filosofia_i_metodologia_nauki_-_posobie

Функциональный подход к этнографическому описанию культуры обосновал Бронислав Малиновский, американский культуролог польского происхождения. В отечественной культурологии на обоснование функционального подхода сосредоточил свое внимание Э. В. Соколов, который выделил семь основных функций культуры:

—освоение и преобразование мира;

—коммуникативную;

—сигнификативную (знаковую);

—накопления и хранения информации (информационную);

—нормативную;

—проективной разрядки (компенсаторную);

—защиты46.

Вслед за ним многое было сделано для осмысления функций культуры Б. С. Ерасовым47, который указывал на следующие функции культуры: производство новых норм, ценностей, значения и духовное творчество, накопление, хранение и передача норм, ценностей, значений и знаний, целеполагание, социализирование, игровую, дисфунк- ционально-латентную, и Э. А. Орловой48.

Функцией называют, в одном отношении, некоторое следствие, зависимое проявление сущностных свойств, в другом - многократно, регулярно решаемые однотипные задачи, направленные на удовлетворение потребностей или роль субъекта в социуме. В этом, втором плане функциональный подход по отношению к культуре реализуется в постановке и поиске ответа на вопросы: Зачем? Для чего? С какой целью возникает данный культурный феномен? Какие потребности он удовлетворяет? Какими способами и средствами он удовлетворяет их?

В ответ на систему потребностей, складывающихся в жизнедеятельности человека, формируется система функций, реализующих, удовлетворяющих эти потребности с помощью подходящих для каждой из этих потребностей средств и способов.

Функциональность культуры проявляется в оптимальных условиях, обеспечивающих и гармонизирующих полное и своевременное удовлетворение потребностей. Профессор Э. С. Маркарян определял культуру как «совокупность способов человеческой деятельности» по удовлетворению потребностей, имея в виду широкое понимание «способов», включающее в себя и средства.

46См.: Соколов Э. В. Культура и личность. Л., 1972. С. 99-153.

47См.: Ерасов Б. С. Социальная культурология: В 2 ч. М., 1994. Ч. 1. С. 202-243.

48См.: Орлова Э. А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994.

260

Одной из самых трудных и слабо исследованных сфер культуры является психологическое измерение культуры. В то же время она является самой актуальной и благодатной сферой для творческого поиска культуролога. Можно назвать пока три пионерские работы в этой области: монографию Абаева «Чань-буддизм и культурно-психо- логические традиции средневекового Китая», учебное пособие В. А. Шкуратова «Историческая психология» и книгу Майкла Коула «Куль- турно-антропологическая психология». Правда, близкой по проблематике является сфера социальной психологии, где можно найти немало полезной информации.

Если психология индивида изучена относительно хорошо, то психология социальных групп изучена хуже, а тем более в аспекте культурологическом.

Психологический характер культуры определяется спецификой и традициями восприятия и понимания мира отдельными индивидами и группами, рефлексией и менталитетом, а также психологическими механизмами: идентификации, сублимации, проекции, биофилии, некрофилии, манипуляции. Основные категории психологии культуры: менталитет, пассионарность, интровертность и экстравертность, комплементарность и некомплементарность, пассионарность (экспансионизм

ижертвенность), практицизм и созерцательность, Эрос и Танатос, нарциссизм, садизм и мазохизм, гендерность, возраст.

Культурой мы называем результат освоения мира, направленного на поиск наиболее оптимальных и эффективных способов и средств удовлетворения человеческих потребностей.

