§ 2. Функция дискуссии в развитии науки

С феноменом дискуссии непрестанно сталкиваются как творцы науки, так и ее исследователи. Между тем предметом специальной науковедческой рефлексии он до сих пор не стал. В русле логической традиции к нему изредка обращаются в связи с проблемой доказательства и опровержения. Предпринимались попытки разработать учение о логике и психологии спора и об искусстве спора. Во всех этих случаях имелся в виду спор "вообще", а не специально-научный.

Под спором же в широком значении термина понимается разногласие в точках зрения на какой-либо предмет, при котором "один доказывает, что такая-то мысль верна, другой - что она ошибочна" (Поварнин, 1918, с. 2).

Очевидно, что ситуация спора придает такому определяющему признаку социальной жизни людей, как общение, особый смысл. Процесс общения возможен только при взаимном принятии его участниками одной и той же интеллектуальной (когнитивной) схемы. В противном случае они будут говорить на разных языках. Взаимопонимание при этом исключается. Возникновение же спора свидетельствует о единстве общего и различного в "семантических пространствах" сознания его участников. Спор выступает как особая форма общения, как такой обмен мнениями (идеями, информацией), при котором они не просто расходятся, различаются, но и сталкиваются, противопоставляются, причем тот, кто придерживается одного понимания обсуждаемого вопроса, не ограничивается высказыванием своего взгляда, а решает специальную логико-психологическую задачу - обосновывает правоту этого взгляда и доказывает неправоту противника. Чтобы справиться с этой задачей, участники спора применяют рациональные приемы, посредством которых добиваются выяснения того, какое из столкнувшихся мнений в большей степени соответствует действительному положению дел. Отсюда - и возникшая еще в древности уверенность в том, что в споре рождается истина. Эта формула предполагает, что до спора истина оставалась неизвестной, что с ней удалось сблизиться только благодаря общению, выступившему в виде интеллектуального состязания. Потребности в споре не было бы, если бы у участников общения не возникло сомнение по поводу наличных знаний о предмете. Такое сомнение создает мотивацию, которая и стимулирует работу мышления, выработку приемов доказательства одной из точек зрения и опровержения других.

Если рассматривать сомнение как критическое отношение к знанию в генетической перспективе, то обнаруживается, что оно

7-1860

97

представляет собой продукт длительной эволюции сознания личности. Данные генетической психологии (в частности, школы Ж. Пиаже) говорят, что умение доказывать и опровергать возникает в общении ребенка с другими людьми, в споре с ними, побуждающем взглянуть на свою мысль со стороны и искать способы сделать ее убедительной для других, преодолев тем самым эгоцентризм - познавательную позицию, выраженную в прикованности субъекта к собственным представлениям, в его неспособности соотнести их с иными мнениями.

Столкновение мнений при общении изначально присуще любой человеческой деятельности. В недрах социальной практики рождаются первичные структуры мышления. От них ответвляются логико-категориальные схемы науки. В этих же недрах формируются те общие приемы спора, которые в дальнейшем переходят в процедуры научных дискуссий. Эти приемы оттачивались и использовались, когда речь шла о вещах нешуточных, жизненно значимых, когда мнения сталкивались по поводу предметов, от знания которых зависел успех или неуспех действий, а порой и само существование участников спора.

Таким образом, в миллиарды раз повторяющихся актах практики сложились фигуры не только мышления, рассматриваемого безотносительно к процессу общения между его субъектами, но и логики спора, органично включенной в этот процесс. На высоком уровне развития особой формы интеллектуальной активности, выраженной в оспариваний людьми посредством аргументов и контраргументов воззрений друг друга, эта форма становится предметом специальной рефлексии. Тогда и появляется тема "человек в споре". Интерес к ней, как свидетельствует история культуры, в свою очередь был обусловлен социальными обстоятельствами - возникшей в условиях рабовладельческой демократии практики публичного обсуждения вопросов, открытых диспутов. В литературе древней Индии, Китая, Греции появились трактаты о логико-психологических аспектах спора. В древней Греции, идя навстречу общественным запросам, софисты занялись анализом умения публично выступать, стали культивировать искусство убеждать, т. е. эффективно управлять умом и чувствами сограждан, используя не внешние по отношению к их личности силы, а средства логики и языка. Ведь иной возможности приобрести власть над другими у равного среди равных не существует.

