Sovetskaya_Rossia_Aravia_i_Persidskiy_zaliv

370 И. П. СЕНЧЕНКО. СОВЕТСКАЯ РОССИЯ, АРАВИЯ И ПЕРСИДСКИЙ ЗАЛИВ

зерна взвешивали и расфасовывали по мешкам, весом по 100 кг каждый. Из Ходейды йеменский кофе поступал на ведущие кофейные биржи мира – в Нью-Йорк, Геную и Гамбург.

Когда в гости к советским кинематографистам, проживавшим в доме-фактории «Востгосторга», приезжал принц, то первым в помещение, согласно протоколу, входил начальник местной полиции, держа на вытянутых руках «отделанный золотом ятаган принца», символ «держателя власти» – наместника имама в Тихаме.

Если обедали у принца, то под окнами его резиденции непременно играл военный оркестр, состоявший из «15 одетых в белые одежды музыкантов, во главе с турком-капельмейстером». Надо сказать, что музыка, исполняемая ими, замечает В. Шнейдеров, переносилась с трудом. Даже верблюды, стоявшие у ограды, и те ее едва выдерживали и начинали истошно орать.

К столу подавали целиком зажаренного барашка, «начиненного рисом, изюмом и фисташками». За барашком следовал «с десяток других блюд, круто приправленных перцем, имбирем и прочими пряностями». После приема пищи переходили в кофейную комнату, где всем присутствовавшим на трапезе предлагали «кофе с кальяном». При этом кофе, приготовленным из растолченных в ступках зерен, угощали только гостей-чужестранцев; арабы попивали кишр.

Жить в Ходейде европейцу, делится своими впечатлениями В. Шнейдеров, было, судя по всему, непросто, а для здоровья – и вовсе опасно. Свидетельством тому – довольно обширное кладбище за стеной города, «приютившее» нескольких из тех, кто все же отважился приехать туда на работу. По словам сотрудников «Востгосторга», жили они в Ходейде, как на «необитаемом острове»; газеты получали с большим опозданием, и «не могли дождаться смены». Рискнули как-то вызвать семьи. Жены с детьми, оказавшись в Ходейде, практически сразу же заболели. И их пришлось срочно вывозить. Сначала – «на африканский берег, в итальянскую колонию Эритрея», а оттуда, морем, – в Одессу (39).

Автор этой книги, работавший во второй половине 1970-х годов в советском консульстве в Ходейде, может сказать, что многое из того, что видел там В. Шнейдеров в 1929 г., не изменилось и полвека спустя.

О приезде в Йемен москвичей практически сразу же стало известно англичанам в … Адене. Хотя ни одного из них в Ходейде на тот момент не проживало, сообщает В. Шнейдеров, глаза и уши у бриттов имелись повсюду. Агентов было предостаточно. Они-то и донесли английским колониальным властям в Адене о появлении русских в Ходейде, тепло и радушно встреченных к тому же наследным принцем. И в «аравийском стане англичан в Адене» поднялся переполох. Прозевав русичей в Порт-Саиде, на пути в Ходейду, англичане «ломали голову» над тем, кто они, дескать, такие; с чем пожаловали в Йемен, не спросясь у них; и с какой целью?!

Когда же англичане узнали, что русские «под видом кинодокументалистов» (как же иначе?) побывали еще и в Тихаме, у сепаратистски настроенных бедуинов из племени бану зараник, которых они также, к слову, как и итальянцы, использовали для реализации своих политических целей в Йеменском Королевстве, то обеспокоились уже не на шутку.

Встревожились и итальянцы. Объяснялось это тем, что начавшие развиваться в то время советско-йеменские торговые связи могли навредить их довольно прибыльному бизнесу в этой стране, связанному, в том числе, и с поставками оружия. Итальянский экспорт в Йеменское Королевство носил, по выражению советских дипломатов, «крайне недоброкачественный характер». Мануфактуру они поставляли «гнилую». Керосин, заметим, закупаемый в Батуми, – «разбавленный». Оружие, автомобили и аэропланы – «устарелых образцов». И продавали все это йеменцам втридорога; «раз в десять дороже реальных цен» (41). Итальянские поставщики оружия, как докладывали в Москву представители «Востгосторга», «сумели всучить йеменцам» за «звонкую полноценную монету множество старья из своих арсеналов».

