Пятая часть

О некоторых фундаментальных проблемах понимающей социологии

§ 42. Обзор достигнутых результатов

Наши исследования принесли в предшествующей части ре­зультаты, которые позволяют нам кратко резюмировать нашу теорию понимания смысла и внести в нее окончательные уточ­нения. Мы взяли за исходную точку неясности, отягощающие понятие подразумеваемого смысла человеческой деятельности у Макса Вебера. Пока деятельность не определена, нет воз­можности должным образом говорить о подразумеваемом смысле, «который действующий соединяет со своей деятель­ностью». В то же время, определение деятельности оказалось возможным лишь после чрезвычайно трудоемкого анализа процессов конституирования. При этом мы пришли к заклю­чению, что деятельность представляет собой замышляемое пере­живание на основе спонтанной активности, т.е. переживание, отличающееся от всех прочих особым к нему обращением. На основании данного определения фраза: «действующий соеди­няет со своей деятельностью некоторый смысл» – может вос­приниматься лишь как языковая метафора, ибо лишь осо­бый способ обращения к переживанию, превращающий его в деятельность, и является тем самым смыслом, который ему ошибочно приписывается. Далее, мы провели важное разли­чие между деятельностью (actio) как процессом переживания и действительно завершившимся действием (actum), описав особый способ конституирования задуманного действия, кото­рое превосхищается в замысле modo futuri exacti, как завер­шившееся в будущем.

Таким образом, первое понятие смысла, приложимое в совер­шенно общем виде к любого рода переживаниям, было получе­но в результате анализа конституирования: «смысл» переживания разрешим в специфическом обращении к совершившемуся переживанию, обращении, которым переживание изымается из протекания длительности и становится «таким» пережива­нием, т.е. таким-а-не-иным переживанием. Однако это первое понятие смысла, находящееся в допредикативном отношении

962

963

к предфеноменальному переживанию, способно к расшире­нию и нуждается в подобном расширении. Ведь предмет на­шего исследования – прежде всего специфический смысл, кото­рый переживающий «соединяет» со своим переживанием, действующий – со своим действием и который явно имеется в виду, когда речь заходит о «подразумеваемом смысле». Что­бы исследовать конституирование этого понятия смысла, мы обратились к тем сериям политетически выстраиваемых актов, на которые, согласно основному закону феноменологии, в любое время может быть направлен однолучевой взгляд. О по­добных последовательностях можно утверждать, что они зак­лючены в некоторый смысловой контекст, и мы занялись ана­лизом конституирования опытного мира как структуры, складывающейся из подобных контекстов различного поряд­ка. В связи с этим мы выработали понятия схемы опыта, безус­ловно данных конституированных базовых ступеней и багажа опыта. Благодаря теории модификаций внимания мы получи­ли возможность особо отметить, что граница между проблема­тичным и принимаемым безусловно, без вопросов зависит от «диспозиции интересов», от attention а la vie в соответствующие Сейчас и Так, прояснив таким образом прагматический мотив мышления. Проведенный анализ позволил констатировать, уточняя понятие деятельности, что и процесс деятельности следует понимать как серию политетически выстраиваемых актов, которые после их завершения могут быть охвачены од­ним взглядом, как действие, т.е. что деятельность сама является смысловым контекстом. При этом мы обнаружили, что специ­фический смысловой контекст некоторой деятельности зависит от диапазона замысла, который только и способен конституиро­вать единство действия. Таким образом, если всерьез ставить вопрос о субъективном смысле деятельности, тогда и то, бла­годаря чему подлежащий интерпретации процесс сознания становится единым действием, определяется субъективными и только субъективными факторами. Нет никакого проку интер­претировать объективно заданные процессы действий как единство и приписывать им субъективный смысл без обраще­ния к преднаходимому замыслу. Макс Вебер не различает за­мышляемое действие от осуществленного, а потому и смысл деятельности отождествляется с ее мотивами. Мы же, напро­тив, пришли к выводу, что мотиву уже предшествует ряд слож­ных смысловых структур. Мотив же мы рассматривали как смысловой контекст, объединяющий мотивирующее и моти-

вированное, различая при этом мотив-для и мотив-потому-что. Среди мотивов-для нам, в свою очередь, удалось выделить различные напластования, так что мы пришли к выводу, что «для-того-чтобы» действия совпадает с замышляемым modo futuri exacti действием, ради которого осуществляется пофазо-во выстраиваемая деятельность. Вся эта аналитическая работа была проведена нами не выходя за пределы длительности изо­лированного Я, и на ее основе мы выработали понятие само­истолкования как собственного действия, так и собственной деятельности. Истолкование собственных переживаний было понято нами как акт синтетической рекогниции, подведение полученного в обращении к чему-либо под схемы опыта, на­ходящиеся друг с другом в состоянии гармонии.