Основным для софистов стал вопрос не о месте человека в мироздании (как у философов - досократиков), а о способах доказательств и опровержений и приемах их передачи от одного человека к другому.

98

Приняв при анализе познания за исходный пункт общение человека не с природой, а с другими людьми, софисты сделали шаг вперед: был открыт специфический (коммуникативный) план в деятельности разума. Однако они "размыли" объективное содержание этого плана. Будучи представлено в логических и грамматических категориях, организующих общение, оно не ими определяется.

Ошибочность пути, по которому пошли софисты, выявили

Сократ, Платон и Аристотель. Они отвергли практику софистических споров, перенеся центр тяжести на поиск надежного знания. Они, несомненно, освоили результаты огромной работы, проделанной софистами по изучению средств и процессов общения. Теперь эти средства использовались в других целях. С публичных споров они были перенесены Сократом в микросоциум, на уровень беседы с глазу на глаз двух равноправных, ищущих истину лиц (а не искусного учителя, готовившегося победить в публичных спорах некомпетентного ученика, как у софистов). Сократ сравнивал искусство беседы-диалога с повивальным, считая свою роль подобной роли матери-повитухи в том смысле, что он помогает рождению истины.

Беседы Сократа подготовили открытие Платоном диалогической природы мышления. "Душа, - учил Платон, размышляя, - ничего не делает кроме как разговаривает, спрашивая сама себя, отвечая, утверждая и отрицая" (Платон, 1936). Если Сократ вел реальные беседы на афинских площадях и палестрах, добиваясь движения к надежному знанию посредством серии вопросов и ответов, то Платон индивидуальную работу мысли рассматривал как переход беседы во внутренний план. Наедине индивид ведет беседу с самим собой. Он молча выполняет две роли: и задающего вопросы, и отвечающего на них. Происходит процесс, разделенный в реальном общении между различными

индивидами.

Познание выступило как внутренняя коммуникация, производная от внешней. Впоследствии эту коммуникацию стали называть внутренней речью. Умение правильно вести беседу получило имя диалектики. Этот термин считался синонимом логики как искусства обдумывать, рассуждать по законам разума. Поскольку, однако, термин "диалектика" в новое время (до Гегеля) приобрел одиозный характер и стал ассоциироваться с софистикой, мышление серьезное, ведущее к истине, относили на долю логики. Отождествивший истинную логику с диалектикой Гегель лишил диалектику ее коммуникативной природы-признака непременной совместной работы реальных индивидов, "думания сообща".

т* 99

Шопенгауэр, акцентировав роль индивидуальности каждого из участников спора (в противовес представлению о всеобщности логики как деятельности чистого разума), разделил истинность спорного положения, с одной стороны, его силу в глазах спорящих и слушающих - с другой. Он исходил из "врожденной испорченности" человеческой природы как фактора, неотвратимо побуждающего участника спора считать себя всегда правым, а своего противника - всегда заблуждающимся.

Если Гегель лишил процесс общения его уникального вклада в прогресс познания во имя победного шествия надличностного Разума, ведущего по схемам диалектической логики всемирно-исторический спор с самим собой, то Шопенгауэр лишил проблему спора предметно-логического смысла, вывел ее за пределы области, где речь идет об исследовании природы вещей, и свел к интеллектуальному фехтованию, которое, подобно фехтованию реальному, не имеет иной цели, кроме как поразить противника.

