Смит Н. Современные системы психологии, 2003

его объекта и объект вместе с сознанием составляет интенциональность, то в чем состоит различие меж ду ними? А если они не различаются, почему не от бросить один из терминов во избежание путаницы?

Джорджи (Giorgi, 1976) использует термины «со знание» и «интенциональность», очевидно, не согла суя их с другими элементами описания психологи ческих событий. Хотя он говорит, что обтекаемость форм (sleekness) самолета не содержится ни в самом самолете, ни в индивиде, но в отношении между ними (1975) он определяет сознание как «поток ак тивности, устремленный в направлении к миру и нуждающийся, так сказать, в объекте, находящемся

вмире, для остановки своего центробежного движе ния» (1976, р. 311). Он также говорит об интенцио нальности, что ей «внутренне присуща направлен ность на мир» (р. 311). По видимому, он хочет вы разить этим мысль, что интенциональность однонаправленна, в том смысле, что она исходит от индивида в направлении объекта. Это противоречит описанию обтекаемости как свойства, характеризую щегося двунаправленностью и взаимозависимостью, составляющими диалектический процесс. А его ссылка на сознание как «посредника, обеспечиваю щего доступ» («medium of access»), предполагает на личие промежуточной переменной, что согласуется со взглядами когнитивизма и его представлениями о разуме как опосредующем агенте. И все же феноме нология стремится отмежеваться от представлений о сознании как посреднике или внутреннем агенте. Создается впечатление, что менталистское значение термина «сознание» само навязывает себя и порож дает непоследовательность.

Втой же связи Ратнер (Ratner, 1971) указывает на то, что Мерло Понти и Сартр склонны придавать основное значение актам, определяемым индивидом,

врезультате чего их точки зрения не вполне отража ют реципрокное действие мира. Иными словами, в использовании им термина «сознание» значительное внимание уделяется тому, как оно организовано, но не природе мира, с которым оно взаимосвязано. Фе номенологи и экзистенциалисты проявляют

«…принципиальное нежелание уделить серь

езное внимание миру и полностью признать его влияние на человеческие акты, а также допустить,

что отношения с ним можно выстраивать таким образом, чтобы улучшить человеческое суще

ствование. Эта позиция является следствием глу

боко укоренившегося недоверия к миру, а также нашей способности познавать мир и воздейство

вать на него, что приводит к игнорированию мира как лежащего за пределами нашей досягаемос ти» (р. 97).

Баклу (Bucklew, 1955) также обращает внимание на данный недостаток феноменологии. Учитывая усилия феноменологии, направленные на подчерки

вание взаимозависимого характера объекта и субъек та, здесь проявляется глубокая непоследователь ность, возможно, являющаяся наследием Гуссерля и его понимания интенциональности как преимуще ственно односторонней концепции: сознание направ лено на мир. Вследствие такого понимания интенци ональности идея диалектики или двунаправленнос ти, о которой заявляют феноменологи, так и не находит своего полного выражения. Что касается Мерло Понти, на него, вероятно, оказали влияние взгляды Уильяма Джеймса, что не позволило ему полностью преодолеть органоцентризм. Экзистенци альная и герменевтическая психотерапия придержи ваются тех же органоцентрических взглядов. Они пытаются менять исключительно индивида. Экзис тенциальная терапия пытается помочь индивиду стать и оставаться более аутентичным. Герменевти ческая терапия пытается сконструировать новые смыслы / значения. Однако ни та ни другая не по могают индивиду изменить такие обстоятельства своей жизни, как деморализующая работа, конфлик ты с членами семьи или недостаточная подготовка к учебе в высшем учебном заведении.

Феноменологи объясняют, что их понимание пси хического отличается от характерных для XVI сто летия дуалистических взглядов Декарта. Несмотря на то, что последователи Гуссерля подчеркивают не обходимость избегать исходных допущений (presuppositions), сам факт, что они соглашаются с правомерностью представлений о «психическом» (the «mental»), пусть даже как концепции, нуждаю щейся в реинтерпретации, есть не что иное, как ис ходное допущение, чреватое многочисленными про блемами. Аналогичным образом, они используют та кие понятия, как «сознание», «психика», «нефизические события» и другие менталистские конструкции. Если же вместо того, чтобы отталки ваться от этих конструкций, феноменологи будут от талкиваться от наблюдений осмысленных действий и контекста, частью которого те являются, возмож но, им удастся выработать психологическую систему, более адекватную заявляемым ими целям. Возмож но, результатом их усилий станет психология более ясная, более конкретная и менее подверженная неже лательному смешению с чуждыми ей конструктами. Говоря о такой возможности, укажем на тот факт, что в дискуссии, последовавшей за выступлением Мер ло Понти, посвященным восприятию, Бофре (Beaufret) упрекнул Мерло Понти в том, что тот не слишком далеко продвинулся, пытаясь модифициро вать взгляды Гуссерля: ему следовало бы полностью отказаться от менталистских терминов и концепций (Merleau Ponty, 1964a, р. 41–42). Мы можем доба вить, что если бы Мерло Понти удалось сделать это, его работы, возможно, не провоцировали бы иска женных интерпретаций: «Мерло Понти утверждал, что человеческий разум и тело всегда взаимосвяза ны. В любой конкретный момент жизнь людей явля ется и психической, и физической. Быть человеком —

значит являться одновременно и разумом, и телом» (Becker, 1992, р. 16).