В социальном мире, к анализу которого мы перешли далее, Я обнаруживает своего ближнего как alter ego, т.е. как суще­ство, наделенное сознанием и длительностью, а также способное, подобно мне, и направленное на то, чтобы интерпретировать свои переживания, обращаясь к ним в модусе самоистолкова­ния. А то, что мой визави – alter ego, выполняющее то или иное действие, доступное моему взгляду лишь в его внешнем проявлении, я могу определить лишь в акте включения моих собственных переживаний данного процесса в общий кон­текст моего опыта, т.е. в акте самоистолкования моих пережи­ваний. Пока Я действует в этой сфере самоистолкования, оно хотя и понимает свои собственные переживания социального мира, однако еще не направлено на понимание чужих пере­живаний. Его опыт относительно социального мира воспри­нимается в том же модусе и точно так же включается в объективный смысловой контекст, как и весь его опыт отно­сительно мира вообще. Однако взгляд может быть в любой момент направлен от осуществленного определения собствен­ных переживаний относительно alter ego в некоторый объек­тивный смысловой контекст к переживаниям самого alter ego. Ведь замеченные процессы находятся и для alter ego, от кото­рого и исходит данная деятельность, в некотором смысловом контексте, и происходит это потому, что alter ego в свою оче­редь способен бросить монотетический взгляд на свои консти­туирующие действие политетические акты. Лишь после осуще­ствления такого поворота взгляда, т.е. после перехода (в нашей терминологии) от объективного к субъективному смысловому контексту, можно говорить о понимании Чужого в собствен­ном смысле.

964

965

Поворот к субъективному смысловому контексту возможен применительно ко всем видам порождений, которые всегда мо­гут интерпретироваться как свидетельства процессов сознания того, кто их произвел. При этом мы обнаружили, что всякий опыт относительно чужих переживаний может быть получен лишь знаковым путем. Среди всех свидетельств и симптомов мы особо выделили собственно знаки, в свою очередь, находящие­ся в некотором смысловом контексте, который является для ис­пользующего знак схемой выражения, а для толкующего знак – интерпретативной схемой. Схема выражения и интерпретативная схема сами могут быть интерпретированы как объективные смысловые контексты, если отвлечься от всякой деятельности, приведшей к полаганию данных знаков, деятельности, пред­ставляющей собой выстраиваемые в живом сознании акты, и ограничить интерпретацию лишь осуществленными действи­ями или самими знаками. Однако употребленные знаки как порождения могут быть разложены на употребление знаков, т.е. на деятельность, которой соответствуют переживания со­знания, конституирующего эту деятельность в пофазово выс­траиваемых актах. Направление внимания на эти переживания сознания позволяет осуществить в пределах знакового мира переход от объективного к субъективному смысловому контек­сту. Слово «понимание» вообще употребляется как примени­тельно к толкованию субъективного смыслового контекста, так и объективного смыслового контекста порождений. Одна­ко именно это скрывает существенную для понимания соци­ального мира проблему, которая вообще обнаруживается лишь после разрешения данной двусмысленности: а именно, что смысл чужих переживаний и понимание Чужого имеет прин­ципиально иное значение, нежели смысл собственных пережи­ваний и самоистолкование; что смысл, приписываемый некото­рому порождению – в отличие, скажем, от природной вещи, – означает не что иное, как то, что данное порождение не только находится в некотором смысловом контексте для меня, интер­претатора (или, поскольку не только один я занимаюсь толкова­нием, а данное порождение, как вещь мира, принадлежит не только моему личному миру, но и общему всем нам интерсубъ­ектному миру, – что оно не только находится в некотором смыс­ловом контексте для нас, интерпретирующих), но и является свидетельством смысловых контекстов, в которых оно находит­ся для тебя, его создавшего. При таком словоупотреблении «ос­мысленный мир» (в противоположность миру природному) от-

сылает к alter ego, породившему эту осмысленность. Ведь для нас, интерпретаторов, поскольку мы подводим все наши пережи­вания под схемы опыта, природное бытие и осмысленное бытие в равной мере включены в объективные смысловые контексты.

