
- •Задание 7. «социалисты: рсдрп и пср»
- •Мария александровна спиридонова
- •«Неблагонадёжная гимназистка»
- •Совершение покушения и его последствия
- •Из жизни на нерчинской каторге
- •Левоэсеровский мятеж
- •Новый арест
- •Идеи Открытое письмо Марии Спиридоновой цк партии большевиков
- •1918. Ноябрь.
- •Плеханов георгий валентинович
- •Программа партии социалистов-революционеров –эсеров
- •Программа российской социал-демократической партии –рсдрп (1903)
Левоэсеровский мятеж
«Торжество идеи» наступило в октябре 17-го, в который эта «железная женщина» с неизменной папиросой в зубах вступила одним из признанных лидеров партии левых эсеров. Мария Александровна оказалась в ближайшем крупном городе – Чите, где выступала на заседаниях Читинского Совета депутатов. В мае 1917 г. её избрали делегатом III съезда партии социал-революционеров, и она смогла приехать в Москву. Вместе с большевиками она разделила узурпированную власть, и была ею до лета 1918 года, жаркого и удушливого. Рано или поздно, но революционные хищники должны были передраться. Первыми не выдержали нервы у левых эсеров - террористов в советском законе. После неудавшейся попытки военного переворота, предпринятой 6 июля, Мария Спиридонова, отказавшаяся освятить своим именем "красный террор", отправилась по этапу тюрем и ссылок.
Когда на съезде наметился раскол, Спиридонова примкнула к левым эсерам. «Партия социалистов – революционеров,- с горечью замечала она,- под давлением обывательских элементов всё дальше от своего единственно верного пути – тесной неразрывной связи и единения с народом». Посещая одно собрание за другим, она призывала к прекращению войны путём мировой революции, к передаче власти Советам. В итоге на левые позиции из 45 тыс. эсеров Петрограда перешло 40 тыс.
Популярность Марии Александровны быстро росла. Вскоре Спиридонова стала членом Петроградского городского комитета партии эсеров. В сентябре она уже была депутатом Петросовета и вошла в редколлегию левоэсеровской газеты «Знамя труда», где появились её статьи. Мария Спиридонова писала и говорила, что Советы – «самое полное значение народной воли», в отличие от буржуазного Учредительного собрания. Она пользовалась большим авторитетом в партии. На двух первых съездах крестьянских депутатов Спиридонову избирают председателем. Когда учредительное собрание выбирало своего председателя, за Марию Александровну проголосовало 153, а за В. М. Чернова – 224 депутата. Когда левые эсеры и большевики оказались в Учредительном собрании в меньшинстве, Спиридонова и её сторонники покинули собрание, а позднее одобрили его разгон. Поддержала Мария Александровна и заключение Брестского мира, хотя в этом вопросе её позиция резко отличалась от позиций остальных эсеров.
Знаменитая и авторитетная эсерка Спиридонова нередко поддерживала большевиков, а большевики — ее. Но то, как действовали они, она категорически не принимала, о чем не замедлила откровенно заявить возмущенным письмом в ЦК партии большевиков. «Вы,- утверждала она, извратили нашу революцию! Ваша политика — сплошное надувательство трудящихся! Ваше многочисленное чиновничество сожрет больше, чем буржуазия! Творятся,- негодовала Мария Александровна, неслыханные мерзости над рабочими, крестьянами, матросами и запуганным обывателем!».
Так вскоре Спиридонова разочаровалась в политике большевиков. Постепенно все левые эсеры вышли из состава правительства. Они протестовали против закрытия газет, против восстановления весной 1918 г. смертной казни. Главной причиной разрыва был крестьянский вопрос. Все эсеры считали, что большевики социализацию земли подменили национализацией, превратив крестьян, по сути, в государственных крепостных. Спиридонова выступала против создания комитетов деревенской бедноты (комбедов) и продотрядов, забирающих у крестьян хлеб. Попытка угомонить несгибаемую каторжанку не удалась, она продолжала темпераментно выступать на рабочих митингах. Сохранился конспект ее речи на заводе “Дукс”, сделанный каким-то сотрудником ВЧК для доклада наверх: «Рабочие задушены, связаны по рукам и ногам, вынуждены подчиняться декретам, кои издаются кучкой темных лиц во главе с Лениным, Троцким... Все комиссары — мерзавцы, жиреющие на бешеных жалованиях. В партию коммунистов записываются проходимцы, чтобы получать лучший паек, лучшую одежду, галоши...». И каждое обвинение, честно отмечал чекист, вызывало шумные аплодисменты.
Вскоре изменилось и отношение Спиридоновой к Брестскому миру, ведь из голодной России продолжали вывозить в Германию пшеницу, сало и другие продукты питания. В марте 1918 г. левые эсеры, протестуя против заключения Брестского мира, вышли из состава Совнаркома. Они требовали продолжения «революционной войны» с Германией. Отношения их с большевиками обострила и организация в деревне комитетов бедноты (комбедов). Члены комбедов, в сущности, захватили власть на селе, помогая большевистским продотрядам изымать хлеб у других крестьян. Лидер левых эсеров Мария Спиридонова заявляла: «Мы будем резко бороться против комитетов бедноты, этих сыскных отделений. Комбеды могут реквизировать каждый фунт спрятанной муки. В них вошли хулиганы, отбросы деревни». ЦК левых эсеров решил способствовать разрыву «позорного мира».
