Тер-Саркисянц А. Основные этапы формирования истории и культуры армян в России

Л. К. Гостиева. Вклад семьи Цаликовых в сохранение творческого наследия... 211

скопом Владикавказским и Моздокским Владимиром (Сеньковским) к работе Комиссии по пересмотру перевода Евангелия от Матфея на осетинском языке, изданного в 1864 году. В числе представителей осетинской интеллигенции, которых К. Хетагуров рекомендовал

вчлены Комиссии, был и священник А. Цаликов. Кроме Цаликова,

всостав Комиссии вошли протоиерей Алексий Гатуев (председатель), священники К. Токаев, А. Цаголов, М. Хетагуров, М. Коцоев, Н. Джиоев и светские лица: Г. Баев, В. Цораев, А. Кубалов, З. Кубалов, К. Хетагуров, Х. Уруймагов, Ф. Голиев (члены) (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 10. Д. 33. Л. 22–27) 25. К сожалению, Коста Хетагуров не смог лично участвовать в работе Комиссии из-за загруженности работой в газете «Северный Кавказ». Хетагуров представил краткий доклад (Хетагуров 2000. С. 190–193), в котором указал на некоторые типичные ошибки

ворфографии и ударении при публикации текстов на осетинском языке. В 1902 году Евангелие от Матфея было издано во Владикавказе.

В1901 году К. Хетагуров направил Цаликовым из Ставрополя открытку с изображением Кафедрального собора г. Ставрополь, на которой рукой автора написано стихотворение «Оковы прочь! Раскройтесь гробы!» (Хетагуров 1999б. С. 112).

29 декабря 1902 года К. Хетагуров встречался с о. А. Цаликовым, Е.А. и А. А. Цаликовыми во Владикавказе на похоронах В. Г. Шредерс. Последний раз Цаликовы видели К. Хетагурова в июле 1903 года в Пятигорске, куда сестра поэта О. Л. Кайтмазова-Хетагурова привозила тяжело больного Коста на консультацию к профессору Харьковского университета Я. А. Анфимову.

Семья Цаликовых, которая дружила и поддерживала Коста на протяжении многих лет, бережно сохранила часть культурного наследия К. Л. Хетагурова. Вскоре после кончины К. Хетагурова о. Александр Цаликов передал некоторые его неопубликованные произведения и письма, в том числе к своей семье, Гиго Дзасохову 26, который в 1909 году издал книгу «Коста Хетагуров. Критико-биографический очерк» (Коста Хетагуров 1909) В предисловии к книге первый биограф К. Хетагурова Г. Дзасохов выразил особенную благодарность сестрам Цаликовым, г. Гущину и М.Н. Коченову за предоставленные ими письма и материалы

25НА СОИГСИ. Ф. КХ. Оп. 1. П. 10. Д. 33. Л. 22–27.

26Дзасохов Гиго (Григорий) Батчериевич (Иванович) (1880–1918), педагог, публицист, литературный критик, общественный деятель, революционер.

о Коста. На обложке подготовительных рукописных материалов к книге, переписанных рукой Гиго Дзасохова, была сделана надпись: «Посвящается семье свящ. Ал. Цаликова» (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 69. Д. 51).

В мае 1921 года Е.А. и Ю.А. Цаликовы по своей инициативе безвозмездно передали Осетинскому историко-филологическому обществу хранившиеся у них рукописи, письма и картины К. Хетагурова. В описи состояли: картина «Клухорский перевал» и иконы «Константин и Елена»

и«Лик Христа», рукопись сборника «Ирон фæндыр», семнадцать писем в конвертах и четыре открытки, двадцать девять писем, одно стихотворение, рукопись о греко-восточной и старообрядческой церквях на двадцати шести листах (конспект изданной в 1896 году книги Браила «Церковные вопросы в России или русское духовное ведомство», написанный рукой К.Л. Хетагурова. — Л.Г.) (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 41. Д. 112. Л. 10).

