§ 18. Продолжение: в. Подлинный мотив-потому-что

От кажущихся потому-что-предложений следует отличать под­линные, не поддающиеся трансформации в мотивационные высказывания («чтобы»). Поясним сущность подлинного мо-тива-потому-что на примере. Если я говорю об убийце, что тот совершил свое деяние, чтобы завладеть деньгами жертвы, то я тем самым осуществил высказывание относительно для-моти-ва его деятельности. Если я далее заявляю, что убийца пошел на преступление, потому что собирался использовать деньги, которые он рассчитывал получить, определенным образом, то структура высказывания оказывается неизменной в сравнении с предыдущим, просто диапазон вменяемого убийце замысла рас­ширяется, поскольку получение денег предстает в этом случае всего лишь промежуточной целью, а предполагаемое им особое применение денег и составляет замышляемую цель действия. Если же я предлагаю высказывание, что данное лицо стало убийцей, так как его побудили к совершению преступления его приятели, то это уже высказывание совершенно иного рода, не­жели предыдущие. Оно не имеет ничего общего с замыслом дей­ствия убийцы как монотетического полагания протекающей по-фазовой деятельности modo futuri exacti. Оно исходит не из замысла будущей деятельности, а из уже действительно совер­шенного действия убийцы. Смысл этого высказывания заключа-

ется в сочетании завершившихся переживаний, относящихся к прошлому, с другими переживаниями, так же относящими­ся к недавнему или более отдаленному прошлому, в новом смысловом контексте. Правда, обычно в заявлениях вроде «убийцу побуждали к совершению преступления» склонны ус­матривать объяснение его деяния. Однако очевидно, что «объясненным» оказывается лишь то, что некоторые пережи­вания убийцы, а именно, воздействие на него его приятелей, создали «предрасположенность» к тому, чтобы он замыслил достижение своей цели действия, т.е. завладеть определенной суммой, используя средство «убийство человека», а не другие средства, скажем, «заработать». Здесь ясно видно различие меж­ду мотивом-для и подлинным мотивом-потому-что. Тогда как мотив-для объясняет конституирование действия, исходя из за­мысла, подлинный мотив-потому-что объясняет конституиро-вание самого мотива исходя из предшествующих переживаний.

Представим себе это обстоятельство более наглядно, обра­тившись в качестве примера к сфере собственных пережива­ний. Например, я говорю: «Так как идет дождь, я раскрываю зонт». Сначала нам следует отделить содержащийся в этом высказывании кажущийся мотив-потому-что, или мотив-для от подлинного мотива-потому-что. Мотив-для может быть выра­жен, скажем, в предложении: «Чтобы не промокнуть, я раскры­ваю зонт». Замыслу предпослано соображение, согласно которо­му вызванное дождем промокание моей одежды не доставит мне удовольствия. Однако это соображение, хотя оно и пред­послано замыслу, все же не входит в саму целевую цепочку «для». Дело в том, что цепочка начинается лишь с замысла как такового. То есть я замышляю действие, чтобы предотвратить наступление вызывающих неудовольствие обстоятельств. Сама деятельность, раскрывание зонта, ориентирована на этот предшествующий ей замысел, который, в свою очередь, полага­ет действие как завершившееся modo futuri exacti, скажем, в суж­дении, согласно которому раскрытие зонта предотвратит промо­кание моей одежды, способное вызвать мое неудовольствие. Именно поэтому деятельность как пофазово складывающаяся структура находится в смысловой контекстной связи с замыслом, охватывающим действие взглядом как монотетически установ­ленное единство. Как было уже показано ранее, сам замысел опирается на контекст опыта, который можно было бы передать следующим общим утверждением: «Раскрытый зонт защищает от промокания при дожде». Я уже неоднократно убеждался в спра-

794

795

ведливости этого утверждения, и оно представляется мне безус­ловно данным в простом выполнении деятельности. Таким образом, пока речь идет об этом мотиве-для, кажущемся мотиве-потому-что, к предшествующему анализу нечего добавить.

