Малиновский Б., Научная теория культуры

Бронислав Малиновский

НАУЧНАЯ

ТЕОРИЯ

КУЛЬТУРЫ

ог-и

УДК 39 ББК71.0

М19

Издание второе, исправленное Редакционная коллегия:

А.С. Архипова (редактор серии), Д. С. Ицкович, А. П. Минаева,

С.Ю. Неклюдов (председательредакционной коллегии), Е. С. Новик

Научный редактор А. Р. Зарецкий

Художник серии Н. Козлов Дизайн обложки М. Авцин

Малиновский Б.

М19 Научная теория культуры / Бронислав Малиновский; Пер. с англ. И. В. Утехина; сост. и вступ. ст. А К Байбурина. 2-е изд., испр. — М.: ОГИ, 2005. — 184 с. — (Нация и культура: Научное наследие: Антропология).

ISBN 5-94282-308-1

В книге собраны основные теоретические работы выдающегося британского антрополога Бронислава Малиновского. Читатель найдет здесь краткое и точное изложение идей функциональной школы, которая возникла вокруг Малиновского в начале XX в. и остается весьма авторитетной и сейчас. В центре внимания автора — проблема правильной интерпретации культуры, принципиально важная не только для антрополога, но и для любого гуманитария.

СОДЕРЖАНИЕ

А.К. БАЙБУРИН

Бронислав Малиновский и его «Научная теория культуры»

Это ОДНА из САМЫХ ВАЖНЫХ книг выдающегося британского антрополога, создателя современного функционализма Бронислава Малиновского. Есть несколько причин, побудивших издать эту книгу. В нашей стране труды Б. Малиновского известны лишь узкому кругу специалистов. Между тем не будет преувеличением сказать, что именно с работ Малиновского начинается новый отсчет времени не только в антропологии, но и во всех тех областях научного знания, для которых значимо понятие культуры. Ему удалось сделать, может быть, самое сложное в науке — изменить взгляд на природу культуры, увидеть в ней не просто совокупность составляющих ее элементов, а систему, соответствующую фундаментальным потребностям человека.

Новая точка зрения породила новое направление, для которого главными стали вопросы «зачем, почему, для чего существует?» или «какова функция?» того или иного явления культуры. Функционализм Б. Малиновского благодаря своей четкой и понятной позиции стал, пожалуй, самым плодотворным направлением в антропологии XX века. Этого синтеза простоты, ясности и эффективности подчас так недостает тем концепциям культуры, которые разрабатываются в наши дни.

Среди антропологов существует два образа Малиновского — блестящего этнографа, наблюдения которого над жизнью и бытом, например, тробриандцев до сих пор считаются образцом полевых исследований, и теоретика, идеи которого стали объектом критики еще при его жизни. Эти два образа почти не пересекаются, хотя пример Малиновского представляет собой тот редкий случай, когда теория построена на фактах, которые он наблюдал и описывал в своих полевых разысканиях. Само по себе такое отношение к полевым и теоретическим исследованиям вполне традиционно: считаемся, что факты не стареют, их ценность со временем лишь повышается,

Бронислав Мачиновскип и его «Научная теория культуры»

в то время как любые теоретические построения обречены на короткую жизнь. Однако для Малиновского соотношение «практического» и «теоретического» было иным. В своих работах он старался показать, что факты бессмысленны без теоретического контекста, а теория имеет смысл только тогда, когда способна объяснить насущную необходимость этих фактов для функционирования культуры. Столь редкий баланс теории и практики в трудах Б. Малиновского коренится, видимо, в некоторых особенностях его научного пути.

Антропологом Б. Малиновский стал случайно. Он родился в Кракове в 1884 году, получил физико-математическое образование в Краковском университете и даже защитил диссертацию по этой специальности в 1908 году. Это обстоятельство объясняет ощутимое присутствие в работах Малиновского стремления к точности формулировок и логичности теоретических построений. После защиты диссертации он серьезно заболел, и тут ему попалась на глаза «Золотая ветвь» Фрэзера. Чтение этого трехтомного компендиума перевернуло всю жизнь Б. Малиновского. Уважение и почтение к Фрэзеру остались у него навсегда, свидетельством чему является один из разделов настоящей книги.

