Azizyan_A_A_Dve_dveri__Obryad_initsiatsii_i_rasprostranenie_informatsii_na_drevneyshem_Blizhnem_Vostoke_A_A_Azizyan__SPb_Al

2011)95, то, по результатам группы Г. М. Килинч, рубеж 12 – 11 тыс. до н. э. становится временем раннего (первого?) движения этих языков в западном направлении, вплоть до Эгеиды.

Сравнение наследственности эпипалеолитического (натуфийского) Леванта отдельно с эгейской наследственностью типа Ревении и Барджина и отдельно с центрально-анатолийской наследственносью типа Бонджуклу Хёйюка и Тепеджик-Чифтлика неожиданно показало, что пара Левант – Эгеида имеет больше общих аллелей, чем пара Левант – Центральная Анатолия, а это предполагает в дополнение к сухопутным отдельные морские миграции из эпипалеолитического Леванта в Эгеиду в обход «материковой» Анатолии. Такая же более тесная генетическая связь установлена в эпипалеолите и неолите между кав- казско-иранским кластером и Эгеидой, чем между ним же и Центральной Анатолией (Kilinҫ et al. 2017 a: 5 и fig. 2 a), что заставляет думать о наличии какого-то вынесенного за территорию Центральной Анатолии канала и для данного генного обмена. Это могли быть Северная Анатолия (Причерноморский бассейн?), о которой в настоящее время почти ничего не известно, или морские миграции, но с побережий Северного Леванта – Киликии, через о. Кипр и острова Эгейского моря (Sampson

and Katsarou 2004; Fernández et al. 2014: 11; Kilinҫ et al. 2017 a: 6 – 7).

Регулярные посещения Кипра людьми, по датам из Аэтокремноса, начались с первой половины 11 тыс. до н. э. (Vigne et al. 2011: S256). Некоторые лежащие на поверхности черты сходства с архитектурой, погребениями докерамических поселков расширенного Северного Леванта (и особенно Верхнего Тигра) уже были кратко здесь упомянуты при описаниях кипрских поселений Калавассос Тента и Хирокития (пп. 1.11, 1.12; примечания 23, 25). Еще больше северолевантийских археологических аналогий систематизировано Б. Хорейс и др. по результатам раскопок поселения Чукюричи в центре западного побережья Анатолии (Horejs et al. 2015). Оно возникло здесь ок. 6700 г. до н. э. как следствие морской миграции из северо-восточного угла Средиземного моря, принеся с собой традиции, восходящие преимущественно к поселениям PPNA Верхнего Тигра, PPNB Северной – Северо-Западной Сирии и – в меньшей степени – Ирана, Южного Леванта. Это отжимная техника производства каменных пластин, пластина-сегмент в виде полумесяца, листовидный наконечник стрелы из красной яшмы, фрагмент полированного

180

каменного браслета, профилированного специальным образом, рогатые выпрямители древков, клад из 18 длинных обсидиановых лезвий, выполненных в отжимной технике, – первоисточники данных предметов

итехнологий лежат на восточном краю Плодородного Полумесяца на рубеже плейстоцена и голоцена (Horejs et al. 2015: 301 – 319). На один из «проклятых вопросов», встающих каждый раз, когда первоисточник 10 – 9 тыс. до н. э. дает наследство в другом месте и в другое время (ок. 6700 г. до н. э.), а не в «положенном» соседнем промежутке, Б. Хорейс с соавторами отвечают: сохранение социальной памяти и перенос знаний через цепочку поколений, в которой некоторые звенья для нас остают-

ся пока утраченными (Horejs et al. 2015: 308 – 309, 319). В целом факт наличия морских миграций как вдоль берегов Средиземного моря, так

ипо открытому морю, начиная с конца плейстоцена, сложение морских передвижений в логистические сети, в том числе восточно-средизем- номорскую и эгейскую, все больше подтверждается в последнее время

(Fernández et al. 2014).