Однако в высказывании «Так как идет дождь, я раскрываю зонт» скрывается и подлинный мотив-потому-что, не поддаю­щийся трансформации в высказывание типа «для того, чтобы». Этот мотив может быть передан следующим образом: я вижу, что идет дождь. С этим восприятием «связан» ряд представле­ний, согласно которому под дождем можно промокнуть и от этого может возникнуть неудовлетворительное состояние, т.е. это тот же ряд представлений, который предпослан замыслу действия «раскрытие зонта». Таким образом, кажется, будто в моем сознании на основе восприятия дождя конституируется замысел некоей защиты от него вообще, будь то раскрытие зонта или нахождение какого-либо убежища. То есть подлин­ный мотив-потому-что мотивирует конституирование замыс­ла, а кажущийся, или мотив-для, мотивирует на основе кон­ституированного замысла конституирующееся действие. При целевой связи мотивирующим является уже возникший замы­сел, а мотивированным оказывается действие, осуществляемое на основе замысла. При подлинной связи-потому-что мотиви­рующим является предшествующее замыслу переживание, а мотивированным – сам конституирующийся замысел. В этом проявляется существенное различие между отношениями, в которых состоит целевой мотив, и отношениями, в которых состоит собственно-причинный мотив.

Итак, при отношениях-для мотивированное переживание (пофазово конституирующаяся деятельность на основе спон­танной активности) предвосхищается в мотивирующем пере­живании (в самом замысле), т.е. воображается modo futuri exacti завершившимся в будущем. Подобные связи при под­линных отношениях-потому-что никак не могут быть обнаруже­ны. При том, что замысел «раскрытие зонта» представляет собой предвосхищение, не имеющее действия, однако наглядно во­ображаемое представление реального действия «раскрытие зонта», и обратно, можно сказать, что действие находится в отношении воплощения или невоплощения к замыслу, кото­рым оно мотивировано, однако само восприятие дождя как таковое еще никоим образом не указывает на какой-либо замы­сел. Дело в том, что вынесение суждения: «Если я попаду под дождь, моя одежда промокнет, это плохо, и я потому должен что-

нибудь сделать, чтобы этого избежать», – никоим образом не «сочленено» с восприятием дождя. Такое «сочленение» возни­кает лишь в силу наступления особой модификации внима­ния, в результате которой я обращаюсь к общему контексту моего опыта, среди которого и в самом деле можно обнару­жить приведенное выше суждение. Например, если я, сидя в комнате, вижу, что идет дождь, то воспроизведения содержа­ния этого суждения не происходит, как не происходит и кон-ституирования подобного замысла, хотя в моем опыте и может быть запасено такое суждение с его смысловым контекстом, скажем, как гипотетическое руководство к действию.

Теперь мы уже можем охарактеризовать смысловой кон­текст подлинной мотивации-потому-что в более обобщенном виде: при всякой подлинной мотивации-потому-что как моти­вирующее, так и мотивируемое переживание по своему вре­менному характеру относится к прошлому. Постановка под­линного вопроса «почему?» вообще возможна лишь после завершения мотивированного переживания, которое окидыва­ется взглядом как законченное и свершившееся. Мотивирую­щее переживание является по отношению к мотивированному более давним прошлым, и потому мы можем обозначить взгляд, обращенный назад, к этому более давнему переживанию, как мышление modo plusquamperfecti. Именно modo plusquamperfecti и никаким иным образом я могу дать разъяснений касательно подлинного «почему?» некоторого переживания. Ведь если я собираюсь это сделать, то у меня должна быть возможность обратиться к самому мотивированному переживанию (в нашем случае – замыслу), а оно, в свою очередь, должно быть уже за­вершившимся и относящимся к прошлому, будь то в самочин­ном воплощении, будь то modo futuri exacti в воображении. Смысловой контекст подлинных связей-потому-что всегда яв­ляется, таким образом, самоистолкованием ex eventu.

Используя наш пример, процесс можно представить следу­ющим образом: восприятие дождя не находится ни в какой связи с раскрытием зонта, пока мой взгляд направлен только на восприятие самого дождя. Однако восприятие дождя вызы­вает особое проявление внимания к общему контексту моего опыта, а именно – в силу прагматической структуры этого об­ращения – направленное на извлечение хранящегося в запасе опыта комплекса суждений: «Если я попаду без защиты под дождь, то промокну и это не доставит мне удовольствия. Опас­ность промокнуть отвращает раскрытый зонт (т.е. воображае-

