§ 2. Понятие осмысленной деятельности у Макса Вебера

Согласно Веберу, задача понимающей социологии состоит в «интерпретирующем понимании социальной деятельности», т.е. «деятельности, которая в соответствии со смыслом, придавае­мым ей действующим лицом или лицами, соотнесена с поведе­нием других и соответственно ориентирована на них в своем про­текании». «При этом «деятельность» – человеческое поведение (в равной мере внешние или внутренние действия, пропуск дей­ствия или претерпевание действия) в том и только том случае, если действующий или действующие придают ему некоторый субъективный смысл»¹⁸. Этому основополагающему определе­нию Вебера посвящены наши последующие рассуждения.

Начнем нашу критику с определения деятельности: дея­тельность сама по себе осмысленна для действующего, по­скольку именно это и отличает деятельность от простого по­ведения. Здесь еще нет никакой соотнесенности с социальной

700

701

сферой. Ведь и каждый вид деятельности, направленной на некоторую вещь, уже является осмысленным. Когда я обмаки­ваю свое перо в чернильницу или зажигаю свою лампу, я со­единяю с этим видом деятельности некоторый смысл. Это пер­вое понятие смысла, согласно определению, лежит в основе и той деятельности, которая квалифицируется как социальная, то есть соотнесенная с поведением Другого.

Рассмотрим кратко эти специфические признаки социаль­ной деятельности. Соответственно своему подразумеваемому смыслу, она сначала должна быть соотнесена с другим, с неко­торым alter ego. Тем самым осуществляется проникновение во второй смысловой слой. Дело в том, что человек, осуществля­ющий социальную деятельность, соединяет со своей деятель­ностью (которая, как было показано выше, уже сама по себе является осмысленной) также и тот смысл, согласно которому то нечто, на которое направлена его деятельность, представля­ет собой другого человека, некое alter ego, некое Ты. То есть его деятельность по смыслу соотнесена с существованием не­коего Ты. Однако не всякая деятельность, удовлетворяющая этому условию, уже тем самым является для Макса Вебера со­циальной. «Не всякий вид человеческих контактов носит со­циальный характер», – утверждает Макс Вебер, – «а лишь по­ведение, осмысленно ориентированное относительно поведения Другого. Например, столкновение двух велосипедистов – все­го лишь происшествие, подобное природным процессам. Зато их попытки избежать столкновения, а также следующие за столкновением перебранка, драка или мирное улаживание про­исшедшего – вполне социальная деятельность»¹⁹. То есть Вебер требует, чтобы человеку, осуществляющему социальную дея­тельность, было понятно не только простое существование дру­гого, но и понятна (а именно, задана в качестве смысла) линия его поведения; тем самым осуществляется проникновение в третий смысловой слой. Ведь, без сомнения, смысл переживания – «это другой человек, живущий рядом со мной», и смысл пере­живания – «это существо, понятое мной как другой человек, живущий рядом со мной, ведет себя так-то и так-то, и с этим его поведением я осмысленно соотношу свое поведение» принад­лежат разным смысловым структурам. Макс Вебер очерчива­ет это с недвусмысленной ясностью, когда, объясняя понятие «Другого», замечает: «Эти «Другие» могут быть отдельными людьми и знакомыми, либо неопределенным множеством со­вершенно незнакомых. («Деньги», например, обозначают

средство обмена, которые один из участников обмена прини­мает потому, что ориентирует свои действия в соответствии с ожиданием, согласно которому чрезвычайно большое множе­ство незнакомых и неопределенных Других будут, в свою оче­редь, готовы принять их в дальнейшем в процессе обмена)»²⁰. В этом случае охарактеризованный выше смысловой слой – «это другой человек, живущий рядом со мной» – даже не те-матизируется, поскольку небезосновательно предполагается, что он в силу социального опыта действующего (в нашем слу­чае принимающего деньги в качестве средства обмена) берет­ся в качестве простой данности²¹ . Лишь третья, только что вы­деленная смысловая соотнесенность с «поведением» других, которые в данном случае остаются анонимными, оказывается тематически обнаженной.

Четвертый смысловой слой добавляется с постулатом, со­гласно которому социальная деятельность в своем протекании должна быть ориентирована на поведение других. Что означа­ет это достаточно неясное понятие ориентированности, встре­тившее и отчасти неадекватную критику²² , может быть выяс­нено лишь в ходе нашего дальнейшего исследования²³. Все эти смысловые структуры понимаются осуществляющим соци­альную деятельность, ибо только это может значить, что он со­относит свою деятельность со смыслом, который он имеет в виду, с поведением Другого. А «понимание» этого социального поведения и является, согласно Веберу, задачей социологии, интерпретативная деятельность которой тем самым протекает, опять-таки, в другом, уже пятом смысловом слое.

Уже проведенный анализ очерчивает три больших круга про­блем применительно к понятию социальной деятельности, кото­рые теперь предстоит обсудить: 1) что означает высказывание «действующий соединяет со своей деятельностью некоторый смысл»? 2) Каким образом alter ego задано Я в качестве наде­ленного смыслом? 3) Каким образом Я понимает чужое пове­дение a) вообще, b) согласно субъективно полагаемому смыс­лу ведущего себя таким образом? Такая постановка проблем в сущности не относится к социальным наукам. Скорее, она на­правлена на охарактеризованный выше глубинный слой пред­мета социальных наук, то есть на установление социального мира в конституирующих и интерпретирующих актах повседнев­ной жизни с другими. Точный анализ этих проблем еще не мо­жет быть осуществлен в данный момент. Сейчас, когда речь идет лишь о том, чтобы обрести отправной пункт, нужно всего не-

702

703

сколько характеристик, которые, будучи по необходимости при­близительными, послужат всего лишь временным средством.

