается в том. что понятие «мыслит» точно не определяется. «Некоторые предпочитают не употреблять слова «мышление» применительно к тому, что делает машина, — мягко замечает по этому поводу математик Д. Хагельбаргер. — Большинство из нас согласно с тем, что изобретение анализа Ньютоном (или Лейбницем) представляет собой более высокую форму умственной деятельности, чем изучение анализа студентом, но мыслит ли студент?» 2

Для обывателя студент, научившийся отличать производную функ­

395

Эйлер, Гаусс, Лейбниц и Ньютон, то его скромный умственный труд вряд ли достоин столь высокого названия, а еще менее — путаница, ко­ торая царит в голове экзаменуемого студента. Положим, что студент все же мыслит. Но мыслит ли шестимесячный младенец, и если не мыс­ лит, то в каком возрасте он приступает к этому занятию, а если мыслит, то как это объективно доказать? Мыслит ли он, будучи эмбрионом? Мы считаем обычно, что обезьяна не мыслит, хотя по многим показателям интеллекта она превосходит упомянутого младенца. Вполне возможно называть «мышлением» то, что делает только человек, но тогда—.по* определению — никто, кроме человека, мыслить не может.

С другой стороны, можно выработать некоторые «тесты» (контроль­ ные задачи, которые предлагают, не сообщая методов их решения) и по­ ложить, что объект, давший правильный ответ, мыслит. Тогда обезьяна, младенец — до известного возраста, зависящего от сложности тестов, — идиот, дебил и имбецил 1 окажутся не мыслящими. Детерминированная машина попадет в ту же компанию отверженных, так как она не может решить задачу без специального алгоритма. Но достаточно мощная ста­ тистическая машина, владеющая языком теста, возможно, задачу ре­ шит. А без языковой расшифровки ее не решил бы и Ньютон — он непонял бы, чего от него требуют.

Еще более неопределенным является вопрос о «сознании машин», так как здесь естественнонаучный вопрос о качестве системы, обладаю­ щей известным уровнем организации, нередко подменяется обществен­ но-правовым понятием «вменяемости» или ответственности за поступки Утверждают обычно, что машины не могут иметь сознания, ибо нельзя же себе представить, что машины обладают гражданскими правами в привлекаются к ответственности!

Такое положение, действительно, является в высшей степени неве­ роятным, но это зависит не от каких-либо свойств машин, а от способа» организации данного общества, от человеческих установлений. В древ­ нем Египте кошка считалась священным животным, и за убийство кош­ ки наказывали строже, чем за убийство людей, так как полагали, что. она — носитель более высоких качеств. В эту и другие эпохи люди счи­ тались неравноценными перед законом: жизнь патриция, феодала, дик­ татора ценилась дороже жизни раба или вассала. Сейчас таких уста ­ новлений нет не потому, что изменилась природа кошек или титулован­ ных лиц, а потому, что действует иное законодательство.

Долг, нравственность, ответственность перед законом — обществен­ ные установления, обусловленные, в частности, тем, что человека нельзя директивно настраивать на общественное добро, — на нем нет подходя­ щих для этого «рукояток». Если техническая необходимость вынудит нас строить автоматы без директивного управления, автоматы типа живот­ ных, то мы должны будем искать для них соответствующие наказания- и поощрения, а также рассматривать их (особую!) вменяемость, как

1 Степени патологического слабоумия — олигофрении.

396

это делается при дрессировке животных: понимают ли они, за что их наказывают?

Закон определяет вменяемость тем, что преступник предвидел ре­ зультаты своих действий и знал, что они запрещены. Малолетние дети, умалишенные и несведущие люди в общем не подлежат наказанию, так как они не сознают преступности своих действий. Но это, конечно, не то «отсутствие сознания», когда человека оглушат ударом по голове, и

•он валяется, ничего не понимая и ничего не чувствуя. В каждом случае это совершенно разное «сознание». У детей мозг работает превосходно, но они не накопили еще достаточно сведений; умалишенные могут обла­ дать обширными сведениями, но неспособны ими пользоваться; а несве­ дущие люди, неосторожно вызвавшие несчастье, вообще играют роль штукатурки, случайно свалившейся на красную кнопку. Деятельность их мозга не имеет отношения к случившемуся, и за них отвечают те, кто эту кнопку должен караулить.

