2Но тут Заратустра, удивлённый плутовскими ответами, бросился ко входу в свою пещеру и, обращаясь к гостям, крикнул громким голосом:

«О все вы, проныры и шуты! Что притворяетесь и скрываетесь вы предо мной!

Как трепетало сердце каждого из вас от радости и злобы, что вы опять стали, как дети, благочестивы, –

– что вы опять поступали, как поступают дети, – молились, складывали руки крестом и говорили: “Боже милостивый!”

{736}

Но теперь оставьте для меня

эту

детскую комнату, мою собственную пещеру, где сегодня было столько ребячества. Остудите на воздухе ваш горячий детский задор и пыл ваших сердец!

Правда: если не будете вы как дети, то не войдёте в

это

Небесное Царство.

{737}

(И Заратустра показал рукою наверх.)

Но мы и не хотим войти в Небесное Царство: мужами стали мы, –

и хотим Царства Земного

».

3И ещё раз начал говорить Заратустра: «о мои новые друзья, – говорил он, – странные, высшие люди, как нравитесь вы мне теперь, –

– с тех пор как стали вы опять весёлыми! Поистине, вы все расцвели: мне кажется, таким цветам нужны

новые праздники

,

– какая-нибудь маленькая смелая чепуха, какое-нибудь богослужение и праздник осла, какой-нибудь старый весёлый дурень Заратустра, вихрь, который дыханием своим очистил бы вам души.

Не забывайте этой ночи и этого праздника осла, высшие люди!

Это

изобрели вы у меня, это принимаю я как доброе знамение: подобное изобретают только выздоравливающие!

И если будете вы вновь праздновать этот праздник осла, делайте это ради себя, делайте также ради меня! И в память обо

мне

!»

{738}

Так говорил Заратустра.

Песнь скитальца в ночи

{739}

1Тем временем они вышли один за другим на чистый воздух, в прохладную задумчивую ночь; Заратустра же вёл за руку самого безобразного человека, чтобы показать ему свой ночной мир, большую круглую луну и серебряные водопады у своей пещеры. И вот, наконец, они стояли безмолвно все вместе; это были старые люди, но сердца их утешились, исполнились решимости, и дивились они про себя, что им так хорошо на земле; а тайна ночи всё ближе подступала к их сердцам. И снова думал Заратустра: «О, как нравятся мне теперь эти высшие люди!», – но он не сказал этого, ибо чтил счастье и молчание их. –

И тогда случилось самое удивительное в тот долгий удивительный день: самый безобразный человек во второй и последний раз принялся пыхтеть и клокотать, но когда он добрался до слов, смотрите, из уст его вдруг отчётливо и чисто вылетел вопрос – хороший, глубокий, ясный вопрос, от которого у всех слышавших его шевельнулось сердце в груди.

«Друзья мои, как кажется вам? – спросил самый безобразный человек. – Ради этого дня –

я

впервые доволен, что жил всю свою жизнь.

И засвидетельствовать столь многое – этого для меня ещё недостаточно. Стоит жить на земле: один день, один праздник с Заратустрой, научил меня любить землю.

“Так

это

была – жизнь? – хочу сказать я смерти. – Ну что ж! Ещё раз!”

{740}

Друзья мои, как кажется вам? Не хотите ли вы сказать смерти, подобно мне: “Так

это

была – жизнь? Ну что ж, ради Заратустры, – ещё раз!”» –

Так говорил самый безобразный человек; но было уже близко к полуночи. И как вы думаете, что случилось тогда? Как только высшие люди услышали его вопрос, они сразу осознали превращение и выздоровление своё и кто дал им всё это, – тогда они бросились к Заратустре, стали благодарить, выражать почтение, ласкать, целовать ему руки, и каждый на свой лад: одни смеялись, другие плакали. Старый же прорицатель пританцовывал от удовольствия; и если, как думают некоторые повествователи, он был тогда пьян от сладкого вина, то, несомненно, он был ещё более пьян сладостью жизни, – он позабыл всякую усталость.

{741}

А есть и такие, кто рассказывает, что тогда плясал и осёл: ибо не напрасно самый безобразный человек поил его вином. Это было так, а может быть и иначе; и если действительно осёл не плясал в тот вечер, то всё-таки случились тогда ещё более великие и диковинные вещи, чем танец осла. Одним словом, как гласит поговорка Заратустры: «Какая разница!»

2Пока всё это происходило с самым безобразным человеком, Заратустра стоял как опьянённый: его взор потух, язык заплетался, ноги дрожали. И кто сумел бы отгадать, какие мысли пробегали тогда в его душе? Но видно было, что дух отступил от него, бежал впереди и находился где-то в широкой дали, блуждая, как сказано в писании, «над высокой скалой, между двух морей,

{742}

– между прошедшим и будущим, как тяжёлая туча». Но мало-помалу, пока высшие люди поддерживали его руками, немного пришёл он в себя и жестом отстранил толпу заботливых почитателей; однако он не говорил. Вдруг повернул он быстро голову: казалось, он что-то услышал; тогда приложил он палец к губам и сказал:

«Идём!»

И тотчас стало тихо и таинственно вокруг, а из глубины медленно доносился звук колокола. Заратустра прислушивался к нему, как и высшие люди; затем он снова приложил палец к губам и сказал:

«Идём! Идём! Полночь приближается!»

, – и голос его изменился. Но он всё ещё не трогался с места; тогда стало ещё более тихо и таинственно, всё прислушивалось, даже осёл и почитаемые звери Заратустры, орёл и змея, а также пещера Заратустры, большая холодная луна и сама ночь. Заратустра же в третий раз поднёс руку к губам и сказал:

– Идём! Идём! Идём! Будем теперь странствовать! Час настал! Начнём странствовать в ночи!