Венцом полученного Обществом дара был беловой автограф рукописи сборника «Ирон фæндыр», подаренный К. Хетагуровым А. А. Цаликовой. Значение сохраненной Цаликовыми авторской рукописи «Ирон фæндыр», датированной 3 сентября 1898 года, бесценно, поскольку рукопись, переданная в Кавказский цензурный комитет, в первоначальном виде не сохранилась. В первом же издании сборника «Ирон фæндыр» были сделаны значительные искажения, вплоть до изменения композиции сборника. Редактор Г. В. Баев, руководствуясь целью опубликовать сборник, умышленно пошел на уступки бескомпромиссным требованиям цензуры. Допущенные при издании сборника искажения текста авторской рукописи К. Хетагуров перечислил в письмах, адресованных к Г. В. Баеву от 19 июля 1899 из Очакова, Е. А. Цаликовой от 21 июля 1899 года из Очакова и А. А. Цаликовой от 7 сентября 1899 года из Херсона (Хетагуров 2001. С. 190–192, 192 –196, 224–229). В 1922 году в Берлине Г. В. Баев вновь издал «Ирон фæндыр», опубликовав все стихотворения, исключенные из первого издания, однако так

ине сняв редакторских поправок внутри стихотворений.

Исходя из правил текстологии, по которым «вмешательство редактора в поэтическую ткань стихотворений неправомерно» (Хетагуров 2001. С. 441), издатели последнего Полного собрания сочинений в пяти томах (1999–2001) взяли в качестве первоисточника для публикации пятидесяти стихотворений «Ирон фæндыр» авторскую рукопись К. Хетагурова от 3 сентября 1898 года, сохраненную Цаликовыми. В настоящее время рукопись хранится в Научном архиве СОИГСИ (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 1. Д. 1).

Л. К. Гостиева. Вклад семьи Цаликовых в сохранение творческого наследия... 213

Огромную ценность в историко-литературном и биографическом отношениях представляли сорок шесть писем из эпистолярного наследия К. Л. Хетагурова, адресованных Цаликовым27 (всего известно девяносто два письма К. Хетагурова к разным авторам). Только из этих писем до нас дошли сведения о петербургском, херсонском и очаковском периодах жизни К. Хетагурова, истории его ссылок, истории публикации сборника «Ирон фæндыр» и статьи «Неурядицы Северного Кавказа» и др.

Кроме писем, Цаликовы передали Обществу четыре открытки, посланные им К. Хетагуровым. На открытках были автографы таких стихотворений поэта, как «Оковы прочь, Раскройтесь гробы», «Вот муза у Дарьяла», «Муза вздорная моя». «Ликует мир, цветет природа». Все письма и открытки хранятся в Научном архиве СОИГСИ в фонде Коста Хетагурова.

Подаренная Цаликовыми Обществу рукопись о греко-восточной и старообрядческой церкви на двадцати шести листах являлась конспектом книги Браила «Церковные вопросы в России или русское духовное ведомство» 1896 года, написанным рукой К. Л. Хетагурова. Автограф рукописи также хранится в Научном архиве СОИГСИ (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 10. Д. 21).

Кроме рукописи сборника «Ирон фæндыр», писем и открыток Цаликовы передали Обществу написанные К. Л. Хетагуровым живописную картину и две иконы, которые стали одними из первых ценных экспонатов возникшего при Обществе музея материальной и духовной культуры. С образованием музея Осетинской литературы им. К. Хетагурова картина и иконы были переданы туда.

По свидетельству Е. А. Цаликовой, картину «Клухорский перевал» с дарственной надписью К. Л. Хетагуров подарил о. Александру Цаликову в день его именин (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 41. Д. 112. Л. 1–1об.). В январе 1940 года эта картина под названием «Тебердинское ущелье» еще находилась в музее Осетинской литературы им. К. Хетагурова в поврежденном виде (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 41. Д. 112. Л. 1об. —2). В настоящее время в Северо-Осетинском художественном музее им. М. Туганова хранится один из лучших пейзажей К. Хетагурова «Тебердинское ущелье» (1900) с его подписью, однако какая-либо

27А. И. Цаликову — три письма, Ю. А. Цаликовой — двадцать три письма,

Е.А. Цаликовой — пять писем, А. А. Цаликовой — пятнадцать писем.

