4. Индийская философия (веданта, санкхья, вайшешика, ньяя, миманса, чарвака-локаята)

Но и буддизмом древнеиндийская философия не завершилась. Возникло еще целых шесть школ! Все они обозначены как даршаны, - практически индийский синоним философии. Так что это не просто очередные течения и школы, а системы знания, которые, как по­чувствовали древние индусы, надо и назвать-то по-новому, потому что они действительно новы.

Веданта. Возникла не позже 8-9 вв. н.э. для "уничтоживших грехи подвижничеством, умиротворенных, свободных от страстей, стремящихся к спасению" /1, с. 158/. Настраивает на очень тонкое восприятие мироздания и человека, такое, которое ей легче вы­разить не существенными связями понятий, а систематической изящной образностью, например: "Вследствие незнания деятельность и другие состояния, связанные с упадхи разума, принимаются за атмана, как движение воды - за движение отраженной в воде лу­ны" /1, с. 160/. Кстати, упадхи - весьма эвристическая находка веданты. Это условие, ограничивающее сущность, придающее ей конкретную форму. Например, кувшин ограничивает пространство, поскольку в нем оно принимает ограниченную, чувственно воспри­нимаемую форму, будучи само по себе бесконечным и нечувственным. Точно так же и человеческий разум есть упадхи атмана, ограничи­вающее его всепроникающую природу отдельным индивидом. Цель ве­данты - сделать йогина брахманом, помогая ему постичь знанием атман и блаженно "раствориться" в нем. Каким он при этом ста­нет, когда, усевшись в уединенном месте, освободившись от страстей и обуздав чувства, размышляет об атмане, заклиная себя: "Я - Брахман!?" А вот каким. "Я лишен свойств, бездеяте­лен, вечен, не ведаю колебаний, незапятнан, неизменен, лишен внешнего облика, всегда свободен, чист. Подобно пространству я непрестанно нахожусь вне и внутри всего, всегда одинаково совер­шенен, во всем лишен привязанностей, незапятнан, неизменен, един, неделим, недвойственен, действителен, бесконечен" /1,с.161/. Его удел теперь - пребывать в совершенстве, наделенном по своей природе мыслью и блаженством.

Санкхья. Одна из самых ранних философских систем. Диффе­ренцировалась на три течения: классическое, теистическое и материалистическое. В целом она пытается разрешить противоре­чие между пракрити и пурушей (выступающим здесь как дух, как неизменное бездеятельное сознание, услаждающееся самосозерца­нием). Их взаимоотношение она уподобляет взаимоотношению сле­пого и хромого: слепой (активная пракрити) несет на себе хро­мого (бездеятельного пурушу), а тот указывает ему дорогу. В осмыслении человеческих проблем санкхья пытается опереться на созданную ею объективную картину бытия материи. Прежде все­го, вслед за йогой, у материи усматриваются атрибуты (гуны). Из них возникает сознание, притом разнокачественное, в зависи­мости от специфики синтеза гун. Из сознания возникает самосозна­ние, а из него - пять органов познания, да еще пять органов дей­ствия, плюс к тому пять танматр (тонких, невоспринимаемых чувствами сущностей, порождающих пять первоэлементов мира, из комбинаций которых образуются многоразличные явления мира) и ум. Материя никем не создана. Бога нет. Во всяком случае его бытие недоказуемо. Материальный мир не создавался, а развивался, причем санкхья понимает развитие как выявление. Она рассматрива­ет ступени (фазы) выявления. На первой ступени образуется фи­зическая мощь мира и мировой ум, на второй - выявление "непро­явленного", т.е. пракрити, притом - из материализованного ми­рового ума. Из последнего непосредственно проистекает "сознание я", в котором могут преобладать как гуна саттва, так и гуна тамас. Подлинное "я" человека санкхья отождествляет не с телом, не с чувствами и даже не с умом, а с пурушей. Пуруша не страда­ет, и если понять, что такое наше подлинное "я", то страданий можно избежать еще при жизни. Санкхья высшее познание усматри­вает в сведении пракрити и пуруши к Атману - Брахмо (влияние Вед еще очень сильно). Вечность души она не признает, и, вооб­ще, душу сводит к уму ("Никакой души, кроме ума нет").

