
- •4Заратустра же глядел на народ и удивлялся. Потом он говорил так:
- •5Произнеся эти слова, Заратустра снова посмотрел на народ и умолк. «Вот стоят они, – говорил он своему сердцу, – вот смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей.
- •2Здесь ненадолго умолк Заратустра и с любовью смотрел на своих учеников. Затем продолжал он так говорить – и его голос изменился:
- •3Сказав эти слова, Заратустра умолк, как тот, кто не сказал ещё своего последнего слова; долго в нерешимости взвешивал он посох в своей руке. Наконец так заговорил он – и голос его изменился:
- •2«Стой! Карлик! – сказал я. – я! Или ты! Но я сильнейший из нас двоих: ты не знаешь моей самой бездонной мысли!
- •2С открытыми глазами хожу я среди этих людей; они не прощают мне, что я не завидую их добродетелям.
- •3Я хожу среди этих людей и порой роняю слова; но они не умеют ни брать, ни хранить.
- •1Ах, неужели всё поблекло и отцвело, что ещё недавно зеленело и пестрело на этом лугу? и сколько мёда надежды уносил я отсюда в свой улей!
- •2«Мы опять стали набожными» – так признаются эти отступники; иные из них ещё слишком малодушны, чтобы признаться в этом.
- •1Во сне, последнем утреннем сне, стоял я сегодня на скале, – по ту сторону мира, держал весы и
- •2Сладострастие: жало и червь для всех носящих власяницу и презирающих тело – и «мир»
- •1Уста мои – уста народа; слишком грубо и сердечно говорю я для шелковистых кроликов. И ещё более странным звучит моё слово для всех чернильных каракатиц и лисиц пера!
- •2{518}Кто однажды научит людей летать, сдвинет с места все пограничные камни; все эти камни сами взлетят у него в воздух, землю вновь окрестит он – «лёгкой».
- •3Там же подобрал я на дороге слово «сверхчеловек» и что человек есть нечто, что до?лжно преодолеть,
- •4Смотри, вот новая скрижаль; но где братья мои, которые вместе со мною понесут её в долину и в плотские сердца?
- •8Когда на воде есть опоры, когда мостки и перила перекинуты над потоком, – поистине, не поверят, если кто скажет тогда: «Всё течёт».
- •12О братья мои, я посвящаю вас в новую аристократию: вы должны стать родителями и садовниками, сеятелями будущего, –
- •13«К чему жить? Всё – суета!
- •14«Для чистого всё чисто» – так говорит народ.
- •17Чёлн готов – быть может, на той стороне путь ведёт в великое Ничто. – Но кто хочет вступить в это «Быть может»?
- •18О братья мои, есть скрижали, созданные утомлением, и скрижали, созданные гнилой ленью; говорят они одинаково, но хотят, чтобы слушали их неодинаково. –
- •19Я замыкаю круги вокруг себя и священные границы; всё меньше поднимающихся со мною на всё более высокие горы; я строю хребет из всё более священных гор. –
- •22Если бы
- •25Кто умудрён в старых источниках, смотрите, тот будет в конце концов искать родников будущего и новых источников. –
- •26О братья мои! в ком лежит самая большая опасность для всего человеческого будущего? Не в добрых ли и праведных? –
- •29«Почему ты так твёрд! – сказал однажды древесный уголь алмазу. – Разве мы не близкие родственники?»
- •30О ты, воля моя! Ты, избеганье всех бед, ты, неизбежность
- •1«В твои глаза заглянул я недавно, о жизнь; золото мерцало в ночи глаз твоих, – сердце моё замерло от этой неги:
- •2Так отвечала мне жизнь и при этом заткнула изящные уши свои:
- •2Если гнев мой некогда разрушал могилы, сдвигал пограничные камни и скатывал старые разбитые скрижали в отвесную пропасть, –
- •3Если некогда дыхание приходило ко мне от творческого дыхания и от небесной необходимости, что принуждает даже случайности водить звёздные хороводы, –
- •4Если некогда одним глотком опорожнял я пенящийся кубок с пряной смесью, где хорошо смешаны все вещи,
- •7Если некогда простирал я тихие небеса над собою и летал на собственных крыльях в собственные небеса, –
- •1Когда в первый раз пошёл я к людям, совершил я безумие отшельника, великое безумие: я явился на базарную площадь.
- •16Что было на земле доселе самым тяжким грехом? Не слова ли того, кто говорил: «Горе здесь смеющимся!»
- •1«Не уходи! – сказал тут странник, называвший себя тенью Заратустры. – Останься с нами, – иначе прежняя удушливая печаль снова нами овладеет.
- •2Но внезапно испугалось ухо Заратустры: ибо в пещере, дотоле полной шума и смеха, вдруг водворилась мёртвая тишина; нос его ощутил благоухающий дым и запах ладана, как будто горели кедровые шишки.
