Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_1

ся восхитительнейшими видами, чтоб лезть на какой-то тунгусский Монблан, — поневоле!

«Полноте, это сущая безделица, — утешал меня один, самый бывалый собеседник,— я раз восемь спускался и поднимался на гору — ничего. Вот только как прошедший год спускался в гололедицу, так... то­ го... Надо знать, что вершина у ней в самом деле вы­ пуклая, горбом, так что прямо идти нельзя, а надо зигзагами. Была оттепель, потом вдруг немного подмо­ розило, но так, что затянуло снег только сверху, и то на самой выпуклости. Якут хотел было подковать ме­ ня, но снег от оттепели сделался рыхл, можно было провалиться, и я пошел без подков. Пройти по самому выпуклому и трудному месту надо было сажен пять­ десят, наперекос; там начинались уже камни и снегу не было. Я пошел, а ниже меня сажен на десять шел товарищ. Надо было продавливать пяткой слой снега, но слегка, чтоб нога задерживалась только, а не вяз­ ла. Я прошел хотя не скоро, но благополучно; оста­ валось сажен пять; вдруг пятка моя встречает сопро­ тивление: я не успеваю продавить снег, срываюсь и ле­ чу... («Ух», сделал я невольно) прямо на товарища: мы оба на краю пропасти. Он в ужасе. Я делаю уси­ лие и что есть мочи вонзаю кулаком в снег, рука уходит по плечо. Я задержался и повис. Якуты выру­ чили меня из западни».

Утешил, можно сказать, рассказом!

«Я тоже чуть не погиб там, года три назад, — ска­ зал хозяин, — так, по своей глупости. Я ехал с чело­ веком в двух нартах, третья была с провизией. Нас застала буря на самой горе. Ветер дул с вершины на нас так свирепо, что мы стеснились по полугоре в ку­ чу и не знали, как подниматься. Лишь только он затих немного, якут схватил меня за руки и потащил на вы­ пуклость. Доведя до полгоры, он бросил мне топор, а сам воротился за моим человеком. Я пополз вверх, вдруг порыв ветра... я крепко прижался к земле, но чувствую, что сил нет, меня тащит с крутизны, еще минута... Я кое-как надавил топор на снег, зацепился и повис; порыв ветра пронесся. Я вздохнул свободно и проворно пополз вверх. Еще сажень — и я на вер­ шине; но другой порыв, сильнее прежнего, дунул мне прямо в лоб и помчал наши нарты, с якутами и оле­ нями, вниз. Я закрыл глаза и, почти без памяти, на­

390

легая на топор, прижимался к горе. Мне казалось, что кругом меня забегали волки и медведи, которых много водится в этом месте. Вдруг сзади кто-то хватает меня. «Медведь!» — подумал я, опустив лицо в снег. Нет, это якут Иван хочет поднять меня. «Жаль мне тебя стало», — говорит он. Я поправился. «Поди спасай других!» — сказал я, сам добрался до вершины и, обессиленный, не чувствуя холода, лег у первых ку­ стов. Через час пришли и нарты. Слава богу, никто не ушибся».

«Где же тут «глупость?» — подумал я.

Тут же рассказали мне, что зимой не сходят и не съезжают, а спалзывают с горы. Оленей отпрягают и пускают сойти самих, а к нартам привязывают длин­ ную сосну с ветвями и сталкивают вниз, с людьми и с кладью. Путешественник, лежа в санях и опершись ру­ ками и ногами в стенки, раза два обернется головой вниз — и ничего. Особенно такой спуск с гор, покры­ тых снегом, употребителен на пути в Камчатку. Один, ездивший туда по службе, рассказывал, что тунгус, подъехав к одному крутому утесу, с которого даже со­ баки не могли бежать, отпряг их и одну за другой побросал с утеса. Путешественник пришел в ужас, ког­ да очередь дошла и до той нарты, где он лежал.