Во время пребывания советских кинодокументалистов в Ходейде произошел инцидент, тут же причисленный англичанами к «козням русских». Из Ходейды в Джидду, как вспоминал В. Шнейдеров, должно было отправиться много паломников, и в их числе – несколько видных чиновников. Когда, оказавшись на борту английского судна, сановники имама попросили предоставить в их распоряжение каюты первого или второго класса, то капитан им в

372 И. П. СЕНЧЕНКО. СОВЕТСКАЯ РОССИЯ, АРАВИЯ И ПЕРСИДСКИЙ ЗАЛИВ

этой просьбе отказал. Заявил, что их места – на палубе, что каюты первого и второго классов на его судне – не для них. Йеменцы, оскорбленные и возмущенные до глубины души, сразу же пароход покинули. О случившемся стало известно сыну имама, его наместнику в Тихаме. И он приказал всем оставшимся на этом пароходе йеменцам сойти с него, а само судно незамедлительно из Ходейды выпроводить, «без груза и пассажиров». Вследствие происшедшего инцидента английская пароходная компания понесла серьезные убытки.

Для того чтобы организовать доставку паломников, принц обратился за помощью к представителю «Востгосторга», представлявшему в то время и интересы «Совторгфлота» в Ходейде. Попросил прислать специальный пароход; на нем и отправил в Джидду паломников.

Один торговец-индус, свидетельствует В. Шнейдеров, «тесно связанный с британцами», попытался, было, сорвать рейс «Совторгфлота», а заодно и подзаработать на этом деле. Вызвал из Адена другой английский пароход, выдав его за индийский. Скинул цены на билеты, но трюк не удался. Хитрость раскрылась. Принц приказал портовым властям впредь йеменских паломников перевозить только на советских судах. Прибывший вскоре в Ходейду пароход «Ильич» и доставил их в Джидду, недорого и в срок (42).

Поведали кинодокументалистам в Ходейде еще одну забавную историю, связанную уже с совершавшим регулярные рейсы в Ходейду – по пути в Джидду – советским пароходом «Лус», названным в честь революционера Луса. В переводе с арабского языка слово «лус» значит «вор», «мошенник». Торговцы Ходейды, слыша такое наименование судна, пользоваться его услугами отказывались. Делать было нечего, и судно пришлось переименовать (43).

Расставаясь с советскими кинодокументалистами, принц подарил им на прощанье «шесть мешков лучшего йеменского кофе», долго потом напоминавшего им в Москве о гостеприимном Йеменском Королевстве (стандартный вес мешка, напомним, составлял 80 и 100 кг).

Из Ходейды кинодокументалисты отправились в г. Сана’а’. Передвигались быстро, пишет В. Шнейдеров, в сопровождении почетного караула конных гвардейцев. В проездной грамоте, имев-

шейся у них на руках, содержалось повеление принца губернаторам городов и шейхам племен «не чинить русским по пути никаких задержек». Повсюду, будь то в кофеюшках или в караван-сараях, где они останавливались, чтобы поесть или отдохнуть, В. Шнейдеров, по его словам, обращал внимание на то, как вели себя йеменцы, как принимали пищу. Еду со стола, рассказывает он, можно там брать, «как кому нравится», в «любом порядке». В домах торговцев и шейхов, где им довелось побывать, вместе с кофе обязательно предлагали наргиле (кальян). В самих гостевых комнатах воскуривали в курильницах благовонный ‘уд. Непременным атрибутом церемониала приема гостей в жилищах йеменцев являлись «скрутки ката». Подавали их на больших медных подносах, с которыми слуги обходили гостей по окончании трапезы. Во многих домах в Йемене, к немалому удивлению В. Шнейдерова, имелись русские самовары. Причем не какие-нибудь, а работы «уральских мастеров».