Филология. Филологией называют науки о слове, включая языкознание (лингвистику) и литературоведение. Слово можно исследовать с точки зрения:

а) лингвистической (фонетический, морфологический, семантический, синтаксический, прагматический анализ);

б) литературоведческой (анализ слова как средства выражения и изображения художественного образа);

в) эстетической (анализ гармонии внутренней и внешней формы в структуре выражения);

г) культурологической (осмысление слова как средства выражения

иобозначения важнейших ценностных смыслов, полученных в результате освоения мира);

261

д) онтологической (осмысление слова как субстанции духа)49. При этом можно обнаружить следующие аспекты:

Во-первых, все, что важно для общества, для людей, должно быть обозначено словом, если что-то словом не обозначено, того как бы нет. Все, что оформлено словом и прошло через зрительное восприятие осознается легче, остальное осознается с трудом. Вот почему слово рассматривается как форма сознания.

По определению Г. Г. Шпета, язык есть «орган внутреннего бытия, и даже само это бытие, как оно постепенно достигает внутреннего сознания и своего обнаружения»50. И далее: «…Язык не столько проявление сознательного творчества, сколько непроизвольное истечение самого духа»51. Конечно, отдельные языковые феномены создаются конкретными индивидами, но они приобретают статус общеязыковых явлений лишь в том случае, если общество их принимает в качестве достаточно ценных и важных для решения каких-то задач и начинает

активно использовать. «Язык есть как бы внешнее явление духа народов, ― их язык есть их дух и их дух есть их язык»52.

Во-вторых, слово, особенно устное, да еще ритмически организованное, обладает внушающей силой. По словам О. М. Фрейденберг, «мифологическое ‟слово”, основанное на образе тотема—нетотема и ритмически оформленное, воплощается в метафоре Логоса. Самый процесс говорения, произнесения слов (позже — пения и декламации) семантизируется очень своеобразно. Совершенно необходимо уяснить себе эту семантику архаических ‟слов”, логосов, и позабыть о значении нашего современного языкового слова. В тотемистическую эпоху космос представляется говорящим шумом ветра-воздуха, плеском воды, шелестом листьев и т. д. Произносимое слово — это живой тотем, живой и конкретный, который рождается и рождает»53. В исламе само чтение Корана, произнесение вслух священного текста (особенно нараспев) является благим делом, прикосновением к божественной сущности Аллаха. Среди мусульман подвигом благочестия считается выучивание Корана наизусть, в результате чего священная книга становится «плотью» и основой духа человека. Такое знание священных

49См.: Пивоев В. М. Слово как субстанция духа // Ученые записки ПетрГУ. Серия «Общественные и гуманитарные науки». 2009. № 6. С. 70-74.

50Шпет Г. Г. Внутренняя форма слова: Этюды и вариации на темы Гумбольта. Изд. 3-е, стереотип. М., 2006. С. 11.

51Там же.

52Там же. С. 13.

53Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М., 1998; С. 77.

262

слов очищает, облагораживает человека. Точно так же и молитва любой религии, произносимая вслух, как показали исследования японского ученого Эмото Масару, оказывают гармонизирующее влияние на человека и его взаимодействие с космосом. Японцы верят в душу слова, имея в виду в первую очередь слова молитвы-норито.

По словам А. Ф. Лосева, «слово — энергия мысли и осмысляющая сила»54. В иранской религии зороастризма три верховные божества воплощали «мысль», «слово» и «дело», причем главным было именно слово (слово правды, слово закона, слово правителя). Суть ученичества пророка Заратуштры у верховного бога Ахурамазды заключается в том, чтобы овладеть словом. В одной из «гат» (песен) «Авесты» звучит проповедь: «Провозглашаю слова, которые да не будут услышаны приверженцами лжи [Друдж], но пусть будут восприняты последователями Мазды... Не слушайте заклинаний приверженцев лжи... Слушайте жреца истинных слов, того, кто способен подтвердить истинность слов, которые произнесут его уста в ту пору, когда будет происходить последний суд посредством злого пламени». Причем особую силу эти слова приобретают также благодаря размеренности, ритмичности.