Представители социального конструкционизма (см. главу 8) критикуют феноменологию за то, что она смешивает субъекта и объект, субъекта опыта и данный в опыте мир и утверждает, что мы можем понять индивида, только войдя в его мир, а затем проясняя и осмысляя свое понимание (Semin & Gergen, 1990). Как, спрашивают авторы, наука может иметь дело с неразделимой смесью субъекта и объек та? Если наука — это рефлексия опыта, результаты этой рефлексии должен постигать некто, находящий ся вне этого научного опыта. Это вряд ли возможно, замечают они. Представление о субъекте опыта так же представляет собой форму разума, утверждают они, и феноменология, обращаясь к этому представ лению, вновь провозглашает психофизический дуа лизм.

К достоинствам феноменологии относится то, что она делает акцент на изучении смыслов / значений в жизни — теме, которую остальная часть психологии вряд ли может продолжать игнорировать. Это не означает, что феноменологический и более традици онный подход, рассматривающий природный мир, обязательно являются взаимоисключающими. Мы не должны отбрасывать знания, накопленные психо логией о восприятии, как, например, те, что могут быть использованы для обеспечения безопасности пилотов, приближающихся к посадочной полосе. В то же время мы также должны подвергнуть изучению образы восприятия как смыслы, признавая, однако, тот факт, что если смысл ситуации для пилота не со впадает с характером физического мира, результат будет трагическим. Мы не должны отбрасывать опе рантное обусловливание там, где оно позволяет зна чительно повысить успеваемость детей из необеспе ченных семей или эффективность помощи умствен но отсталым лицам, но мы также сможем помочь необеспеченным детям или умственно отсталым лю дям, если попытаемся понять вещи с их точки зре ния (вспомним приводимые выше слова больного шизофренией и сросшихся близнецов). Представите ли энвайронментальной психологии, в частности, об наружили, что будут разработаны совершенно раз личные проекты детской площадки в зависимости от того, спросим ли мы детей и подростков, что бы они хотели на ней иметь, или же дизайнер будет просто наблюдать за поведением играющих детей и фикси ровать свои наблюдения либо — что еще хуже — про сто будет исходить из предположения, будто он зна ет, чего они хотят. Мы можем привести много других примеров. Что касается лабораторных исследований,

экологическая психология (см. главу 7) смогла про демонстрировать нам, насколько полезно покидать стены лаборатории и выходить в мир различных по веденческих сеттингов. Данная методология, наряду с многими другими, включая Q методологию (см. главу 11), без сомнения, является необходимой для обеспечения существенного прогресса в понимании богатства и сложности «структуры поведения» и че ловеческих «экспериакций», чему в немалой степе ни способствовала феноменологическая психология.

ВЫВОДЫ

Возможно, лишь анализ поведения подвергся бо лее превратной трактовке, чем феноменологическая психология. Во многом это, вероятно, объясняется тем, что американские психологи используют терми ны «гуманистический» и «феноменологический» как взаимозаменяемые и рассматривают эти системы, по крайней мере, как родственные друг другу. Это при водит к представлению о том, что «феноменологичес кий» означает «менталистский». Мы можем найти примеры психологов, придерживающихся совершен но различных убеждений и использующих термин «феноменологический» именно таким образом, и пока мы не видим никаких признаков того, что эта путаница может быть преодолена. На самом же деле феноменологическая психология сыграла важную роль в значительном продвижении по направлению к новым альтернативам старого ментализма.

Критикуя насчитывающую уже более ста лет практику лабораторных экспериментов, исключаю щих рассмотрение смыслов, феноменологическая психология представила убедительные эмпиричес кие свидетельства важной роли смыслов, которые остальная часть психологии себе же в ущерб игнори рует. Возможно, именно в этом и состоит основной вклад феноменологии в психологию, который и в дальнейшем будет оставаться для данной системы наиболее значительным источником силы. Ближай ший аналог феноменологической психологии в кли нической сфере, экзистенциальная психология, раз работала ряд весьма отличающихся от предлагаемых другими системами форм терапии, которые уже по казали свою работоспособность, по крайней мере, для определенных типов клиентов. Их эффектив ность в сравнении с другими формами терапии еще предстоит продемонстрировать.

ОБЩЕСТВЕННАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Общественная психология, наряду с энвайронмен тальной, возникла под влиянием призывов к соци альной реформе, звучавших в 1960 х годах, и подъе ма социальной активности. Она начиналась с лече ния поведенческих патологий и критиковала характерное для клинической психологии внимание к болезни, а не здоровью, к лечению, а не профилак тике, и к индивиду, а не системе человек—ситуация (Heller & Monahan, 1977). Во время президентства Кеннеди ее росту также способствовало учреждение

взаконодательном порядке общественных центров психического здоровья. Одно из первых исследова ний включало в себя программу, которая должна была помочь психиатрическим больным преодолеть негативное отношение к себе. Она учила пациентов быть компетентными в вопросах их повседневной жизни и предлагала групповую поддержку (Fair weather et al., 1969). После того как был достигнут лишь ограниченный успех, исследователи пересмот рели программу и включили в нее систему обще ственных коттеджей, с тем чтобы в течение опреде ленного периода времени можно было снять у паци ентов чувство ущербности, которое возникало у них

впсихиатрической больнице, прежде чем они поки нут коттедж, чтобы вести более независимую жизнь.

