Плотин. - Вторая эннеада. - 2004

плотин

ВТОРАЯ ЭННЕАЛА

Перевод с древнегреческого и вступительная статья Т. Г. Сидаша

Н а у ч н о е и з д а н и е

и з д а т е л ь с τ в о о л е i/aüfo ы ш к о

Санкт-Петербург 2004

ЕсЗЕГЭЕсЗ щи ЕПЗ Б и ЕПЗ Б З Е й EclEcl

ПД Cl ГД Cl ГДЕ] ГДС1 РД С| ГД СП ГД С| ГД Cl ГД Cl рД Cl ГД С|

ЕГЗ LacJ la cJ la cJ ЕГЭ ΕΞΈ1 LncJ ЕПЗ LacJ LacJlacJ

ГД Cl ГЗ СП ГД CI ГДС1 ГД Cl ГД Cl ГД C| [Д CI ГД Cl ГЗС1[Д CI

НАТУРФИЛОСОФИЯ ПЛОТИНА

Часть I. Введение

Пытаясь предварить вторую эннеаду статьей, посвящен­ ной натурфилософии Плотина, мы сталкиваемся сразу же с несколькими затруднениями. Во-первых, даже с формальной точки зрения невозможно сказать ни того, что все натурфи­ лософские трактаты мыслителя собраны во второй эннеаде, ни того, что натурфилософия выделялась Плотином в какуюто особую сферу, ни, тем более, что она излагалась им гделибо систематически. Во-вторых, и это уже момент содержа­ тельный, неясен сам статус натурфилософских построений древности, нет очевидности в методологии и аксиоматике той науки, теоремами которой являются трактаты второй эннеады. Наконец, в-третьих, и это уже следствие, нет ясности в соотнесении древней и новой науки, а потому и любые оцен­ ки или, вообще, суждения о той и другой (а они, видимо, не­ избежны в контексте нашей работы), основывающиеся на та­ кой неясности, необходимо окажутся либо утилитарно, либо идеологически мотивированными, что, конечно, заставляет желать лучшего. Потому, во-первых, в своей статье я буду опираться не только на вторую эннеаду, но на корпус сочи­ нений Плотина в целом, во-вторых, уделю особое внимание предпосылкам науки о природе, что позволит, в свою очередь, определить место античной натурфилософии в контексте че-

ловеческого мышления о природе, равно как и выявить в ней моменты преходящие и непреходящие.

I. Способы рассмотрения и виды знания о природе

Начнем мы с вопроса, прямо связанного с антропологи­ ей, которую мы анализировали в статье к первой эннеаде\ итак, следует рассмотреть: всякое ли знание о природе имеет началом наблюдение и фиксацию периодичностей в опыте. На что опирается это, ныне весьма распространенное поло­ жение? Оно опирается на предполагаемый факт первичного единства человека с природой, единства, понимаемого в том смысле, что человек был сначала только природен (читай: только животным), а затем, по мере отдаления от животного и природного, обретал вместе со своей человечностью и свое знание о природе. Преполагая такое, и только такое первич­ ное единство, мы и можем утверждать, что первой вехой от­ даления (обретения сознательности) является наблюдение, пока еще латентно содержащее субъект-объектное разделе­ ние и отношение. Опираясь на уже известную читателю пер­ вую эннеаду, вполне понятно, что Плотин не разделял, да и не мог разделять подобных воззрений; ясно, что первичное единство с природой понималось Плотином, во-первых, не как какое-то прошедшее, историческое состояние, и во-вторых, что важнее, в смысле надстояния над природой, а не невыделенности из нее. Следовательно, можно предположить тог­ да, что и знание о природе в понимании Плотина не начина­ лось с наблюдения. Я не могу припомнить текста, в котором кто-либо из древних мыслителей говорил бы именно о начале знания о природе, но нетрудно смоделировать это другое на­ чало, исходя из высказанного Платоном общего для антично­ сти убеждения в том, что наука начинается с удивления (это «удивление» = Ъсшцл, обозначает по-гречески также и пора-

женность чем-либо и восторженное преклонение перед ним). Однако, предметность этого удивления может быть как внеш­ няя, так и внутренняя. Дело даже не в том, что изумление, вызываемое, скажем, громом и молнией или, вообще, чем-либо внешним, разительно отличается от того, например, удивле­ ния, которое испытывает женщина, впервые чувствуя в себе ребенка, но в том, что сами эти безнадежно внешние для нас вещи (а круг таковых все более и более расширяется по мере приближения каждой из культур к закату) могли и могут вос­ приниматься иным способом. Если здесь и присутствует на­ блюдение, то наблюдение того, что происходит с самим на­ блюдателем: такое наблюдение правильно было бы назвать переживанием. (Я не держусь за этот термин, кто-нибудь мо­ жет назвать это и по другому.) Это еще яснее, когда мы оста­ навливаемся, пораженные какой-либо мыслью: это удив­ ление не от воздействия на нас уже данного иного, но от появления иного в нас — это очевидно для умеющего фикси­ ровать эманационные, или, если хотите, творческие, акты. Итак, я думаю, что сама «органичность» античной науки, со­ хранявшейся более тысячелетия, должна навести нас на мысль, что началом натурфилософского знания древности не являлось наблюдение.