Уместным представляется дополнить воспоминания В. Шнейдерова о приеме гостей в йеменском доме и заметками о гостеприимстве йеменцев А. И. Ступака. Парадный обед в доме йеменца, повествует он в своей статье «Арабы Йемена», начинается с арбуза или дыни. За ними следует бинт ас-сахн, то есть лепешка из сладкого теста, залитая растопленным маслом и медом. «И только потом – молодой барашек, начиненный рисом и изюмом, миндалем

ипряностями». После барашка могут подать еще и отварное мясо с острым соусом хальба. Заканчивается обед в честь гостя бульоном. Все, как видим, не так, как в России, все наоборот. Пищу запивают водой, пропитанной дымами ладана (44).

После еды гостя обязательно попотчуют катом, кофе (с медом

ифиниками), а также чаем. Сами йеменцы, напомним, пьют кишр, напиток, сваренный не из зерен кофе, а заваренный на их кожуре (с корицей, имберем или кардамоном). Кишр, к слову, и по сей день приготавливают в Йемене в небольшом глиняном кувшине с узким горлышком, заткнутым пучком сухой травы. Чай у йеменцев – двух видов: «белый», то есть с молоком, и «красный», коим они именуют черный чай.

Перед употреблением кофе йеменцы обязательно моют руки и полощат рот. Кофе в Йемене – это символ гостеприимства. Следует

374 И. П. СЕНЧЕНКО. СОВЕТСКАЯ РОССИЯ, АРАВИЯ И ПЕРСИДСКИЙ ЗАЛИВ

помнить, что попивая кофе с финиками, нужно съедать нечетное их количество, а косточки держать в руке, и класть на грязную посуду только по окончании кофепития.

«Маджлис [встреча] без кагвы [кофе] и шиши [кальяна], что султан без дорогих одежд», – говорят кочевники-бедуины. «Тумбак [табак] без кагвы и ката, что мясо без соли», – вторят им горожане.

Делясь впечатлениями о посещении Сана’а’, В. Шнейдеров сообщает, что в предместье города располагалось тогда большое еврейское поселение, обнесенное высокой каменной стеной. Называлось оно Карйа ал-йахуди (Еврейская деревня). На ее площади находилось выстроенное из камня караульное помещение для стражи, следившей за соблюдением порядка. Следующая часть предместья, Бир ‘Азиб (Сладкий колодец), лежавшаая за поселением евреев, походила на московские Сокольники. Дома там утопали в садах

иогородах. Сам город надежно защищали толстые оборонительные стены со сторожевыми башнями. У въезных городских ворот день

иночь дежурила стража. Старый город вплотную примыкал к горе Джабаль Никкум, высотой около 3000 метров. Вершину ее венчала крепость. В пещерах на склонах этой горы «размещались войсковые казармы и склады» (45). От христианского храма, возведенного некогда Абрахой, не осталось и следа. Память о нем сохранилась лишь в преданиях.

История этого храма заслуживает того, чтобы познакомить с ней читателя. В годы властвования в Йемене абиссинца Абрахи, повествуют сказания племен «Острова арабов», воздвигли в Сана’а’ (537 г.) кафедральный христианский собор (абиссинцы господствовали в Йемене с 525 по 575 гг.). В работах одних арабских историков он фигурирует под названием Ал-Калис, в других – Ал-Куллайс; название собора происходит от искаженного в речи арабов греческого слова «церковь». Помощь в его строительстве оказал император Юстиниан I Великий (правил 527–565). Собор сложили из мраморных плит порушенного дворца царицы Савской (на его месте хотели поставить еще одну церковь). Был он высотой около 80 метров

ишириной около 25 метров; с потолком из тикового дерева, кафедрой из черного дерева, инкрустированного слоновой костью, и со ступеньками из злата и серебра.