Малиновский уезжает в Англию и поступает в аспирантуру Лондонской школы экономики, где преподавались не только экономика, но и социология, антропология. Здесь он познакомился с классиками британской антропологии: Фрэзером, Сэлиманом, Вестермарком, Риверсом, Мареттом и др. Под их непосредственным влиянием происходило формирование Б. Малиновского как антрополога. Сэлиман привил ему вкус к полевым исследованиям, а Вестермарк — к теоретическим построениям.

Очень скоро Малиновский почувствовал необходимость нового подхода к интерпретации фактов культуры. Его не удовлетворяли ни эволюционистский подход Фрэзера с выделением непременных стадий эволюции, ни тем более диффузионизм Гребнера, когда отдельные факты вырываются из контекста и по внешним признакам «устанавливается» их распространение. Малиновский не хотел замыкаться в антропологическом мире. Он считал, что вопросы, формулируемые антропологом по отношению к культуре, должны быть близкими социологам, психологам, фольклористам, лингвистам, ибо культура — единое поле для представителей всех дисциплин, изучающих ее отдельные ракурсы и аспекты. С этой точки зрения вопросы, зачем, почему, для чего в культуре существуют (возникают, отмирают) те или иные явления, принадлежат к числу ключевых вопросов, ответы на которые не могут не интересовать не только специалистов, но и любого здравомыслящего человека.

Собственно, любая теория, применение которойдает приращение нового знания, содержит элементы функционального анализа.

А. К. Байбурин

Сам Малиновский насчитал по меньшей мере 27 предшественников, которые в той или иной мере использовали функциональный подход при интерпретации культурных фактов. К их числу относятся Тайлор, Робертсон Смит, Самнер, Дюркгейм и др. Теперь к числу приверженцев функционального подхода можно отнести Якобсона, Проппа, Леви-Строса. Но ни один из них не использовал возможности функционального анализа в той мере, в какой это удалось сделать Малиновскому.

Разумеется, не все в его теории может быть сейчас безоговорочно принято. Смущает прямолинейность концепции потребностей, упрощение отношений между биологическим и культурным. Можно найти и другие недостатки. Многие упрекают его в антиисторизме, видимо, понимая под историей тот событийный ряд, который постоянно «совершенствуется» самими историками. Такие обвинения будут затем перенесены на структурализм, непосредственным предшественником которого является Малиновский. В конце концов, не это определяет судьбу той или иной научной теории. Важно то, какие идеи остаются и становятся общепринятыми, входят в тот фонд, на основе которого и совершается дальнейшее поступательное движение научной мысли.

Излишне говорить о том, что концепция культуры как хорошо сбалансированной системы отдельных ее частей или понятие социального института стали глубоко укорененными концептами. Малиновскому принадлежат идеи, которые имеют статус эпохальных не только для антропологов. Приведу лишь один пример. Известный российский фольклорист Е. М. Мелетинский, анализируя развитие науки о мифе, пишет о Малиновском: «Следует признать, что именно он, а не Фрэзер был подлинным новатором в вопросе о соотношении мифа и ритуала и, шире, в вопросе о роли и месте мифов в культуре... Малиновский показывает, что миф в архаических обществах, то есть там, где он еще не стал «пережитком», имеет не теоретическое значение и не является средством научного или донаучного познания человеком окружающего мира, а выполняет чисто практические функции, поддерживая традиции и непрерывность племенной культуры за счет обращения к сверхъестественной реальности доисторических событий... Именно Малиновский аргументированно увязал миф с магией и обрядом и отчетливо поставил вопрос о социально-психологической функции мифа в исторических обществах» (Поэтика мифа. М., 1976. С. 37-38).