Общественная психология развилась из приклад ного использования поведенческой психологии в до мах престарелых, школах, тюрьмах и других учреж дениях, перенеся ее на более широкие сообщества. Ее предметом является человек в социальном контексте. Подобно эко бихевиоральной науке Роджера Барке ра (см. главу 7), она частично черпает свое вдохно вение из идей Курта Левина, особенно из его концеп ции поведения как функции человека и среды. Она также опирается на демонстрацию Баркером того, как сеттинг поведения определяет паттерны поведе ния. Сеттингом поведения может быть дискотека, универмаг, офис, почта, заводской цех — любая си туация, в которой паттерны поведения предсказуе мы. В сеттинге поведения сообщество является эко системой с устойчивыми паттернами поведения в среде, которая его окружает. Сообществу присущи имплицитные правила проведения мероприятий, и люди внутри сеттинга знают эти правила для паттер нов поведения и следуют им. Они следят за тем, что бы другие также следовали правилам, иначе им грозит исключение. Таким способом сообщество осуществляет саморегуляцию и поддерживает стабильность (допол нительный материал по сеттингам поведения см. в гла ве 7). Этими устойчивыми паттернами поведения и физическими условиями, наряду с такими фактора ми, как обмен ресурсами, взаимодействие одного сет тинга поведения с другим и социальный климат, за нимаются общественные психологи совместно с ин дивидом, который является частью общественного сеттинга.

Психология чаще всего акцентирует внимание на человеке или даже на части человека — например, на нейронах — и стремится понять поведение с этой ор ганоцентрической позиции. Там, где необходимо ле чение, она стремится изменить человека. Этот подход свойственен почти всем видам психотерапии. Инди видуальное вмешательство пренебрегает условиями на уровне, отличающемся от уровня индивидуума, и, как может показаться, упрекает жертву (Ryan, 1971). Если изменить индивидуума, но оставить без пере мен ситуацию, которая вызвала проблему, это, ско рее всего, приведет только к временным успехам, если таковые вообще будут, и может подкрепить представление человека, что он сам виноват и опять потерпел неудачу. Неудовлетворенности этим тради ционным акцентом на лечении и на человеке как пас сивном реципиенте («пациенте») противопоставля ются двойные цели общественной психологии, состо ящие в профилактике и придании сил. «Придание сил» («empowerment») означает предоставление воз можности людям, которые имеют меньше прав или маргинальный статус — либо в силу физических или поведенческих недостатков, либо в силу социальных или демографических условий, — позаботиться о собственной жизни (Fawcett, 1990; Rappaport, 1990) и проявить желание внести вклад в свое общество (или общину). Общественная психология стремится понять общество, частью которого являются люди, и сделать его более благополучным, изменив взаимо действие человека и ситуации. Общественный пси холог старается работать с социальными структура ми и в таких разнообразных сеттингах, как семья, микрорайон и медицинская клиника или больница.

Используя пять основных сеттингов поведения Баркера — государство, рабочие места, школы, доб ровольные группы и религиозные группы, — Шинн (Shinn, 1987) провел обзор исследований в каждом и высказал предложение, как общественная психоло гия может работать с целью «понимания и вмеша тельства на уровнях, выходящих за рамки индивиду ума» (р. 568), т. е. на уровне сеттинга поведения. Ор форд (Orford, 1992) указывает, что сообщества предполагают социальные сеттинги на множестве уровней, включая социоэкономические условия, ген дер, возраст и недееспособность, и общественные психологи должны обращаться к каждому из них. Изучая роль экологической психологии (эко бихеви оральной науки) в общественной психологии, О’Коннер и Лабин (O’Conner & Lubin, 1984) рас сматривают уровни несколько иначе — уровни инди видуума, семьи, сообщества и социокультурных ус ловий.

Несколько коротких цитат показывают контексту альный, многомерный и ориентированный на взаи мосвязи подход этой системы:

• «Многоуровневый, многоструктурный, мульти детерминированный социальный контекст» лучше всего обеспечит понимание в общественной психоло гии (Kingry Westergaard & Kelly, 1990, p. 27).

•«Многомерный анализ систем вместо установле ния одиночной причины необходим для того, чтобы удовлетворить интересы общественной психологии» (Tolan et al., 1990a, p. 7).

•«Отношения носят взаимный характер: люди воз действуют на сеттинги, а сеттинги — на людей, люди влияют на другие сеттинги, а один сеттинг влияет на другой» (Kingry Westergaard & Kelly, 1990, p. 28).

•Исследования в общественной психологии должны проводиться «в контексте изучаемых лю дей» (Rappaport, 1990, p. 35).