Собор, что возвел Абраха, возжелав сделать г. Сана’а’ центром христианской веры в Аравии и «направить к нему хаджж арабов», рассказывает великий арабский географ и ученый Закарийа’ ал-Каз- вини (1203–1283), предания йемецев рисуют как сооружение, воистину, дивное и величественное. Построенное из красного, белого, черного и желтого мрамора, богато украшенное золотом, серебром и каменьями драгоценными, с дверьми, сделанными из «листов чистого золота», оно считалось одним из «чудес Йемена».

Глашатаи, дежурившие у въездных ворот, призывали всех, кто наведывался в город, непременно побывать в христианском соборе. И люди шли туда, подталкиваемые любопытством и слухами о «величественном сооружении Абрахи». Увидев же «Божий храм христиан», искренне восторгались и внешней красотой храма, и пышностью его внутреннего убранства, и службой в нем.

Освятил кафедральный собор священник Иоанн, отправленный в Йемен патриархом Александрийским. По словам Феофана Исповедника (ок. 760–818), монаха-летописца, император Византии предоставил послам Абрахи право «самим приискать для себя епископа» из числа священнослужителей империи. И выбор их пал на Иоанна, «благочестивого мужа, девственника, 62 лет от роду», пономоря при александрийской церкви Св. Иоанна Крестителя. Вместе с «избранными им клерками» он вскоре прибыл в Йемен.

Число последователей веры Иисуса в Йемене, говорится в преданиях, «ширилось и росло». Тогда-то один человек, «истовый идолопоклонник», совершил грязный поступок, повлекший за собой цепь событий, вошедших в историю племен Йемена и всей Аравии. Был им тот, кого аравийцы называли «определителем месяцев», то есть тот, кто устанавливал тогда, в эпоху джахилийии (неведения, язычества), время наступления «запретных месяцев», когда арабы Аравии прекращали межплеменные войны, воздерживались от кровной мести и совершали паломничество в Мекку на поклонение своим идолам. В доисламской Аравии паломничество в Мекку проходило в одно и то же время с ежегодно устраивавшимися там базарами, для проведения которых выбирали самое удобное время года. Поскольку действовал лунный календарь, возникала необходимость вставлять в календарь дополнительный месяц или убирать

376 И. П. СЕНЧЕНКО. СОВЕТСКАЯ РОССИЯ, АРАВИЯ И ПЕРСИДСКИЙ ЗАЛИВ

его, и, таким путем, регулировать паломничество. Согласно традиции, дело это являлось прерогативой племени бану малик ибн кинана. Так вот, человек, который проник ночью в христианский кафедральный собор, возведенный Абрахой в г. Сана’а’, «измазал его нечистотами». Испачкал не только пол храма, но и алтарь, и Святой Крест. Ручка кинжала осквернителя, которым он орудовал, чтобы открыть окно и пробраться в собор, точно описанная видившим его случайным прохожим, помогла установить, что надругался над христианским храмом представитель племени бану кинана. Проживало оно на юге Мекки.

Случившееся повергло жителей города в шок. Люди негодовали. В кварталах расквартирования солдат-абиссинцев и в излюбленных ими винных погребках, располагавшихся в местах компактного проживания евреев в пригороде Сана’а’, раздавались, то и дело, призывы к отмщению, «скорому и справедливому». Сам Абраха буквально «пылал от гнева». Подпитывало гнев его и сообщение о смерти Ибн Хоза, брата Абрахи, погибшего во время усмирения одного из взбунтовавшихся йеменских племен, которое обитало в вади (долине) Давасир. Крайне обидным и досадным было то, что пал Ибн Хоза не в открытом бою, а от стрелы предателя Орва, переметнувшегося на сторону бунтовщиков. Абраха, свидетельстуют арабские хронисты, будучи «оскорбленным осквернением собора и глубоко опечаленным гибелью брата», поклялся, прилюдно, стоя на ступенях христианского храма, что «уничтожит святилище идолопоклонников в Мекке», «разорит и разрушит Ка’абу», покарает курайшитов, «господ Мекки», и «предаст мечу злодеев-кинанитов» (46).