Теорию Б. Малиновского можно назвать апелляцией к здравому смыслу. Нет нужды ее пересказывать. Интересующийся читатель теперь может познакомиться с ней и вынести свое суждение. Мне же хотелось бы упомянуть еще об одном, третьем образе Б. Малиновского.

БрониславМсишновский и его «Нщчная теории культуры*

Этот образ принадлежит его ученикам. Образ Учителя. По их воспоминаниям, он любил учить и считал это не менее важным занятием, чем поездки в экспедиции и написание книг и статей. Точнее, эти три вида деятельности были для него неразделимы, а если все же рассматривать их по отдельности, то с его точки зрения научная работа нужна в конечном счете для того, чтобы получить новое знание и передать его ученикам. Показательно, что в публикуемой книге раздел «Функциональная теория» начинаегся с того, что само возникновение этой теории объясняется необходимостью «обучить младшее поколение» (с. 125).

Малиновский принадлежал к числу тех профессоров, которые любят не лекции, а семинары, не свой монолог, а диалог, дискуссию. Его постоянный вопрос звучал примерно так: «В чем состоит реальная проблема?» Ответ на этот вопрос он видел не в высокой теории, а в поведении человека. Вот эта опора на реальность и делает его концепцию нужной для новых и новых поколений исследователей.

X. КЕЙРНС

Предисловие

ЭТА КННГА представляет собой одновременно и обобщение, и новую формулировку функциональной теории культуры профессора Бронислава Малиновского. Некоторые из идей этой теории в зачаточном состоянии можно найти уже на первой странице его самой первой книги, опубликованной больше тридцати лет назад; другие идеи излагаются здесь впервые, по крайней мере в их разработанной форме. Так или иначе, эта книга знакомит нас со зрелым периодом творчества одного из самых блестящих и авторитетных антропологов за всю историю этой дисциплины. Взгляды ученого, сформулированные в этой книге, — результат бурной полемики. Им повезло, насколько может повезти идеям: специалисты, придерживающиеся противоположных точек зрения, подвергли их пристрастному анализу. И тот факт, что в целом, не считая незначительных деталей, откорректированных позже, они выдержали это испытание, доказывает их жизнеспособность.

Бронислав Малиновский родился в Кракове (Польша) 7 апреля 1884 года. Поначалу он изучал в университете математику и физику, и следы этой школы отчетливо просматриваются в том, насколько уверенно он владеет основами научной методологии. Одновременно он остался свободен от догматизма, который обычно ассоциируется с изучением точных наук. Вильгельм Вундт направил его интересы в сторону культурной антропологии. Хотя большую часть своих полевых исследований Малиновский провел

вНовой Гвинее и в северо-восточной Меланезии, в частности на Тробриандских островах, некоторое время он изучал также австралийские племена, хопи — в штате Аризона, бемба и чагга — в Восточной Африке, а также сапотеков — в Мексике. Несмотря на влияние ученых, известных своим истинно энциклопедическим подходом: Вундта, Вестермарка, Хобхауза, Фрэзера и Эллиса, —

всобственных исследованиях он строжайшим образом следовал

10

Предисловие

современным стандартам, предполагающим доскональное изучение всех аспектов жизни того или иного племени. Его погружение

вкультуру жителей Тробриандских островов было, вероятно, настолько глубоким, насколько это вообще возможно для полевого исследования, которое происходит с использованием всех достижений самых последних методов, включая знание языка и проверку выводов и общих сведений, полученных от туземцев, конкретными примерами из их жизни. Результатом этой работы стала целая серия книг, где жизнь тробриандцев описана во всем ее многообразии. Как указывал сам Малиновский, ему, подобно любому эмпирическому исследователю в той или иной отрасли науки, в массиве наблюдаемых фактов приходилось усматривать что-то, что казалось ему всеобщим и универсальным. Но он всегда настаивал, что сделать окончательный вывод о ценности его общих представлений, основывающихся на специфическом знании культуры тробриандцев, для всего спектра социологических явлений возможно только после проверки этих общих положений на всем этнографическом материале, доступном наблюдению.