дарственная надпись автора на ней отсутствует. Нельзя совсем исключать, что в музее находится именно та картина, которая была подарена К. Хетагуровым о. А. Цаликову, ведь на поврежденной картине дарственная надпись могла быть утрачена.

Икона «Константин и Елена» с дарственной надписью была подарена К. Хетагуровым Е. А. Цаликовой в день ее именин (у К. Л. Хетагурова и Е. А. Цаликовой именины были в один день, 21 мая ст. ст.). По описаниям Е. А. Цаликовой, «икона по размеру такая же, как

ипортрет Ан< ны>Ал<ександровны>. На горе на коленях стоит Елена у подножия креста, кот.<орый> поддерживает Константин, стоя во весь рост. Икона в чудной черной раме, кот.<орую> выбирал сам Коста» (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 41. Д. 112. Л. 1об.). В письме к директору музея Осетинской литературы им. К. Хетагурова от 28 января 1940 года Е. А. Цаликова выражала озабоченность по поводу нахождения иконы, предполагая, что она либо была утеряна, либо по каким-то причинам не выставляется (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 41. Д. 112. Л. 1об.). В настоящее время судьба иконы «Константин и Елена» неизвестна.

Второй иконой была икона К. Хетагурова «Лик Христа». Вероятно, это был один из несохранившихся вариантов известной иконы «Нерукотворный Спас», которая хранилась в Юго-Осетинском краеведческом музее, а в настоящее время находится на временном хранении в Национальном музее РСО-Алания.

В1936 году Е. А. Цаликова передала через С. Косирати в дар Севе- ро-Осетинскому НИИ сборник стихотворений К. Хетагурова на русском языке, изданный в Ставрополе в 1895 году (Стихотворения Коста 1895). На титульном листе сборника, посланного К. Хетагуровым 13 августа 1899 года из Херсона Ю. А. Цаликовой, рукой поэта было написано: «Дорогой Юлиане Александровне от непутевого автора. Коста 12 августа 1899 года Херсон». При публикации первого и единственного прижизненного сборника стихотворений К. Хетагурова на русском языке цензура изъяла из разных стихотворений 196 поэтических строк, выбросила целиком несколько стихотворений и поэму «Кому живется весело». Сохранилось лишь несколько экземпляров книги, в которых автор восстановил своей рукой цензурные купюры. Раритетный сборник с дарственной надписью К. Хетагурова Ю. А. Цаликовой

ис восстановленными рукою К. Хетагурова цензурными пропусками (кроме поэмы) хранится в Научном архиве СОИГСИ (НА СОИГСИ. Оп. 1. Д. 80).

Л. К. Гостиева. Вклад семьи Цаликовых в сохранение творческого наследия... 215

Кроме сборника стихотворений К. Хетагурова, Е. А. Цаликова отдала в институт книгу «Коста Хетагуров. Критико-биографический очерк / Под ред. Г. Дзасохова. Ростов-на-Дону. 1909» с дарственной подписью «Анне Александровне от Гиго» и много ценных фотографий

сизображением Коста Хетагурова и членов семьи Цаликовых.

В1939 году Е. А. Цаликова через студентов Трескова и Кузнецова подарила институту остававшиеся у нее фотографии, связанные

сКоста Хетагуровым.

Втом же году Е. А. Цаликова, вышедшая к тому времени на пенсию, впервые вынуждена была попросить за реликвии, связанные с Коста Хетагуровым, материальное возмещение. Это касалось картины К. Л. Хетагурова «Анна Цаликова», которую Е. А. Цаликова передала в Музей осетинской литературы К. Л. Хетагурова.

