Российский порядок вектор перемен

СОЦИЕГАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

кстати говоря, и было одно из качественных отличий совре­ менного этакратизма от традиционного государственного («азиатского») способа производства. Е.Т. Гайдар справед­ ливо вспоминает одно чрезвычайно точное наблюдение Л.Д. Троцкого: «Привилегии имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право за­ вещания неотделимо от права собственности. Недостаточ­ но быть директором треста, нужно быть пайщиком. Побе­ да бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущественный класс». Другими словами, потребность в частной собственности связана с таким безусловным инстинктом, как родительский. [Гайдар 1995, с.114]

Как только репрессивный режим пере­ стал давить на этакратию, как только господствующие слои получили гарантии личной и имущественной безопасности, неприкосновенности жилища и т. д., на первый план вышла проблема собственности. Началось личное накопление. Но­ менклатура, торговые работники, теневики, руководители военно-промышленного комплекса, пригретые политиче­ скими лидерами работники искусств — вот хозяева первич­ ных предкапиталов, начавших складываться с середины 1950-х гг.

Однако ключевое значение в начавших­ ся процессах имело изменение системы управления госу­ дарственной собственностью. Жесткую иерархическую ко­ мандную систему управления экономикой из единого центра шаг за шагом сменяет административный (бюрокра­ тический) рынок, весьма своеобразная система экономиче­ ских отношений, которую справедливо называют «эконо­ микой согласований», сложный бюрократический рынок, построенный на обмене — торговле, осуществляемой как органами власти, так и отдельными лицами. В отличие от обычного денежного рынка товаров и услуг на этом рынке происходит обмен не только материальными ценностями, но и властью, исключениями из правил, престижем, т. е. всем, что имеет какую-либо ценность. Особенно ценился на этом своеобразном рынке социальный статус, который да­ вал неизмеримо больше, чем любые деньги. Директор заво­ да или института понимал, что получить потребные ресурсы будет неизмеримо легче, если он (она) станет депутатом Верховного Совета, Героем Социалистического Труда или лауреатом Ленинской премии. [Найшуль 1991]

Директора предприятий из «винтиков» государственной машины, беспрекословно выполнявших приказы начальства, превратились в активных субъектов торга. Но «торговали» они не столько между собой, что было бы залогом нормального рынка, а с вышестоящими начальниками. Этот торг шел по всей вертикали — от рядо­ вого рабочего до членов политбюро за принятие наиболее выгодных условий. Так, согласие директора предприятия на увеличение плана можно было обменять, например, на улучшение его служебного положения или на средства для строительства заводского жилого дома. Поскольку в Центр пробиваться становилось все труднее, то стали усиливаться горизонтальные связи. Их основные субъекты — директора и чиновники начали осознавать себя самостоятельной соци­ альной силой с особыми интересами.

Относительная стабильность положения директоров, министров, других высших чиновников, руково­ дивших подведомственными им заводами, отраслями, регио­ нами в течение многих лет, накопивших за это время и ав­ торитет, и связи, и средства, значительно изменила их психологию, реальную практику управления. Высшие номен­ клатурные бонзы чувствовали себя достаточно уверенно, сде­ лали крупный шаг по переходу от роли управляющих (при отсутствующем владельце) к положению реальных хозяев.

Таким образом, в 1953—1985 гг. при внешнем господстве все той же тотально-государственной собственности развивались своеобразные латентные процес­ сы зарождения «квазичастной» собственности, шел процесс преприватизации собственности и складывания протокласса, крупных собственников.

В 1985—1991 гг. подспудные процессы предыдущего периода вышли наружу. Началась открытая номенклатурная приватизация. В этом был социальный смысл реформ Рыжкова — Горбачева, вся выгода от кото­ рых досталась «своим» — хозяйственному и партийно-ком­ сомольскому аппарату. Благодаря централизации госсоб­ ственности и раздаче ее в «полное хозяйственное ведение» соответствующих должностных лиц (1987—1990 гг.) принцип владения ею из исключительно корпоративного превратился в корпоративно-индивидуальный. Подоспевшая приватиза­ ция (с 1992 г.) облекла ту же номенклатурную собствен­ ность в разного рода смешанные, полугосударственные формы и таким способом еще более надежно закрепила ее

СОЦИЕГАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

СОЦИЕГАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

за номенклатурой, укрыла от притязаний других соци­ альных групп. В итоге и власть, и собственность остались в руках прежних хозяев России, которые только укрепили свои позиции.