Третья даршана - вайшешика. Основал ее Канада (1 в. н.э.). Бог в ней не упоминается. Значительные усилия во всех даршанах тратятся на создание исчерпывающей совокупности философских по­нятий (категорий). Вокруг этого возникает междаршанная дискуссия. Категориальное самоопределение - важный показатель того, что философия отделилась от мифологии и обрела собственные стимулы развития. В том числе и в этом процессе рождается характерная специфичность каждой даршаны. В вайшешике - это учение об атомах. Представляя бытие как результат взаимодействия девяти субстанций (земли, воды, огня, воздуха, эфира, времени, простарнства, души и ума), вайшешика выделяет в нем статусные состояния общего и особенного. Высшей общностью обладает бытие, ибо оно включает в себя все, само же не исчерпывается ничем. Субстанции и то, что ниже их, обладают низшей общностью. Особенность же - это то, что существует в субстанциях как единичное, дискретное. То дискретное, которое сохраняется в любых изменениях субстанций, есть атомы (ану). Они неоднозначно, но все же специфицированы субстанциями (не случайно выделены шаровидные ану: они подходят для объяснения изменений души и ума), и их определенность форми­руется гунами (вайшешйками насчитано 17 гун ану). Ану вечны, неуничтожимы, никем не созданы. Из всегда временного их соединения /см. 5/ возникают различные вещи (ясно видно, что в том числе и одушевленные). Перерождение души в таком случае пред­стает как результат постоянного соединения и разъединения ану. Неудивительно, что в атомистическом мире раздваивается и душа на высшую (ишвара), - вездесущую и совершенную, - и низшую, индивидуальную (атман), странствующую в коловращении жизни. Вайшешика пытается с помощью ану описать эффекты не только су­ществования, но и несуществования. (Последнее может быть пред­ставлено например, как отсутствие вещи). Атомистическая дискре­тизация бытия - большое усиление философии, ибо позволяет описы­вать всевозможные явления природы и человека как причиненные при­родными же особенными первоначалами. Как дошли вайшешики до атомизма? История внемлет. Древний грек Демокрит дошел до него обобщением наблюдения испарения воды. Судя по результату, вайшешики шли иные путем, ибо их ану богаче Демокритовых атомов. Жаль только, что вайшешики не осознали своей главной находки и не реконструировали на этой основе все свое философское учение.

Ньяя - четвертая даршана, почти современница вайшешики. Ос­новал ее Гаутама в начале нашей эры. Переняв онтологию вайшеши­ки, Гаутама задумался: а так ли это, как говорит вайшешика? От­куда мы знаем, что это так? Эти вопросы и ответы на них и оформили ньяю как исследование процесса познания бытия. Этот про­цесс разработан очень подробно: в ньяе 16 категорий (средства познания, объекты правильного познания, сомнение, мотив, при­мер, положение, части силлогизма, предложение, уверенность, дискуссия, спор, придирчивость, ложный довод, извращение не по существу, решающий довод). Подробно реконструирован весь процесс познания и понимания объекта: от фиксации исходного основания через силлогистику вывода к знанию как уверенности. Осмыслены многие познавательные процедуры, среди которых значатся и та­кие, которым только-только начинает уделяться внимание в совре­менной гносеологии: узнавание, шабда (свидетельства заслуживаю­щего доверия человека), познавательное удовольствие, придирчи­вость и др.

Миманса - пятая даршана. Старше ньяи лет на 300. Занималась рассмотрением познания подлинной природы вещей. Ньяе повезло больше, - у нее за плечами была вайшешика. За плечами же миман­сы были три протофилософских системы, прогрессивные и тем, что не признавали авторитета Вед. Тем поразительнее, что миманса провозглашает возврат к Ведам. Хотя так ли это диковинно? До­статочно иметь надломленную судьбу, патологизировавшую мышление, и порывом души, - самым благородным (вспомните поговорку: благи­ми намерениями дорога в ад мощена), - можно вернуться в архаи­ку, выдавая ее, естественно, за последнее совершенство (при­меров тому хватает даже в XX в. н.э.). Проследим же этот фено­мен подробно. Стартовое заявление мимансы: "не существует все­ведущего бога, чьи слова могут быть источником знания". И оша­рашивающий вывод: "поэтому из-за несуществования кого-либо, кто способен непосредственно воспринимать сверхчувственные вещи, определение подлинной природы вещей возможно на основе вечных предписаний Вед" /1, с. 150/. Какое слабое (или неточно выражен­ное) мышление! В самом деле, если не существует существа, спо­собного непосредственно воспринимать сверхчувственные вещи, то почему бы не заключить, что и сами эти сверхчувственные вещи просто не существуют?! Далее. Чем подкреплен вывод, что опре­деление подлинной природы вещей возможно на основе Вед? Так и видится, например, один из ее основателей, Джаймини, не твор­цом философии, а философским рассуждателем, нуждающимся в под­порках. И, о ужас! - вечных предписаний Вед! Вечных потому, что "нельзя доказать их создание людьми, так как для любых людей Веды всегда были священными книгами" /2, с .150/. Да разве это аргументация? Неудивительно, что миманса не только не превзош­ла, но даже не приблизилась в своих "достижениях" к достижениям протофилософских систем. Далее было вот что. "Поэтому должно сначала приступить к изучению Вед с добрыми намерениями, а за­тем исследовать ведические предписания. Джаймини признает шесть средств познания: восприятие, вывод, свидетельство, аналогию, допущение, отсутствие" /1, с .150-151/. И затем - расшифровка. И все. Вся миманса. Может быть от нее что-то до нас не дошло. Но то, что дошло - не в ее пользу. Даже веданта вызывает гораз­до больше симпатий. Неудивительно, что миманса так и не стала ни чьими "плечами".