И вскоре, «собрав войско великое», и «взяв с собой 12 слонов», пишет Закарийа’ ал-Казвини, двинулся Абраха на Мекку (570 г.). Слух о его выступлении быстро разнесся по всей Аравии. Солдаты, «распаленные жаждой отмщения» и речами своих командиров об «ожидавшей их в Мекке добыче богатой», рвались в поход. Шествие войска, когда оно покидало город, возглавлял Абраха, гордо восседая на белом слоне. «Чудище абиссинское», чтобы защитить его от стрел наприятеля, «укрывали пластины из чистого золота». Сам Абраха одет был в красивую тунику, богато расшитую жемчу-

гом и йеменскими полудрагоценными камнями ‘акик. На голове его красовался «высокий полотняный колпак, украшенный золотым шитьем». На спину и плечи Абрахи спадали пришитые к колпаку «массивные золотые цепи». Его мускулистые руки и короткую шею «украшали золотые изделия абиссинского образца». За Абрахой следовала группа музыкантов, а за ними – знатные горожане, сопровождавшие войско до выездных ворот. Шествие замыкали воины во главе с отважным и талантливым военачальником Каисом.

Абраха «жаждал мести». Такие же точно настроения царили и в его армии. Двигалось войско Абрахи в направлении Мекки стремительно. И даже тогда, когда земли Йемена остались позади, и воины Абрахи со своими боевыми слонами вышли к рубежам пустыни, ни страшная аравийская жара, ни вязкие пески не сломали их боевой дух.

Курайшиты, прослышав о «походе Абрахи на Мекку со слонами», тоже не сидели, сложа руки. Собравшись у Ка’абы, «противостоявшей в то время Кресту», как отмечает известный исследователь Аравии, американский миссионер С. Цвемер, они решили, что надобно бы Абраху остановить. Первыми на пути Абрахи в Мекку встали, к слову, северойеменские племена хамдан и часами во главе с их отважными шейхами Зу Наффаром и Ибн Хабибом. Мало того, что силы противников оказались неравными, так еще лошади и верблюды арабов, пугась слонов Абрахи, «ломали ряды»; и, как следствие, – сражение это аравийцы проиграли (47). Выдержать натиск воинов Абрахи, хорошо обученных и до зубов вооруженных, с мощным тараном в виде слонов, они, как ни старались, не смогли.

Весть о поражении хамданитов и часамитов, воинов отважных, потрясла курайшитов. ‘Абд ал-Мутталиб, дед будущего Пророка Мухаммада, хранитель ключей от Ка’абы, срочно созвал совет старейшин Мекки, у стен древней Ка’абы. Пригласил на него и шейхов племен, союзных мекканцам. После долгих и горячих обсуждений решено было «отрядить к Абрахе гонца» с предложением «выкупить мир и Ка’абу» за «одну треть богатств Хиджаза», что означало тогда – домашнего скота жителей этого края.

Абраха на решении своем «повергнуть Ка’абу» стоял твердо, и предложение курайшитов о выкупе не принял. Воины Абрахи при-

378 И. П. СЕНЧЕНКО. СОВЕТСКАЯ РОССИЯ, АРАВИЯ И ПЕРСИДСКИЙ ЗАЛИВ

держивались того же мнения. Требовали отмщения за осквернение Святого Креста, и о никаком выкупе даже слышать не хотели.

Побывал в стане абиссинцев и сам ‘Абд ал-Мутталиб. В сказаниях арабов Аравии он предстает мужчиной «заметным», «лицом и статью красивым», «человеком мудрым и обходительным». Представившись, кто он и зачем пожаловал, был допущен к Абрахе. Когда пересек порог шатра, вошел внутрь и поклонился, то Абраха, сойдя с трона и усевшись на разостланный у трона ковер, пригласил присесть на него и своего высокого гостя.