Ктому же приватизация собственности

ифинансов причудливо сочеталась с укреплением номен­ клатурного характера аппарата государственной власти. Не в силах в течение 1990-х гг. легально конкурировать с част­ ным бизнесом по уровню заработной платы, государство воссоздало систему привилегий для высшего и среднего уп­ равленческого звена. Так, владения Управления делами пре­ зидента значительно превысили собственность Управления делами ЦК КПСС, а степень контроля за использованием дач, автомашин, учреждений медицины, охраны и т. п. зна­ чительно снизилась.

Это объясняет бескровность «антиком­ мунистической революции». Поскольку этакратия с дочер­ ним отрядом комсомольского бизнеса открыто превратилась

вкрупных собственников, некому было организовывать гражданскую войну за реставрацию старых порядков. При­ вилегированное меньшинство стало открыто богатым, гос­ подствующим и правящим слоем, кровно заинтересованным

встабильности и мирном закреплении номенклатурно-бю­ рократического контроля над государством и обществом.

Номенклатурная приватизация не была единственным источником складывания слоев собственни­ ков. Был еще один канал преемственности в системах соци­ ального расслоения между «коммунистическим» прошлым и постсоветским настоящим. Нельзя забывать о гигантских масштабах теневой экономики в бывшем СССР, в которой к концу 1980-х гг. было задействовано (по разным расчетам) 20—30 млн человек как полностью (вероятно, до 3-х млн), так и по большей части — от случая к случаю. Слои пред­ принимателей, действовавшие в этом секторе экономи­ ки, богатели за счет спекуляций, хищения сырья и готовой продукции. Все быстро выраставшие начиная с 1987 г. но­ вые формы экономической активности (кооперативы, ма­ лые и совместные предприятия и т. д.) создавались почти исключительно для торгово-посреднической деятельности. В них-то и легализовались хозяева и хозяйчики прежней те­ невой экономики. [Кочетов 1993, с. 66—73]

Эти две прослойки собственников — легально-административная и теневая — вступили в проти-

воборство за овладение собственностью и каналами по­ лучения доходов. Борьба разворачивалась за распоряжение средствами производства и за контроль над сферами рас­ пределения и обращения. Занимая выгодные исходные по­ зиции в сфере обращения и частично — в сфере распреде­ ления, теневая прослойка стала постепенно наращивать позиции в сфере распоряжения средствами производства. Легально-административная прослойка была вынуждена де­ лать уступки, корректируя законодательно-правовую основу бизнеса, в то же время сохраняя свои преимущества в адми­ нистративно-государственной сфере. В итоге борьбы обе прослойки к середине 1990-х гг. практически слились. Но, следует добавить, слились на основе сохранения власти и собственности прежде всего у номенклатуры. [Голъденберг 1995]

С точки зрения теории административ­ ного рынка Россия в период, предшествовавший реформе, представляла собой совокупность офисов, контор, предпри­ ятий, которые были связаны сложной системой взаимных отношений и взаимных обязательств. И эта система стала постепенно разрушаться. Ведь чем сложнее становилось хо­ зяйство, тем чаще не срабатывали вертикальные связи, эф­ фект давали только горизонтальные. Центр потерял всякую экономическую функциональность. Инстинкт самосохране­ ния вынудил власть начать перестройку.

Задача долговременной трансформации состояла в том, чтобы раскрепостить отношения между предприятиями, ведомствами, дабы они могли стать агента­ ми на рынке, заключающими между собой сделки исходя из рыночных интересов. Этот процесс мог пойти по-разному: свестись к ремонту существующей системы, повышению ее эффективности или ее демонтажу.

Сама природа того общества, из которо­ го вышла перестройка и последующие реформы, такова, что социальные слои образовывали некоторые размытые мно­ жества, у которых не было даже в интенции осознания сво­ их групповых интересов, специфической системы ценно­ стей, единства образа жизни. Исключение составляла властвующая элита, которая обладала всей системой груп­ повых признаков, включая самоидентификацию. Поэтому именно элита (этакратия, номенклатура), а совсем не ин­ теллигенция (как пишут некоторые авторы) оказалась локо­ мотивом социальных изменений.

СОЦИЕГАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

СОЦИЕГАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

К этому следует добавить реальное рас­ пределение собственности в дореформенный период. Други­ ми словами, сложившееся к концу 1980-х гг. соотношение сил сделало неизбежным захват номенклатурой конт­ рольных позиций в приватизирующейся экономике. Это был единственный путь мирного решения вопроса о соб­

ственности.

