§ 49. Объективный и субъективный смысл в социальных науках

После этого анализа важнейших базовых понятий понимаю­щей социологии мы можем вернуться к поднятому в § 43 воп­росу о своеобразном соотношении смысловой интерпретации социального мира социальными науками и смыслополагания этого самого социального мира в актах повседневной жизни. Мы установили, что все науки о социальном мире являются объективными смысловыми контекстами субъективных смыс­ловых контекстов. Лишь теперь мы в состоянии дать удовлет­ворительное разъяснение относительно этого утверждения.

Всякое научное опытное знание социального мира – опыт­ное знание более широкого социального окружения или соци­ального мира предшественников, но никак не опытное знание ближайшего социального окружения. Соответственно соци­альные науки постигают человека в его социальности не как живое Ты, наделенное длительностью, а как персональный тип, которому не присущи ни подлинная длительность, ни спонтанность, а лишь воображаемое (т.е. такое, которое ник­то не может пережить и никто не переживал) время. Этому идеальному типу приписываются в качестве предикатов лишь такие переживания сознания, которые уже заранее отмечены выделением инвариантов типично релевантных мотивов. Ме­тодика установления инвариантов была продемонстрирована нами в ходе анализа методики понимающей социологии: уста­новление инвариантов осуществляется адекватно в смысловом и каузальном отношении, т.е. с постоянным обращением к за­данному опыту социального мира и мира вообще и при впол­не мотивированной совместимости с прежде образованными идеальными типами, в которых Я, живущее в социальном мире, постигает свое более широкое окружение и свой мир предшественников.

Поскольку действующие в социальном мире заданы соци­альным наукам не в их телесности и самоданности, а лишь опос­редованно, как персональные идеальные типы, то и задачей этих наук не может быть постижение субъективного смысла че­ловеческого смысла таким образом, как это присуще лишь по­ниманию alter ego в социальном отношении ближайшего окружения. Однако мы видели, что понятие субъективного смысла претерпевает различные модификации при переходе из сферы ближайшего окружения в сферу более широкого ок-

ружения или мира предшественников. В идеально-типической конструкции смысловые контексты, познаваемые в ближай­шем окружении путем непосредственного опыта, последова­тельно заменяются системой наслаивающихся один на другой и включенных один в другой, переплетенных объективных смысловых контекстов. Однако именно эта конструкция обес­печивает постижение процессов конституирования, в которых для полагающего смысл порождается то смысловое содержа­ние, которое мне, интерпретатору, как и интерпретирующей социальной науке, задано как объективный смысл окончатель­но конституированной предметности. Правда, обнажение это­го процесса конституирования с помощью техники типизации происходит не в живых интенциональных актах, не допреди-кативно и не в отношении с живым и обладающим реальной длительностью сознанием, а лишь на модели подобного созна­ния лишь на персональном идеальном типе, лишь в предика­тивных структурах и в экспликации путем последовательных, шаг за шагом суждений.

Наш анализ персонально идеального типа продемонстри­ровал, что он может обнаруживать все степени анонимности и, соответственно этому, все степени содержательной напол­ненности. Что бы ни описывалось идеально типической кон­струкцией: поведение индивида, или другого alter ego более широкого окружения, или даже неких анонимных «некто» или «всякий», – всегда есть возможность исходя из заданного уже го­товым порождения обратиться к лежащим в его основе консти­туирующим процессам порождения. По этой причине предмет­ная область социальных наук включает участки с совершенно различной степенью анонимности и совершенно разной со­держательной полноты. А если учесть, что наше понятие соци­альных наук охватывает как историю индивида, так и теорети­ческую национальную экономику, правоведение, то данное утверждение станет и без того очевидным. К тому же проясне­ние субъективного смыслового контекста порождений любого рода с помощью идеально-типической техники является це­лью отнюдь не для всех социальных наук. Существуют и соци­альные науки, занимающиеся лишь объективными контекстами, лишь материальными идеальными типами (процессуальными типами), без дальнейшего обращения к соответствующим пер­сональным идеальным типам. Эта группа социальных наук, примерами которых могут служить история права как описание исторических форм права, или «история искусства без имен»,

996

997

или, среди неисторических наук – «общая политология», предполагает низшие конститутивные ступени смыслополага-ния данными безусловно, без вопроса, вообще не включая их в поле зрения. Темой этих наук является не порождающий процесс смыслополагания, а полученные из него порождения, воспринимаемые без вопроса как осмысленные и подводимые под материальные типы (процессуальные типы).