«Стой, стой! что ты?» — кричал он в отчаянии из окошечка своих крытых санок. Но тот ответил ему чтото по-своему и толкнул нарту. Прежде нежели проез­ жий успел опомниться, он уже вертелся на воздухе и упал в рыхлый снег. Потом свалился и сам тунгус и начал вытаскивать увязших в снегу собак, запряг их в нарты и отправился дальше.

В некоторых местах нарты проезжают по ледяным окраинам, вроде карнизов, над морем, так что нарте приходится иногда одной стороной полозьев скользить по воздуху... Фу, даже гадко слушать!

Между тем мы гуляли по Аяну в ожидании лоша­ дей, играли в карты, даже танцевали. Я ходил смот­ реть свою качку. Это небольшая лодка с маленьким навесом. Казак в сарае, набрав гвоздей полон рот, вы­ нимал их оттуда по одному и усердно обивал качку ситцем и кожей.

«А есть ли у вас переметные сумы?» — спрашива­ ли нас. «Что это такое?» — «Вы не знаете, что такое переметные сумы?» — «Опять напугают!» — подумал

391

я. «Слыхал, — отвечал я, — это что-то не хорошо: и нашим, и вашим...» — «Совсем не то; это просто две кожаные сумки, которые вешают по бокам лошади, для провизии и вообще для всего, что надо иметь под рукой».—«А ящики есть?»— спросили опять. «Нет; а разве надо?» — «Как же вы повезете вещи? В чемода­ нах и мешках не довезете: лошадь будет драть их и о деревья, и вязнуть в болотах, и... и... и т. д. А в каж­ дый ящик положите по два с половиной пуда и на­ вьючьте на лошадь. Чемодан бросьте». — «Зачем бро­ сать? все возьмите!» — заметил бывалый. «А зонтик можно взять?» — спросил Тимофей, несмотря на мой свирепый взгляд. «И зонтик возьми»,— был ответ.

«Сары, сары не забудьте купить!» — «Это еще что?» — «Сары — это якутские сапоги из конской ко­ жи: в них сначала надо положить сена, а потом ногу, чтоб вода не прошла; иначе по здешним грязям не пройдете и не проедете. Да вот зайдите ко мне, я ве­ лю вам принести».

И мой любезный хозяин М. С. В[олконский] повел меня к себе и велел позвать Александру. Пришла якут­ ка, молодая и, вероятно, в якутском вкусе красивая, с плоским носом, с узенькими, но карими глазами и яр­ ким румянцем на широких щеках. «Здравствуй...» — тут он сказал что-то по-якутски. «Что это значит?» — спросил я. «Прекрасная женщина». — «Есть сары?» — «Есть». — «Принеси».— «Слусаю», — отвечала она и че­ рез пять минут принесла сапоги на слона, с запахом вспотевшей лошади и сала, которым они и были вы­ мазаны. «Вынеси, вынеси скорей! — закричал я,— ужели их надевают люди?» — опросил я М. С. «И очень порядочные,— отвечал он, — и вы наденете»...

Но я подарил их Тимофею, который сильно занят приспособлением к седлу мешка с чайниками, кастрю­ лями, вообще необходимыми принадлежностями своего ремесла и, кроме того, зонтика, на который более все­ го обращена его внимательность. Кучер Григорьев во все пытливо вглядывался. «Оно ничего: можно и вер­ хом ехать, надо только, чтоб все заведение было в по­ рядке», — говорит он с важностью авторитета. Ванюш­ ка прилаживает себе какую-то щегольскую уздечку и всякий день все уже и уже стягивается кожаным рем­ нем.

П. А. Т[ихменев], взявшийся заведовать и на су­

392

ше нашим хозяйством, то и дело ходит в пакгауз и вся­ кий раз воротится то с окороком, то с сыром, поминутно просит денег и рассказывает каждый день раза три, что мы будем есть, и даже — чего не будем. «Нет, уж курочки и в глаза не увидите,—говорит он со вздо­ хом,— котлет и рису, как бывало на фрегате, тоже не будет. Ах, вот забыл: нет ли чего сладкого в здеш­ них пакгаузах? Сбегаю поскорей; черносливу или изю­ му: компот можно есть». Схватит фуражку и побежит опять.

