Глава 4. “Конец истории”

Европейская цивилизация за последние столетия породила не только универсальные ценности, ставшие общечеловеческими. Ее побочным продуктом стал также фашизм. Без европейцев в Африке не возникло бы такое явление, как апартеид. Однако непримиримый борец с апартеидом Нельсон Мандела, который провел в тюрьмах 27 лет, ничего не имеет против европейских ценностей: “Я был воспитан в британской школе, а в то время Британия была домом всего лучшего в мире [8]. Я не отвергаю влияния, которое Британия и британская история оказали на нас”. З. Бжезинский в книге “Великая шахматная доска” [8] сравнивает способы завоевания и удержания империями огромных чужих территорий. Военная и экономическая мощь, конечно, являются ключевыми факторами в процессе завоеваний, но для того, чтобы долгое время удерживать чужие территории, необходимо дать завоеванным народам культурные ценности. Это, в свою очередь, возможно только в том случае, если народы этого захотят. Ни Александр Македонский, ни Чингисхан на это были неспособны. Бжезинский пишет: “Монгольское господство не несло с собой организованной экономической или финансовой системы, и власть монголов не опиралась на чувство культурного превосходства. Монгольские правители… показали себя довольно восприимчивыми к постепенной ассимиляции с часто более развитыми в культурном отношении народами, которых они поработили. Так, один из внуков Чингисхана, который был императором китайской части великого ханства, стал ревностным распространителем конфуцианства; другой превратился в благочестивого мусульманина, будучи султаном Персии…

Такая активная ассимиляция, в частности, привела к распаду империи. Обратный процесс имел место во время расцвета Римской империи: “Слова Civis Romanus sum (Я есть римский гражданин) были наивысшей оценкой, источником гордости и тем, к чему стремились многие. Высокий статус римского гражданина, в итоге предоставлявшийся и лицам неримского происхождения, был выражением культурного превосходства, которое оправдывало чувство “особой миссии” империи”. Бжезинский отмечает, что британское культурное превосходство в комбинации с добровольным принятием населением колоний культурных ценностей привели к тому, что для удержания территорий более не нужны были значительные воинские контингенты. Именно благодаря этому обстоятельству “к 1914 году лишь несколько тысяч британских военнослужащих и гражданских служащих контролировали около 11 млн. квадратных миль и почти 400 млн. небританцев”. Таким образом, культурные ценности являются в некотором смысле эквивалентом военной мощи, направленной против тех, кто их не разделяет или разделяет лишь частично. Любопытно в этом свете выглядит скандал вокруг Британского Совета в России (2008

26

год). Вот фрагмент из публикации агентства AFP под заголовком

“Russia, Britain in slanging match over cultural centres” [9]: A war of words over two British cultural centres in Russia heated up Tuesday with Moscow accusing Britain of "colonial" nostalgia after it refused orders to shut the offices. Russian Foreign Minister Sergei Lavrov said Britain was breaking the law in maintaining the British Council centres in Saint Petersburg and Yekaterinburg and suggested this was a reflection of “nostalgia for colonial times”. “But this is not the language in which you can talk to Russia,” he warned. In London, Foreign Secretary David Miliband accused Russia of taking “hostage” the debate over the offices, which offer Russians access to British arts and English language lessons. Полный текст этой публикации приведен в Приложении.

Язык неразрывно связан с культурой и историей страны. История Британской империи стала мировой историей, что неизбежно привело к появлению планетарного языка – английского. Однако история не стоит на месте: на мировую арену выходят Соединенные Штаты Америки, и планетарным становится американский вариант английского языка. Колониальная система была с успехом заменена процессом глобализации, причем речь идет не только об экономике и военной мощи США, но и о культурном превосходстве, несмотря на то, что некоторые элементы американской культуры иногда шокируют. Вот что пишет на эту тему Бжезинский: “Что бы ни думали некоторые о своих эстетических ценностях, американская массовая культура излучает магнитное притяжение, особенно для молодежи во всем мире. Ее привлекательность, вероятно, берет свое начало в жизнелюбивом качестве жизни, которое она проповедует… Популярность и влияние демократической американской политической системы также сопровождается ростом привлекательности американской предпринимательской экономической модели, которая уделяет особое внимание мировой свободной торговле и беспрепятственной конкуренции”.