Во время состоявшейся беседы ‘Абд ал-Мутталиб просил Абраху лишь об одном – вернуть ему 200 его верблюдов и освободить захваченных вместе с ними погонщиков. Ни о Мекке, ни о Ка’абе не обмолвился ни словом, чему Абраха немало удивился. Явился я, чтобы разрушить святилище в Мекке, сказал он, куда приходят поклоняться все племена Аравии. Ты же ведешь речь о верблюдах и погонщиках. И это в то время, когда могучая армия абиссинцев стоит неподалеку от стен твоего города. На что ‘Абд ал-Мутталиб спокойно ответил, что он – всего лишь владелец верблюдов. И хотел бы возвратить отобранное у него имущество, и, конечно же, освободить из плена ни в чем неповинных погонщиков, глав своих семейств и отцов своих детей. Ка’абу же охраняет ее святость, заявил он. И она защитит, если потребуется, и саму Ка’абу, и хранителя ключей от нее.

Абраха, будучи впечатленным смелостью ‘Абд ал-Мутталиба, силой духа этого человека и глубиной веры в могущество Священной Ка’абы, все, что он просил, исполнил; и отпустил его с миром. Посоветовал, однако, чтобы по возвращении домой он все же еще раз переговорил со старейшинами насчет того, чтобы мекканцы сдали город без боя.

Обо всем увиденном и услышанном им в «стане абиссинцев», в том числе и о «чудищах огромных с клыками, идущих с Абрахой на Мекку», то есть о слонах, ‘Абд ал-Мутталиб обстоятельно поведал горожанам, собравшимся по его призыву у Ка’абы. Выслушав рассказ ‘Абд ал-Мутталиба о «движущейся на город вражеской силе несметной», говорится в сказаниях арабов Аравии, мекканцы решили устроить Абрахе западню – в ущелье, на горной дороге у

Мекки. Когда вошел в него Абраха с войском своим, то угодил в засаду. Отвесные склоны ущелья, где на абессинцев и напали мекканцы, хорошо скрывали прятавшихся в скалах лучников. Град стрел и камней, обрушившихся на воинов и слонов Абрахи, был для них как гром среди ясного неба. Слоны, обезумевшие от боли и страха, метались по узкому ущелью, давили и топтали, всех и вся, – и коней, и верблюдов, и воинов. И опрокинули арабы войско Абрахи. Погибло много абиссинцев. Лежали они поверженными, «подобно ниве скошенной». Количество убитых и раненых, а также больных воинов, подхвативших лихорадку по пути в Мекку, не оставляло ни малейшей надежды на возможность реванша. Осознав, что он побежден, Абраха отступил, и бесславно удалился из земель Священной Мекки. Год, когда это случилось (570), вошел в сказания и предания арабов Аравии как Год слона, а сам Абраха – как Человек слона.

Со временем сражение это обросло множеством легенд. Одна из них гласит, что спасти Высокочтимую Мекку, родной город Мухаммада, Посланника Аллаха, помогли птички абабиль, «мстители Господа», стаями налетевшие на воинов Абрахи. Камни, что они несли в своих клювах и лапках, и роняли на абиссинцев, а также «перья их острые, как стрелы», что сбрасывали они на них, и повергли, дескать, «пришельцев незваных», и «обратили их вспять». В ущелье, где Абраха со своим войском попал в засаду, действительно, гнездилось много птиц. И когда там развернулось сражение, то тучи их, покинув гнезда, буквально закрыли собой солнце. Стаи этих птиц и град камней, валившихся на головы воинов Абрахи со склонов ущелья, и породили легенду о «крылатых спасителях Мекки».

В другом сказании повествуется о том, что когда Абраха стоял станом неподалеку от Мекки, то обрушился вдруг на войско его «град там дотоле невиданный», да такой крупный, что воины Абрахи «страдали от него как от камней, пущенных в них из пращей вражеских». «Чудище же абиссинское», белый боевой слон Абрахи, на котором он торжественно выехал из Сана’а’, «никак не хотел двигаться вперед, в направлении Мекки, как его к тому не принуждали». Прорицательница, сопровождавшая Абраху в походе, «усмотрела в этом дурное предзнаменование» (48). Действительно, удача отвернулась от Абрахи; и произошло это буквально на пороге Мекки.