новые тексты+спецкурс Г. / Новые тексты / Иноземцев, Деррида и др

  Другой особенностью экономики США является то, что она всегда развивалась за счет привлеченных средств. О людских ресурсах и интеллектуальных заимствованиях мы уже упомянули. Однако в XX в. Америка стала гигантским нетто-импортером товаров и капитала. Соответствующие тенденции оформились начиная с середины 60-х годов, когда в США стал быстрыми темпами расти бюджетный дефицит, а затем, после отмены обеспеченности доллара золотом, - и отрицательное сальдо торгового баланса. Современная Америка безусловно "лидирует" в мире по масштабам своего внешнеторгового дефицита; только за 1991-2002 гг. его отрицательное сальдо увеличилось в 15 раз, с 31 до 467 млрд. долл., или с 0.5 до 4.7% ВВП. С октября 2002 г. дефицит торгового баланса США превышает общий объем американского экспорта. Массированные закупки импортных товаров производятся в значительной мере за счет наращивания внешнего долга, что, правда, не порождает серьезной угрозы, пока доллар остается мировой резервной валютой. Этот его статус до сих пор позволяет Соединенным Штатам легко привлекать в свою экономику огромные средства и финансировать дефицит государственного бюджета, запланированный на 2004 г. в размере 411 млрд. долл., или 4% ВВП (не считая возможных экстренных расходов). Государственные облигации американского казначейства более чем на 65% скупаются сегодня зарубежными инвесторами (в основном из стран Юго-Восточной Азии, где только в резервах центральных банков находятся долларовые активы на сумму около 2 трлн. долл.). Масштабы же прямых иностранных инвестиций в американскую экономику позволяют, на наш взгляд, говорить о стабильной ее зависимости от внешних источников финансирования. Так, если в 1981 г. приток капиталов из-за границы обеспечивал 4.8% всех капитальных вложений на территории США, то в 2000 г. этот показатель достиг 21%. Если в 1995 г. на долю иностранцев приходилось 4% общей суммы приобретенных за год акций американских компаний, то в 1999 г. эта цифра достигла 25.2%, а в первой половине 2000 г. - 52%; покупки зарубежными инвесторами корпоративных облигаций выросли с 17% их общего объема в 1995 г. до 33% в 1999-м. И сегодня, когда Соединенным Штатам для покрытия бюджетного и торгового дефицитов требуется привлекать, по различным оценкам, от 1.2 до 1.6 млрд. долл. в день (!), вывод о том, что "Америка на деле превратилась в паразитирующее государство"²⁴, уже не вызывает былых сомнений.  

    В XXI век Америка шагнула в качестве довольно странного мирового лидера. Зависимая от инициированных ею же процессов, она - в отличие, например, от имперской Великобритании - выступает не основным "экспортером", а, напротив, крупнейшим "импортером" товаров, капитала и мигрантов. Ее финансовое доминирование крайне неустойчиво, ее технологические успехи порождены ею же самой спровоцированным гипертрофированным спросом на соответствующую продукцию; таким образом, "то, что считается сильными сторонами Америки, при ближайшем рассмотрении не может характеризовать подлинно глобального гегемона"²⁵. Основной "бедой" современной глобализации стало, как мы полагаем, то, что главным ее действующим лицом оказалась страна, привыкшая использовать мир в своекорыстных целях и потому не способная по-настоящему заботиться о поступательной динамике его развития.    ------------------------------ 24 Todd, E. Aprеs l'Empire. Essai sur la dеcomposition du systеme amеricain, Paris: Gallimard, 2002, p. 26. 25 Ferguson, N. Empire. How Britain Mode thе Modem World, London: Allen Lane, 2003, p. 368. 66     Другая проблема, не имеющая очевидных решений, порождена ситуацией, сложившейся на периферии современного мира. Хотя многие склонны полагать, что именно вмешательство западных стран стало главной причиной нарастания бедности в "третьем мире", большая часть трудностей, переживаемых государствами "Юга", обусловлена, как показывает беспристрастный анализ, их собственной политикой. Получив независимость от метрополий, новые государства стремились копировать  европейские политические институты, но в большинстве из них не существовало ни наций в традиционном смысле этого слова, ни предпосылок для развития демократических процессов. Произвольно проведенные европейцами границы сделали гражданами новых государств людей, принадлежавших к разным племенам, религиям и историческим традициям. Этнические, религиозные и культурные различия создавали стабильные большинство и меньшинство, в результате чего демократия, даже если она и декларировалась, быстро превращалась в инструмент доминирования одной части общества над другой. Экономическая стратегия новых независимых государств также оказалась тупиковой. Как многие развитые страны в прошлом, они инициировали ускоренное развитие национальной промышленности, но в последней трети XX в. индустриализм оказался уже устарелой парадигмой. Таким образом, безвыходность ситуации порождалась тем, что развивающиеся страны неспособны были воспользоваться полезными западными рецептами в политической сфере и руководствовались давно устаревшей западной экономической стратегией.  