Вернемся к генетическим исследованиям Г. М. Килинч и ее коллег. Предприняв сравнение наследственности 2 центрально-анатолий- ских (Бонджуклу Хёйюк и Тепеджик-Чифтлик) и 2 эгейских (Ревения и Барджин) пунктов между собой, авторы установили, что миграции как внутри анатолийско-эгейского пула, так и снаружи внутрь него происходили не только в эпипалеолите, но и в неолите, и в халколите. Так, например, выяснилось, что относящиеся ко второй половине 7 тыс. до н. э. образцы ДНК, взятые у людей из Тепеджик-Чифтлика, Ревении и Барджина, несмотря на взаимную удаленность этих поселений (особенно Тепеджика), демонстрируют бóльшее родство друг к другу, чем к образцам ДНК из Бонджуклу Хёйюка, датируемым рубежом 9 – 8 тыс. до н. э. Это интерпретируется как систематические генные обмены между популяциями Леванта и Центральной Анатолии, Леванта и Эгеиды, Ирана и Центральной Анатолии, Ирана и Эгеиды, продолжившиеся в диапазоне после рубежа 9 – 8 тыс. до н. э. и до второй половины 7 тыс. до н. э., то есть от MPPNB до PN, в результате чего в более поздние популяции Тепеджик-Чифтлика, Ревении и Барджина «стеклось» больше левантийских и иранских генов, чем в более раннюю популяцию Бон-

джуклу (Kilinҫ et al. 2017 a: 3 – 5 и fig. 1 c – стрелки E, F ). Влияния из Южного Леванта (район Мертвого моря) на Центральную Анатолию,

181

начиная с рубежа 9 – 8 тыс. до середины 7 тыс. до н. э., уже были здесь независимо отмечены (раздел «Лингвоархеология», пп. (1) – (8)), при этом по совпадению обстоятельств пункт Айн Газаль в Южном Леванте являлся как одним из центров этих влияний, так и местом, давшим основную часть образцов пДНК, представляющую население неолитического Леванта в работах Г. М. Килинч и др., то есть вывод подтвердился еще и на биологическом уровне. Эти влияния шли скорее всего в рамках обратного потока материальных ценностей в обмен на прямой поток обсидиана из вулканической Каппадокии (Центральная Анатолия), где Тепеджик-Чифтлик был редким многослойным поселением, возникшим, возможно, даже раньше начала позднего докерамического неолита LPPNB, учитывая наличие в нем самых нижних нераскопанных слоев (Kilinҫ et al. 2016 b). Наряду с Тепеджик-Чифтликом археологи фиксируют в Каппадокии разветвленную жилую сеть: временные лагеря на склонах холмов из вулканических шлаков, однослойные недолговечные поселки, скальные навесы, кластеры из нескольких мелких пунктов типа Япилипинар, Чакилбаши, Бунуш, Нузла и пр. (Kilinҫ et al. 2016 b). Вся эта картина хорошо соответствует широкомасштабным разработкам обсидиана и производства из него полуфабрикатов и готовой продукции для дальнейшей транспортировки на Кипр, в Киликию, Северную Месопотамию, Южный Левант.

Г. М. Килинч с коллегами продолжили работу группы А. Омрак

идр. по сравнению геномов человека из халколитического поселения Кумтепе в Северо-Западной Анатолии 5 тыс. до н. э. и тирольского Ледяного человека (Отци) из Северной Италии 4 тыс. до н. э. (Omrak et al. 2016). Они добавили в сопоставляемый ряд, с одной стороны, генетические данные трех людей из погребений Ремеделло, хронологически

игеографически близких Ледяному человеку, а, с другой стороны, данные из неолитического Тепеджик-Чифтлика 7 тыс. до н. э. Оказалось, что один мужчина из Тепеджик-Чифтлика, маркированный Tep003 и датированный 6635 – 6475 гг. до н. э., нес больше аллелей кавказских охотников-собирателей (см. примечание 94), чем четверо других одновременных ему жителей Тепеджик-Чифтлика, давших ДНК-образцы,

ичто по данному показателю он очень похож на людей из Кумтепе, Ремеделло и на Ледяного человека (Kilinҫ et al. 2016 a: 2663 – 2665). По этому поводу авторы замечают: «Эти результаты указывают на поток

182

генов из восточного источника в халколитический Кумтепе, а позднее – в Европу, который мог пересекать Центральную Анатолию уже прежде халколита» (Kilinҫ et al. 2016 a: 2663). Иными словами, миграции из кавказско-иранского генного пула (языки сино-кавказской или дене-сино-кавказской макросемьи?) могли проходить во второй половине 7 тыс. до н. э. через Центральную Анатолию (Тепеджик-Чифтлик) на запад, но популяция последней была достаточно гетерогенной, так что различались люди с бóльшими или мéньшими показателями частоты общих кавказско-иранских аллелей. В халколите этот генный поток сказался в жителях Кумтепе на берегу пролива Дарданеллы96, а позже в жителях Северной Италии. Этот сюжет активирует под новым углом зрения попытку рассмотрения истории распространения таких языков как баскский, этрусский, которые по некоторым классификациям относятся к сино-кавказской или дене-сино-кавказской макросемье (Чи-

рикба 1985; Orel and Starostin 1990; Bengtson 1997; 1999; 2009; 2019).