Совершенно другой смысл вкладывается в понятие «сознание», ко­ гда говорят, что обезьяны еще не обладают сознанием, но стоят на по­ роге его. Обезьяны, конечно, могут знать, за что их наказывают и поощ­ ряют. Это легко установить на опыте. Но их способность моделировать окружающие отношения, а следовательно, предвидеть результаты соб­ ственных действий, вследствие ограниченного объема памяти и отсут­ ствия речи, не может сравниться с человеческой и подпадать под дей­ ствие человеческих узаконений.

—Человек — автомат или нет? — спрашивают иногда.

—Что вы подразумеваете под словом «автомат»? — приходится от­ вечать вопросом на вопрос. — В энциклопедии Брокгауза и Эфрона, вы­ шедшей на рубеже нашего века, автомат определяется, как механиче­

ская кукла, для развлечения воспроизводящая человеческие действия В книге С. Шаумяна «Автоматы» (1952 г.) автоматом называется рабо­ чая машина, самостоятельно осуществляющая рабочие и холостые ходы, объединенные в циклы, но нуждающаяся в контроле со стороны рабо­ чего.

За первым определением видны наивные «роботы» старины, творе­ ния Франчини, Вокансона и Дро. Эти великолепные механики, впервые широко использовавшие в технике возможности программного управле­ ния, на потеху аристократам строили своих удивительных кукол. Статуи Франчини в парке Фонтенбло грозили гуляющим пальчиком и обдавали их потоками воды. По ярмаркам тогда возили куклу-мальчика, который писал, повинуясь вращению барабана с канавками, и железную утку, то издававшую кряканье, то переминавшуюся с ноги на ногу.

За вторым определением стоят деловые автоматы наших дней, на­

полняющие цехи заводов.

В этой книге мы называем автоматом физически открытую систему неопределенной природы, целесообразно управляемую посредством сиг­ налов, возникающих в ней самой. За этим определением видны, глав­ ным образом, блестящие перспективы техники будущего.

397

Значения слов непостоянны. И если мы, включая человека в понятие «автомат», изменяем мнение о возможностях автомата, — это пра­ вильно. Но если мы меняем мнение о человеке, — это очень плохо.

Совершенно в такое же положение попадаем мы, когда пытаемся* выяснить: человек — животное или нет?

Французский писатель Веркор написал книгу «Люди или живот­ ные?», где действуют специально выдуманные существа, полулюди-полу­ обезьяны. Биологии и психологии такое допущение не противоречит. По поводу этих существ и отношения людей к ним писатель смог высказать множество изящных парадоксов — и в конце концов не ответил, как. же к ним следует относиться. Вопрос специально ставился в неразреши­ мой форме. Что-нибудь подобное можно написать и о машине, не погре­ шив против оснований кибернетики. Писатели-фантасты , и юмористы уже населили страницы книг и журналов самосовершенствующимися! машинами, машинами-деспотами, влюбленными машинами и тому подоб­ ными созданиями. Что о них можно сказать? Я думаю, только одно: пока их нет на самом деле, наши моральные критерии нет нужды уточнять и. пересматривать.

Действительно, проблема «люди или животные?»,- как и «человек или автомат?», решается в плане моральном и общественном иначе,, чем в естественнонаучном исследовании. Ведь биологи-систематики утверждают, что человек не только входит в общее понятие «животный мир», но даже и в более дробные его подразделения. Человек —■это жи­ вотное многоклеточное, двусторонне-симметричное, вторичноротое, поз­ воночное, обладающее зародышевой оболочкой, млекопитающее, пла­ центарное, из отряда приматов, подотряда узконосых. И если кому-ни­ будь покажется обидным, когда его вместе с некоторыми (даже не все­ ми) обезьянами относят к узконосым, пусть он вспомнит, что только признание этого родства позволило выращивать вакцину против страш­

вать идиотов, которые (по данным тестов) не мыслят, или эксплуати- • ровать машины, которые эти тесты решают. Едва мы приступаем к об­ суждению этого рода проблем, как некоторые «господа узконосые» тот­ час объединяются со всеми прочими позвоночными, даже ничтожными, одноклеточными, со всеми машинами в «то, что не люди», и возникаетстоль же научная классификация, как и биологическая. Но она построе­ на на основе других — общественных наук.

А для общественных наук машина-автомат и животное-автомат всегда были, есть и будут совсем иными автоматами, чем человек. И вся­

398