- •2Но тут Заратустра, удивлённый плутовскими ответами, бросился ко входу в свою пещеру и, обращаясь к гостям, крикнул громким голосом:
- •3И ещё раз начал говорить Заратустра: «о мои новые друзья, – говорил он, – странные, высшие люди, как нравитесь вы мне теперь, –
- •3Полночь приближается, высшие люди, – и вот хочу я сказать вам кое-что на ухо, как тот старый колокол говорит мне на ухо, –
- •7Оставь меня! Оставь меня! я слишком чист для тебя. Не прикасайся! Разве мой мир не стал сейчас совершенным?
- •8Скорбь бога глубже, о дивный мир! Ухватись за скорбь бога, не за меня! Что я! Опьянённая сладкозвучная лира,
- •9Ты, виноградная лоза! За что хвалишь ты меня? Ведь я срезал тебя! я жесток, ты истекаешь кровью, – для чего воздаёшь ты хвалу моей опьянённой жестокости?
- •10О высшие люди, как кажется вам? Разве я прорицатель? Сновидец? Опьянённый? Толкователь снов? Полночный колокол?
- •11Всякая радость хочет вечности всех вещей, хочет мёду, хочет дрожжей, хочет опьянённой полуночи, хочет могил, хочет слёз утешения на могилах, хочет золотой вечерней зари –
- •12Научились ли вы теперь песни моей? Угадали вы, чего хочет она? Ну что ж! Давайте! о высшие люди, так спойте же мне теперь хоровую песнь мою!
8Когда на воде есть опоры, когда мостки и перила перекинуты над потоком, – поистине, не поверят, если кто скажет тогда: «Всё течёт».
Даже болваны будут противоречить ему. «Как? – скажут болваны, – всё течёт? Ведь опоры и перила
над
потоком!»
«
Над
потоком всё крепко, все ценности вещей, мосты, понятия, всё “добро” и “зло” – всё это
крепко
!» –
А когда приходит суровая зима, укротительница рек, – тогда и самые остроумные начинают сомневаться; и поистине, не одни только болваны говорят тогда: «Разве не всё –
неподвижно
?»
«В сущности всё неподвижно» – это истинное учение зимы; оно хорошо для бесплодного времени, хорошее утешение для спящих зимою и печных лежебок.
«В сущности всё неподвижно» –
но наперекор этому
учит влажный тёплый ветер!
Влажный тёплый ветер, бык, но не для пахоты, а бешеный бык, разрушитель, гневными рогами ломающий лёд! А лёд –
ломает мостки
!
О братья мои, разве
теперь
не всё течёт
в потоке
? Разве не все перила и мостки попадали в воду? Кто станет
держаться
ещё за «добро» и «зло»?
«Горе нам! Благо нам! Влажный тёплый ветер подул!»
{546}
– Так проповедуйте, братья мои, по всем улицам!
{547}
9Есть старое безумие, оно называется добро и зло. Вокруг прорицателей и звездочётов вращалось до сих пор колесо этого безумия.
Некогда
верили
в прорицателей и звездочётов и
потому
верили: «Всё – судьба: ты должен, ибо так надо!»
Затем перестали доверять всем прорицателям и звездочётам и
потому
верили: «Всё – свобода: ты можешь, ибо ты хочешь!»
О братья мои, о звёздах и о будущем до сих пор только грезили, но не знали их; и
потому
о добре и зле до сих пор только грезили, но не знали их!
{548}
10«Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!» – Такие слова считались некогда священными; перед ними преклоняли колена и головы, и снимали обувь.
{549}
Но я спрашиваю вас: когда на свете жили лучшие разбойники и убийцы, как не тогда, когда эти слова были священны?
Разве во всякой жизни нет – грабежа и убийства? И считать эти слова священными разве не значило – убивать саму
истину
?
Или не было проповедью смерти – считать священным то, что противоречило и противоборствовало всякой жизни? – О братья мои, разбейте, разбейте старые скрижали!
11В том моё сострадание всему прошлому, что я вижу: оно отдано на произвол, –
– отдано на произвол милости, духа, безумия каждого из поколений, которое приходит и всё, что было, толкует как мост для себя!
Как бы не пришёл великий тиран, хитроумное чудовище, которое своей милостью и немилостью будет принуждать и вынуждать всё прошлое – пока оно не станет для него мостом, и знамением, и герольдом, и криком петуха.
Но вот другая опасность и моё другое сострадание: память тех, кто из черни, не идёт дальше прадеда, – и на прадеде кончается время.
Так всё прошлое отдано на произвол: ибо может случиться, что чернь станет господином и всякое время утонет в мелкой воде.
Поэтому, о братья мои, нужна
новая аристократия
, противница всякой черни и деспотизма, которая на новых скрижалях вновь напишет слово: «благородный».
Ибо нужно много благородных, и разных благородных,
чтобы была аристократия
! Или, как говорил я однажды, сравнивая: «В том божественность, что существуют боги, а не бог!»
{550}