ХРЕСТОМАТИЯ ФЕМИНИСТСКИХ ТЕКСТОВ

зировать возможные альтернативы. Нам нужно избегнуть возврата к узам прошлого, таким как культивирование сентиментальности (sentimentalization) и угнетение женщин, скрытых под какой-нибудь новой личиной. И это, действительно, трудное дело.

Не существует единой всеобъемлющей логики объяснения, кото- рая бы годилась для всех наших целей. Те, кто претендует на мо- низм, не могут провести различий между объяснением человечес- кой жизни во всех ее многообразных проявлениях, с одной стороны, и отрицанием или игнорированием этого многообразия, в моделях, «объясняющих» человеческую жизнь, с другой. Бывают времена, когда нужно исследовать отдельную женщину как субъект (female subject) в ее определенном социальном положении (location) и глу- боко анализировать ее внутреннюю и внешнюю сущность; бывают другие времена, когда отдельная женщина как субъект будет погру- жена в некоторую совокупную категорию типа пола, расы или клас- са, потому что наша теоретическая цель — объяснение системных или структурных черт общего социального порядка. Психоанали- тическая теория может служить для объяснения политической эко- номии женщин при капитализме не более, чем марксистская эконо- мическая теория — для ясного понимания психологии женщины и ее самосознания как личности (self-identity).

Поиск женщины-субъекта — это одновременно поиск формы ис- следования, которая служит целям объяснения, понимания и крити- ки в контексте публичного и приватного. Это значит, что теоретик должен сразу же отбрасывать любое объяснение, которое предпо- лагает приписывание женщине как субъекту (female subject) собствен- ных взглядов теоретика относительно того, кто она есть, чего она хочет и что ей следует иметь, до того как была предпринята попыт- ка исследовать самосознание (self-understanding) этого субъекта. Задача любого критического мыслителя, развивающего феминист- скую теорию, должна заключаться в том, чтобы принять человека, в данном случае — женщину, в качестве объекта политического ис- следования и при этом относиться к ее миру без покровительства, без установки на манипуляцию или разрушение. Слишком часто те, у кого наибольшой восторг вызывают абстрактные формулиров- ки, — с иронией напомнил нам Фрейд, — настроены на обращение с реальными «объектами», включая человеческие существа, как с аб- стракциями и на обращение с абстракциями так, как если бы они, а не люди, реально существовали, действовали и имели значение в мире (Freud 1975, v.14: 204). Человек не может обозревать род людс- кой с большой научной дистанции, громко провозглашая, что на-

7 4 Джин Бетке Элштайн

шел истину во благо безымянных, безликих абстракций, к которым он никогда не относился всерьез, и при этом эффективно объяснять как возможно освобождение женщин, к которому я призываю.

Создавая феминистскую политическую теорию как теорию для жен- щины и о женщине, нужно сначала найти в этой теории место для жен- ского субъекта (female subject)5, то есть отвергнуть практику полити- ческого замалчивания женщин, которая состоит в том, что их прячут за терминами, которые либо определяют их социальное положение — обычное, особенное, конкретное, локальное и отдельное — как само собой разумеющееся, либо маркируют его с помощью ярлыка, а затем переходят к другим, более «важным» делам. Нам следует выяснить, как женщина-субъект (female subject) нашего времени рассматривает самое себя или рассматривала бы себя, если бы ей была предоставлена воз- можность объяснить свое существование. Феминистки ориентирован- ный политический мыслитель стремится преобразовать и свою науку, и свой социальный мир самым существенным образом. Это приводит

к необходимости придать женщине статуса субъекта политического и социального исследования и отказаться от подхода к ней как к абст- рактному, лишенному телесности «продукту» социальных сил, подхо- ду, который характерен для многих современных социальных иссле- дований.6 К этой женщине-субъекту как объекту исследования необходимо относиться как к активному агенту персонифицирован- ного и непосредственно доступного жизненного мира.

По мере того как женщина-субъект (female subject) будет исследо- вать свой жизненный мир, будут открываться для наблюдения те из- мерения ее повседневного существования, которые прежде замалчи- вались. Эта динамика сознания ставит перед женщиной-политологом серьезную проблему: насколько активно она должна вмешиваться в процесс само-открытия других? Дороти Смит, феминистка-социо- лог (feminist sociologist), помещает себя на полюсе активности в ряду альтернативных позиций, когда пишет: «Мы могли бы попытаться развивать для женщин анализ, создавать описания и способы пони- мания их ситуации, их повседневного мира и его детерминаций в бо- лее широком контексте социально-экономической организации, в которой это артикулируется» (Smith 1979: 173). Это такая задача, которую женщина-субъект не в состоянии выполнять в одиночку, по- скольку сами условия ее существования в сфере приватного и особен- ного мешают ей навести концептуальные мосты, которые может по- строить для нее Смит.

