§ 6. Переход к анализу конституирования. Разбор понятия «смысл, связанный с некоторым действием»

Попытаемся пояснить размышления, которыми мы заверши­ли предыдущий параграф, одним примером, анализ которого в то же время позволит глубже понять и саму проблематику. Стремясь постичь сущность понимающей социологии, мы взяли за отправной пункт наших изысканий данное Вебером опреде­ление социальной деятельности. Наша первая задача состояла

726

727

в том, чтобы выяснить, что может значить предложение «Дей­ствующий соединяет со своей деятельностью некоторый смысл». В § 2 мы уже провели часть необходимой аналитичес­кой работы и теперь, после уяснения понятий «объективный» и «субъективный» смысл, могли бы вернуться к прерванным в тот момент изысканиям.

Начнем с демонстрации не замеченной прежде двусмыс­ленности термина «деятельность». Этим словом мы обознача­ем, во-первых, конституированное готовое действие как завер­шенную единицу, как порождение, как объективную данность; во-вторых, – конституирующуюся деятельность как протека­ние или движение, как процесс порождения, как действие в ходе осуществления, не как осуществленное. Любая деятель­ность, своя и чужая, может рассматриваться в этих двух аспектах. Моя деятельность в ходе ее осуществления представляется мне рядом существующих сейчас, вернее, возникающих и преходящих сейчас переживаний, которыми я живу; моя относящаяся к об­ласти намерений деятельность – последовательностью ожидаемых будущих переживаний; моя завершенная деятельность (моя ото­шедшая в прошлое деятельность) – последовательностью совер­шившихся переживаний, к которым я обращен в рефлексии вос­поминания. То, что я называю смыслом своей деятельности, соотносится не только с теми переживаниями сознания, которы­ми я живу во время осуществления деятельности, но и с моими будущими переживаниями, называемыми моими намерения­ми, и с моими прошлыми переживаниями, называемыми мо­ими осуществленными действиями. Однако наши рассужде­ния в конце предыдущего параграфа прояснили различие между конституированными и конституирующимися элемен­тами смыслового содержания, так что нам следует применить это положение к феномену деятельности и терминологически четко различить деятельность, осуществляемую как порожде­ние действий (actio), и завершенное, конституированное дей­ствие как порождение деятельности (actum).

Точно так же мы будем отличать чужую деятельность от су-жого действия. Переживания сознания, в которых конституи­руется для alter ego его деятельность, представляются нам в процессах внешнего мира, например в чужих телодвижениях или в изменениях внешнего мира, произведенных этими те­лодвижениями, которые мы толкуем как симптомы чужих пе­реживаний сознания. Соответственно, мы можем рассматри­вать эти симптомы как чужие actio или actum, в зависимости

от того, направляем ли мы наш взор на осуществляемые перед нашим взором фазы процесса или на порождаемую в этом процессе готовую и конституированную фактическую пред­метность действия.

Таким образом, действие всегда оказывается свершившимся и может рассматриваться независимо от субъекта деятельности и независимо от процесса переживаний, в которых оно консти­туировалось для действующего. Деятельность, предпосланная этому самому свершившемуся, при обсуждении действия вооб­ще не обращает на себя внимания. В противоположность дей­ствию, деятельность соотнесена с субъектом, она не может быть анонимным свершившимся, представляя собой последо­вательность выстраивающихся переживаний в конкретном и индивидуальном процессе сознания действующего (меня са­мого или некоторого alter ego).

Уже при обсуждении проблемы генезиса смысла мы виде­ли, что наиболее глубинная граница между субъективным и объективным смыслом может быть окончательно прояснена лишь исходя из строения смысловых структур в потоке сознания Я. Смысл отсылает к внутреннему сознанию времени, к durйe, в которой он изначально конституируется в своем наиболее общем понимании. Мы усматриваем подтверждение этого утверждения в нашем анализе понятий деятельности и дей­ствия. Всякая деятельность осуществляется во времени, вернее говоря – во внутреннем сознании времени, durйe. Она имма­нентна длительности. Действие же, напротив, предполагает не протяженно-имманентное осуществление, а протяженно-транс­цендентную осуществленность.

После этого разъяснения мы можем вернуться к вопросу, что же имеется в виду при веберовском подходе, когда гово­рится, что действующий соединяет со своим действием неко­торый смысл. То есть соединяет ли действующий смысл с кон­ституирующимися в durйe процессами сознания, в которых он переживает свою деятельность в ходе ее осуществления, или же со своими действиями, осуществленными делами, завер­шенными, законченными и конституированными?