Напрашивается возражение: утверждение, что все социальные науки относятся к наукам типообразующим, противоречит факту «номотетических», т.е. «законообразующих» социальных наук, претендующих на то, чтобы давать универсальные познания, предшествующие всякому опыту. Кратко проанализируем осо­бый характер этих наук и их особое отношение к субъективно­му и объективному смыслу социального мира на примере те­оретической национальной экономики.

Австрийская школа национальной экономики, действующие в том же направлении англо-американские исследователи, да и математическая школа национальной экономики претендуют на то, что занимаются точной, теоретической наукой, положе­ния которой обладают универсальной значимостью, т.е. при­менимы в любое время и в любом месте, где осуществляется экономическая деятельность. Среди новейших авторов данно­го направления наиболее значимым поборником теоретичес­кого характера национальной экономики можно считать Ми-зеса. В своей уже не раз цитированной работе «Социология и история» Мизес, полемизируя с Максом Вебером, занимается проблемой противопоставления теоретической и историчес­кой социальной науки. Национальная экономия предствляет для него лишь частную область, и притом чрезвычайно разви­тую область социологии. Возражая Веберу, Мизес поднимает вопрос, «действительно ли теоретические понятия националь­ной экономики носят логический характер идеальных типов». Он приходит к следующему выводу: «На этот вопрос следует дать отрицательный ответ. Конечно, и понятия нашей теории также в своей «понятийной чистоте… нигде не встречаются в эмпирической действительности». Ведь понятия никогда и нигде не встречаются в действительности, они относятся к об­ласти мышления, а не действительности; они представляют собой духовное средство, с помощью которого мы пытаемся объять мыслью действительность. Однако нельзя утверждать относительно этих понятий теории национальной экономики, будто они получаются путем «одностороннего возвышения од-

ной или нескольких точек зрения и путем соединения в единую картину мысли множества отдельных явлений, существующих в диффузном и дискретном виде, обнаруживающихся то боль­ше, то меньше, а то и вовсе не обнаруживающихся, явлений, со­гласующихся с теми самыми односторонне выделенными точка­ми зрения»²⁷⁷. Вернее было бы сказать, что они получаются путем абстракции, «направленной на то, чтобы выделить содержаще­еся в каждом из подвергнутых рассмотрению частных явле-ний»²⁷⁸. «Фундаментальная ошибка Вебера заключается в том, что он не увидел притязания на универсальную значимость, с которым выступают социологические теоретические положе­ния. Экономический принцип, фундаментальные законы фор­мирования ситуации обмена, закон прибыли, демографичес­кий закон и все прочие положения действительны всегда и повсюду, где имеются необходимые для них условия»²⁷⁹.

Несомненно, критика, которую Мизес обращает против ут­верждения, что понятия национальной экономики представляют собой идеальные типы, справедлива, если определять «идеаль­ный тип» так, как это сделано в самой ранней формулировке у Макса Вебера, на которую и указывает Мизес в приведенной ци­тате. При таком подходе идеальный тип и в самом деле представ­ляет собой понятийную структуру, приложимую лишь к истори­ческим данностям и противопоставленную полученным путем «абстракции» понятиям теоретической социологии, вычленяю­щим то, что содержится в каждом из рассматриваемых частных явлений. Однако предлагаемое в данной работе понимание иде­ального типа, уже намеченное, по моему мнению, в поздних ра­ботах Вебера²⁸⁰, совершенно иное. Согласно этому пониманию, сущность идеально-типической конструкции заключается в утверждении в качестве инвариантных определенных мотивов в пределах области варьирования соответствующего самоис­толкования, в ходе которого действующее сейчас-здесь-так Я интерпретирует свою деятельность (поведение). Правда, это установление инвариантов отсылает к предшествующему «опыту», однако не к опыту в смысле индифферентного плос­кого эмпиризма, а к изначальной основе получаемого в допре-дикативной самоданности опыта, опыта предмета как самости, как его самого. В таком понимании идеальный тип никоим образом не ограничивается каким-либо определенным про­цессом конституирования или определенным генетическим принципом. Можно формировать идеальные типы как эмпи­рические («эмпирия» понимается здесь в смысле совокупнос-

