А.Ананьев

Анатолий АНАНЬЕВ

Призвание Рюриковичей,

или Тысячелетняя

загадка России

ВЕРСИИ, ОСНОВАННЫЕ НА ИСТОРИЧЕСКИХ

СВИДЕТЕЛЬСТВАХ, ФАКТАХ И ДОКУМЕНТАХ

КНИГА ВТОРАЯ

К ЧИТАТЕЛЮ!

Хочу сделать некоторые пояснения ко второй книге. Она точно так же разделена на "главы, предваряющие повествование" и "исторические главы". Первый раздел - это не предисловие к собственно историческому изложению, а имеет прямое отношение к истории и отличается от второго раздела, то есть от исторического повествования, только тем, что носит более обобщающий и философский характер, тогда как второй раздел - художественный. Он изобилует драматическими событиями с изображением характеров действующих лиц истории и являет собой попытку психологического проникновения и объяснения ключевых событий древней и новейшей истории. В этом и следующем номерах будет полностью опубликован первый раздел второй книги "Призвание Рюриковичей, или Тысячелетняя загадка России".

АВТОР

Главы, предваряющие историческое

повествование

I

Наверное, человечество сколько помнит себя, столько и задавалось вопросом, отчего люди (я имею в виду народ, простолюдинов), одинаково стремившиеся жить в добре и справедливости, иметь кров, растить детей, возделывать пашню и вообще добывать хлеб насущный "в поте лица своего", как сказано в Священном Писании, отчего люди, ясно представляющие себе цель и смысл бытия и умевшие понять и оценить всякое доброе дело (может быть, кому-то покажется сие примитивным, но разве и сегодня есть что-либо выше этих "примитивных", казалось бы, но, в сущности, основополагающих потребностей для нормальной человеческой жизни?), отчего люди, в совокупности своей одинаково вроде бы воспринимавшие мир и стремившиеся к одному и тому же (с поправками лишь на национальную самобытность) мироустройству и способные (в силу своего, иронически замечу, "примитивизма") воссоздать желанное благо, за тысячелетия усилий не только ни на шаг не приблизились к осуществлению заветной (золотой) мечты человечества, но, уложив миллионы жизней на алтарь свободы и процветания и пролив реки крови, лишь привели к совершенству систему господства и рабства, окрестив ее светлым и бессмертным именем цивилизация, как если бы и в самом деле совершенствовались не методы господства и подавления, обозначенные в истории эпохами сменявших друг друга социальных формаций (разумеется, при неизменности стержневой сути), а совершенствовались социальные основы общественного, народного бытия? Но разве мир когда-либо пребывал или пребывает теперь в благоденствии? И разве то, что происходило с нашими предками, не повторяется в сотый, тысячный, миллионный раз с нами? Точно так же, как рабы Древнего Египта возводили бессмертные пирамиды для своих властителей (между прочим, взоры человечества сегодня более чем когда-либо обращены к тем временам как к истоку цивилизации), рабы текущих веков продолжают возводить, словно эстафетные символы новой и новейшей державности, дворцы, храмы, небоскребы для нынешних кланово-государственных и финансово-олигархических воротил власти, захвативших или почти уже захвативших в своей хищнической устремленности господство над миром. Ведь не только в так называемых развивающихся странах Латинской Америки, Африки, Азии народы пребывают в нищете и бесправии, страдают от разорительных поборов, голода и болезней, но и в процветающих, казалось бы, государствах западного мира, в государствах так называемой семерки, взявших на себя право Творца и жандармских попечителей над всеми другими людскими сообществами,- даже в этих "образцово-процветающих" государствах с их жестким диктатом, именуемым демократией, далеко и далеко не все так благополучно, как это рекламно подается свободной будто бы (от обязательств перед народом, но не от обязательств перед всесилием капитала) западной прессой. Митинги, забастовки, протесты, демонстрации - не ради забавы вспыхивают они как в "процветающих", так и в нищенствующих странах на всех континентах и уж отнюдь не для защиты интересов народа (защиты порядка, как подается официальными источниками) созданы всюду при правящих Дворах - правительственных, президентских, парламентских структурах - войска особого назначения; высокооплачиваемые, откормленные, натренированные для расправы над протестующими толпами и, конечно же, соответственно вооруженные (чем могущественнее государство, тем многочисленнее и свирепее войско) солдаты порядка, словно солдаты Творца, посланные сберечь цивилизацию, они в любую минуту готовы выполнить свой священный вроде бы перед обществом, а в сущности, перед властями