Внастоящее время картина, написанная К. Хетагуровым в 1898 году 28, хранится в Северо-Осетинском художественном музее им. М. Туганова. По сведениям Е. А. Цаликовой, Коста Хетагуров рисовал портрет Анны в квартире Цаликовых в Пятигорске в течение месяца. Национальный осетинский костюм, в котором была изображена Анна, Хетагуров написал с фотографии, на которой она была сфотографирована с учительницей Александрой (Дади) Доевой. Е. А. Цаликова отмечала, что цвет костюма Хетагуров изменил: «Когда он (К. Хетагуров. — Л.Г.) принес, то мы все ахнули, т. к. платье было ярко зеленое, на второй день унес его и через неделю принес вот в таком виде, т. е. платье перекрасил в палевый цвет. Коста был доволен, что Ан<на> Александровна одобрила и сообща повесили (портрет. — Л.Г.) над пианино» (НА СОИГСИ. Оп. 1. П. 41. Д. 112. Л. 5).

Воспоминания Е. А. Цаликовой, как опубликованные, так и рукописные, пролили свет на многие неизвестные страницы биографии и творческой деятельности К. Хетагурова.

Таким образом, семья Цаликовых не только внесла неоценимый вклад в сохранение рукописного, эпистолярного и живописного наследия К. Л. Хетагурова, но и заложила основы научного изучения его творчества.

28По данным Е. А. Цаликовой, картина была преподнесена А. А. Цаликовой

вдень ее именин 3 февраля 1897 года. Однако это не согласуется с известной датой (10 августа 1898 года) приезда К. Хетагуров в Пятигорск.

Источники и литература

Городецкий 1928 — Городецкий Б. М. Пионер осетинской литературы / Мои встречи с Коста Хетагуровым в Петербурге (Из лит. воспоминаний) // Революция и горец. 1928. № 1. C. 53–56.

Гостиева 2008 — Гостиева Л. Протоиерей Александр Цаликов // Дарьял. Владикавказ, 2008. С. 164–187.

Коста Хетагуров 1909 — Коста Хетагуров. Критико-биографический очерк / Под ред. Г. Дзасохова. Ростов-на-Дону. 1909.

Кусов 1979 — Кусов Г. И. Вокруг Коста. Орджоникидзе: Ир, 1979.

НА СОИГСИ — Научный архив Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований. Ф. К. Хетагурова.

Стихотворения Коста 1895 — Стихотворения Коста. Издание газеты «Северный Кавказ». Ставрополь, 1895.

Туганов 1977 — Туганов М. Литературное наследие / Сост. Гиреев Д.А, Туганов Э. М. Орджоникидзе: Ир, 1977.

Хетагуров 1999а — Хетагуров К. Собр. соч. в 5-ти томах. Т. I. Владикавказ, 1999.

Хетагуров 1999б — Хетагуров К. Собр. соч. в 5-ти томах. Т. II. Владикавказ, 1999.

Хетагуров 2000 — Хетагуров К. Собр. соч. в 5-ти томах. Т. IV. Владикавказ, 2000.

Хетагуров 2001 — Хетагуров К. Собр. соч. в 5-ти томах. Т. V. Владикавказ, 2001.

Цаликова 1941 — Цаликова Е. А. Воспоминания о Коста // Коста Хетагуров. Сборник памяти великого осетинского поэта / Под ред. А. А. Фадеева. М.: Гослитиздат, 1941. С. 220–223.