Общественная психология связана с энвайронмен тальной психологией, а также с эко бихевиоральной наукой. И энвайронментальная, и экологическая психология важны при планировании социальных вмешательств в общество (Rappaport, 1977). Во мно гих случаях исследования, цели и методы, которые используются энвайронментальной и общественной психологией, неотличимы друг от друга (Holahan & Wandersman, 1987), как это имеет место в нижепри веденном примере («Энвайронментальная психоло гия»), когда общество и школа приняли совместное участие в проектировании пришкольной территории. В целом, общественная психология фокусирует вни мание на поведенческих проблемах, увязываемых с организациями (institutions), к которым принадле жат конкретные люди (Levine & Perkins, 1997), тог да как энвайронментальная психология изыскивает пути создания среды, способствующей повышению социального благосостояния. Однако это различие часто является скорее вопросом степени, чем каче ства.

К сожалению, согласно некоторым сторонникам системы (Lounsbury et al., 1985; Heller, 1990), боль шая часть исследований, которые, как сообщалось, имели отношение к общественной психологии, не достигла своих целей, сосредоточившись по привыч ке на человеке. Частично проблема состоит в том, что пока не разработана адекватная исследовательская методология для изучения взаимозависимых инди видуумов, составляющих сообщество, так и отсут ствуют хорошие методы для изучения изменений в сообществе, за исключением изменений на самом по верхностном уровне (Heller, 1990). Однако, возмож но, ситуация улучшается (Orford, 1992), о чем сви детельствуют статьи в последних сборниках по ис следованиям в общественной психологии, часть которых процитирована здесь (Tolan et al., 1990b).

ПРЯМОЙ РЕАЛИЗМ

Поскольку аргументы в пользу прямого реализма в психологии приводятся, в основном, австралийца ми, его можно также назвать австралийским реализ мом. Основным инициатором этого подхода в психо

логии является Дж. Р. Мейз (J. R. Maze, 1983, 1991), который критикует допущение когнитивной психо логии, что мы познаем мир только через посредство ментальных репрезентаций внутри нас, которые сим волизируют реальные объекты окружающего мира. Так как предполагается, что мы конструируем свой мир, а не познаем его непосредственно, этот когни тивистский взгляд называют также «конструктивиз мом» (не путать с социальным конструктивизмом, который предполагает социальные, а не ментальные конструкции). Он восходит к идеям немецкого фи лософа XVIII в. Иммануила Канта и стал настолько влиятельным в американской психологии и психоло гии некоторых других стран, что его иногда имену ют позицией «истеблишмента». Возможно, он лучше всего известен своим пониманием психологических событий как «обработки информации».

Конструктивизм, в своей форме ментальных / мозговых вычислений или обработки информации, доминирует в когнитивной науке... Согласно этому тезису, задача психологии — объяснить, как мозг кон струирует, или «выстраивает», знание внешнего мира, обрабатывая, организуя и интерпретируя по ступающие к нему неполные данные. То, что мозг работает с символами или отображениями мира, а не с реальными объектами, обычно принимается как нечто самоочевидное; и это принимается за самооче видный факт потому, что наличие ошибок демонст рирует частое несоответствие между тем, что мы, по видимому, воспринимает, и тем, что происходит в действительности. (Rantzen, 1993, p. 147)

Мишел (Michell, 1991) считает, что когнитивный конструктивизм занял доминирующую позицию бла годаря (a) своей связи с компьютерами, вызывающи ми у людей почтительное восхищение, и хорошо суб сидируемой исследовательской поддержки, которая является следствием этой связи; (б) тенденции в нашей культуре рассматривать познание (cognition) как внут реннее событие и (в) опоре психологов на эксперимен ты, а не на логику. Именно логика, а не эксперименты, может подвергнуть сомнению эти допущения.

Мейз (Maze, 1991) доказывает, что поскольку ре презентационистский подход утверждает, что объект познания является всегда ментальной репрезентаци ей, а не объектом, независимо существующем в мире, это лишает реальный мир объектов, которые можно было бы представить. Это не оставляет возможности для различения истины и заблуждения. Отрицая эту проблему, репрезентационист говорит, что если ре презентация подобна предмету, который она представ ляет, она истинна, а если нет, тогда она ложна. Кроме того, согласно репрезентационизму, тот факт, что име ют место ошибки, доказывает, что мы реагируем не непосредственно на мир, а только на внутренние об разы. Это, замечает Мейз, «предполагает, что мы мо жем при случае выйти за рамки репрезентационист ской схемы и изучить объекты непосредственно, с тем чтобы сравнить их с образами, а это означает, что ре презентационизм излишен в качестве общей теории

познания» (р. 169). В связи с этим подходом Толмен (Tolman, 1991), которого не относят к представителям прямого реализма, замечает: «Любому организму для выживания требуется объективная оценка своей сре ды. Организм, который реагирует только на мир, со зданный “в его голове”, долго не проживет — более того, он вообще бы не смог развиться» (р. 159).