Далее, хорошо известна судьба науки, начинающейся с на­ блюдения: она с необходимостью приходит к разделению на науку априорную и эмпирическую, когда скрытое в наблюде­ нии субъект-объектное отношение выступает со всей напря­ женностью: оказывается, что для того, чтобы что-либо наблю­ дать, наблюдатель должен иметь предшествующие всякому опыту мысленные содержания, благодаря которым только и возможно разумное восприятие как таковое и тем более связь таких восприятий. С другой стороны, ясно и то, что сами эти априорные содержания актуализируются исключительно в слу­ чае наличия структурируемых ими перцепций. Таким образом,

мы имеем, с одной стороны — науку, занимающуюся индук­ тивными умозаключениями о внеположных предметах, с дру­ гой — науку, дедуктивно выводящую имманентные ей содер­ жания: иными словами, реализм (материализм, натурализм

ипр.), превращающий познающего в один из внеположных познанию предметов познания, и идеализм (спиритуализм, панлогизм и пр.), превращающий все предметы познания в представления. Как гласила немецкая шутка, стоит только естественникам что-либо открыть, как философы тут же объяс­ нят необходимость этого. Можно пошутить и наоборот: стоит только эмпирику хорошенько позабыть метафизику, как он на­ чинает наблюдать ее положения в опыте. Неразрешимая чис­ то теоретически и непродуктивная антиномия, будучи осозна­ на, забывается в ею же обусловленной практике, называемой экспериментальным методом, который столь же далек от чис­ того наблюдения, сколь и от чистого конструирования. Дей­ ствительно, выделение существенных факторов, создание ус­ ловий эксперимента, предшествующие расчеты — все это предшествует всякому наблюдению, и потому формально сле­ дует методам априорного конструирования, хотя и оперирует

счисто эмпирическими содержаниями, которые опять же чисто эмпирически верифицируются и фальсифицируются. Поскольку всякое экспериментальное знание не есть знание теоретическое, но практическое, постольку становятся возмож­ ны максимы, вроде той, что всякое знание, которое невозмож­ но фальсифицировать, не является научным, конвенционализм

ипрочие современные методологические учения. Для нас здесь важно отметить саму интенцию: такая наука движется от прак­ тики, не сознающей себя в качестве таковой (наблюдение), через теорию к знающей себя практике. Таким образом, мо­ мент теоретического в этой науке есть лишь момент, нечто не­ устойчивое и никогда не существующее для себя (хотя и стре­ мящееся к этому в априоризме).

У знания о природе, имеющего начало в переживании, тоже есть своя судьба: здесь мы имеем развертывание пер­ вичного единства в сферы мистического и магического пости­ жения природы. Что такое мистическое постижение приро­ ды? — Сфера того, что можно назвать сферой природных богов. Обычно в этой связи представляют себе дикаря, до­ мысливающего за тучей бога, чтобы иметь лицо, ответствен­ ное за произведение грома, и начать торговаться с ним. Мыс­ лить так — все равно что объяснять простое из сложного, ведь при таком объяснении «ответственное лицо» мыслится уже существующим и лишь переносимым на объект, в то вре­ мя как сам этот объект куда более элементарен, чем то, через что он объясняется. Следует объяснить, как возникает само это «лицо», способное быть за что-либо ответственным; что же, неужели наблюдение грозовой тучи может привести к возникновению понимания себя как ответственного за свои поступки субъекта? Абсурд, не меньший чем то, что такое содержание появляется в субъекте непосредственно. Даже опыт наблюдения так называемых «маугли» не дает никаких оснований для того, чтобы утверждать, что сознание стихий­ но достигает самосознания. Человек как «лицо» не объясним через усвоение какого-либо природного, феноменального со­ держания, равно и мир как «лицо», как бог не объясним по­ средством какого-либо переноса субъективного содержания, ибо возникновение этой субъективности мы и должны объяс­ нить. Мы должны, следовательно, предполагать явленность самого «лица», самого бога, как в природе, так и в человеке не для того только, чтобы объяснить историческое возникнове­ ние сознания, но и для того, чтобы описать всегда современ­ ные человеку формы субъектного мирообщения, ибо человек в своем обычном, ненаучном состоянии сознания как раз и общается с миром как с субъектом, что бы человек себе при этом не говорил, и как бы не пытался выхолостить свой опыт.