Вопрос, что такое осмысленное поведение и как разграни­чить осмысленное и бессмысленное поведение, постоянно за­нимает Вебера. Он говорит о совершенно подвижной границе осмысленного поведения вообще и приводит в качестве при­мера подобного пограничья аффективное поведение. «Строго аффективное поведение находится на границе – а часто и за границей – сознательно ориентированного на «осмысленность»; оно может быть ничем не сдерживаемой реакцией на необыч­ный раздражитель. Сублимацией оказывается аффективно обусловленная деятельность в форме сознательной разрядки эмоционального состояния: по большей части (не всегда) она уже приближается к «ценностной рационализации», к целе­направленной деятельности или к тому и другому вместе»²⁴.

Аффективному поведению, которое, следовательно, бес­смысленно или – по выражению Вебера – находится по ту сто­рону «сознательно» (NB!) осмысленного, противопоставляет­ся аффективная деятельность. Аффективную деятельность объединяет с ценностно-рациональной то, что смысл деятель­ности «заключается не в находящемся вне ее достижений ре­зультате, а в определенным образом устроенной деятельности как таковой. Аффективно действует тот, кто удовлетворяет свою потребность в актуальной мести, актуальном удовольствии, ак­туальном увлечении, актуальном созерцательном блаженстве или же в разрядке актуальных аффектов (независимо от того, насколько мощными или утонченными они являются)»²⁵.

Однако не только аффективное и – до некоторой степени – ценностно-рациональное поведение твердо стоит на границе ос­мысленного. То же касается и описанных Вебером «реальных регулярностей в рамках социальной деятельности, т.е. повто­ряющихся у одного и того же действующего лица, сопровож­даемых типично однородным смыслом повторяющихся или (также возможно одновременно) распространенных у множе­ства действующих лиц образцов действия»²⁶, как, например, это имеет место в случае обычаев, нравов и т.д., а также «тра­диционного поведения», относительно которого Вебер выяс­нил, что оно «всецело располагается на границе или даже по ту сторону границы того, что вообще можно именовать «осмыс­ленно» ориентированной деятельностью. Ведь очень часто это всего лишь смутная, действующая в направлении однажды зат­верженной установки реакция на привычные раздражители»²⁷.

Приведенные цитаты показывают, что понятие деятельно­сти как осмысленного поведения очерчено у Вебера и в самом деле довольно нечетко. Мы уже сейчас можем указать на более глубокие мотивы, побуждающие его сформулировать понятие деятельности указанным образом. Они двоякого рода: во-пер­вых, перед глазами Вебера, когда он говорит об осмысленном поведении, стоит в качестве «архетипа» совершенно специфи­ческое, то есть рациональное, а точнее целенаправленно-раци­ональное поведение, как и вообще у Вебера целенаправлен­ность всегда – и с точки зрения понимающей социологии не без основания²⁸ – является моделью смысловой конструкции. Во-вторых, разделение типов поведения на целерациональное, ценностно-рациональное, аффективное и традиционное осно­вано на отождествлении смысла, связанного с деятельностью, и мотива этой деятельности – смешение, которое, как будет показано, неоднократно порождало непоследовательность Ве-бера. Правда, наш повседневный опыт как будто подтвержда­ет тезис Вебера. Когда я мысленно окидываю взором сделан­ное за день, последовательность моих дневных дел, которые я осуществляю в одиночку или находясь среди людей, и задаюсь вопросом о смысле, который им придавался, я безусловно об­наруживаю во многих, возможно, в большинстве своих дей­ствий некоторый автоматизм. То, что я действую таким обра­зом, представляется мне бесспорным постольку, поскольку я, действуя, не обнаруживаю в своих поступках никакого явно­го смысла, точнее говоря: обнаруживаю лишь в смутном виде. Однако нельзя путать степень ясности, в которой смысл моих действий постижим для меня самого, с самим этим смыслом. То, что большинство отправлений повседневной жизни не «бессмысленно», обнаруживается уже в том, что я в состоянии в любой момент познать их как осмысленные, изъяв их из обще­го потока переживаний и внимательно рассмотрев их, вернее: в состоянии прояснить присущий им смысл. Являются ли эти мои поступки деятельностью или просто «реактивным» пове­дением, не может быть вопросом об осмысленности моих по­ступков, если только мы готовы сохранить за термином «смысл» его изначальную широту и обобщенность. Ведь и мое традици­онное и аффективное поведение отнюдь не лишено для меня смысла. Более того, обращаясь к каждому из своих пережива­ний, я могу сказать, что оно связано для меня с неким смыс­лом. То есть деятельность отличает от поведения не то, что поведение лишено для меня смысла, в то время как деятель-

704

705

ность субъективно осмысленна, а то, что у того и у другого есть свой специфический смысл. Правда, тогда возникает сложный вопрос, каков специфический смысл деятельности в отличие от смысла простого поведения, а тем самым и дальнейший вопрос: а что же вообще такое деятельность. Ко всем этим проблемам мы еще неоднократно будем возвращаться. Одна­ко уже эти наметки показывают, в какие глубинные слои не­избежно ведет анализ понятия смысла.

Второй прежде намеченный круг проблем – смысловая за-данность alter ego – у Вебера вообще не рассматривается. Он просто предполагает осмысленное существование Другого в качестве данности, когда говорит об интерпретации чужого поведения. Исходя из его постановки проблемы и не требует­ся точного разбора коституирования alter ego в моем сознании. Тем не менее, вопрос об особой заданности чужого психичес­кого должен быть затронут, если браться за исследование субъективного смысла чужого поведения.