Знание (knowing), в отличие от «репрезентаций» когнитивной психологии, трактуется прямым реа лизмом как установление отношения с объектами мира через посредство нашей биологической органи зации. Нервная система необходима для когнитив ных актов, но сама она не является когнитивным ак том. Она делает возможным возникновение когни тивных отношений. Один из аргументов Мейза против репрезентационизма состоит в том, что нич то не может иметь отношения, имманентные себе или внутри себя, коль скоро объект познания находится вне нервной системы. Говорить, что сознание имма нентно мыслям или что ментальные образы имма нентны осознанию, значит игнорировать существу ющие отношения. «Осознаваться, быть познанным — это отношения, а отношение может иметь место толь ко между двумя или более элементами» (Maze, 1991, p. 182). Кроме того, когнитивные репрезентации во обще не могут ничего репрезентировать, ибо они предполагают круговой процесс: для функциониро вания им требуется то самое знание, которое они яко бы объясняют. Человек может знать, что означает какое то внутреннее представление, только если ему уже известно отношение между этим представлени ем и объектом, который оно представляет. Или, вы ражаясь иначе, если человеку известно только пред3 ставление, он не может установить, к чему именно оно относится. Согласно прямому реализму, это на носит решающий удар по репрезентациям как цент ральному конструкту когнитивистов — независимо от того, трактуются ли они как нейронные кодиров ки или как ментальные состояния, — ибо смысл не может быть имманентным. Отвергая внутренние от ношения — имманентные самим себе, — приходится также отвергнуть «самоуправляемые активирующие энергии, которыми переполнена теория мотивации» (р. 182). Это утверждение приводит прямой реализм в согласие с Дьюи и Бентли (Dewey & Bentley, 1949), когда они выступают против принципа самодействия (self action), и с нецентрическими системами.

Прямой реализм утверждает, что когниция (cog nition) в определенной мере доступна прямому наблю дению. Согласно Мейзу (Maze, 1983), воспринимая поведение организма, мы воспринимаем некоторые из его когниций (cognitions). Например, описывая чьи то действия, такие как открывание двери, мы предполага ем, что движения этого человека направляются его вос приятиями. Когниция проявляется в поведении орга низма, в том, как последнее соотносится с объектом. Однако Мейз всегда подходит к когниции и поведению независимо, что указывает на сохранение дуалистичес кой посылки, роднящей его с когнитивной психологи ей, несмотря на прочие различия между ними.

Мейз является сторонником детерминизма как ос новы действия в психологии и признает инстинктив ные влечения (заимствованные из психоанализа), ко торые формируют поведение через когницию. Он объясняет инстинктивные влечения следующим обра зом: каждый из нас наделен множеством познающих элементов (knowers), и все они являются компонен тами центральной нервной системы. Познающие эле менты — это инстинктивные влечения (instinctual drives), которые вступают в когнитивные отношения через перцептивную систему (Maze, 1983). Когда эти влечения активизируются или возбуждаются соответ ствующими условиями, двигательные проводящие пути в головном мозге возбуждаются и автоматичес ки порождают действие. Приобретение знания (knowing) предполагает участие системы влечений и структур головного мозга, которые и делают возмож ными когниции. Эта формулировка придает системе несколько органоцентрическую направленность.

Развивая доводы Мейза в пользу прямого реализ ма, Мишел (Michell, 1988) утверждает, что репрезен тация не может быть имманентной или внутренней; сама по себе репрезентация не способна содержать смысл, ибо это логически невозможно, и здесь нельзя прибегнуть ни к каким эмпирическим доказатель ствам, ибо «не может быть какого либо эмпиричес кого подтверждения логически несообразной тео рии» (р. 230). Поскольку когнитивная репрезента ция требует внутреннего источника (internal reference), которого она лишена, а внутренние репре зентации компьютера не обладают смысловыми зна чениями, Мишел отвергает аналогию, которая пре вращает человеческий мозг в информационный про цессор, подобный компьютеру. Смысловое значение компьютера (computer’s meaning) заключено в отно шении с внешним источником, программистом или пользователем. Компьютер не обрабатывает инфор мацию, а определяет, какие структуры его внутрен него состояния вызывают по частям определенные выходные данные (which internal state structures partially cause which outputs). Мишел отрицает сущ ности (entities), которые относятся к внутренним объектам, но хочет сохранить ментальные термины, которые связаны с отношениями, такие как воспри ятие, воображение и память.

Теория репрезентаций обычно принимает форму теории обработки информации, но прямой реализм отвергает все допущения, касающиеся передачи ин формации. Ни физиология нейронов, ни экспери ментальное изучение когниции не могут сказать что либо о репрезентациях, замечает Мишел (Michell, 1988). Нейрофизиологические исследования могут пролить свет только на нейрофизиологию. Экспери ментальное исследование когниции может пролить свет только на поведение.

В экспериментальных исследованиях когниции, как и во всех психологических экспериментах, все, что можно наблюдать, — это поведение, демонстри руемое в контролируемых условиях. Все отсылки к

«информации», «кодированию», «репрезентациям», «хранению», «вычислению» и родственным поняти ям — не более чем интерпретация, направляемая те орией. Отсюда дополнительное следствие прямого реализма состоит в том, что все подобные исследо вания требуют новой интерпретации (р. 246).