предержащими долг. Спрашивается, что же это за "цивилизация", которую так рьяно приходится защищать от посягательств народа, и не насилие ли это, творимое под расписным шатром демократии, не палочное ли благоденствие, насаждаемое олигархическими новодержавниками, пытающимися в упаковке добра подать на стол обновленного будто бы общественного бытия все те же древнейшие, как мир, хищнические начала? Сегодня как никогда можно заметить, что активно протестуют против навязываемого хищнического порядка не только отдельные личности или людские сообщества, но и целые народы и государства. Загнанные новодержавцами, то есть кланами финансово-промышленных Господ Мира, в тупик и осознавшие наконец, что только самобытность развития может спасти их от разорения и исчезновения,- эти осознавшие свое достоинство нации, народы, государства уже не в состоянии безучастно взирать на творимый с ними и вокруг них беспредел. Их протесты своеобразны и не всегда понятны и приемлемы с точки зрения общенародного права, ибо террор есть террор и никакой борьбой, хотя бы и за национальное выживание, не могут быть оправданы безвинные жертвы; но и против подобных (на уровне народа, государств) возмущений как против нарушителей всемирно установленной "законности" созданы господствующими державами так называемые войска быстрого реагирования; полки, дивизии с ракетами, пушками, автоматами (и двумя десятками контейнеров с гуманитарной помощью, дабы можно было поименовать акцию миротворческой), поддерживаемые с моря и воздуха, направляются к очагам непокорства, чтобы восстановить демократию и якобы попранные там права человека, тогда как истинная суть их деяний, и это более чем очевидно, заключена в том, чтобы защитить олигархические интересы того самого капитала (дабы было на что возводить небоскребы и создавать не обозначенные на картах финансово-промышленные империи), который не одно уже столетие и тысячелетие хищнически разграбляет чужие материальные и духовные богатства, произвольно объявляя неподвластные ему территории и континенты сферой своих жизненных интересов, и ненасытность которого как главного детища монстра "цивилизации" не имеет границ. Мир, разделенный на богатых и бедных, уже сам по себе не может быть миром благоденствия, так как неравенство социальное, то есть неравенство в сфере материальных благ непременно несет в себе и неравенство в духовном развитии; барствующий человек имеет, по существу, неограниченную возможность присматриваться и прислушиваться как к себе, своим чувствам, страстям, потребностям, так и к явлениям природы и общественной жизни, открывать в них закономерности и пользоваться ими для своего блага, тогда как у простолюдинов, тем более у рабов, принужденных трудиться на себя и на повелителя, нет времени оторваться от своего труда, разогнуть спину и оглядеться вокруг; возможности барства усиливаются прирастанием барства, что, если реалистично посмотреть на этот процесс, сводит на нет теорию перманентного (стартового для каждого поколения) равенства и придает особую, заметим, именно особую, и доныне, к сожалению, не изжившую себя значимость наследной родовитости (что это, как не теория некоего изначального превосходства одних людей над другими, некий божественно освященный институт высокородности или даже просто породистости?); возможности же простолюдинов, то есть мера или глубина их невежества и нищеты,- это хорошо, когда она не опускается до нуля и удерживается на однажды (и словно бы в действительности на века) запрограммированном уровне. После подобного анатомического разреза да хватит ли у кого-либо духа сказать, что развитие человечества есть восхождение к прогрессу и что только вышеозначенная цивилизация как светлая и желанная форма бытия, к достижению которой и сегодня устремлены все наши усилия, может привести, если уже не привела (существует и такое мнение) к искомому людским сообществом социальному и нравственному согласию? Однако тысячелетия неоспоримо свидетельствуют, что цивилизация, в которой живем и в которую верим как в Творца, руководящего будто бы нашими делами и помыслами (очевидно, руководящего с ленцой, ибо в противном случае чаще бы пресекалось зло и чаще замечалось, ценилось и поощрялось всякое доброе начинание), что цивилизация эта, основанная на законах хищничества, может способствовать лишь усовершенствованию способов разбоя и обогащения, а не установлению справедливости, порядка и мира, и апокалипсический заряд, заложенный в ней, если человечество не найдет сил остановиться и оглядеться, заряд сработает со страшной разрушительной

силой.