Может показаться, что упомянутая выше привлекательность была актуальна только для стран социалистического лагеря, население которых было лишено как демократических свобод, так и предметов потребления. Это не совсем так. Согласно Бжезинскому, даже стиль многих политиков все более походит на американский. Энтони Блэр вдруг превращается в Тони Блэра (подобно Джимми Картеру и Биллу Клинтону). Европейские политики используют популистские методы американцев в борьбе за электорат. Американский английский бумерангом возвращается в культуру британцев, хотя пока и в незначительном объеме. Франция, в свою очередь, насколько может, сопротивляется давлению американской культуры, но зачастую это выглядит довольно пародийно. Попытки ограничить процент англоязычных музыкальных исполнителей на радио или запрещение использования ценников со словами “walkman” в супермаркетах так же смешны, как провальные попытки открыть “французское CNN”, которое

27

учитывало бы “french flavor to the way we see the world”. Американцы тоже отличились: во время разногласий США и Франции по поводу войны в Ираке слышались призывы не только бойкотировать товары французских производителей, но переименовать жареный картофель из french fries в freedom fries. Попытки сдержать распространение языков бессмысленны, так как в основе этих процессов лежат экономические механизмы. В фильме “The global tongue” эти попытки названы “canutean” – по имени короля Кнута, который приказал слугам отменить прилив. Описанные в предыдущей главе призывы говорить не на Singlish, а на классическом английском языке в определенном смысле также можно отнести к “canutean”, так как сейчас происходит постепенная трансформация языка американской виртуальной “империи” в язык, на котором говорит индийский миллиард, причем диалектов уже более пары десятков. Учат английский язык и жители Китая. Когда у них что-то получится, то в будущем многие забудут, что когда-то основа их языка принадлежала небольшому острову рядом с материковой Европой. В конце 18 века английский король хотел вовлечь Китай в торговые отношения, прислав вместе с послом подарки. На это последовал ответ: “Мы, волею небес император, предлагаем королю Англии принять во внимание наше предписание: Небесная империя, правящая на пространстве между четырьмя морями…не ценит редкие и дорогие вещи…точно так же мы ни в малейшей степени не нуждаемся в промышленных товарах вашей страны…Соответственно мы…приказали находящимся в вашем услужении посланникам благополучно возвращаться домой. Вы, о Король, просто должны действовать в соответствии с нашими пожеланиями, укрепляя вашу преданность и присягая в вечной покорности” [8]. Прошло два века. Ситуация изменилась. Китай научился не только ценить, но и производить то, что изобрели европейцы (порох, фарфор и пельмени не в счет). Однако, есть ценности, которых руководство Китая боится, как огня. Речь об идеях либеральной демократии. В прошлом веке Китай отказался от коммунистической модели экономики, но при этом выстроил как всегда уникальную цивилизацию, основанную на сложном сочетании капитализма с административно-командной системой управления. Успешные экономические показатели в своей основе имеют безмолвную дешевую рабочую силу. В стране около ста миллионов безработных, что позволяет платить работающим низкую зарплату. Отсутствует пенсионная система. По вполне понятным причинам нет свободы получения и распространения информации. Имеет место открытая цензура Интернета, что иногда приводит к международным скандалам. Например, во время Олимпийских игр (2009 г.) журналисты не могли получить полноценный доступ к сети. Более серьезная ситуация (начало 2010 г.) возникла во время конфликта компании “Google” с властями Китая, которые не только осуществляли цензуру, но и организовали слежку за почтовым сервисом правозащитных организаций. Те, кто разрабатывает свои программные продукты в надеже заработать на