Прямой реализм делает упор на «идентификацию событий, которые составляют необходимые и доста точные условия для возникновения когниции в раз личных обстоятельствах» (р. 246). Это позволяет, заявляют реалисты, непосредственно наблюдать ког ницию в поведении и, следовательно, трактовать ее как зависимую или независимую переменную. И это происходит, «когда телесные движения чувствитель ны к полному пропозициональному содержанию сре довых ситуаций» (Michell, 1988, p. 247).

Ранцен (Rantzen, 1993) рассматривает вопрос ког нитивной ошибки как центральный для полемики между прямым реализмом и репрезентационизмом. Поскольку репрезентационисты полагают, что мозг конструирует знание из несовершенных элементов информации, получаемых от органов чувств, они за ключают, что мы познаем мир только в этой косвен ной и сконструированной форме, со всеми ее ошиб ками. Учитывая наличие перцептивных ошибок, как же тогда можно доверять прямому реализму? Как он может объяснить ошибки? Галлюцинации и бред? Согласно Ранцену, «мы познаем не символы или репрезентации, а реальные ситуации, существующие независимо от нашего знания их» (р. 148). Ошибка — это не ошибочная когниция, а отсутствие когниции. Он считает, что ошибки происходят, когда (а) инди видуум лишен возможности познавать, (б) индиви дууму недостает когнитивной способности, которой требует ситуация, или (в) ситуация перекрывает до ступ к какому то факту, который нужен индивидуу му. «В прямом реализме нет места для опосредую щих сущностей (entities); вместо этого он рассматри вает интеракции организма со средой как настоящий театр познания» (р. 168). Ранцен также доказывает, что прямой реализм имеет большие преимущества в области исследований.

Мишел (Michell, 1988) подмечает сходство прямо го реализма с теорией экологического восприятия Гибсона, которая также постулирует прямую связь между познающим и познаваемым и отвергает лю бые допущения о посредничестве через когнитивные репрезентации (см. с. 328). Этого положения также придерживаются феноменологическая психология Мерло Понти (см. главу 12), интербихевиоральная психология Кантора (см. главу 10), оперантный субъективизм Стефенсона (см. главу 11), диалекти ческая психология Ригеля (см. главу 9), анализ по ведения Скиннера (см. главу 6) и вероятностно эпи генетическая психология Куо (с. 344). Отстаивание детерминизма согласуется со Скиннером, но, по ви димому, не допускается у других, а в интербихевио ризме детерминизм открыто отвергается вместе с волей как ненаучный конструкт, навязываемый со

бытиям. Характерной чертой также является акцент на отношения между организмом и объектом, а не на некоего внутреннего посредника. Идея Мейза об ин стинктивных влечениях созвучна психоанализу, из которого она заимствована, и гуманистической пси хологии («инстинктоиды» Маслоу и врожденное «истинное я» Роджерса), но противоречит большин ству вариантов когнитивной психологии, а также нецентрическим системам (с которыми прямой реа лизм в остальном имеет много общего).

ЭКОЛОГИЧЕСКОЕ ВОСПРИЯТИЕ/ ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ/ ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Поскольку «экологическое восприятие» Джеймса Гибсона (Gibson, 1979) охватывает только одну тему, это не широкая система, а скорее теория, касающаяся этой темы. Тем не менее ее следствия выходят далеко за рамки восприятия и, как уже отмечалось, повлия ли на ряд теоретиков. Иногда эту теорию называют «экологическим реализмом». Ее следствия затрагива ют собственно вопрос о том, что представляет собой психологическое событие — внутренний биологичес кий интерпретатор или сложные интеракции между организмом и окружением. Систему все чаще называ ют экологической психологией, термин, который по прежнему используется для совершенно иной систе мы Роджера Баркера (см. главу 7), хотя Баркер пользовался термином эко3бихевиоральная наука.

Потребовались годы напряженной работы, чтобы трактовка восприятия у Гибсона эволюционировала от традиционно менталистской до экологической (Smith, 1993). Здесь будет описана только последняя.

Гибсон описывает большое количество физичес ких, химических и геометрических характеристик, которые психологи и другие ученые неадекватно прилагали к восприятию, и замечает, что ощущения, получаемые от органов чувств, рассматривались как необработанные данные, которые затем преобразу ются в осмысленные восприятия. Его аргументация такова: поскольку мы можем использовать только

воздействия (effects) света на среду, но не сам свет, традиционное допущение об ощущениях света, пре образуемых в психические образы восприятия (mental perceptions), лишено основания. Мы воспри нимаем не стимулы, а условия среды; мы не воспри нимаем ощущения, не слышим волосковые клетки улитки и не ощущаем на вкус вкусовые почки. Точ но так же, нейроны не передают и не анализируют сообщения или информацию. Нервный импульс не конкретизирует, пришел ли он от глаза, уха, носа или от другого рецептора. Не существует никаких сигна лов или сообщений и никакого отправителя или по

лучателя, который требует бесконечного множества интерпретаторов. Информация имеется в наличии и доступна. Мы не создаем и не преобразуем ее.

