§ 32. Мотивационный контекст отношения воздействия

Если я, замышляя нечто, воображаю, что моя деятельность, как только ты поймешь ее, подвигнет тебя на определенное поведение, то фантазия преполагает, что осуществленная то­бой интерпретация моей деятельности станет для тебя моти­вом (причем мотивом-потому-что) определенного поведения. Если, скажем, я обращаю к тебе вопрос, то мотивом-для мое­го вопроса является желание не только быть понятым тобой,

880

881

но и получить от тебя ответ. Твой ответ – то, чего ради появ­ляется мой вопрос В замысле, предшествовавшем моему воп­росу, я воображая предполагал, что вопрос мной уже задан, что ты понял заданный мной вопрос и что понимание моего вопроса подвигло тебя на то, чтобы на него ответить. Вообра­жение и замысел предполагают, что ты ответишь, что именно ты ответишь – остается в рамках данного смыслового контек­ста (вопрос и ожидаемый ответ) неопределенной и пустой по­зицией. Совершенно несомненно – и об этом свидетельству­ет использованный ранее термин «ожидание» – что всякая подобная фантазия сопровождается желанием, т.е. эмоцио­нальной активностью, чтобы ожидаемый ход событий был адек­ватен составленному ранее замыслу. Однако совершенно опре­деленно, что осуществленное в воображении суждение: моя деятельность (т.е. заданный вопрос) подвигнет тебя на опреде­ленную реакцию, – может быть отделено от желания, основа­нием которого оно и является, и подвергнуто отдельному рас­смотрению. Поэтому мы оставим указанную эмоциональную активность в стороне и займемся анализом исключительно того, что скрывается за положением, согласно которому осуществлен­ная мной в рамках некоторого социального отношения (в дан­ном случае – отношения воздействия) деятельность побудит адресата этой деятельности к определенному поведению.

Продолжим рассмотрение примера с вопросом и ответом. Задающий вопрос воображает, составляя замысел modo futuri exacti что адресат ответит ему. Он представляет себе далее, что его вопрос станет для адресата подлинным мотивом-потому-что для ответа, и соответственно этому осуществляет постанов­ку вопроса. Не вступает ли это утверждение в противоречие с результатом нашего предшествующего анализа²⁰⁷, согласно ко­торому мотив-потому-что может быть постигнут лишь modo plusquamperfecti, в ретроспективном взгляде с позиций завер­шенного мотивированного действия? На это возражение мож­но ответить, что задающий вопрос как раз в своем замысле во­ображает modo futuri exacti, что ответ (содержание которого, правда, остается пустым и неопределенным) уже получен, так что для него воображаемое уже совершившимся получение от­вета от адресата с его мотивом-потому-что представляется modo plusquamperfecti уже совершившимся ранее. Однако точ­ный анализ не может удовлетвориться подобным результатом. Что дает вопрошающему право предполагать, что «задаваемый им вопрос будет находиться с ожидаемым ответом в отноше-

нии подлинного мотива-потому-что»? Это ожидание вопроша­ющего, несомненно, представляет собой предпосылку любого произносимого вопроса вообще. Ведь суждение, согласно ко­торому существует «шанс», что ответ адресата будет мотивиро­ван понятым вопросом, мотивирует, в свою очередь, деятель­ность задающего вопрос (собственно то, что он вопрос задает) в модусе «для того, чтобы». Задающий вопрос «знает» о суще­ствовании этого «шанса» тем же образом, каким он извлекает из хранилища своего опыта и другое знание. Он знает, что данные им – действующим в данный момент как вопрошающий – в свое время ответы были мотивированы вопросами других в модусе подлинного «потому что». Сам он отвечал, потому что его спрашивали. И не только он, но и другие, о ком ему изве­стно, отвечали, потому что им был задан вопрос. Таким обра­зом, речь идет об универсальном правиле, согласно которому вопрос представляет собой подлинный мотив-потому-что для ответа, и это правило задано вопрошающему в его общем кон­тексте опыта.

Правда, у задающего вопрос нет никакого свидетельства того, что предполагаемая им в воображении подлинная моти-вация-потому-что действительно будет иметься в виду адреса­том при ответе (если таковой вообще последует, т.е. если за­мысел побудить другого к ответу будет исполнен). Не получает он такого свидетельства и после того, как спрошенный дал от­вет. Хотя в наступлении ожидаемой последовательности собы­тий и заключается исполнение замысла задающего вопрос и связанных с этим пустых ожиданий и предвосхищений. Одна­ко остается неопределенным, действительно ли спрошенный рассматривал вопрос в качестве подлинного мотива-потому-что своего ответа, происходило ли высказывание спрошенно­го, которое задающий вопрос истолковывает как ответ, «по причине» или независимо от него (т.е. вне смысловых контек­стных связей с ним), подразумевалось ли это высказывание во­обще как «ответ». Более того: если спрошенный дает ответ на вопрос, то он делает это после осуществления толкования того, что имел в виду спрашивающий своим вопросом, чтобы ему нечто сообщить. Замысел совершения коммуникативного действия по отношению к задающему вопрос совершается на основе свободной спонтанной активности в чистом контексте «для того, чтобы». Разумеется, этому замыслу предшествовало понимание вопроса, т.е. установка на Чужого по отношению к спрашивающему, разумеется, и сообщение ориентируется на