      Результаты выглядят ужасающе. Страны мирового "Юга" за последние 30 лет в полном смысле слова стали территорией хаоса. В войнах между ними или внутригосударственных этнических конфликтах за эти годы здесь погибло более 16 млн. человек; но по-прежнему, несмотря на этот страшный опыт, развивающиеся страны наращивают военные расходы, достигающие в ряде африканских государств 15.7-27.4% всех расходов бюджета. Налицо движение в сторону гуманитарной катастрофы: только за 90-е годы и только, в Южной Азии и Африке численность населения, живущего менее чем на 1 долл. в день, увеличилась с 747 до 803 млн. человек, а менее чем на 2 долл. в день сегодня вынуждены существовать 84.8% жителей Южной Азии и 74.7% африканцев. От 32 до 70% населения стран "периферии" лишены доступа к источникам качественной питьевой воды, от 30 до 45% постоянно недоедают. Детская смертность в 40 беднейших государствах планеты достигает 10.4%, а средняя продолжительность жизни не превышает 45 лет и уверенно снижается, причем особенно быстро - в Африке. В то же время невиданными темпами продолжается разрушение среды обитания, и виноваты в этом не столько западные компании, хищнически эксплуатирующие природные ресурсы, а местные жители, применяющие примитивные технологии обработки почвы и использования сырья. Так, за последние 30 лет в Африке, Азии и Латинской Америке утрачено 120 млн. га сельскохозяйственных угодий, а вырубка лесов в Юго-Восточной Азии ежегодно уничтожает до 1.4% общей площади лесных массивов в этой части мира. При этом все подобные тенденции тревожат скорее европейцев, чем "элиты" стран "третьего мира", где на содержание государственного аппарата выделяется в 4-8 раз больше средств, чем на финансирование всех видов образования, где неравномерность распределения общественного богатства в 3-6 раз превышает показатели развитых стран и где лишь 29% гуманитарной западной помощи достигает местных бедняков.  

    Все это позволяет сполна оценить специфику "новой глобализации" и ее отличия от прежней вестернизации. Если в эпоху колониализма слабые в политическом и экономическом отношении страны оказывались лакомой добычей колонизаторов, как правило, поддерживавших там определенный порядок, то теперь такие регионы перестают представлять какой-либо интерес, поскольку небезопасны для инвестиций и неспособны к развитию. Если метрополии выделяли значительные средств для развития колониальных владений, то теперь деньги, не всегда законным образом заработанные на периферии, при первой же возможности устремляются на Запад ради их сохранности. Если в прежние времена миллионы европейцев, пусть даже движимые материальными интересами, направлялись в самые отдаленные уголки мира и своим трудом способствовали модернизации стран пребывания, то сегодня миллионы отчаявшихся граждан мирового "Юга" бегут на "Север", чтобы паразитировать там на чрезмерно либеральной социальной политике 67 развитых стран. Проблема обществоведения, о которой говорилось в начале статьи, заключается, по-видимому, в том, что критика всех этих тенденций неизбежно порождает сомнения относительно принципов свободной рыночной экономики, всемирной демократии и неограниченного индивидуализма - всего, на чем базируется социально-политическое устройство Соединенных Штатов Америки. Однако настало время назвать вещи своими именами: США, немало способствовавшие ослаблению европейского доминирования в современном мире и навязавшие ему собственную модель хаотичной глобализации, являются основным "виновником" (если, конечно, можно вообще говорить о какой-либо виновности) сложившегося положения вещей. При этом американцы не только упорно избегают любой ответственности за происходящее, но даже, как можно предположить, категорически не хотят признать правомерности постановки вопроса о ней. Они не видят ничего противоестественного в том, что США находятся в центре всех финансовых потоков современного мира, но не могут свыкнуться с тем, что Америка становится основной мишенью для организаций экстремистского и террористического толка. Они настаивают на принципиальности американской политики, в то время как практически весь мир убежден, что она притворна и лукава. Американские лидеры не устают говорить о незыблемости принципа суверенитета, но находят казуистические поводы для его нарушений. Они проповедуют универсализм, но все чаще прибегают к односторонним действиям. Они рады притекающим в их страну деньгам, но отгораживаются таможенными барьерами от зарубежных товаров. Они провозглашают приверженность хозяйственной свободе, но не гнушаются произвольно накладывать экономические санкции на десятки стран.                                                           Заключение