Ю.Д. Анчабадзе

Национальное историко-культурное наследие

âпредставлениях кавказской эмиграции

â1917–1930-å ãîäû

В историософских воззрениях кавказской эмиграции значительное место занимали представления о национальной культуре и ее наследии. Будучи оторванными от родных корней, от этно-национальной среды и живой стихии языкового и этно-ментального окружения, «среди томительного однообразия эмигрантских будней» (Ко дню двадцатой годовщины 1938. С. 1) кавказцы на чужбине стремились обрести духовную опору в обосновании концептов исторической памяти и витализации образов национального культурного наследия. Раздираемые внутренними непримиримыми политическими и идеологическими противоречиями, кавказские изгнанники сходились лишь на общей почве солидарной культурной идентичности, хотя конкретные интерпретации и рефлексии также не были свободны от бушевавших в эмигрантской среде политических и идеологических страстей.

Кавказские эмигранты считали себя «законными» наследниками богатств народной культуры, не отделяли себя от «народа» и не считали, что, покинув родину и очутившись в территориальной изоляции, утратили духовные связи с отчизной, а потому и право на суждения об историческом прошлом и перспективах развития ее культуры. В этом кавказские эмигранты считали свое положение кардинально отличным от русских собратьев по несчастью. Если русские, по их мнению, были вытолкнуты самим ходом революции, народом, который, в конце концов, пошел за большевиками, то кавказцы были вынуждены уйти с родины под давлением внешней большевистской силы, которая выступала на Кавказе как завоеватель. Народ не принимал участия в изгнании будущих эмигрантов, а потому здесь, в Европе, у них сохраняются

более тесные духовные связи с покинутой родиной, равно как и право выступать от имени безмолвствующих в большевистском СССР соплеменников.

Важнейшей составляющей эмигрантской историософии были чрезвычайно лелеемые идеи единства Кавказа. Они выражались в различных концептуальных построениях. Так, Кавказ представлялся исто- рико-культурным регионом, культурное наследие которого являлось интегральным, общим достоянием всех проживающих здесь коренных народов. Джехун-бей, например, говорил о «культурно-бытовой общности народов Кавказа без различия рас и вероисповеданий», равно как

и«политико-экономическом единстве Кавказа» (Джейхун-бей 1934. С. 14). Еще более определенно высказывался Барасби Байтуган: «Несмотря на разницу в языке, на всем пространстве Северного Кавказа от берегов Черного до берегов Каспийского морей живет единый народ, обладающий единой, только ему присущей культурой, руководствующийся одинаковыми общественно-бытовыми формами и традициями, воспринимающий внешние явления через одну и ту же призму преломления, связанный единым историческим прошлым и в одинаковой степени чтущий это прошлое и его героев, наконец, выявивший волю к совместной жизни и обладающий национальным самосознанием

исознанием своей общности, а также стремящийся, как стремился он в прошлом, к независимой национальной жизни в пределах собственного государства» (Байтуган 1933. С.17).

Внекоторых кругах кавказской эмиграции весьма популярным было представление о существовании некоей кавказской «расы», которая на биологическом, «кровном» уровне объединяет народы Кавказа. М. Церетели был уверен, что «оно (расовое единство. — Ю.А.) существует и в нашей среде — между кавказскими горцами и грузинами, между грузинами и армянами, между азербайджанцами и нами всеми, потому что и в Азербайджане, в его населении — немало крови еще дотюркской» (Церетели 1934а. С. 10).

Немало риторики было вокруг концепта кавказской нации. Б. Билатти считал, что народы Северного Кавказа представляют собой единую нацию, подводя под это утверждение некое теоретическое обоснование. Биллати отрицал значение общности происхождения, языка, религии как сущностных признаков нации, так как они «уже давно лишились своего значения и в настоящее время не играют больше той доминирующей роли, которая им приписывалась». Билатти называл

их «сопутствующими» признаками нации, ни в малой степени не составляющими основную ее характеристику, которая сводилась к психологическим переживаниям. «Нация — явление чисто психологическое

икультурное, возникающее в процессе психологических явлений, происходящих в сознании группы людей, сблизившихся под влиянием тех или иных причин и сделавшихся солидарными в сфере мысли и чувств. Общественная группа, осознавшая свою психологическую близость, духовную общность и обособленность от иных человеческих группировок, проникнувшаяся чувством долга и обязанности служения общему благу, сознанием необходимости тесного сотрудничества и совместных действий для общего добра, перестает быть простым скоплением людей

