§ 10. «Сознательная» деятельность и ее очевидность

Теперь мы должны разобраться с ситуацией⁹⁹, лежащей в осно­ве общепринятых представлений о «сознательной» деятельно­сти (в противоположность «бессознательному» поведению). Выражение «бессознательное переживание» явно нелепо, по­скольку тем самым предполагается, что существуют пережива­ния, вообще не затрагивающие сознания. Ведь «переживание» является жестким коррелятом сознания. «Переживание» – именно то, что появляется или появилось в сознании, и ниче­го более. Если же отвлечься от этого наивного извращенного понимания выражения «бессознательное переживание», то и тогда термин оказывается неопределенным в своей многознач­ности. Он может значить либо, что некое переживание хотя и всплывает в потоке переживаний как «изначальная данность», и притом в своеобразной форме «сейчас»¹⁰⁰, не становясь, од­нако, при этом предметом рефлексии, либо, что рефлексия хотя и обращается к этому переживанию, однако в смутном, нерасчлененном виде, либо же, что переживание, которое было или могло быть предметом рефлексии, осталось при этом «без внимания», вроде «фона переживания определимой нео­пределенности». Никакой из этих случаев не подходит к об­суждению сознательной деятельности и бессознательном пове­дении. Переживание спонтанной активности также само по себе не является «сознательным», если под этим понимается рефлектирующее осмысление. Деятельность также «сознается» действующим лишь тогда, когда попадает в поле зрения реф­лексии, становясь тем самым уже не деятельностью, а завершен­ной, сбывшейся деятельностью, то есть действием. Намеренное действие, то есть ожидание осуществляемой в ходе спонтанной активности деятельности, находит свое исполнение именно че­рез нее. Поэтому всякое актуальное переживание осуществле-

ния действия переплетается с удержанием или воспроизведе­нием спроектированного. Это двойственное сочленение: «ори­ентированность» деятельности на действие и соответствующая отсылка к проекту представляет собой своеобразное обстоятель­ство, в результате которого в повседневной речи деятельности приписывается особая степень сознательности. Это тем более понятно, поскольку в наивно-естественных представлениях, к которым только и относится речь об осознанном поведении, все эти переживания: деятельность, интенциональная соотнесен­ность с действием, удерживающая или воспроизводящая от­сылка к проекту действия modo futuri exacti, воображаемого становящимся осуществленным, – все они недифференциро­ванно воспринимаются как единство.

Однако само по себе это уяснение понятия «сознательная де­ятельность» еще ничего не дает, пока не выявлена очевидность¹⁰¹ (Evidenz) этой осознанности. А ведь очевидность оказывается различной для намеченного, но еще не осуществленного, а лишь планируемого действия, для деятельности в ходе ее осу­ществления, являющейся неотрефлектированным пережива­нием актуальной спонтанности по ходу протекания сознания, а также для отрефлектированного постижения завершенного, сбывшегося действия.

Переживание фантазии, обозначенное нами как проект действия, может само по себе оказаться в поле зрения рефлек­сии в любой очевидности, от смутного восприятия до оптималь­ной эксплицитности. Однако эта очевидность не достигает глу­бинного слоя, самого воображаемого действия. Дело в том, что всякий проект, будучи переживанием фантазии, с необходи­мостью содержит лакуны, заполняемые или не заполняемые лишь завершением деятельности вплоть до соответствующего Сейчас и Так. Например, мы можем во время выполнения не­которого действия через воспроизведение восстановить проект действия, а через удержание – сохранить осуществленные фазы деятельности и установить отклонения, обнаруживаю­щиеся при сопоставлении удерживаемых в памяти завершен­ных фаз реального действия с воспроизводимым намерением деятельности. Обе очевидности могут обладать оптимальной очевидностью, скажем, того, что в понимающей социологии именуется строго рациональной деятельностью (например, если действующий по «детально разработанному плану» спра­шивает себя во время выполнения деятельности, адекватны ли его действия плану). Однако то, что проект отличается от ре-

756

757

ально осуществленной деятельности, и притом с необходимо­стью, вытекающей из его сущности, объясняется уже одним тем, что очевидность актуального переживания спонтанности сущностно иная, нежели очевидность, сопровождающая вос­поминание о существовавшем лишь в воображении, но не ре­ализованном проекте. Всякая деятельность в ее непосредствен­ном осуществлении и всякое удержание подобной деятельности представляет собой автоматический акт исконной непосред­ственной очевидности. Всякое воспоминание обладает лишь от­носительным и неполноценным правом. «Относительно того, что оно [воспоминание] вызывает в воображении, то есть про­шедшего, можно сказать, что в нем заключена связь с актуаль­ным настоящим. Оно полагает прошедшее и вместе с тем с не­обходимостью устанавливает горизонт, пусть даже в размытом, неясном, неопределенном виде; приведенный к ясности и тети-ческой четкости, этот горизонт должен был бы эксплицироваться в контексте тетически осуществленных воспоминаний, заверша­ющемся в актуальном восприятии, в актуальном hic et nunc. То же относится ко всякому воспоминанию, в нашем самом широком, соотнесенном со всеми временными модусами смысле»¹⁰². «Всякое продвижение от воспоминания к воспоминанию вглубь разъясняющего контекста воспоминаний, конечный пре­дел которого вторгается в восприятия настоящего, приводит к упрочению воспоминания. Однако как только экспликация про­ведена до актуального Сейчас, какой-то облеск света восприятия и его очевидности распространяется и на весь предшествующий ряд»¹⁰³. Таким образом, предполагаемой деятельности в момент ее проектирования, представляющей собой актуальное пере­живание фантазии, предполагаемой деятельности в момент осуществления действия и предполагаемой деятельности после завершения действия соответствует в каждом случае своя оче­видность, и это уже потому, что эти варианты очевидности представляют собой интенциональные производные актуального hic et nunc. Точно так же реально осуществленной деятельно­сти в ходе ее проведения и в состоянии завершенного действия отвечает особая очевидность. Весь объем этой проблематики, впервые развернутой лишь Гуссерлем, не может быть просле­жен здесь далее начальных и необходимых для нашей проблема­тики подходов. Существенно важно для нас лишь не забывать о том, что способ данности и тем самым очевидность пережива­ний, называемых «деятельность», во всех их вариациях могут быть предметом внимания. Этим объясгяется возможность со-