    Современная "глобализация" решительно отличается от вестернизации прошлых времен.         Первое из этих отличий мы видим в задачах, которые ставили перед собой их инициаторы, а также в тех мотивах, которыми они руководствовались.         Рассматривая европейскую экспансию, продолжавшуюся с XVI по начало XX в. и приведшую к установлению, пусть и в разное время, контроля европейцев практически над всей территорией планеты, мы можем отметить, что за ней стояло стремление европейцев "цивилизовать" народы периферийных стран и приобщить их (порой насильственно) к своей культурной традиции. Разумеется, европейцы стремились извлечь выгоду из своих действий, и утверждать обратное было бы идеализмом, но, тем не менее, мы склонны настаивать на том, что осознание своего патернализма имело для европейцев, по крайней мере к концу XIX в., весьма важное значение. Европейцы осознавали свое превосходство и стремились привить свои порядки колонизируемым народам. В то же время они пытались глубоко понять эти народы и приблизить их к новому образу жизни, что нередко удавалось. И, что не менее важно, европейцы не жалели средств и сил для колонизации мира, поскольку были уверены, что этот мир когда-нибудь станет частью их собственной цивилизации. Все это характеризует процесс, называемый нами (и называвшийся самими европейцами) вестернизацией.  

    За нынешним этапом "глобализации" стояло стремление американцев использовать возможности народов, населяющих страны периферии, и навязать им свое собственное видение мира. Для американцев главным было не осознание своей цивилизаторской роли в жизни этих народов, а уверенность, что развивающиеся страны повторяют путь, по которому они сами прошли как первопроходцы. Роль первопроходцев не предполагала глубокого осмысления американцами сложившихся культурных парадигм; скорее, она подразумевала пренебрежение ими, и американцы никогда искренне не интересовались происходящими в мире событиями. Именно поэтому они всегда были весьма избирательны в средствах "общения" с этим внешним миром и рассматривали его в лучшем случае как то, что когда-нибудь принесет им те или иные выгоды. Все это характеризует процесс, называемый многими (и прежде всего самими американцами) "глобализацией". 68     Другое принципиальное отличие вестернизации от "глобализации" вытекает из того, кем были инициаторы этих процессов и какими возможностями они располагали.     Изучая процесс вестернизации, мы обнаруживаем, что к концу XIX в. в него были в той или иной степени вовлечены все европейские нации, включая Россию. По состоянию на этот период, они представляли 25% мирового населения, обеспечивали около 52% мирового валового продукта и производили 66% мировой промышленной продукции. Все эти государства были "нетто-экспортерами" населения, которое несло во "внешний" мир свои культурные традиции, а также (за исключением России и ряда не- больших европейских стран) "нетто-экспортерами" товаров и капитала: Европу ежегод- но покидало до 0.6% ее населения, а почти 2.2% суммарного ВВП европейских стран направлялось за рубеж в качестве инвестиций. Европейцы осуществляли политический контроль над территорией в 64.6 млн. кв. км, населенной более чем 600 млн. человек. Европейские державы располагали самыми мощными армиями, численность которых превышала 20 млн. человек, что позволяло дислоцировать военные подразделения в самых разных регионах планеты. На европейских языках говорили более 55% населения Земли. Таким образом, хотя субъектом вестернизации была сравнительно небольшая часть человечества, она обеспечивала достаточно эффективный контроль над остальным миром и происходившими в нем событиями.  