28

гигантском рынке Китая, должны учитывать политические реалии. Философия, выраженная словами “меня политика не интересует” может закончиться гигантскими финансовыми потерями, так как “политика” интересуется всеми. Если кто-то сомневается, то попробуйте, находясь в Поднебесной, набрать на компьютере одно слово: “Tiananmen”. Как говорится, “See what happens”...Вполне вероятно, выучите китайский язык и напишите книгу о пенитенциарной системе страны. При всем уважении к трудолюбию китайцев и успехах великой страны, нельзя без смеха читать брошюру, объясняющую правила пользования компьютером в пекинской гостинице “Дзили Даша” (компьютеры были в номерах – 2004 г.). Вот ее фрагмент: “Как правильно держать мышь: держите ее свободно, не напрягая руки. Одинарный щелчок. Пальцем сделайте один легкий щелчок по правой или левой кнопке мыши. Двойной щелчок. Сделайте подряд два быстрых щелчка по правой или левой кнопке мыши…По законам Китая строго запрещается посещать эротические сайты, а также сайты реакционных организаций”. В качестве (весьма нелегкого) упражнения предлагаю читателю попробовать перевести на английский язык последнее предложение из приведенной инструкции.

Какое все вышеизложенное имеет отношение к изучению английского языка? В сборнике “Общеевропейские компетенции владения иностранным языком” (Cambridge University Press) сказано: “Совет Европы приветствует те методы преподавания и изучения иностранных языков, которые помогают молодежи…выработать позицию, накопить знания и умения, которые позволят им стать более независимыми в суждениях и действиях, более ответственными и открытыми в отношениях с окружающими…содействуют становлению демократического общества в Европе”.

В следующей главе мы рассмотрим некоторые практические аспекты использования материалов канала новостей (видео) для полноценного изучения английского языка. Эти материалы содержат не только сюжеты о погоде, спорте, землетрясениях и стрельбе в супермаркетах, поэтому для их просмотра необходимо иметь личное отношение к событиям новейшей истории. Именно поэтому мы возвращаемся к анализу системы ценностей, которые принято называть “либерально-демократическими”. Я прекрасно понимаю, что рискую быть отнесенным к тем, о ком У.Черчилль сказал: “A fanatic is one who can’t change his mind and won’t change the subject”, однако он же сказал в 1947 году следующее: “Many forms of government have been tried and will be tried in this world of sin and woe. No one pretends that democracy is perfect or all wise. Indeed, it has been said that democracy is the worst form of government, except for all the others that have been tried from time to time.” Существует много удачных и не очень удачных переводов этого высказывания британского премьер-министра. Все они, однако, сводятся к констатации факта, что демократия – несовершенна, но ничего лучшего человечество еще не придумало. Итак, что такое

29

демократия? Обратимся к толковому словарю (Oxford Advanced Leaner’s Dictionary of Current English):

1.political system in which supreme power belongs to the people;

2.guaranteeing of citizens’ rights and freedoms in all aspects of public and private life;

3.state which has the following juridical features: acknowledgement of the will of the majority as the source of power; the equality of citizens rights [10].

Простое греческое слово состоит из двух корней: “демос” - народ, “кратос” - власть. Это слово и производные от него самым причудливым образом модифицировались в странах, в которых демократические принципы по историческим причинам были чуждыми. Так в русском языке появился мягкий знак после первой буквы Р…Политтехнологи индонезийского диктатора ввели в середине прошлого века термин “направляемая демократия”, породив с помощью этой философии класс так называемых “кабиров” - коррумпированных бюрократов, прибравших к рукам командные высоты экономики Индонезии. Некоторое время употреблялся в России термин “управляемая демократия”, чуть дольше – “суверенная демократия”. Согласия по поводу их использования в первые годы 21 столетия не было даже среди кремлевских политтехнологов: В.Сурков, например, открещивался от первого, но продвигал второй вариант, считая, что не может быть демократии в стране, которой навязывают волю извне.