Одновременно с серьезной полевой работой Малиновский постоянно заботился о развитии теории. Что-то в нем было от платоновского восхищения красотой, скрытой в совершенстве упорядоченного набора теоретических положений. Теория успокаивала «своевольный умственный голод», который, в конце концов, и приводит к знанию. Он рассматривал теорию и в ее практических аспектах — не только как инструмент, позволяющий полевому исследователю предвосхитить выводы, по и в качестве объяснения. Он неустанно настаивал на том, что антропология нуждается в более глубоком теоретическом анализе, особенно таком, который идет от непосредственного контакта с туземцами. В этом отношении теория оказывалась инструментом, благодаря которому исследование становилось чем-то большим, чем неуклюжий перебор ряда возможностей; теория была необходимым руководством для отбора фактов, обязательным элементом любой здравой описательной научной работы. Но культура в целом в не меньшей степени, чем частные особенности практики того или иного племени, нуждалась

вобъяснении. Малиновский был убежден, что явления культуры — не просто результат прихотливой изобретательности или заимствования, они определяются базовыми потребностями и возможностями их удовлетворения. Такое функциональное понимание, как он полагал, дает объяснение многообразию и различию, а также определяет общую меру этого многообразия. Данная книга — последняя подробная разработка автором этих идей.

Профессор Малиновский умер 16 мая 1942 года. По просьбе госпожи Малиновской я взял на себя работу по изданию рукописи. По счастью, профессор Малиновский сам просмотрел машинопис-

11

X. Кейрнс

ный вариант до 200-й страницы1, поэтому я мог ограничиться исправлением опечаток и явных описок. Основные теоретические положения Малиновского проясняются также в двух ранее не публиковавшихся очерках, включенных в этот том. Я благодарен госпоже Малиновской и господину Блэйку Игену за их помощь в подготовке книги к публикации.

Вашингтон, 15 февраля 1944 г.

НАУЧНАЯ ТЕОРИЯ КУЛЬТУРЫ

(1941)

Б. Малиновский. Научная теория культуры

древнего человека. Неудивительно, что изначально ее интересы сосредоточивались вокруг реконструкции начала человеческого рода, поисков «недостающего звена» и проведения параллелей между доисторическими находками и этнографическими данными. Оглядываясь на достижения предыдущего столетия, мы обнаруживаем всего лишь разрозненное собрание антикварного хлама и обрывков знаний, включая этнографическую эрудицию, измерение и подсчет черепов и костей, а также набор сенсационных сведений о наших — лишь наполовину человеческих — предках. Столь критическая оценка, однако, упустила бы из виду вклад таких первопроходцев сравнительного изучения культур, как Герберт Спенсер и Адольф Бастиан, Эдвард Тайлор и Льюис Морган, генерал Питт Риверс и Фредерик Ратцель, В. Самнер и Рудольф Штейнмец, Эмиль Дюркгейм и А. Келлер. Все эти мыслители, равно как и их последователи, постепенно приближались к выработке научной теории поведения человека, к более глубокому пониманию природы человека, общества и культуры.

Поэтому перед антропологом, пишущим о научном подходе к изучению человека, стоит непростая и весьма важная задача. Он обязан определить, как на самом деле соотносятся разные отрасли антропологии. Он должен указать место, которое должна занимать антропология в ряду родственных гуманитарных наук. И еще ему придется заново ответить на старый вопрос: в каком смысле гуманитарные дисциплины могут быть научны.