    Рассматривая процесс "глобализации", мы можем констатировать, что к началу XXI в. в него в той или иной степени было вовлечено практически все человечество. При этом главным "движителем" этого процесса оказались Соединенные Штаты, представляющие ныне 4.5% мирового населения, обеспечивающие около 27% мирового валового продукта и производящие 21% промышленной продукции. США являются "нетто-импортером" населения, разрушающего и без того не вполне оформившуюся американскую культурную традицию, а также во все возрастающих масштабах - "нетто-импортером" товаров и капитала: в Америку в качестве иммигрантов ежегодно прибывают выходцы из развивающихся стран в количестве, составляющем до 0.4% ее населения; отрицательное сальдо торгового баланса Соединенных Штатов достигает 4.7% ВВП, а дефицит федерального бюджета - 4.0% ВВП. Учитывая роль, которую США играют в антитеррористических коалициях, можно (хотя и с некоторыми оговорками) утверждать, что американцы осуществляют прямой политический контроль над территорией в 2.3 млн. кв. км, население которой составляет не более 45 млн. человек. Современная Америка располагает армией в 1.45 млн. человек, 48% которой блокировано осуществлением локальной операции "по поддержанию порядка", ведущейся, признаем, весьма неубедительно. Американское население изъясняется на специфической смеси ряда европейских языков. Таким образом, субъектом "глобализации" оказалось практически все человечество, а контроль над процессом остается весьма неэффективным, как ни хотелось бы американцам убедить мир в обратном.  

                                                                    * * *     Что день грядущий нам готовит? Мы не можем, и даже не будем пытаться, ответить на этот вопрос. Но вспомним слова британского гимна - "Правь, Британия, морями!" - и сравним их с самой известной американской максимой - "Боже, храни Америку!". Время показало, что Британии не суждено было вечно править морями, и сами англичане не жалеют сегодня о временах былой империи. Но что случится, если иссякнет доселе столь щедрая Божья милость к Америке?.. 69

 

                                                                             

Жак  Деррида

 

                      Глобализация, мир и космополитизм  

Космополис № 2 (8), М., 2004, с. 125-140.

                                                    Сайт журнала: http://www.risa.ru/cosmopolis  

 

    Я хочу начать с выражения глубокой признательности господину Федерико Майору и моим друзьям из ЮНЕСКО за приглашение, которым они оказали мне большую честь. Жиром Бинде может подтвердить многочисленные сомнения, которые мне пришлось преодолеть. Выполнить сложную и крайне насущную задачу — высказаться по поводу понятий «глобализация», «мир» и «космополитизм», которые стоят на повестке дня настоящего заседания, в течение двадцати минут (семь о глобализации, семь о мире и не больше шести о космополитизме) перед широкой, разносторонней и требовательной аудиторией — это огромный риск, если не сказать пытка, которой из уважения к правам человека не следовало бы подвергать людей, особенно в этой среде. По этому пункту, по крайней мере, было бы легко прийти к соглашению сторонникам естественного и универсального характера прав человека, с одной стороны, и тем, кто, принимая или не принимая установки культурного релятивизма или историцизма, склонен рассматривать права человека и международное право в целом как все еще отмеченные влиянием европейского или греко-романо-авраамического (под этим я имею в виду греческое, римское, еврейское, христианское и исламское) наследия, в той мере, в какой они укоренены в истории, в отдельных языках и текстах, даже там, где отсечение самих этих корней является конституитивным принципом самой их истории, их предназначения и их структуры. -------------------------

* Речь «Глобализация, мир и космополитизм» была произнесена в штаб-квартире ЮНЕСКОв Париже 6 ноября 1999 г. как часть цикла лекций «Размышления о двадцать первом веке». Главной темой, предложенной тогдашним Генеральным секретарем ЮНЕСКО Ф. Майором, было «Новое мировое соглашение". Речь была произнесена на английском языке, но некоторые термины Ж. Деррида уточнял французскими эквивалентами, которые приводятся в квадратных скобках. После расшифровки текст впервые был опубликован в журнале «Редагаз» в феврале 2000 г.

125       Как видите, я уже сэкономил немного времени. И даже сказал кое-что конкретное по моей теме. Хотя никто, а особенно тот, чьей профессией является философия, не должен навязывать человеку задачу, подобную этой, и поэтому неизбежный провал, который меня подстерегает...Хорошо, тогда единственным выходом для меня будет двигаться все быстрее и быстрее к неизбежному провалу, не теряя больше времени на положенные по этикету высказывания и протесты по поводу нехватки времени, какими бы искренними и нериторическими они не были.  

