М.В. ЛОМОНОСОВ И ОПТИМИЗМ ВЕКА ПРОСВЕЩЕНИЯ

А.Г. ДЕМЕНЕВ

М.В. ЛОМОНОСОВ И ОПТИМИЗМ ВЕКА ПРОСВЕЩЕНИЯ

Современников и потомков всегда удивляла неистощимая энергия Ломоносова, многогранность и грандиозность его замыслов, готовность, браться за самые сложные начинания. В чем был источник этой неистощимой энергии? Свойственная эпохе Просвещения оптимистическая вера в достижимость счастья человеческого, в возможность социального прогресса вдохновляла, окрыляла, давала силы. Европа жила ожиданием социальных перемен, впечатленная первыми уже заметными успехами науки Нового времени. Критическая оценка социальных пороков не мешала верить в принципиальную способность крепнущей науки устранить их. Поверивший в свои силы человеческий разум открывал новые горизонты. Смог бы Ломоносов сделать так много, если бы стенал о несовершенстве бытия, о неискоренимости природного, социального и морального зла, о бесполезности любой социальной активности человека и бессмысленности самой жизни? Увлечение пессимизмом в Европе и в России было еще впереди, в XIX и XX столетиях.

Деятельность реформатора невозможна без веры в возможность разумно обустроить жизнь общества. Проекты Ломоносова в области экономики, общественной жизни, науки и просвещения – это поиск рациональных начал жизни для России. В России подобные Ломоносову мыслители при всей противоречивости петровских реформ связывали с ними открывшиеся перспективы ускоренного развития страны. Но главной движущей силой прогресса для Ломоносова, безусловно, была наука.

Жизнеутверждающей верой в прогресс пронизано «Слово о пользе химии». На примере химии Ломоносов красочно живописует, как развитие науки «блаженство жития нашего умножает», насколько огромные, разнообразные и часто неожиданные перспективы открывает. Наверное, у читателей вызовет недоумение или улыбку наивность некоторых оптимистических оценок, свойственных безоговорочной вере в науку эпохи Просвещения. Так Ломоносов делал вывод, что, породив огнестрельное оружие, химия способствовала смягчению нравов общества, потому что войны стали менее жестокими и кровожадными.

Основывался ли оптимизм Ломоносова на идеализации российской действительности? Во многих работах Ломоносов давал положительную оценку достижениям России в XVIII столетии. «Российская империя внутренним изобильным состоянием и громкими победами с лучшими европейскими странами равняется, многие превосходит» [1]. Некоторые дореволюционные исследователи подчеркивали охранительное отношение Ломоносова к монархическим и крепостническим порядкам эпохи абсолютизма. Одни видели заслугу Ломоносова в защите идеалов «самодержавия, православия, народности». Другие осуждали его безразличие к социальным язвам крепостнической России. Такая оценка содержится, например, в исследовании Г.В. Плеханова. Лояльность к абсолютизму связывалась с поморскими корнями Ломоносова, объяснялась относительно благополучным положением поморов в сравнение с крепостными центральной России. В советской литературе подобные оценки признавались ошибочными, доказывалось неприятие Ломоносовым пороков современного ему общества, нацеленность на их искоренение. Благо, издание полного собрания сочинений в 1950-1959 гг. открыло доступ широкому кругу исследователей к неизвестным произведениям, письмам, документам. Но беспристрастности исследований мешала идеологическая установка на мифологизацию образа Ломоносова, как демократического мыслителя, атеиста, последовательного сторонника материалистического и диалектического мировоззрения. Ломоносов и видел многие недостатки современной ему России, и предлагал конкретные проекты по их устранению. Но его надежды по их реализации связывались с благоволением просвещенных монарших особ, коим и были посвящены многочисленные похвальные слова и оды. В них рекомендательные проекты по реформированию России были смягчены приправой из похвалы и лести.

Прочным фундаментом оптимистического мировоззрения Ломоносова было его отношение к природе. Он относился к тому типу людей, которые способны замечать удивительное там, где остальные видят лишь привычное и обыденное. Эстетическое, благоговейное переживание совершенной гармонии окружающего мира стало мощным побудителем, подтолкнувшим молодого помора к изучению наук, к объяснению причин этого совершенства. Позднее и в поэтических, и в научных трудах он

воспевал величие мироздания, пытаясь найти отклик у читателей. И в большинстве произведений рядом с такими откровениями у него упоминается предполагаемый Творец этого совершенства.

Да хвалит Дух мой и язык Всесильного Творца Державу, Великолепие и славу, О Боже мой, коль Ты велик! Одеян чудной красотой,

Зарей божественного света, Ты звезды распростер бессчета

Шатру подобно пред Тобой [2].

Совершенство творения говорило для него о мудрости Творца. Просвещенный человек, по его мнению, «…представляя себе великое пространство, хитрое строение и красоту всея твари, с некоторым священным ужасом и благоговейною любовию почитает создателеву бесконечную мудрость и силу» [3]. Ветхозаветный образ Бога как творца, зиждителя ближе религиозно-философскому оптимизму XVIII века, чем евангельский образ страдающего и искупающего человеческие грехи Христа.