Однако прежде чем ответить на этот вопрос, мы должны уяснить себе, что разговор о смысле «соединяемом» с некото­рой деятельностью (или действием) носит совершенно мета­форический характер и что это касается также и Макса Вебера. Ведь хотя понятие деятельности у Вебера, как уже верно под­метил Зандер⁵⁸, и отягощено разного рода неясностями, не

728

729

вызывает сомнения, что Вебер понимает под «деятельностью» не физический процесс, скажем, телодвижения, осуществляе­мые телесным индивидом, в то время как смысл, который он с этими телодвижениями «соединяет», шествует в состоянии странной предустановленной гармонии своим собственным путем. Ведь предложенное Вебером определение деятельнос­ти включает также и внутреннюю активность или работу, по­скольку с таковыми связывается вообще какой-либо смысл. Мы уже показали, что этот тезис не следует понимать таким образом, будто поведение, не являющееся деятельностью, ока­зывается бессмысленным. Совершенно ясно, что понимать это следует в том смысле, что деятельности, в противоположность поведению, присущ некоторый специфический смысл.

На первый взгляд, отличительным признаком, отделяющим деятельность от поведения, представляется произвольность де­ятельности в противоположность непроизвольности поведе­ния. Если тогда истолковать предложенное Вебером определе­ние деятельности как осмысленное поведение, то в этом случае смысл, соединяемый с деятельностью, или, вернее, превращаю­щий поведение в деятельность, оказывался выбором, свободой выбора поведения, отсутствием вынужденности определенно­го поведения. Однако тем самым удалось бы зафиксировать лишь один из двух обозначаемых термином «произвольность» комплексов. Ибо произвольность – аббревиатура чрезвычай­но сложных процессов сознания, подлежащих систематичес­кому изучению. При этом феномен «воли» ни в коем случае не должен оставаться не подвергнутым дальнейшему разбору яр­лыком некоей (по большей части неясной) базовой метафизи­ческой установки. Напротив, анализ произвольного поведения должен быть проведен по эту сторону всякой метафизической проблематики.

Второе поверхностное различение отделило бы деятель­ность как сознательное поведение от поведения бессознатель­ного или реактивного. В этом случае смысл, «соединяемый» с некоторым поведением, заключался бы в осознанности этого поведения. Однако то, что при этом называется «сознатель­ным», явно представляет собой специфическую очевидность, в которой предстает ведущему себя определенным образом индивиду его собственное поведение. Насколько сложно рас­крыть эту очевидность, показал Гуссерль в своей работе о фор­мальной и трансцендентальной логике. Так, например, возни­кает сложная проблема, оказывается ли поведение тому, кто

его осуществляет, очевидным в одном определенном модусе данности, или же поведению в modo futuri (поведению, отно­сящемуся к области намерения), поведению в модусе настоя­щего и свершившемуся поведению могут соответствовать раз­личные виды очевидности. Анализ осмысленного поведения должен включать и эту проблематику.

Уже этот беглый обзор показывает, что и относительно поня­тия осмысленной деятельности ясность может быть достигнута лишь в ходе анализа конституирования. Следует систематически исследовать структуру переживаний, конституирующих смысл деятельности. Однако это исследование должно начинаться в еще более глубоких пластах. Ведь то, что мы именуем «пове­дением», осмысленно уже в своем изначальном словесном зна­чении. Поведение как переживание отличается от всех прочих переживаний тем, что отсылает обратно к активности Я. То есть его смысл выстраивается актами, обозначающими опреде­ленную позицию, отношение. Однако и относительно своих переживаний, не обусловленных активностью, я могу утверж­дать, что они осмысленны. То, что я вообще воспринимаю смысл некоего переживания, предполагает, что я обращаю на него внимание и «вычленяю» из всех прочих переживаний, которы­ми я живу. В каждый момент своей длительности Я обладает сознанием положения своего тела, своих ощущений, своих восприятий, своего отношения к разным вещам и своих эмо­циональных состояний. Все эти компоненты конституируют то самое Вот так соответствующего Сейчас, в котором живет Я. Если я утверждаю относительно одного из этих переживаний, что оно осмысленно, то тем самым предполагается, что я «выч­леняю» его из множества одновременных ему, предшествовав­ших ему и следующих за ним просто пережитых переживаний, специально «обратившись» к нему. Подобное вычлененное переживание мы будем именовать «очерченным переживанием» и утверждать относительно него, что мы «связываем с ним не­который смысл». Тем самым мы получили первое и изначаль­ное понятие смысла вообще.