882

883

то, что задающий вопрос будет исходить из наличия смысло­вой связи между содержанием сообщения и своим вопросом, ориентируется тем же образом, каким задающий вопрос ори­ентирует свое действие на предвосхищаемые в воображении переживания сознания спрашиваемого. Однако смысловая контекстная связь подлинного мотива-потому-что между воп­росом и ответом конституируется в сознании отвечающего только в силу особого обращения к уже осуществленному замыс­лу ответа на вопрос и предшествующему ему акту толкования вопроса, обращение, которое он, конечно же, может осуще­ствить, если может вообще, не qua действующий, а лишь в но­вом процессе самоистолкования своего собственного поведения. Это обнаруживается совершенно ясно, если мы привлечем при этом исключенные ранее побочные эмоциональные моменты. Тогда мы обнаружим со стороны задающего вопрос желание получить ответ, а со стороны отвечающего – расположенность ответ дать. Однако спрашиваемый вовсе и не замечает этой своей расположенности, когда дает ответ, хотя он и дает его «исходя из этой расположенности». Его готовность отвечать предстает перед ним как мотив-потому-что его ответа лишь исходя из совершенного замысла ответа или исходя из данно­го ответа, а уловленное в вопросе желание Другого получить ответ – как подлинный мотив-потому-что включения такой расположенности.

Однако и здесь требуется величайшая осторожность. Ведь по­нятие ответа предполагает предшествующий вопрос. Кроме того, оно предполагает, что осуществляемое после заданного вопро­са поведение спрошенного интерпретируется спрашивающим как ответ на его вопрос. Таким образом, противопоставление вопрос-ответ представляет собой всего лишь аббревиатуру чрезвычайно сложных процессов полагания и толкования смысла, которые мы уже более точно проанализировали на более простых примерах. И все же совершенно ясно, каким образом можно говорить о том, что вопрос представляет собой мотив-потому-что для ответа, а ответ – мотив-для для вопро­са. Существенно то, что действующий в отношении воздей­ствия на некое Ты предвосхищает мотивы-для своей соб­ственной деятельности как подлинные мотивы-потому-что ожидаемого поведения партнера, и наоборот, способен взгля­нуть на мотивы-для своего партнера как на подлинные моти-вы-потому-что своего собственного поведения. Понимание этого чрезвычайно важно, ибо оно указывает на метод, кото-

рым пользуется как техника жизни, так и – правда, с утонченны­ми понятиями – понимающая социология для изучения мотивов чужого Я.

Таким образом, всякое воздействие в социальном отноше­нии предполагает соотнесенную с действующим установку парт­нера на Чужого, при этом собственные мотивы-для рассматрива­ются как подлинные мотивы-потому-что партнера. Это не означает, что данная связь дана действующему в более или менее эксплицитном виде; и все же он в состоянии в любой момент при подходящем обращении осуществить ее экспликацию. Однако подобная экспликация происходит не в рамках социального отношения, а за его пределами. Действующий должен выйти из отношения и интерпретировать свою деятельность в рамках данного отношения в модусе самоистолкования. И в этом слу­чае, как и в других, верно, что конституирующий чужую дея­тельность в отношении воздействия мотивационный контекст может храниться в запасах контекста опыта, будь то в виде опыта особой манеры поведения особого Ты, которого и каса­ется действие, будь то в виде знания о типичных реакциях на типичное воздействие на Чужого. Действующий владеет запа­сенными в его опыте руководствами к действию. Они даны ему безусловно, и поскольку они им не проблематизируются, ему нет необходимости обращаться к генезису конституирова-ния их смысла. Запас опыта относительно Ты варьируется в за­висимости от социальной области. Соответственно изменяет­ся и поле действия, на котором существует субъективный шанс ожидаемой реакции. Мотивационный контекст отношения воздействия также черпает свое исконное право из социальных отношений ближайшего окружения, а все прочие отноше­ния воздействия оказываются всего лишь их вариациями. В живой интенциональности отношения воздействия в ближай­шем окружении, в которой живем я и ты, живем мы, в под­линной синхронности и воплощенности заданности Ты, со­знание которого вовлечено в замысел моих дел, в этой живой интенциональности на деле происходит слияние собствен­ного мотива-для и чужого мотива-потому-что, дополняющих и корректирующих друг друга, в предмет взаимно соотнесен­ных установок на Чужого.

В результате этих исследований мы проложили путь к струк­турному анализу социального мира. Начнем со сферы ближай­шего социального окружения и конститутивного для нее мы-отношения.

884

885

С. Ближайшее социальное окружение