В начале XX века русский логик С. И. Поварнин предпринял попытку разработать теорию спора в качестве специального раздела прикладной логики. Не ограничиваясь традиционной темой логики - учением о доказательствах, он рассмотрел также ряд психологических факторов, таких, например, как уважительное отношение к чужим принципам, умение держать в памяти общую картину спора, роль личной выдержки и др. Специальное внимание вслед за Шопенгауэром он уделил "психологическим уловкам", т. е. приемам, с помощью которых хотят облегчить спор для себя или затруднить для противника. Соображения по теории спора высказываются также в логических трактатах других авторов.

В середине XX века обостряется интерес к логическим проблемам дискуссии, правилам аргументации, позволяющим достигнуть единогласия - "интерперсональной верификации тезиса". Отрицается "мнение, согласно которому формальная логика могла бы быть общей моделью для аргументации или дискуссий" (Штельцнер, 1962, с. 98-107). Ряд логиков начинают работать над построением специальной теории дискуссий.

Интересно, что американский философ С. Тулмин, выступив как решительный противник поиска в формальной логике критериев рациональности научной теории, начал свои атаки на этот неопозитивистский постулат с обсуждения вопроса о логике дискуссии (Toulmin, 1958). Он определяет логику как "обобщенную юриспруденцию". Стало быть, за материалом для реформы логики он обратился к судопроизводству, а не к науке.

100

Логические модели "поля аргументации", динамики спора, различных процедур убеждения были предложены рядом исследователей (П. Лоренцен, А. Пап, Р. Дришнер и др.), строивших, однако, свои модели безотносительно к историко-научным реалиям. Имеющие же дело с этими реалиями историки, реконструируя дискуссии, основное внимание уделяют их содержанию, а не их логико-психологическим механизмам. Известно, что потребности нашей эпохи вызвали переориентацию всех прежних исследований науки, как логико-методологических, так и исторических. Крепнет убеждение в правоте Лакатоса, который, перефразировав знаменитый кантовский афоризм об отношениях между понятиями и чувственным опытом, сказал, что методология науки без истории пуста, история без методологии науки слепа.

Казалось бы, если логико-методологическое направление не обладает средствами анализа научного общения (и дискуссии как одной из его форм), то их следует искать в социологии и близкой к ней информатике как учении об информации, циркулирующей в сетях научных коммуникаций. Здесь основной упор делается на формальные и неформальные связи, на научно-социальные объединения, идентифицируемые с помощью социо-метрических методов, и др.

Особое внимание привлекли "незримые колледжи" - не формальные, не обозначенные на "табло организаций" объединения людей науки, "просачивающихся" сквозь перегородки жестких организационных ограничений в целях совместного продвижения в проблеме. Но упор делается на сплоченность членов этих объединений, а не на расхождения, не на продуктивные конфликты между ними как важнейший фактор творческого общения.

Между тем, взглянув на небольшие, но сплоченные исследовательские группы, энергией которых были рождены новые направления и целые дисциплины (такие, как квантовая механика, кибернетика, молекулярная биология и др.), нетрудно даже при самом предварительном ознакомлении с ними убедиться в том, что сплоченность достигалась не однообразием мнений их членов, а их столкновением, напряженными диалогами, острой полемикой как между собой, так и с приверженцами традиционных концепций.

Мы видим, что социологическое направление столь же безразлично к феномену научной дискуссии, как и логико-методологическое. Но, может быть, психология творчества способна сказать об этом феномене свое веское слово?

К сожалению, и здесь ситуация малоутешительна. Это объясняется тем, что над психологией творчества все еще тяготеет ее

101

отщепленность от логики и социологии. Все еще доминирует представление, будто собственно психологическое, в отличие от логического и коммуникативного, - это интимно-личностные события, которые происходят во внутреннем плане сознания или подсознания индивида. Творческий процесс действительно неотчуждаем от субъекта, но из этого вовсе не следует, что он отчуждаем от объективных включений этого субъекта в систему социально-логических отношений.