Наконец в одно в самом деле прекрасное утро пе­ ред домиком, где мы жили, расположился наш кара­ ван, состоявший из восьми всадников и семнадцати лошадей, считая и вьючных. «А где же качка?» — спрашиваю я. Один из служащих улыбается, глядя на меня; а казак, который делал мне качку, вместо нее подводит оседланную лошадь. Гляжу: на ней и чер­ кесское седло, и моя подушка. «Качки нет,— сказал мне б[арон],— не поспела». Я понял, что меня обма­ нули в мою пользу, за что в дороге потом благодарил не раз, молча сел на лошадь и молча поехал по кру­ той тропинке в горы.

Все жители Аяна столпились около нас: все благо­ словляли в путь. Ч. и Ф., без сюртуков, пошли пешком проводить нас с версту. На одном повороте за скалу Ч. сказал: «Поглядите на море: вы больше его не уви­ дите». Я быстро оглянулся, с благодарностью, с лю­ бовью, почти со слезами. Оно было сине, ярко сверка­ ло на солнце серебристой чешуей. Еще минута—и скала загородила его. «Прощай, свободная стихия! в последний раз...»

От Аяна едешь по ложбинам между гор, по руслу речек и горных ручьев, которые в дожди бурлят так, что лошади едва переходят вброд, уходя по уши. Како­ во седоку? Немного хуже, чем лошади. Теперь сухо, и мы едва мочили подошвы; только переправляясь через Алдаму, должны были поднять ноги к седлу.

Ничего нет ужасного в этих диких пейзажах, но печального много. По дороге идет густой лиственный лес; едешь по узенькой, усеянной пнями тропинке. По­ том лес раздвигается, и глазам является обширное, за­ бросанное каменьями болото, которое в дожди должно быть непроходимо. Щебень составляет природное дно речек, а крупные каменья набросаны будто в виде ук­

393

рашений, с утесов, которые стоят стеной и местами по­ росли лесом, местами голы и дики. Нигде ни признака жилья, ни встречи с кем-нибудь. По этой дороге чело­ век в первый раз, может быть, прошел в 1845 году, и этот человек, если не ошибаюсь, был преосвященный Иннокентий, архиепископ камчатский и курильский. Он искал другой дороги к морю, кроме той, признанной не­ удобною, которая ведет от Якутска к Охотску, и про­ ложил тракт к Аяну.

По деревьям во множестве скакали зверьки, кото­ рых здесь называют бурундучками, то же, кажется, что векши, и которыми занималась пристально наша соба­ ка да кучер Иван. Видели взбегавшего по дереву буд­ то бы соболя, а скорее, черную белку. «Ах, ружье бы, ружье!» — закричали мои товарищи.

Дорогу эту можно назвать прекрасною для верхо­ вой езды, но только не в грязь. Мы легко сделали три­ дцать восемь верст и слезали всего два раза, один раз у самого Аяна, завтракали и простились с Ч. и Ф., про­ вожавшими нас, в другой раз на половине дороги по­ лежали на траве у мостика, а потом уже ехали без­ остановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впе­ реди, ни слова не знает по-русски, пустыня тоже мол­ чит, под конец и мы замолчали и часов в семь вечера молча доехали до юрты, где и ночевали.

Я думал хуже о юртах, воображая их чем-то вроде звериных нор: а это та же бревенчатая изба, только бревна, составляющие стену, ставятся вертикально; притом она без клопов и тараканов, с двумя камина­ ми; дым идет в крышу; лавки чистые. Мы напились чаю и проспали до утра как убитые.