В-третьих, слово выражает энергию духа, организующую мир и отношения людей. Об этом хорошо сказала О. М. Фрейденберг, тонкий знаток мифологических основ культуры: «Первичная речь, созданная образным мышлением, не могла иметь причинно-следственного построения понятийной речи. Ее первичный костяк чисто ритмический, состоящий из повышения и понижения голоса, в такт с поднятием и опусканием ног (и рук, т. е. в такт с ходьбой или остановкой). Так, двучленная конструкция делается основой всякого первоначального предложения. Главный закон, действующий в этом примитивном языке, заключается в том, что звучание, произнесение слова отождествляется с его содержанием; иначе, что фонема и ее значимость совершенно равны. На основе этого закона первобытная речь так строит свое двучленное предложенье, что полярность тотема—нетотема выражается следующими формами: фраза делится на две части, положительную и отрицательную; фонетически, это звуковое сходство при одновременном расхождении дает внутреннюю рифму, которая связывает обе части предложения. Вначале не только язык, а каждая отдельная фраза представляет собой систему, в которой все слова значат одно и то же, повторяют друг друга и семантически, и фонетически, и ритмически.

54 Лосев А. Ф. Вещь и имя // Лосев А. Ф. Бытие — имя — космос. М., 1993. С. 831.

263

Вот почему в примитивном языке так много повторений, повторов, однообразия звуков, бесконечного выкрикивания одних и тех же восклицаний и звуковых комплексов. По содержанию эти все звучания, восклицания, выкрики означают имя тотема. Эти называния возрождают его, воссоздают его, репродуцируют в звуках весь комплекс образов о тотеме. Греческие хоровые песни, как и римская архаическая речь, полны этих призывов (инвокаций) божества, называний его, повторений его имени»55. Во многих мифологических и религиозных традициях произнесение имени бога «всуе», то есть в обыденной ситуации запрещено, это допустимо лишь во время обряда и только посвященным жрецам, колдунам доверены имена Бога. В иудейской Каббале магия имен Божиих является важнейшей субстанциальной основой. Но слово может нести и темную энергию. Современные психологи разработали методики и приемы нейролингвистического программирования, эриксоновского гипноза, суггестивной лингвистики и фоносемантики, манипулирования сознанием людей, что в прежние времена называли «наведением порчи и сглаза».

В-четвертых, слово выражает значение и смысл. «Слово — не эквивалент чувственно-воспринимаемого предмета, а эквивалент того, как был осмыслен речетворческим актом в конкретный момент изобретения слова. <…> …Язык представляет нам не сами предметы, а всегда лишь понятия о них, самодеятельно образованные духом в процессе языкотворчества…»56. Внутренняя форма слова определяется смыслом, который в слове выражен, а смысл заключается в связи с потребностями человека.

В-пятых, в слове обнаруживают: 1) содержательную сторону, связанную с выражением потребности, мотивации и интереса, а также объективной ценности как способности и средства удовлетворения потребности; 2) формальную (фономорфологическую) сторону, включающую в себя звуковую, графическую и внутреннюю сущностную аксиологическую форму57. Именно последняя, как полагал вслед за В. фон Гумбольдтом Г. Г. Шпет, способна раскрыть подлинный смысл слова. Он предлагал различать «слово-образ» и «слово-термин» при этом второе стремится к «прямому выражению» содержания, смысла объекта, обозначенного словом. В отличие от этого, «слово-образ от-

55Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. С. 74-75.

56Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М., 1984. С. 103.

57Шпет Г. Г. Внутренняя форма слова. С. 141.

264

мечает признак вещи “случайно” бросающийся в глаза, по творческому воображению»58.

В-шестых, субстанция слова ― это ценностный смысл, энергия и информация, энергоинформационная субстанция. Как замечает американский психолог и лингвист С. Пинкер, слово обладает волшебной способностью создавать к голове другого человека почти такой же образ, который возникает в его собственной голове, и помогает испытать чувства подобные тем, которые испытывает он59.