Отбросим те прилагательные перед словом “демократия”, которые искажают ее сущность, и рассмотрим ту комбинацию, которая доказала свою жизнеспособность, будучи реализованной в ведущих странах мира. Речь о либеральной демократии. В философии либерализма центральной фигурой считается свободный индивидуум, наделенный не только правами, но и способностью достигать своих целей, не прибегая к насилию или конфликту с властными структурами. Либерализм и демократия – не “братья-близнецы”: страна может быть либеральной, но не демократической (Англия 18 века); и наоборот, возможно демократическое устройство без индивидуальной свободы, примером чего является Иран, причудливо соединяющий демократические институты и теократию. Президентские выборы 2009 года выиграл М. Ахмадинеджад, который потом безжалостно расправился с выступлениями оппозиции, протестующей против нарушений в избирательном процессе. Однако, президент в Иране – не бесконтрольный диктатор. Однажды М.Ахмадинеджад неосторожно публично поцеловал руку своей пожилой учительнице, чем вызвал гнев религиозных вождей страны (они, кстати, утверждают результаты выборов). Президенту пришлось прибегнуть хитрой уловке о достаточной толщине перчатки женщины, что позволило считать, что законы шариата не нарушены… Про права сексуальных меньшинств в

30

исламской республике лучше не говорить вообще, так как считается, что гомосексуализм в Иране отсутствует (есть информация о казнях гомосексуалистов). Итак, демократия – это не только власть большинства, это – гарантия прав меньшинства. Вернемся к либерализму и его проявлению в экономических вопросах. Для этого обратимся к замечательной книге американского философа и политолога Ф. Фукуямы “Конец истории и последний человек” [11]: “В своем экономическом проявлении либерализм - это признание права свободной экономической деятельности и экономического обмена на базе частной собственности и рынков. Поскольку термин “капитализм” за многие годы приобрел слишком много отрицательных коннотаций, стало модно заменять его термином “экономика свободного рынка”. И то, и другое - вполне приемлемые обозначения экономического либерализма. Очевидно, что существует много возможных толкований этого достаточно широкого определения: от Соединенных Штатов Рональда Рейгана и Великобритании Маргарет Тэтчер до социалистических демократий Скандинавии и относительно государственнических режимов Мексики и Индии. Все современные капиталистические государства имеют большой общественный сектор, в то время как почти все социалистические государства допускают в той или иной степени частную экономическую деятельность. Ведутся споры по поводу того, насколько велик должен стать общественный сектор, чтобы государство перестало считаться либеральным. Но вместо определения точного процента полезнее было бы, наверное, посмотреть на то, как государство относится к принципу частной собственности и предпринимательства. Те государства, которые защищают такие экономические права, мы будем считать либеральными, те, которые их оспаривают или основываются на иных принципах (например, “экономическая справедливость”), либеральными считаться не будут”

[11].

Для тех, кто вырос в СССР или на постсоветском пространстве, тема “экономической справедливости” долго будет болезненной. Выполнение, например, скандинавскими государствами социальной функции, мифологизированное сознание почему-то относило к “социализму”, забывая, что в основе марксизма лежит уничтожение частной собственности и наемного труда. У.Черчилль сказал о социализме следующее: “Socialism is a philosophy of failure, the creed of ignorance, and the gospel of envy, its inherent virtue is the equal sharing of misery”. Еще более жестко высказывался о социализме Фридрих Хаек в книге “Дорога к Рабству” [12]: “Обещание свободы стало, несомненно, одним из сильнейших орудий социалистической пропаганды, посеявшей

влюдях уверенность, что социализм принесет освобождение. Тем более жестокой будет трагедия, если окажется, что обещанный нам Путь к Свободе есть в действительности Столбовая Дорога к Рабству… Однако

впоследние годы доводы о непредвиденных последствиях социализма, казалось бы, давно забытые, зазвучали вдруг с новой силой, причем с