Еще проехали день и ночевали в юрте, у подошвы Джукджура. Я нанял двух якутов сопровождать меня по горе и помогать подниматься. Что за дорога была вчера! Пустыни, пустыни и пустыни, девственные, если хотите, но скучные и унылые. Мы ехали горными тро­ пинками, мимо оврагов, к счастию окаймленных ле­ сом, проехали вброд множество речек, горных ручьев и несколько раз Алдаму, потом углублялись в глушь ле­ сов и подолгу ехали узенькими дорожками, пересекае­ мыми или горизонтально растущими сучьями, или до того грязными ямами, что лошадь и седок останавли­ ваются в недоумении, как переехать или перескочить то или другое место. И это еще, говорят, безделица в

394

сравнении с предстоящими грязями, где лошадь уходит совсем. «А что ж в это время делает седок?» — спро­ сил я. «Падает в грязь», — отвечали мне.

Видели мы по лесу опять множество бурундучков, опять соболя, ждали увидеть медведя, но не видали, видели только, как якут на станции, ведя лошадей на кормовище в лес, вооружился против «могущего встре­ титься» медведя ружьем, которое было в таком виде, в каком только первый раз выдумал его человек. Ло­ шадям здесь овса не положено давать за неимением его, зато травы из-под ног — сколько хочешь. По при­ езде на станцию их отведут в лес и там оставят до утра. Лес по дороге был лиственничный, потом стали появляться ель, сосна, шиповник. Много росло по пу­ ти брусники и рябины. Матрос наш набрал целую кружку первой, а рябину с удовольствием ел кучер Иван, жалея только, что ее не хватило морозцем.

Видели мы кочевье оленных тунгусов со стадом оленей. Тишина и молчание сопровождали нас. Только раз засвистала какая-то птица, да, кажется, сама испу­ галась и замолчала, или иногда вдруг из болота вы­ скакивал кулик, местами в вышине неслись гуси или утки, все это пролетные гости здесь. Не слыхать и на­ секомых.

Вчера мы сделали тридцать пять верст и нисколь­ ко не устали. Что будет сегодня? Ах, Джукджур, Джукджур: с ума нейдет!

Наконец совершилось наше восхождение на якут­ ский, или тунгусский, Монблан. Мы выехали часов в семь со станции и ехали незаметно в гору, буквально по океану камней. Редко-редко где на полверсты явит­ ся земляная тропинка и исчезнет. Якутские лошади ма­ лорослы, но сильны, крепки, ступают мерно и уверен­ но. Мне переменили вчерашнюю лошадь, у которой сбились копыта, и дали другую, посильнее, с крупным шагом, остриженную а lа мужик.

Джукджур отстоит в восьми верстах от станции, где мы ночевали. Вскоре по сторонам пошли горы, од­ на другой круче, серее и недоступнее. Это как будто искусственно насыпанные пирамидальные кучи камней. По виду ни на одну нельзя влезть. Одни сероватые, другие зеленоватые, все вообще неприветливые, гордо поднимающие плечи в небо, не удостоивающие взгля­ нуть вниз, а только сбрасывающие с себя каменья.

395

Я все глядел по сторонам, стараясь угадать, кото­ рая же из гор грозный Джукджур: вон эта, что ли? Да нет, на эту я не хочу: у ней крут скат и хоть бы кустик по бокам; на другой крупны очень каменья. Давно я видел одну гору, как стену прямую, с обледе­ невшей снежной глыбой, будто вставленным в перст­ не алмазом, на самой крутизне. «Ну, конечно, не эта»,— сказал я себе. «Где Джукджур?» — спросил я якута. «Джукджур!» — повторил он, указывая на эту самую гору, с ледяной лысиной. «Как же на нее взо­ браться?»— думал я.

Между тем я не заметил, что мы уж давно подни­ мались, что стало холоднее и что нам осталось только подняться на самую «выпуклость», которая висела над нашими головами. Я все еще не верил в возможность въехать и войти, а между тем наш караван уже тро­ нулся при криках якутов. Камни заговорили под но­ гами. Вереницей, зигзагами, потянулся караван по тро­ пинке. Две вьючные лошади перевернулись через го­ лову, одна с моими чемоданами. Ее бросили на горе и пошли дальше.