Несмотря на частые упоминания Бога Ломоносову не свойственны богословские рассуждения о личности Творца, встречаемые у некоторых других естествоиспытателей, таких, например, как Ньютон. Ломоносов не ставил целью познать Творца через творение. Природа сама по себе достойный объект познания. В советской историко-философской литературе апелляции Ломоносова к Богу вообще характеризовались как необязательная и формальная дань традиции. С этим, впрочем, тоже сложно согласиться.

Была ли свойственна телеологичность мировоззрению Ломоносова? Многие мыслители XVIII века обосновывали оптимистическое мировоззрение, опираясь на идею о предзаданной целесообразности всего существующего. В исследованиях многих дореволюционных авторов и представителей русского зарубежья Ломоносов представлен последователем метафизики Лейбница и Вольфа (В. Тукалевский, А.Ф. Преображенский, П.Н. Сакулин, В.В. Зеньковский). Ломоносов уважительно относился к научным заслугам своего учителя Х. Вольфа, но

не принимал многих положений его философии, критиковал учение о «нечувствительных частицах, лишенных протяженности». (опыт о теории нечувствительных частицах тел и вообще о причинах частных качеств [4]. Объясняя целесообразность природы, он не прибегал к телеологии Вольфа или к учению Лейбница о предустановленной гармонии. Непосредственной причиной любого природного явления он считал какоелибо другое природное явление. Долг ученого он видел в том, чтобы отыскивать естественную причинность, а не заявлять о любом труднообъяснимом явлении: «Так захотел Бог!»

Для Ломоносова счастье человеческое невозможно без самореализации в какой-либо полезной для общества деятельности. «Рассуждая о благополучии жития человеческого, слушатели, не нахожу того совершеннее, ежели кто приятными и беспорочными трудами пользу приносит» [5]. Осознание полезности своего труда в сочетании с ответной благодарностью компенсирует любые лишения, с этим трудом связанные. Страдания – неизбежный спутник человека, но они не обесценивают жизнь, а лишь усиливают ощущение удовлетворенности от достигнутых целей. «Ежели бы небо благоволило, чтобы человек препровождал жизнь свою безбедно, то бы он своего счастия не мог чувствовать» [6].

Наибольшее удовлетворение, по его мнению, может приносить занятие наукой. Наслаждение красотой и гармонией сотворенного мира сочетается в этом занятии с пользой, которую можно принести всему роду человеческому, и которую рано или поздно обязательно оценят современники или потомки. В отличие от многих других видов деятельности, занимаясь наукой, человек не присваивает чужие блага, а одаривает своими. Осознание беспорочности своего труда является важным условием счастья. Нет счастья без добродетели. Развивая идею Цицерона, Ломоносов писал: «Ибо в единой токмо добродетели состоит человеческое совершенство. Един добродетельный совершенно богат, что больше богатства не желает, всем изобилен, что добродетелию все недостатки наполняет, во всем честен, ибо добродетель есть сама себе честь и похвала; она есть в недостатках довольство и в нищете изобилие»

[7] .

В более поздних работах представления Ломоносова о морали основаны на разумном компромиссе между ценностями счастья и

добродетели, также свойственном эпохе Просвещения. В них нет оправдания гедонистической разнузданности в ущерб добродетели, но нет и требования стоического служения добродетели, в ущерб индивидуальному счастью. В них скорее свойственное аристотелевской этике представление о возможности достигнуть счастье через добродетельность. В поэтическом цикле «Разговор с Анакреоном». Ломоносов перевел стихи древнегреческого поэта Анакреона, сочинив и ответ ему. Сравнивая гедонистическую мораль Анакреона со стоицизмом Сенеки, Ломоносов не принимает сторону второго.

Возьмите прочь Сенеку, Он правила сложил Не в силу человеку,

Икто по оным жил? [8]

Втоже время он осуждает и эгоизм Анакреона. Изобразив в стихотворении в виде возлюбленной женщины Россию, Ломоносов указал достойную цель жизни – служение отечеству. Как поэта-классициста его вдохновляли подвиги героев, но героическое служение общественному благу не сопровождалось у него трагическим ощущением самопожертвования, как это было свойственно, например, Сумарокову. Цель эта, по его мнению, не требует отказа человека от своего счастья. В ней и есть счастье.

Как не хватает подобных настроений нашему веку!

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.М.В. Ломоносов Полное собрание сочинений. Т. 6. Л., 1952. С. 421.

2.Там же. Т.8, Л., 1959. С. 228.

3.Там же. Т. 2. Л., 1951. С. 350.

4.Там же. Т.1. Л., 1950 С .201; Т. 10. Л., 1957. С. 503.

5.Там же. Т. 2. Л., 1951. С. 349.

6.Там же. Т.7. Л., 1952. С. 122.

7.Там же. Т.7. Л., 1952. С. 308-309.

8.Там же. Т.8 Л., 1959. С.763.