31

самых неожиданных сторон. Наблюдатели один за другим стали отмечать поразительное сходство условий, порождаемых фашизмом и коммунизмом. Факт этот вынуждены были признать даже те, кто первоначально исходил из прямо противоположных установок. И пока английские и иные “прогрессисты” продолжали убеждать себя в том, что коммунизм и фашизм - полярно противоположные явления, все больше людей стали задумываться, не растут ли эти новоявленные тирании из одного корня. Выводы, к которым пришел Макс Истмен, старый друг Ленина, ошеломили даже самих коммунистов. “Сталинизм, - пишет он, - не только не лучше, но хуже фашизма, ибо он гораздо более беспощаден, жесток, несправедлив, аморален, антидемократичен и не может быть оправдан ни надеждами, ни раскаянием”. И далее: Было бы правильно определить его как сверхфашизм”. Но еще более широкое значение приобретают заключения Истмена, когда мы читаем, что “сталинизм - это и есть социализм в том смысле, что он представляет собой неизбежный, хотя и непредвиденный, результат национализации и коллективизации, являющихся составными частями плана перехода к социалистическому обществу” [13].

Книга Ф.Хайека в российском варианте переведена как “Дорога к Рабству”, в то время, как в оригинале она называется “The Road to Serfdom”, где второе слово ближе по смыслу к “крепостничеству” (ведь автор не написал “slavery”, так как не хотел неверных исторических аллюзий). В любом случае автор является непримиримым противником плановой экономики, доказывая, что она ведет не только к нищете, но и к деспотизму. Еще в 19 век Сэн-Симон писал, что с теми, кто не вписываются в коммуну, будут обращаться, как со скотом. Более того, Ф.Хаек с огромной убедительностью доказывает, что социализм и фашизм практически идентичны. Для того чтобы это понять, нужно, конечно, прочитать всю его книгу, но следующая цитата, на мой взгляд, вполне убедительна: “Не менее показательна и интеллектуальная эволюция многих нацистских и фашистских руководителей. Всякий, кто наблюдал зарождение этих движений в Италии …или в Германии, не мог не быть поражен количеством их лидеров (включая Муссолини, а также Лаваля и Квислинга), начинавших как социалисты, а закончивших как фашисты или нацисты. Еще более характерна такая биография для рядовых участников движения. Насколько легко было обратить молодого коммуниста в фашиста, и наоборот, было хорошо известно в Германии, особенно среди пропагандистов обеих партий. А преподаватели английских и американских университетов помнят, как в 30-е годы многие студенты, возвращаясь из Европы, не знали твердо, коммунисты они или фашисты, но были абсолютно убеждены, что они ненавидят западную либеральную цивилизацию”.

Для того чтобы утомленный читатель не забывал, что настоящее пособие пишется для изучающих английский язык, а не историю и политологию, напомню, что является целью этой главы: помочь читателю сформировать личное отношение к тому, что происходит в

32

мире – вот, что сейчас является задачей. Если это получится, то Вам совсем необязательно соглашаться с Хайеком или Фукуямой. У Вас перед ними есть огромное преимущество, если Вы смотрите новости. На Ваших глазах основанная на либерализме экономика Запада претерпевает затяжной кризис, а в Латинской Америке приходят к власти демократическим путем лидеры, проповедующие социализм. Если “бунт в душе” при прочтении всего написанного выше имеет место, то я считаю, что проблемы уже нет. Особенно, если на форуме, где обсуждается книга Фукуямы, кто-то из наших студентов напишет что-то подобное нелестному высказыванию в адрес автора: “Someone says Fukuyama is an asshole and he is probably right. His writing was purely speculative and befitting the circumstances when it was written, The demand of the Cold War and fall of the Berlin Wall. Now that much water has flowed under the bridge, coupled with the 9/11, the scenario of the world geopolitical picture has changed. Russia embracing crude capitalism with the oil and gas will eventually squeeze the Western Europe, the rising of China and India as Asian superpowers and the rise of radical Islam were not anticipated. He is totally off tangent in his thesis. BTW he is a hell of a writer”.