Я шел с двумя якутами, один вел меня на кушаке, другой поддерживал сзади. Я садился раз семь отды­ хать, выбирая для дивана каменья помшистее, иногда клал голову на плечо якута. Двое товарищей уже взо­ брались и с вершины бросали на ледяную лысину ка­ менья. Как я завидовал им! Счастливцы! И собаке за­ видовал: она уж раза три вбежала на вершину и воз­ вращалась к нам, а теперь, стоя на самой крутой точке выпуклости, лаяла на нас, досадуя на нашу медлен­ ность. А мне еще оставалось шагов двести. Каменья катились под ногами; якуты дали нам по палке. Нако­ нец я вошел. Меня подкрепила рюмка портвейна. Как хорошо показалось мне вино, которого я в другое время не пью! У одного якута, который вел меня, по­ шла из носа кровь.

Остальная дорога до станции была отличная. Мы у речки, на мшистой почве, в лесу, напились чаю, потом ехали почти по шоссе, по прекрасной сосновой, березо­ вой и еловой аллее. Встретили красивый каскад и гру­ ды причудливо разбросанных как будто взрывом зеле­ новатых камней.

На Джукджуре всего более отличился мой слуга, Тимофей. Только что тронулся на крутизну наш кара­

396

ван и каменья зажурчали под ногами лошадей, вдруг Тимофей рванулся вперед и понесся в гору впереди всех. Он обогнал вьючных лошадей, обогнал проводни­ ков, даже собаку, и все еще, с распростертыми рука­ ми, в каком-то испуге, несся неистово в гору. «Тимо­ фей! куда ты? с ума сошел! — кричал я, изнемогая от усталости,—ведь гора велика, успеешь устать!» Но он махнул рукой и несся все выше, лошади выбивались из сил, собака и та высунула язык; несся один Тимо­ фей. Наконец он и наши верховые лошади вбежали на вершину горы и в одно время скрылись из виду. «За­ чем это ты?» — спросил я потом. «Однажды...» — на­ чал он и не мог продолжать, задохся и уже на стан­ ции рассказал. «Зачем ты бежал так наверх?» — спро­ сил я. Он, помолчав немного, начал так: «Однажды я ехал из Брюкдерэ в Константинополь и на минуту слез... а лошадь ушла вперед с дороги: так я и при­ шел пешком, верст пятнадцать будет...» — «Ну, так что ж?» — «Вот я и боялся,— заключил Тимофей,—что, пожалуй, и эти лошади уйдут, вбежавши на гору, так чтоб не пришлось тоже идти пешком». — «Эти лоша­ ди уйдут!» — с горьким смехом воскликнул кучер Иван. А лошади, взойдя, стали как вкопанные и по­ никли головами.

Н. П. ЗАДОРНОВ

КАПИТАН НЕВЕЛЬСКОЙ

(главы из романа)

Декабристы

— Вы ангел! Мой ангел! — страстно восклицал ка­ питан, стоя перед невестой на коленях и любуясь ею.

У него, казалось, не было своих слов для выраже­ ния любви, он говорил как в пьесе, как бы с чужого го­ лоса, но чувства, переполнявшие его, не мог выразить иначе.

Загадочный и недоступный, которого она с таким трепетом и восторгом желала когда-то увидеть, кото­ рого со странным волнением встретила впервые в за­ ле Собрания, вечно тревожный, воодушевленный, а по­ том так огорчивший ее, — теперь великий герой, приз­ нанный, возвеличенный и награжденный, поднявшийся,

397

как ей казалось, на необыкновенную высоту над все­ ми,—был у ее ног. Она вся во власти его радости, смотрела на него робко, счастливо, чувствуя себя его счастьем, венцом всех его наград.