998

999

ти опыта внешнего мира), так и «эйдетические» (т.е. получае­мые путем созерцания сущности), полагаемое в качестве инва­рианта может быть добыто путем абстракции, обобщения или формализации, следует только соблюдать принцип смысловой адекватности. Согласно этой нашей концепции идеальных ти­пов, идеально-типический характер оказывается присущим так­же и понятиям и положениям теоретических социальных наук – следовательно, и национальной экономики. Ведь и примеры, приведенные Мизесом – экономический принцип, фундамен­тальные законы формирования ситуации обмена и т.д., – представляют собой идеально-типические конструкции в этом смысле, правда, такие конструкции, которые, будучи порож­денными в процессах обобщения и формализации, дистилли­ровали установленное в качестве инварианта путем разного рода формовок и переработок, так что приобрели характер «универсально значимых». В процитированном месте Мизес выражает это дополнением, что теоретические положения дей­ствуют всегда и везде, «где имеются необходимые для них усло­вия». Эти идеальные типы соотносятся не с индивидуальным alter ego или с некоторым большинством alter ego, которые были бы исторически и пространственно локализированы. Они представляют собой высказывания о протекающей в пол­ной анонимности деятельности (поведении) какого-то Некто, или, вернее, Кого-угодно, где бы и когда бы подобная деятель­ность ни осуществлялась. Именно поэтому данные высказыва­ния обладают незначительной содержательной наполненнос-тью²⁸¹. Мизес вполне справедливо порицает (с. 486), что Вебер ограничивает действие положений австрийской теории наци­ональной экономики экономической деятельностью, происхо­дящей по расчету торговца, он справедливо характеризует та­кую позицию как позицию так называемой классической национальной экономики (образующей менее анонимный и более содержательно наполненный тип экономического чело­века), тогда как современная национальная экономика исхо­дит не из поведения торговца, а из поведения потребителя, т.е. поведения «любого». Положения каталлактики приобретают свою степень универсальности именно в силу того, что лежа­щий в их основе «идеальный тип» обладает высокой степенью анонимности. В этом заключается – и Мизес неоднократно подчеркивает это²⁸² – их объективизм и объективность. Однако эта объективность не иного рода, чем та, о которой шла речь в наших рассуждениях об объективном и субъективном смысловом

контексте. Тем самым закон национальной экономики при­обретает характер дефиниционного ограничения инвариант­ной области, в пределах которой осуществляются действия, называемые «экономическими системами», кто бы эти дей­ствия ни осуществлял²⁸³.

Таким образом, согласно нашим представлениям, факт те­оретической национальной экономики является прямо-таки образцовым примером объективного смыслового контекста, связывающего субъективные смысловые контексты, а именно – объективного смыслового контекста, объединяющего – типич­ные в нашем понимании – переживания сознания любого, кто занимается экономической деятельностью, отдавая предпочте­ние тем или иным материальным ценностям. Правда, слово «типичный» обладает при этом специфическим значением, и тут нельзя не согласиться с Мизесом, когда тот подчеркивает, что противоречащую экономическому закону деятельность (в нашем понимании – «атипичную») вообще нельзя помыслить, однако это верно постольку, поскольку закон предельной вы­годы понимается как установление в качестве инварианта чи­сто формального действия согласно выгоде, и в эту схему не включаются никакие материальные цели действий – напри­мер, цели, которые были бы осуществимы использованием «материальных ценностей»²⁸⁴. Если же это происходит и мы тем самым покидаем сферу совершенно анонимного «любого» участника, или даже обращаемся к субъективному смыслово­му контексту конкретного alter ego, то в этом случае вполне можно говорить об атипичном поведении – атипичном в от­ношении определяемых как типичные материальных целей экономической деятельности. Правда, подобное поведение остается иррелевантным для национальной экономики, и ее положения только поэтому, как пишет Мизес, являются «вы­ражением не того, что что обычно случается, а того, что с не­обходимостью должно происходить всегда» (с. 484).