В этом очерке я попытаюсь показать, что местом пересечения всех отраслей антропологии является научное исследование культуры. Как только специалист по физической антропологии признает, что «раса — это то, что она делает», ему придется принять и тот факт, что никакие измерения, классификации или описания антропологического типа не будут значимы, пока мы не сможем соотнести антропологический тип и культурное творчество этой расы. Задачи специалиста по доисторическому человеку, а также археолога состоят в том, чтобы восстановить в целости жизненные реалии ушедшей кулыуры, основываясь на фрагментарной информации, полученной в результате изучения материальных остатков. Этнолог, использующий свидетельства о современных примитивных и более продвинутых культурах в попытке реконструировать историю человека, будь то в терминах эволюционизма или диффузионизма, в равной степени способен основывать свои аргументы на строго научных данных только в том случае, если представляет, что есть культура. И наконец, полевой этнограф не может заниматься наблюдением, пока ему неизвестно, что значимо и существенно, а что следует отбросить как побочное и случайное. Таким образом, доля научности в любой антропологической работе состоит в создании теории культуры, взаимосвязанной с методом

Глава 1. Культура как предмет научного исследования

полевого наблюдения и со смыслом культуры как процесса и как результата.

Кроме того, я думаю, что антропология, участвующая в создании научного образа своего предмета, а именно культуры, способна оказать другим гуманитарным наукам крайне важную услугу. Культура как наиболее широкий контекст человеческого поведения точно так же важна для психолога, как и для социолога, историка или лингвиста. Я полагаю, что лингвистика будущего, особенно в том, что касается теории значения, превратится в изучение языка в его культурном контексте. Или, например, экономика как наука о материальных ценностях, используемых в качестве средств обмена и производства, могла бы в будущем посчитать полезным изучение человека не в изоляции от всех прочих, помимо чисто экономических, целей и ценностей, а обосновывая свои аргументы и выводы знаниями о человеке, движущемся в сложной и многомерной среде диктуемых культурой интересов. И действительно, большинство современных тенденций в экономике, как бы они ни назывались: институционные, психологические или исторические, — дополняют старые, чисто экономические теории, помещая человека в контекст его многочисленных побуждений, интересов и привычек, то есть полагают, что человека делает человеком его сложная, частью рациональная, частью эмоциональная среда культурных установок.

Подобно этому и юриспруденция постепенно отходит от взгляда на закон как на замкнутое самодостаточное целое и начинает рассматривать его как одну из нескольких систем контроля, в рамках которой понятия цели, ценности, моральных норм и обычая должны бьпъ учтены наряду с чисто формальным аппаратом кодекса, суда и полиции. Таким образом, не только антропология, но и наука о человеке вообще, включая все общественные науки, все новые психологически или социологически ориентированные дисциплины, может и должна содействовать построению общего научного базиса, который по необходимости окажется одинаковым для разных направлений изучения человека.

Глава 2 МИНИМАЛЬНО НЕОБХОДИМОЕ

ОПРЕДЕЛЕНИЕ НАУКИ ДЛЯ ГУМАНИТАРИЯ

. Е п Е р ь нам остается более точно определить, почему и каким образом антропология в ряду прочих общественных наук может претендовать на непосредственное участие в создании научного подхода в изучении человека. Для начала хотелось бы сказать, что научный подход — не единственный, по-видимохму, источник вдохновения и интереса в гуманитарной области. Определенная моральная или философская позиция; эстетическое, филологическое или теологическое вдохновение; желание больше узнать о прошлом, потому что прошлое взывает к нашим чувствам, а уж это нет нужды доказывать и невозможно отрицать, — вот основополагающие мотивы гуманитарных исследований. При этом наука совершенно необходима, по крайней мере в качестве инструмента, как средство достижения цели.