II

Когда люди сегодня произносят слово "цивилизация", они имеют в виду прежде всего достижения науки и культуры, то есть тот технический (что бесспорно) и тот духовный (в чем, впрочем, можно усомниться и поспорить) прогресс, которого человечество вполне могло бы добиться и при любой иной системе мироустройства, когда бы вместо хищнических начал бытия действовали бы каноны добра, справедливости, взаимопонимания, согласия, братства (видимая утопичность такого суждения, однако, не столь уж и утопична, и мир выглядел бы по-другому, если бы изначально предки наши не дали столкнуть себя с пути естественного, гармоничного развития на путь войн, насилий, грабежей, путь, приведший лишь ко всесилию власти и беспросветной для народов кабале); но - добровольно ли, по принуждению ли - живем мы не в какой-либо, а именно в этой, какую прославляем, цивилизации, щедро наделившей нас самым могущественным своим детищем - государственным устройством жизни. Задуманная как гарант порядка и справедливости (что более смахивает на выдумку, чем на правду), эта форма, или система, общественного бытия, именуемая государственностью, никогда не соответствовала своему первоначальному замыслу; правители всех положений и рангов обычно лишь на словах служили народу, тогда как на деле совершенствовались в методах единовластия и, обретая власть и укрепляясь в ней, превращали благое намерение (если таковое действительно было народным?) в гарант бессмертия господства и рабства. Войска, полиция, суды, тюрьмы, налоговая служба (чего стоила, к примеру, россиянам одна только деятельность петровских прибыльщиков!) и прочие сыскные и карательные приказы и ведомства; префектуры, муниципалитеты, мэрии, президентские, правительственные, парламентские структуры, министерства, комитеты, конституционный и прокурорский надзор и опять министерства, ведомства, заполненные бесчисленным чиновным людом,- думаю, ничто сегодня так не угнетает человека, как эта государственная машина насилия и подавления, и ничто так не сковывает его в его возможностях нормально трудиться и жить, как достигший высот совершенства (разумеется, в рамках и на основе хищнических начал) аппарат государственной власти. Прошли как будто времена великих империй и великих монархий, и на смену им явились республиканские правления (процесс этот, правда, еще не завершен, но, как показывает действительность, близится к завершению), но, по существу, на стержне господства и рабства оказалась лишь подмененной одежда, тогда как под обновленным нарядом, если сдернуть его с текущих веков, откроется все та же застарелая плоть хищничества, разбоев и войн; приступив однажды к дележу богатства, славы и власти, люди словно бы открыли для себя ту великую стезю "цивилизации", с которой, несмотря на весь пережитый исторический драматизм, на принесенные жертвы и испытанные страдания, должные вроде бы за века чему-то научить нас, мы и сегодня, как с заколдованного круга, не можем сойти. Тоталитарные, социалистические, коммунистические, демократические режимы, они, словно поветрие, охватывают ныне народы и континенты, люди, как и тысячелетия назад, продолжают метаться в поисках удовлетворившего бы их миропорядка, но сдвинуть предмет можно, только выйдя из него. Возможно - и в этом убеждает печальная действительность - мы являемся либо заложниками, либо рабами нашей "цветущей" (хищнической) цивилизации, которую я бы сравнил с глобальным капканом, некогда цепко захватившим и удерживающим человечество, и сколько бы личности, народы, страны ни