Критика Мизеса, с которой мы, таким образом, могли бы согласиться, касается не применимости идеальных типов к факту хозяйственной деятельности вообще – ибо как же мож­но ее исключить, если научное познание социального мира по своей сути является типизирующим, – а лишь применением неадекватных, в силу их относительной содержательной напол­ненности, идеальных типов низкой степени анонимности. Что же касается объективности познания в области национальной экономики, то она заключается не в чем ином, как во включе-

1000

1001

нии субъективных контекстов (например, «субъективных представлений о ценностях») в объективный контекст науки.

Нам предстоит рассмотреть противопоставление объектив­ного и субъективного смысла на примере науки совершенно иного методологического склада, «чистой теории права» Ган­са Кельзена. В ней наша проблема возникает в следующем виде: «Является ли некая конституция уже потому республи­канской, что сама провозглашает себя таковой? Является ли некоторое государство федеративным, потому что это утверж­дается в конституции? Поскольку правовые акты, как прави­ло, выражаются в словах, они могут выразить кое-что и отно­сительно своего значения. В этом заключается существенное различие между материей правоведения, да и социальных наук вообще, и материей естественных наук. Камень не говорит: я животное. Принимать без оговорок правовой смысл, на кото­рый субъективно претендуют некоторые человеческие акты, как смысл объективный – petitio principii. Ведь являются ли они во­обще правовыми актами, каково их место в системе права, ка­ково их значение для других правовых актов – все это зависит от основной гипотезы, с помощью которой порождается интер­претирующая их схема»²⁸⁵. «Наука, изучающая право, не может отказаться от того… чтобы характеризовать находящиеся на границе системы правовых актов факты как акты, не являющи­еся, вопреки тому смыслу, на который они претендуют, правовы­ми актами, т.е. это нулевые акты. Глубинная причина открыва­ющейся здесь проблемы заключается… в том обстоятельстве, что материя теории права, человеческие действия, отягощена изначальным, имманентным, субъективным смыслом, кото­рый в конечном итоге может совпадать, а может и не совпадать с объективным смыслом, который действие обретает в систе­ме права, в конечном счете – благодаря предполагаемой теори­ей права гипотезе базисной нормы»²⁸⁶.

Своеобразное отношение социальных наук к своему пред­мету, которое мы охарактеризовали как включение субъектив­ных смысловых контекстов в объективный смысловой кон­текст, не может быть сформулировано в более резкой форме, чем это сделано в только что приведенных цитатах. Субъектив­ный смысловой контекст, которым отдельное правовое поло­жение наделено для его создателя, помещается интерпретиру­ющей правовой наукой в некоторый объективный смысловой контекст с помощью идеально-типических конструкций (в используемом нами значении этого термина). В этом установ-