Теперь она была по-прежнему кротка и невозму­ тимо спокойна. Большие планы предстоящей деятель­ ности ее жениха, опасности, которые он всюду видел, были той сферой, которая занимала ее. Теперь ей бы­ ло над чем серьезно подумать...

***

Впервые в жизни он, холостяк, считающий себя по­ жилым, привыкший к нечеловеческому напряжению и постоянному терпению, к тяжелому труду, вечно не­ удовлетворенный, почувствовал любовь к себе.

...Забыты были все возвышенные мысли. Открылась жизнь, понятная только тем, кто ею жил.

Ей уже девятнадцать. Другие выходили в семна­ дцать, она училась до восемнадцати. Дядя не торопил ее, а любовь пришла, и она не изменила ей, хотя вре­ мя шло, прошел год...

После свадьбы, шума, веселья — тишина, непрерыв­ ные ласки и уединение. Иногда они бывали в гостях. Дела отошли куда-то вдаль, и, кажется, начинать их не хотелось.

Но однажды утром муж задумался. Он что-то вспом­ нил и быстро собрался, крепко поцеловал жену и уехал «во дворец».

А через несколько дней мысли Геннадия Ивановича уже снова были обращены на Восток. Он исчезал из дому, иногда к нему приезжали какие-то совсем прос­ тые люди. Он был полон неукротимой энергии. По но­ чам он спал, вздрагивая всем телом, он был клубком нервов и мускулов, воодушевленных одной мыслью, и это удивляло ее, она никогда не видела ничего подоб­ ного.

Вдруг, проснувшись среди ночи, он восклицал, что не верит своему счастью, что она с ним. Это и радо­ вало ее и удручало. Словно во все остальное время он не видел ее.

Екатерина Ивановна много думала о том, почему он таков, почему его ум, казалось, отдалился от нее, почему он видит в ней ангела, ребенка, забаву, но не то, чем ей всегда хотелось быть.

398

Однажды, когда началось формирование экспеди­ ции, он пришел и стал с горечью говорить, что нет нужных людей, что безграмотность чудовищная, солда­ ты темны до смешного и невероятного, мы не рас­ пространяем просвещения и что в экспедиции нужны грамотные люди. Катя сказала ему:

—Я решила ехать с тобой!

—Ты? — недоумевая, спросил муж.

Он не совсем понял ее. Она была для него чело­ веком другого мира, тем, чем она не хотела быть. Ека­ терина Ивановна много думала об этом и чувствова­ ла, что произойдет размолвка. Он — такой умный— еще не совсем понял, что она — ангел, юная жена, бу­ дущая мать, которой место в заоблачной высоте,— со­ бралась с ним.

— Да, я решила поехать с тобой! — ответила Ека­ терина Ивановна и кротко улыбнулась.

«Ангел!» — как всегда при виде этой улыбки, по­ думал он, не допуская даже мысли, что в самом деле может произойти то, что она хочет.

Вечером они были на концерте в Собрании. А ут­ ром она попросила совета, какой костюм заказать для верховой езды.

Они жили в нижнем этаже двухэтажного заринского дома с садом и многочисленными надворными по­ стройками. Перед окнами — деревья. Здесь тишина, ковры, красивая мебель, тетя как все прекрасно уст­ роила...

Катя рассказала у Волконских, что Геннадий Иванович не хочет слышать о ее поездке, не хочет взять ее с собой.

Невельской стал оправдываться, говорить, что там невозможно жить молодой женщине.

Катя смотрела на него с сожалением. Мария Николаевна сказала:

— Для молодой женщины это прекрасно — ехать в новую страну! У вас —молодость, друзья мои! В эту пору все переживается проще... Поезжайте, Катя... Вы не раскаетесь, как бы вам тяжело ни было... Присут­ ствие вашей жены так нужно будет вам, Геннадий Ива­ нович, оно ведь изменит все в экспедиции...

«Как знать, может быть, само дело погибнет, все рухнет, если Кати не будет с вами»,— хотела бы ска­ зать она. Она знала, как жалок мужчина без любви и

399