Однако, делая подобное высказывание, мы сами пользуем­ся той метафорой, которую мы уже отвергли ранее в связи с выражением о «связанном» с деятельностью смыслом. Последу­ющие исследования, посвященные конституированию смысло­вых переживаний, оправдают отказ от этой метафоры. Смысл своего собственного переживания ни в коем случае не являет­ся новым дополнительным, в некотором роде побочным пере-

730

731

живанием, которое следует некоторым не характеризуемым более подробно образом «соединить» с тем первым пережива­нием, которое и должно стать осмысленным. Смысл также ни в коей мере не является и предикатом определенного соб­ственного переживания, на что указывают опять-таки метафо­рические выражения, согласно которым у переживания «есть смысл», оно «приобретает смысл», «осмысленно» или «полно смысла». Предвосхищая результаты наших исследований, мы хотим уже здесь указать на то, что смысл представляет собой скорее обозначение определенного угла зрения при взгляде на соб­ственное переживание, которые мы, обычно просто несомые те­чением жизни, в состоянии «вычленить» из всех прочих пере­живаний как очерченное лишь актом рефлексии. Таким образом, смысл обозначает особое отношение Я к течению своей длитель­ности. Это принципиальное положение действительно для всех ступеней и слоев осмысленности. Так что совершенно ошибочно представление, будто мое собственно поведение от­лично от переживания этого поведения, и смысл подобает лишь переживанию этого поведения, но не самому поведению. Камень преткновения заключен прежде всего в языке, который в силу глубинных причин определенным образом гипостазирует попадающие в поле зрения переживания как поведение, приписы­вая затем сам угол зрения, под которым подобные переживания вообще превращаются в поведение, самому этому поведению как смысл в качестве предиката. Тем же самым образом и деятель­ность обозначает лишь языковое гипостазирование пережива­ний, на которые определенным образом обращается внимание, а смысл, который якобы связывается с деятельностью, есть не что иное, как та самая особая манера обращения к собственно­му переживанию, то есть то, что и конституирует деятель­ность.

В результате наш анализ осмысленной деятельности возвра­щает нас к проблемам конституирования смысла переживания во внутреннем сознании времени. Ни одна наука, которой надлежит описать феномен «смысл» радикально и в его исто­ках, не может обойтись без этого возврата. Изыскания, к ко­торым мы теперь переходим, смогут дать нам ответ на ряд не­проясненных вопросов: например, на вопрос, что вообще представляет собой смысл; что составляет специфический смысл поведения и деятельности; подобает ли смысл деятель­ности как процессу или совершенному действию; каким обра­зом из «подразумеваемого смысла» конституируется объектив-

ный смысл и т.д. Все эти изыскания послужат нам предвари­тельной работой для точного описания выработанного Вебе-ром понятия «субъективный смысл чужого поведения». При этом обнаружится, сколь фундаментальным является значение этого понятия как для интерпретативных актов повседневной жизни, так и для методики социальных наук. Достижение Ве-бера тем более гениально, что при всем своем следовании фи­лософским теориям юго-западной немецкой школы он смог совершенно независимо постичь всю перспективность пробле­матики подразумеваемого смысла как принципа, открывающе­го путь к познанию социального мира. И в связи с этим наши дальнейшие рассуждения будут преследовать еще одну цель, а именно – подвести под понимающую социологию отсутству­ющий у нее до сих пор философский фундамент, подкрепив ее основную направленность надежными достижениями совре­менной философии.

При этом мы будем следовать трудам двух философов, для которых проблема внутреннего чувства времени стала центром их рассуждений: Бергсона, чья работа «Essay sur les donnйes immйdiates de la conscience», вышедшая уже в 1888 г., была ве­ликолепным концептуальным ходом, превратившим феномен внутренней длительности в центральный момент философс­кой системы, и Гуссерля, который уже в своих «Лекциях по феноменологии внутреннего сознания времени» (читаны в 1904 г., опубликованы лишь в 1928 г. Хайдеггером), а затем и в более поздних работах⁵⁹ систематически раскрыл проблему генезиса смысла в феноменологическом описании.