Кроме того, образы на сетчатке — это миф. Любой такой образ отображал бы наклонившийся мир, когда мы наклоняем свою голову. Мы воспринимаем мир непосредственно, а не через «картины на сетчатке, нервные картины или умственные картины» (р. 147). Нет ни сообщений, ни отправителя, ни информацион ного процессора, ни хранилищ накопителей, в кото рых память связывает настоящее с ощущениями из прошлого. Ни последовательности ощущений, вызы вающих восприятия; ни картин прошлого или насто ящего или нервных энграмм, образующих память. Восприятие не разделяет прошлое и настоящее — оно непрерывно. Оно не требует памяти, ума, когнитивной способности (cognition) или обработки информации головным мозгом. «Прямое восприятие — это особый вид активности, направленный на получение инфор мации из объемлющего оптического строя. Я называю эту активность процессом извлечения информации, который необходимым образом связан с исследова тельской активностью, предполагающей, что наблю датель осматривается по сторонам, активно передви гается и рассматривает объекты окружающего мира» (р. 147).

Оспаривая утверждения эмпириков (ассоцианис тов), Гибсон доказывает, что наши восприятия — это не матрица, которая состоит из обособленных точек, удерживаемых вместе с помощью ментального клея усвоенных ассоциаций. И точно так же, бросая вы зов нативистам (гештальтистам и другим), он отри цает, что подобную матрицу скрепляет какой то та инственный врожденный процесс. Скорее, считает он, мы воспринимаем некую иерархию, а не матри цу. Оптический строй полностью заполнен — а не со стоит из «отдельных пятен», — причем более мелкие компоненты заполняют более крупные в иерархии.

То, что мы называли «признаками» глубины, утверждает он, смешивались с естественной перспек тивой. Естественное наблюдение предполагает дви жение, тогда как перспектива — и в природе, и на кар тинах — статична. Когда происходит движение, не которые детали оптического строя меняются, а некоторые нет. Мы видим верх стола прямоугольным под всеми углами, несмотря на то, что углы и пропор ции меняются. Но «неменяющиеся отношения меж ду четырьмя углами и инвариантные пропорции в последовательности изменений... столь же важны» (р. 74). Реципрокные вариантность и инвариантность обеспечивают информацию для нашей перспективы.

Обычно предполагают, что на сетчатке получает ся двухмерный образ, а недостающее третье измере ние должно быть восстановлено в головном мозге при помощи соответствующих «признаков». В про тивоположность этому Гибсон доказывает, что мы видим трехмерное пространство благодаря «отноше ниям, в которых находятся поверхности друг с дру гом и с земной поверхностью» (р. 148).

Восприятие, говорит он нам, происходит не в уме и не в головном мозге, а в живом наблюдателе. Это экологическое со бытие человека и объекта, находя щихся во взаимной связи друг с другом. «Восприя тие — это достижение индивидуума, а не спектакль, который разыгрывается на сцене его сознания. Вос приятие — это поддерживание контакта с миром, зна комство с вещами на личном опыте, а не получение впечатлений (an experiencing of things rather than a having of experiences)» (р. 230). Оно состоит из из влечения информации, касающейся поверхности объектов и человека в зрительном взаимодействии с миром. Вместо того чтобы быть просто интерпрети руемым образом на сетчатке, восприятие складыва ется из того, каким образом развертывается объект, его инвариантов, его изменений, текстур, краев, возможно стей, предоставляемых им субъекту (affordances), по мех и других визуальных условий, а также из непре рывного обследования глазами, движений головы и остального тела. Мышцы тела приспосабливаются к этим факторам и находятся в координации с органа ми чувств. Головной мозг — это не «седалище зре ния» (р. 309), а «всего лишь центральный орган за вершенной зрительной системы» (р. 1).

Из за попыток соотнести статичные и искусствен ные условия картин с естественным миром, утверж дает Гибсон, делались некоторые ошибочные допу щения, касающиеся восприятия. И эта ошибка по вторялась в экспериментах с восприятием. Эксперименты, переориентированные на подлинные экологические условия, заставляют его отвергнуть традиционные допущения и принять прямой подход.

Гибсоновскую концепцию «извлечения информа ции» не следует путать с «обработкой информации». Последнюю он безоговорочно отвергает:

«Заметьте, что современные теории так назы ваемой “обработки информации” принимают доктрину афферентных нервных сигналов, по

скольку то, что их сторонники называют входящей

информацией, является паттерном или последо вательностью входных сигналов. По моему мне

нию, они обманываются, просто называя входные сигналы информацией. Они пытаются заменить Иоганнеса Мюллера Клодом Шенноном! Они

стараются обойти старые трудности. Они пре небрегают историей чувственного восприятия;

по видимому, они не знакомы с физиологией ор

ганов чувств. Их стихия — детектирование сигна лов!» (1985, р. 227).