      Итак, позвольте сразу перейти к выдвижению ряда утверждений. Я предлагаю их для обсуждения скорее в качестве составных частей моего исповедания веры, чем как тезисы или гипотезы. Эти вероисповедные положения будут сформулированы в виде апорий, противоречащих друг другу и очевидно несовместимых предписаний, которые (и это первый пункт, выносимый мной на обсуждение), по моему мнению, создают уникальную ситуацию: вынужденный подчиняться двум несомненно антиномичным императивам, я буквально не знаю, что делать, на что решиться, что предпочесть, и поэтому должен совершить то, что называется решением и принятием ответственности, ответственным решением; я должен определить себя, открыть для себя правило сделки, компромисса, переговоров, которое не обусловлено всецело никаким наличным знанием, не запрограммировано наукой или интуицией. Даже если бы я имел в своем распоряжении или мог получить любые сведения, привлечь всю возможную науку или интуицию (что, в принципе, и должно быть сделано, в этом наша обязанность), бесконечная пропасть все еще оставалась бы перед нами. Дело в том, что ответственное решение, если речь идет о решении передл ицом двух противоположных императивов, не может быть просто продиктовано, запрограммировано, предписано знаниемк ак таковым. Поэтому я склонен говорить об исповедании веры.  

      Утверждая эту аксиому, давайте используем французское слово «mondialisation», которое, по моему мнению, должно употребляться вопреки, и я скажу почему, предполагаемым английским и немецким эквивалентам — «Globalization» и «Globalisierung». Понятие «mondialisation» стало примером наиболее симптоматичного использования и злоупотребления в наше время, особенно в последнее десятилетие, и это часто подтверждала статистика. Инфляция и даже риторическая напыщенность, которые влияют на это понятие, и не только в политическом дискурсе или в средствах массовой информации, часто скрывает противоречие, с которого мне бы хотелось начать, и по отношению к которому необходима подлинная культурная критика, сонашепиео новом обучении или переобучении. Поэтому следует избегать как наивного прославления, так и демонизации феномена вышеупомянутого «mondialisation». Прославление и демонизация часто скрывают интересы и стратегии, которые нам необходимо обнаружить. 126

 