В итоге на материалах группы Г. М. Килинч мы видим, что перемещения из кавказско-иранского пула в Анатолию, Эгеиду и некоторые регионы Европы имели место в эпипалеолите, в докерамическом и керамическом неолите, в халколите, в общем временном диапазоне от конца 12 до 4 тыс. до н. э.

Еще одно перемещение генов внутри Ближнего Востока было отмечено И. Лазаридисом и коллегами при моделировании наследственности населения неолитического Южного Леванта. Последняя представляет собой смесь натуфийской эпипалеолитической (66,7%) и анатолийской неолитической (33,3%) наследственностей (Lazaridis et

al. 2016 a: 423; 422, fig. 4 a; Lazaridis et al. 2016 b: 63 – 68; 108, table S7.25), правда, сами авторы с осторожностью отнеслись к этим цифрам (Lazaridis et al. 2016 b: 64) ввиду того, что весь анатолийский неолит в их исследовании сводился к образцам из Барджин Хёйюка второй половины 7 тыс. до н. э. (Северо-Западная Анатолия), чего явно недостаточно, а левантийский неолит – к образцам MPPNB и LPPNB из Айн Газаля (Иордания) и Мотцы (Израиль). Хронологический разрыв между обоими «неолитами» в этом случае достигал около 2000 лет. Характерно следующее замечание генетиков, указывающее на ключевой регион, из которого необходимо было бы получить образцы ДНК условных анатолийцев для лучшего расчета наследственности неоли-

183

тического Леванта: «[…] (вероятно, из Восточной Анатолии или Месопотамии, регионов, которые имеют одни из первых свидетельств земледелия)» (Lazaridis et al. 2016 b: 68). Судя по всему, это культуры Юго-Восточной Турции времени PPNA – EPPNB, откуда данные пДНК еще не известны и откуда, в последующем их развитии, происходят свидетельства раннего земледелия. Сколько-нибудь существенные свидетельства влияния с севера на юг, из Анатолии на Южный Левант, на этих первых этапах докерамического неолита пока не получены. Впрочем, здесь можно упомянуть начало поставок центральноанатолийского обсидиана в Южный Левант уже в финальном натуфе – протонеолите и далее (Khalaily and Valla 2013: 198 – 199).

Возвратные миграции с Ближнего Востока в Африку и повторные, из Африки на Ближний Восток (возвратные по отношению к первой прямой миграции анатомически современного человека из Африки около 70 – 60 тысяч лет назад), многократно фиксировались популяционными генетиками (карта 5). Одними из первых на материале Y-хромосомной ДНК (Y-ДНК) начали изучать этот вопрос Ф. Кручани с коллегами (Cruciani et al. 2002; 2010), сформулировавшие гипотезу о появлении в центральном Сахеле (север Камеруна и северо-вос- ток Нигерии вокруг озера Чад, плюс Нигер, Чад) производных евразийской гаплогруппы R1b как маркера миграции туда проточадского языка (Cruciani et al. 2002: 1209 – 1210; 2010: 806). Изучая Y-ДНК со-

временного населения Африки, Западной Евразии и Европы, генетики обнаружили 6 новых мутаций R1b, составивших отдельную ветку – гаплогруппу R-V88 (или R1b1a), которая преимущественно распространена в Африке и в малой степени – в Южной Европе и на Ближнем Востоке (Cruciani et al. 2010: 801). Частота гаплогруппы R-V88 в чадскоговорящих народах северного Камеруна доходит до 95%. Меньшие частоты также наблюдаются у соседних народов, говорящих на нило-сахарских и нигер-конго языках, что может интерпретироваться как результат генетических смешений (Cruciani et al. 2010: 802 – 803, table 1; MacEachern 2012: 264 – 265; Haber et al. 2016). Гигантское озеро Мега-Чад, достигавшее в те времена размеров, сравнимых с нынешним Каспийским (Armitage et al. 2015; Cruciani et al. 2010: 800), могло быть центром притяжения людей в Сахеле в 10 – 3 тыс. до н. э. Что, однако, имеет значение с исторической точки зрения – это наличие мужских