Подходу Смит чуждо высокомерное предположение, что анали- тик до того, как увидит или услышит своих субъектов, в состоянии

предложить правильное описание их мира. Подход, который она раз- вивает и пропагандирует, можно назвать герменевтикой по типу «часть-целое-часть», где исследование начинается с самоописания субъекта в контексте, в рамках дискурса, ставшего возможным толь- ко после того, как разрушено молчание. Затем следует аналитичес- кое толкование этих самоописаний, обеспечивающее более широкий к ним доступ путем встраивания их в теоретические рамки, которые придают им объяснительную силу на более абстрактном уровне по- нимания. Я предлагаю третий шаг, хотя Смит его не делает. Концеп- туальные формулировки, основанные на самоинтерпретациях субъек- тов, следует затем обсудить с субъектами, чтобы выяснить, является ли анализ, на их взгляд, ответственным и доступным для понимания, или, наоборот, серьезно искажающим или, в самом худшем случае, унижающим субъекта. Это вызывает много проблем, включая сопро- тивление субъектов, обусловленное искажением их самопонимания или просто потребностью «защитить» себя. С этими проблемами не- легко бороться, но от них не нужно и отворачиваться.7

И, наконец, существует еще одно неприятное препятствие, которое Смит намечает, но не рассматривает: почему персонифицированная, помещенная в конкретное пространство, конкретная женщина-субъект должна быть переведена в более абстрактный, рационализированный, универсальный модус? Конечно, область особенного, которую я пере- осмысливаю здесь как приватное, существует в определенных отноше- ниях с более широкой социальной организацией независимо от того, осознают это частные (private) субъекты или нет. Но приватный мир также являет свои собственные ценности и императивы — частично потому, что он представляет собой театр особенного и повседневных конкретных значений. Если бы этот модус был совершенно вытеснен

потребностью в универсализации и абстрактной индивидуальности (personhood) и жаждой рационализирования и технологичных опре- делений, кто бы тогда стремился сохранить маленький мир с его радо- стями и трагедиями, на которых держится жизнь и которые придают ей вкус? Другими словами, хочет ли, на самом деле, Смит или любой другой, кто работает в области феминистской философии политики, изменить место женщин-субъектов в социальном пространстве и пере-

строить матрицу их традиционных идентичностей путем подстановки терминов универсальных, социально-экономических императивов та- ким образом, что, достигнув публичной идентичности, они потеряют этот другой мир и заключенные в нем ценности?

Если нам хватит сил обратиться к этой проблеме, мы, возможно, приблизимся к тому, чтобы увидеть и испытать на себе то отвраще-

рый она называет Имманентностью, вариант Бытия-в-себе Сартра (но, между прочим, не Бытия-к-жизни). Как и Сартр, она идентифи- цирует женщину с природой, практико-интертным, Имманентностью. Этот мир повседневности сначала рассматривается как абстракция, а затем осуждается как болото, трясина, нецивилизованность. Де Бовуар противопоставляет Имманентность всему светлому, достой- ному, цивилизованному (и являющемуся плодом деятельности муж- чины!), области Трансцендентности (сартрово Бытие-для-себя, явно, Бытие-к-жизни). Женские субъекты де Бовуар рассматривает в кате- гориях локального и особенного. Но вместо того, чтобы строить свой анализ с точки зрения самопонимания субъектов, де Бовуар прово- дит их сравнение с мужчинами, осуществляющими «свободные про- екты» в области Трансцендентности, и сравнение оказывается не в пользу первых. Хотя де Бовуар объявляет, что женщины свободны и автономны a priori (метафизическая конструкция, не имеющая отно- шения к их социальной идентичности, ноуменальная категория, отъе- диненная от феноменальной реальности ), она помещает их в область, провозглашаемую областью детерминации, тотального отсутствия автономии (Beauvoir 1968: 642).

Де Бовуар «расстреливает» своих субъектов во имя их освобожде- ния. Она проводит постоянные сравнения женщин с мужчинами, зву- чащие оскорбительно для женщин. Например, де Бовуар с одобрением цитирует утверждения одного писателя-мужчины, который пришел к мысли, что тело мужчины имеет свою собственную целостность и «име- ет смысл в самом себе, вне всякой связи с телом женщины», тогда как женское тело, которое Сартр называл женской «невезучей анатоми- ей», лишено независимого смысла (Beauvoir 1968: XVI). Вместо того, чтобы исследовать этот нарциссический мужской взгляд, напоминаю- щий взгляды древнегреческих женоненавистников, рассматривавших женщин как неполноценных мужчин и недочеловеков, как «мужскую саморекламу», де Бовуар повторяет его как серьезную мудрость.

В качестве платы за допущение в область Трансцендентности жен- щины-субъекты у де Бовуар должны отказаться от своей женской иден- тичности. Согласно де Бовуар, цивилизация является мужской, а муж- чины составляют ее необходимую сущность; женщины, обратная сторона медали, находятся вне цивилизации и не являются для нее су- щественными. Эта формулировка — экзистенциалистское переосмыс- ление аристотелевых типологий «необходимых условий для» и «состав- ных частей целого». Если читатель возразит мне и заметит, что моя критика по адресу де Бовуар неуместна, так как она просто описывает положение дел, то это будет означать, что он не сумел понять и оце-

возникающие перед ней препятствия, нуждается так же, как и мужчи- на, не только в удовлетворении своих физических потребностей, но и в отдыхе и развлечении, которые она может иметь, благодаря удачным сексуальным приключениям» (Ibid: 646). Однако она призывает жен- щин и в этой ситуации сохранять свое достоинство.