Смыслом слова является отношение того предмета или явления, которое этим словом обозначается, к потребностям людей, способность или возможность успешно удовлетворять какие-либо потребности. Если какие-то предметы не способны удовлетворять человеческие потребности, то они не имеют смысла. Смысл всегда имеет отношение к субъекту. Но субъекты бывают разные: 1) моносубъект, субъектиндивид, человек, обладающий потребностями и знанием о тех средствах, которые эти потребности могут удовлетворять; 2) полисубъект, группа, включающая в себя много индивидов, образующая некое единство этих людей с общими интересами, являющимися источниками смыслов.

В-седьмых, «слово есть жизнь», особенно если это доброе слово и добрая слава. «Слава есть неумирающее, вечно живое слово, бессмертие. Слава непременно словесна. По Гомеру, она сама — живое существо, муза, богиня; слава доходит до неба; первоначально она ходит, идет в небо, она сама живет в небе, она — небо. Образ 'славы' играет огромную роль в греческой поэзии. Пиндар говорит, что только одна слава дает истинное бессмертие, что она одна не меркнет никогда, а ее приносит песнь о подвигах. И люди начинают дорожить славой, и домогаться ее, и не жалеть ради нее жизни»60. Но слово может быть и недобрым. Есть немало людей, которые из зависти, из корысти говорят недобрые, клеветнические слова, злоупотребляют критическим пафосом. По поводу критики хорошо сказал российский историк и философ Л. П. Красавин: критицизм есть признак незрелого ума и ученичества, зрелый ум проявляется в конструктивных, новых идеях. Критиковать легко, это может любой дурак, а вот придумать нечто, более интересное и новое может не каждый.

58Шпет Г. Г. Эстетические фрагменты // Шпет Г. Г. Сочинения. М., 1989. С. 444.

59Пинкер С. Язык как инстинкт. М., 2004. С. 8.

60Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. С. 79.

265

В-восьмых, слово есть мысль. Именно слово выступает в роли наиболее успешной формы выражения мысли, слово оформляет и онтологизирует мысль, придает ей адекватное и удобное для понимания другими людьми воплощение. Одной из важнейших задач диалога, как замечал М. М. Бахтин, является самосознание с помощью собеседника как зеркала, глядя в которое как в «чужое сознание», говорящий находит наилучшие слова для выражения своей мысли, тем самым лучше понимает себя, осознает свои интересы и стремления.

В-девятых, слово письменное, как полагали древние греки, было лишь потенциальным словом, полноценное слово — это звучащее, ибо именно оно наполняется субстанциальной энергией духа. Энтелехия (по термину Аристотеля), то есть актуализация слова, происходит в произнесении, озвучивании слов, при этом субъект речи (слова) пробуждает и наполняет его смыслом и субстанциальной энергий своего и Божественного духа. Именно устная, да еще и ритмичная речь нараспев, оказывает на слушающих наибольшее впечатление и пробуждает в них энтузиазм, заражает и вдохновляет их Божественной энергий созидания и надежды.

Интертекстуальный метод заключается в поиске аллюзий, как содержащихся в явном или латентном виде в тексте, так и привнесенных в текст ассоциативным опытом интерпретатора-реципиента. Чем больше культурный багаж реципиента, тем больше смыслов он может извлечь из текста, которые нередко становятся неисчерпаемыми «колодцами» смысла. При этом может быть привлечен текст из любого пласта культуры, своей или «чужой». Яркие примеры таких интертекстуальных связей можно обнаружить в «Улиссе» Д. Джойса.