184

хромосом группы R-V88 также и у северных африканцев, где их частота растет от Марокко к Египту в среднем от 0,3% до 11,5%, но в отдельных этнических анклавах Египта, например, у берберов оазиса Сива в Западной пустыне, доходит до 26,9% (Cruciani et al. 2010: 805, fig. 3 a; 806). Эту траекторию между северо-восточным углом и центром Африки Ф. Кручани и др. понимают как траекторию миграции через Сахару чадскоговорящего населения, во всяком случае, его мужской части. Период расширения гаплогруппы R-V88 в Африке по расчетам авторов оценивается как 9,2 – 5,6 тыс. лет тому назад или 7, 2 – 3,6 тыс. лет до н. э. (Cruciani et al. 2010: 806). Утверждая, что это был генетический вклад «в конечном счете из Азии», Ф. Кручани с соавторами каким-то образом одновременно готовы согласиться и с лингвистом К. Эретом, выводящим проточадский язык с востока Африки (Cruciani et al. 2010: 806). Данный вопрос – вопрос полной реконструкции всего маршрута группы R-V88 от места ее возникновения в Азии (?) в Африку – остается нерешенным.

Не внесла ясности в него и новейшая работа группы E. Д’Атанасио совместно с Ф. Кручани, посвященная четырем Y-ДНК гаплогруппам населения Сахары периода ее влажной фазы (Зеленой Сахары), в том числе и гаплогруппе R-V88 (D’Atanasio et al. 2018). Их расчеты рисуют следующую предысторию развития R-V88 вне Африки: родилась от одной из дочерних ветвей гаплогруппы R1b около 10300 г. до н. э. вследствии мутации V88; между 10300 и 6670 гг. до н. э. произошли мутации M18 и V35, отделившие две дочерние ветви от R-V88 (R-M18 и R-V35), предположительно на территории Европы. Следующие мутации, отделившие новые дочерние ветви, случились уже на африканском континенте, начиная с 5850 г. до н. э. и позже (D’Atanasio et al. 2018: 8)97. Место входа R-V88 на африканский континент авторы прямо не указывают: то это «из Европы к центральному Сахелю» (D’Atanasio et al. 2018: 7), то «скорее через северо-восточную Африку, чем через Аравию, учитывая отсутствие R-V88 на Африканском Роге» (D’Atanasio et al. 2018: 8). В первом случае, возможно, подразумевается морская миграция (?), хотя она не исключается и для второго случая. Так, сравнивая контурные карты Африки с нанесенным на них расположением гаплогруппы R-V88, мы видим, что две точки ее наибольшей частоты это центральный Сахель и побережье Средизем-

185

ного моря на северо-востоке Африки, на границе современных Ливии и Египта (Cruciani et al. 2010: 805, fig. 3 a; D’Atanasio et al. 2018: 8, fig. 3 b). Хотя внутри африканского континента Е. Д’Атанасио и др. прокладывают для группы R-V88 маршрут вдоль той же линии, связывающей северо-восток и центр, но хронология его прохождения отлична от прежней версии Ф. Кручани. Основываясь на филогенетическом де-

реве R-V88 (D’Atanasio et al. 2018: 4, fig. 2 b) и установленных ими да-

тах отделения дочерних ветвей R-V88, авторы приходят к выводу, что мужчины с Y-хромосомами группы R-V88 появились в Африке между 6670 и 5850 гг. до н. э. и перемещались через Сахару на юг, к озеру Чад98. В 4 тыс. до н. э. (3730 – 3250 гг. до н. э.) произошло быстрое увеличение этой популяции уже в центральном Сахеле, вокруг оз. Чад, а затем столь же быстрая возвратная миграция части популяции от оз. Чад на северо-восток Африки, самой поздней временной точкой кото-

рой служит 2690 г. до н. э. (D’Atanasio et al. 2018: 7).