лении инвариантов, осуществляемом в актах формализации и обобщения, порожденное в субъективных смысловых контек­стах проявляется как объективный смысловой контекст интер­претирующих актов правоведения. Подобно тому как в обла­сти национальной экономии закон предельной выгоды, будучи принципом дефиниции, определяет инвариантную об­ласть всякой «хозяйственной деятельности» и представляет собой высшую интерпретативную схему, которая и делает во­обще возможной научную классификацию субъективных смысловых контекстов отдельных экономических актов, так и в области теории чистого права, как это ясно видит и сам Кельзен, гипотетическое установление некоторой «базисной нормы» определяет инвариантную область всех субъективных смысловых контекстов правовых актов, релевантных для пра­воведения, или, если оставаться в рамках правовой термино­логии, они наделены признаком позитивности²⁸⁷. В другой ра-боте²⁸⁸ Кельзен формулирует эту мысль следующим образом: «Позитивизм предполагает, что правом является лишь то, что порождается в ходе конституционного процесса, однако это не означает, будто все, произведенное данным способом, должно признаваться правом, и тем более – правом в том смысле, ка­кой оно себе само приписывает. Последней предпосылкой того, что некий материал, порожденный определенным обра­зом, и только такой вообще признается «правом», является принятие некоторой базисной нормы, утверждающей высший авторитет в области порождения права. А коль скоро… это на­деление объективным смыслом возможно – а без него не было бы правовой науки, – то сама базисная норма должна быть ис­точником, из которого произведенный определенным спосо­бом материал – и только он – черпает свое значение как права вообще; из нее же следует, что в порожденном таким образом материале является «правом», и каков объективный смысл, в котором он является «правом», пусть даже в противоречии со своим собственным субъективным смыслом. Гипотеза базисной нормы означает не что иное, как выражение необходимой пред­посылки правовой науки». С точки зрения развиваемой нами те­ории к данным рассуждениям добавить нечего. Кельзен со всей ясностью характеризует базисную норму как принцип идеально-типической конструкции интерпретативных схем, исходя из которых субъективные смысловые контексты право­вых актов только и могут быть поняты как объективный смыс­ловой контекст права.

1002

1003

Мы продемонстрировали на двух примерах, каким образом две развитые «теоретические» науки о социальном мире – на­циональная экономика и правоведение – пользуются идеаль­но-типическими конструкциями (в используемом нами смыс­ле слова) для ограничения своей предметной области и построения объективного смыслового контекста. Показанный на примере «теоретизирующих» наук о социальном мире кон­ституирующий принцип объективного смыслового контекста верен в самом общем виде для любой социальной науки²⁸⁹: по­стижение субъективных смысловых контекстов происходит на основе заданной интерпретативной схемы высшего порядка, обеспечивающей их включение в объективный контекст науки в силу того, что она отделяет научно релевантное от научно не­релевантного, задавая инвариантную область для образуемых идеально-типических конструкций.

Потребовалась бы отдельная публикация, чтобы определить специфическую проблематику отдельных наук о социальном мире – в особенности исторических дисциплин, – и присущие им методы, а на основе полученных таким образом результатов попробовать разработать классификацию этих наук. В качестве классификационного принципа в первую очередь напрашива­ется степень анонимности соответствующих идеально-типи­ческих конструкций, т.е. принципиальное отношение данной социальной науки к субъективному смысловому контексту. Кроме того, науки о социальном мире могут быть чистой те­орией формы социального мира, постигающей конституирова-ние социальных отношений и социальных структур, предмет-ностей действий и артефактов в процессах сознания живущих в социальном мире путем чистой дескрипции. Однако их предметом может быть и реально-онтологическое содержание конституированного подобным образом социального мира, социальные науки могут интерпретировать конституирован­ные отношения и структуры, заданные в уже совершенном виде исторические и социальные акты, имеющиеся артефакты, вообще не обращая внимания на процессы чужого сознания, в которых данные порождения конституируются.

Еще одно слово о предметной области и методе понимаю­щей социологии. Задачей данной науки прежде всего являет­ся описание процессов смыслополагания и интерпретации смысла, осуществляемых живущими в социальном мире. Та­кое описание может быть эмпирическим или эйдетическим, предметом ее может быть индивидуальное или типичное,

оно может касаться конкретных ситуаций социальной жизни или проводиться на высокой ступени обобщения. Кроме того, понимающая социология стремится приложить полученные таким образом интерпретативные схемы к тем культурным объектам, которые конституируются в социальном мире в ходе процессов смыслополагания и толкования смысла, и «понять» эти культурные объекты, обращаясь к конституирующему их смыслу.