796

797

мое modo futuri exacti совершенным действие раскрытия зонта). Поэтому я раскрою зонт». В принципе здесь еще отсутствует непосредственная смысловая связь между восприятием дождя и раскрытием зонта. Если я, однако, замыслил деятельность «раскрытие зонта» описанным выше образом или тем более приступил к ее исполнению и спрашиваю себя теперь, с пози­ции новых Сейчас и Так, как произошло конституирование это­го замысла, то я в этом случае охвачу одним взглядом полите-тически структурированные в своем осуществлении акты от «восприятия дождя» до «раскрытия зонта» и отвечу, скажем, своему спутнику, который спрашивает, почему я раскрываю зонт: «Потому что идет дождь». Тем самым я демонстрирую, что речь идет о собственно-причинном отношении, на моти­вирующую часть которого я и обращаю внимание, поскольку в случае целевого отношения я должен был бы ответить: «Что­бы не промокнуть». Смысловой контекст, в котором подлинный мотив-потому-что моей деятельности соотносится с моей де­ятельностью, конституируется лишь в ретроспекции, в обра­щенном назад взгляде, который охватывает завершившуюся мо­тивированную деятельность и одновременно сбывшееся modo plusquamperfecti мотивирующее переживание. Именно поэтому и смысловая связь между мотивирующим и мотивируемым при собственно-причинном отношении оказывается различной в зависимости от Сейчас и Так, с позиции которых я оглядыва­юсь на свершившееся мотивированное переживание и на предшествующее ему мотивирующее переживание.

Теперь нам становится ясным и проведенное нами в предва­рительных разысканиях различение мотива и субъективного смысла деятельности. Смысл самой деятельности обнаруживал­ся в непосредственном обращении к предшествовавшему ей за­мыслу, антиципирующему ее modo futuri exacti и тем самым и делающему ее «такой» деятельностью. Пока «деятельность» по­нимается как единство, конституированное в диапазоне замыс­ла, мотивом-для деятельности является замышляемое действие, оно же оказывается и смыслом деятельности в ходе ее осуществ­ления. Однако если под деятельностью подразумевается лишь частная деятельность в рамках более обширного контекста дея­тельности, – а это по существу всегда возможно, – понятия «смысл этой частной деятельности» и «целеполагание этой част­ной деятельности» уже более не совпадают, и намеченная в за­мысле цель действия может быть отделена от «смысла» частной деятельности, который может быть рассмотрен отдельно. Это

верно независимо от того, идет ли речь о задуманной деятельно­сти, о деятельности в ходе ее осуществления или о завершенном действии. Что же касается подлинных мотивов-потому-что, то они, напротив, представляют собой такие давнопрошедшие пе­реживания действующего, к которым он обращается modo plusquamperfecti после осуществленного действия (или после за­вершенных начальных фаз деятельности) и которые связаны для него единым смысловым контекстом потому, что он в состоянии охватить монотетическим взглядом мотивирующие и мотивиро­ванные переживания как пофазово конституируемый синтез. То обстоятельство, что в данном определении мотивированное переживание приравнего к осуществленной деятельности или к завершенным начальным фазам деятельности, требует по­правки в том смысле, что и уже завершение работы над замыс­лом деятельности позволяет бросить взгляд на подлинные мо-тивы-потому-что этого замысла. Однако сущность замысла как раз такова, что замышляемая деятельность должна быть пред­восхищаемой modo futuri exacti как уже завершенная, а толь­ко еще задуманная деятельность всегда представляется моно-тетическому взгляду всего лишь порождением воображения, бессильной, недейственной тенью, однако же тенью действия, с необходимостью наделенного временным характером отне­сенности к прошлому.

Только благодаря этим соображениям еще одно из положе­ний наших вводных изысканий¹⁵⁰ получает достаточное обо­снование: смысл деятельности, т.е. ее соотнесенность с замыс­лом, утверждали мы, непосредственно дан действующему, причем независимо от подлинного мотива-потому-что. Дей­ствующий усматривает смысл своей деятельности не в подлин­ном мотиве-потому-что ведущего к действию процесса кон-ституирования, а только в соотнесенности своей деятельности с замыслом. Чтобы уловить подлинные мотивы-потому-что своей деятельности, действующий должен обратиться к ней по-новому, sui generis, занявшись анализом того, как возник тот замысел, ко­торый, воспринимаемый просто как нечто готовое, и составляет «смысл его деятельности». Таким образом, выпытывание под­линных мотивов-потому-что происходит в ходе специального самоистолкования Я. Существенно при этом, что отправной точкой служит мотив-для, т.е. замысел конкретной деятельно­сти как конституированного законченного смыслового кон­текста, в отношении которого все подлинные мотивы-потому-что рассматриваются modo plusquamperfecti. Поэтому замысел

798

799

никогда не состоит с подлинным мотивом-потому-что в отно­шении выполнения либо невыполнения: поскольку мотивы-потому-что созерцаются modo plusquamperfecti, они свободны от всяких предвосхищений – они представляют собой чистые вос­поминания, горизонты затемнения, прояснения и помрачения которых обусловлены соответствующими Сейчас и Так, всегда находящихся позднее момента конституирования замысла.