Обратим внимание на то, что трактовка творчества как события в интрапсихической сфере приобрела силу аксиомы и в логике. Об этом свидетельствует концепция "двух контекстов" - открытия и обоснования (Riechenbach, 1954). Под "контекстом открытия" понимаются те интуитивные интимно-личностные, "инсайтные" состояния, о которых логике сказать нечего. Напротив, "контекст обоснования" выступает как сфера общезначимой связи мыслей, их доказательности, истинно рационального логического анализа. Непременная вербализуемость этого анализа делает его социально обозримым. Такая версия (ее наиболее твердо отстаивала неопозитивистски ориентированная логика), замыкая творческий акт во внеположенный всему логическому и социальному круг, придавала этому акту иррациональный и акоммуникативный характер. Предпринятые некоторыми авторами попытки преодолеть слабость психологических интерпретаций творчества, которые шли в направлении его выведения из субъект-объектных взаимодействий, мало что изменили по существу. Опосредствованность этих взаимодействий предметно-исторической логикой и межличностным общением как неотъемлемыми детерминантами творчества во внимание не принимается. Вполне понятно, что с этих психологических позиций и роль диалога, спора, дискуссии в прогрессе познания оказывалась несущественной. Психологическое направление в изучении творчества "проскальзывало" мимо этой роли с такой же легкостью, как логико-методологическое и социологическое.

Между тем изучение природы и механизма дискуссий, в науке является ценнейшим источником информации для построения теории ее развития. Поскольку, как свидетельствует исторический опыт, эта область в силу ограниченности средств, которыми располагают различные направления в исследовании науки, остается "ничейной землей", неразработанным полем, перспективы ее разработки лежат на путях междисциплинарного синтеза. Очевидно, что синтез, о котором здесь идет речь, является нау-коведческим.

Как известно, науковедение изучает науку в качестве особой системы и специфической формы деятельности органичной и

102

открытой системы взаимодействующих переменных (компонентов). Мы исходим из того, что эта система трехкомпонентна, что ее образуют предметно-логическая, социально-научная и лич-ностно-психологическая переменные. Каждая из них до формирования науковедческого синтеза имела свое представительство в дисциплинах, обращавшихся в той или иной связи к различным аспектам науки - логике, социологии и психологии.

Сложившиеся на почве указанных дисциплин подходы, приемы объяснения, модели, входя в науковедческий синтез, преобразуются соответственно специфике науки как исторически развивающейся формы деятельности.

Научная дискуссия представляется прежде всего феноменом, относящимся к разряду коммуникаций. Однако общение в науке подчинено задаче добывания особого знания. С формами и структурами знания, способами его организации имеет дело логика. Соответственно изучение коммуникативного аспекта науки (в частности, дискуссий, которыми полна ее история) и ее

логического аспекта нераздельно.

Понятие о логическом аспекте многозначно. Логика в составе науковедения должна "адаптироваться" к специфике мышления, решающего научные проблемы. Это мышление, во-первых, сосредоточено на определенной предметной сфере (фрагменте реальности), во-вторых, исторически изменчиво. Поэтому в науке специфические для нее логические структуры приобретают предметно-исторический характер. Их изучение требует особых приемов, создания специального концептуального аппарата, отличного от аппарата как философской логики (методологии), так и логики формальной (и математической).

Разработка этого особого направления в качестве составной части науковедения только начинается. Чтобы отграничить его от других способов логического анализа научного знания, назовем его логикой развития науки. Термин "развитие" указывает на то, что речь идет об исторически изменчивых формах или "фигурах", об их преобразовании в процессе реальной эволюции аппарата научного познания.

Вопрос о строении этого аппарата, определяющего зону и угол видения ученым конкретной исследовательской ситуации и способы действия в ней, не может быть решен средствами логики, занятой установлением универсальных и общезначимых правил мышления. Но он не может быть решен и средствами психологии, изучающей реальные операции человеческого ума. Психология имеет дело с личностью или межличностными отношениями, от которых аппарат, организующий производство нового научного знания, независим. Его независимость от про-

103

цессов интеллектуальной активности конкретных субъектов дает основание уподобить его схемам, описываемым логикой.