Я постараюсь показать, что подлинно научный метод был всегда в той или иной мере присущ работам по истории, составлению хроник, доказательной части юриспруденции, экономики

илингвистики. Не бывает описания, полностью лишенного теории. Чем бы вы ни занимались: реконструированием исторических событий, полевыми исследованиями в племени дикарей или в цивилизованном сообществе, анализом статистики или умозаключениями, основанными на изучении археологического памятника или находки, относящейся к доисторическому прошлому, — в любом случае каждый ваш вывод и каждый аргумент должны быть выражены в словах, а значит, в понятиях. Всякое же понятие, в свою очередь, является результатом некоторой теории, предполагающей, что одни факты бывают значимыми, а другие — случайными

ипривнесенными, что некоторые факторы определяют ход событий, а иные — лишь побочные эпизоды, и что на то, что событие происходит так, а не иначе, влияют отдельные личности, массы людей или материальные силы природы. Навязшее в зубах различение

Глава 2. Минимально необходимое определение науки...

номотетических и идиографических дисциплин1 — философская уловка, которая давно должна была обратиться в ничто в результате простого размышления над тем, что такое наблюдение или реконструкция исторического факта. Трудности возникают здесь только потому, что большая часть принципов, обобщений и теорий в исторической реконструкции не были выражены в явном виде и носили характер интуитивный, а не систематический. Обыкновенный историк и многие антропологи изрядную долю своей энергии теоретизирования и эпистемологического досуга тратят на опровержение представления о естественном научно устанавливаемом законе в культурном процессе, возводя непроницаемые перегородки между гуманитарными и естественными науками и утверждая, что историк или антрополог способен вызывать в воображении картины прошлого при помощи особого рода озарения, интуитивного проникновения и откровения, короче, что он может полагаться на божью милость вместо системы методов добросовестной научной работы.

Какое бы определение мы ни дали слову «наука» в рамках конкретной философской или эпистемологической системы, ясно, что наука начинается с использования прошлого наблюдения для предсказания будущего. В этом смысле дух и дело науки должны были присутствовать в разумном поведении человека уже в самом начале долгого пути создания и развития культуры. Возьмите для примера любое примитивное ремесло, одно из тех, с которых, вероятно, и начиналась культура и которые ныне в развитой и преображенной форме стоят все на тех же основаниях: искусство добывания огня, изготовления деревянных и каменных орудий, строительства простейших убежищ или обустройства пещер под жилища. Что мы должны предположить относительно разумного поведения человека, постоянного включения форм этого разумного поведения в традицию и верности каждого поколения традиционному знанию, унаследованному от предков?

Одно из простейших и самых фундаментальных ремесел — добывание огня. Здесь одновременно с умением ремесленника мы обнаруживаем и определенную научную теорию, воплощенную в каждом действии, а следовательно, и в племенной традиции. Такая традиция должна была в общем, абстрактном виде определить материал и форму двух видов используемой древесины. Традиция же должна обозначить принципы построения действия, тип мускульных движений, их скорость, способы удержания искры и питания пламени горючим материалом. Эта традиция жила не в книгах и не

1 Идиографический подход предполагает тщательное описание материала, номотетический—поискиустановлениеобщихзакономерностей.(Здесь

идалеецифрамиобозначеныпримечанияпереводчика.)

Б, Малиновский. Научная теория культуры

была в явном виде сформулирована как физическая теория. Но в ней были заключены два элемента: педагогический и теоретический. Во-первых, прежде всего традиция была воплощена в двигательных навыках рук каждого поколения и на личном примере и в процессе обучения передавалась подрастающим членам общества. Во-вторых, каким бы средством выражения ни пользовался примитивный символизм — это могли быть словесное сообщение, выразительный жест или определенное действие с предметами, — этот символизм должен был работать, и я сам наблюдал это в моих полевых исследованиях. Мы вынуждены сделать вывод, что это так, потому что достичь результата, а именно зажечь огонь, было бы невозможно, не выполнив необходимых и достаточных условий, касавшихся материала и процедуры.