изощрялись в желании изменить основополагающие - господство и рабство, рабство и господство - условия жизни, они не смогут, не стряхнув с себя социальные и нравственные путы эпох и не преодолев страх перед понятием Божественной неизменности мира (в данном случае по формуле "пастыри и паства"), хоть сколько-нибудь продвинуться в своих изысканиях; одно дело - возбуждающие надежду посулы, бросаемые в народ, и совсем другое - холодная, жесткая, жестокая и расчетливая действительность, заквашенная на беспрерывных схватках за богатство, славу и власть, и - велик ли выбор у простодушного человечества, если различные, казалось бы, в наименованиях системы и режимы власти, испытанные и испытываемые, представляют собой, в сущности, лишь стороны одной и той же медали: диктат личности, чреватый непредсказуемым произволом, и диктат клана личностей, которые, заменив корону на демократические лозунги о восстановлении прав человека, беззастенчиво при этом (и, разумеется, в своих диктаторских интересах) попирают права народов и континентов. Нет, я не собираюсь оспаривать здесь тезис о том, что жизнь никогда не стояла и не стоит на месте, хотя главнейшие религии мира и утверждают обратное; жизнь движется, но так, вернее, таким образом, что в основных своих измерениях - социальном и нравственном - остается либо застывшей, окаменевшей, либо, если и меняется в чем-то, то лишь в худшую сторону; ведь при всех государственных переворотах, происходивших с участием или без участия масс, посулами благ втягиваемых в подобные троннозахватные бойни, при всех великих и малых переустройствах жизни, какими бы соображениями ни продиктовывались эти переустройства, во дворцах и храмах являлись лишь новые помазанники, а кабально задавленные обитатели хижин так и оставались пребывать в хижинах, отгороженные от естественных человеческих благ невежеством и нищетой. Такова правда истории и правда современности, если с беспристрастием оценить главное детище восхваляемой нами цивилизации. Но оттого, что мы не знаем (или отвергли, что гораздо достовернее и о чем еще пойдет разговор ниже) иного устройства общественного бытия, кроме как единодержавности во всех ее вариантах, это не означает, что такового никогда не существовало и не могло существовать; предки наши не всегда отвергали то, что было неприемлемо массам, осложняло им жизнь, но чаще то, что не совмещалось с интересами и запросами тронов, то есть с притязаниями и амбициозностью восседавших на них помазанников, и уже одно это (при определении роли государственности) могло бы многое подсказать нам. Однако, к сожалению, мы не только не знаем, но и не хотим знать, какие еще пути, кроме хищнического, открывались перед человечеством на заре его развития и каким бы мог выглядеть мир теперь перед нами, если бы в нем было не разорено, а сохранено все его (хотя бы лишь в духовном проявлении) разнообразие. Ученые-троноугодники, а их несметное большинство на всех континентах, утверждают, что лишь с обретением государственности народы получили возможность на достойную человека, просвещенную жизнь; но я вновь позволю себе глубоко усомниться в этом, ибо как в современности, так и на всем пространстве минувших веков вряд ли можно найти такую страну - империю или республику да хотя бы княжество или графство - где были бы провозглашены и действовали объективные законы добра и справедливости, и обнаружить таких правителей, чьи интересы не стояли бы над интересами простолюдинов, а взгляды не были бы захватнически устремлены на чужие богатства и земли.