Но он, как отмечалось, отличен от ее схем своей предметностью и историчностью. Это сближает его с подходом, принятым в историко-научных исследованиях. На данные последних и опирается логика развития науки. Отличает же ее от них установка на "формальность", на формализацию знания и способов его построения. Угол зрения, под которым оно формализуется, отличен от других приемов логического анализа тем, что реконструируется инвариантное в конкретном теоретическом и эмпирическом составе определенной области науки, во множестве образующих эту область концепций, открытий и гипотез.

К инвариантным регуляторам конкретных теоретических построений относятся различные предметные категории научной мысли. Они условно названы предметными с целью отличить их от всеобщих философских категорий, действительных для любых актов деятельности человеческого ума.

В исторической реальности, как уже отмечалось, предметно-логическое является нераздельным компонентом целого, другие компоненты которого представлены социально-научным и личностно-психологическим "параметрами".

Обращение к последним и позволяет рассмотреть смену форм и структур научного познания не как чисто логическую, "интернальную динамику", а с точки зрения ее зависимости от факторов, которые движут этим процессом в исторической реальности. К этим факторам относится и научная дискуссия. Будучи феноменом, органично включенным в научный поиск, она вспыхивает и длится не по прихоти ее участников. Подобно тому как движение их мысли в проблемной ситуации подчинено объективным законам, действующим, как говорил Л. С. Выготский, "с силой стальной пружины", со столь же неотвратимой силой они вовлекаются в дискуссии. Побуждают их к этому обстоятельства, связанные со спецификой труда в области науки.

Этот труд представляет собой производство нового знания, соответствующего принятым в ученом мире критериям, с чем сопряжено старение прежнего знания. Приняв во внимание отмеченные выше требования к труду в области науки, следует признать, что ученый - это всегда "человек в споре".

Но не всякий спор приобретает характер дискуссии. Ее непременное условие - реальное взаимодействие конкретных лиц (или их групп), представляющих стороны, каждая из которых притязает в противовес другой, реагируя (посредством теоретических и эмпирических контраргументов) на ее возражения, на ббльшую адекватность своих идей истине. Обе стороны ориен-

104

тированы на признание их правоты научным сообществом, которое контролирует дискуссию и выносит свой приговор. Чтобы утвердиться в этом сообществе, новое знание должно пройти двоякого рода испытания: в тигле практики и в состязании с другими претендентами на сертификат научного сообщества.

"Чистое", отрешенное от производящего его субъекта знание существует только в абстракции. В действительности же за ним всегда стоят живые люди, для которых оно является кровным делом. Появление новой идеи означает изменение не только состава знания, но и социальной позиции ее генератора, отныне притязающего на лидерство в разработке данной проблемы. Он вынужден отстаивать достоинства этой идеи, ее преимущества перед другими подходами и решениями, в свою очередь защищаемыми конкретными персонами.

Социальный контекст, в котором возникает новое знание, представляет собой не внешнюю декорацию к той "драме идей", которая разыгрывается в недрах науки. Он органично включен в ее "фабулу". Общение - это не просто "обмен мнениями", "передача информации" и т. д. Это сложный процесс, в котором каждое мнение (знание) имеет тройной знак. Оно значимо предметно-логически (представляет определенное событие в развитии познания, одно из делений категориальной "шкалы"), социально-научно (получает оценку научного сообщества) и лич-ностно (занимает определенное место в шкале ценностей данного ученого). Из этого явствует, что объяснение механизма дискуссии включает ее аксиологический анализ в качестве непременного. Научная дискуссия возникает, когда знания, которыми обмениваются участники процесса общения, начинают различаться по своей ценности.

По отношению к предмету исследования ценностью является истинность знания. На эту ценность ориентированы и сообщество, и личность. Движение познания изменяет ценность идей, рождая коллизии, влияющие на поведение и отдельных ученых, и их сообществ. Наиболее крутое падение ценности одних идей и возрастание ценности других наблюдается в периоды преобразования категориальных структур.