Возражения Гибсона общепринятому учению о восприятии (как и предлагаемые им взамен характе ристики восприятия) не являются целиком ориги нальными, как утверждает он сам. Схожие мысли высказывались ранее Вудбриджем (Woodbridge, 1909, 1913a, 1913), Кантором (Kantor, 1920, 1924; Kantor & Smith, 1975) и Мерло Понти (Merleau

Ponty, 1962). Еще в IV в. до н. э. Аристотель описы вал восприятие как совместную (одновременную) актуализацию двух потенций: потенции организма ощущать и потенции объекта ощущаться (см. главу 2, с. 33). Он описывал посредническую роль контак та и отличал его от ощущаемого объекта (стимула). То, что несколько исследователей пришли к схожим взглядам совершенно независимо друг от друга и вопреки традиции, показывает, что они наблюдали, описывали и анализировали одни и те же события. Их объяснение этих событий, по видимому, заслужи вает такого же внимания, как и общепринятый взгляд. Работа Гибсона способствовала привлечению внимания к этой альтернативе.

Найссер (Neisser, 1982, 1985) отмечает важный урок, который можно вынести из экологического реализма Гибсона в отношении натуралистических исследований и роли среды, в отличие от искусст венных лабораторных тестов, в таких областях, как память, формирование понятий и восприятие. Он говорит о важности распространения данной систе мы на эти области. Элеонора Гибсон (жена Джейм са Гибсона), видный специалист в области психоло гии развития, распространила концепции своего мужа, в сочетании с собственными идеями, на про цесс развития (E. Gibson, 1969, 1982, 1997; E. Gibson & Walker, 1984). Одна редакторская работа, создан ная под влиянием идей Джеймса и Элеоноры Гиб сон, объединяет экологический реализм, динамичес кие и эпигенетические системы (см.: Dent Read & Zukow Goldring, 1997). Эти редакторы характеризу ют экологический реализм как исследующий то, каким образом организм и среда приспосабливают ся друг к другу, и то, каким образом в этих отноше ниях формируется любое знание. Они описывают динамические системы как способ, каким взаимо действуют организм и среда, образуя систему, кото рая становится самоорганизующейся. Этот подход (теория динамических систем) изучает различные уровни этих взаимодействий, которые ведут к дея тельности, типичной для вида, такой как хождение. В фокусе теории динамических систем чаще всего оказывается двигательная активность. Вероятност ная эпигенетика (см. с. 333) исследует организмы в их естественной среде (иногда называемой «внут ренней и внешней средой»), чтобы определить то, как они влияют друг на друга и вызывают измене ния во всей системе, а не только в ее отдельных ча стях. Сводя эти три системы вместе, редакторы рас считывали показать их сходства и различия, а так же тот вклад, который каждая вносит в понимание человеческого развития как организменно средовых отношений, а не как механистического, психоанали тического или когнитивного процесса.

Как можно ожидать, работа Гибсона подверглась критике со стороны консерваторов. Но она также вызвала критику со стороны тех, кто, в сущности, согласен с ним. Например, Косталл (Costall, 1986) находит Гибсона непоследовательным в том, что ка

сается взаимозависимости организма и среды, по скольку он часто отдает преимущество организму. Как и все значимые интеллектуальные концепции, экологическое восприятие Гибсона следует не абсо лютизировать, а совершенствовать и развивать.

ЭНВАЙРОНМЕНТАЛЬНАЯ

ПСИХОЛОГИЯ

Энвайронментальная психология (Holahan, 1982, p. 21) зародилась в 1960 х годах, но название вошло в употребление в 1970 х, когда исследователи при влекли внимание к влиянию на человеческое пове дение среды, сконструированной людьми. Согласно Голахану (Holahan, 1982, p. 21), «исторические кор ни энвайронментальной психологии уходят в иссле дования, проводившиеся в 1950 х годах Баркером и Вригтом на Психологической полевой станции Сред него Запада (см. главу 6), но ее появление было вы звано совместным действием ряда факторов (Moore, 1987; Sommer, 1987), включая такие непохожие вли яния, как формулирование Куртом Левином концеп ции поведения как функции человека и среды и движение за социальные реформы в 1960 х годах. В 1960 х годах факультеты психологии начали вво дить курс энвайронментальной психологии, после чего последовали программы, рассчитанные на при суждение ученых степеней. Сейчас в США и Канаде насчитывается свыше 20 программ, выполнение ко торых позволяет получить степень доктора филосо фии, и еще больше рассчитанных на получение сте пени магистра. Они распределены по факультетам психологии, географии, архитектуры, социологии и природных ресурсов.

Энвайронментальная психология занимается та кими темами, как восприятие среды; уединенность; перенаселенность; страх перед преступностью; шум, температура и загрязнение окружающей среды; лич ное пространство и территориальность; проектирова ние зданий, мебели и игровых площадок; развитие и среда; восприятие и среда; стресс и среда; защита окружающей среды; стихийные бедствия и техноло гические катастрофы; городское планирование. Она изыскивает способы, какими люди могут реагировать на среду, контролировать ее или лучше ее проекти ровать, с тем чтобы повысить благосостояние чело века.

Не существует какого то всецело удовлетвори тельного определения энвайронментальной психоло гии, но следующие два в значительной мере переда ют то, что входит в ее компетенцию:

«Энвайронментальная психология — это изучение взаимосвязи между поведением и сконструирован ной или естественной средой» (Fisher, Bell & Baum, 1984, p. 6).