И это возвышение героев-мужин, инструментального подхода к сексу и модусов идентичности, определяемой по мужскому типу, со- держится в книге, которая заканчивается требованием «полного эко- номического и социального равенства женщин»... Условием такого освобождения является «внутренняя метаморфоза» женщин. Беда в том, что де Бовуар заранее знает, что будет результатом этой мета- морфозы. Ставя условия, подобные тем, на которых Платон допус- кает женщин в стражи, де Бовуар требует отречения женщин от са- мих себя.

Досадная капитуляция де Бовуар, ее отход в область женского самоот- речения, обращение к заглушающим женские голоса терминам очевиден в ее анализе «Данных биологии», которым открывается «Второй пол». Она рассматривает телесное воплощение женщины дистанцированно, как будто бы она далека от него и оно внушает ей отвращение. Женщина пред- стает как «жертва рода». Мужчина описывается исполненным чув- ства мужского превосходства, которое распространяется и на репро- дуктивную жизнь (например, жизнь самца «трансцендируется» в сперме и т.п.). Женщина-субъект, просто будучи рожденной женщи- ной, страдает от отчуждения, которое де Бовуар объясняет не угнете- нием и эксплуатацией, вытекающими из определенных социальных отношений и организации, как это делает Маркс, а биологической способностью рожать детей. Беременность описывается в мрачных тонах, как отчуждение женщины от самой себя (женщина не «транс- цендируется» через свою способность к воспроизводству, как мужчи- на «трансцендируется» через сперму).

Плод в утробе характеризуется как «арендатор», паразитирующий на жизни матери. Менструация ужасна и отвратительна. Уход за ре- бенком только изнуряет мать. Де Бовуар нигде не признает, что это, как и любая другая репродуктивная деятельность женщины или рабо- та по уходу за кем-то, может иметь смысл и важное эмоциональное значение для нее самой как субъекта. Одно конкретное выражение рас- крывает глубину отвращения де Бовуар, распространяющегося на все женскую часть человечества. Она называет женские груди «молочны- ми железами», которые «не играют никакой роли в индивидуальной организации женского организма: в любой момент жизни их можно ампутировать» (курсив мой. — Дж.Э.) (Ibid: 24). Если бы какой-нибудь

ции, которая становится, как принято у иудеев, краеугольным кам-

нем (Loch 1974: 237. Ср.: Freud 1975, v.23: 255–270). Этот динамич-

ный процесс предполагает интерпретацию, но отнюдь не исчерпыва- ется выяснением скрытого значения; он предполагает участие и субъекта, и аналитика (или политического мыслителя) в конструи- ровании и реконструировании истины, ориентированное на будущие изменения.

Это означает, что политический дискурс, нацеленный на конст- руирование новых значений, а также на то, чтобы субъекты стали более понятными самим себе, должен иметь место в пространстве, где человеческая речь или дискурсивная рефлексия не подавляются, не являются принудительными, не служат объектами манипуляции, то есть происходят в ситуации, приближенной к «идеальной речевой ситуации» Юргена Хабермаса (Habermas 1973). Значимость этого

идеала для критического подхода к освобождению женщин состоит

втом, что он указывает на побудительную причину (motive) для та- кого освобождения, увиденную с точки зрения индивидуального субъекта как активно ищущего смысл и цель. Этот поиск будет про- исходить с искажениями, если его субъекты будут подвергаться ма- нипуляции и принуждению или если их будут заставлять молчать. Отсюда вытекает простое следствие для политического дискурса: женщина-мыслитель, желающая найти «истину», должна максималь- но полно реализовать в своей работе освобожденные от принужде- ния условия психоаналитического диалога, локус «идеальной речи». Данной задаче соответствуют следующие черты «идеальной речевой ситуации» политического дискурса: отсутствие вызывающих стыд и чувство вины нравоучений, а также не имеющих прямого отношения к делу оценок. Тем, кто будет утверждать, что мои условия делают политический дискурс практически невозможным, я бы ответила, что здесь предлагается образ достойной картины реальности, на кото- рый мы можем ориентироваться в оценке своих собственных усилий. Хотя мы никогда не сможем полностью реализовать «идеальную ре- чевую ситуацию», наше конструирование преобразующего значения

через политический дискурс требует ориентации на такой идеал как модус исследования и самоцель.

Феминистка-аналитик (feminist analyst), которая помещает самопони- мание женщины-субъекта в центр политического исследования и утвер- ждает идеал производимого вне принуждения дискурса как критерий, на основании которого отвергаются умолчания (silencing considerations),

всостоянии компетентно анализировать, например, американское движение «Право на жизнь», выступающее против абортов. Это дви-