подчинения и переплетения совершенно различных уровней смутности и ясности. Так, например, проект деятельности мо­жет обладать оптимальной ясностью, тогда как деятельность в ходе ее осуществления «сознается» (удерживается) лишь в смутном, неясном виде, а воспроизведение завершенной дея­тельности оказывается из-за неадекватности воспоминания совершенно неудачным, поскольку образ воспоминания, как говорит Гуссерль, «взрывается» и распадается на гетерогенные частные воспроизведения.

Множество возможных вариаций оказывается при этом безграничным. Однако во всех случаях о сознательной деятель­ности говорить можно лишь тогда, когда деятельность уже осу­ществлена, завершена, то есть превратилась в действие. Это относится даже к проекту, оперирующему предполагаемой де­ятельностью modo futuri exacti как действием, и только так. И если прежде¹⁰⁴ мы утверждали, что высказывание: поведение, наделенное смыслом, есть осознанное поведение, – интерпре­тируемо в том духе, что связываемый с этим поведением смысл в осознанности этого поведения и состоит, то теперь мы обна­ружили многозначность этого выражения. Зато по-прежнему остается в силе утверждение, согласно которому смыслом де­ятельности является действие, поскольку это следует из наше­го определения деятельности как ориентированного на задан­ный проект поведения.

Далее, анализ времени выявил радикальное различие меж­ду деятельностью до ее завершения и исполненным действи­ем. Оказывается, что вопрос о смысле исполненного действия предполагает иной ответ, нежели вопрос о подразумеваемом смысле той же конкретной деятельности, но еще только на стадии замысла.

Важное различие между смысловой структурой деятельно­сти до ее завершения и смысловой структурой завершенной деятельности заключается прежде всего в том, что в замысле деятельности действие modo exacti futuri воображается уже осу­ществленным в момент, когда оно еще не осуществлено. Та­ким образом, на представляемое в воображении осуществлен­ным действие рефлексия направляется с позиции Сейчас и Так, находящейся в потоке длительности до фактического осуществления действия. Осуществленное действие прин­ципиально отлично от замышляемого по своей смысловой структуре уже потому, что Я в ходе выполения действия ста­новится старше, обогащаясь новыми переживаниями. Источ-

758

759

ник света, высветляющий завершенные фазы длительности, дрейфует, так сказать, от соответствующего Сейчас и Так к новому Сейчас и Так и уже только в силу этого круг света сме­щается: освещенное в момент замысла уходит в темноту, а бывшие в тени протенциальные ожидания высветляются, ког­да после завершения действия на них обращается взгляд. Представим себе некое Я, замышляющее рассчитанную на длительный период времени рациональную деятельность, конечная цель которой, как и промежуточные цели, предвос­хищаются с эксплицитной ясностью. Однако не вызывает со­мнений, что отношение Я к своему плану с необходимостью иное, нежели его отношение к осуществленному действию, и это имеет место даже в том случае, если действие действи­тельно проходило «по плану». «Одно обличье до свершенья, иное – после совершенных дел». С этой проблемой соци­альные науки, занимающиеся социальным миром, знакомы уже давно. Она образует ядро любой исторической интер­претации, которая, как известно, должна в первую очередь выявить расхождения между смысловыми структурами исто­рически «желаемого» и исторически достигнутого. Юристу те же вопросы знакомы, например, по фундаментальному раз­личию точки зрения de lege lata и de lege ferenda, или, выра­жая то же иначе, интерпретации ex nunc и ex tunc. Наконец, в рамках понимающей социологии наша проблема предстает в противоположности субъективного и объективного шанса, смысловой и каузальной интерпретации, которой мы еще займемся более подробно¹⁰⁵. Примеры можно было бы за­метно умножить. Все их, однако, объединяет то, что смысло­вая структура изменчива в зависимости от соответствующего Сейчас и Так, исходя из которых и ведется рассмотрение. По­этому и невозможно говорить о некотором подразумеваемом смысле вообще, связанном с какой-либо деятельностью. По­нятийная конструкция «подразумеваемый смысл» нуждается в некотором дополнении, всегда содержа отсылку к соответ­ствующему Сейчас и Так смысловой интерпретации. Этого не учел Макс Вебер. Он понимает под подразумеваемым смыслом действия без всякой дифференциации как желания, с которы­ми связан замысел действия, так и каузальные детерминанты исполненного действия, включая таким образом в это понятие и интерпретацию замысла действующим до осуществления действия, и интерпретацию осуществленного действия со­вершившим его.