Мы уже познакомились с типичным случаем истолкования подобных мотивов-потому-что в ходе нашего анализа процесса выбора, предшествующего деятельности. Мы видели, что в пределах протекания длительности действующему вовсе не «даны» две или более возможностей, в пределах которых он и осуществляет свой выбор, что эти лишь мнимо сосуществую­щие возможности следует воспринимать скорее как последо­вательное пробегание различных замыслов. Правда, после «со­вершения выбора» кажется, будто те возможности, между которыми была возможность выбора, сосуществовали, словно действительно имелось «определяющее основание» конститу-ирования действительно принятого решения. Такая постанов­ка проблемы была раскрыта как иллюзия, псевдопроблема, более подробно это предмет не исследовался. Теперь же мы в состоянии объяснить и этот феномен. Все те возможности, между которыми совершался выбор, и все те определяющие основания, которые, как кажется, привели к выбору опреде­ленного замысла, раскрываются ретроспективному взору как подлинные мотивы-потому-что. Они существовали не как чет­ко очерченные переживания, пока Я жило в них, т.е. предфе-номенально. Они представляют собой лишь толкования, осу­ществляемые ретроспективным взором, когда он обращается к переживаниям сознания, предшествующим в длительности действительному замыслу modo plusquamperfecti. И поскольку всякое толкование modo plusquamperfecti детерминировано соответствующими Сейчас и Так, в которых осуществляется толкование, то и вычленение давнопрошедших переживаний как подлинных переживаний-потому-что, т.е. релевантных для конституирования замысла мотивов, зависит от того луча све­та, которым Я озаряет предшествующие замыслу пережива­ния, посылая его из находящегося после конституированного замысла и именно поэтому ставшего неким Так Сейчас, и про­исходит это благодаря особой установке его внимания.

Со сходной проблемой столкнулись мы и в совершенно иной сфере, а именно – когда в § 16 обсуждали вопрос выбора пробле-

мы и конституирования соответствующей интерпретативной схемы. Данный контекст может быть понят как контекст моти-вационный следующим образом: когда я задаюсь вопросом о подразумеваемом смысле одного из моих переживаний, то я намереваюсь включить заданное мне переживание в общий контекст моего опыта. Таким образом, я задумываю план не­коего «для того, чтобы», и выбор интерпретативной схемы сам обусловлен модификацией внимания, с которым я обращаюсь к моему совершившемуся переживанию и тем самым одновре­менно – к общему контексту моего опыта. Если же выбор про­блемы совершился, что, как уже говорилось, представляет со­бой свободный акт Я, то с этих позиций можно уже modo plusquamperfecti поставить вопрос об основаниях постановки проблемы, т.е. о «потому-что» этого выбора проблемы. Здесь на более высоком уровне для всего комплекса выбора пробле­мы и выбора интерпретативной схемы действует все то, что мы только что высказали по поводу отношений мотива-для и мо-тива-потому-что. Кто планирует включение конкретного пере­живания в общий контекст своего опыта, ориентирует при этом свое поведение на проблему как целевой момент («для того, что­бы») своего толкования, выбирая из всех имеющихся в запасе сво­его соответствующего опыта интерпретативных схем релевант­ную для решения проблемы. Однако постановка самой проблемы, т.е. конституирование целевого мотива самоистолкования, осуществляется исходя из подлинного мотива-потому-что, ко­торый поэтому поддается в таком случае рассмотрению лишь modo plusquamperfecti. Эта сложная ситуация в повседневной жизни и в социологии Макса Вебера обозначается рубрикатором «интерес». Правда, этот термин неоднозначен и включает в себя мотив-для. Кто задается вопросом о подразумеваемом смысле одного из своих переживаний, «интересуется» им, во-первых, потому, что оно находится в смысловом контексте оп­ределенной проблематики (интерес, «для того, чтобы»), но ин­тересуется и самой этой проблематикой, во-вторых (интерес, «потому что»), что, однако, оказывается hysteron-proteron, по­скольку проблематика уже задана и констатация того, что она интересна или релевантна, есть и может быть лишь результатом интерпретации ex post.

На этом мы завершаем исследование смыслового контекста мотива и структуры смысловой сферы изолированного Я и об­ращаемся к собственно социальной сфере смысла, интерпре­тации alter ego.

800