III

Государство - это не что иное, как материализованная идея господства: в одном случае - над согражданами, в другом - над миром; две параллельные, ведущие к могуществу,- кровавые параллельные эти, прошедшие через века, держат и сегодня людской мир в напряжении, как если бы у человечества и в самом деле никогда не было и не могло быть иных возможностей в устройстве бытия, как только формы принуждения, насилия, методы коварств, устрашений и казней (разница лишь в орудиях смерти: на кресте, на колу, в петле, под ножом гильотины, от пуль, на электрическом стуле или от модных ныне бескровных вроде бы жандармско-экономических санкций); нам кажется, что террору могут подвергаться только отдельные личности, тогда как из века в век террору подвергались и подвергаются народы, загоняемые в троноугодные тупики, и - о каких полученных человеческим сообществом благах твердят и сегодня историки и философы, берущиеся восхвалять то государственность, как детище (систему непреходящих, божественных ценностей) цивилизации, то цивилизацию (в ее хищнической ипостаси) как порождение абсолютистской власти. Между прочим, вопрос, кто кого породил - государственность ли цивилизацию, цивилизация ли государственность как насущную потребность эпох,- вопрос далеко не риторический и не праздный, ибо от толкования сих понятий, то есть оттого, какому явлению будут отданы приоритет и первородство, зависит не только реалистическое понимание исторического процесса развития человечества, но и возможность на основе этого нового понимания кардинально изменить общий ход текущей и будущей жизни. Троноугодничество, въевшееся в нас на всех уровнях нашего сознания, наконец должно быть отброшено, как ложь или как преступное правдоподобие, питавшее и продолжающее в новых тонкостях внушения (зомбирования) питать нас; думаю, настало время признать, что естественное состояние жизни - это не то состояние, в каком ныне принуждено пребывать человечество, что честь и достоинство не удел высокородства, как узаконено полагать, но равно присущие каждому от рождения составные жизни и что право на проявление их есть право личностей, наций, народов на самобытность развития. Ведь правда истории не в том, как она преподнесена нам, а в том, как все происходило на самом деле и какие движущие силы (страсти, амбиции, притязания) были задействованы в ходе исторического процесса. Если за основу понятия "цивилизация" брать лишь сумму ценностей, накопленных за века тем или иным народом или людским (при сожительстве наций) сообществом, не прибегая при этом к тенденциозным сравнениям, когда при равных правах на самобытное развитие одно признается и восхваляется, а другое подвергается унижению, насмешкам и уничтожается (что в общем-то происходило и продолжает происходить в мире), то при таком толковании этого понятия оно одинаково приложимо ко всем периодам исторического развития как отдельных наций, народов, так и человечества в целом, начиная с древнейших времен; если же подразумевать под ним лишь достижения (ценности!) нашей нынешней, достигшей головокружительных вершин, как говорят о ней, хищнической цивилизации, то ее первородность исходит не от корней народной жизни, не из арифметического сложения (пусть даже так), накопленного родовым, семейным, общественным опытом бытия, а от корней единодержавной, абсолютистской, доведенной до вседозволенности и непогрешимости Творца власти. Государство и власть - это одно понятие, ибо нет государства, в котором бы царило безвластие, и нет правителей, которые бы не опирались на всесилие государственных служб; подобная система господства и рабства простирается в глубокую древность, ко временам фараонов и пирамид, и не случайно, видимо, у историков и философов прошлых и текущих эпох утвердилось мнение, что народы, не знавшие государственности и, как следовало бы полагать, не стремившиеся к ней (она привносилась и навязывалась им, как позднее привносились и навязывались религии, призванные объяснять и смягчать суть государственной кабалы), что народы эти, остановившись в развитии, в силу именно этой причины обрекли себя на пожизненную второразрядность, то есть пожизненное отставание. Я думаю, что дело обстояло не так и не было ни отставания, ни второразрядности, но просто насильственно была прервана та другая, основанная (в отличие от хищнической) на началах справедливости и добронравия цивилизация, для развития и процветания которой не требовалось ни державной власти, ни воссозданной этой державной властью системы господства и рабства, которую мы нарекли великим понятием государственности, а достаточно было только, чтобы ей дали возможность самостоятельно, в согласии со своими духовными и социальными запросами (опять и опять невольно вспоминается Тацит с его характеристиками нравов германских и нравов славянских племен) развиваться и жить. Но, повторюсь, этого не произошло, и вместо процветания всех возможных (естественных) вариантов человеческого бытия верх взяла одна-единственная (хищническая) цивилизация, которую вернее было бы назвать не цивилизацией, а ливрейной служанкой тронов, их опорой и детищем, надежно приносящим (при всех мыслимых и немыслимых переворотах, переменах и смутах) плоды господства и рабства. В конце концов должно же человечество всерьез задуматься над тем, что представляют собой в системе общественного бытия науки, культура, искусство, эти неотъемные доминанты сковавшей нас по рукам и ногам "цивилизации", служат ли они интересам народа и насколько, или лишь целям укрепления и расширения власти, как мастерски сооруженные подпорки, должные (для одурачивания простолюдинов) имитировать несущие конструкции общественного бытия, доставил ли блага и оправдал ли ожидания весь тот технический прогресс, достижениями которого ныне так гордится человечество, или, ублажая амбиции властителей, властвующих народов и держав, работал лишь на разрушительные войны, которые, плодя страдания и смерть, прокатывались одна за одной по континентам Земли, отдавая лишь подскребки со своего оружейного стола на житейские нужды мирян? Высказывание это, конечно же, можно оспорить, если не с позиций народных тягот, а с венценосных (пусть даже с дворянско-чиновничьих) высот скользнуть взглядом по океану прожитых веков; но если, отбросив путы официальных риторик и без заискиваний перед сильными мира сего, отовсюду с пьедесталов, иконостасов и тронов взирающих на нас (нет-нет, троны не исчезли, нет, они захвачены и перезахвачены кланами промышленно-банковско-биржевых воротил), - если без этих атрибутов низкопоклонства посмотреть на суть происходившего и происходящего, то все "великое", собранное в понятиях "прогресс" и "цивилизация", не только не покажется великим, но предстанет ужасающей картиной перманентно нарастающего кровавого развращения человеческой сути. Дабы осознать себя, свою историю, люди давно уже обращаются к древнейшим цивилизациям, когда-либо существовавшим на Земле, но не странно ли, что обращаются не ко всем, хотя известно, что только при всеохватном и объективном исследовании можно получить истину, подходят к делу выборочно, то есть обращаются лишь к тем (египетской, к примеру, ближневосточной, эллинской, римской), в которых господствовали, с одной стороны, абсолютизм власти, а с другой - поголовное или почти поголовное для простолюдинов рабство. Кто предначертал подобный подход к исследованию самого, может быть, важнейшего для мирового сообщества вопроса и в чем подлинный смысл такого подхода, ни древние, ни современные историки, философы, политики не дают хоть сколько-нибудь убедительного, тем более прямого ответа, ибо, во-первых, им никогда бы не позволили пойти на это, убрав физически и уничтожив духовно (ведь кострами инквизиции, образно говоря, отмечены не только годы мрачного средневековья, и мы не знаем, сколько истинно великих умов и их великих творений безгласно, в веках, было отправлено в небытие), и, во-вторых, приспособленчество всегда было и остается не только в крови простолюдинов, но, может быть, в еще большей степени приживалось у знатных и мыслящих, зачислявшихся затем историей во вселенских пастырей и поводырей. И тут, наверное, волей или неволей придется признать, что теория относительности, столь правдоподобная в приложении к материальному миру, выглядит еще более правдоподобной для мира духовного, из которого являются и каким определяются деяния личностей и народов; знают правду властители, во многом догадывается о ней народ; но властители, как уже говорилось выше, никогда и никому не позволят огласить ее, ибо в таком случае сейчас же откроется суть того самого вселенского обмана, в каком человечество, веря в сказочность бытия и не удосуживаясь заглянуть в его реальности, пребывает в веках, и обнажится сам источник обмана - власть; да, да, не божественная, не помазанная, не освященная Церковью, но лишь узурпаторски (от хищнических начал) возведенная над простолюдинами. Иногда мне кажется, что обращения к прошлым векам не только не имеют ничего общего с научными исследованиями, но предпринимаются лишь для того, чтобы поддержать примерами из древности жесткий и всеохватный обман, будто существующий уклад жизни предначертан нам издревле, свыше и что стержневая суть этого уклада, обозначенная ипостасями господства и рабства, сколько ни тасуй, как ни изменяй, ни перестраивай, всегда будет оставаться главной сутью человеческого бытия; да, мне кажется (а впрочем, все это вполне подтверждено событиями и фактами истории), что люди вообще не заинтересованы в поисках истины, что к прошлым векам обращаются лишь затем, чтобы обогатиться опытом насилия, и подобно старателям, перемывающим горы песка ради горстки золотых песчинок, готовы перелопатить всю историческую древность, чтобы примерами прошлого обосновать и оправдать свой нынешний венценосно-кланово-державный произвол.