Описанный сценарий хорошо согласуется с гипотезами миграции праберберо-чадского / прачадского языков в Африку (глава 4, раздел «Лингвоархеология», гипотезы (iii), (iv)), обосновывавшимися выше на археологическом и лингвистическом материале. Он включает даже предположение о возвратной миграции определенного населения из центральной в восточную Сахару в ходе нарастающей аридизации и перенос, таким образом, в Египет ближневосточного наследства в виде «женщины на корточках». Однако остается ключевой вопрос: были ли мужчины с Y-ДНК гаплогруппой R-V88 в Центральной Анатолии около середины 7 тыс. до н. э. и видели ли они фреску в «Охотничьем святилище» Чаталхёйюка F.V.1. Сегодня он звучит как вполне разрешимый, так как новые раскопки Чаталхёйюка принесли костные останки людей, из которых может быть получена пДНК. Большие надежды связываются и с потенциальными ДНК-исследованиями скелетного материала Кёртик Тепе (здесь очень плохая сохранность пДНК), где из 743 раскопанных захоронений получены скелетные останки более чем 800 человек, из которых 446 были проанализированы на 2015 г. (Erdal 2015: 6, 8). Если здесь будет найдена R-V88, это с определенной вероятностью может означать присутствие ее позже и в Центральной Анатолии – с учетом влияния PPN Юго-Восточной Анатолии на Центральную99. Судя по статье Дж. Джиноглу и соавторов, гаплогруппа R

186

всовременном мужском населении Турции играет роль одной из четырех самых распространенных, при этом R1b-производные достигают

вцелом частоты 14,7%, а R1a-производные – частоты 6,9%, последние распространены преимущественно в восточных регионах страны (Cinnoğlu et al. 2004: 129, 133). В натуфе и докерамическом неолите Южного Леванта R-V88 пока не найдена. Во всяком случае из обзора существующих данных по Y-пДНК Ближнего Востока, приведенных И. Лазаридисом и соавторами, следует, что в натуфийской пещере Ра-

кефет 12 – 11 тыс. до н. э. и поселениях MPPNB – LPPNB – PPNC (конец 9 – 7 тыс. до н. э.) Айн Газаль и Мотца преобладает гаплогруппа E1b1 (также присутствуют гаплогруппы H2, T, CT), а производных гаплогруппы R нет вообще, зато производные гаплогрупп R1a и R1b обнаруживаются в Иране и Армении от неолита до бронзового века

(Lazaridis et al. 2016 b: 2 – 11, 50 – 58, table S6.1). Если считать, что образцы из Ракефет, Газаля и Мотцы отражают Y-ДНК всех лингвистических групп Южного Леванта, то, можно сделать вывод, что берберо-чадское население не несло гаплогруппу R-V88, находясь в Южном Леванте среди прочего АА населения. Однако те берберо-чад- ские роды, которые находились в Северном Леванте или Центральной Анатолии в ходе освоения разработки и торговли обсидианом, могли при определенных условиях получить Y-хромосомы производных гаплогруппы R1b (отцовскую наследственность) и сохранить при этом свой язык, например, по следующей схеме: если женщины этих родов выходили замуж за мужчин из анатолийско-эгейского или кавказско-иранского генных пулов, несущих производные гаплогруппы R1b, то их мужья при матрилокальном типе брака входили бы в берберо-чадские материнские роды и могли перенимать берберо-чад- ские языки; затем Y-ДНК наследственность этих мужей передалась бы сыновьям.

Вконечном счете пока нет методик, позволяющих прямо связать гаплогруппу и язык популяции. Так, миграция Y-ДНК гаплогруппы R-V88 извне Африки в ее центр никем не отрицается, но связь ее именно с чадскими языками остается недоказуемой, хотя и наиболее вероятной. В. Черны и др. считают, что миграция чадских языков в центральный Сахель шла с Африканского Рога и сопредельных территорий и определялась мтДНК группой L3f3 (Černý et al. 2009),

187

М. Хабер и др. миграцию R-V88 связывают с нечадскими языками, хотя допускаают и отдельную ее волну, принесшую чадские языки (Haber et al. 2016), Д. Шрайнер и Ч. Ротими утверждают, что носители R-V88 – арабы-шоа или арабы-баггара, появившиеся в Чаде в недавние исторические времена, а приток чадских языков в Чад датируют ок. 1700 г. до н. э., тем самым совершенно разводят его и R-V88 (Shriner and Rotimi 2018). Это – еще одна иллюстрация к тезису об использовании современной популяционной генетики в качестве исторической науки.