Хотелось бы добавить, что примитивное знание включает

всебя еще один фактор. Когда мы изучаем сегодняшних дикарей, которые добывают огонь трением, изготавливают каменные орудия и строят простейшие убежища, их разумное поведение, верность теоретическим принципам, лежащим в основе совершаемых действий, и техническую аккуратность — мы можем наблюдать, что все это определяется осмысленной целью деятельности. Эта цель представляет собой некоторую ценность в их культуре. Они ценят ее, потому что она удовлетворяет одну из их жизненных потребностей. Это предпосылка их выживания. Между тем таким ценностным значением постоянно пронизаны в равной степени и двигательные навыки рук, и теоретическое знание. Научное отношение к миру, воплощенное во всей примитивной технологии, а также в экономической и социальной организации, являющее собой опору на прошлый опыт с расчетом на будущий результат, является интегрирующим фактором, который, как следует предположить, работал с самого начала человечества, с тех самых пор, когда этот животный вид начал свое движение вперед

вкачестве homo sapiens, homo faber и homo politicus. Исчезни это научное отношение и его высокий статус хотя бы в одном поколении первобытного сообщества, и такое сообщество либо вернулось бы обратно к животному состоянию, либо, что более вероятно, прекратило бы существование.

Таким образом, примитивный человек, пользуясь научным подходом, должен был вычленить в изначальном наборе факторов окружающей среды, случайных адаптации и чувственных данных значимые моменты и воплотить их в системах отношений и определяющих факторов. Конечной целью, побуждающей к этому, было прежде всего биологическое выживание. Огонь необходим для тепла и приготовления пищи, обеспечения безопасности и освещения. Каменные орудия, изделия и постройки из дерева, циновки и сосуды должны были изготовляться с целью выживания человека.

Глава 2. Минимально необходимое определение науки...

Все виды производительной деятельности были основаны на некоторой теории, в рамках которой определялись значимые факторы, правильность же теории высоко ценилась, а предвидение результата основывалось на четко систематизированных данных, полученных из прошлого опыта.

Главное, что я пытаюсь сейчас обосновать, даже не то, что у примитивного человека была своя наука, а скорее то, что, во-пер- вых, научное отношение к миру так же старо, как сама культура, и, во-вторых, что минимальное определение науки выводимо из любого действия, прагматически направленного на достижение результата. Если бы мы взялись проверить наши выводы о природе науки, сделанные в ходе анализа открытий, изобретений и теорий примитивного человека, сопоставив эти открытия с прогрессом в физике времен Коперника, Галилея, Ньютона или Фарадея, мы обнаружили бы те же самые признаки, отграничивающие науку от других видов мыслительной и поведенческой деятельности человека. И здесь, и там мы находим вычленение реальных и релевантных факторов в некотором данном процессе. Реальность и релевантность этих факторов вскрывается в наблюдении или в эксперименте, который устанавливает их устойчивое повторение. Постоянная проверка истинности опытом, а также оригинальное обоснование теории, очевидно, относятся к самой сути науки. Теория, которая оказывается ошибочной, должна быть исправлена, если обнаружится, в чем она ошибочна. Следовательно, необходимо непрекращающееся перекрестное оплодотворение опыта и теоретических принципов. В действительности наука начинается там, где общие принципы должны подвергнуться проверке фактами и где в человеческой деятельности практические вопросы и теоретические отношения релевантных факторов используются для манипуляции реальностью. Следовательно, минимальное определение науки неизменно подразумевает существование общих законов, поля эксперимента или наблюдения, а также не в последнюю очередь проверку академических рассуждений практическим применением.

И вот как раз здесь антропология может застолбить свой участок. В данной работе по ряду причин все пути теории должны сойтись на культуре, то есть на центральном предмете самого широкого контекста всех гуманитарных изысканий. Между тем антропология, особенно в своих современных проявлениях, записывает себе в актив тот факт, что большинство ее служителей занимаются полевой этнографической работой, а значит, эмпирическими исследованиями. Антропология, возможно, была той первой общественной наукой, которая вместе с теоретическим семинаром основала лабораторию. Этнолог изучает реалии культуры в огромном разнообразии условий природной среды, этнических и психологических ситуаций. Он должен одновременно владеть навыками