Падение Берлинской стены, несомненно, повлияло на оптимистическую философию Фукуямы, ибо предыстория “железного занавеса” весьма зловеща. У.Черчилль в своей знаменитой речи в Фултоне (Миссури), произнесенной 5 марта 1946 года произнес мрачные слова: “It is my duty…to place before you certain facts about the present position in Europe. From Stettin in the Baltic to Trieste in the Adriatic an iron curtain has descended across the continent.”

Понимание современной истории невозможно без того, чтобы ознакомиться с тенденциями, которые привели к коллапсу коммунистической системы, так как те же механизмы продолжают работу и сейчас. Осталось, однако, сделать последний рывок – понять теорию Фукуямы, согласно которой может наступить “конец истории”: “…существует некоторая Универсальная История, ведущая в сторону либеральной демократии. Существование на этом пути пиков и провалов неопровержимо. Но видеть в поражении либеральной демократии в любой конкретной стране или в целом регионе свидетельство общей слабости демократии – это признак серьезной зашоренности взгляда. Циклы и разрывы сами по себе не противоречат истории как универсальному и направленному процессу, точно так же, как существование экономических циклов не опровергает возможность долговременного экономического роста”. Согласно Фукуяме [11], история есть процесс утверждения идеала либеральной демократии во всем мире. Как идеальная теория, по мнению философа,

этот идеал уже “conquered rival ideologies like hereditary monarchy, fascism, and most recently communism”: “победу одержала не столько либеральная практика, сколько либеральная идея. Иными словами, для очень большой части нашего мира не существует идеологии с

33

претензией на универсальность, которая могла бы бросить вызов либеральной демократии”.

Фукуяма не только доказывает, что у истории есть вектор развития, анализируя динамику развала диктаторских государств и превращения их в демократии. Его теория не исключает задержки или даже регресса упомянутого процесса: “Вполне возможно представить себе, что такие страны, как Перу или Филиппины снова вернутся к диктатуре того или иного толка под давлением сокрушительных проблем, которые приходится решать. Но тот факт, что в процессе демократизации возможны откаты назад и разочарования или что даже нерыночная экономика может добиться процветания, не должен отвлекать нас от более масштабной картины, возникающей в мировой истории. Число возможностей, из которых может выбирать страна, решая, как организовать себя политически и экономически, за последнее время уменьшилось…Если демократизация Советского Союза (или его государств-наследников) потерпит крах, если Перу или Филиппины вернутся к авторитаризму, то демократия скорее всего уступит место полковнику или чиновнику, который будет утверждать, что говорит от имени всех россиян, или перуанцев, или филиппинцев. Даже не демократу придется говорить языком демократии, чтобы оправдать свое отклонение от единого универсального стандарта”.

Фукуяма, таким образом, считает, что в ведущих странах Запада история остановилась, так как там полностью победил идеал либеральной демократии. Это не означает, что в них не имеют место нарушения свобод граждан или проведения демократических процедур. Наоборот, постоянно критикуется избирательная система оплота западной демократии – США. Все, что утверждает Фукуяма - это то, что дискуссии на тему хороша или плоха либеральная демократия, быть не может. И наоборот, там, где ее ценности все еще подвергают сомнению, история движется, причем вектор ее движения предопределен. Страны с остановившейся историей Фукуяма относит к постисторическим, а страны второй группы – к историческим. Контакт между этими группами и составляет суть происходящего на международной арене, причем ценности постисторического мира постоянно подвергаются испытанию, так как само наличие другого мира регулярно бросает им вызов. Например, поток беженцев из стран третьего мира приводит к необходимости ограничений, вводимых для защиты постисторического мира, что не всегда отвечает либеральным стандартам (ведя зачастую к двойным стандартам). Кроме того, страны Запада вынуждены иногда осуществлять внешние полицейские функции, предупреждая геноцид в той или иной стране или безумство диктаторов, потрясающих оружием массового уничтожения (WMD). Эти ситуации еще более расшатывают авторитет либерально-демократического идеала, так как могут быть сопряжены с откровенным цинизмом и жестокостью по отношению к местному населению стран, куда экспортируется демократия, т.е. осуществляется т.н. “regime change”. Очень сильно пострадала