Важнейшая тема Франца Кафки — моделирование абсурда. Герой его романа «Процесс» просыпается обычным утром и вдруг узнает, что он арестован непонятно за что и ведется расследование каких-то его преступлений, впрочем в чем его обвиняют, ему не объявлено. «Вам лучше знать», — говорит ему человек в штатском. Однако ему разрешено ходить на работу. Расследование идет своим чередом, только странно, что его ведут не профессиональные следователи, прокуратура или полиция, а «любители», так сказать, на общественных началах, в свободное от основной работы время. Поэтому герой относится к этому «процессу» как к несерьезной игре. Тем не менее, однажды состоялся суд, и был вынесен смертный приговор, который привели в исполнение палачи. И только тогда выясняется вся серьезность описанного и глубокий философский смысл поставленной проблемы. Дело в том, что все мы под следствием. На каждого из нас ведется «до-

266

сье», где учитываются все наши ошибки, проступки и грехи. Не столь важно — кто это делает: общественное мнение, собственная совесть или Бог, — рано или поздно состоится «суд» и будет вынесен «приговор». Нас всех приговорят к «высшей мере», хотя грехи у нас у всех разные. Герой Кафки не может понять, в чем его обвиняют, и это нарочитое непонимание и абсурдность должны провоцировать читателя на прозрение относительно необходимости поиска смысла жизни.

Искусствознание. Методология искусствознания связана с тем, что в искусстве на первом плане стоит отношение художника к реальности, а не отображение ее самой. Музыка рассматривается музыкознанием как ритмо-мелодически организованная вибрация энергоинформационных волн, выражающая эмоционально-чувственные состояния и вызывающая ответные адекватные состояния. Музыка как субстанция духа.

Живопись создала глаз, способный наслаждаться красотой форм, а музыка – чувствительное к ней ухо.

Картина М. З. Шагала «Над городом» (1914-1918) изображает «реализованную метафору» — парящих на небесах от счастья двух влюбленных или молодоженов, улетевших в мир грез от обыденной жизни провинциального городка. Они улетели в свой внутренний мир свободы и счастья от обыденности и серости мира. Их глаза устремлены в этот мифологический мир, но нам он не показан, о нем можно лишь догадываться.

«Сумеречное» В. В. Кандинского (1917) изображает мир темнофиолетовых красок, каких-то мифологических существ, ночных духов, выползающих при наступлении темноты из укромных уголков. Такова оценка художником наступающего революционного хаоса, предчувствие грядущих ужасов социализма. Надвигается ночь — царство «чужого» для человека, темного мира, ночных страхов и демонов. В абстрактных фигурах с трудом угадываются какие-то звери, различается лапа с когтями. Но это изображение не столько самих зверей, сколько эмоций по их поводу ― страха, омерзения, брезгливости и...

поэзии, потому что этот мир и страшен, и таинственно привлекателен. Эстетика страха, «ужасного» делала свои первые шаги.

Совсем другой, светлый мир видим на полотне К. С. Малевича «Супрематизм» (1916). Это мир четких геометрических форм, главным образом прямоугольников. Уставшему от неопределенности человеку легко и просто в этом мире геометрических и рациональных форм. Мифология этой картины представляет мир мечты и надежд, который видится ясно и просто, он правильно сложен и закономерен, обладает

267

рационально четкой конструкцией. Художник предлагает отвлечься от сложностей и сосредоточиться на одном ощущении. «Под супрематизмом, — писал Малевич, — я разумею превосходство чистой чувствительности в искусстве. ...Внешняя видимость натуры не представляет никакого интереса... Чувство удовлетворения, которое я испытывал, освобождаясь от предметности, меня переносило всегда все глубже в пустыню, туда, где уже ничего не оставалось, кроме чувствительности... Квадрат, который я выставил, не был пустым квадратом, но чувствительностью, ощущением отсутствия предметности»61.

Одно из наиболее ярких полотен К. С. Петрова-Водкина — «Купание красного коня» (1912). Когда оно впервые появилось на выставке «Мира искусства», то было воспринято как откровение, картина «показалась пламенем высоко поднятого знамени, вокруг которого можно

сплотиться, показалась первым ударом близкого в русском искусстве перелома»62.