ипревращается в нечто более глубокое и единое целое, органически спаявшееся неразрывными психологическими и духовными нитями. С появлением такого связующего сознания, внешне выражающегося в стремлении оформить эту связь юридически и практически, путем создания собственной от никого независимой, вполне обособленной государственности, появляется и нация, происхождение и дальнейшая консолидация которой отнюдь не обусловливаются, но только облегчаются и усиливаются, наличием общенационального языка, происхождением от одних предков, религией, общими историческими судьбами

ит. д.» (Билатти 1937. С. 15–16).

Развивая далее свою теорию, Билатти говорил, что «сущность нации содержится в субъективных факторах, в элементах психологического и духовного порядка, и ее характерной особенностью является сознание, рождающееся в умах людей на протяжении долгого исторического времени. Это сознание культурной и цивилизационной общности, превращающее определенную общественную группу в самобытное целое, солидарное в сфере мысли и чувств». Внешним выражением этой общности является «стремление устроить свою политическую жизнь в рамках одной общей, независимой государственности» (Билатти 1937. С. 16).

В то же время объективная этнокультурная реальность становилась естественным камнем преткновения для осмысления ситуации в понятиях расы, нации, этнокультурной общности и т. д. С одной стороны, кавказские идеологи склонны были акцентировать черты общности бытовой культуры местных народов, взаимопроникновение народных традиций, тождественные установки психического склада. Так, Т. Ф. Маргвелашвили, оценивая перспективы грядущей борьбы

за новый Кавказ, указывал, что они будут опираться на широкую

ипрочную базу, которую представляет «общность нашего происхождения и расовое единство, сходство народной культуры и духовного уклада» (Маргвелашвили 1934б. С. 20). Ему вторил И. Манцкава, утверждая, что «обычай, традиции, духовая культура и моральные устои каждого из нас, хотя во многом и своеобразны, но, так сказать, вогнуты в единую Кавказскую плоскость» (Манцкава 1934. С. 15). Однако другой автор — Церетели — настаивал на том, что «у каждого из кавказских народов есть собственное историческое прошлое, свои национальные традиции. У каждого — свое, собственное наследие, духовное и материальное, своя территория» (Церетели 1934б. С. 7). Как видели, Церетели пытался преодолеть эту вариативность, утверждая расовое единство кавказских народов.

Между тем расовые поползновения не получили сколько-нибудь серьезной поддержки в эмигрантской мысли. Гораздо больше приверженцев получила идея цивилизационной общности региона. Ее адептам намного легче было выступать с интегристскими идеями, так как утверждавшаяся специфика цивилизационной парадигмы давала возможность не придавать решающего значения языковым, конфессиональным

ииным культурным различиям местных народов. Считалось, что кавказская цивилизация является самодостаточной, питающейся из исторически обусловленных импульсов. Джаван утверждал: «все то, что объединяет нас в области культуры, все то, что создает из нас цельностный (так в тексте. — Ю.А.) организм, самодовлеющую этническую группу, все это является… изначальным продуктом северокавказской действительности» (Джаван 1936. С. 12). Это проецировалось и в историю, в которой национальная культурная специфичность «спасла нас от порабощения

ипоглощения великими монархиями и культурами, под ударами коих исчезли многие народы и государства» (Азамат 1929. С. 16).

Вто же время определение историко-культурного вектора кавказской цивилизации вызывало немалые споры. Для многих Кавказ однозначно принадлежал западному культурному миру. Эта идея отстаивалась, например, большинством грузинской эмиграции. Для нее были несомненны западные интенции грузинской истории и политики, которые проистекали из исторического противостояния Грузии восточным завоеваниям. Именно на Западе, у единоверной христианской Европы Грузия искала защиты своей государственной и религиозной свободы. Однако эту миссию в конце концов взял на себя Север, кото-