IV

Чаще всего, но, можно сказать, охотней и целенаправленней люди обращались к древнеегипетской и ближневосточной цивилизациям, убежденные чуть ли не в том, что именно на этих землях с их теплым, благодатным климатом (думаю, что как раз на основе приведенного тезиса и была в свое время разработана историками так называемая климатическая теория, достаточно долго господствовавшая в официальной историографии и вроде бы вполне логично объяснявшая и оправдывавшая столь очевидное и ныне неравенство в развитии народов и государств) - что именно на этих благодатных землях следует искать начало начал просвещенного бытия человечества, что здесь зародились и достигли высочайшего расцвета науки, литература, искусство и, конечно же, государственность как нечто естественное, само собой будто бы разумеющееся, плоды которой мировое сообщество, пожиная в веках, так до сих пор и не может пожать. Но что же на самом деле представляла собой цивилизация Древнего Египта? Если, отбросив мелочи, то есть не заслоняя ими базовую основу тогдашней жизни, взглянуть на нее, то без труда можно заметить, что исследуемое сообщество людей было столь же четко разделено на господ и рабов, имущих и неимущих, наделивших себя правом власти и бесправных, как разделено и нынешнее; но, поскольку мир не был еще так "просвещен", как сегодня, и в проявлении державности фараонам не надо было ничего утаивать или прикрывать посулами грядущих благ, власть их представала во всем своем первородстве и могуществе, она была более чем свободна в любых проявлениях, и не ностальгия ли по временам первородства и свободы столь магнитно притягивала в тысячелетиях, как притягивает и ныне венценосных особ и венценосные народы (к сожалению, есть и такие, да и не только народы, но и кланы государств, берущихся руководить миром) к истокам безграничных властных начал? Иначе чем объяснить столь устойчивое пристрастие народов, как принято говорить, хотя если присмотреться к реальности, народы тут ни при чем, ибо не они и не их волей творилась и творится история (и, думаю, аксиоматичный постулат этот вряд ли нуждается в доказательствах), - чем, повторюсь, объяснить столь неиссякаемое пристрастие к исследованию именно этих цивилизаций, известных как цивилизации средиземноморских народов: египтян, иудеев, арабов, греков, римлян? Лучшие ученые во все времена, как и теперь, направлялись на земли этих народов для проведения раскопок, и каждая археологическая находка как некий атрибут святости или нечто действительно составлявшее ценность народной жизни, а еще вернее, народного или всеобщего благоденствия (в конце концов есть же цель у человечества, согласно с которой или в рамках которой должен заключаться наш исторический исследовательский интерес),- каждая находка, способная сказать лишь о размерах господства и рабства, бережно водворяется в музеи европейских и заокеанских столиц как символ незыблемости хищнических начал, положенных "мудрыми" предками в основу общественного бытия личностей, народов, государств, и, наверное, я не очень отклонюсь от истины, если замечу, что не только величественный облик пирамид, но и само слово "фараон", за которым словно бы и теперь все еще возвышается могущественная, безбрежная в своей вседозволенности власть, или выставленные на обозрение предметы и вещи подобного властелина вызывают в нас тот же душевный трепет, а скорее тот же страх, какой испытывали египтяне-рабы перед своими правителями. Нам, в сущности, дают понять, сколь плотен и неизменен мир в стержневой заданности и что протяженность во времени, когда века, эпохи сменяются веками, эпохами,- это лишь плоскостное пространство для исторического движения, а не фактор или стимул для каких-либо коренных - нравственных ли, социальных ли - перемен и преобразований. Древность, если взглянуть на нее в разрезе общественного бытия, почти в целостности дошла до нас во всех своих главнейших социально-духовно-нравственных проявлениях, и тут без преувеличений можно сказать, что текущая наша жизнь, наша "просвещенная" вроде бы во всех отношениях действительность есть не больше не меньше, как прямое зеркальное отражение тех необузданных человеческих страстей - источника бед, страданий, коварства, ошибок и заблуждений,- коими печально прославлена вся наша вековая драматическая история. Думаю, не требуется большого ума, чтобы, по оценкам деяний современных властителей людских судеб, понять, что мир, как никогда, сегодня устремлен к единообразию, а вернее, его насильственно и целенаправленно "устремляют", народы лишаются самобытности, теряют свое лицо, перемешиваются и исчезают как ветви или особи общечеловеческого древа жизни; мы не просто сгоняемся в единую, сулящую мириады благ (хищническую) цивилизацию, но - словно бы в некий давно и прочно уготованный мировой