Символика картины недвусмысленна. Цветовая гамма картины сложена из доминанты красного (означающего кровь, страсть, энергию социального бунта), зеленого (надежды) и желтого (божественного и царственного). Мальчик купает могучего коня. Конь косится на мальчика и до поры до времени слушается его узды, но в этом коне ощущается такая сила, которая может погубить мальчика, если вырвется на волю. Красный цвет — это предчувствие, символическое воплощение огромной энергии, пробудившейся в обществе и едва сдерживаемой задумавшейся над своим будущим Россией. Эта стихийная сила революции чревата непредсказуемыми бедами, взрывом, страстью, кровью, обладает огромным жизненным и разрушительным потенциалом. Мальчик пытается остудить этот полыхающий огонь в воде, но вода — символ смерти и нового рождения, очищения от старых грехов. Вода на картине не столько синяя, сколько зеленая. Синий цвет — символ страданий, но художник купает своего коня не в «страданиях», а в «надежде» (зеленый цвет). Желтый цвет тела мальчика говорит о богочеловеческой природе. Таким образом, данная картина — мифологическая поэма-пророчество о страданиях и возрождении России.

Теология. Предметом теологии является «мистическое» — словами невыразимое состояние причастности священному началу. Сложность

61Цит. по: Анненков Ю. Дневник моих встреч. М., 1991. Т. 2. С. 238.

62Сарабьянов Д. «Купание красного коня» К. С. Петрова-Водкина // Искусство: Живопись. Скульптура. Архитектура. Графика: в 3 ч. М., 1989. Ч. 3. С. 246.

268

теологии в том, что ее представители пытаются словами описать то, что словами невыразимо.

Полагая сущностью человека не его тело, а дух и душу, Плотин писал: «Отчего и как это происходит, что души забывают Бога — своего отца? Отчего это происходит, что они, имея божественную природу, будучи созданием и достоянием Божиим, теряют знание и о Боге, и о самих себе? Причина этого постигшего их зла лежит в них же самих — в их дерзостном осуществившемся желании рождения, в их изначальном стремлении к инобытию, или обособлению, в их замысле ни от кого не зависеть, а быть и жить по своей воле от себя и для себя. Как только они вкусили сладости такого самостоятельного бытия, тотчас дали полную волю всем своим прихотливым желаниям, и, став таким образом сразу на путь противоположный своему первоначалу, постепенно отдалились от Бога до степени полного забвения о том, что они суть Его создание и Его достояние». И далее: «...Души доходят до забвения Бога по той причине, что все прочее чувственное чтут и любят больше, чем самих себя, ибо коль скоро душа что-либо таковое ставит предметом своего восхищения и искания, то тем самым она признает это за высшее и лучшее, а себя за низшее и худшее, а когда она свыкается таким путем с мыслью, что сама она хуже всего подверженного происхождению и уничтожению, что она и по достоинству и по праву на существование несравненно ниже всего того тленного, которое она чтит и любит, тогда понятно, она не в состоянии уже бывает уразуметь природу и силу Божества»63.

Если спросить у атеиста: «Откуда он знает, что Бога нет? Какие объективные доказательства у него есть?» Легко убедиться, что никаких доказательств у него нет. Он просто верит, что Бог не существует. А теперь спросим: «Что он знает о Боге, которого он отрицает?» Ничего не знает. Что можно сказать о человеке, который отрицает то, о чем понятия не имеет? Это невежда и невежда воинствующий. Коль скоро атеист верит в несуществование Бога, то чем его вера отличается от веры религиозной? Вера атеистическая пессимистична, а вера религиозная оптимистична — вот в чем главное различие.

Теология обсуждает также поиски путей к Богу. В фильме А. Тарковского «Сталкер» метафорически показано, что одним и тем же путем к Нему не могут прийти разные люди, у каждого свой «путь». И все же наиболее известные пути к Богу следующие:

— внушение родителей в детстве;

63 Плотин. Сочинения. СПб., 1995. С. 53.

269