34

репутация США и его союзников во время иракской кампании, когда на территории Ирака не было обнаружено оружия массового уничтожения. Кстати Фукуяма, участвуя в передаче ВВС, посвященной годовщине свержения С.Хуссейна, отметил, что он против распространения демократии вооруженным путем, считая, что главным в этом вопросе является готовность принятия этих правил игры местным населением. Однако, согласно Фукуяме, вооруженным путем можно создать предпосылки для формирования демократии, что и было сделано в Ираке, процветанию которого мешают только разногласия между этническими группировками. В стране проходят демократические выборы, работает множество независимых СМИ. Даже количество спутниковых тарелок (запрещенных при С.Хуссейне) говорит само за себя. Можно много говорить о неприглядной роли США в иракской войне, но при этом нужно еще как-то объяснить массовые захоронения мирных жителей, уничтоженных С.Хуссейном в разные периоды. Тюрьма Абу-Грейб печально известна многим бесчинствами американских тюремщиков над пленными иракцами. Однако мало кто знает, что С.Хуссейн в этой же тюрьме приказал казнить около двух тысяч человек. Кроме того, С.Хуссейн – единственный диктатор, кто уничтожал население своей страны с использованием химического оружия. Книга Фукуямы посвящена не только “концу истории”, но и феномену появлению “последнего человека”, который будет населять свободный от проблем мир. Чтобы понять, о чем идет речь, нужно уметь чувствовать чужую боль и страдания. Понятно, что объектом сострадания является население беднейших стран, которое в дополнение к нищете зачастую подвергается насилию, а иногда и геноциду. Если после всего написанного выше у читателя появилось нечто похожее на чувство негодования, то станет понятно, о чем говорил Фукуяма. При этом неважно, что является источником негодования – лицемерие Запада, прикрывающего разговорами о демократии корыстные интересы, или жестокость тиранов (С.Хуссейн, Ким Чен Ир и т.д.). Главное, чтобы не было безразличия. “We must exclude indifference as an option. Indifference only helps agressors”- говорит выживший в Освенциме (Auschwitz) лауреат нобелевской премии по литературе…Фукуяма прибегает к образу, о котором писал Ф.Ницше – “человек без груди”. Этот персонаж будет населять мир, в котором более нет несправедливости. Фукуяма говорит, в частности, что переполненный негодованием и высокими идеалами американец не сможет более ехать в Бирму, чтобы освобождать ее несчастный народ от жестокой хунты . “Бирм” более не останется на планете Земля, и ее заселит существо – “человек без груди”. Фукуяма сам не в восторге от этой перспективы, но это же выходит за рамки того, что хотелось бы донести до читателя в этой главе. Рекомендую прочитать “Конец истории и последний человек” [11]. После моего изложения Вам может показаться, что эта книга является чуть ли не идеологической платформой экспорта демократии в страны третьего мира. Это не так:

35

Фукуяма – хладнокровный ученый, апеллирующий к трудам Канта, Гегеля, Гоббса, Локка и другим серьезным источникам. В частности, он говорит о том, что к справедливому обществу человека движет жажда признания: “господин” мог утвердиться в глазах только другого “господина”, причем только одним путем – захватив его территорию, богатство и рабов. Отсутствие интереса самоутверждения перед несвободными людьми, отмечает Фукуяма со ссылкой на Гегеля, явилось предпосылкой появления общественных отношений, которые основаны на либерализме. “Конец истории…”является отличным стимулом для того, чтобы восполнить пробелы в философском образовании, так как творчество философов, благодаря Фукуяме, более не кажется отвлеченной от реального мира схоластикой.

Хочется надеяться на то, что эта пространная глава дала некоторые ориентиры для анализа как истории, так и текущих событий, даже если читатель не согласен с теми, кто считает, что только либеральная демократия несет человечеству универсальное счастье. Теперь мы возвращаемся к изучению английского языка.

36