отстойник, в котором, забыв о родстве и корнях и лишившись в силу этой странной и, конечно же, принудительной забывчивости иммунитета самосохранения, превращаемся не иначе как в безликое и безголосое стадо Божьих (тронных) послушников. Эта тенденция - тенденция единого человеческого муравейника, в котором было бы (да "возрадуется" безгласый люд!) все четко распределено, кому пожизненно властвовать, кому умирать в сечах за власть, кому рабски, не разгибая спины, трудиться на нее,- тоже родилась не вчера и не столетие или тысячелетие назад; ее истоки лежат в жажде мирового господства, и если в древности мир еще не был готов к воплощению этой идеи в жизнь, как он готов и близок к этому сегодня, то сие отнюдь не означает, что названная идея эстафетно не передавалась в веках; во все времена власть была едина в своих притязаниях, и то, что хоть раз познавалось и достигалось ею, уже не забывалось в тысячелетиях, и я не уверен, что попаду не в десятку, если скажу, что точно так же, как правители сумели поставить верования и религии на службу своим интересам, они сумели и из исторической науки сделать служанку тронов, дабы не истощался в веках венценосный профессионализм. Ведь история в том виде, как она обобщена и изложена, представляет собой величайший и незаменимый Учебник Власти, ибо, к какой бы эпохе мы ни обратились в этом Священном (можно было бы назвать и так, как Библию) Писании, познания наши не продвинутся ни на шаг дальше царств и царствовавших в них особ и династий, мирозахватных войн, дворцовых переворотов, замешанных на сыноубийствах и отцеубийствах (в конце концов жажда богатства, славы и власти всегда была и остается сродни безумствам), на коварстве, обмане, жестокости и произволе по отношению к массам простолюдинов; да, история в нынешнем ее изложении - это Учебник Власти, к которому и тайно, и явно обращаются монархи всех рангов и положений, и небезызвестный угоднический (предательский, следовало бы добавить, относительно интересов народов) труд Макиавелли, представляющий, в сущности, лишь выжимки из эпохального Учебника Власти, только подтверждает цель, то есть предназначение и профессиональную для тронов значимость всемирно узаконенного варианта древнейшей и новейшей истории. С подобной трактовкой, разумеется, можно соглашаться, можно не соглашаться, но - не от наших амбициозных устремлений зависит общий ход исторических событий, и если человечество всерьез решится хоть что-то изменить (в пользу интересов простолюдинов) в принятом (читай: навязанном) мироустройстве, то оно должно решительно отказаться от сказочного представления бытия и встать на жесткую реалистическую платформу восприятия и познаний. Разве не очевидно, что история написанная - это лишь корыстно подтасованная под правдоподобие ложь, поскольку исследовательский интерес, если он проводится на объективных началах и если люди, осуществляющие его, действительно добиваются истины, не может ограничиваться или, вернее, сосредоточиваться только на тиранских или даже, допустим, не тиранских, а созидательных "подвигах" венценосных особ; есть бытие царей, великих и не великих воителей, разорявших и грабивших чужие народы и страны, и есть бытие простолюдинов, относящееся к венценосному как девяносто девять к одному, и если при таком соотношении величин, а соотношение это неоспоримо, приоритет отдается деяниям царей и воителей, то уже сам факт подобного приоритета ставит под сомнение всю проделанную историками и летописцами титаническую, да, по усилиям именно титаническую, а по итогам - троноугодническую для монархов и бесполезную, это в мягком выражении, для людских масс работу. Интерес к проявлению личности (подобное проявление, кстати, всегда или почти всегда связано с проявлением властных начал), тем более наделенной или, вернее, присвоившей себе право повелевать судьбами народов и государств,- это одно измерение, и совсем другое - интерес к народной жизни, которая обычно складывается из общественных (национальных) потребностей бытия и может проявляться лишь при свободном, самобытном развитии; это азбучная истина, которую ни в каком прямом и откровенном разговоре оспорить нельзя; но ведь то, что нельзя оспорить, можно подтасовать, подменив понятие царской жизни жизнью вообще, а интерес к властвующей личности интересом к личности в самом широком толковании этого понятия, и вот, как бы мы ни удивлялись виртуозности мужей, сочинявших историю, и сколько бы ни произносили добрых или недобрых восклицаний, факт остается фактом, и вместо судеб народов исследователи продолжают (разумеется, не все, а лишь те, что и ныне кормятся на ниве официальной историографии) преподносить драматические и величественные судьбы царствовавших особ, как если бы никогда и ничто не отделяло мир властителей от мира простолюдинов и рабов.