      С одной стороны, как известно, введение в обиход этого понятия объясняется значительным количеством беспрецедентных и неоспоримых явлений. Эффекты глобализации [mondialisation], в сущности, — производные от достижений техно-науки (производство и приносимые блага которых, кроме всего прочего, неравно и несправедливо распределены в мире). Они включают в себя — мы все знаем об этом, и здесь я буду краток, — и скорости, иобъем перемещения, и телекоммуникациив век электроники (компьютеризации, электронной почты, Интернета и т.п.), атакже обращение людей, товаров, видовпродукции и социально-политических моделей на рынке, открытом более или менее управляемым образом. Что касаетсявесьма относительного открытия границ(которое в то же время привело к стольмногим актам насилия по отношению к иностранцам, запретам, дискриминационным мерам и т.д.), прогресса в области законодательства и особенно применения международного права, так же, как ограничений и смещений суверенитета, подразумеваемых понятием глобализации, то глобализация в беспрецедентно малойстепени может считаться следствием некоего факта бытия или научно-технического знания-силы [savoir-pouvoir] как такового. На самом деле она требует и этико-политических решений, и политико-экономико-военных стратегий. Здесь идеальный или эйфорический образ глобализации как процесса открытия границ, делающего мир более гомогенным, надо оспорить с абсолютной серьезностью и бдительностью. Не только потому, что указанная гомогенизация там, где она произведена в действительности или предположении, имеет как лицевую, так и оборотную стороны (ужасающий риск, слишком очевидный для меня, чтобы тратить время на его описание), но также и потому, что видимая гомогенизация часто скрывает за собой старые или новые формы социального неравенства или гегемонии (то, что я называю гомо-гегемонизацией), которые мы должны знать, чтобы распознавать в новых обличиях и бороться с ними. Международные институты — государственные и негосударственные — занимают в этом отношении привилегированное положение, выступая одновременно в качестве источника знания, пространства анализа или экспериментирования, а также пространства столкновения или места открытой конфронтации. Вместе с тем они являются наилучшими площадками для организации сопротивления нарушающим баланс факторам, наиболее явные и масштабные из которых заключены в языке. Этот дисбаланс сложно оспорить (и в этом заключается еще одно противоречие), потому что, с одной стороны, гегемония очень полезна для мировой коммуникации, столь двусмысленной по своим результатам. С другой стороны, потому, что культурно-языковая гегемония (конечно, я намекаю на англо-американскую гегемонию) накладывает все больший отпечаток или утверждает себя во всех формах научно-технического обмена, в Сети, Интернете, академических исследованиях и т.п., содействует властным институтам, как в виде национальных и суверенных, так и сверхнациональных государств, под которыми в настоящий момент следует понимать корпорации или некие новые разновидности концентрации капитала. Поскольку все это хорошо известно, я буду настаивать здесь всего лишь на неустранимом противоречии, необходимо сопутствующем ответственным решениям, которые будут приниматься, и соглашениям, которые будут оформляться. Если культурно-языковая гегемония (и все те этические, религиозные и правовые модели, которые она обуславливает) предстает в то же самое время как интегрирующая гомогенизация, положительное условие и 127 конечный демократический полюс желаемой глобализации, открывающей доступ к общему языку, обмену, техно-науке, к экономическому и социальному прогрессу национальным или каким-то другим сообществам, которые в ином случае такого доступа были бы лишены и без англо-американского вмешательства не смогли бы принять участие в международном диалоге, тогда как можно бороться против такой гегемонии, не препятствуя при этом расширению сферы обмена и распределения [partage]? Значит, компромиссное решение следует искать в каждый момент, для каждого конкретного стечения обстоятельств. Значит, компромисс должен быть открыт и переоткрыт без предварительных критериев и общеобязательных норм. Человек, принимающий решение (и в этом состоит громадная ответственность самого решения), должен переоткрыть сами нормы, сам язык нормы, определяющий данный компромисс. Даже если в процессе открытия и введения нормы рождается нечто, не имеющее аналогов и прецедентов, лишенное предварительной гарантии успеха и никогда не имеющее ясных критериев оценки, нельзя впадать в релятивизм, эмпиризм, прагматизм или оппортунизм. Ибо это новое должно оправдать себя, произведя свой принцип универсализации универсально убедительным образом, делая этот принцип легитимным в процессе самого его открытия. Таким образом, я формулирую (и прекрасно отдаю себе в этом отчет) задачу, которая кажется противоречивой и невыполнимой. Невыполнимой, по крайней мере, для ответа, который был бы немедленным, моментальным, сразу же прочитываемым и тождественным самому себе. Но я утверждаю, что только невозможное достигает успеха, что событие и, следовательно, внезапное и исключительное решение возникают только в тех ситуациях, когда производится нечто большее, чем развертывание возможного знания, допускающего исключение в качестве возможности.  

      Не продолжая анализ за недостатком времени, я попытаюсь проиллюстрировать сказанное аналогией, выбрав для сравнения понятия мира [monde] и мондиализации [mondialisation]. На мой взгляд, имеется различие между этим набором понятий и между понятиями глобализации [globalization] или Globalisierung (слово «глобализация» становится само по себе глобальным до такой степени, что оно все более и более вторгается, даже во Франции, в риторику политиков и средств массовой информации). Понятие «мир» отсылает нас к некоторому историческому прошлому, оно имеет память, которая отличает его от других понятий: земной шар (globe), универсум (universe), Земля или даже космос (по крайней мере, космос в его дохристианском значении, который впоследствии христианизировал апостол Павел именно для того, чтобы утвердить понимание космоса как мира, братского сообщества людей, ближних, братьев, сы-нов Божьих и соседей друг друга). Причина этого кроется в том, что понятие мира возникает и стремится.удержаться в авраамической традиции (иудео-христианско-исламской, но, главным образом, христианской) для обозначения особого хронотопа, определенным образом ориентированной истории человеческого братства. Речь идет о тех, кого на языке Павла — языке, который и по сей день структурирует и обусловливает такие современные понятия, как права человека или преступления против человечности (горизонты международного права в его фактической форме, к которой я хотел бы вернуться, форме, которая определяет, в принципе и по праву, развитие глобализации [mondialisation]), — называют гражданами мира (sympolitai, согражданами [concitoyens] святых в доме Господнем), братьями, ближними, соседями, в той мере, в какой они являются творениями и сынами Божьими. 128