И вот, наконец, последняя даршана - чарвака-локаята. Учение, направленное на "этот" мир. Мы уже убедились, что безбожием ин­дийскую философию не увидишь. Чарваки удивили, отвергнув религию социально: "Ведь три Веды страдают пороками - лживостью, противо­речивостью, многословием. Агнихотра (обряд - Б.Г.), три Веды, триданд (тройственный самоконтроль) и посыпание себя пеплом - все это лишь способ прокормления тех, кто лишен мудрости и тру­долюбия. Отсюда следует, что нет никакого ада, кроме страданий, порожденных земными горестями; нет никакого высшего божества, кроме раджи, существование которого очевидно для всех, и нет никакого другого освобождения, кроме распада тела на элемен­ты" /1, с. 167/. Согласитесь, высказываться столь радикально (даже резко) могут не просто люди, у которых наболело, но люди, уверенные в себе, убежденные в своей правоте и в необходимости изменить жизнь сообразно своему учению. Совершенно закономерно за этим следует уверенность в равенстве людей: "От вожделенья, усталости, голода и заботы, печали, страха, гнева все не сво­бодны; зачем различать тогда варны? Нет разницы между брахманом и шудрой, все люди одинаковы" /1, с. 109/. Для чарваков, далее, естественно отрицание души и, в особенности души после смерти. "Говорят, джива (душа) слышит, но разве не ушами слышат, даже когда ум отвлечен? Все подобное себе видит глаз, с умом соче­таясь, а если ум отвлечен, то глаз, смотря, не видит" /1, с. 108/. Взаимодействия чувств и ума достаточно для объяснения явлений сознания. Поэтому душа не надобна. Тем более, что не видно ее функциональности после смерти. "Если то, что покидает тело, уходит в иной мир, почему же не возвращается оно опять, влекомое любовью к своим близким?" /1, с .171/. Если потому, что ему там несравненно лучше, то почему же тогда жертвователь отдает на заклание животное, а не своего отца? Себя, наконец? Отвергнув душу, отождествив ее с телом, обладающим сознанием, чарваки открывают новый объект для философского изучения и сразу же дают ему, ни много - ни мало, естественно системное обоснова­ние: "В этой школе (чарваков - Б.Г.) признаются четыре элемента: земля, вода, огонь, воздух. Именно из этих четырех элементов возникает сознание, подобно тому, как при смешении кинвы (семян, вызывающих брожение - Б.Г.) и других веществ возникает опьяняю­щая сила" /1, с. 167/. В познании чарваки - сенсуалисты, но высо­ко ценят логику и рациональное мышление. Судьбы, особенно роко­вой, не признают. Жизнерадостные оптимисты - в отличие от многих своих предшественников и современников: "Единственный смысл жизни человека состоит в удовольствиях, доставляемых чувствен­ными наслаждениями. И не следует отвергать их на том основании, что наслаждения всегда связаны со страданиями. В нашей власти использовать наибольшее число удовольствий и избежать неминуемо сопутствующие им страдания" /1, с. 166/. В этих их словах - провозвестие реальной достижимости "посюстороннего" счастья для всех людей. Чарваки не сделали специфических открытий, пере­живших века. Порой они простоваты в аргументации и скоропали­тельны в обращении с философской проблематикой. (Например, по­жалуй, напрасно отвергли проблему души). Но они сделали по мень­шей мере два столь грандиозных открытия, что эта грандиозность многими и не замечается из-за узости и житейской сиюминутности их мышления. Это: 1) возможность философии стать научным уче­нием (даже теорией); 2) возможность создания общества равенства и счастья для всех. Воспринята ли эта даршана в Индии? Одно время (это было уже давно, до 14 века н.э.) ее влияние было ве­лико, но со временем оно падало, быть может, и потому, что тру­ды чарваков преднамеренно уничтожались, - ведь от их произведе­ний не сохранилось ни строчки: только - толкования, подчас весьма язвительные и искажающие смысл. Это не было по невежеству или небрежению, это было кому-то очень надобно. (Такой удел - не редкость в истории. Ведь призывал же Платон уничтожать труды Демокрита, так, как они, дескать, развращают молодежь, приви­вая безбожие? Где сегодня труды Платона? На полках библиотек планеты. А где труды Демокрита? В небытии). Подобное не изжито еще сегодня, хотя начала складываться уже единая планетная ци­вилизация.

Итак, перед нами - многоликая многокнижная оригинальная индийская философия. (Сегодня некоторые исследователи даже наименовали ее индуизмом /3/. Полагаю, что это следовало бы сделать лишь после синтеза всех индийских философских систем с позиций синтезированного наработанного философского совер­шенства. Насколько я осведомлен, такая работа еще не продела­на). Очень древняя, очень интересная, ранимая и полезная. В мире есть еще немало философских наработок. Так зачем же нам эта? Затем, что, по меньшей мере, когда знаешь, что на земле умные люди живут уже столь давно, то как-то не хочется сегодня быть хотя бы менее умным. Затем, что и сегодня, по прошествии стольких лет, древнеиндийская философия колоссально эвристична. Затем, чтобы не начать точь-в-точь философствовать сегодня по-древнеиндийски, не повторять ее изъянов и не воспроизводить ее мук. Затем, чтобы пользоваться ее открытиями и вдохновляться ее высокой человеческой полезностью при сегодняшней разработке сегодняшних актуальных проблем человеческой жизни.