В. Шюнеман с сотрудниками изучили мумифицированные останки египтян поселка Абусир эль-Мелек близ Фаюма от Нового царства до римского периода (протяженностью ок. 1300 лет), получив 90 мтДНКпалеогеномов и 3 полных палеогенома (Schuenemann et al. 2017 a). Интересно, что в течение отмеченных 1300 лет генетики зафиксировали картину наследственной непрерывности, несмотря на значительный приток иностранцев в птолемеевский и римский периоды. Общие выводы сводятся к преобладающему родству этих мумий как по мтДНК, так и по Y-ДНК наследственности с населением древнего Ближнего Востока типа неолитического Леванта, Леванта бронзового века и с современными популяциями Ближнего Востока, а не с суб-Сахарскими африканскими популяциями (Schuenemann et al. 2017 a: 5, 8; 6, fig. 4 a).

Африканская наследственность стала нарастать лишь в последние 2000 лет или уже в пост-римский период. Так, у древних египтян африканская наследственность рассчитана как 6 – 15%, а у современных – как

14 – 21% (Schuenemann et al. 2017 a: 5, fig. 3 a; 6, 8). Неафриканская наследственность оценивается как результат возвратных миграций в Египет с Ближнего Востока и «восходит к доистории» (Schuenemann et al. 2017 a: 8; Schuenemann et al. 2017 b: Suppl. note 6). Со своей стороны обращу внимание на результат работы этой группы генетиков, отраженный в «Дополнительной информации» к статье и, возможно, имеющий отношение к гипотетической миграции северной ветви АА языков из Африки на Ближний Восток ок. 11000 г. до н. э. (глава 4, раздел «Лингвоархеология», гипотеза (в), модель А. Ю. Милитарёва). Анализ эффективного размера женского населения Египта на основе древних мтДНК-геномов результировался в график, из которого следует, что максимальное падение численности женщин приходится на 12 – 9 тыс. до н. э., а максимальный их рост – на 2500 г. до н. э., на время расцвета

188

Старого царства (Schuenemann et al. 2017 b: Suppl. fig. 2). Падение чис-

ленности женщин могло означать их отток на Ближний Восток. Суммируя исследования популяционных генетиков и палеогене-

тиков по Ближнему Востоку и Северной Африке, отмечу большую роль дальнейшего изучения Y-гаплогруппы R-V88 для прояснения истории появления «бычьих» игр и «женщин на корточках» в Сахаре и фундаментальность выводов группы В. Шюнеман, по-существу подтвердивших преимущественно ближневосточный генезис древнеегипетской культуры.

Этнология, социальная антропология. Результаты этнологиче-

ского вклада в осмысление важнейших раскопок на Ближнем Востоке пока крайне незначительны. Специалисты по-разному отвечают на вопросы о существовавших институтах собственности, родового устройства, семейно-брачных отношений и пр. Ниже приводятся попытки понять отдельные стороны социального устройства рассматриваемых обществ Северного Леванта – Юго-Восточной Анатолии – Центральной Анатолии, которые (попытки) образуют неизбежно отрывочную картину. Однако следует определенно заявить, что эти попытки опираются в основном на работы этнологов «моргановского направления» (Семёнов 1973: 53), которые, равно как и работы московской лингвистической школы в разделе «Лингвоархеология», были намеренно выделены среди прочих в качестве, по моему мнению, наиболее фактологически и логически обоснованных.

В нескольких работах Ю. И. Семёнов подчеркивал, что в конце верхнего палеолита – мезолите (сейчас в истории Ближнего Востока это входит в понятие «эпипалеолита») существовали и оседлый, и бродячий образы жизни, что это был по содержанию переходный этап, когда формы оседлости и мобильности комбинировались в разных пропорциях, а одни и те же люди практиковали и то, и другое в зависимости от обстоятельств (Семёнов 1970: 62; Семёнов 1973: 55 – 57; Семёнов 1975: 64). Переходный характер определял и другие параметры социума: собственность из общественной трансформировалась в индивидуальную, материнский род с женским ядром – в материнский род с мужским ядром и в отцовский род, брак – в матрилокальный (муж переходил в общину жены), семья – в парную (Семёнов 1970: 62 – 66; Семёнов 1973: 55; Семёнов 1974: 189 – 238). Однако все эти процессы

189