Каким образом возможно введение в поле зрения явлений чужой психики как субъективного смыслового контекста, по­казал наш анализ социального отношения и наблюдения соци­ального мира. Мы обнаружили, что всякое понимание Чужо­го опирается на акты самоистолкования интерпретатора, что к объективному смыслу употребленного знака прирастает акту­альное и окказиональное значение, мы смогли разделить сиг­нификативную и экспрессивную функции знака и – хотя и только в самых общих чертах – описали особую технику, с по­мощью которой постигаются чужие интерпретативные схемы. Исследование мотивационного контекста в социальной сфере, благодаря которому мы открыли, что всякое смыслополагание в социальной сфере происходит лишь ради толкования, а вся­кое толкование смысла – при обратном соотнесении с актом смыслополагания, позволило нам проникнуть в проблематику «социальной деятельности» и «социального отношения».

Анализ понятия социальной деятельности у Вебера обна­жил сущность установки на Чужого и воздействия на Чужого, позволив перейти к проблеме отношения установки и отноше­ния воздействия, и дальнейшие исследования касались общей формальной структуры отношений для состоящих в социаль­ном отношении и для невключенного наблюдателя. При этом мы обнаружили, что понятия социальной деятельности и со­циального отношения подвержены многообразным модифика­циям в зависимости от того, какое alter ego является предме­том установки на Чужого – принадлежащее ближайшему окружению, более широкому окружению, миру предшествен­ников или миру последователей. И мы обратились к анализу данных областей социального мира. Лишь в социальном отно­шении ближайшего окружения протекание переживаний Ты открыто взгляду, и причем открыты переживания Ты в его ак­туальных Сейчас и Так, тогда как собственное переживание соответствующих Сейчас и Так самоистолкования, возможно­го только по отношению к уже прошедшему переживанию, остается недоступным. Мы рассуждали о подлинном мы-отно-шении, в котором я и ты, в котором мы можем постигать мою и твою длительность синхронно, т.е. одним неразделенным взглядом. Это мы-отношение также обнаруживает многочис-

966

967

ленные вариации: оно проявляется на многочисленных ступенях актуализации и конкретизации и может включать переживания, оказывающиеся более или менее близко задевающими относи­тельно интимную персону состоящего в социальном отноше­нии, или, как мы это назвали, обладающие различной степе­нью близости переживания. В противоположность этому, alter ego более широкого окружения не дано мне телесно и непос­редственно, но лишь опосредованно, оно оказывается в неко­тором роде анонимизированным, его замещает тип, конститу­ируемый на основе предшествующего опыта определенных процессов действий, тип, который, в свою очередь, может нахо­диться ближе или дальше к живой длительности Ты и потому быть более или менее содержательно наполненным. Установку, в которой Я встречает alter ego более широкого окружения, мы назвали Вы-отношением, поскольку она нацелена не на Так-бытие телесного Ты, а на Как-бытие, на Как-бы-бытие идеаль­но-типически образованного alter ego. Мы проанализировали также напластования этих Вы-отношений и прошли при этом путь последовательной анонимизации от идеального типа «мой друг N вообще» до идеального типа «Некто» как создателя арте­фактов и объективных знаковых систем. Параллельно с нарас­тающей анонимизацией, с деиндивидуализацией заданного alter ego происходит удаление от живой длительности. Чем более анонимным оказывается партнер, тем менее он может быть предметом переживания и тем более он с необходимостью ока­зывается предметом мысли. Однако тем самым снижается и уровень свободы, который может быть признан за деятельно­стью данного партнера. В то время как телесное Ты в социаль­ном отношении ближайшего социального окружения постига­ется в его спонтанной активности и его будущая деятельность, на которую я ориентируюсь, носит абсолютно вероятностный характер, тип, понятый правильно, оказывается несвободным; ему недоступно транцендентное типу поведение, если только он не сменит отношение более широкого окружения на отноше­ние ближайшего окружения. Совершенно несвободным являет­ся мир предшественников, тогда как мир последователей свобо­ден во всех отношениях. А поскольку, как мы уже видели в § 11, проблема свободы, понятая правильно, является чистой проблемой времени, то тогда и в пределах этих напластований обнаруживается временная обусловленность смысла вообще, как мы это уже обнаружили до того, во второй части, приме­нительно к сфере изолированного сознания.

Проведенный нами анализ относился не только к самим участникам социального отношения, но и к наблюдателям со­циального мира, и применительно к наблюдателям были обна­ружены сходные различия между наблюдением в ближайшем окружении, более широком окружении и применительно к миру предшественников, от более подробного повторения по­лученных результатов мы здесь воздержимся.