В 1988—1991 гг. состоялась раздача соб­ ственности в номенклатурные руки, сохранившие и власт­ ные полномочия. В итоге сложился беспримесный номен­ клатурный псевдокапитализм в чрезвычайно выгодном варианте — лжегосударственной форме деятельности част­ ного капитала. Это была келейная паразитическая привати­ зация без смены юридических форм собственности. Про­ цесс выхода номенклатурных чинов на коммерческую стезю начался в 1987 г. со специального решения ЦК КПСС о комсомольском движении в рыночную экономику. Коорди­ национный комитет этого движения возглавил второй чело­ век в партии, член политбюро и секретариата ЦК, Е.К. Ли­ гачев. Началось создание разнообразных коммерческих центров, контроль за которыми и реальное руководство осу­ ществляли высшие чиновники. Эти организации практичес­ ки не платили налоги, они имели право перекачки безна­ личных денег в наличные, они покупали валюту в Госбанке по смехотворному официальному курсу (0,56 р. за 1 долл.) и тут же перепродавали по коммерческому курсу (от 20 до 150 р. за долл.). Им были доступны все государственные фонды, запасы сырья и готовой продукции, которые они тут же продавали за рубеж огромными партиями. Им же было передано множество зданий, санаториев, домов отды­ ха. Эти же люди создавали благотворительные фонды, не­ подконтрольные налоговой инспекции и позднее в своем большинстве таинственно исчезнувшие. И, наконец, все эти «свои» люди были полностью ограждены от правоохрани­ тельных органов. Примером успешного включения «зачина­ телей» этого движения в настоящую, крупную даже по ми­ ровым масштабам, коммерцию может служить финансовая империя «Менатеп», длительное время пользовавшаяся осо­ бой благосклонностью уже новых властей.

Начало открытой приватизации (с 1992 г.) означало ненасильственное изменение отношений соб­ ственности без (в большинстве случаев) смены владельца. По идее, можно было ожидать, что фиговый листок

лжегосударственности станет спадать с номенклатурной собственности, что директора, министерские и другие чи­ новники продолжат пользоваться доходами по своему усмотрению, но государство уже не будет платить по их долгам, и они как собственники станут нормально выпла­ чивать рабочим заработную плату. Другими словами, дол­ жен был бы начаться переход от лжегосударственной формы собственности к подлинно частной, к чисто рыночному пе­ рераспределению собственности.

Однако процесс пошел преимуществен­ но по другому вектору. Лишь на несколько градусов удалось повернуть стрелку от номенклатурной к демократическирыночной приватизации. До сих пор не существует системы достаточно развитой частной собственности, отделенной от государства. Цель номенклатуры и соединившихся с нею квазибанкиров была и остается неизменной на протяжении всего постсоветского периода — законсервировать отноше­ ния «ничейной собственности», чтобы, не неся за нее ответственности, пользоваться доходами с нее как с част­ ной. Эта незавершенность, неопределенность отношений собственности сказывается решающим образом и на соци­ альной стратификации.

Другой источник формирования круп­ ных капиталов, а соответственно и крупной буржуазии, — льготные кредиты, скрытые экспортные субсидии и дотиро­ вание импорта. Эти способы обогащения «новых русских» возникли в 1988 г. и приняли небывалые масштабы начиная с 1992 г. По мнению Андерса Ослунда, экономического со­ ветника правительства при Е. Гайдаре, «в выигрыше ока­ зались банкиры, имевшие большие связи в верхах» и сосре­ доточившие субсидируемые кредиты промышленным и аграрным предприятиям. А на разнице в ценах на внутрен­ нем и мировом рынках (нефть, металл, сырье) благодаря экспортным квотам и лицензиям сколотили огромные со­ стояния, как выразился тот же превосходно информиро­ ванный Ослунд, «люди с большими связями — должност­ ные лица компаний-производителей, торговцы сырьем, коррумпированные чиновники». Также воздействовали на складывание феерически возникавших состояний и субси­ дии на импортные поставки в 1992 г. продовольствия. Им­ портеры платили всего лишь один процент действовавшего обменного курса при покупке валюты у правительства. Про­ дукты продавались в России по обычным рыночным ценам,

СОЦИЕГАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

СОЦИЕГАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

а субсидия пошла в карман импортерам. И Ослунд считает, что именно такими путями «в прошедшие несколько лет в России появились по-настоящему богатые люди. В их числе банкиры, представители нефтегазовой промышленности, торговцы и ряд высших чиновников. Некоторые из этих людей сумели сделать более одного миллиарда долларов». Основная часть их вышла из рядов прежней советской но­ менклатуры. [Ослунд 1996]

Однако и в пределах предопределенного варианта развития были возможности увеличить долю нено­ менклатурной приватизации. Такой авторитетный и рефор­ мистски ориентированный автор, как академик Н. Шмелев, считает, что в этом отношении самой тяжкой ошибкой была конфискация всех сбережений населения и предприя­ тий в первые месяцы 1992 г. в результате отпуска цен на свободу без всякой компенсации по вкладам в банках и сберкассах. На момент реформ у населения и предприятий на счетах имелось около одного триллиона рублей. Все ос­ новные фонды страны оценивались тогда в сумме двух триллионов рублей. Многие специалисты расценивали го­ товность владельцев этих денег вложить свои средства в ак­ ции или в прямой выкуп государственных предприятий в 300—400 млрд р. Иными словами, если бы не конфискация, «15—20% всей государственной собственности могло бы быть в 1992—1993 гг. выкуплено, т. е. приватизировано нор­ мальным путем, не задаром, а за деньги...». Но когда нор­ мальные накопления были одним ударом ликвидированы, остался только один путь приватизации крупной и средней государственной собственности — раздача ее задаром ди­ ректорату и чиновничьим кланам.

«Но это только часть вопроса. Другая же состоит в том, что, сосредоточившись на приватизации наших промышленных монстров, реформаторы в то же вре­ мя проводят политику не поощрения, не поддержки, а, наоборот, удушения истинного частного предприниматель­ ства, мелких и средних частных предприятий. Вытолкнув частную инициативу преимущественно в «Лужники» и отча­ сти в банки, реформаторы упорно и, по всему видно, пред­ намеренно не пускают ее в главную сферу экономики — в производство.

...Власть отказывается понимать, что бу­ дущее России — это не только и даже не столько Уралмашзавод, сколько миллионы мелких и средних частных пред-

СОЦИЕГАЛЬНАЯ СИСТЕМА ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

«носит производительный, созидающий характер. Частным здесь является не только присвоение собственности, но и ее производство... нормой является преобладание производства над присвоением... У нас же все иначе. Частный принцип действует здесь в основном в сфере присвоения, которое от­ нюдь не лимитировано производством. Предметом частного номенклатурного присвоения сплошь и рядом оказывается стоимость, в создании которой соответствующие лица не при­ нимали никакого или почти никакого участия: производитель­ ные силы, накопленные трудом и лишениями многих поколе­ ний, богатства российских недр, бюджетные средства».

Отсюда следует, что если частная соб­ ственность сопряжена с ответственностью, эффективностью ее производительного использования, то российские вла­ дельцы «частной собственности за общественный счет» ос­ вобождены от ответственности и риска, их богатство не за­ висит от их хозяйственной деятельности.

«Капиталистическая частная собствен­ ность универсальна... она является достоянием всех — будь то хотя бы собственность на свою рабочую силу, на свои интеллектуальные способности, на свое жилище и т. д. «Приватизированная» собственность — достояние немно­ гих. Как и ее предшественница, корпоративная собствен­ ность советского правящего слоя, она представляет собой сословную привилегию и очень дорожит этим своим ана­ хронистическим феодальным статусом. ...Современный ка­ питализм и новый российский строй не просто далеки друг от друга: они антиподы».

Дело, конечно, не только в собственно­ сти. В стране по-прежнему нет ни свободного рынка, ни де­ мократии. Принципиально различны по сравнению с капи­ тализмом типы личности, этика, все основные цивилизационные черты. [Буртин 1997, с. 174, 175, 164; см. также Буртин 1998]

Для того чтобы добиться такого «успе­ ха», правящие круги переломили демократическую актив­ ность масс, удержали Россию от демократической револю­ ции, наподобие тех, что прошли в Венгрии, Польше, Чехии, странах, вставших на путь подлинно капиталистического и демократического развития. Как откровенно и точно выска­ зался Б.Н. Ельцин: «В сентябре — октябре (1991 г.) мы про­ шли буквально по краю, но смогли уберечь Россию от рево­ люции». [Российская газета. 20 августа 1992 г.]