Обсудить все эти вопросы должен был V Всероссийский съезд Советов, открывавшийся 4 июля 1918 г. Однако ещё в процессе выборов эсеры поняли, что большевики получат подавляющее большинство мест на съезде и утвердят выгодные им предложения вопреки мнению остальных депутатов. 24 июня ЦК левых эсеров принял решение о том, что следует совершить ряд покушений на «виднейших представителей германского империализма». Первой жертвой должен был стать германский посол в Москве граф Вильгельм Мирбах. Уже в разгар работы съезда левый эсер Яков Блюмкин убил Мирбаха и скрылся в штаб- квартире ЦК своей партии, в Трёхсвятительном переулке, охраняемой отрядом левых- чекистов во главе с Д. Поповым.
Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский, вероятно, посчитавший покушение «самодеятельностью» Блюмкина, приехал в Трёхсвятительский переулок, желая лично арестовать террориста. Но вместо того, чтобы покорно выдать «главному чекисту» убийцу Мирбаха, левые эсеры схватили его самого, обезоружили и стали ожидать дальнейшего развития событий.
Большевики действовали решительно: прямо на заседании съезда Советов арестовали всю фракцию левых эсеров во главе с Марией Спиридоновой. Узнав об аресте фракции, эсер Д. Попов приказал обстреливать из немногочисленных пушек, бывших у его отряда на вооружении, Кремль. Попов кричал: «За Марию снесу пол-Кремля, пол-Лубянки!!!». Вскоре небольшая группа левых эсеров захватила главный Телеграф. Однако их действия не были поддержаны населением, москвичи остались равнодушны к мятежу. Быстро сориентировавшись в обстановке, большевистские лидеры направили к зданию телеграфа в Трёхсвятительский переулок отряды латышских стрелков. Уже 7 июля они выбили эсеров из Главного Телеграфа и обстреляли из артиллерии левоэсеровскую штаб-квартиру. После недолгого сопротивления большинство мятежников покинули горящее здание под крики запертого в одной из комнат Дзержинского: «Подлые трусы и изменники убегают!». Немногих сопротивляющихся до конца штурма латышские стрелки захватили в плен, а через два дня расстреляли. После освобождения Дзержинский в сердцах говорил Я.М. Свердлову: «Так опростоволосился! Почему они меня не расстреляли? Жалко, что уже не расстреляли, это было бы полезно для революции». Мрачный Феликс Эдмундович решил, что не справляется со своими обязанностями, и подал в отставку с поста председателя ВЧК.
5 июля поэт Зинаида Гиппиус записала в своём дневнике: «Было: очень глупое «восстание» левых эсеров против собственных большевиков. Там и здесь (здесь из Пажеского корпуса) постреляли, пошумели, «Маруся» спятила с ума, - их угомонили, тоже постреляв, потом простили, хотя ранее они дошли до такого «дерзновения», что... убили самого Мирбаха! Вот испугались- то большевики! И напрасно. Германия им это простила. Не могла не простить, назвалась груздём, так из кузова нечего лезть...».
Во время подавления левоэсеровского мятежа Спиридонову арестовали. 10 июля 1918 г., в день закрытия съезда, Свердлов объявил о судьбе арестованных левых эсеров: «Большинство из заключённых и задержанных в настоящее время, несомненно, завтра, самое позднее послезавтра будут освобождены как явно непричастные к выступлениям. Для нас всех несомненно, что задержанию подлежат лишь те, кто прямо или косвенно причастен, с одной стороны, к выступлению с оружием в руках против советской власти, с другой стороны – к убийству Мирбаха». Коммунисты сдержали слово: значительная часть схваченных на съезде была освобождена. На один год тюрьмы осудили Спиридонову, на три года заочно – успевшего скрыться Блюмкина. Однако по предложению Л. Д. Троцкого съезд постановил, что с этого момента левым эсерам « не может быть места в Советах рабочих и крестьянских депутатов». Неудачный мятеж навсегда подорвал силы партии левых эсеров. Многие её члены впоследствии вступили в РКП(б).
В ноябре 1918 г. Спиридоновой удалось отправить из тюрьмы «Открытое письмо ЦК партии большевиков». «С разгромом других партий,- писала она,- разгромлена советская власть, осталась лишь власть большевиков...» Спиридонову приговорили к тюремному заключению на один год, «принимая во внимание её особые заслуги перед революцией». Уже через два дня Президиум ВЦИК освободил её по амнистии.
Выйдя на волю, Мария Александровна сразу погрузилась в партийную работу. Левые эсеры требовали перестать грабить крестьянство, отменить ВЧК. Обращаясь к большевикам, она пророчила: «Вы скоро окажетесь в руках вашей чрезвычыйки». Спиридонова часто выступала с речами, в которых она резко осуждала большевиков. В январе 1918 г., выступая на заводе Гужона, она говорила: «Большевики приняли земельную программу эсеров. Эта программы была выношена десятками поколений, крестьяне дрались за неё с оружием в руках. На программа эта саботируется большевиками. В советских имениях рабочий будет наёмником государства».
Видный большевик Николай Бухарин показывал во время суда над Спиридоновой следующее: «...она топала ногами, истерически кричала, предлагала записывать фамилии умученных большевиками. Атмосфера была чрезвычайно тяжёлая, напоминавшая сцены из Достоевского». Сама Мария Александровна впоследствии писала: «Говоря о поруганной власти Советов, о заплёванной и запуганной личности рабочего и крестьянина, о вспоротой спине мужика, я действительно была «эмоциональна», я кричала «сплошным криком»... Немудрено быть «эмоциональным», говоря о тысячах расстрелянных крестьян».